Индивидуалист (джен)

Складывая старые учебники с потёртыми обложками и помятыми страницами в видавший виды чемодан, принадлежащий, кажется, ещё деду моего отца, я старался не думать о том, какое произведу впечатление на других студентов Хогвартса. В конце концов его увидят лишь дважды: в поезде по пути туда и обратно, а во время учёбы можно прятать чемодан под кровать. Но когда дело дошло до одежды, мне захотелось одновременно расплакаться и накинуться с кулаками на родителей. Как самый младший из шести сыновей, я не имел ни одной новой вещи в своём гардеробе — всё переходило ко мне от старших братьев, которые вовсе не были образцами аккуратности и эталонами бережливости. Пока я не бывал нигде, кроме родной Норы, это не имело значения, ведь меня некому было видеть, но теперь моё отношение к обноскам изменилось — во мне стала просыпаться зависть. Перси, назначенный в этом году старостой Гриффиндора, обзавёлся новой мантией в качестве поощрения, а Фред с Джорджем довольно часто получали новую одежду на двоих (их ведь было двое, и не всегда можно было подобрать что-то из старых вещей на обоих). Так что в этом году я даже на фоне братьев буду выглядеть самым нищим и жалким. Я знал, что мы не богаты, сжился с этим и не жаловался, не считал это проблемой — до сегодняшнего дня. Но чем больше я думал о Хогвартсе, тем хуже чувствовал себя.

Стараясь отогнать злые мысли, я закончил сборы и спустился на первый этаж Норы не в самом лучшем расположении духа.

— Ты готов, Ронни?

— Да, мама, — поморщившись от обращения, которое раз сто просил не использовать, я сел за стол и уткнулся в тарелку. От волнения кусок не лез в горло.

— Отлично, — улыбнулась она, левитируя чайник и чашки с блюдцами, как всегда не замечая моего настроения. — Мы ещё не опаздываем, так что можно спокойно выпить чайку.

— Да, Ронни, пей чаёк из чашек гриффиндорской расцветки, — закривлялся Фред.

— Ты ведь наверняка попадёшь в Хаффлпафф, — закончил фразу Джордж.

Мама шлёпнула его полотенцем, близнецы засмеялись и стали корчить мне рожи так, чтобы мама не увидела. А мне снова захотелось то ли расплакаться, то ли побить их.

Я не плакса совсем, собственно, я даже не помню, когда в последний раз плакал, но вот само желание возникало регулярно. Чаще всего от обиды. А ещё из-за того, что я ничего не мог изменить. Погано быть самым младшим братом в большой семье.

— Ну всё, пора! — воскликнула мама, всплеснув руками, и первой встала из-за стола. — Марш одеваться!

Мы вразнобой поблагодарили за завтрак и покинули кухню. После того, как Билл закончил школу и поступил на работу в Гринготтс, он покинул Нору и снял себе маленькую квартирку в Косом переулке, так что с недавнего времени я жил один. Окинув свою комнату в последний раз взглядом, я вздохнул. Вещей у меня всегда было немного, а сейчас, когда я уезжал в школу, а вещей Билла уже не было, голые полки навевали тоску. Снова вздохнув, я потащил тяжеленный чемодан вниз — помогать в этом мне никто не собирался. Вот почему мама не разрешила мне научиться до школы хотя бы левитационному заклинанию? Тяжело же!

Когда я наконец сумел дотащить багаж до гостиной, все уже собрались. Конечно же, тут же выяснилось, что близнецы что-то забыли, следом заныла Джинни — она впервые оставалась без братьев и уже сейчас, кажется, начала по нам скучать и оттого капризничала. Затем мама спохватилась, что забыла дать нам с собой бутерброды…

Вместо того, чтобы камином переместиться в «Дырявый котёл», а уже оттуда пройти на вокзал, мы загрузились в старенький «Форд», неизвестно где добытый папой. Маггловские машины мы раньше не видели, потому не сразу разобрались, что делать. Но ещё двадцать минут спустя мы всё-таки сумели загрузиться, и папа с искренней радостью нажал на клаксон — мы сдвинулись с места.

Машина воняла, дребезжала, на каждой кочке по корпусу проходили такие вибрации (отдававшиеся в животе спазмами), что, казалось, она сейчас развалится, да и водить папа не то чтобы умел. Иными словами, наш восторг от знакомства с чудом маггловской техники быстро утих. Но зато в расширенный багажник вместились все наши вещи и можно было сэкономить на летучем порохе.

В дороге мы молчали. Близнецы перемигивались, даже без слов понимая друг друга и замышляя очередную шалость, Перси пялился в окно, периодически поглаживая приколотый к груди значок старосты, Джинни грустила, а я… Я был рад вырваться наконец из дома и окунуться во взрослую жизнь, что бы это ни означало.

Пару раз только благодаря отталкивающим чарам на капоте автомобиля мы избежали аварии, но всё же добрались до пункта назначения целыми и невредимыми. Выбравшись из салона, я потянулся и следом за остальными зашагал к зданию вокзала, предоставив родителям заботиться о багаже.

— В этом году в Хогвартс поступает Гарри Поттер, — с непонятным выражением лица произнёс папа, и вместе с мамой они уставились на меня.

Я промолчал, поскольку слышал об этом уже раз двадцать. Зато Джинни тут же принялась выспрашивать у родителей что-то о Мальчике-Который-Выжил, в которого была влюблена с самого, кажется, рождения. Но вместо того, чтобы одёрнуть сестру или всё-таки ответить на её вопросы, мама сосредоточилась на мне.

— Ронни, ты должен поддержать мальчика. Ему несладко пришлось…

— Почему мы стоим? — перебил Перси, вынырнув из своих грёз, и тогда я тоже понял, что мы остановились посреди маггловского вокзала, и на нас с удивлением, а то и негодованием смотрят магглы, которым наша семья перегородила путь. — Идёмте.

— Нет-нет, Перси, подожди! — воскликнула мама, схватив брата за рукав. — Ох, сколько же здесь магглов!

— Чего подождать? — не понял тот.

Но как раз тогда к нам подошёл мальчишка примерно моих лет и, извинившись, спросил, не подскажет ли ему мама, как попасть на волшебную платформу.

Мама принялась над ним ворковать, заставив нас с близнецами и Перси недоумённо переглянуться — её поведение и интонации были непривычными, — и подтолкнула меня поближе к мальчику.

— А это Ронни, наш младший, он тоже в этом году первый раз едет в Хогвартс!

— Привет, — смущённо улыбнулся он, а я просто кивнул.

— Перси, давай, ты первый! — приказала мама, и брат, недоумевающе взглянув на неё, покатил тележку в колонну между платформами девять и десять.

— Теперь ты, Фред!

— Я — Джордж! — привычно огрызнулся тот, но ответ уже не стал слушать, разогнавшись, он исчез из виду.

Пока перемещались братья, я непонимающе смотрел на маму с папой. Их переглядывания, странное поведение, то, как мама раз пять повторила моё имя для этого мальчика, будто специально, чтобы тот запомнил…

— Давай, Ронни!

Я очнулся и тоже покатил тележку в колонну. Оказавшись на платформе, я быстро отъехал в сторону, чтобы не мешать, и стал с любопытством рассматривать тех детей, что были помладше, пытаясь угадать, кто из них станет моими однокурсниками. Волшебную платформу я уже не раз видел, провожая в Хогвартс братьев, так что, хоть сам и ехал впервые, особых эмоций пока не испытывал.

Братья наскоро простились и поспешили скрыться в поезде, а мне пришлось отдуваться за всех. Мама тискала меня, как игрушку, чем жутко смущала… А ещё трижды в двух предложениях умудрилась напомнить, что Гарри Поттеру нужен такой друг, как я, и что я должен с ним подружиться.

Наконец я вырвался и, махнув рукой Джинни, нырнул в вагон. О странностях родителей решил подумать позже.

Большинство купе уже были заняты, так что пришлось пройти почти половину поезда, прежде чем я нашёл то, где сидел лишь одним человек.

— Привет, у тебя не занято? — немного смущённо спросил я и только после этого понял, что ввалился к тому самому мальчику, что прибился к нам у перехода между маггловской и магической частью вокзала.

— Нет, — нерешительно улыбнулся он.

Я кивнул и затащил чемодан в купе. Некоторое время мы молчали. Я старался рассматривать его незаметно, пытаясь понять, что означали родительские перемигивания, но увидел, что он смотрит на меня, и неуверенно представился:

— Я — Рон. Рон Уизли.

— А я Гарри. Гарри Поттер, — открыто улыбнулся он.

А вот это уже интересно. Неужели мама специально остановилась перед колонной, чтобы… Что? Встретить Поттера? Но зачем? И зачем она так настойчиво советовала мне с ним подружиться, если никогда раньше не интересовалась, с кем общаются её дети? Да и Поттер как-то выглядел… не геройски, что ли? Я, конечно, никогда не стану оценивать кого-то по внешнему виду, благо слишком хорошо знаю, что такое бедность и невозможность приобрести то, что даже не хочется, а нужно, но одежда Поттера выглядела даже хуже моей! Да и шрама не видно…

— А у тебя правда есть… — начал я и тут же замолчал, едва не хлопнув себя по лбу. Рон — ты идиот!

— Что есть? — не понял Поттер.

— Шрам, — чувствуя, как горят щёки, всё же закончил я мысль. Ну а что? Бестактно, конечно, но о нём столько слухов, что глупо не воспользоваться подвернувшимся случаем.

— А… — глаза Поттера немного потухли, но он всё же не послал меня, а напротив, приподнял неаккуратную и неровную чёлку.

— Круто, — только и мог ответить я.

— А у тебя в семье все волшебники?

Я не понял, пытался ли Поттер так неуклюже сменить тему, или ему вправду было интересно, но скрывать что-либо не имело смысла (в магическом мире все всё друг про друга знают), так что я честно кивнул:

— Да.

— А я жил с магглами.

— И как? — спросил я, чтобы не молчать.

— Ужасно! — с чувством ответил он.

Разговор не клеился. Мне хотелось посидеть в тишине и подумать, а Поттер явно чувствовал себя неуютно. Он немного поспрашивал о моей семье, но эта тема не казалась мне интересной, так что отвечал я, хоть и не односложно, всё же довольно кратко, и в конце концов мы оба замолчали.

Я любил свою семью, но не хотел быть ещё одним Уизли. Не потому, что всякие обзывали нас предателями крови и тому подобное, а лишь потому, что Уизли было слишком много, и я терялся на фоне братьев, неизменно проигрывая при сравнении. По словам близнецов я был недостоин Гриффиндора — слишком рассудочен, а для Равенкло слишком глуп. Вот они и дразнили меня хаффлпаффцем… И, главное, ни родители, ни Перси не пытались возражать. Может, мне не стоит идти на Гриффиндор?..

— А ты уже знаешь, на какой факультет попадёшь? — вдруг спросил я Поттера. Тот ожидаемо покачал головой. — На самом деле никто не знает точно, но почти все учатся там же, где учились их родители. Твои, как и мои, были гриффиндорцами. И сам Дамблдор учился на Гриффиндоре…

В его глазах прорезался интерес, но продолжать мне расхотелось. Чего я расхваливаю факультет, на который, скорее всего, не попаду?

В коридоре что-то загромыхало, дверь отворилась, и в купе заглянула пожилая дама.

— Хотите чего-нибудь вкусненького, мальчики?

— Нет, спасибо, — предельно вежливо покачал я головой. Хотеть не вредно, Рон, денег на вкусненькое у тебя всё равно нет.

Поттер взглянул на меня и выгреб из кармана пригоршню галлеонов. У меня глаза на лоб полезли. Если у него столько денег, почему его одежда выглядит хуже моей?!

— Мы возьмём всё! — заявил он и принялся нагребать шоколадных лягушек, тыквенных котелков и других конфет. — Угощайся, — улыбнулся он после того, как продавщица ушла.

Я помялся немного, но устоять не смог.

— Спасибо, — с чувством поблагодарил я, впиваясь зубами в шоколадную лягушку — редчайшее лакомство в Норе. Какая вкуснотища!

Некоторое время разговор крутился вокруг сладостей — Поттер всё это видел впервые, — а потом снова заглох: ну не о чем нам было беседовать!

— А ты умеешь колдовать? — не дал Поттер снова повиснуть тишине.

— Ну… Не то чтобы прямо умею, — честно ответил я, не собираясь рассказать чужому человеку о том, как прятался в кустах позади Норы с учебниками братьев и старался чему-то самостоятельно научиться. Но достал палочку. — Близнецы кое-что мне показывали…

— А покажи! — Поттер выпрямился на сиденье и поддался вперёд от нетерпения.

Никто ещё не смотрел на меня с таким восхищением, так что сомнения в своих силах я отодвинул подальше и, взяв индифферентную Коросту поперёк спины, собрался продемонстрировать заклинание…

— О, вы колдуете! — дверь распахнулась, и в купе ввалилась неопрятная девочка. — Показывай! — приказала она и уселась рядом с Поттером, уставившись на меня.

— Эм… Ну ладно, — отступать не хотелось, хотя увеличение зрителей меня не обрадовало. Чувствуя себя идиотом, я откашлялся и произнёс подсказанную близнецами формулу: — Жирная глупая крыса, перекрасься ты в жёлтый цвет и стань такой же, как масло, как яркий солнечный свет!

— Ты уверен, что это правильное заклинание? — как мне показалась с издёвкой спросила девочка. — Я уже прочитала все учебники и уверена, что такого заклинания нет. Я тренировалась дома, изучила нужные движения палочкой, и всё получилось. В моей семье нет волшебников, так что я была очень удивлена, когда получила письмо. Кстати, меня зовут Гермиона Грейнджер. А вас?

После фиаско с заклинанием я разозлился на близнецов, в очередной раз выставивших меня на посмешище, но теперь злость сосредоточилась на этой Гермионе. Этот её тон… Ненавижу!

— Я Гарри Поттер, а это Рон Уизли…

— О! Ты Гарри Поттер?! Я всё о тебе знаю! Я прочитала все книги, в которых упомянуто твоё имя! — Поттер что-то невнятно протянул, а она всплеснула руками, почти как мама. — Ты что, не знал? Будь я на твоём месте, я бы обязательно всё-всё прочитала! Ладно, мне пора, — без перехода заявила она, — а вам стоит уже переодеться — мы подъезжаем к Хогвартсу.

После её ухода злость никуда не делась. Спросив Поттера о шраме, я почувствовал себя самым бестактным человеком в мире, но на фоне этой девочки… Сам-то я вживую никогда не видел магглов, но родители хорошо к ним относились, да и Дамблдор, которого они активно поддерживали, утверждал, что маги не должны проявлять предвзятость. Но вот я столкнулся с двумя детьми из маггловского мира, и первый назвал их ужасными, а вторая продемонстрировала полное отсутствие воспитания и вообще произвела наихудшее впечатление. Неудивительно, что в нашем мире не любят ни магглов, ни магглорождённых.

За окном стемнело, и стало очевидно, что та девочка… Гермиона, кажется, была права: мы подъезжали к Хогвартсу. Быстро накинув мантии, мы оставили вещи в купе и вместе с толпой других учеников двинулись на выход.

— Вау! — только и смог протянуть я, оказавшись перед огромным мужиком с фонарём. Я слышал о Хагриде от братьев, но даже не представлял, насколько тот высок. — Вау! — вновь воскликнул я, когда деревья расступились, и перед нами предстал Хогвартс.

Чем ближе мы подплывали к замку, тем сильнее я нервничал. Почему-то никто из многочисленных родственников так и не сообщил мне, как именно проходит церемония распределения. А подслушанный разговор близнецов, обсуждавших ни много ни мало сражение с троллем, не внушал оптимизма…

МакГонагалл мне не понравилась с первого взгляда. Слишком строгой и холодной она выглядела. Да и на меня она взглянула так, словно я уже успел нарушить какие-то правила. Ну конечно, я же очередной Уизли, а не просто Рон.

— А как нас поделят по факультетам? — спросил так и не отставший от меня Поттер.

— Тролля надо победить, — ляпнул я, думая о том же самом, и вжал голову в плечи, когда стоявшие поблизости чистокровные ученики издевательски захохотали.

Ну вот снова! Знал же, что нельзя верить этим прохвостам! Из-за них меня теперь считают идиотом!

Большой зал смог произвести впечатление, но мои мысли были бесконечно далеки от красот. В списке я был в самом конце, так что времени на то, чтобы довести себя до крайней степени волнения, у меня было предостаточно. Невоспитанную девочку — Гермиону Грейнджер — распределили на Гриффиндор, Поттера тоже… Оборачиваясь, я каждый раз видел братьев, и всё отчётливее понимал, что не хочу идти на поводу у семейных традиций. Я не любил рисковать, как Чарли, действовать не обдумав всё тщательно, как Билл, который всегда быстро принимал решения. Во мне не было любви к магглам, как у родителей, а ведь гриффиндорцы всегда и во всём поддерживают Дамблдора. Я не был смельчаком, склонным к авантюрам, как близнецы… С Перси же мы и вовсе отличались как небо и земля. А ещё я не хотел учиться рядом с Поттером, потому что не понимал, что задумали родители, но подозревал, что у Мальчика-Который-Выжил немало врагов, и оказаться рядом с ним было бы слишком рискованно.

Если для Равенкло я недостаточно умён… Что ж, пусть будет…

— Уизли, Рональд!

Я вздрогнул и вынырнул из размышлений. Вокруг не осталось ни одного ученика. Из-за стола Гриффиндора вопили близнецы, когда я на подгибающихся от страха ногах шёл к Распределяющей шляпе. Я не храбрый по вашим понятиям, но во мне достаточно смелости, чтобы избрать свой путь. Я не хочу быть гриффиндорцем и не буду им!

— Слизерин!!!

«Я был прав, Гриффиндор и не предложили», — улыбнулся я, довольный, что оказался прав. И только потом до меня дошло, что именно сказала Шляпа, и я, кажется, побледнел. По крайней мере спина покрылась холодным потом, да и ладони тоже…

В тишине МакГонагалл сняла с меня Шляпу, и я на негнущихся ногах двинулся в сторону слизеринского стола. Кажется, я был единственным первокурсником, не удостоившимся ни единого хлопка. Спину жгло от взглядов то ли преподавателей, то ли братьев, то ли тех, кто просто ненавидел слизеринцев… Те же встретили меня ледяным молчанием. Сев с краю, я уставился прямо перед собой и постарался не привлекать к себе внимания ни единым движением: что теперь делать, я не имел понятия.

Минуту-другую спустя МакГонагалл унесла Шляпу, и слово взял директор. Честно говоря, я ничего не понял из услышанного, осмысливая произошедшее. Даже если я снова решусь и нарушу уже не семейные, а тысячелетние традиции Хогвартса и буду слёзно умолять о перераспределении, это уже ничего не исправит. Мало того, что вероятность положительного ответа на просьбу стремится к нулю, так ещё и та улыбка, что появился у меня после приговора Шляпы, и которая относилась лишь к моей правоте, а вовсе не к тому, что я стал слизеринцем… Никто теперь не поверит, что я не хотел этого. Даже если меня переведут на любой другой факультет, клеймо «слизеринец» навечно останется со мной.

На столе появилась еда, и я смог немного расслабиться — внимание на меня стали обращать меньше. После скудного завтрака (я не успел нормально поесть, да и волновался тоже), вся моя еда за день сводилась к шоколадной лягушке и тыквенному котелку, которыми меня угостил Поттер, но, несмотря на аппетитные запахи и огромный выбор, о котором в Норе можно было бы лишь мечтать, кусок не лез в горло.

Путь в Гриффиндор мне заказан, это ясно. Бросив взгляд через плечо, я тут же наткнулся на гневное лицо Перси и поспешил отвернуться. Мда. Даже если всем остальным было бы всё равно, братья настроят свой факультет против меня. Зато во взглядах слизеринцев я не видел того презрения, что в поезде или ещё раньше, когда мы с семьёй выбирались в Косой переулок. Я смог сломать шаблон, я пошёл против традиций своей семьи и не стал гриффиндорцем. Сейчас я был не одним из Уизли в их глазах, я смог всех удивить…

Мысли скакали как блохи, теснились и толкались, как рыба в садке, было очень трудно прийти к какому-то выводу. Но времени у меня оставалось всё меньше, от того, как именно я себя сейчас поведу, будет зависеть всё! Первое впечатление — самое важное. Уж это-то я понимал прекрасно.

— Первокурсники, подойдите!

Волна страха накатила на меня снова, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы просто встать со скамьи. Я застыл в ярде от остальной группы, боясь подходить ближе.

— За мной, — приказал староста, мазнув по мне равнодушным взглядом.

Я так и шёл в конце. Пару раз однокурсники на меня обернулись, но пока никто не спешил облить меня презрением или оскорбить, уж не знаю почему, но я, естественно, был только рад этому. Староста рассказывал о истории факультета, показывал ориентиры, благодаря которым мы должны были быстрее научиться самостоятельно находить дорогу, в общем, ничего особенного. Я попытался было снова сосредоточиться и решить, как себя вести в новых обстоятельствах, но не вышло. Всё, что я смог, так это вспомнить, что о слизеринцах говорили братья. И разделить на два.

Прислушавшись к словам старосты, я напомнил себе, что от предубеждений стоит раз и навсегда отказаться, ведь теперь не было гадких «их», теперь я тоже был слизеринцем… Разумеется, это вовсе не означало, что я отвернусь от семьи или встану на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть! Неважно, куда я распределён, я всё ещё Уизли, я по-прежнему люблю родителей и братьев с сестрой. «А они тебя?» — мелькнула мысль, и я лишь вздохнул: реакцию близнецов и Перси я уже видел, осталось узнать, как к Рону-слизеринцу отнесутся родители и остальные.

— Пароль — «чистая кровь», — сообщил староста, и портрет какого-то пожилого мужчины отъехал в сторону, открывая проход. — Заходите.

Я вошёл последним, и староста закрыл проход.

Ну что, Рон, ты хотел перемен, поздравляю, ты их получил.

Однокурсники косились на меня, но молчали. Староста сделал нам знак подождать и отошёл в сторону, к стене, где постепенно собирались все ученики факультета. На меня смотрели с удивлением, но без особой враждебности, так что я немного успокоился — убивать меня прямо сейчас никто явно не собирался.

Я старался ни на кого не пялиться и рассматривал мебель. Не то чтобы я прямо боялся, но страшновато всё-таки было: не только новая обстановка заставляла нервничать, скорее окружающие меня люди, большинство из которых были из семей Пожирателей смерти, а потому к представителю семьи Уизли — открыто поддерживавших сторону Дамблдора — они должны были отнестись по меньшей мере недоброжелательно, а то и откровенно враждебно. Напомнив себе, что чужими суждениями стоит пренебречь, я решил обо всём составить собственное мнение. В конце концов, ни близнецы, ни родители, ни даже сам Дамблдор не учились на Слизерине, а значит, не могли знать, как тут всё устроено на самом деле — лишь предполагать. И наверняка их мнение расходилось с объективной действительностью. Сделав этот вывод, я вздохнул чуть свободнее и смог незаметно осмотреться.

Гостиная показалась уютной. Зелёно-серебристые цвета казались непривычными, но вполне симпатичными, красивую лепнину на потолке я видел впервые в жизни, как, впрочем, и огромным шкаф с книгами — в Норе «библиотека» состояла из пары-тройки засаленных любовных романов, которые любила мама, и сказок Барда Биддля, чья обложка была перетянула волшебным скотчем. А учебники старшие братья хранили в своих комнатах.

— Приветствую вас, первокурсники.

Я вздрогнул и заметил, что такая же реакция была и у двух стоящих ближе ко мне учеников. Я обернулся и уставился на декана. «О, Снейп — это ужас подземелий!» — тут же вспомнились слова близнецов. «Нет уж! Вам, может, и ужас, а мне — декан! Я сам решу, как к нему относиться!»

Снейп говорил ровно, как по написанному, медленно переводя взгляд с одного первокурсника на другого. Когда очередь дошла до меня, я попытался было опустить взгляд, но почему-то это не удалось. Я смотрел в его тёмные глаза и вспоминал, как оказался на Слизерине.

«Нужно просто учиться и не пытаться кому-то что-то доказывать», — решил я вдруг. Мне показалось, или декан чуть заметно мне кивнул?

— А теперь, когда основные правила вы услышали, я хочу отдельно обратить ваше внимание на мистера Уизли.

Тут уж все взгляды скрестились на мне, а сам я готов был под землю провалиться. «Ты и так под землёй, дурень», подумал я и стало легче.

— Как бы мы ни относились к его братьям, родителям и политическим взглядам их семьи, мистер Рон Уизли слизеринец. Это понятно? — ответом стали кивки и протяжное «да, сэр», чем Снейп и удовлетворился. — В таком случае, не смею вас больше задерживать.

— Первокурсники, за мной, — материализовался рядом староста и повёл нас по лестнице в жилые помещения факультета.

* * *

Со слов братьев я знал, что ученики живут вместе с сокурсниками, и в башне Гриффиндора всего четырнадцать спален: для каждого курса по одной для девочек и мальчиков. Поэтому обнаружив за дверью с надписью «Первый курс» ещё пять дверей, удивился. Оказалось, что «спать вповалку» прерогатива гриффиндорцев, а слизеринцы живут по двое, максимум, трое, да и удобства у каждого курса свои.

Со мной никто не торопился знакомиться, но, как я и говорил ранее, в магическом мире все всё друг про друга знают. В первую спальню заселились Малфой с Забини, во вторую Крэбб с Гойлом, а в третью…

— Почему я с Уизли? — холодным тоном спокойно уточнил Нотт перед тем, как переступить порог.

— А почему нет? — парировал староста. — Подъём в половину восьмого, — бросил он на прощанье и удалился, захлопнув дверь.

— Я займу эту кровать, — поставил меня в известность Нотт, подтолкнув свой стоящий посреди комнаты чемодан к одной из кроватей.

— Не возражаю, — кивнул я, просто чтобы не молчать.

— А если бы ты возражал, думаешь, это что-то изменило бы?

Несмотря на то, что до сих пор никто не предпринял ни малейшей попытки меня задеть, я так и не расслабился, продолжая ожидать чего-то подобного, так что его слова не удивили.

— Как минимум тебе пришлось бы накладывать множество защитных чар на кровать и не спать ночью, ожидая, что я попытаюсь скинуть тебя на пол, — спокойно сообщил я, хотя сердце колотилось часто-часто. — Но я не возражаю, так что можешь быть спокоен.

— Давай-ка кое-что проясним, Уизли, — широко расставив ноги, Нотт повернулся ко мне всем корпусом и скрестил руки на груди, но палочку так и не достал. — То, что мы стали соседями, вовсе не означает…

— Расслабься, Нотт, — перебил я. — Я не набиваюсь к тебе в друзья. Достаточно того, что мы оба будем сохранять нейтралитет хотя бы здесь и не гадить друг другу. Может, ты и сын Пожирателя смерти, но у меня пять старших братьев, и как сделать гадость, уж поверь, я знаю лучше.

Несколько секунд он молча на меня смотрел, после чего кивнул и вернулся к разбору вещей.

— Как ты оказался на Слизерине?

Я был уверен, что наше общение на этом закончилось, поэтому вопрос удивил.

— Не хотел на Гриффиндор, Шляпа и решила, — не видя смысла в обмане, честно ответил я.

— Не боишься, что семья объявит бойкот?

Я обернулся и пожал плечами:

— Боюсь, но ничего не поделаешь. Я уже слизеринец, и этого не изменить.

— Не жалеешь?

— Это было решение Шляпы, — напомнил я. — Я лишь не хотел в Гриффиндор. А для Равейнкло слишком глуп, по словам братьев.

— Посмотрим, насколько ты подходишь Слизерину, — хмыкнул Нотт и, подхватив полотенце, двинулся на выход.

Разложив немногочисленные пожитки, я последовал за ним в душевую.

— Уизли, — манерно протянул Малфой, перегородив мне путь, — там душ, а не корыто. Тебе не туда.

Очень хотелось врезать в его самодовольную рожу, но я сдержался.

— Ничего, Малфой, противно, конечно, заходить после тебя, но я постараюсь справиться с отвращением.

Он задохнулся от возмущения, не нашедшись с ответом, и я оттёр его в сторону плечом.

Да уж, как ни обидно, но в чём-то Малфой прав, по сравнению с этим выложенным мрамором помещением, удобства в Норе — корыто. Наскоро почистив зубы и приняв душ, я вернулся в комнату и завалился спать. Самое страшное впереди, и мне нужно выспаться как следует, чтобы встретить завтрашний день во всеоружии.

Пробуждение было неприятным — в меня прилетел тяжёлый предмет. Ойкнув, я резко сел, инстинктивно поднял руку, защищаясь, а второй схватил то, что в меня прилетело, лишь чудом успев подавить желание швырнуть это обратно. Не сразу поняв, где я, поморгал, привыкая к тусклому свету, и наконец вспомнил, что нахожусь не в Норе.

— Подъём, Уизли.

Переведя взгляд на голос, несколько секунд недоумевающе смотрел на темноволосого мальчишку… Хогвартс. Слизерин. Нотт.

Нотт стоял посреди комнаты и без улыбки смотрел на меня. Увидев, что я проснулся, он развернулся и направился к двери, ни слова не добавив.

Сбросив собственный ботинок с одеяла на пол, я хотел выругаться, но остановился. Нотт сделал мне огромное одолжение, решив разбудить: опоздать в первый же день — ужасная идея. Так что пусть и варварским методом, но он мне помог. Потерев ушибленное плечо, я вздохнул и встал с кровати; ледяной пол под голыми ногами мгновенно прогнал остатки сонливости.

Мантия и брюки висели на спинке стула, куда я их вчера и бросил, но выглядели не в пример лучше — к такому я был непривычен, дома не положенная в стирку вещь оставалась грязной, так что работа домовиков однозначно порадовала.

Размышления не мешали мне. Одевшись, я схватил полотенце и поспешил привести себя в порядок. Судя по мыльным разводам на мраморе и брызгам зубной пасты на зеркале, я был последним.

Часов нигде не было, и я не мог понять, опаздываю ли, и если да, то насколько. В гостиную спускался с беспокойством, не мог решить, что для меня хуже: если все ушли, и я остался предоставлен сам себе (как искать Большой зал и тем более нужные кабинеты, я не имел представления), или если все ждут именно меня. Повезло, первокурсники стояли посреди гостиной в обществе старосты, но ждали не меня, а припозднившихся девочек.

На меня косились, но молча, и это меня более чем устраивало, потому что стерпеть оскорбления мне бы вряд ли удалось, а затевать драку с превосходящими силами противника… не настолько я глуп. Даже Малфой ограничился лишь гримасой, после чего демонстративно отвернулся. Ну и прекрасно.

Наконец девочки спустились, и можно было идти на завтрак. Сегодня нас сопровождала Джемма Фарли — староста пятого курса. Её имя я сразу запомнил да и пояснения слушал намного внимательнее, чем вчера другого старосту, хотя вечером мне было не до того, я пытался прийти в себя после приговора Шляпы.

В Большом зале было шумно. Первым делом я посмотрел на стол Гриффиндора и тут же наткнулся на яростные взгляды близнецов. Куда там Малфою с его недовольными гримасами или старшекурсникам с презрительно-равнодушными лицами, братья смотрели на меня едва ли не с ненавистью. Было больно и обидно, однако я постарался скрыть чувства и просто отвернулся и прошёл мимо: оправдываться мне было нечем, да и желание такое отсутствовало. Сесть я бы предпочёл снова с краю, но староста подтолкнула меня к месту между Ноттом и незнакомым старшекурсником, и мне не оставалось ничего иного, как подчиниться — ну не скандалить же с утра пораньше?

На меня снова смотрели с брезгливым любопытством, однако на сей раз я решил, что никому не позволю испортить себе аппетит, и, стоило появиться блюдам, потянулся за маслом и джемом. Откусив здоровенный кусок, я собирался было запить его соком, когда заметил, как ведут себя остальные, и едва не подавился: слизеринцы ели медленно и чинно, аккуратно, используя столовые приборы даже для того, чтобы отделить от бутерброда кусок и поднести его ко рту. Стало стыдно. Прав Малфой, Уизли не только моются в корыте, как свиньи, но и едят так же. Умел ли я вести себя за столом? Нет. Этому меня никто не учил. Я не сморкался в скатерть, конечно, как герои исторического романа, как-то попавшего мне случайно в руки, но и привычкой пользоваться ножом (не говоря уже о многочисленных приборах, даже назначение которых для меня было тайной) не обзавёлся.

Я и так отличаюсь от сокурсников, не стоит выделяться ещё сильнее и шокировать всех своим отсутствием манер. Проглотив кусок, следующий я уже отрезал ножом и наколол на вилку по примеру соседей.

А вот третий кусок съесть мне было не суждено: прибыли совы, и над столом Слизерина взорвался ярко-красный вопиллер, голосом мамы прорычавший моё имя…

Я втянул голову в плечи и сжался, проклиная и маму, и близнецов, и Распределяющую Шляпу, однако воплей так и не последовало, и я неуверенно поднял голову.

— Мистер Уизли, ни для кого не секрет, что ваша семья не заслуживает уважения, однако в Слизерине не принято столь хамское отношение к сокурсникам, — тоном Фарли можно было, наверное, огненных саламандр заморозить, но голос звучал негромко и ровно. — Слушать крики вашей родительницы никто из нас не желает.

— Прошу прощения, — пролепетал я, глядя на обрывки вопиллера, яркими клочками покрывшие стол.

— Донесите эту информацию до своих респондентов или же научитесь самостоятельно уничтожать подобного рода послания, — всё также холодно закончила Фарли, и я благодарно кивнул: она избавила меня от новой порции позора.

Оставшееся время завтрака прошло без происшествий, только поесть мне снова не удалось. От мысли о том, что мама прислала не письмо, а вопиллер, в животе что-то словно сжималось. Я было попытался убедить себя, что ещё не всё потеряно, но безжалостная память тут же напомнила о других случаях, когда мама отправляла вопиллеры, и каждый раз это случалось, когда она была в ярости от проделок близнецов… А так же тот факт, что даже по прошествии нескольких месяцев после происшествия и посланного вопиллера, мама не переставала злиться и обязательно наказывала Фреда с Джорджем.

Вздохнув, я смирился, что в Норе меня не встретят с распростёртыми объятиями, и, утешившись мыслью, что до Рождества ещё далеко, постарался выбросить это из головы. В конце концов, исправить ничего уже нельзя, а моя семья вроде как хорошие люди, а не какие-нибудь помешанные на традициях Блэки, и не откажутся от сына только из-за неправильного решения Шляпы.

— Первокурсники! — позвала Фарли, и все как по команде повернулись к ней. — Пора. Я провожу вас на занятия.

Шагая за слизеринцами, я с прорезавшимся наконец-то интересом рассматривал всё, мимо чего мы проходили. И если остальные болтали между собой или спрашивали старосту о каких-либо ориентирах, я едва ли не руками закрывал рот, чтобы удивлёнными возгласами не выставлять себя ещё большим идиотом, чем уже это сделал. Я был чистокровным волшебником в… даже не знаю точно в каком именно поколении, но до сегодняшнего дня мне ни разу в жизни не доводилось видеть магические картины. Для меня вообще в Хогвартсе всё было в новинку, и это угнетало: кому приятно чувствовать себя хуже других?

Пока мы чинно шагали за Фарли, мимо то и дело проносились другие дети, растерянно крутящие головами по сторонам. Наша староста недовольно поджимала губы, а остальные кривились… И я вспомнил рассказы братьев о первом дне в школе, когда первокурсникам приходилось испуганно бегать по коридорам, не понимая, где они находятся и как им попасть в нужный кабинет. Интересно получается, значит, самые дружные — гриффиндорцы — никак не помогают своим новичкам, а гадкие слизеринцы, напротив, с готовностью сопровождают младших, облегчая им первые дни в Хогвартсе? А судя по тому, насколько естественно всё происходило, для слизеринцев подобное поведение старосты было даже не привычным, а единственно возможным.

Выводы мне не понравились. Вернее, Рону-слизеринцу — вполне, а вот одному из Уизли это показалось ужасно неправильным.

Кабинет был открыт, так что Фарли завела нас внутрь и удалилась. Ряд у окна был частично занят ранее пришедшими гриффиндорцами, так что мы разместились на другом ряду. Причём я сам почему-то даже на мгновение не усомнился в том, где должен сидеть. Заняв предпоследнюю парту, я был почти уверен, что окажусь в гордом одиночестве, но на соседнее место молча опустился Нотт.

Он окинул меня весьма выразительным взглядом, в котором были и презрение, и недоумение, и — что неожиданно — одобрение. Видимо, тем, как быстро я определился с выбором стороны. А может, я всё это выдумал, не знаю, но соседству был даже рад, не то чтобы я рассчитывал на помощь, но остаться совсем одному было немного страшно.

Постепенно класс заполнился учениками, но учителя не было. Будь рядом хоть кто-нибудь, настроенный менее враждебно, я попытался бы познакомиться и завязать разговор, как это сделали почти все гриффиндорцы, но холодное лицо Нотта не располагало к болтовне, да и остальные слизеринцы сидели молча, читая, или рассматривая кабинет, так что пришлось соответствовать и тоже молчать.

Первый урок — трансфигурация — подтвердил мои умозаключения об отношении к младшим представителям факультета. Когда кошка на столе профессора МакГонагалл превратилась в неё саму, гриффиндорская половина класса была в шоке и в восторге, слизеринцы же лишь сдержанно улыбнулись, явно предупреждённые заранее. Сам я непременно бы тоже закричал что-то одобрительное, если бы не лишился голоса от восхищения. Чем, кажется, заслужил одобрение Нотта. Во всяком случае при взгляде на меня тот не скривился, как обычно.

МакГонагалл небрежно превратила учительский стол в свинью и, не дожидаясь, пока студенты перестанут удивляться, сообщила, что и мы так сможем — когда-нибудь, а пока наш удел превращение спичек в иголки. Выдав задание и расходный материал, профессор утратила интерес к нам и уткнулась в журнал, что было даже хорошо: сложнее сосредоточиться, когда кто-то сверлит тебя взглядом.

Нотт достал палочку, взмахнул ей, и перед ним на столе оказалась иголка. Подавив завистливый вздох, я последовал его примеру, и… У меня ничего не получилось. Самая элементарная трансфигурация, превращение, с которым справлялись все, я не смог произвести ни с первой, ни с десятой попытки. Так стыдно мне ещё, кажется, никогда не было. А вот обида… Да, обида на родителей, отправивших меня в школу с неподходящей палочкой, из фонового чувства выросла в полноценную злость. Значит, как помочь по хозяйству — так Рон, а как купить палочку — так сразу «это очень дорого, возьми палочку Чарли»?

МакГонагалл скользнула по мне равнодушным взглядом… Впрочем, успешную трансфигурацию Нотта она тоже проигнорировала, наградив баллами девочку с Гриффиндора, которая даже не сумела завершить превращение спички в иголку — перед ней лежала заострённая и поблёскивающая металлическим отливом спичка. С впередистоящей парты послышалось хмыканье — несправедливость профессора не пришлась по душе Малфою, но, наверное, впервые в жизни, я был с ним солидарен — особенно присмотревшись к тому, что перед ним и Забини на столе лежали прекрасно трансфигурированные иголки. Задумавшись над тем, что уважаемая моими родителями МакГонагалл оказалась отнюдь не беспристрастной, я ненадолго даже позабыл о собственном провале, но когда шагал по лестнице в сторону Большого зала следом за однокурсниками и Фарли, которая поджидала нас у дверей кабинета, чтобы проводить на обед, почувствовал, что злость на родителей вернулась. Я умел превращать спички в иголки! Не желая позорить семью, я занимался дома. Я читал учебники и тренировался правильным движениям, разрабатывая кисть, а когда удавалось умыкнуть волшебную палочку у родителей или старших братьев — практиковался в саду… И у меня всё получалось! Но только с нормальными, рабочими палочками, а не старьём, из которого лезут волосы единорога!

— Уизли.

Вздрогнув от холодности голоса, я повернулся… И обнаружил, что уже сижу за столом.

— Да?

— Покажи палочку.

Я почувствовал, как горят уши.

— Зачем это?

— Затем, — недовольно вздохнула Фарли, — что если Нотт прав, и твоя палочка неисправна…

— Это моё дело!

— Разумеется, — поджала она губы. — А твоя неуспеваемость — моё дело. Палочку.

Я не мог придумать ни одной причины, чтобы не показывать палочку. Бросив раздражённый взгляд на Нотта, снова оказавшегося моим соседом, что не произвело на него ровно никакого впечатления, я нехотя вытащил палочку и положил на стол перед собой.

Фарли ничего не сказала, как, впрочем, и все остальные. Она лишь кивнула, но и этого простого жеста было более чем достаточно, чтобы понять — ниже падать мне некуда.

Постепенно я влился в студенческую жизнь. Вопиллеры от мамы приходили ещё дважды, и каждый раз уничтожались кем-то из более взрослых слизеринцев до того, как взрывались, за что я был бесконечно благодарен. На четвёртый день в школе по пути на урок меня подстерегли близнецы, и всё бы не закончилось парой синяков, не окажись поблизости Флинт и Маккена — старшекурсники, спасшие меня от ярости родных братьев. А в воскресенье Фарли собрала весь факультет в гостиной и приказала мне опробовать палочки слизеринцев, чтобы определить, какое сочетание древесины и магического животного мне наиболее подходит — ведь попасть к Олливандеру мне не светило. Довольными большинство студентов не выглядели при этом, но и возражать особо никто не пытался. Даже Малфой ограничился презрительно поджатыми губами и гримасой, но палочку свою протянул молча... Хотя позже принялся тереть её с остервенением, будто я осквернил дерево своим прикосновением. Я его прекрасно понимал и не обижался — мне бы тоже было неприятно, возьми он принадлежащую мне вещь, но спорить со старостой охотников не нашлось.

В итоге я намахался палочками и понял, бук с сердечной жилой дракона — то, что мне нужно.

— Прекрасно, Уизли. Тебе предоставят палочку…

— Не надо, — вяло возразил я, прекрасно понимая, что никогда не смогу расплатиться за это, а был должным детям Пожирателей смерти — хуже не придумаешь.

Я с самого начала ужасно себя чувствовал среди сокурсников. Я не стал своим... да и не стремился к этому, если честно, хотя быть изгоем — удовольствие ниже среднего. До Хогвартса я был уверен, что быть самым бедным и плохо одетым — трагедия, оказалось — это ерунда. Я был самым малознающим и ничего толком не умеющим — вот где настоящая беда.

В детстве мне казалось, что я очень общительный, однако за весь сентябрь едва десятком фраз перекинулся с другими ребятами и не испытывал по этому поводу особого дискомфорта. Слизеринцы меня игнорировали. Не травили, не оскорбляли, просто не замечали. А студенты других факультетов, едва увидев цвет моего галстука, тут же хмурились и замолкали, так что я не мог даже «случайно» завести с кем-то разговор. И почему-то совершенно спокойно к этому относился.

Глядя на близнецов, я пребывал в уверенности, что, поступи я на Гриффиндор, и о нормальной учёбе можно было забыть. Братья и их однокурсники вечно что-то придумывали забавы ради, развлекались, веселились, предпочитали самоподготовке игры, и стабильно проигрывали остальным факультетам по уровню знаний. Совсем недавно эта картинка казалась мне привлекательной, но сейчас вызывала недоумение и недовольство. Мои приоритеты изменились, теперь праздное веселье не привлекало, в отличие от возможности узнать что-то новое.

В первых числах октября мне таки нашли палочку. За завтраком Фарли получила посылку и тут же приказала мне следовать за ней. Возражать мне и в голову не пришло, хотя есть хотелось…

Мы спустились в гостиную, и староста развернула бумагу и открыла узкую коробку, в которой оказалась волшебная палочка. Бук и сердечная жила дракона, двенадцать дюймов с четвертью, умеренной жёсткости.

— Пробуй.

Взяв палочку, я почувствовал тепло. Аккуратно взмахнул и произнёс:

— Люмос!

На кончике послушно зажегся свет.

— Прекрасно. Предвосхищая твои вопросы, сообщаю: единственное, что ты мне должен — это вернуть палочку в целости и сохранности, когда необходимость в ней пропадёт. Это ясно?

— Да. Спасибо.

— Пользуйся.

Фарли ушла, оставив меня одного, и я смог рассмотреть подарок. Палочка была в прекрасном состоянии, хотя ею явно пользовались. Очевидно, она принадлежала кому-то из родных слизеринцев и хранилась и как память, и на всякий случай — как и старая палочка Чарли.

Ещё пару раз наколдовав свет, довольный собой я поспешил на занятия.

* * *

Всё свободное время я проводил за книгами — старался восполнить пробелы, из-за которых не мог быть на равных с другими первокурсниками Слизерина. Ну и к занятиям готовился, конечно.

В нашей гостиной был «библиотечный» уголок, где можно было взять любую книгу и почитать в тишине — какие-то чары глушили все звуки извне, — поэтому в школьной библиотеке слизеринцы были редкими гостями, и всё же порой такое случалось. Например, мне частенько приходилось наведываться к мадам Пинс — меня не то чтобы выгоняли, но явно давали понять, что моё общество неприятно, и, поскольку нагнетать конфликт я не хотел по понятным причинам (что я могу противопоставить всему факультету?), предпочитал тихо-мирно удалиться. Вот в библиотеке-то я и начал наблюдать.

Начать с того, что большинство столов чаще всего были пустыми — библиотеки были в гостиных и других факультетов, — лишь иногда кто-то из учеников, желая почитать в одиночестве, появлялся ненадолго. Но было и исключение: та самая магглорождённая невоспитанная девочка, что распределилась на Гриффиндор. Когда бы я ни появился, она всегда сидела у окна, обложенная несколькими книгами. Сначала она меня просто не замечала, потом стала кивать, ну а перед самым ноябрём решила познакомиться.

Грейнджер мне не нравилась, и всё же я не разделял высокомерных суждений однокурсников насчёт детей магглов и потому не возразил. Пожалел я об этом очень скоро.

Ей хватило нескольких минут, чтобы не только испортить мне настроение, но и разозлить.

Начала она с замечания, что я сижу сгорбившись.

— Что? — не сразу понял я смысл высказывания.

— Выпрями спину, — выдала она совет приказным тоном. — Волшебники совершенно не следят за осанкой.

Я удивлённо посмотрел на неё, но спорить не стал, тем более что в её словах было зерно истины. Я привык заниматься абы как — где место найдётся, там и пытаюсь почитать, — а вот остальные слизеринцы никогда не скрючивались, напротив, у чистокровных с осанкой всё было в полном порядке.

Минуту спустя голос Грейнджер раздался снова:

— А почему у тебя такой неразборчивый почерк?

Взглянув в её пергамент и сравнив со своим, я был вынужден признать, что моё эссе выглядит каракулями.

— Какой есть, — буркнул я.

— Ты должен заняться прописями! — приказала она. — Тебе не стыдно, что учителям приходится напрягаться, разбирая твой почерк?

Если честно, я удивился, и наверное именно поэтому вместо того, чтобы сразу указать на неуместность подобных замечаний, вступил в диалог:

— Как умею, так и пишу.

— Ты должен научиться писать красиво!

Тон, которым это было сказано… Даже мама прибегала к подобному только в самых крайних случаях, когда от нашего послушания зависело что-то по-настоящему важное. Слышать его мне доводилось всего пару раз, в числе которых была ситуация с самолевитацией маленькой Джинни: мама приказала близнецам отойти, чтобы они не помешали поймать сестрёнку, зависшую на уровне второго этажа Норы. Но одно дело, когда так говорит мама, и совсем другое, когда чужой человек…

Чувствуя, что начинаю по-настоящему злиться, я хмуро посмотрел на Грейнджер.

— Зачем?

— То есть как это зачем? — опешила она на секунду. — Все должны писать красиво! В маггловской школе за такие каракули обязательно бы наказали!

— Мы не в маггловской школе, — резонно возразил я.

— И очень жаль, — заявила Грейнджер, чем ещё сильнее удивила меня. — Когда профессор МакГонагалл сообщила, что я волшебница, я очень удивилась. Приятно удивилась, конечно же. Но магический мир меня немного разочаровал: в Косом переулке грязь, вокруг всё старое, люди ходят в мантиях, хотя весь мир давно предпочитает более удобную одежду. Волшебство — это очень здорово, но вы словно из фильма про средневековье, у вас даже электричества нет, не то что телевидения и компьютеров. Я, знаешь ли, должна была в этом году поступать в оксфордскую школу — сам знаешь, насколько это престижно…

— Что за оксфордская школа?

— Ты не знаешь про Оксфорд?! Боже, что вы за варвары? Во всём мире знают Оксфорд! — глаза Грейнджер изумлённо распахнулись, и она взглянула на меня с тем самым чувством превосходства, какое я слишком часто замечал в глазах чистокровных, и которое ненавидел всем своим существом.

И потому мой ответ был бесконечно далёк от доброжелательного или хотя бы вежливого:

— Не тебе, маггла, указывать чистокровному волшебнику, что он должен знать! Думаешь, пришла в наш мир и всё знаешь лучше? Как бы не так! Да самый худший чистокровный ученик знает в сто раз больше тебя! Ты — ничто, просто маггла, а туда же, смеешь делать мне замечания!..

Не знаю, сколько ещё гадостей я успел бы наговорить, всё же разозлила она меня сильно, если бы расплакавшаяся Грейнджер не убежала.

Стыдно мне не было — может, только чуть-чуть, всё же она первая меня унизила, — но собой я не гордился. Не знаю, почему родители и Дамблдор хорошо относились к магглам, на данный момент всё, что я видел маггловского (детей магглов, например) мне категорически не нравилось. Пока слизеринское отношение мне не передалось, я не желал никому зла, но излишней терпимостью похвастаться тоже не мог — эта маггла меня раздражала.

Настроение испортилось, и я закрыл учебник и отправился в гостиную.

Возмущения слизеринцев по поводу омаггливания меня не слишком трогали, но сегодня, в Самайн, звучали слишком громко. Не желая в очередной раз становиться свидетелем обсуждения недостатков Дамблдора и министра, заглядывающего ему в рот, я поднялся в спальню — аппетита не было, хотелось просто дочитать параграф по чарам и потренироваться с новой палочкой.

* * *

Шум из гостиной вынудил меня прервать чтение и прислушаться. Из-за испорченного настроения я не пошёл на торжественный ужин, но аппетит так и не появился, потому покидать спальню я сегодня уже не собирался. Однако громкие разговоры вынудили передумать.

— Что-то случилось? — неуверенно поинтересовался я, спустившись в заполненную взбудораженными учениками гостиную.

— В замок пробрался тролль, — пояснила темноволосая девушка, которую я раньше не видел. — Нам приказали сидеть в гостиной и не высовываться.

Тролль? Правдоподобным это не казалось, однако её ответ прозвучал достаточно громко, чтобы, не будь это правдой, кто-нибудь бы возразил. Да и прислушавшись к разговорам, я смог убедиться, что обсуждают слизеринцы именно что тролля и способы его незаметного проникновения в замок. Это что же получается, Хогвартс настолько плохо защищён на самом деле, что тупое животное сумело пробраться сквозь чары? Вот тебе и самое безопасное место…

На меня не обращали внимания, новой информации ни у кого не было, так что я не стал задерживаться и вернулся в спальню.

Сомнения одолевали меня. С самого детства я слышал о Дамблдоре, как о великом волшебнике, сравнимом разве что с Мерлином — остальные ему и в подмётки не годились. Родители без устали нахваливали Хогвартс, рассказывая, какая это замечательная школа. А уж вопросу безопасности они всегда уделяли много внимания, учитывая, что мы родились во время войны. Так вот из всего услышанного можно было сделать лишь один-единственный вывод: пока Дамблдор директор, Хогвартс — самое безопасное место, куда не сможет проникнуть ни один недоброжелатель и где дети в абсолютной безопасности. То, что я видел, сильно отличалось от описанного.

Школа мне не то чтобы не нравилась, но однозначно не вызывала восхищения. И нет, дело было вовсе не в том, что я не смог найти своего места. Как раз Слизерин вызывал меньше всего нареканий, чего нельзя сказать обо всём остальном. Декан Гриффиндора была не менее предвзята, чем Снейп, просто МакГонагалл не выставляла свою необъективность напоказ так явно. Биннс бубнил что-то невнятное, отчего ни один ученик не знал и не хотел знать историю. Мадам Хуч приходила на уроки нетрезвой. А теперь ещё и тролль.

В другой ситуации я бы написал родителям, но поскольку я слизеринец… Оставалась надежда на братьев, быть может, Чарли с Биллом не отвернутся от меня только из-за того, что я не стал гриффиндорцем?

Слухов о тролле ходило много, но учителя пресекали подобные разговоры, так что тема быстро иссякла. Его никто не видел в замке, а слова Квиррелла… Не самый надёжный источник, мало ли, может профессор перестарался, отмечая Самайн, вот и примерещилось всякое?

А в середине ноября мы наконец-то обратили внимание на отсутствие Грейнджер.

— А где грязнокровка? — поинтересовался Малфой на уроке трансфигурации, пользуясь тем, что МакГонагалл вышла из кабинета.

— Её родители забрали, — поморщившись от выбора слов, ответила Браун. А потом не удержалась от ехидного замечания: — Ещё две недели назад, вообще-то.

— Забрали? — выражая общее удивление, протянула Паркинсон, но тут профессор вернулась, и разговор прервался.

Пропажа студентки посреди учебного года не была в порядке вещей, но никому не было дела до магглы Грейнджер, мне в том числе, так что я тоже выбросил её из головы, сосредоточившись на задании.

С новой палочкой колдовать было сплошным удовольствием. Теперь на уроках я не уступал сокурсникам, хотя вообще по-прежнему знал и умел меньше. Лучше всего мне давались чары — все заклинания выходили как надо, хуже — зелья, требующие длительной концентрации, а трансфигурация… вот в превращениях результат всегда получался разный, и понять почему так, мне пока не удавалось.

* * *

Школьный квиддич немного отвлёк от учёбы, у меня даже возникло желание попробоваться в следующей году в команду, но потом я вспомнил, что нормальная метла — недостижимая мечта, так что мне в любом случае ничего не светит, и выбросил глупые идеи из головы: я не гриффиндорец, чтобы придавать большое значение обычной игре. По крайней мере мне хотелось надеяться на это.

Однако во время матча моё мнение переменилось.

Поттер всё же стал ловцом, хотя никто до самого последнего момента в это не верил. Слизерин единодушно возмутился, ведь брать первокурсника в команду — против правил, но наше мнение не имело значения.

— Чёртов Поттер! — процедил под нос Малфой, и я был с ним солидарен.

Мальчик-Который-Выжил может и герой, но какое это имеет отношение к школьному состязанию и квиддичу вообще? Наверное, во мне говорила зависть, но многочисленные поблажки, которые делались Поттеру практически всеми, казались ужасно неправильными, несправедливыми. МакГонагалл закрывала глаза на откровенно слабые знания Поттера и совсем не снимала с него баллов, ученики Хогвартса не смеялись над отсутствием у него манер и пропускали мимо ушей откровенные глупости, порой вылетавшие из его рта. Всё то, за что, к примеру, меня бы унизили, указав на недостаток, для Поттера было чем-то неважным — он всё равно был в глазах общественности героем без недостатков. Единственным, кто не попал под обаяние Мальчика-Который-Выжил, был Снейп, но он, кажется, вообще не был способен на положительные эмоции.

Возможно, я не обратил бы внимания на всё это, не будь сам в положении «обиженного», однако меня шпыняли со всех сторон за малейший недочёт, и тем неприятнее было видеть, как Поттеру всё сходит с рук. Как, впрочем, и расположение близнецов, которые тоже входили в квиддичную команду, не доставляло мне радости.

Значит, родной брат им недостаточно хорош, а чужой мальчик, обладающий даже худшими недостатками — лучший друг?! И почему? Только лишь из-за распределения на правильный факультет и игры ловцом за сборную Гриффиндора?

Захотелось доказать всем, что я могу играть ничуть не хуже… Но я вовремя одумался. Зачем мне это надо? Братья отвернулись только потому, что Шляпа распределила меня не на тот факультет, так чего ради я стану предпринимать какие-то усилия и доказывать им что-то? Не нужен им такой родственник, ну и не надо, пусть с Поттером возятся. А я обойдусь как-нибудь. В конце концов Чарли с Биллом ещё не отказались от брата-слизеринца…

* * *

Ответа от старших братьев пришлось ждать долго. Я уже почти смирился с тем, что и они отвернулись от меня, узнав от родителей о моём распределении, когда пришли письма. Билл, оказывается, теперь работал в египетском отделении Гринготтса, потому и случилась задержка — он был на исследованиях в глубине пирамиды, куда сове хода не было. Самый старший из братьев уверил меня, что всё наладится, и, несмотря на «ошибку Шляпы», я остаюсь членом семьи и его братом, а родители обязательно успокоятся и простят меня…

Я смял пергамент, не став дочитывать. «Простят меня»! За что меня прощать? Разве я сделал что-то неприличное? Разве учёба на факультете, называющемся иначе, чем «Гриффиндор» — преступление?

Стало так противно, что я едва не выбросил и второе письмо. Но два месяца на неправильном факультете отучили меня от глупых скоропалительных поступков, так что теперь я старался сначала думать, а уже потом делать или говорить (пару раз это уже выручало меня в сложных ситуациях и спасало от тумаков). И лучше прочитать слова Чарли, чем совершить ошибку, приняв за истину собственное видение ситуации.

Послание Чарльза начиналось с… поздравлений.

«Братец, поздравляю! Наконец-то кто-то из Уизли будет носить зелёное (прекрасно сочетающееся с цветом наших волос), а не красное (смотрящееся убого)».

Мне пришлось перечитать строки трижды, в попытке понять: искренно ли это поздравление, или же оно — завуалированная издёвка. Однако дальше Чарли писал о том, чтобы я не расстраивался из-за ненормальной реакции родителей или близнецов, которые «наверняка в оборок падают от одной лишь мысли, что их маленький Ронни посмел пойти собственным путём и проявить индивидуальность», и советовал не придавать особого значения общественному мнению, потому что «ты не просто один из Уизли, Рон, ты — самостоятельный человек, личность, и ты не обязан во всём соответствовать чужим взглядам». Было очевидно, что Чарли — единственный из всех — не отвернулся от меня.

Письмо было не слишком длинным, однако брат умудрился не только полностью примирить меня с действительностью, но и пообещал всестороннюю поддержку и даже предложил приехать на лето к нему в Румынию, если дома станет совсем невмоготу.

Нотт дёрнул меня за рукав, напоминая, что занятия вот-вот начнутся, и я спрятал письмо в карман. Что ж, вместо пятерых братьев у меня остался один, но зато теперь я точно знаю, кому могу доверять.

* * *

Приближение Рождественских каникул впервые в жизни меня совершенно не радовало. Хоть я и смирился с абсолютным игнорированием со стороны семьи и старался не думать об этом лишний раз, отворачиваясь, когда близнецы и Перси получали письма и посылки из дома, чтобы не портить себе настроение, вопрос, куда мне деваться на каникулах, был весьма актуален. Я долго думал, как вести себя с родителями и братьями, как они меня встретят, какими словами приветствуют, насколько изменятся отношения в семье из-за того, что я — ученик враждебного Гриффиндору факультета, и так и не смог решиться на то, чтобы поехать домой. Может, это глупо, но я ждал первого шага со стороны родителей. И потому, не дождавшись ничего, едва появились списки для тех, кто остаётся в школе, сразу же вписал своё имя и так и остался в нём единственным учеником. Я ожидал издёвок от однокурсников, но слизеринцы вообще, и Малфой в частности, приятно удивили: никто из них не сказал ни одного обидного слова, хотя над тем же Поттером, которого «никто не ждёт дома», Драко не упускал случая поиздеваться. Я был рад, что меня не трогают, потому что бросаться в драку было бы глупо: несмотря на все мои старания и многочасовые тренировки, я по-прежнему уступал в знаниях и умениях сокурсникам, хотя и намного обогнал того же Поттера…

Но равняться на слабых я не собирался. Раз уж мне приходится проводить каникулы в Хогвартсе, проведу их с пользой, тем более что в моём распоряжении остаётся вся слизеринская гостиная.

После завтрака студенты шумной толпой двинулись к выходу из замка — спешили на станцию в Хогсмиде, — а я спустился в подземелья. Воспользовавшись заклинанием призыва (если бы не получилось, некому было бы смеяться над неудачей), которое по примеру Малфоя и Забини стали тренировать все слизеринские первокурсники, я развалился на диване и стал читать учебник по чарам — следующий семестр не обещал быть лёгким, так что стоило потратить время с толком.

Неприятным сюрпризом стало то, что домой почему-то не уехали и близнецы с Перси, но встречались мы только в Большом зале, так что я снова был предоставлен самому себе.

Почти всё время я проводил на территории факультета с книгой в руках, а когда не читал — отрабатывал заклинания. В тишине, без оценивающих взглядов и риска быть осмеянным всё получалось намного проще и лучше, чем на уроках. Снова мысленно поблагодарив Фарли, которая, несмотря на моё нежелание, достала для меня палочку, я раз за разом отрабатывал трансфигурационные превращения, чары и заклинания из курса Защиты. Если раньше я был лентяем, то теперь мне доставляло удовольствие совершенствование своих навыков.

В канун Рождества я написал два письма: Чарли, с которым поддерживал пусть и нечастую, но регулярную переписку, и Джемме Фарли, оказавшейся единственным человеком во всём магическом мире, которому было дело до отсутствия у меня нормального волшебного инструмента. Денег на подарок у меня, разумеется, не было, но и показаться неблагодарным я не хотел. Долго думал, писать ли родителям, и в результате ограничился открыткой для Джинни — уголок был чуть помят, потому кто-то из слизеринцев её выбросил.

А утром меня ожидал подарок — неаккуратно перевязанный зелёной лентой свёрток. Получить что-то я не рассчитывал, ведь у меня не было ни друзей, ни семьи с недавних пор, и тем приятнее было знать, что хотя бы Чарли меня по-прежнему любит. Чехол для волшебной палочки из кожи дракона я тут же нацепил на руку, прямо в пижаме принявшись тренироваться быстро выхватывать оружие и элегантно прятать его обратно, так, как это делали старшекурсники.

Вдоволь напрыгавшись, я почувствовал, что ноги оледенели, и, не желая разболеться, решил навестить Больничное крыло и принять бодроперцовое зелье в качестве профилактики. Мадам Помфри даже похвалила меня за сознательность, так что в сторону Большого зала я шёл в отличном настроении.

Вот тогда-то я и заметил Поттера с Лонгботтомом, которые крадучись подымались по лестнице на запретный для посещения учеников третий этаж. Зачем я пошёл за ними? Не знаю. Может, от скуки. Может, от любопытства. А может, я хотел подловить чудо-мальчика на неблаговидном поступке, чтобы при случае было чем осадить его геройство. Повторюсь, не знаю, в чём была причина моего поступка, но я двинулся следом.

Громкий шёпот Лонгботтома не позволил бы мне их упустить в любом случае, так что я держал дистанцию и обдумывал, с какой целью два первокурсника решили нарушить директорский запрет.

— Гарри, а ты уверен, что у тебя получится? — прошептал Лонгботтом на полкоридора.

— Т-с-с! Уверен! Я тренировался! — зашипел в ответ Поттер. — Вот, это та самая дверь, что нам нужна.

Они остановились, я, соответственно, тоже. Выглянув из-за угла, я смог увидеть, как Поттер взмахивает палочкой, накладывая на дверь отпирающее заклинание, а потом они с Лонгботтомом синхронно заорали и бросились наутёк, а вслед им нёсся многоголосый оглушающий лай.

Я вжался в стену, боясь, что меня поймают за подглядыванием, но мальчишки пролетели мимо, не глядя по сторонам, и через пару секунд их топот затих где-то вдали. Через минуту-другую лай тоже стих. Некоторое время я потоптался на одном месте, не зная, что предпринять, а потом двинулся к открытой Поттером двери. Раз собаки не выскочили в коридор, значит, они привязаны, так что нет ничего опасного в том, чтобы посмотреть, чего же так испугались героические гриффиндорцы. Ну и заодно узнать, по какой причине коридор объявили запретным.

Притормозив перед дверью, я сделал глубокий вздох и заглянул в помещение. Секунду спустя я с воплем ужаса понёсся к лестнице.

На ходу прокричав пароль от входа в гостиную, я ворвался на территорию Слизерина, чуть ли не единым прыжком преодолел лестницу к спальням и, захлопнув за собой двери, вжался в угол комнаты, пытаясь отдышаться.

Цербер! Мерлин и Моргана! В школе цербер!

Меня ощутимо потряхивало; мелькнула мысль, что я зря записал гриффиндорцев в трусы, ведь и сам улепётывал, сверкая пятками, едва увидел цербера, но пропала, стоило мне вспомнить про недавнее происшествие с троллем. Мы-то думали, что тролль в Хогвартсе — неудачная шутка Квиррелла, но в свете увиденного… Что если это правда? Что если Хогвартс больше не самое безопасное место?.. Или вовсе и не был никогда?

Бросившись в ванную комнату, я засунул голову в раковину и выкрутил кран на полную — ледяной поток заставил заорать и отшатнуться, но зато прочистил мысли и заморозил панику. Итак, что мы имеем?..

Не знаю, сколько времени я просидел, закутавшись с головой в одеяло, анализируя всю доступную информацию, но к определённым выводам пришёл. Вот только что с ними делать, было не очень понятно. Обратиться к учителям? А смысл, они не могут не быть в курсе происходящего у них под носом. Замок, конечно, велик, но не настолько, чтобы не заметить такую махину. Да и потом, любые обвинения в адрес Дамблдора разобьются о твердокаменную уверенность общественности в его непогрешимости — я одиннадцать лет прожил в семье, где директор был непререкаемым авторитетом, и прекрасно знаю, как те же мама с папой могли бы отнестись к подобного рода высказываниям. А если вспомнить, что я — никто в магическом мире, простой школьник…

И что делать? Молчать? Пожалуй, это было бы самым разумным решением, вот только всё, что происходит в Хогвартсе, касается меня напрямую — я же учусь здесь!

Решив не пороть горячку и дать себе время остыть, а решение принять чуть позже, я спустился в гостиную и принялся составлять письмо для Чарли — совсем ни с кем не поделиться узнанным я не мог.

* * *

За завтраком Дамблдор поздравил всех с Рождеством, взорвал хлопушку и надел на себя вылетевший из неё колпак. Я, конечно, всё понимаю, праздник, но… Всё же столетний старик, директор школы… Не пристало ему так себя вести.

На каникулах в школе осталось всего человек десять, так что сидели мы за одним столом с преподавателями и были как на ладони друг у друга. Впервые с начала учёбы я оказался так близко к Перси и близнецам и не смог удержаться от того, чтобы не попытаться поймать взгляды… никакой радости выражения, появившееся на лице Перси при взгляде на меня, не доставило. Словно слизняка какого-то в тарелке увидел. Фред с Джорджем тоже не проявили братских чувств; недобро косились на меня, но, вроде, обсуждали что-то своё. Однако рисковать мне не хотелось: мало ли что взбредёт в их головы, а никого из старшекурсников, способных вступиться за меня, в школе не было, так что не стоило лишний раз подставляться.

Быстро поев — вблизи отсутствие манер у близнецов особенно бросалось в глаза, так что уже хотя бы за науку поведения за столом мне стоило поблагодарить Распределяющую Шляпу — я предпочёл удалиться до того, как кто-либо встанет из-за стола. Бросив напоследок быстрый взгляд на Поттера с Лонгботтомом, которые вовсе не выглядели взволнованными после вчерашнего происшествия, зато подозрительно шептались, я наконец удалился.

Но далеко не ушёл — развязавшийся шнурок вынудил задержаться. Пока я распутывал узел, чтобы завязаться ботинок нормально, в коридоре появились гриффиндорцы.

— Может, полетаем? — предложил Джордж на ходу.

— Не сегодня, ладно? — опустил глаза Поттер. — Мы с Невиллом хотели сходить в библиотеку…

— Гарри, каникулы же!

— Это не по учёбе… Мы… Ну…

— Ладно, увидимся в гостиной, — хлопнул запинающегося Поттера по плечу Фред, и близнецы рванули наперегонки по коридору.

— Может, стоило их спросить? — неуверенно спросил Лонгботтом.

— Нет, — решительно покачал головой Поттер. — Мы сами во всём должны разобраться! Хагрид же сказал, что это тайна профессора Дамблдора. Фред с Джорджем хорошие парни, но мы не должны разглашать чужую тайну. Тем более тайну профессора.

— Да, ты прав, — потупился Лонгботтом.

Дальнейший диалог я уже не услышал, так как они отошли слишком далеко.

Закончив возиться со шнурком, я распрямился и вздохнул. Куда ещё они намерены сунуть свои длинные носы? Следить за ними я точно не собирался — хватило первого раза, — но ведь и подслушивать в мои планы не входило! Однако раз уж я стал обладателем информации (пусть и обрывочной) о некой тайне директора, тайне, связанной с содержание на территории школы таких опасных существ, как цербер, сделать вид, что ничего не было, я просто не могу.

Как бы все вокруг ни уважали Альбуса Дамблдора, каким бы великим он ни был, он человек, а значит, вполне может ошибаться или действовать согласно какому-то своему плану, в котором предусмотрены случайные жертвы. Подвергаться риску из-за чужой ошибки или становится «допустимыми потерями» мне совершенно не хотелось, так что…

Ещё не додумав мысль, я двинулся следом за гриффиндорцами. Что делать, я пока не знал, но пускать всё на самотёк не собирался. Присмотрю за героем и его дружком, может, разживусь ещё какими-нибудь полезными сведениями или хотя бы пойму, когда стоит «делать ноги».

В пустынных коридорах эхо шагов отдавалось зловещим набатом, так что мне пришлось сильно отстать, чтобы не выдать себя. И всё же потерять гриффиндорцев было сложно: Лонгботтом топал как громамонт. С удивлением поняв, что мальчишки действительно направляются в библиотеку, я задумался: а так ли прост Поттер, если уже сейчас умеет лгать, формально говоря правду? Или же это не более чем совпадение?..

Войдя в книгохранилище, я сделал солидный крюк, чтобы увидеть, куда сели гриффиндорцы, и демонстративно занял место в другом крыле, а потом на цыпочках подошёл ближе. Голоса они не слишком старательно понижали, пользуясь тем, что рядом никого не было, так что довольно быстро мне удалось узнать кое-какие детали. Имя Фламеля звучало знакомо, но сходу сообразить, кто это такой, не удалось. Решив, что чужие тайны не настолько важны, чтобы пренебрегать собственными планами, я вернулся за стол и погрузился в чтение учебника по чарам.

* * *

За две недели мне удалось далеко продвинуться вперёд по программе. С чарами было легко и просто, почти приятно — заклинания из второй половины учебника давались мне если не с первой попытки, то со второй точно. С зельями было сложнее, потому что зубрить рецепты — приятного мало, а с тем, чтобы понять глубинный смысл всяких помешиваний и манипуляций с интенсивностью огня под котлом — всё было слишком запутанно. А вот трансфигурации… Но и по нелюбимому предмету мне удалось опередить программу на несколько недель.

Одновременно с возвращением в школу учеников пришёл и ответ Чарли. Брат выражал беспокойство по поводу моего знакомства с цербером и одновременно ненавязчиво спрашивал, уверен ли я, что видел именно то, что описал. Обижаться я не стал, скажи кто, что Дамблдор притащил в Хогвартс монстра, я бы и сам усомнился, так что следующим письмом подтвердил рассказ и поинтересовался личностью Фламеля.

Начались занятия. Наконец-то и мне удалось внести вклад в копилку факультета. Пусть баллов я пока получал немного, но ведь получал! Уж не знаю, это ли сыграло роль, или просто ко мне привыкли, но меня перестали прогонять из читальной зоны гостиной да и общее отношение слегка потеплело. Радуясь первым успехам, я перестал обращать внимание на Поттера с Лонгботтомом, хотя периодически продолжал поглядывать в их сторону — было немного любопытно. Потому и очередной виток загадочных перешёптываний не прошёл мимо моего внимания.

После ужина я поднялся в спальню, желая обдумать ситуацию. Ничего особенно в последние дни в школе не происходило, не считать же за событие приход в библиотеку Хагрида?.. Хотя именно после разговора с ним Поттер с Лонгботтомом стали шушукаться… Попытавшись вспомнить, не слышал ли что из того разговора у книжных стеллажей, я лишь досадливо поморщился: узнав от Чарли, кто такой Фламель, я сначала удивился, что чистокровный Невилл не догадался написать бабушке, а потом просто махнул рукой, посчитав, что тайна разгадана. И вот теперь оказывается, что я рано успокоился.

Утром ноги сами понесли меня на улицу. С одной стороны, потепление многих выгнало из стылого каменного замка, с другой же, меня влекло к хижине лесника, куда уже направились объекты моего интереса. А с третьей… Да, пожалуй, во мне тлела зависть, что даже растяпа Лонгботтом умудрился завести друга, а я по-прежнему сам по себе.

Тропинка к дому Хагрида намекала, что ходят по ней не слишком часто, отсутствие учеников в непосредственной близости лишь подтверждало догадку, так что за моими манёврами под окнами хижины некому было наблюдать. Стараясь всё же остаться незамеченным, я подобрался к самому окну и заглянул внутрь. Сначала с полумраке было проблематично что-либо рассмотреть, а потом внутри полыхнуло пламя, кто-то вскрикнул, и раздался громкий голос Хагрида:

— Тише-тише, маленький! Гарри, Невилл, вы его пугаете!

— Хагрид! Но ты же живёшь в деревянном доме! Тебе нельзя здесь содержать дракона!

Выпучив глаза, я осел на землю под окном, хватая воздух мгновенно пересохшим ртом. Дракон?! В Хогвартсе дракон?! В том самом Хогвартсе, что считается самым безопасным местом в Британии? Мерлин и Моргана, что не так с этой школой?! Куда смотрит директор и Совет Попечителей?!

В гостиную я вернулся с гудящей от мыслей головой. Поймал пару удивлённых взглядов от однокурсников, но, не придав им значения, поднялся в спальню. И лишь вынырнув из-под струи воды — уже традиционного способа привести мысли в подобие порядка, — понял, что заставило слизеринцев так на меня смотреть: перекошенное лицо недвусмысленно указывало, что со мной не всё в порядке.

Плюхнувшись на кровать, я разложил перед собой письменные принадлежности и принялся грызть перо, мысленно формулируя строки будущего послания. Но сосредоточиться не удавалось, мысли скакали как блохи, отказываясь даже ненадолго замереть и выстроиться пусть не по порядку, но хотя бы в одном положении — для удобства рассматривания.

Всё было не так — это единственный вывод, что настойчиво звучал в голове.

Мне не нравилось в Хогвартсе — мысль сама собой всплыла в голове, вытеснив письмо брату. Если первоначально я не задумывался над тем, хорошо ли разделение по факультетам (как, почти наверняка, не задумывался ни один первокурсник до меня), то по мере учёбы становилось очевидно, что соревновательный дух, возможно, полезный в качестве стимула, давно исчез из стен школы, а на его место пришла вражда, становящаяся с каждым годом всё явственнее. Полученные баллы радовали не тем, что доказывали знания, и даже не увеличением шансов твоего факультета в борьбе за кубок школы — возможным проигрышем других. Квиддич же наглядно продемонстрировал, что для школьников главное — не дать выиграть Слизерину, какая же команда станет победителем — вторично. Атмосфера однозначно не способствовала нормальному учебному процессу.

Как и выбор учителей. Если некомпетентность некоторых профессоров сначала воспринималась, как возможность не напрягаться на занятиях, уже через пару месяцев я пересмотрел своё детское отношение к учёбе и пожалел, что тот же Квиррелл зря тратит наше время, которое можно было бы провести с большей пользой, выучив какое-нибудь нужное заклинание. О невнятно бубнящем признаке и упоминать не стоит.

Даже с железной дисциплиной на уроках Снейпа травмы не были редкостью, при попустительском же отношении было удивительно, как на уроках той же мадам Хуч дело ограничивалось вывихами и ушибами, и почему никто до сих пор не свернул себе шею.

Запрет колдовства в коридорах игнорировался, кажется, всеми; не были редкостью сглазы и проклятия, полученные вне классных комнат, падения с лестниц так и вовсе давно стали в порядке вещей. Подобное не могло нравиться, но по крайней мере было более менее понятно, в отличие от тролля с цербером в школьных стенах — они шокировали, ну а дракон стал последней каплей.

«Дорогой Чарли,

Заранее извиняюсь за сумбур, но то, чему я только что стал свидетелем, не даёт мне спокойно написать о моих делах в школе. Дело в том, что в Хогвартсе вылупился дракон».

Сбиваясь с мысли, ставя кляксы, прыгая с одного события на другое, я писал всё, что думал, в надежде, что брат сможет разобраться и найти выход из ситуации, да и мне самому письменное изложение поможет определиться с отношением к ситуации. Я прекрасно понимал, что, будучи двенадцатилетним ребёнком из не пользующейся уважением семьи, не могу рассчитывать на то, что мои слова будут восприняты всерьёз кем-то из Совета Попечителей, но Чарли — взрослый, может, хотя бы к его словам прислушаются?

Мелькнула мысль об анонимном послании, но от неё я быстро отказался: скорее всего анонимку никто даже не станет читать, сразу же отправив в камин. Напряжённо обдумывая, что предпринять, я всё отчётливее понимал, что ничего не могу. Профессора отпадали сразу, авторитет Дамблдора слишком силён. Министерство? Тоже нет — помимо имени у директора предостаточно связей, чтобы можно было не обращать внимания на мелочи, вроде жалобы кого-то из учеников. Совет Попечителей?..

Мысли забуксовали — я слишком мало знал об этом органе контроля, чтобы предсказать их реакцию, однако что-то подсказывало, что у Дамблдора и там всё схвачено.

Или не всё?

Отец Драко — бывший Пожиратель смерти, иными словами, он совершенно определённо не может входить в число соратников директора, а между тем он — председатель Совета Попечителей. Но связываться с ним… Я даже передёрнулся от этой мысли: обратиться к Малфою я могу лишь в самом крайнем случае, потому что это будет равносильно тому, чтобы окончательно отказаться даже от самой надежды на примирение с семьёй — такого поступка родители и братья мне точно никогда не простят.

Но тогда — что же делать?

— Не хочешь сходить в Больничное крыло?

Оторвав взгляд от исписанного пергамента, я с недоумением взглянул в сторону двери.

— Что?

— Ты заболел?

Мыслительный процесс со скрипом изменил направление, и до меня медленно дошло, о чём говорит Нотт.

— Нет. Узнал то, от чего не могу успокоиться.

Пару секунд он просто смотрел на меня безо всякого выражения, после чего кивнул сам себе и отвернулся, направившись к своему шкафу.

— Нотт, ты не знаешь, кто входит в Попечительский совет?

Теодор замер, не донеся руку до шкафа, и медленно обернулся. Понимаю его удивление, мы за полгода перекинулись дай Мерлин десятком фраз, а тут такой насыщенный диалог!

— Всех двенадцати имён не назову, но… Люциус Малфой, Августа Лонгботтом, Кассиопея Блэк, Тадеуш Паркинсон и Карактак Бёрк.

— Вот как… — протянул я, подавляя желание выругаться. — Спасибо.

Нотт взглянул на меня с непонятным выражение, но ничего не ответил и не стал уточнять, и, взяв то, за чем приходил в спальню, ушёл. Я же и так, и эдак обдумывал услышанное, пытаясь понять, что знаю об этих пятерых магах, кроме их имён и того, что четверо из пяти — представители тёмных семей. Получалось… ничего.

* * *

Привлекать внимание к своим изысканиям я определённо не планировал, однако вскоре весь Слизерин знал, что я зачем-то интересуюсь членами Совета Попечителей, и незадолго до пасхальных каникул Фарли подозвала меня к себе и задала прямой вопрос:

— Что происходит, Уизли?

Лгать ей — такое мне даже не пришло в голову. Ответа от Чарли до сих пор не было, Поттер с Лонгботтомом продолжали бегать к Хагриду, из чьей хижины по-прежнему доносились подозрительные звуки, демонстрирующие, что дракон всё также находится на территории школы, а мои попытки понять, кто из уважаемых волшебников более других подходит на роль слушателя — буксовали на месте. А между тем дракон рос и становился всё опаснее. Потому я и решил ответить честно:

— Мне стало известно, что в Хогвартсе содержатся опасные существа.

— И что?

В замешательстве опустив глаза, я пожал плечами и неуверенно пояснил:

— Это может быть опасно.

— Уизли, — устало протянула Фарли, — в мире полно опасных существ, тебе ещё не раз доведётся с ними столкнуться. И лучше, если ты сделаешь это под присмотром…

— Так я же не про уроки говорю! — возмущённо перебил я. Ну правда, за кого она меня принимает?!

Фарли нахмурилась, явно недовольная тем, что её прервали, но потом до неё дошёл смысл моих слов, и она нахмурилась ещё сильнее — но теперь недовольство было направлено не на меня.

— А ну-ка поподробнее!

Глубоко вздохнув, решаясь, я рассказал всё: о цербере, о своих мыслях относительно ситуации с Квирреллом и троллем, о драконе. Староста слушала, не перебивая, за что я был благодарен: хоть и обдумывал всё это сотню раз, изложить связно было довольно непросто. Когда я замолчал, она не торопилась как-то комментировать услышанное, однако по её напряжённому лицу становилось понятно, что мой рассказ произвёл впечатление, да и не сочла она его глупой попыткой привлечь к себе внимание.

— Давай ещё раз. Медленнее и подробнее. Начни с цербера.

Подумав, что это своего рода проверка (не ошибиться в большом количестве деталей лжецу довольно-таки затруднительно), я тем не менее не стал протестовать и изложил свои мысли снова. Спустя полчаса Джемма устало потёрла глаза и велела мне идти спать:

— Зря не рассказал всё сразу, хотя вряд ли бы я тебе тогда поверила. Но теперь я разберусь с ситуацией сама, а ты — не вмешивайся.

— Фарли… Ты — тоже студентка.

— Я — староста, — фыркнула она в ответ, но сжалилась и пояснила: — Я не дура, Уизли, тягаться с Дамблдором я не собираюсь. Но я — староста, а потому к моим словам вполне могут прислушаться люди, которым это по силам. А вот тебе лучше не светиться, всё же твоя семья — сторонники директора.

— Спасибо, — смущённо улыбнулся я и чуть ли не бегом поспешил в спальню.

Холодная слизеринка — а подумала, каково мне будет, если о моём участии во всём этом узнают родители. О том, что Фарли могла руководствоваться менее альтруистичными мотивами, я предпочёл не думать.

* * *

В ожидании действий сосредоточиться на учёбе не получалось. О подготовке к экзаменам я почти не думал, всё казалось, что времени ещё много, а между тем на дворе уже уверенно шагал май.

В Хогвартсе было спокойно и тихо. Профессора без устали напоминали о том, что через какие-то жалкие три недели нам предстоит делом доказывать, что мы не зря провели этот год в Хогвартсе, поэтому в библиотеке было не протолкнуться, а читальная зона в гостиной даже ночью не пустовала. Мы с Ноттом к экзаменам готовились в своей комнате — в тишине. Узнав от старшекурсников о расположении кухни, по очереди ходили за провиантом, но в этом мы были не одиноки, кажется, все слизеринцы старались пореже посещать трапезы в Большом зале: подготовка к экзаменам делала из тех же гриффиндорцев совершенно неадекватных созданий, которым ничего не стоило навести палочку на наш стол и «случайно» превратить столовый прибор в зубастого монстра. Иными словами, за событиями вне гостиной мы не следили.

И тем сильнее было моё удивление, когда, придя на завтрак, я обнаружил отсутствие всех учителей — за девять месяцев это был первый раз, когда преподавательский состав массово проигнорировал посещение трапезы.

— Что-то случилось, — констатировал Гойл и невозмутимо принялся накладывать себе в тарелку оладьи.

Моя голова против воли повернулась к старосте, а взгляд словно приклеился к её лицу. Наверное, почувствовав это, Фарли посмотрела на меня и незаметно качнула головой: мол, не сейчас.

Опустив взгляд в тарелку, я всеми силами старался вести себя обычно, но любопытство острой иглой торчало из скамьи, вынуждая ёрзать. Появление в Большом зале МакГонагалл заставило всех студентов замереть в ожидании пояснений. Однако вместо ответа на вопрос, что же случилось, нам всем дали лишь дополнительную тему для размышлений.

— Занятия в первой половине дня отменяются, — встав перед преподавательским столом, холодно сообщила МакГонагалл. — Старосты, проследите, чтобы никто из учеников не бродил по коридорам.

Со всех сторон послышались выкрики, но заместитель директора не снизошла до пояснений, с абсолютно прямой спиной проследовав между столами к выходу.

Итак, мой рассказ послужил камешком, что своим падением сорвал лавину, понять бы ещё, не погребёт ли меня под ней.

Объяснять мне что-либо в гостиной Фарли не стала. Уж не знаю, может, просто не захотела, но и дел, как у старосты, у неё было немало.

К обеду мы все снова собрались в Большом зале, справедливо ожидания пояснений, но учителя старательно делали вид, что не замечают горящих любопытством глаз сотен студентов. Директор отсутствовал… как и Квиррелл с Хагридом, но нам и МакГонагалл было за глаза. Вот только та и не подумала о том, чтобы что-то рассказать. Пару минут все ждали, а затем почти одновременно заговорили, обсуждая между собой поведение учителей.

Разумеется, самыми нетерпеливыми оказались гриффиндорцы, насевшие на своего декана с вопросами. МакГонагалл попыталась было проявить строгость и осадить учеников, но куда там! Шум поднялся страшный; все кричали, стремясь озвучить собственные догадки погромче, и профессорам не осталось ничего иного, как капитулировать.

— Тишина!

Усиленный Сонорусом голос Флитвика прозвучал не только оглушающе громко, но и заставил что-то внутри завибрировать от страха. Профессор чар — милейший человек, всегда доброжелательно настроенный и непредвзятый, но, одновременно, он полугоблин (о чём все забывали), а о кровожадности и жестокости этих существ мы практически ежедневно слушали на уроках истории… В общем, перечить Флитвику охотников не нашлось, и Большой зал погрузился в тишину.

— Совет Попечителей по обращению группы учеников провёл инспекцию Хогвартса, по итогам которой некоторые профессора оказались отстранены от занимаемых должностей. На вашей учёбе, мои дорогие, это никоим образом не скажется, а потому — продолжайте обед.

Строгое начало и доброжелательное окончание многих ввели в заблуждение, так что часть учеников послушно занялись едой. Но не слизеринцы. И пока остальные осмысливали сказанное, наша староста поднялась из-за стола.

— Профессор Флитвик, сэр, не могли ли вы пояснить, о каких учителях идёт речь? — голос Фарли был нейтрален настолько, насколько вообще голос может не выражать эмоций, однако всем и каждому было прекрасно слышно злорадство.

— Профессор Квиррелл, — нехотя ответил тот и только хотел сесть, как следующий вопрос вынудил его замереть на месте:

— И мистер Дамблдор? — ехидно уточнила Фарли.

Большой зал взорвался криками. Стол Слизерина — оплот внешнего спокойствия, но по сжимающимся кулакам, поджатым губам и напряжённо выпрямленным спинам было очевидно, что все на взводе. Про остальных учеников и говорить нечего. От шума закладывало уши.

Сжавшись на своём месте, я не знал, что и думать. Приставая с вопросами к Чарли или рассказывая о своих догадках Фарли, я не думал ни о чём таком. Мне даже в голову не приходило, что всё может обернуться отстранением Дамблдора от директорской должности. В конце концов, это же сам Альбус Дамблдор! Всё, чего я хотел — это безопасности. Может, я трус, но в моём понимании, школа — не то место, где в коридоре есть шанс столкнуться с цербером. А уж разведение и содержание драконов в домашних условиях, как я знал от Чарли, было запрещено Конвенцией магов ещё в тысяча семьсот девятом году!

Мысли скакнули на Хогвартс. А какая, собственно, разница, кто директор? Дамблдор никак не пересекался с учениками, мы и видели-то его только во время трапез, так какое нам дело, останется ли он директором?

Безопасность Хогвартса? Три раза ха! Тролль, цербер, дракон — некомпетентность, халатность или превышение полномочий на выбор, и какова бы ни была причина появления на территории школы столь опасных существ, увольнение директора, допустившего подобное — благо для учеников.

Однако я прекрасно понимал, что родители не разделят такого рода позицию, а это означало, что о своём участии во всём этом мне стоит молчать. Чем бы всё ни обернулось, Рон Уизли не должен иметь никакого отношения к ситуации.

* * *

Хогвартс надолго лишился спокойствия, и даже экзамены, дамокловым мечом висевшие над всеми, не могли надолго отвлечь мысли учеников от скандала с директором. А скандал таки имел место быть.

Наутро после директорского отстранения Малфой залез на стол в гостиной, чтобы, не взирая на малый рост, его увидели все слизеринцы, и поведал нам, как всё было на самом деле — успел переговорить через камин с отцом.

Оказалось, что во всём виноват я, благо ещё никто не знал об этом. И всё же лавину вызвали именно мои вопросы и наблюдения. Чарли, взбудораженный моими письма, восстановил школьные связи и озадачил бывших сокурсников вопросами о том, что творится в школе. Апеллируя к тому, что сам он находится слишком далеко от Хогвартса и потому ему затруднительно держать руку на пульсе, а четыре младших брата не дают отмахнуться от проблем, Чарли настоятельно просил прозондировать почву на предмет хвалённой школьной безопасности. Так что к тому моменту, когда Фарли обратилась к Люциусу Малфою с предложением разобраться в ситуации, некоторые члены Совета Попечителей уже знали, что в Хогвартсе не всё гладко.

Популярность Дамблдора давно отошла в прошлое, его по-прежнему уважали, к его мнению прислушивались, однако прошли времена, когда его слово было законом. Разумеется, ни я, ни Драко, ни кто-либо из учеников, живо обсуждающих события в Хогвартсе, не имел ни малейшего понятия, по какой причине директор избрал такой стиль поведения, но клоунские расцветки мантий, нарочитая доброжелательность, часто кажущаяся совершенно неуместной, и, главное, постоянный уход от ответов на важные вопросы — всё это в совокупности превратили его в глазах общественности в постепенно выживающего из ума старика, к чьим словам не стоит уже прислушиваться.

Мешал он многим — не только сторонникам Того-Кого-Нельзя-Называть, но и представителям противоположных партий, — и освободить хотя бы часть занимаемых Дамблдором кресел желали почти все. Пост главы Визенгамота был защищён чересчур сложным протоколом перевыборов, а место в МКМ оставалось за Дамблдором ещё в течение года — с чем все готовы были примириться. А вот директорское кресло… Мои слова легли в благодатную почву.

В начале рассказа Малфоя я испытал укол совести: получалось, что своими необдуманными действиями я развязал руки врагам… И вот на этом моменте мысли завязли. А чьим врагам-то? Дальнейшие же слова Драко успокоили совесть, потому что он довольно-таки подробно пересказал, как всё проходило: наблюдение, обсуждение и только потом решительные действия.

— Попечители единогласно подписались под приказом об увольнении, — едва не лопаясь от осознания собственной важности — ещё бы, его с неослабевающим вниманием слушали даже старшекурсники! — вещал Малфой со стола. — Это беспрецедентно! До этого дня хотя бы один попечитель воздерживался, а против Дамблдора выступила даже Августа Лонгботтом! Оказывается, весь последний месяц по школе ходили проверяющие, о которых никто не знал, кроме попечителей, конечно, вот они-то и предоставили всю информацию.

— Что нарыли-то? — выкрикнул кто-то с противоположного края гостиной.

Драко чуть утратил апломб, но всё же ответил:

— Не знаю, я не успел выспросить все подробности. Отец лишь сказал, что камней на шее директора столько, что все его враги бы удавились от зависти: им так и не удалось потопить Дамблдора, старик сам всё сделал для этого.

— То есть он не вернётся?

— Точно нет! — решительно помотал головой Малфой и наконец-то слез со стола.

* * *

Больше всего я трясся перед экзаменом по трансфигурации, признавая свои невеликие успехи на данном поприще, однако всё прошло замечательно: и в теоретической, и практической частях мне достались вопросы и задание, с которыми я с лёгкостью справился. Остальные экзамены прошли не хуже, так что к тому моменту, когда всё осталось позади, я даже не устал.

В окончании учёбы была лишь одна ложка дёгтя, зато какая… И нет, я говорю не о палочке, которую пришлось отдать Фарли. Было жалко расставаться с верной помощницей, но колдовать на каникулах всё равно запрещено, да и мало ли, не хватало только сломать чужую вещь. А так — отдал до сентября и спокоен. Пыльный свёрток со старой палочкой Чарли я извлекал с неохотой.

Ложка дёгтя же была в том, что от родителей за весь год я не получил ни единой весточки, и теперь просто-напросто не знал, как быть и есть ли мне куда возвращаться.

На станцию в Хогсмиде я шёл, как на эшафот. Как бы я ни храбрился, как бы ни убеждал себя, что мне всё равно, прекрасно понимал, что один я не справлюсь, что я ещё ребёнок, что без родителей мне будет плохо…

Как пролетело время в поезде, я почти не заметил. В купе я сидел один, так и не обзаведясь друзьями-приятелями за первый курс, но это меня не волновало: все мысли крутились вокруг того, как мне себя вести на перроне Кингс-Кросса. Подходить первому? Ждать, пока родители меня заметят? Или, может, мне вовсе сделать вид, что всё в полном порядке, и никакой Слизерин не помеха для дружеских отношений внутри семейства Уизли?

Поморщившись на последней мысли, я понял, что все мои попытки распланировать встречу бессмысленны. Придётся импровизировать. В конце концов, хуже, чем уже есть, стать просто не может, мы и так не общаемся. И даже если родители не захотят меня видеть и не пустят на порог (а вернее не заберут с вокзала), у меня есть Чарли, который обещал встретить меня у поезда.

Жаль только, что с Джинни не удастся поговорить, я всё же считаю, что девочке будет лучше на Слизерине, а не на Гриффиндоре, но — это дело Джинни. На письма она отвечает, от слов моих не отмахивается… Если с родителями всё сложится не лучшим образом и мне придётся жить с Чарли, думаю, пригласить Джинни в гости не будет большой проблемой, и тогда я смогу в спокойной обстановке рассказать ей, как обстоят дела в Хогвартсе на самом деле.

Чего я вообще расстроился-то? У меня есть замечательный брат и любящая меня несмотря ни на что сестра, не пропаду!

На перрон я ступил с высоко поднятой головой и уверенностью, что всё будет в полном порядке. Так или иначе.