Полная чаша (джен)

Родольфус Лестрейндж молча шёл по коридорам Министерства, то и дело морщась от вспышек колдокамер. Мерлин, сколько можно? В его камере было или сумрачно, или вовсе темно, и глаза его совсем отвыкли от света — и теперь каждая из вспышек ослепляла его на какое-то время, а поскольку вслед за ней почти тут же следовала другая, двигаться ему приходилось почти на ощупь. Интересно, если он собьёт с ног кого-нибудь, это примут за нападение? Или, если это будет женщина, приставание? Мысль неожиданно его рассмешила, и Родольфус слегка улыбнулся — вспышки засверкали чаще, и он, не выдержав, всё же позволил себе ненадолго зажмуриться. И услышал вдруг тихий голос, а затем почувствовал у локтя чьи-то пальцы:

— Проводить вас к выходу, мистер Лестрейндж?

Голос был женским и как будто знакомым, хотя Родольфус не смог сразу вспомнить имя его обладательницы. Помощь была слишком кстати, чтобы от неё отказаться, и он согласился с благодарностью:

— Проводите.

Женщина уверенно взяла его под руку и повела вперёд, а Родольфус подумал, что она теперь тоже попадёт во все газеты. Кто же это? Он ведь знал этот голос! Соберись, Родольфус — ты вспомнишь. Это точно не Нарцисса Малфой — её бы он наверняка опознал. Нет, голос явно принадлежал кому-то, кого он слышал довольно часто, но знал неблизко… значит, ученица? Мерлин, кто? Кому из них пришло в голову явиться и вот так подставиться? И зачем?

— Лифты, — его спутница остановилась, аккуратно и мягко придержав Лестрейнджа. Этот жест показался ему настолько уверенным, что заставил подумать то ли о каком-нибудь конвоире, то ли о медике — впрочем, почему бы одной из его учениц не стать тем или другим?

Что-то лязгнуло, они сделали ещё пару шагов — пол под ногами слегка качнулся, дав понять, что они вошли в лифт. А когда тот тронулся, Лестрейндж с силой закрыл глаза и потёр их пальцами.

— Есть заклятье, притеняющее яркий свет, — сказала его спутница. — Им обычно пользуются на пляжах — если хотите, я могу его наложить. Вы отвыкли, наверное, — сказала она.

— Отвык, — согласился Лестрейндж и добавил: — Буду признателен.

— Посмотрите, — сказала через пару секунд она. — Лучше?

Он открыл глаза — и, наконец, увидел стоящую перед ним совсем ещё юную и очень красивую женщину в скромной тёмно-синей мантии.

Патил. Падма Патил. Он и прежде не путал близнецов — а теперь просто помнил, что она осталась одна. Что же… по крайней мере, он понимал, почему она здесь. Ничего ты мне не должна, девочка — и прости за твою сестру. С ней я тоже не успел… Никуда я не успел в ту ночь.

— Мисс Патил, — Родольфус тепло улыбнулся. — Я признателен вам, но не стоило. Завтра утром ваша колдография будет во всех газетах — и вам будет сложно объяснить окружающим, почему.

— Полагаю, что мои родные ждут подобного, — возразила она спокойно. — Что до остальных, то мистер Сметвик знает причину моего сегодняшнего отсутствия — а больше это никого не касается.

— Сметвик? — быстро переспросил пересохшими губами Лестрейндж.

— Я работаю в Мунго, — пояснила она. — Пока в роли ассистента целителя — но надеюсь со временем стать колдомедиком. Я сегодня утром заходила к вашему брату, — продолжила она, отвечая на невысказанный вопрос. — Я сказала бы, что с ним всё хорошо — если бы его это слово вообще было применимо к описанию его состояния. Но он, как мы говорим, стабилен и спит — так же, как проклятье. Я вам расскажу подробности, как только мы окажемся чуть подальше, — она кивнула на двери лифта. — Если вы хотите, я могу прямо сейчас проводить вас к нему.

— Хочу, — очень тихо сказал он. Она улыбнулась, и он сказал ей очень серьёзно: — Спасибо.

— Не за что, — возразила она — и тут лифт остановился, двери открылись, и их вновь ослепила очередная вспышка колдокамеры.

…В коридорах Мунго было тихо и пусто.

— Лето, — пояснила Падма, ведя Лестрейнджа по коридорам. — Многие сейчас покинули Англию — вот и нет почти никого… нам сюда, — она свернула в один из боковых коридоров и, пройдя пять дверей, открыла шестую. — Я оставлю вас ненадолго, — она остановилась у порога, пропуская Родольфуса внутрь. — Вернусь минут через двадцать, ничего?

— Да, конечно, — и рассеянно, и нетерпеливо проговорил Лестрейндж. Её голос мешал — он был лишним. Она тихо вышла, а он медленно, очень медленно подошёл к постели, на которой лежал Рабастан, и какое-то время стоял, недоверчиво и жадно глядя на брата. Тот не изменился — Родольфусу казалось, совсем. Даже волосы лежали похоже… тот, кто стриг его, сохранял привычную Рабастану длину. Он казался спящим — просто безмятежно уснувшим, ненадолго и случайно. Будто никакого проклятья и не было — но, Родольфус знал, оно было. Палочка… ему нужна палочка, сообразил он. Её сломали после приговора — уже третий раз в его жизни. Следовало завести новую — но…

Родольфус вдруг осознал, что ему банально не на что это сделать. Отправляясь в Азкабан, он был абсолютно убеждён, что никогда не выйдет оттуда, и отдал на содержание брата все деньги. Вообще все — не оставив в сейфе ни кната. Надо что-то продать — и срочно, а не то он так и останется без палочки.

Мерлин… А ведь ты совершенно нищий, Родольфус Лестрейндж. У тебя, конечно, есть дом — и найдутся какие-нибудь артефакты и украшения на продажу, но на сколько их хватит… и не стыдно ли тебе их продавать?

— Нищий, — повторил он, осторожно пробуя слово на вкус. Оно было резким и жёстким. Beggar. Нищий. Привыкай, Родольфус… и думай, как теперь выживать.

И начинать с нуля. Заново.

— Я не думал, что ещё увижу тебя, — тихо проговорил он, садясь, наконец, на стул рядом с кроватью. — Видит Мерлин, я хотел заплатить. Но и не воспользоваться шансом счёл неверным. Поттер, думаю, имеет право решать… странный юноша, знаешь? — он откинулся на спинку и прикрыл уставшие глаза. — Словно немного из книжки. Умный, но... — он задумался, — слишком благородный, что ли. Не знаю — не могу найти слово… потом скажу. После. Знаешь, — продолжал он, — я когда сидел этим утром в зале в этом драккловом кресле, то впервые подумал, что сдался. И оставил тебя на других. Это тоже, в каком-то смысле, предательство. Ты бы согласился со мной — но простил, — Родольфус усмехнулся почти болезненно. — Покричал бы… может быть, разбил что-нибудь. Но простил. Мне бы самому теперь себя простить, — он поправил идеально расправленное одеяло. — Я найду решение, — очень твёрдо проговорил он. — Не знаю, сколько времени мне понадобится — но я его отыщу. И верну тебя. Обещаю.

Он умолк, продолжая смотреть на брата, и сидел так, не шевелясь, до тех пор, покуда не вернулась Падма Патил. А потом внимательно слушал её рассказ — а когда она закончила, взял её смуглую, пахнущую зельями руку с коротко, почти что под корень обрезанными ногтями, и поцеловал её почтительно и осторожно.

— Если вы полагали себя должной — вы мне всё вернули, — сказал он. — С избытком. Я не мог даже желать, чтобы кто-то так заботился о нём.

— Я целитель, — возразила она очень мягко. — И мне в самом деле хотелось ответить вам чем-нибудь.

— Вы ответили, — он постарался улыбнуться ей как можно мягче, но сам знал, что не смог. — Я вам благодарен.

— Я не подготовилась к такой речи, — Падма вдруг улыбнулась очень озорно. — Можно, я не стану вам отвечать? А просто займусь обычной работой, — она кивнула на Рабастана.

— Научите меня, — попросил он. — Я хочу забрать его отсюда — не сейчас, разумеется. Но когда-нибудь. Научите?

— Да, конечно, — она кивнула. — В этом нет ничего сложного — нужен только навык. Но забрать... — она замялась и посмотрела на него с искренним сожалением.

— Почему? — непонимающе спросил он, ощущая разливающийся внутри холодок.

— У серьёзных зелий есть побочные эффекты, — Падма выглядела почему-то виноватой. — И у тех, что делают возможным его сон — тоже. Иногда — раза два в неделю — его лёгкие или сердце перестают работать. Здесь стоят сигнальные чары, — быстро добавила она успокаивающе, — так что кто-нибудь всегда быстро приходит, а потом дежурный целитель восстанавливает их работу. Но такие вещи нужно уметь делать — думаю, вы смогли бы научиться и этому, но на это потребуется время.

— Сердце и дыхание, — негромко повторил Лестрейндж. — Да, я слышал об этом. Вы умеете? — спросил он, может быть, слишком быстро.

— Умею, — кивнула она. — Но учить не возьмусь… простите. У меня нет лицензии, и я совсем не уверена, что…

— Я вас понимаю, — оборвал он её. — И не прошу. Об этом я поговорю со Сметвиком… не сегодня.

Не сегодня… всё не сегодня — ему более чем хватило событий для одного дня. Он узнал и пережил слишком много, и сейчас ему хотелось одного: вымыться и лечь спать. А потом подумать — ему было, о чём.

Попрощавшись, Родольфус покинул палату и пошёл было вниз, в приёмное отделение — но остановился на полпути. Кто сказал, что камин в Лестрейндж-холле открыт? Он же сам его закрывал всегда — сколько шансов, что последним дом посещал не он, и камин открыт? Никаких: ни его жена, ни брат не любили пользоваться камином. Аппарировать сейчас Родольфус бы не рискнул — и что оставалось? Как вообще ему добраться туда? Он задумался. Оставалась метла — для её использования вовсе не нужна палочка, и хотя он давно не летал, вряд ли он с неё упадёт. Только где её взять?

Постояв какое-то время, он вернулся назад — и, преодолевая неловкость, постучал в дверь. Падма тут же отозвалась, и Родольфус, войдя, проговорил слегка виновато:

— Мне невероятно неловко, но я не представляю, к кому ещё могу обратиться. Вы не одолжите мне вашу метлу?

— Да, конечно, — она, кажется, ни капли не удивилась. — У меня их две, так что можете пока что оставить эту себе… она в раздевалке — я сейчас принесу, — Падма накинула на Рабастана одеяло и вышла, оставив Родольфуса в откровенном недоумении: вряд ли Патил прилетает в Мунго на метле. Что же тогда та сейчас делает в раздевалке? В совпадения Родольфус не верил с раннего детства — выходило, что Падма взяла её сегодня специально.

Для него.