Индивидуалист (джен)

Постепенно я влился в студенческую жизнь. Вопиллеры от мамы приходили ещё дважды, и каждый раз уничтожались кем-то из более взрослых слизеринцев до того, как взрывались, за что я был бесконечно благодарен. На четвёртый день в школе по пути на урок меня подстерегли близнецы, и всё бы не закончилось парой синяков, не окажись поблизости Флинт и Маккена — старшекурсники, спасшие меня от ярости родных братьев. А в воскресенье Фарли собрала весь факультет в гостиной и приказала мне опробовать палочки слизеринцев, чтобы определить, какое сочетание древесины и магического животного мне наиболее подходит — ведь попасть к Олливандеру мне не светило. Довольными большинство студентов не выглядели при этом, но и возражать особо никто не пытался. Даже Малфой ограничился презрительно поджатыми губами и гримасой, но палочку свою протянул молча... Хотя позже принялся тереть её с остервенением, будто я осквернил дерево своим прикосновением. Я его прекрасно понимал и не обижался — мне бы тоже было неприятно, возьми он принадлежащую мне вещь, но спорить со старостой охотников не нашлось.

В итоге я намахался палочками и понял, бук с сердечной жилой дракона — то, что мне нужно.

— Прекрасно, Уизли. Тебе предоставят палочку…

— Не надо, — вяло возразил я, прекрасно понимая, что никогда не смогу расплатиться за это, а был должным детям Пожирателей смерти — хуже не придумаешь.

Я с самого начала ужасно себя чувствовал среди сокурсников. Я не стал своим... да и не стремился к этому, если честно, хотя быть изгоем — удовольствие ниже среднего. До Хогвартса я был уверен, что быть самым бедным и плохо одетым — трагедия, оказалось — это ерунда. Я был самым малознающим и ничего толком не умеющим — вот где настоящая беда.

В детстве мне казалось, что я очень общительный, однако за весь сентябрь едва десятком фраз перекинулся с другими ребятами и не испытывал по этому поводу особого дискомфорта. Слизеринцы меня игнорировали. Не травили, не оскорбляли, просто не замечали. А студенты других факультетов, едва увидев цвет моего галстука, тут же хмурились и замолкали, так что я не мог даже «случайно» завести с кем-то разговор. И почему-то совершенно спокойно к этому относился.

Глядя на близнецов, я пребывал в уверенности, что, поступи я на Гриффиндор, и о нормальной учёбе можно было забыть. Братья и их однокурсники вечно что-то придумывали забавы ради, развлекались, веселились, предпочитали самоподготовке игры, и стабильно проигрывали остальным факультетам по уровню знаний. Совсем недавно эта картинка казалась мне привлекательной, но сейчас вызывала недоумение и недовольство. Мои приоритеты изменились, теперь праздное веселье не привлекало, в отличие от возможности узнать что-то новое.

В первых числах октября мне таки нашли палочку. За завтраком Фарли получила посылку и тут же приказала мне следовать за ней. Возражать мне и в голову не пришло, хотя есть хотелось…

Мы спустились в гостиную, и староста развернула бумагу и открыла узкую коробку, в которой оказалась волшебная палочка. Бук и сердечная жила дракона, двенадцать дюймов с четвертью, умеренной жёсткости.

— Пробуй.

Взяв палочку, я почувствовал тепло. Аккуратно взмахнул и произнёс:

— Люмос!

На кончике послушно зажегся свет.

— Прекрасно. Предвосхищая твои вопросы, сообщаю: единственное, что ты мне должен — это вернуть палочку в целости и сохранности, когда необходимость в ней пропадёт. Это ясно?

— Да. Спасибо.

— Пользуйся.

Фарли ушла, оставив меня одного, и я смог рассмотреть подарок. Палочка была в прекрасном состоянии, хотя ею явно пользовались. Очевидно, она принадлежала кому-то из родных слизеринцев и хранилась и как память, и на всякий случай — как и старая палочка Чарли.

Ещё пару раз наколдовав свет, довольный собой я поспешил на занятия.

* * *

Всё свободное время я проводил за книгами — старался восполнить пробелы, из-за которых не мог быть на равных с другими первокурсниками Слизерина. Ну и к занятиям готовился, конечно.

В нашей гостиной был «библиотечный» уголок, где можно было взять любую книгу и почитать в тишине — какие-то чары глушили все звуки извне, — поэтому в школьной библиотеке слизеринцы были редкими гостями, и всё же порой такое случалось. Например, мне частенько приходилось наведываться к мадам Пинс — меня не то чтобы выгоняли, но явно давали понять, что моё общество неприятно, и, поскольку нагнетать конфликт я не хотел по понятным причинам (что я могу противопоставить всему факультету?), предпочитал тихо-мирно удалиться. Вот в библиотеке-то я и начал наблюдать.

Начать с того, что большинство столов чаще всего были пустыми — библиотеки были в гостиных и других факультетов, — лишь иногда кто-то из учеников, желая почитать в одиночестве, появлялся ненадолго. Но было и исключение: та самая магглорождённая невоспитанная девочка, что распределилась на Гриффиндор. Когда бы я ни появился, она всегда сидела у окна, обложенная несколькими книгами. Сначала она меня просто не замечала, потом стала кивать, ну а перед самым ноябрём решила познакомиться.

Грейнджер мне не нравилась, и всё же я не разделял высокомерных суждений однокурсников насчёт детей магглов и потому не возразил. Пожалел я об этом очень скоро.

Ей хватило нескольких минут, чтобы не только испортить мне настроение, но и разозлить.

Начала она с замечания, что я сижу сгорбившись.

— Что? — не сразу понял я смысл высказывания.

— Выпрями спину, — выдала она совет приказным тоном. — Волшебники совершенно не следят за осанкой.

Я удивлённо посмотрел на неё, но спорить не стал, тем более что в её словах было зерно истины. Я привык заниматься абы как — где место найдётся, там и пытаюсь почитать, — а вот остальные слизеринцы никогда не скрючивались, напротив, у чистокровных с осанкой всё было в полном порядке.

Минуту спустя голос Грейнджер раздался снова:

— А почему у тебя такой неразборчивый почерк?

Взглянув в её пергамент и сравнив со своим, я был вынужден признать, что моё эссе выглядит каракулями.

— Какой есть, — буркнул я.

— Ты должен заняться прописями! — приказала она. — Тебе не стыдно, что учителям приходится напрягаться, разбирая твой почерк?

Если честно, я удивился, и наверное именно поэтому вместо того, чтобы сразу указать на неуместность подобных замечаний, вступил в диалог:

— Как умею, так и пишу.

— Ты должен научиться писать красиво!

Тон, которым это было сказано… Даже мама прибегала к подобному только в самых крайних случаях, когда от нашего послушания зависело что-то по-настоящему важное. Слышать его мне доводилось всего пару раз, в числе которых была ситуация с самолевитацией маленькой Джинни: мама приказала близнецам отойти, чтобы они не помешали поймать сестрёнку, зависшую на уровне второго этажа Норы. Но одно дело, когда так говорит мама, и совсем другое, когда чужой человек…

Чувствуя, что начинаю по-настоящему злиться, я хмуро посмотрел на Грейнджер.

— Зачем?

— То есть как это зачем? — опешила она на секунду. — Все должны писать красиво! В маггловской школе за такие каракули обязательно бы наказали!

— Мы не в маггловской школе, — резонно возразил я.

— И очень жаль, — заявила Грейнджер, чем ещё сильнее удивила меня. — Когда профессор МакГонагалл сообщила, что я волшебница, я очень удивилась. Приятно удивилась, конечно же. Но магический мир меня немного разочаровал: в Косом переулке грязь, вокруг всё старое, люди ходят в мантиях, хотя весь мир давно предпочитает более удобную одежду. Волшебство — это очень здорово, но вы словно из фильма про средневековье, у вас даже электричества нет, не то что телевидения и компьютеров. Я, знаешь ли, должна была в этом году поступать в оксфордскую школу — сам знаешь, насколько это престижно…

— Что за оксфордская школа?

— Ты не знаешь про Оксфорд?! Боже, что вы за варвары? Во всём мире знают Оксфорд! — глаза Грейнджер изумлённо распахнулись, и она взглянула на меня с тем самым чувством превосходства, какое я слишком часто замечал в глазах чистокровных, и которое ненавидел всем своим существом.

И потому мой ответ был бесконечно далёк от доброжелательного или хотя бы вежливого:

— Не тебе, маггла, указывать чистокровному волшебнику, что он должен знать! Думаешь, пришла в наш мир и всё знаешь лучше? Как бы не так! Да самый худший чистокровный ученик знает в сто раз больше тебя! Ты — ничто, просто маггла, а туда же, смеешь делать мне замечания!..

Не знаю, сколько ещё гадостей я успел бы наговорить, всё же разозлила она меня сильно, если бы расплакавшаяся Грейнджер не убежала.

Стыдно мне не было — может, только чуть-чуть, всё же она первая меня унизила, — но собой я не гордился. Не знаю, почему родители и Дамблдор хорошо относились к магглам, на данный момент всё, что я видел маггловского (детей магглов, например) мне категорически не нравилось. Пока слизеринское отношение мне не передалось, я не желал никому зла, но излишней терпимостью похвастаться тоже не мог — эта маггла меня раздражала.

Настроение испортилось, и я закрыл учебник и отправился в гостиную.

Возмущения слизеринцев по поводу омаггливания меня не слишком трогали, но сегодня, в Самайн, звучали слишком громко. Не желая в очередной раз становиться свидетелем обсуждения недостатков Дамблдора и министра, заглядывающего ему в рот, я поднялся в спальню — аппетита не было, хотелось просто дочитать параграф по чарам и потренироваться с новой палочкой.

* * *

Шум из гостиной вынудил меня прервать чтение и прислушаться. Из-за испорченного настроения я не пошёл на торжественный ужин, но аппетит так и не появился, потому покидать спальню я сегодня уже не собирался. Однако громкие разговоры вынудили передумать.

— Что-то случилось? — неуверенно поинтересовался я, спустившись в заполненную взбудораженными учениками гостиную.

— В замок пробрался тролль, — пояснила темноволосая девушка, которую я раньше не видел. — Нам приказали сидеть в гостиной и не высовываться.

Тролль? Правдоподобным это не казалось, однако её ответ прозвучал достаточно громко, чтобы, не будь это правдой, кто-нибудь бы возразил. Да и прислушавшись к разговорам, я смог убедиться, что обсуждают слизеринцы именно что тролля и способы его незаметного проникновения в замок. Это что же получается, Хогвартс настолько плохо защищён на самом деле, что тупое животное сумело пробраться сквозь чары? Вот тебе и самое безопасное место…

На меня не обращали внимания, новой информации ни у кого не было, так что я не стал задерживаться и вернулся в спальню.

Сомнения одолевали меня. С самого детства я слышал о Дамблдоре, как о великом волшебнике, сравнимом разве что с Мерлином — остальные ему и в подмётки не годились. Родители без устали нахваливали Хогвартс, рассказывая, какая это замечательная школа. А уж вопросу безопасности они всегда уделяли много внимания, учитывая, что мы родились во время войны. Так вот из всего услышанного можно было сделать лишь один-единственный вывод: пока Дамблдор директор, Хогвартс — самое безопасное место, куда не сможет проникнуть ни один недоброжелатель и где дети в абсолютной безопасности. То, что я видел, сильно отличалось от описанного.

Школа мне не то чтобы не нравилась, но однозначно не вызывала восхищения. И нет, дело было вовсе не в том, что я не смог найти своего места. Как раз Слизерин вызывал меньше всего нареканий, чего нельзя сказать обо всём остальном. Декан Гриффиндора была не менее предвзята, чем Снейп, просто МакГонагалл не выставляла свою необъективность напоказ так явно. Биннс бубнил что-то невнятное, отчего ни один ученик не знал и не хотел знать историю. Мадам Хуч приходила на уроки нетрезвой. А теперь ещё и тролль.

В другой ситуации я бы написал родителям, но поскольку я слизеринец… Оставалась надежда на братьев, быть может, Чарли с Биллом не отвернутся от меня только из-за того, что я не стал гриффиндорцем?