Какого цвета красная стена? (джен)

Глава четвертая, в которой происходит кровавая драма за плотно закрытой дверью каюты; капитан сам не знает, чего он хочет, и к тому же неправильно истолковывает намеки; Ланс успешно осваивает передачу информации невербальным путем даже по киберсвязи, а Дэн жарит блинчики, кидается полотенцем и настаивает на необходимости дать Полине шанс.

* * *

Сдался Станислав.

На первой же станции гашения и сдался, где удалось обнаружить подходящий киоск…

— Что это, Станислав Федотович? — растерянно спросила кутающаяся в халатик Полина, ни свет ни заря открывшая дверь на деликатный, но настойчивый капитанский стук.

— Я думал, ты сразу угадаешь, это ведь ты у нас зоолог, — попытался Станислав неловкой шуткой прикрыть смущение, но вышло только хуже, и он разозлился. — Но больше чтобы никого, ты меня поняла?!

Полина расковыряла упаковочную бумагу и тихо ойкнула.

— Неужели настоящие хентавриканские мимимишки? Спасибо, Станислав Федотович… Вы самый лучший капитан в этой галактике…

Не до конца распакованная клеточка с двумя очаровательными большеглазыми пушистиками в мгновение ока была утянута внутрь каюты, и… дверь захлопнулась перед самым капитанским носом.

Станислав хмыкнул, почесал затылок.

Нет, он, конечно, не ждал, что Полина кинется ему на шею с громкими обрадованными воплями или там поцелуями (хотя… о последнем помечтать-то не запрещается, чисто по-отечески!). И не то чтобы она не обрадовалась совсем — обрадовалась, только вот… Если оценивать обычные Полинины восторги при виде нового зверья в районе десятки, то нынешняя радость с трудом дотягивала баллов до трех, не более. Впрочем, тут капитан, может быть, и сам был виноват: разбуди его самого кто за два часа до подъема, пусть даже и с самым приятным подарком, — и много ли искренней радости получил бы даритель в ответ?

— Станислав, ты сам не знаешь, чего хочешь! — буркнул капитан сам себе и отправился в каюту — досыпать.

* * *

Полузадушенный писк, полный боли и предсмертного ужаса, не услышал бы ни один человек. Но двое, мгновенно проснувшиеся на борту «Космического Мозгоеда», людьми не были.

«Опасность? Боевой режим?»

Запрос был намного короче, но в приблизительном переводе на интерлингву смысл имел именно такой. И ответ поступил практически мгновенно — хотя Дэн и протянул с ним лишнюю милисекунду, непозволительно долго для киборга.

«Нет».

«Дэн… можно спросить?»

«Да».

«Почему?»

«Уровень агрессии низкий. Уровень сытости — теперь — высокий. Уровень опасности для людей низкий. Нет причин вмешиваться».

«Дэн…»

Дэн вздохнул. К тому, что люди большую часть информации передают невербально, он уже давно привык. Но как умудряется делать это Ланс? Причем даже по киберсвязи! Вот и сейчас в короткое имя было вложено осуждение и разочарование ответом, который по сути никаким ответом вовсе и не являлся. Пришлось объяснить.

«Пусть она попробует. Вдруг получится приручить? Если у кого и получится, то только у нее».

«Он опасен».

«Мы тоже. Но… повторяю: если у кого и получится — только у нее. Только тут».

«Почему?»

«Потому».

Дэн не стал пояснять, и Лансу потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться — ну или решить, что догадался правильно. И сформулировать в своей обычной манере.

«Потому, что они уже приручили нас?»

Дэн надеялся, что ему точно так же удалось передать по киберсвязи одобрительный смешок, как Лансу ранее — укоризненное осуждение. Добавлять про Микки он не стал, но, кажется, Ланс понял и это. Потому что больше ничего не спросил.

* * *

Спросонья сунуть ноги в тапочки у Станислава не получилось — бывший космодесантник самым позорным образом промахнулся. Попытка вслепую нашарить вожделенную обувку ногой тоже не увенчалась успехом, и он, позевывая, сел на койке, дабы суровым капитанским взором пригвоздить к месту своевольные шлепки. И замер, окончательно проснувшись и чуть не вывихнув челюсть, застрявшую на середине зевка.

Прикроватный коврик оказался сдвинут к ногам койки (хотя Станислав отлично помнил, что вчера вечером оставлял его точно у ее центральной части, как раз там, куда опускаются ноги у любого нормального человека, который в утреннем докофейном состоянии не хочет перегружать мозг решением сверхсложной задачи поиска тапочек. Тапочки стояли на этом сдвинутом коврике как ни в чем не бывало, словно так и положены.

Только вот теперь их было три.

Два хорошо знакомых и даже родных, удобных и растоптанных, но выглядящих не слишком презентабельно (давно надо бы новые купить, да все никак руки не доходят до поглядеть). Особенно по сравнению с третьим — возмутительно новым, ярко-красным, махровым и просто-таки вызывающе пушистым. Да еще и украшенным по краю верха треугольными белыми пуговками. Эти пуговки взбесили Станислава больше всего, ибо космодесантники бывшими не бывают, и при первом же беглом взгляде на это пушистое очаровательное безобразие в мозгу капитана словно тумблером щелкнули и картинка воспринялась однозначно: нагло раззявленная навстречу беззащитной капитанской ноге алая пасть, утыканная треугольными зубами, ослепительно белыми и наверняка очень острыми.

Капитан потряс головой, прогоняя неуместное наваждение и давя клокотавшее в груди рычание.

— М-м-мозгоеды!!!

Прорычать это слово, не содержащее ни единой «р», было сложно, но у капитана получилось. У него вообще очень многое получалось на удивление хорошо — стоило только вспомнить кого-нибудь из любимой команды, а особенно одного слишком умного и скрытного рыжего паршивца, без которого тут наверняка не обошлось. А судя по цвету — и без Полины, но поставить этот мерзкий тапок сюда она сама не смогла бы. Коллективное творчество, чтоб их! М-м-мозгоеды.

Кто кроме киборга смог бы не только открыть заблокированную дверь капитанской каюты, но еще и сделать это незаметно для обитателя? А потом в полной темноте прокрасться к койке, оттащить прикроватный коврик с его привычного места, водрузить на него это вопиющее недоразумение с белыми пуговками — причем тютелька в тютельку в ряд с капитанской обувкой! — и провернуть все это совершенно бесшумно, не потревожив чуткого капитанского сна?

Конечно, в последнее время количество киборгов на борту «Космическогго Мозгоеда» удвоилось, но заподозрить Ланса Станиславу и в голову бы не пришло: самый крупный из корабельных «котиков» перед капитаном благоговел чуть ли не панически и ни за что не позволил бы прочим втянуть себя в подобное безобразие. Нет, тут определенно мелькнул наглый рыжий навигаторский хвост!

Капитан брезгливо, двумя пальцами, поднял тапок за край подошвы. Повертел, разглядывая. Омерзительно новый, ни разу не надеванный, стелька такая же пушистая, как и все остальное. А еще тапок явно был начесан и чуть ли не искрился каждой отдельной ворсинкой, и это подтверждало коллективное авторство устроенного командой безобразия даже сильнее красного цвета. Ибо точно так же (ну разве что с поправкой на цвет) выглядел Лансов мейкун Сенечка, если не успевал вовремя удрать, издалека заметив, что Полиной вновь овладело хвосточесательное настроение и она подкрадывается к нему с невинным видом и щеткой в руках.

Капитан вздохнул. Перевел взгляд на собственные шлепки, удобные и растоптанные. Практически родные. Обтрепанные донельзя. И даже почти что с дыркой в районе левого большого пальца.

Намек был прозрачнее некуда.

А главное — был он совершенно справедлив. Хотя менее обидным от этого не становился ничуть. Команда, проявляя чудеса деликатности, пыталась донести до своего капитана тот неоспоримый факт, что подобная обувь позорит не только самого Станислава Федотовича, но и собственно ее, команду, у которой капитан одет в непонятно какие обноски, словно подобранные на новобобруйской помойке.

Ведь если подумать — действительно позорище. Перед заказчиками и пассажирами стыдно. Какое у них может быть уважение к капитану в таких тапочках? Да никакого. А ребята — вон какие тактичные да вежливые. Намекают только, другие давно бы уже все прямо в лицо высказали…

Капитан окончательно устыдился.

И пообещал сам себе, что купит новые тапки сразу же, как только увидит что-нибудь более или менее подходящее. Вот на первой же станции гашения и купит, лишь бы там был ларек «ВСЕ-В-ЕЗДУ», пусть даже и шоаррский.

А что шоаррский? Шоаррцы, между прочим, отлично работают! Любой из мозгоедов хоть сейчас подтвердит — покраска корабля под брачное «оперение» альбатросов им всем, можно сказать, жизнь спасла. Ну и что, что не совсем тривиальным способом, тут ведь важен результат, правда? Да и Дэна на Медузе тоже покрасили качественно — Казак с полуметра не опознал свое сбежавшее оборудование. А уж что про лису говорить — второй год с ними летает, и нет ей ни дна, ни покрышки. Тьфу, то есть сносу нет!

Сколько раз за это время ее топили в болоте, роняли с высоты, плющили флайером, крутили в стиралке — или даже расстреливали отнюдь не из электронных игрушечных лучевиков излишне нервные соседи, не вовремя оказавшиеся на пути «убега» или испытавшие на себе «лживый кусь»! И что? Да ничего! Бегает, как и раньше, только прочнее стала. И увертливее. Да что там говорить, если ей не нанесла особого вреда даже трепетная и нежная любовь Ланса. А трепетные и нежные обнимашки у малолетних киборгов пострашнее иной центрифуги!

Станислав еще раз вздохнул и решительно сунул ноги в старые шлепки. Команда оказалась или действительно на редкость деликатной — или же на точно такую же редкость недогадливой. Если бы красных пушистиков у капитанской койки стояло два, перед Станиславом в полный рост встала бы дилемма: обидеть славных ребят, проигнорировав неприятный подарок, или же надеть этот кошмарный ужас и страдать потом самому как морально, так и физически.

Но тапок был один, и капитан вовсе не собирался проверять, было ли это верхом тактичности или же простым недосмотром. Раз тапок один, думать тут нечего и никакой дилеммы нет и впомине — ему прямая дорога в утилизатор. И чем быстрее, тем лучше. Пока какой-нибудь наглый и слишком умный рыжий паршивец не опомнился и не решил осчастливить любимого капитана парным экземпляром…

Последняя мысль придала Станиславу прыти и бодрости, и каюту он покидал с почти неприличной поспешностью.

И чуть не споткнулся о Полину, чья соблазнительно выпяченная попка, обтянутая короткими пижамными шортиками, торчала из приоткрытой двери кладовки.

Из-за двери доносилось приглушенное причитание:

— Дося, Дося, кыть-кыть-кыть! Ну где же ты, зараза?! Дося, Дося…

Эти трагические и жалобные призывы звучали еще более трагически и жалобно оттого, что причитать Полина старалась шепотом. Станислав остановился в полушаге и многозначительно кашлянул. Попа подпрыгнула, в кладовке ойкнули, тут же что-то упало, а Полина вывинтилась из-за двери таким ловким движением, которому позавидовал бы любой акробат или даже космодесантник. И заморгала на Станислава огромными честными глазами, торопливо пряча руки за спиной.

— Кто у тебя опять сбежал? — спросил Станислав самым суровым капитанским голосом и подозрительно принюхался. — Одна из мимимишек? Или кто похуже?

Указательным перстом правой длани капитан при этом собирался укоризненно помахать перед носом нарушительницы ночного спокойствия и беззверного режима, для пущей наглядности и устыжения. Однако он совсем забыл, что именно в этой длани зажато красное пушистое безобразие. Поэтому получилось так, словно он ткнул несчастной девушке тапком в нос. Как нагадившему котенку.

И пусть тапок был совершенно новым и пока еще никем из корабельных котиков не оприходованным, но все равно выглядело это как-то не очень. Однако смутиться и отдернуть инструмент неуместного педагогического воздействия капитан не успел.

— Ой, Станислав Федотович! Вы его нашли! — радостно взвизгнула Полина и вцепилась в мохнатое безобразие хваткой, мертвости которой ничуть не мешал зажатый в правой ладошке свежеразмороженный куриный окорочок. — Это мое! Мой то есть! А я думала, он насовсем потерялся! Спасибо, Станислав Федотович!

Девушка выдрала тапок из рук вконец оторопевшего Станислава и опрометью бросилась к себе в каюту, прижимая добычу к груди с таким видом, словно была уверена — злобное начальство вот-вот опомнится и бросится отбирать. Капитан и правда опомнился.

И почти вовремя.

— Полина!!! — крикнул он вдогонку улепетывающей девушке страшным (но тихим по причине раннего времени) голосом. — Я тебя последний раз спрашиваю: кто такой Дося?! Щурек?!!

Полина обернулась уже в дверях каюты и радостно замотала головой.

— Не-не-не, Станислав Федотович! Ну где же я вам в нашем секторе щурька-то возьму? Это такая заюшка, марсианский эндемик, ну помните, я вам туфлю показывала?! И он совсем-совсем ручной! Правда-правда! Он ко мне всегда возвращается! Вот и сейчас!

Станислав подозрительно всмотрелся в Полинины руки — но в них не было ничего, кроме тапка и куриной ножки. «Следующий шаг — воображаемый зверь», — говорил Венька. «Отнесись помягче», — говорил Венька. «Просто не спорь, не доказывай, что зверя нет. Оно само потихоньку пройдет, рассосется, забудется», — говорил Венька. Венька тогда много еще чего говорил…

Станислав смущенно кашлянул, чувствуя себя злобным садистом-диктатором, поинтересовался виновато:

— А что этот твой… кхм… заюшка делает в нашей кладовке?

— Уже ничего, Станислав Федотович! — Полина сияла улыбкой чеширского кота — сама уже почти полностью в каюте, а улыбка все еще в коридоре, вкупе с честными-честными глазками, умильная такая улыбка, и ресничками хлоп-хлоп. — Я же его поймала! И вообще, он не щурек совсем, вы не бойтесь, Станислав Федотович. Он совсем-совсем не похож! И ласковый такой! И заблудиться совсем-совсем не может, и всегда возвращается, его к людям тянет! Вы не беспокойтесь, Станислав Федотович, он в вентиляцию не полезет, он ее совсем-совсем не любит! Он людей любит!

Дверь за девушкой захлопнулась. Зато открылась соседняя, и оттуда вразвалку вывалился Теодор, в трусах и с полотенцем на плече. Буркнул:

— Ну вы и орать, мертвого разбудите! — И утопал в сторону санузла.

— А что у нас сегодня на завтрак? — Из своей каюты выглянул Вениамин и хищно принюхался. — О, блинчики!

— И омлет. С гренками. Будет готов через семь с половиной минут, — негромко ответил из пультогостиной Дэн.

Уже взявшийся за ручку душа Теодор стопорнул на пороге, выглянул за угол и ехидно поинтересовался:

— Надеюсь, сахар ты клал только в блинчики? Ну хотя бы на этот раз! В виде исключения!

И с хохотом нырнул в душевую, уворачиваясь от метко брошенной кухонной тряпки. А Станислав понял, что стоит посреди коридора на глазах у всей давно (или недавно, но не суть!) проснувшейся команды в одних трусах и майке. И что этот наряд, вполне подходящий для безбашенного пилота, на уважаемом капитане выглядит как-то не то чтобы очень.

И пошел одеваться.

Попутно обдумывая вопрос — а не пора ли серьезно поговорить с Вениамином? Отработка отработкой, но должны же быть хоть какие-то границы! Ладно, туфелька или даже стринги (хотя Вениамин и утверждал, что они скорее мужские, но это можно оставить на совести доктора или его же близорукости), ладно разнообразные монстры из красного плюша, но тапок!

Мужской тапок размера этак сорок пятого! Он даже капитану был бы великоват. И почему опять этот цвет, ведь не для себя брала. Нет, наверное, все-таки стоит привлечь внимание Веньки к проблемам его ассистентки, он же врач, должен что-то сделать… найти решение, побеседовать, подобрать лекарство. Чтобы перестала тащить на борт весь этот яркий дамский (и не только дамский!) хлам и так с ним носиться.

Ну да.

Полина выпьет таблеточку, пройдет курс бесед, примет укольчик, если надо. И вылечится. И снова начнет носиться с разнообразным хламом, но на этот раз живым, мерзким, зубастым и ядовитым. И таскать его на борт в большом количестве.

Капитан подумал еще немножко — и малодушно отложил окончательное решение на потом. Нет уж! Ничего он не будет говорить Веньке, во всяком случае пока.

Нравится девушке захламлять свою каюту красными тапками и кормить выдуманного зверька настоящей курятиной — пусть себе захламляет и кормит. На здоровье!

Тапки, по крайней мере, не кусаются.

* * *