Тени прошлого. Жизнь после смерти (гет)

* * *

В стационаре Тина пролежала три недели. Причём в последнюю мне её пришлось чуть не к кровати привязывать, потому что кое-кто явно выспался и стремился выплеснуть весь свой запас энергии в трудовой деятельности, а было ещё слишком рано. И в итоге мы всей группой остались без наставника почти на месяц.

Вместо Тины нашу «группу» взял себе тот самый доктор Майкл Флойд, который приставал к моей «девушке» в январе на парковке. Конечно, и до него дошли слухи, что мы «вместе», тем более что он пару раз заглядывал к Тине в палату после работы, и там неизменно сидел я. Так что отношения между нами были немного напряжёнными, но только один человек в этом отделении мог реально «завалить» меня в учёбе, и этот человек лежал двумя этажами выше. Поэтому, кроме личной неприязни, никаких конфликтов и недоразумений между мной и вре́менным преподавателем не было.

За этот месяц был проведён промежуточный контроль знаний меня и Тода с Лизой, которые решили, что моя высокая успеваемость была как-то связана с личными предпочтениями Тины, хотя на самом деле они были просто мелочными завистниками. Что ж, свои баллы я подтвердил быстро, в конце собеседования профессора чуть ли не аплодировали мне, и ябеды на моём фоне выглядели весьма жалко. Правда, мне бы очень хотелось, чтобы на защите присутствовала Тина, ведь ради неё я, собственно говоря, и старался, но… вечером к ней в палату самолично пришёл ректор с букетом роз и извинениями, так что я был всем доволен.

И я с нетерпением ждал, когда Тина вернётся на работу. Конечно, до операций её ещё месяца два никто не допустит, но преподавать и заведовать отделением ей было вполне по силам. И я был очень удивлён, когда в час Х в нашу учебную комнату как всегда вошёл доктор Флойд, хотя Тина точно была в отделении. Я был очень неприятно удивлён.

— А где профессор Снейп? — вместо приветствия проговорил я, когда наш преподаватель сел за стол.

— И вам доброе утро, доктор Реддл, — прохладно поздоровался доктор Флойд, положив на стол истории болезней на очередных пациентов. — А вы разве не знаете?

Вместо ответа я поднял одну бровь и непроницаемо посмотрел на него, а он ехидно улыбнулся, явно владея информацией, которая была мне неизвестна.

— Как интересно, что вы не в курсе, доктор Реддл, — наконец сказал доктор Флойд, а в комнате заметно ощущалось напряжение. — Что ж, должен вас расстроить, но профессор Снейп официально отказалась от всех своих ординаторов ввиду плохого самочувствия. Так что до конца обучения вас буду вести я, как бы вам ни хотелось обратного. Если у вас есть какие-то претензии, то советую вам обратиться непосредственно к заведующей кафедрой… у вас, доктор Реддл, с этим точно не возникнет проблем.

Не заметить ядовитого намёка в его словах было трудно, но я лишь улыбнулся.

— Так и сделаю, доктор Флойд. Спасибо за совет, — и, резко встав со своего места, вышел из класса, оставив своих ошеломлённых коллег в учебной комнате.

Я уже собрался направиться в кабинет Тины или ординаторскую, но мне повезло: не успел я выйти в коридор, как услышал знакомый голос, раздававшийся из соседнего кабинета, в котором была не закрыта дверь. Не церемонясь, я ворвался внутрь и, зло посмотрев на потрясённую Тину, ровно произнёс:

— И как это понимать?!

Пятикурсники — а это были явно они судя по возрасту и количеству учебников на столах, — так и выпали в осадок от моих слов, а Тина обречённо выдохнула и закрыла ладонью лицо.

— Доктор Реддл, пожалуйста, дайте мне закончить занятие у студентов, а потом вы выскажете мне все свои недовольства… вне стен кафедры.

— Нет, не дам, — твёрдо заявил я, подойдя к преподавательскому столу и встав прямо напротив неё. Тина убрала ладонь с лица и уже более раздражённо посмотрела на меня, а я добавил: — Что значит «профессор Снейп официально отказалась от всех своих ординаторов»?

— Это значит, что я написала официальное заявление на имя ректора университета, что в этом году не буду обучать студентов, поступивших в ординатуру, доктор Реддл, — взяв себя в руки, строго ответила она, но я продолжал непроницаемо смотреть в ответ. — А со следующего года я снова возьму себе ординаторов первого года. А вас и ваших коллег будет обучать доктор Флойд, он был очень доволен вашей группой и не против и дальше сотрудничать с вами. Так что прошу вас, доктор Реддл, вернуться в учебную комнату и не срывать мне занятие у пятого курса.

Я лишь оценивающе смотрел на неё минуты две точно, а потом без единого слова развернулся и сел за одну из свободных парт. Пятикурсники так и округлили глаза от этого шага, а Тина, из последних сил сохраняя невозмутимость, выдохнула:

— Доктор Реддл, что вы делаете?

— Я буду обучаться у тебя, и это не обсуждается, — скрестив руки на груди, заявил я. — Если ты в этом году будешь вести у пятого курса, значит, я переведусь на пятый курс и буду посещать твои пары. У каждого блока.

— Господи… — простонала Тина, вновь закрыв ладонью лицо, и я даже заметил, как шевелились её губы, видимо, проговаривая числа, чтобы успокоиться. Ну или что-то ещё не совсем цензурное. Выпрямившись, она опять строго посмотрела на меня и воскликнула: — Хватит нести чушь и немедленно возвращайся в класс к доктору Флойду! А после того как он даст тебе задание, марш ко мне в кабинет!

— Нет, — абсолютно ровным тоном заявил я. — Я никуда не пойду. Мой преподаватель — это ты, и я буду учиться только у тебя. Пятый курс — значит, пятый. С ректором я договорюсь, у меня теперь с ним замечательные отношения. А когда ты вновь будешь набирать ординаторов, я поступлю именно к тебе. Я никуда не тороплюсь.

Теперь во взгляде Тины была уже неприкрытая злость.

— Том… — начала говорить она, но я, памятуя, что было на защите, когда она разнервничалась, вскочил на ноги, подошёл к ней, резко потянул на себя за руку, прижал к себе и крепко поцеловал. Тина на секунду словно потеряла контроль над собой и ответила мне на поцелуй, а потом слегка отстранилась и тихо сказала: — Что ты делаешь, мерзавец? Про нас и так говорят все кому не лень! Я отказалась от ординаторов потому, что так будет лучше для всех… пожалуйста… ради меня… иди в класс.

— Нет, — выдохнул я, ещё крепче прижав её к себе. — Единственный мой учитель — это ты, и я буду учиться только у тебя. Пожалуйста… умоляю… если нужно встать на колени — я встану, только возьми меня обратно к себе в ординаторы…

И только я отстранился и собрался исполнить свои «угрозы», как Тина воскликнула:

— Нет! — и, жалобно посмотрев на меня, схватила за руку и добавила: — Том, пожалуйста… ты и без меня сможешь блестяще окончить ординатуру, а я устала от этих сплетен и разборок!

— Сплетен не будет. И разборок тоже больше не будет, — спокойно прошептал я, буквально чувствуя на себе внимательные взгляды одиннадцати человек. — Свои знания я подтвердил, комиссия мне рукоплескала, и это всё ради тебя. Пожалуйста, Тина, прошу тебя… или всё-таки на колени? Такая сенсация, университет до конца года такого не забудет, а ты так не хотела сплетен…

— Мерзавец, — процедила Тина, но сквозь злость явно чувствовался смех, и я широко улыбнулся в ответ. — Я с тебя три шкуры сдеру, ты меня понял? Каждый день будешь заполнять по пять историй и дежурить в операционной! И попробуй только где-нибудь сделать ошибку, вернёшься как миленький к доктору Флойду!

— Конечно, я только об этом и мечтал, — рассмеялся я и, несмотря на ошеломлённых студентов, снова прижал к себе Тину и жадно поцеловал. — Всё что угодно, только дай мне учиться у тебя. Так что?..

Она опять обречённо выдохнула и сказала:

— Иди в приёмное отделение и принимай экстренных. Полностью заполняешь документацию, все нужные обследования и осмотры, а когда я закончу вести это занятие, которое ты и так мне сорвал, лично отчитаешься за каждого пациента, и я отправлю тебя в оперблок. Всё ясно?

— Конечно, родная, всё ясно, — с широкой улыбкой ответил я и хотел было снова её поцеловать, но она тут же отстранилась от меня и строго посмотрела.

И вдруг со стороны входной двери раздался голос, полный возмущения:

— Эй, так нечестно! Я тоже хочу обучаться у вас, профессор Снейп!

В этот момент надо было своими глазами увидеть лицо Тины. С непередаваемой смесью раздражения, злости, смущения и усталости она посмотрела за мою спину, а мне пришлось и вовсе обернуться, хотя этот наглый голос я сразу узнал.

— Доктор Андервуд, а вас чем не устраивает доктор Флойд? — зло обратилась к Питеру Тина, а среди пятикурсников послышались тихие смешки.

— Доктор Флойд меня всем устраивает, профессор Снейп, — уверенно шагнув внутрь класса, ответил он, а за его спиной столпилась и вся остальная наша группа. — Но вы лучше. И я тоже хочу обучаться у вас, если есть такая возможность! Мне бы очень не хотелось падать перед вами на колени, но если надо…

Тут уже ни я, ни пятый курс не смогли сдержать смех, а Тина вся густо покраснела и со смесью злости и смущения посмотрела на Питера, который излучал просто небывалую уверенность.

— Мерзавец, сегодня будешь спать в своей комнате, тебе ясно? — едва слышно проговорила она мне на ухо, а затем выпрямилась и более громко добавила: — Хорошо, доктор Андервуд, я возьму вас к себе в ординаторы. Пойдёте в приёмное отделение вместе с доктором Реддлом, а потом я придумаю вам задание…

— Я тоже хочу к вам в ординаторы, профессор Снейп!

— И я!

— И я тоже! — воскликнуло ещё несколько человек, и Тина была готова буквально убивать голыми руками, а я всё никак не мог успокоиться от смеха.

— Ненавижу тебя! — в сердцах процедила Тина, но её всё равно было слышно, и пятый курс снова захихикал. — Ладно, все желающие — марш в приёмник, я сейчас дам задание пятому курсу и займу вас чем-нибудь полезным!

— Ты чудо, дорогая, — с улыбкой проговорил я, легко поцеловав её в левую щёку, и крайне довольный пошёл прочь из класса в коридор, где столпились все остальные.

Тина же с красной физиономией сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, а после начала объяснять самостоятельное задание пятому курсу. А я решил прикинуть, сколько же суицидников решило ко мне присоединиться. И результаты меня очень удивили: аж семь человек из десяти решили вернуться к Тине, и всего три — остаться у доктора Флойда: Линдси, Лиза и Тод. Доктор Флойд оценивающе посмотрел на меня, покачал головой и повёл своих учеников обратно в класс, а я повёл ребят в приёмное отделение.

— Вот это да, Том! — воскликнул Питер, поравнявшись со мной. — Как ты ловко всё устроил! Я даже и не думал, что у тебя что-то выйдет, она так зло на тебя посмотрела!

— Я уже привык, — хмыкнул я, выйдя на лестницу. — А тебе-то зачем всё это, Питер?

Питер усмехнулся моему вопросу, подумал немного и сказал:

— Знаешь, Том, твоя бывшая жена… она замечательная! Стерва, конечно, но с ней очень интересно. Я за полгода учёбы у неё узнал больше, чем за шесть лет в университете. Доктор Флойд с ней и рядом не стоял. И что-то мне подсказывает, что и оперировать я точно научусь быстрее у неё, а не у кого-то другого. Спасибо тебе, что заступился за нас!

— Не за что. Да уж, попадёт же мне сегодня за ваши выходки… — я тихо рассмеялся, представив, что же ждало меня вечером в нашем доме, а Питер со смехом спросил:

— Так ты же привык, разве нет?

— Я привык спать в нашей спальне, а не в спальне для гостей, Питер, — с улыбкой пояснил я, выйдя с лестничного пролёта на первый этаж, и направился прямо по коридору в сторону приёмного отделения. Питер снова рассмеялся моим словам и заметил:

— Да ладно, придумаешь что-нибудь, чёртов гений. Ты, похоже, знаешь её лучше любого другого! Так, и что будем делать?

Мы наконец пришли в приёмник, но вот врачи его никак не ожидали такого количества помощников. Но я быстренько раскидал своих коллег по кабинетам, чтобы каждому было дело, а сам направился с Питером в одну из смотровых. И когда мы почти закончили осмотр первого экстренного пациента, к нам пришла и Тина.

— Так, что здесь? — строго спросила она, забрав к себе карту, которую я только что заполнил. — ЧМТ, осколок в коре… всё ясно. Идите мойтесь, доктор Реддл, будете выполнять ПХО. Доктор Андервуд, остаётесь здесь и под присмотром доктора Фелпса будете принимать остальных. И да, доктор Реддл, как закончите оперировать, я жду вас у себя в кабинете для очень серьёзного разговора!

— Конечно, профессор Снейп, как скажете, — улыбнувшись, сказал я и послушно направился в операционную, гадая, что же собирается сообщить мне Тина в своём кабинете наедине. И что-то мне подсказывало, что цензурных слов в этом разговоре будет крайне мало.

* * *

— И что это было с утра?! — воскликнула я, едва ко мне в кабинет во второй половине дня зашёл Том.

— Я очень хотел учиться у тебя, дорогая, — с неизменной обольстительной улыбкой ответил он, плюхнувшись на чёрный диван, но мне было совсем не до смеха: с утра я была готова сгореть от стыда за его поцелуи и открытый шантаж перед пятым курсом. — И я рад, что ты согласилась. Спасибо тебе.

Я лишь тяжело вздохнула и серьёзно посмотрела ему в глаза.

— Том, ты понимаешь, что я не просто так отказалась от всех ординаторов? Я действительно устала от этих недоразумений, сплетен… обвинений в необъективности! И я хотела прийти в себя после операции, но теперь благодаря твоим стараниям отдых мне точно не светит!

— Прости, я как-то не ожидал, что помимо меня будут ещё желающие учиться у тебя, — виновато ответил Том, а его улыбка сменилась неподдельным беспокойством. — Как ты себя чувствуешь? Тина, я же могу поговорить с остальными, чтобы они остались у Флойда…

— Ладно, пусть учатся у меня, — обречённо выдохнула я, боясь очередной волны недовольства, если я второй раз откажусь от своих ординаторов в пользу Тома. — Нормально я себя чувствую, нормально… зачем они вообще вернулись ко мне?!

— Затем же, зачем и я, — со спокойной улыбкой ответил он, но я лишь недоуменно посмотрела, не понимая, что он хотел этим сказать. — Потому что ты замечательный преподаватель, Тинь-Тинь. И не только я это заметил. Обещаю, мы не будем отнимать у тебя много сил… и… ты серьёзно не пустишь меня к себе в спальню?

В этот момент Том сделал такое жалобное лицо, что я закатила глаза и откинулась на спинку кресла, чтобы он не заметил моей улыбки.

— Вот и что мне с тобой делать, мерзавец? — проговорила я, посмотрев в потолок, но до меня всё равно донёсся тихий смех, а затем Том подошёл ко мне и навис надо мной, оперевшись о подлокотники моего рабочего кресла.

— Учить нейрохирургии, любить, простить за вредный характер и не отпускать от себя. Что, слишком много?

Я лишь широко улыбнулась, приподнялась и поцеловала горячие губы.

— Да, немало. Но я постараюсь всё выполнить… со временем. А теперь марш обратно в приёмник, сегодня будешь работать там. А насчёт спальни я ещё подумаю… вы меня сегодня очень расстроили, юноша!

Он рассмеялся моим словам, поцеловал меня и ласково прошептал:

— Если ты разрешишь прийти к себе в спальню, то я полностью компенсирую все негативные эмоции за утро, любимая, — а после выпрямился и строго добавил: — И не смей ни под каким предлогом подходить к операционной. Если надо будет, позови меня, я всё сделаю под твоим контролем, но без меня — не смей!

Я лишь поджала губы на подобный командный тон, а Том крайне выразительно посмотрел на меня и вышел из кабинета, оставив меня одну.

Что ж, я действительно как-то не ожидала, что ко мне вернётся сразу столько человек. Если честно, я рассчитывала на то, что моё крайне требовательное отношение к студентам сыграет мне на руку, и больше суицидников, кроме моего бывшего мужа, не будет. И поэтому я была удивлена, что суицидники всё-таки нашлись и их было так много. Но всё-таки приятно было осознавать, что перешли они ко мне в подчинение не за красивые глаза, а за преподавательский талант, так что долго сердиться на своих подопечных я не собиралась. Как и на Тома.

Уже вечером он как всегда улёгся на моей груди и нежно гладил плечи, а я задумчиво перебирала чёрные гладкие пряди.

— Ну что, Тинь-Тинь, ты больше не сердишься на меня за то, что было с утра? — прошептал он, а я так и зажмурилась от удовольствия, когда почувствовала нежные касания горячих рук.

— Нет, не сержусь, — усмехнулась я. — Ты полностью искупил все свои грехи за утро.

— Рад это слышать, — поцеловав мою кожу, ответил Том. — И раз уж у тебя хорошее настроение, то… можно тебя попросить ещё об одной услуге?

— Какой? — удивлённо выдохнула я и даже приподнялась немного, чтобы посмотреть наглецу прямо в глаза. — Том, а тебе не кажется, что это уже слишком? Я заведующая, чёрт побери, а ты из меня верёвки вьёшь!

— Ты даже недослушала меня, — невозмутимо заметил он, оперевшись о локти и нависнув надо мной. Я выжидательно посмотрела в угольно-чёрные глаза, и Том пояснил: — Это не связано ни с учёбой, ни с работой. Это… в общем, Лестат ещё в январе попросил меня поговорить с тобой… насчёт Беллы. Я честно собирался, но как-то вылетело из головы, а потом ещё и эта операция…

— Всё ясно, — прикусив нижнюю губу, недовольно проворчала я. — И он хочет вернуть её себе, да?

Том вместо ответа лишь с усмешкой посмотрел мне в глаза, но мой вопрос и так был явно риторическим.

— А ты в курсе, что он проиграл мне её в карты? Сам знаешь, карточный долг — это долг чести… никто не заставлял его ставить свою дражайшую… Беллу… фу, ну и имя! Хватит называть её так! А то… я действительно разберу эту машину на запчасти, как и обещала в прошлом году.

— Ты же всё равно на ней не ездишь, Тинь-Тинь, — с ещё большей усмешкой проговорил он, и что-то мне подсказывало, что именно в этот конкретный промежуток времени она была связана с моей ревностью его к бывшей любовнице. — Ну же, Тинь-Тинь, не будь врединой. У тебя есть Maserati, Хаммер… если хочешь, я тоже тебе что-нибудь подарю… но пожалуйста, отдай Лестату Беллу, он уже чуть не плачет в гараже рядом с ней! Я сам видел вчера, когда заезжал к вам в квартиру!

— О господи… — выдохнула я, буквально чувствуя, что ещё немного, и действительно сдамся… но ведь так же нельзя! — Том… хватит… ты действительно слишком сильно на меня влияешь! Я не могу безотказно выполнять все твои просьбы!

— А я и не прошу безотказно, любимая, — прошептал Том, обжигая кожу горячим дыханием. — Я готов сделать что угодно, чтобы ты согласилась… неужели ты не поняла это полчаса назад? Или нужно повторить? Только скажи…

— Мерзавец… — простонала я, тая от прикосновений в очень нужных местах. — Что же ты со мной делаешь?

— То же самое, что и ты со мной, родная, — сквозь поцелуи ответил он. — Я люблю тебя… пожалуйста…

— Ладно, пусть забирает к чёрту эту Беллу, видеть её больше не хочу! — воскликнула я, и Том ненадолго прервал свои поцелуи смехом. — И больше никаких просьб этому прохвосту! И его белые розы я тоже видеть не желаю, так ему и передай!

— Я всё передам, любимая. И больше никаких просьб и белых роз… а теперь я могу улучшить твоё настроение… снова?

— Мерзавец… люблю тебя, — выдохнула я и сама жадно впилась в его губы, уже готовая идти на любые компромиссы, лишь бы он был рядом со мной.

* * *

— Итак, те, кто дежурил вчера в приёмнике, могли наблюдать интересную картину… — начала говорить я, когда мои подопечные собрались в ординаторской, а я вставила в негатоскоп[1] снимки КТ и МРТ недавно поступившего пациента. — Доктор Андервуд, не могли бы вы рассказать коллегам, что при первичном осмотре пациента бросилось в глаза в первую очередь?

В это время трое врачей тихо занимались своими делами, а доктор Флойд о чём-то беседовал со своими подопечными на диване в центре комнаты. Мои студенты расселись на стульях перед негатоскопом, доктор Андервуд напротив поднялся на ноги и подошёл к прибору, я же села за пустой стол и принялась внимательно слушать ответ.

— У того пациента был перелом основания черепа в передней черепной ямке, профессор Снейп, — уверенно ответил докладчик, но я перебила его:

— Доктор Андервуд, вы не ответили на мой вопрос. Что первым делом бросилось вам при осмотре пациента, что вы заподозрили этот диагноз?

— Эм… у него были массивные кровоподтёки вокруг глаз… — уже с меньшей долей уверенности проговорил он.

— И как называется этот симптом?.. — я выразительно посмотрела на него, ведь вещь-то была элементарная, и доктор Андервуд ещё более неуверенно сказал:

— Симптом очков?..

— Да, всё верно, симптом очков, — подтвердила я, дождавшись наконец правильного ответа. — Орбитальная клетчатка очень рыхлая, и кровь при таком переломе обычно скапливается именно там. Это уличный диагноз, даже обычный человек с улицы, не имея медицинского образования, должен заподозрить что-то неладное, это не обычные фингалы на глазах. А уж вам, бездельникам, и подавно надо научиться читать такие диагнозы и без дополнительных методов исследования. Даже…

— Даже я в пятилетнем возрасте знал, что такое симптом очков, — со стороны входной двери послышался звучный бас, и я с удивлением повернулась вполоборота и посмотрела на профессора Тома Байера, заведующего кардиологией, который выхаживал меня почти месяц в своём отделении. Правда, он и виду не подал, когда застал в палате и меня, и Тома, и всё это время общался с нами крайне нейтрально, но мне всё равно было неловко в его обществе. А сейчас стало вдвойне неловко, потому как я прекрасно знала, кто его в пять лет научил этому симптому.

Том же, одетый в насыщенный бордовый хиркостюм и белый халат поверх, невозмутимо сделал шаг вперёд в ординаторскую и прислонился широкой спиной к косяку двери, а все врачи и не только оторвались от своей работы и уставились на него. Мягко улыбнувшись «зрителям», он посмотрел прямо на меня и продолжил говорить:

— Мне показала его моя крёстная, профессор Реддл. Удивительная была женщина! Я маленьким очень любил, когда мама и папа приводили меня к себе на работу в это отделение, чтобы походить хвостиком за тётей Ти — а я её называл именно так — и посмотреть на пациентов. А она мне обычно что-нибудь интересное всегда рассказывала… и я всё слушал, запоминал. Мне очень хотелось быть непременно как тётя Ти, хотя мои мама и папа тоже были нейрохирургами…

От его слов у меня сердце сжалось и остановилось, а в горле застрял неприятный комок. Одно дело было признаться в правде в своём кабинете Карлу, без посторонних, спокойно, и другое дело — вот так, при всех: студентах и коллегах. Да, было очень наивным полагать, что Томми спишет наше с Томом появление на случайность… но к подобному я точно не была готова. Я мельком растеряно посмотрела на Тома, как бы спрашивая его: «Что будем делать?», но он усмехнулся и невозмутимо продолжил сидеть на своём месте и ждать продолжения рассказа. И мне не оставалось ничего другого, как сделать то же самое.

— И однажды на обходе она показала мне этот самый симптом, — продолжил говорить Томми, а в ординаторской повисла гробовая тишина. — А на следующий день, в этой самой ординаторской, тётя Ти опрашивала своих ординаторов и спросила их про него. Они не смогли ответить, а я ответил. Вот было смешно… я до сих пор помню, какой же стыд был в глазах одного из них… да, тётя Ти умела каждому преподать урок… Правда, характер у неё был не очень. Но это я уже потом узнал, когда вырос. А в детстве она была для меня самой лучшей. Она всегда со мной возилась, сюсюкалась, подарками заваливала… когда я приезжал к ним с дядей Томом домой на несколько дней, то это был праздник…

Тут Том уже изо всех сил сдерживал смех, а у меня из глаз, казалось, ещё чуть-чуть — и пойдут слёзы.

Томми же пристально посмотрел на меня пронзительными малахитовыми глазами, такими же, как и у Генри, и усмехнулся.

— Мой крёстный, дядя Том, тоже был удивительным человеком. Отец мне рассказывал, что имя я получил в честь него, а точнее, его упрямства. Как любил повторять папа, упрямее человека найти было трудно, разве что одну… Даже на руки в родзале меня первой взяла тётя Ти, а не мама. А когда узнал, что у них будет свой малыш, я так расстроился… до сих пор помню свою обиду… мне тогда казалось, что моя любимая тётя Ти забудет меня и сконцентрирует свою любовь на своём сыне… я даже разревелся по этому поводу как-то вечером, но мама меня тогда успокоила, сказала, что тётя Ти ни за что меня не забудет, а когда малыш подрастёт, то я сам буду с ним играть…

— И я так ждал этого момента! — эмоционально воскликнул Томми, а с моих ресниц всё-таки посыпались слёзы. — А дядя Том, когда я сидел в тот несчастный день в ординаторской, пообещал мне, что я обязательно поиграю с их сыном, когда он будет чуть старше. Дядя Том всегда держал свои обещания, всегда. Если он что-то обещал, я был абсолютно уверен, что так и будет. Каким бы он уставшим ни был, но если он обещал, что пойдёт со мной в парк аттракционов, то он шёл и даже никак не показывал, что валится с ног. Я помню, как мы любили с ним клеить модели самолётов, а потом запускать их летом в парке… папа тогда считал, что я хотел быть лётчиком, но я хотел быть хирургом. Как тётя Ти и дядя Том. Правда, стал в итоге кардиохирургом, а не нейро… но я думаю, они простят меня за это…

Я ничего не смогла с собой поделать и закрыла рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос, и даже Том опустил взгляд в пол, думая о чём-то своём. Я не знала, признался он своему крестнику или нет, пока я была без сознания, но скорее всего, нет. Ведь иначе этого рассказа не было бы.

— А ещё я помню, как сильно дядя Том любил свою жену. Он готов был её на руках носить… и у неё в комнате всегда было семь восхитительных кроваво-красных роз. Ровно семь штук. Я всегда просился посмотреть на них, когда был у них в гостях, и как-то раз дядя Том отвёл меня в свою оранжерею… тогда мне показалось, что я оказался в раю… столько прекрасных цветков я не видел никогда больше в своей жизни. В последний раз я видел те цветы на могиле тёти Ти… и своего отца… никогда не забуду тот жуткий день.

Как же мне хотелось прекратить эту пытку, крикнуть: «Хватит!», потому что слёзы уже в два ручья лились по моим щекам, но я не могла выдавить ни слова. Лишь смотрела на него и тихо плакала.

— Тогда мама пришла с утра домой и сказала, что папа больше не придёт к нам. И свою любимую тётю Ти я тоже никогда больше не увижу. А я не понимал: как такое может быть?! Ведь дядя Том обещал мне, что я обязательно поиграю с их сыном! А он всегда держал свои обещания! Никогда не забуду, каким он был в день похорон. В тот день из него как будто ушла вся жизнь. Его чёрные глаза, обычно такие тёплые, глубокие, были словно две дырки, в которых была пустота. Он всегда был для меня примером, во всём. Педантичный, идеальный, правильный. У него всё всегда было по порядку, вовремя. Я очень хотел быть таким же, как он, и поэтому в день похорон я изо всех сил старался держаться, чтобы не расстроить его. Помню, как он положил два букета на сырую землю, а потом мама увела меня с кладбища… И больше я тех самых роз никогда в жизни не видел… а такие цветы, если увидишь хоть раз в своей жизни, запомнишь навсегда…

Каково же было моё изумление, когда я всё-таки увидел эти розы в своём отделении! По словам мамы, дядя Том после смерти жены и сына уехал куда-то… навсегда… о нём ничего не было известно, и сейчас ему… лет семьдесят, может, чуть больше… А я иногда в детских мечтах представлял их вместе. Как у тёти Ти вырастал живот, потом они бы с дядей Томом показали мне их ребёнка. Я бы играл с ним, опекал, учил… был старшим братом! Я бы точно был самым лучшим старшим братом! Я так хотел, чтобы когда-нибудь, в другой жизни, всё у них было хорошо! Чтобы они снова были вместе… Я был готов отдать всё на свете за такую возможность! Они точно заслужили это…

Это была последняя капля, и я всё-таки закрыла руками лицо и разрыдалась. Но не я одна, моя коллега и три студентки тоже старательно вытирали слёзы с глаз… и вдруг послышался ещё один голос, резкий, скрипучий, но такой родной голос:

— Ты посмотри, она ещё и ревёт!

Убрав руки от лица, я ошеломлённо уставилась на Деллу, заметно постаревшую, но с таким же огнём в глазах, как и сорок лет назад. Да ей даже восемьдесят дать было трудно, так, слегка за семьдесят. Она бодрой походкой подошла ко мне, уперла руки в бока и воскликнула:

— Где крестники, Ти?!

— Что? — выдохнула я, не веря своим ушам, а Делла ещё более недовольным тоном повторила:

— Где крестники, непутёвая?! У меня внуки скоро в среднюю школу пойдут, а ты до сих пор родить не соизволила! — я ошеломлённо уставилась на неё, а она продолжила свою гневную тираду: — Эгоистка! Мне уже восемьдесят восемь лет, а я так до сих пор крестников на руках не держала! Учти, дорогая, если я умру до твоих родов, то приду к тебе привидением и не отстану от тебя до конца жизни! Том?!

Делла отвернулась от меня и с гневом уставилась на Тома, который сидел на стуле неподалёку и старательно сдерживал смех.

— Добрый день, профессор Байер… прекрасно выглядите! — выдавил он из себя, но она с ещё большей злостью воскликнула:

— Где?! Ладно Ти, от неё вообще ничего никогда не дождёшься, но ты?! Ты обещал мне!

— Профессор Байер, мы с профессором Снейпом… обязательно решим этот вопрос… в скором будущем, — деликатно проговорил Том, но Делла, услышав мою новую фамилию, так и взвилась.

— Так вы ещё и не женаты?! Ти?! Как это понимать?!

— Профессор Байер, — теперь уже была моя очередь выходи́ть из себя, потому что Делла внаглую давила на мою болевую точку, а Томми чуть не согнулся пополам от моего тона, — мы с доктором Реддлом сами решим этот вопрос, без вашего длинного носа. Он ещё мой ординатор, и…

— Ординатор?! ХА! — перебила меня она, опять грозно посмотрев на Тома, которого тоже буквально перекосило. — Да он бездельник, а не ординатор! Без-дель-ник! Чему он здесь учиться собрался, интересно?! Марш в операционную, за полгода должен был быстро память в порядок привести! Ти только после операции, а ты на неё вешаешь такую нагрузку!

— Профессор Байер, смените тон, заведующая здесь я, а не вы! — воскликнула я, но Делла только громче рассмеялась.

— Конечно, заведующая! Только я больше не работаю в этом отделении, так что могу наконец высказать тебе всё, что о тебе думаю!

— Да как будто раньше тебя что-то останавливало?! — в сердцах воскликнула я, так как с возрастом характер Деллы явно испортился.

— Так, я это даже слушать не желаю, — заявила она, сурово посмотрев мне в глаза. — Завтра же распишетесь и будете работать над крестниками! В этот раз я не собираюсь ждать до твоих сорока восьми лет, у меня нет столько времени!

— Какое «распишетесь»?! — возмущённо выдохнула я. — У меня прошлым летом муж умер, ещё даже года не прошло!

— Что? — ошеломлённо проговорила Делла и вопросительно посмотрела на Тома. — Том?!

— Ди, это долгая история… — поджав губы, сказал Том, а улыбка тут же испарилась с его губ. — Я обещаю тебе, что ты подержишь на руках крестника, но… сейчас лучше оставить всё как есть.

— Ты всё ещё здесь, бездельник? — Делла вновь вернулась к обвиняющему тону, а Том так и усмехнулся.

— Я ординатор первого года, профессор Байер. Никто меня не пустит в операционную без контроля преподавателя.

— Да ты сам можешь контролировать своего преподавателя! И сейчас этот преподаватель напишет разрешение на твоё присутствие в операционной и самостоятельную работу… ты же заведующая, разве нет? Или твоё слово уже ничего не значит, профессор… Снейп?!

Делла требовательно посмотрела на меня, а я, обречённо вздохнув, порылась на столе в поисках чистого листа бумаги, а затем выудила свой любимый Parker из кармана халата и начала писать разрешение.

— Вот уж не думал, что меня когда-нибудь в этой ординаторской отругает… профессор Байер! — ехидно заметил Том, пока я соображала, как бы почётче сформулировать мысль.

— Помолчи, бездельник, я с тобой позже разберусь! — проворчала Делла, но даже я едва заметно усмехнулась. — Ти, хочешь кофе?

— Угу… — промычала я, а рот сразу наполнился слюной при одном воспоминании о своём любимом кофе. — Как же я по нему скучала!

— Конечно, скучала, — хмыкнула в ответ она. — Мой кофе — это лучшее, что было в твоей жизни, не считая твоего замечательного супруга, дорогая!

— Что ты, Делла… где я… и где твой кофе… — ехидно протянул Том, а я уже еле-еле сдерживала смех. — Я точно не достоин таких сравнений… и кстати, профессор Байер, если вы напоите профессора Снейп кофе после операции на сердце, то я очень расстроюсь!

Теперь была очередь Тома переходить на недовольный тон, а брови Деллы так и поползли вверх.

— Но так уж и быть, я готов благородно выпить весь этот кофе, если ты его всё-таки сваришь… на какие жертвы только не пойдёшь ради любимого человека! — тут же добавил он, и мы с Деллой так и прыснули от смеха.

«Вот бедняжка, надо же, какие жертвы!» — подумала я про себя, дописывая разрешение.

— И вам бы тоже, профессор Байер, не следовало на девятом десятке пить кофе, — вновь строго сказал Том. — Если вы всё-таки хотите дождаться крестников… их всё же не в капусте находят.

— А не пойти ли тебе, Том, в… — начала возмущаться Делла, но я тут же добавила:

— В операционную! Доктор Реддл, вот, держите и идите в оперблок, там вас уже давно заждались. А мы с профессором Байером сами разберёмся со всем, не маленькие девочки.

Том взял разрешение из моих рук и вновь выразительно посмотрел на Деллу.

— Я всё равно узнаю, учти это…

— Иди уже, бездельник! — проворчала она с улыбкой на лице, и Том бодро пошёл прочь, у самого выхода пожав крестнику руку. И как только он пропал из виду, Делла потёрла руки и сказала: — Ну что, по чашечке?

— Мам! — возмущённо воскликнул Томми, но она тут же строго одёрнула сына:

— В моём возрасте уже можно всё, так что хватит. А Ти я сделаю послабее, от твоих рассказов ей и то хуже было, чем от моего кофе… и у тебя работы мало в отделении, что ты в чужом прохлаждаешься?!

Я так и прикусила губу, чтобы не рассмеяться в голос, а Томми с улыбкой посмотрел на меня и вышел из ординаторской.

— Перерыв, — успокоившись, обратилась я к оставшимся ординаторам, которые так и не могли до конца переварить увиденное и услышанное. — Полчаса, сходите тоже перекусите. А потом продолжим. И где мой волшебный кофе?!

— Уже варится! — пропела Делла, мигом оказавшись у стола с кофеваркой, и я откинулась на спинку стула, а все мои мечты за последнее время вдруг осуществились: любимый человек рядом и кофе, сваренный женщиной с золотыми руками.

Примечание к части

[1] — светящийся экран для просмотра рентгеновских и других снимков.