Житейские воззрения кота Тириона вкупе с фрагментами биографии его людишек... (джен)

Между тем неумолимо и неотвратимо приближалась осень. Мои людишки стали все чаще втыкать в свои телефоны и обсуждать какой-то циан, и в их разговорах начали проскакивать какие-то странные фразы. Вроде этих: "Насть, ты зря свою коробку с осенними вещами вскрыла, все равно скоро паковать..." или "Ну, что, как зверье мое делить будем? Тебе сКота или Пауль-Марину с Сучьим Пудингом?" Я ничего не понимал, и это меня слегка нервировало. Что значит — тебе кота или?! Никуда я не собираюсь! Я тут живу! Это мой дом!!! Ну, и людишки, ладно уж, так и быть, тоже могут в нем жить. Тем более они местами полезные — еду приносят, лоток чистят, в игры играют. Вот еще бы с тисканьем лезли поменьше — цены бы им не было.

Кстати, Пауль-Мариной и Сучьим Пудингом мои людишки, в чьей нормальности я порой начинаю немного сомневаться, обозвали двух улиток-ахатин. Удивлены моими сомнениями в нормальности людишек? А зря. Разве это нормально: держать в доме в отдельном террариуме двух здоровенных моллюсков, сюсюкать с ними, купать их в раковине, позволять им ползать у себя по рукам, радостно вопить на весь дом: "Ой, смотри как лапочно Сучий Пудинг к Пауль-Марине пристает! Ах, ты извращенка..." или "Эц... Куда ты на мать свою лезешь? Бг-г..." Нормально? Нет, не думаю. Ну кому нужны эти улитки, когда есть я?! Вот так вот, понимаете же. А уж не давать мне этих двух склизких гадов на законное растерзание по праву хищника — вообще ни в какие ворота. Как-то я подкрался к этой самой Паше-Марише — она покрупнее — и только собрался с ней немножко "поиграть", как был настигнут жестокосердной ма и отлуплен тапочком. Представляете? Тапочком! По попе, по мягкой, пушистой, серой, моей прекрасной попе. Но ничего, я отомстил — отгрыз ночью пару листиков от ее драгоценной толстянки. А вот будет знать, как своего господина и повелителя тапочками лупить...

За такими мыслями и переживаниями время пролетело совсем незаметно, и в один не очень прекрасный день мои людишки вернулись откуда-то все втроем, какие-то подозрительно радостные, и Настя мне выдала: "Ну что, Тирион, поедешь ко мне жить или мне улиток забирать?" Тут я вообще ничего не понял и конкретно подсел на измену. Что значит "поедешь ко мне жить"? Куда? Разве Настя живет не тут, не со мной, ма и па? Целую ночь я ломал голову, и так и эдак обдумывая, что бы все это могло значить. А утром людишки подорвались таскать в машину какие-то коробки из Настиной комнаты. А потом сели и уехали. Вернулись нескоро, опять потаскали какие-то коробки и чемодан, террариум с улитками и опять уехали. И вся эта катавасия продолжалась целых два дня. А вечером второго дня ма и па вернулись без Насти.

И тут я все понял. Они ее выкинули! Родную дочь! Коварные, вероломные, отвратительные людишки! Хотя, конечно, теперь мне досталась вся Настина кровать целиком, хочешь так валяйся, хочешь эдак спи. Но все же... Если они вот так взяли и выбросили Настю, то что их остановит от того, чтобы выбросить меня?! Нет, я, разумеется, лучше Насти. Хотя бы потому, что я — кот. Но все же... Я понял, что надо срочно что-то делать. Целый день не спал, так, подремал часов пять всего-то, ломал голову над тем, как стать вообще ни разу не заменимым и не просто прекрасным и великолепным, но полезнейшим жильцом этого дома. Даже толстянку не грыз и на ноги па не охотился. Мыслил, разрабатывал план, краем глаза заметил муху, и тут меня как осенило...

На следующий день операция "ловкий охотник" началась. Я носился по всему дому, ловил мух, приносил их на кухню и выкладывал рядком на ступеньке, ведущей на балкон. Умаялся так, что света белого невзвидел. А людишкам хоть бы хны. Их все равно дома не было, они с самого утра опять куда-то ушли. К вечеру, выложив с десяток "охотничьих трофеев" в живописную композицию, я отгрыз листик толстянки, повалялся на людишкиной кровати, покогтил диван и сел у входной двери — ждать.

Как только ма и па пришли, я сразу кинулся им под ноги, замурчал, начал тереться и зазывать с собой на кухню. А то они у меня такие рассеянные, могут плоды моих трудов сразу и не заметить. Ма, посмеиваясь, оголодал, мол, пошла за мной, я демонстративно подошел к ступеньке и уселся рядом. Она как вошла на кухню, так и встала, как жена Лота. А потом как заржет и заорет одновременно: "Ко-о-от! Ты посмотри, какой кот у нас ловкий охотник!..". Вот так вот прям орет на весь дом и смеется не тише, надо заметить. Па примчался как на пожар, потыкал в мух пальцем, посмотрел на меня, опять в мух потыкал. Проверял, наверное, не оптический ли у него обман зрения. И сказал: "Не, ну, я знаю, что коты мышей приносят и на еду меняют... но чтобы мух..." Насыпал мне корма в миску и за ухом почесал. И я сразу понял, что все удалось. Меня-то они теперь точно, как Настю, не выгонят.

Однако и Настю они выбросили как-то не совсем, потому что она стала приходить раз в неделю-две на все выходные. А по большим не церковным праздникам типа дней рождения приходила не только Настя, но и еще куча людишек, идентифицируемых как друзья и родственники. Нет, конечно, в эти дни меня кормили как не в себя, не ругали и развлекали всячески. Пылесосом жужжали, стол мне для лазанья из угла выдвигали и раскладывали, заставляли его всяческой посудой и всяким разным, вот этих самых других людишек приводили, с новыми запахами, чтобы я мог и их сразить своей неземной красой и им руки погрызть-покогтить. Но все равно как-то нервно это все было, шумно. Опять же все они меня потискать норовили. Утешало одно — дни рождения — явления редкие.

Так прошла осень, наступила зима... Тридцать первого декабря людишки с самого утра носились по дому, шипели на меня: "сКот, не крутись под ногами!", гремели на кухне, что-то там готовили, складывали в коробку тарелки, вилки-ножи, собирали сумки. Даже корм мой, наполнитель и лоток с мисками в сумку запихали. А к обеду засунули меня в переноску и куда-то вместе со всем этим собранным потащили. Не очень далеко, в машину. И вот тут я подсел на измену по полной программе. Перед тем, как выкинули Настю, людишки же точно так же носились, все собирали, паковали и таскали в машину. О, людишки, вам имя — вероломство! Вот никому верить нельзя. Только расслабишься, решишь, что все у тебя хорошо, как бац — выбрасывать куда-то везут. Везли долго, минут сорок. Но я им расслабляться не давал, орал дурниной из переноски, чтобы жизнь им медом не казалась. А вот будут знать, как предавать такого прекрасного меня!

Привезли в какое-то незнакомое место, в котором оказались те самые людишки-родственники, которых я уже всех успел узнать и... две кошки и рыжий кот! Открыли мне переноску, сунулась ко мне мелкая местная кошка мордой своей, тут я ей по мордасам и отвесил. От души отвесил, но когти выпускать не стал, а то мало ли... Не моя же территория. Улиток этих двух мои людишки тоже с собой туда притащили зачем-то. И тут я понял — отдают. Родственникам меня отдают! И улиток. Совсем, с концами, со всем, что нажито непосильным трудом — лотком, мисочками, кормом, наполнителем и даже переноской. А у этих-то родственников своих трое. И буду я как приемыш в многодетной семье — недокормленный, недоласканный. Аж взвыть захотелось, но я же приличный кот, высокопородный, аристократ, епт! Приличный?

Осенило меня моментально. А уж как только я этого рыжего родственничковского Михалыча-Милана увидел, так и рванул к нему, чтобы в холку вцепиться. Вот никогда бы не подумал, что такая габаритная женщина, как ма, может так прыгать, да еще и в прыжке меня, несущегося в бой, поймать. И вот что она в профессиональный спорт не пошла? Ее же вместо Акинфеева на ворота ставить можно, все пенальти бы взяла в легкую. Так что не удалось мне рыжему насовать сходу. Только мелкой досталось, да на жирную пошипел, чтобы те страх не теряли. Но я занял стратегическую позицию на кухне, так, чтобы все миски просматривались и к лоткам чтобы мимо меня идти пришлось к ванной-туалету.

Ха! Отдать они меня решили. Я вам покажу, кто у нас альфа-кот. По струнке у меня все ходить будете!

Так с перерывами на поесть и туалет и бдил двое суток. А третьего января мои людишки без объявления войны собрались и уехали...