Башня (джен)

К проделанной посохом дыре Сорн вернулась через две недели. Из башни она вышла ещё затемно — с тем, чтобы успеть вернуться до того, как солнце поднимется высоко и начнёт сжигать своим раскалённым дыханьем всё вокруг. Кот шёл за ней следом — было ещё прохладно, и их с котом ноги скользили по покрытой росой глиняной корке. На холмы они поднялись как раз к началу рассвета, и Сорн ещё издалека увидела, что из дыры рядом с помечающей её палкой торчит что-то ещё. Она почти побежала вперёд, задыхаясь от нетерпения, и ещё на бегу опознала пушистые метёлки осоки, слегка покачивающееся на утреннем ветру.

Вблизи стало ясно, что они совершенно высохли, но ближе к земле стебли были живыми, густо-зелёными и сочными. Саму щель разглядеть уже было невозможно: она вся, до самой последней трещинки, заполнилась высокой осокой, высохшей наверху, но вполне живой у корней.

Сорн так увлеклась разглядыванием этих длинных колючих листьев, что момент исчезновения кота упустила. А когда поняла, что его нигде нет, испугалась и, растерянно и тревожно оглядываясь, вскочила на ноги и громко его позвала. Осока зашевелилась, и через несколько мгновений в ней словно из-под земли возникла рыжая ушастая голова. Хотя почему «словно»? Именно из-под земли кот и выглядывал — вернее, из-под глиняной корки.

Сколько же там места? Может быть, там вообще уже возник целый мир — тёмный мир белых растений и слепых, наверное, животных, которые и на поверхности-то никогда не были и не видели солнца.

— Не пропадай так, — сказала коту Сорн, вытаскивая его наверх и прижимая к себе. — Пожалуйста, — добавила она, и могла бы поклясться, что он очень довольно ей улыбнулся.

В то утро они успели вернуться домой до жары, а следующий рассвет Сорн уже встречала с молотком в руках неподалёку от башни. Она не была уверена, что у неё что-то получится, но если она права, возможно, она сумеет отвоевать у оранжевого песка кусочек живой пустыни.

Сорн примерилась, размахнулась — и со всей силы ударила молотком по красно-оранжевой корке. Раздался глухой треск, молоток провалился в пробитую им же дыру, а корка пошла трещинами. Сорн ударила ещё, совсем рядом, увеличивая её, а потом ещё, и ещё, а когда та достигла размеров ладони, отошла на два шага и ударила молотком в новом месте.

С тех пор каждое утро она посвящала вот такой странной работе, вкладывая в некоторые дыры финиковые косточки и слегка закапывая их в песок у самой поверхности, между травяных корешков. Она и сама не верила, что из этого что-то получится, но что она потеряла бы, кроме времени? А его у неё было много…

Первые результаты своего труда Сорн увидела уже через несколько дней, когда из сделанных ею дыр стали появляться первые травинки. Вылезала не только осока — кое-где виднелись и молоденькая тромпова колючка, и полынь, и даже мятлик. Почему-то ему Сорн особо обрадовалась, хотя у неё и не было ни коз, ни кур, которым он мог бы сгодиться, — может быть, потому, что казался ей одним из самых нежных растений.

А в середине лета под вечер, когда Сорн возилась в устроенном ею у северной стороны башни огороде, на дороге появились путники, да не одни, а с тромпами, на которой и восседал один из них. Две другие же были основательно нагружены, а позади уже пешком шли трое мужчин в характерных широких куртках. Шармы. Лучшая охрана, которую можно нанять во всём Мендиаке. Значит, человек, приближающийся к башне, богат — и, похоже, он рассчитывает заночевать здесь.

Сорн занервничала. Ночь в одном доме с четырьмя мужчинами? Конечно, её жизнь и честь защищали законы, но она слишком хорошо знала, чего стоит закон здесь, посреди пустыни. Будь бы она и вправду библиотекарем, она чувствовала бы себя спокойнее: мало кто рискнул бы обидеть такого человека, да ещё и хозяина МорХитза. Но она не была никаким библиотекарем — она едва научилась читать да выводить несколько слов, да и то самых простых. Мелькнула мысль просто не отпирать дверь, но как можно оставить людей за порогом на ночь глядя?

Так что путников Сорн впустила. А вечером, за ужином, приготовленным ею из выданных ими продуктов, Сорн узнала, что по всему Мендиаку, оказывается, ходят слухи, что башня давно заколочена, и что последнего библиотекаря видели в последний раз лет восемь назад. И сейчас гости радовались тому, что слухи оказались всего лишь слухами, и МотХитза жива — а значит, и для дороги есть шанс, и для пустыни, и для всего Мендиака. Ибо что за Мендиак без МотХитзы?

Ночь, которой так опасалась Сорн, прошла совершенно спокойно. Гости покинули башню с рассветом, оставив в качестве благодарности по мешочку красного и белого риса, сахара и пшеничной муки. А ещё несколько вкусных и до сих пор мягких овсяных лепёшек и немного вяленого мяса. Сорн же попросила их иногда останавливаться и разбивать глиняную корку, оставляя в ней по несколько отстающих друг от друга на пару шагов проёмов шириною в ладонь.

Эти гости оказались первыми, но отнюдь не последними. Постепенно — сперва редко, а затем всё чаще и чаще — за ними потянулись другие. Купцы, путешественники, шармы — кто только ни появлялся в МорХитза! Сорн быстро привыкла к ним и вскоре перестала ожидать неприятностей, решив, что её считают то ли библиотекарем, то ли хранителем МорХитза, и никто не хочет остаток своих дней провести в рудниках.

Время шло, и ближе к осени Сорн убедилась в том, что кое-что из её затеи, определённо, вышло: там, где она разбивала красно-оранжевую корку, росли травы и тромпова колючка — они довольно быстро высыхали, конечно, но ведь так и должно было быть. А ещё часть посаженных ей финиковых косточек проросли — в тех дырах, что она поливала, — и обещали со временем стать целой рощей, окружающей башню. Если всё, конечно, пойдёт так, как идёт…

Однажды один из торговцев, останавливающийся здесь уже в третий раз, оставил Сорн в качестве благодарности мешочек жирной чёрной земли, посоветовав смешать её с песком и разбросать в огороде. И пообещал в следующий раз привезти ещё — и Сорн, благодаря его, ругала себя за то, что сама не додумалась просить всех привозить ей именно землю. Хотя бы немного, но если каждый привезёт по чуть-чуть, ей хватит и на огород, и на все её «дыры». Тем более что приближалась осень, и на смену палящей жаре приходили ветра — те самые, что приносили с собой красно-рыжий песок. За ними следовали дожди, и лишь потом, полагала Сорн, можно будет удобрять землю. А значит, к этому времени она соберёт её достаточно, чтобы хватило на всё.

Сеном из высохших трав Сорн перенабила тюфяки в гостевых комнатах, а остаток, ибо его оказалось неожиданно много, сложила в одной из кладовых на первом этаже — пригодится. Тем более что ночевавших здесь путников становилось всё больше, и Сорн порой начинала думать, что легенды о том, что МорХитза — это сердце и душа пустыни, и что покуда жива она, жива и пустыня, не такие уж сказки. Вот только она, всё же, являлась прежде всего библиотекой, а не постоялым двором, а значит, ей требовался библиотекарь, а не привратник, и Сорн старалась. Читала, пыталась запомнить расположение книжных шкафов, училась разбираться в каталогах — и снова читала, читала, читала… Книги захватывали её, зачаровывали, и порой она приходила в себя, лишь когда сгустившиеся сумерки уже не позволяли ей видеть буквы. Лампу же туда, где хранились книги, она не брала — кота это тревожило, а сама Сорн боялась случайно опрокинуть её и погубить башню.

А ещё она иной раз ловила себя на том, что с какого-то момента мысль, что однажды сюда придёт настоящий библиотекарь, больше не кажется ей вдохновляющей. Теперь она расстраивала и даже почти пугала её… хотя нет, это был не страх. Это была… ревность? Опасение потерять внезапно обретённое дело? Сорн не разбиралась в подобных тонкостях, просто теперь она надеялась, что если сюда и придёт кто-то, то он разделит с ней эту работу, а не просто её прогонит или низведёт до положения служанки. Она понимала, конечно, что МорХитза нужен настоящий библиотекарь — такой, который знает все языки мира и может прочесть любую хранящуюся здесь книгу. И понимала, что сама никогда не сможет их все изучить.

Впрочем, она пыталась. Не сразу, конечно — прошло два сезона дождей и стояло жаркое лето, когда один из путников, не владевший известным Сорн языком, достал из котомки потрёпанную толстую книгу и, быстро-быстро листая её, начал составлять корявые, неправильные, но вполне понятные Сорн фразы. Книгу с названием «Словарь самых распространённых слов и выражений Мендиака» Сорн изучала полночи, нарушив собственное правило никогда не читать при лампе, а когда путник отправился дальше, кот отвёл её на девятый этаж, где в одном из шкафов обнаружились похожие книги, посвящённые самым разным языкам. Теперь Сорн могла прочитать что угодно — пускай очень долго и медленно, но отныне это было возможно, и перед ней забрезжила надежда, что однажды она, может быть, сможет стать настоящим библиотекарем.

А дорогу, меж тем, становилось видно всё лучше, ибо вдоль неё теперь что-нибудь росло. Весть о её просьбе распространилась удивительно быстро, и теперь каждый путник, останавливаясь на ночь в МорХитза, оставлял вместе с продуктами и мешочек земли. Разной — от чёрной и жирной до красновато-коричневой, такой же, как на родине Сорн, но всегда живой. Некоторые привозили и семена, и даже маленькие растения — многие из них гибли, но некоторые приживались и росли потихоньку, превращая подножье северной стороны башни в настоящий сад.

Так Сорн и жила, деля время между хозяйственными делами, пустыней и книгами — и смотрела, как растут её пока ещё крохотные финиковые пальмы, рядом с каждой из которых она воткнула в песок сигнальные палки, чтобы разбивать засыхающую корку, а потом поливать молоденькие деревца. Впрочем, теперь в её «дырах» росли не только юные пальмы — там проросли невесть откуда взявшиеся и тромповы колючки, и саксаулы, и даже эвкалипты. А когда в одном из ростков Сорн опознала акацию, она сперва не поверила собственным глазам. Акации не живут в пустыне! Они растут только в оазисах. Значит, вода здесь не так уж и глубоко — или…

Тогда Сорн впервые задумалась, что, может быть, эта красная корка, сковывающая всю пустыню, не такое уж абсолютное зло. В некотором роде она становилась укрытием, крышей, защищающий всё живое от безжалостных лучей солнца, но укрытие это оказалось слишком надёжным и превратилось в ловушку. Но теперь, когда Сорн проделала в ней отверстия…

Впрочем, всё это было слишком сложно — и Сорн бросила эти запутанные рассуждения и просто делала своё дело, наблюдая, как пустыня вокруг медленно, но неуклонно меняется. Постепенно сюда пришли звери — сперва змеи и крохотные буро-зелёные ящерки, появлению которых она совсем не обрадовалась: несмотря на то, что они никогда не вырастали длиннее пальца, они были способны убить человека одним укусом, и их яд был опасней змеиного. Сорн боялась не столько за себя — зубы у ящериц были хоть и острые, но мелкие, и прокусить кожаные ботинки они не могли, а прыгать высоко не умели, — сколько за кота, но поделать ничего не могла. Только просила его каждый вечер ни за что не охотиться на ящериц и искала в книгах животных, которые бы умели на них охотиться. Ведь должны быть такие?

Они и нашлись — сами. Пришли из пустыни и остались жить здесь — маленькие барханные коты с поросшими густым мехом большими ушами, чья шерсть была слишком густой. Тунгаты. Следом пришли и рави, пустынные большеухие лисы, размером немногим больше тунгатов, и эрисы — маленькие покрытые колючками вместо шерсти создания.

Мир вокруг оживал и менялся, и однажды в МорХитзе появились совсем другие посетители. Не путешественники, просто останавливающиеся здесь на пути из Изара в Элкаргун, а те, кто шёл именно сюда.

В библиотеку.

Когда у неё в первый раз попросили книгу, Сорн настолько растерялась, что забыла, что, на самом деле, знает, где искать нужное — просто стояла и пялилась на даже на вид очень умного господина с нежными, как у девушки, руками в чернильных пятнах. Наверное, она бы навсегда опозорилась, если бы не кот, громко и требовательно замяукавший и уведший её за собой. Там, в коридоре, Сорн немного пришла в себя и всё вспомнила — и, следуя за котом, сказала ему:

— Ты ведь и сам всё здесь знаешь. Зачем я тебе?

Кот остановился так резко, что Сорн едва на него не налетела. А потом прямо с места прыгнул к ней на грудь — она поймала его, и он, обхватив её лапами, заурчал и потёрся щекой о её щёку.

И Сорн сочла это за ответ.

И, гладя длинное мускулистое тело и слушая громкое урчание, впервые с болью подумала о том, что тот, кто принял её в помощницы, уже далеко не молод, и однажды ей придётся сложить погребальный костёр и ему. И что он всё правильно сделал: люди живут намного дольше котов, и он должен был передать кому-то дела.

С этого момента не проходило и дня, когда бы Сорн об этом не думала. Что она будет делать, оставшись совсем одна? И даже если здесь поселится кто-то ещё — ведь бывали времена, когда в МорХитза было по три и даже по пять библиотекарей — разве человек сможет заменит ей кота? Да и не только ей. Сорн отчётливо поняла однажды, что настоящим хранителем, добрым духом МорХитза был никак не может быть человек. Значит, ей нужно будет взять где-то котёнка? Где? Идти специально за ним в город? Она знала, что не может уйти так надолго — и потом, что будет, если с ней что-то случится в дороге? Её жизнь принадлежала МорХитза, и Сорн больше не имела права ей рисковать. И потом, даже если её путешествие окончится благополучно, что станет за это время с её огородом? А с молодыми деревьями? Кто будет всё это время их поливать? Конечно, можно уйти зимой — но нет. Сорн знала, что не станет так рисковать. Даже ради котёнка.

Минул ещё год, и ещё… Вокруг МорХитза и вдоль дороги зеленели пока ещё слишком молодые, чтобы давать плоды, стройные пальмы, корявые саксаулы и похожие на вросшие в землю тёмные облака акации. Появились и эвкалипты, и даже мирты, а трав стало достаточно для того, чтобы кормить ими подаренного кем-то из богатых путешественников козлёнка и нескольких цыплят, выросших в маленьких пёстрых кур с пушистыми лапами и удивительно длинными и острыми когтями. К этому времени Сорн уже хорошо узнала библиотеку и теперь могла отыскать любую книгу — даже ту, что была написана на незнакомом ей языке. Тем более что кот, кажется, знал их все и всегда безошибочно подводил её к нужному каталогу, а уж дальше просто нужно было найти карточку с такими же символами, что писали ей посетители.

Иногда Сорн сама не верила в то, кем стала. Нищая безграмотная девочка из оазиса, бежавшая оттуда в отчаянии, незаметно превратилась в одного из самых уважаемых людей Мендиака — как? Она знала ответ, помнила всё, что происходило с ней, но всё равно не до конца понимала. И старалась делать всё, что могла, чтобы волшебство не развеялось, и люди вокруг не увидели её истинное лицо — потому что до сих пор ощущала себя самозванкой, случайно занявшей совершенно неподобающее ей место.

Как-то зимой в МорХитза заночевал богатый купец, вёзший из дальних северных земель удивительнейший живой товар — рисовых котов. Законы запрещали вывозить их из Тохэго и Девина, где они обитали на бескрайних рисовых полях, однако их живой ум вкупе с удивительным умением чуять любую магию и привязанностью к хозяину делали их желанными питомцами в самых богатых домах, а значит, и выручить за одного котёнка можно было достаточно много для того, чтобы рискнуть. Котят обычно забирали вместе с матерью, чтобы они спокойнее перенесли дорогу, и купец с удовольствием показал Сорн одиннадцать трёхмесячных малышей, чья белая от рождения шерсть уже заметно потемнела на лапах, хвостах и ушах. Взрослых кошек при них было три — и купец, отправляясь вместе с Сорн ужинать, выпустил всех животных из клеток, давая им возможность размять лапы и побегать по выделенной ему на ночь комнате. Наутро он, оставив в благодарность за ночёвку пухлый мешок жирной чёрной земли, диковинное, пахнущее хвоей и перцем, тёмное копчёное мясо и мешочек красного риса, отправился дальше, а через четыре месяца, летом, вернулся и, смеясь, вручил онемевшей от неожиданности Сорн двух рыжих котят, абсолютно неотличимых друг от друга.

— Не знаю, когда он успел, — сказал купец, указывая пальцем с длинным, покрытым ярко-синим с золотыми искрами лаком, ногтем, на вылизывающего свою правую переднюю лапу кота, — но они, определённо, принадлежат вам. Хозяева кошки, — добавил он, многозначительно понизив голос и подняв палец вверх, — ни в какую не желали расставаться с потомством, но хранителю МорХитза отказать не смогли и отдали обоих.

В ту ночь Сорн проснулась от ужаса. А что, если это знак? Если теперь, когда у них появились котята, кот сочтёт свою миссию здесь исполненной, а место — занятым, и уйдёт? Она знала, конечно, что это случится однажды, но вдруг это случится уже сейчас? Она нащупала в темноте спящего у неё в ногах кота и, осторожно высвободившись, встала на колени и уткнулась лицом в его шерсть… и поняла, что он там спит не один. На мгновенье ей захотелось схватить двух котят и куда-нибудь деть их, убрать, спрятать, но вместо этого она просто прошептала:

— Не уходи. Пожалуйста, никуда не уходи.

Кот в ответ заурчал, и ей почудилось, что этот мерный звук складывается в такое желаемое «Не сейчас».

…Кот ушёл в тот год, когда финиковые пальмы дали свои первые плоды. С того часа, как вымокшая до нитки Сорн постучалась в дверь башни, минула дюжина лет и зим. И, развеивая в компании двух совершенно одинаковых рыжих котов пепел маленького погребального костра с вершины самого большого холма, Сорн видела перед собой не бесконечные оранжево-красные волны, а тут и там покрытую жёсткими кустами, травами и деревьями землю и тянущуюся вдаль аллею пальм, акаций и эвкалиптов, затеняющих ведущую из Изара в Элкаргун дорогу.

Ту, что позже люди с подачи Сорн назовут кошачьей тропой — в честь четырёхлапого хранителя библиотеки, всё же дождавшегося своего Библиотекаря.