Мы кошки (джен)

Белый подбежал к картонному ящику и положил перед котятами сухой кусок хлеба. Чёрный отошёл в сторону, боясь не совладать с собой и сожрать несчастную корку. Котята тыкались носиками в еду, но не могли отгрызть ни крошки.

— Эх ты, недотёпа, — пожурил Чёрный Белого. — Не мог что-нибудь мягкое принести. Они же маленькие, к молоку привыкли.

— Я чего, мне что бросили — то и принёс.

— И наверняка сперва сам нажрался.

— Ну, почему же прямо нажрался, — смущённо сказал Белый. — Так, съел кое-что.

— Тебя только на дело посылать. Одно слово — хвост рыжий.

— Перестань обзываться! — обиделся Белый. — Я себе хвост не выбирал.

— Значит, так. Иди обратно, пока люди спать не улеглись, и приведи какую-нибудь девчонку. Знаешь, как уводить людей за собой? Подбежал — отбежал, муркнул, опять подбежал.

— Да знаю, не учи. Видел по телевизору.

— Я бы сам сходил, — сказал Чёрный, — но мне уже никому показываться нельзя, я и на кота-то не похож. И смотри не перепутай: нужно привести девчонку, а не мужика!

Белый махнул рыжим хвостом и убежал, а Чёрный набросился на сухарь и в одно мгновение сгрыз его на глазах у голодных котят.

— Кто такие девчонки? — спросила киса с белым носом.

— Это такие, вроде твоей хозяйки. Бывают умные, бывают глупые, — ответил Чёрный. — Вот твоя хозяйка — глупая. А умные умеют кормить кошек. Если Белый приведёт умную, она вас накормит.

— Есть хочется, — грустно сказала киса. — И по маме скучаю.

— Про маму забудь.

Люди смеялись, бренчали на гитаре, многие бегали вокруг костра, и Чёрный порадовался, что вечеринка тихая, без электронной музыки. Домики в посёлке были расположены довольно редко, и шум от других вечеринок почти не долетал. Во всех домиках горел свет, везде жили люди, которые вполне могли бы стать новыми хозяевами, но почему-то не хотели взять к себе четырёх голодных животных.

От реки веяло прохладой. Пахло жареным мясом со стороны мангала. Второй котёнок мяукнул. Ничего не сказал, просто издал звук, и кот с тревогой на него поглядел. Такие малыши целый день без корма — дело может кончиться плохо. Скорее бы этот рыжехвостый возвращался.

— Хочу домой! — начала хныкать киса с белым носом, и Чёрный шикнул на неё, но киса не унималась.

Она была совсем маленькая, и вместо «мяу» у неё получалось «и».

— Замолчи, собаки придут, — припугнул её Чёрный, но тут запищал второй котёнок, и Чёрный схватился лапами за голову. — Лучше бы мы вас в лесу оставили!

Неизвестно, что было бы дальше, может, их действительно нашли бы собаки, и Чёрному тогда пришлось драться не на жизнь, а на смерть, но Белый выполнил-таки поручение и привёл с собой молодую женщину.

— Мурр! — сказал он и подбежал к коробке.

Чёрный едва успел выскочить и удрать за бревно. Женщина услышала писк котят и посветила фонариком в коробку.

— Ой, какие маленькие! Они голодные! А ты их мама? У тебя пропало молоко?

Она подняла Белого за шиворот, наставила на него фонарик и убедилась, что ему нечем кормить котят. Чёрный за бревном чуть не умер со смеху.

— Мурр! — сказал Белый, когда она поставила его на землю, и потерся о её ноги, подтверждая, что с молоком и вправду напряг.

— Я сейчас принесу простокваши, — пообещала женщина.

Она ушла в летний домик и почти сразу же вернулась с миской простокваши. Чёрный видел из-за бревна, как котята вместе с Белым начали лакать, но выйти боялся. Он привык, что люди считают его заразным и опасным, и молча терпел, глотая слюнки.

— Хорошая кошечка, — сказала женщина Белому. — Я буду кормить твоих деток.

Она погладила его и котят и ушла, а Чёрный выскочил из засады и сунул морду в миску, отпихнув Белого. После еды все занялись умыванием. Котята это толком делать не могли, и Чёрный велел Белому как следует их умыть.

— Я бы и сам это сделал, но мне лучше к ним не прикасаться, — сказал он. — Хоть бы она их взяла.

— Нельзя, — ответил Белый. — Я видел, у неё дети.

— Ты можешь хоть один день без ругательств? — фыркнул Чёрный и запрыгнул наверх. — Лезь в коробку и согревай их. Нам всем надо выспаться — кто знает, что будет завтра.

Чёрный как в воду глядел — на следующий день жизнь всей четвёрки очень сильно изменилась.

* * *

Утро началось замечательно: женщина принесла котятам творог и воду, а Белому обрезки варёной свинины.

— Если сожрёшь всё, отгрызу тебе твой рыжий хвост, — прошипел из укрытия Чёрный.

Он дождался, пока женщина уйдёт, и тоже набросился на еду. Потом Белый умыл котят, и они даже побегали немножко по берегу. Белоносая киса резво гонялась за хвостом Белого, а он лежал на боку и нарочно хвостом вертел, чтобы ей было веселее прыгать.

Тёмно-серая кошечка съела очень мало и в играх участия не принимала, и Чёрный уже не сомневался, что она больна. Для котят в полевых условиях «заболел» значит «умер». Поскольку терять было нечего, Чёрный лёг рядом с ней возле коробки и лизнул её мордочку, и больной котёнок впервые замурчал. Чёрный тоже замурчал за компанию. Так они лежали и мурчали, пока здоровый котёнок не уснул в коробке, устав от беготни.

— Эк вы размурчались, — сказал Белый. — Прямо как домашние.

— Дурак ты, Белый, — сказал Чёрный.

— Дурак-то дурак, а всю еду пока я достаю, — обиделся кот. — Между прочим, меня из-за этих соплячек обозвали кошкой. Думаешь, легко такое терпеть?

— Ну так иди и скажи этой женщине, что ты не кошка, — сказал Чёрный и зевнул.

Ему и в голову не могло прийти, что Белый примет его слова за чистую монету и попрётся к людям разбираться. Он ещё раз лизнул котёнка, помурчал ему в ухо, а когда снова посмотрел в сторону Белого, было уже поздно что-то делать. Оставалось только смотреть.

Белый большими скачками помчался к летнему домику, где жила женщина с семьёй, и там раздались умильные возгласы: «Кошечка-мама пришла!» Белый покрутился немножко у людей под ногами, нашёл корзину для пикников, стоящую на траве, повернулся, задрал хвост и изо всех сил её пометил. Люди завопили как ошпаренные. В Белого полетели разные предметы, и он опрометью поскакал обратно. За ним бежал разозлённый мужчина с метлой в руке и выкрикивал проклятья.

— Дурень, хватай котёнка, и удираем! — велел Чёрный.

Они снова взяли котят за шкирки и побежали со всех ног прочь. Им пришлось бежать целый квартал, прежде чем они оторвались от погони.