Пеплом разбитые (гет)

Баки подскакивает от странного то ли стука, то ли скрежета. Рефлексы требуют от него незамедлительной реакции, и когда он видит бегущую к окну Гермиону, хватает и прячет ее за спиной прежде, чем успевает осознать происходящее. Она лишь удивленно смотрит на него, затем ухмыляется и просит поумерить пыл, ведь «это просто сова».

Он недоуменно моргает и дает ей пройти. Наблюдает, как она впускает крупную, явно взбесившуюся птицу в хижину, как ласково гладит ее и кормит чем-то прямо из рук, извиняясь за то, что той пришлось лететь так далеко. Баки хочется протереть глаза — возможно тогда происходящее перестанет казаться галлюцинацией.

Тем временем, Гермиона отвязывает от лапки совы сверток, дрожащими руками раскрывает его и, быстро-быстро бегая глазами по строчкам, читает. Затем облегченно вздыхает, благодарит сову и, пожелав ей хорошего пути, отпускает.

— Не объяснишь, свидетелем чего я стал?

— Это почтовая сова, так волшебники обмениваются посланиями, — говорит она, бросая пергамент в камин и тут же невербальным заклинанием разжигая огонь.

Баки хмыкает от подобного зрелища и выжидающе смотрит на Гермиону.

Она же думает о Гарри. Он написал, что дома все спокойно, а легенда, скормленная всем сослуживцам и знакомым о «необходимости побыть наедине с собой несколько недель», в общем-то, сработала. Еще он напомнил об обещании в подробностях рассказать, где и с кем она так внезапно решила «побыть наедине», но об этом, конечно, Гермиона ни за что не скажет Баки. Впрочем, она вообще не собирается перед ним отчитываться.

Барнс понимает, что Гермиона не планирует продолжать разговор, но любопытство не отпускает его.

— Ты же из Британии, — он дожидается подтверждающего кивка. — Неужели эта сова?..

— Почему, думаешь, она так злилась? — говорит Гермиона с усмешкой.

Он округляет глаза и улыбается в ответ.

Повисает пауза. Гермиона обнимает себя руками и смотрит в окно. Баки наблюдает за ней, размышляя о том, что представляет собой ее жизнь на самом деле.

— Ты нервничала, читая письмо, — замечает он, чтобы прервать молчание.

Гермионе хочется сказать, что это не его дело. Но потом она напоминает себе, что, вообще-то, регулярно копается в его подноготной, и вроде как справедливо дать ему немного информации в ответ.

— Понимаешь, в волшебном мире не все так просто…

Она рассказывает о глупых правилах и навязанной изоляции. Пытается максимально кратко обрисовать ситуацию, но в двух словах такое не опишешь, поэтому разговор затягивается до поздней ночи. Баки с интересом слушает Гермиону, периодически уточняет непонятные для него моменты, а она охотно объясняет. Несмотря на то, что вообще ничего не планировала рассказывать.

Дрова в камине уютно трещат, всполохи огня алеют в ее зрачках, а тени вырисовывают на коже причудливые узоры. Гермиона красива как никогда. Но Баки игнорирует любые мысли на этот счет. Он не имеет права рушить ее жизнь, а ведь именно это и произойдет, если он позволит себе забыться.

* * *

Дни летят один за другим. У Зимнего солдата оказывается столько заданий за плечами, что даже пять сеансов легилименции в сутки не приближают к заветной первой миссии.

Гермиона вымотана. Баки раздражен. Она поит его зельями и регулярно глотает что-то сама. Но упорно продолжает терапию, отказываясь взять паузу даже на день.

Путешествия по его воспоминаниям проходят строго в хронологическом порядке, поэтому Баки всегда знает, чего ждать от следующего сеанса. Гермиона на удивление стойко переносит то, что он никогда бы не рискнул показать даже Стиву. Баки уже слышал рассказ о Магической войне и немного о случаях из ее врачебной практики, но лишь анализируя реакцию Гермионы на действия Зимнего солдата, он понимает, как много пришлось ей пережить. Раз она даже не вздрагивает от увиденного.

Но конкретно это воспоминание он показать не может. Достаточно того, что он помнит — и никогда не забудет. Хочется сдохнуть, причем немедленно, стоит лишь подумать о содеянном.

Гермиона замечает состояние Баки — и его возросшую нервозность, и то, как резко он закрылся в себе после последнего сеанса. Она понимает, что подобралась слишком близко к чему-то, что беспокоит его особенно сильно. Но выбора нет — им придется идти до конца.

Он смотрит на нее почти умоляюще, когда она в очередной раз произносит «Легилименс». Этот взгляд разрывает ей сердце, но Гермиона не отступает.

Она оказывается в заснеженной глубинке, видит уютный загородный дом, слышит разговоры на незнакомом языке, мягкий смех, а следом — звон разбитого стекла. Уже через секунду спираль воспоминаний переносит ее внутрь помещения. Раздаются крики и пронзительный детский плач.

Все внутри Гермионы замирает от ужаса. В этот момент ее с такой силой вышвыривает в реальность, что она некоторое время не может осознать, где находится.

Баки бьет крупная дрожь. Он смотрит на нее — и не видит. Зрачки расширены настолько, что даже радужка не просматривается.

Гермиона ошарашена. Она не представляет, скольких усилий стоил ему этот ментальный щит, но прекрасно понимает, чем это чревато для его сознания.

У нее есть секунда для принятия решения. Сейчас не время сомневаться и думать о последствиях.

— Империо, — едва слышно шепчет Гермиона. По руке поднимается теплая волна, плавно втекающая в палочку, а затем и в разум Баки. — Позволь мне смотреть, не сопротивляйся.

И Барнс повинуется. Еще никогда ему не было так легко на душе, как сейчас. Гермиона надеется, что он не возненавидит ее за это.

Она прокручивает воспоминание к отправной точке. Снова слышит плач. Отрешенно наблюдает за тем, как Зимний солдат вонзает нож в грудь женщины и одним выверенным движением сворачивает шею мужчине. Затем направляется к колыбели.

Гермиона всхлипывает, когда видит двух новорожденных близнецов. В ушах набатом бьют слова: «убить всех и принести документы». Она уже знает, что будет дальше — Зимний солдат не может сопротивляться прямому приказу. Когда его металлическая рука тянется к ребенку, она невольно чувствует хрупкую шею своей ладонью. Оказывается, это так просто — отнять жизнь. Одно движение — и все кончено.

Гермиона не выдерживает и, впервые за время, проведенное в воспоминаниях Баки, отворачивается. Ей кажется, что таким образом она предает его, но смотреть на еще одну детскую смерть выше ее сил.

Завершив начатое, Зимний солдат пускает пулю в лоб еще дышащей женщине, находит нужные файлы — и убирается прочь.

Невероятным, нечеловеческим усилием воли Гермиона заставляет себя собраться. Нужно стереть код и как можно скорее закончить с этим воспоминанием. Она быстро проматывает все к началу, останавливается, как только в руках одного из военных мелькает красная папка со звездой. Некоторое время всматривается в глаза этого нелюдя — по-другому не назовешь, — отрешенно размышляет о том, хватит ли у нее сил вырвать его кадык вместе с позвонками, но потом спохватывается, одергивает себя, вызывает образ корзины и действует по уже доведенному до автоматизма сценарию.

Сознание возвращается к Баки медленно. Гермиону рвет в ванной — и это приносит ему странное, извращенное облегчение. Возможно, теперь она наконец поймет, что он не заслуживает ни ее помощи, ни заботы, ни даже присутствия рядом.

Баки уже знает, что она использовала на нем заклятие подчинения воли. Он не глуп, и прекрасно умеет анализировать свои реакции. Ему хочется разозлиться — ведь так проще, но ничего, кроме равнодушия, он не испытывает. В конце концов, одним приказом меньше, одним больше — какая разница.

Стерев уже привычную струйку крови под носом, он поднимается, набрасывает плед на плечи и выходит наружу. Ночью здесь водятся хищники — и если Баки повезет с ними встретиться, сопротивляться он не станет.

* * *

Гермиона находит его задолго после полуночи. Барнс горбится у дерева, и только клетчатый плед, небрежно наброшенный на спину, позволяет его обнаружить.

Она тихо присаживается рядом.

Он даже не смотрит в ее сторону, и Гермионе кажется, что это вполне заслуженная реакция на ее действия.

А он все пытается найти правдоподобную причину, которая объяснит, почему она до сих пор здесь.

Так они и молчат, смотря каждый в своем направлении, пока Гермиона не шмыгает носом. Это странным образом отрезвляет Баки, он сдергивает с себя плед и укутывает им плечи Гермионы.

— Я могу забрать это воспоминание, — неожиданно предлагает она хриплым от долгого молчания голосом. — Весь эпизод полностью, ты даже не вспомнишь.

Какое-то время он серьезно обдумывает ее предложение — оно кажется таким заманчивым. Но затем отрицательно качает головой.

— Помнить о них — это меньшее, что я могу сделать.

Гермиона понимающе кивает. Почему-то именно такого ответа она и ждала.

— Ты злишься на меня? — спрашивает она.

Баки бросает на нее недоуменный взгляд. Гермиона грустно улыбается.

Ему хочется спросить, что она чувствует к нему. Ненависть или отвращение? А может, то и другое вместе? Но Баки замолкает, едва открыв рот.

Безграничное сочувствие в ее глазах выбивает воздух из его легких.

Гермиона смаргивает слезы, тянет руку к его обветренной щеке, касаясь легко и почти невесомо. И четко, уверенно произносит:

— Ты. Не. Виноват.

Он до хруста стискивает челюсть. И призывает всю свою выдержку, чтобы совладать со шквалом противоречивых эмоций, бушующих внутри.

Гермиона настолько близко, что он может чувствовать тепло, исходящее от ее кожи.

Это почти больно — ощущать ее рядом и не сметь притронуться.

Когда он поднимается на ноги и протягивает ей руку, на лице Гермионы мелькает сожаление. Но она быстро себя одергивает и позволяет Баки увести их обоих в хижину.