Декабрьское полнолуние (джен)

— Я не ожидала ничего подобного! Нужно это прекратить, это слишком опасно. Что было бы, если бы Сириус не проснулся вовремя?!

Рыжеволосая девушка отвернулась, чтобы скрыть от собеседника невольные слёзы. Её лицо ярко порозовело сквозь веснушки.

— Проснулся бы. Удивительно, что весь замок не проснулся — такой был грохот, когда Рем выломал окно. — Петтигрю посмотрел на её волосы, рдеющие в пасмурном зимнем свете, и покаянно добавил:

— Это я виноват. Я следил за ним две предыдущие ночи, но вчера у меня рука стала меньше болеть, вот я и заснул.

Лили покачала головой, зажмурилась, и слёзы покатились по её щекам.

— Нет, я это затеяла, значит, я во всём виновата. Нам невероятно повезло, но больше мы не можем рисковать. Пожалуйста, выброси их в озе… Ох, Мерлин, что это я несу. Его ведь потянет следом! Принеси их мне, хорошо?

— Ты ведь лучше меня знаешь, что это чуть ли не единственный его шанс на выздоровление. Мы просто обязаны довести дело до конца! Кроме того, сейчас можно не бояться, что он выпрыгнет из окна. Я не успел тебе сказать, он ведь ушёл из Башни. Ушёл в Визжащую хижину.

Зелёные глаза широко раскрылись на мгновение.

— Ах, вот как, — медленно произнесла Лили, — тогда... — мягкие брови сдвинулись. Она задумалась, покусывая нижнюю губу, потом вновь покачала головой.

— И всё-таки мне страшно. Я не могу продолжать. Принеси мне их, Питер. Пожалуйста.

— Я буду дежурить у Ивы, — заявил Питер. Он выпрямился и почти сравнялся в росте с Эванс. — Больше я Рема не упущу, обещаю.

— Не глупи. Во-первых, ты и так нездоров, а ночью, на морозе, разболеешься совсем. А во-вторых, что ты будешь с ним делать, если он всё-таки выберется из Хижины? По словам Ремуса, волк вступил в свои права...

— Только пока Рем спит. Если он попробует сбежать, я его просто-напросто разбужу.

— Нет! Это опасно.

— Не опасно, пока он в человеческом облике.

— А если ты его проспишь?

— Давай я всё-таки скажу ребятам, и мы будем меняться?

— Нет, — резко ответила Лили. — Я не доверяю Блэку. Я не знаю, каким чудом он попал к нам, а не в Слизерин. Я уверена, что именно он подбивает вас на все эти мерзкие выходки!

Петтигрю хмыкнул:

— Опять ты про Нюниуса. Забудь про него, Эванс, не стоит он того.

Она совсем съёжилась, поникла, и Питер почувствовал неловкость. Он тихо сказал:

— Хорошо, я ничего Сириусу не говорил и не скажу, раз ты этого так не хочешь. Но Капитан…

— О Поттере я не хочу даже слышать! — она отвернулась и отошла к краю поляны, потирая плечи маленькими руками в пёстрых варежках.

Питер почувствовал жалость и раздражение. Вот что с ней делать? Сириусу она, видите ли, не доверяет в силу его происхождения. Довольно странно для магглорождённой ведьмы, но, с другой стороны, по паролю и отзыв. Ведь, как ни крути, а все Блэки — “змеиные” выкормыши, и одному Сириусу не перевесить репутацию всей семьи, даже если семья уверена в обратном. Так что здесь Лили можно понять.

Что касается Джеймса, то он просто повёл себя, как кретин. Надо же ему было покуражиться над этим недоноском Снейпом у всех — а главное, у Лили — на глазах. После этого Лили относится к нему, как к убийце котёнка, и здесь её тоже можно понять.

Всё можно понять, но понимание не облегчает ситуацию. А ситуация такова, что Лили каким-то образом догадалась, чем болен Люпин. Догадалась и, повинуясь неуёмности рыжего своего характера, взялась за заведомо безнадёжное дело — исцеление оборотня. И его, Петтигрю, впрягла — давай, сказала, помогай, ты единственный друг Люпина, к которому я могу обратиться за поддержкой. Ты — не идиот Поттер, не злобный шкодник Блэк, ты — умный, добрый, и вдвоем мы перевернём горы. Он собирался заступиться за “идиота” и “шкодника”, он собирался напомнить ей, что оборотень — это на всю жизнь, но ему и рта раскрыть не дали. Он был подхвачен этим смерчем бешеной энергии, этим безжалостным напряжением доброй воли, И — рассказал бы кто, не поверил бы — но они нашли! Точнее, Лили нашла описание какого-то древнего северного обряда. У неё полгода ушло на расшифровку, и она не уставала повторять, что без него, Петтигрю, она провозилась бы впятеро дольше. Ему это было лестно, хоть он и сознавал в глубине души, что толку от него было чуть. Он был, главным образом, на подхвате и побегушках, но ему это было привычно и необидно. Да он и не поспел бы за Лили, если бы даже захотел, с такой скоростью работала её рыжая голова.

Как бы там ни было, расшифровку они закончили как раз вовремя. Вышло так, что крайне редкое совмещение календарных условий, необходимых для проведения этого обряда, приходится на ближайшее воскресенье, когда наступит третье и последнее в этом столетии Рождественское полнолуние. А следующего придётся ждать, наверное, целую жизнь. ⁽¹⁾

Казалось бы, самое время отбросить обиды и предубеждения, и выступить единым фронтом ради благой цели. А вот фигу. Мы же круты так, что не взобраться, нам никто не нужен. Всю подготовительную работу мы с тобой провели вдвоём. И для обряда достаточно двоих. Ну же, Пит, ничего в этом нет страшного!

Это как посмотреть. Ритуал должна будет творить Лили, потому что только женщина способна преобразовать силу Луны. Стало быть, он должен будет провести Рема по тропе Луны. Ему — слабосильному, малорослому, а теперь ещё и с повреждённой рукой — предстоит удерживать Рема на грани обращения. Не человека и не зверя, а какого-то промежуточного монстра, лишённого даже волчьего сознания.

Ну-ну, отвечала на это Лили, древние были не глупее нас. Ты сам подумай, ведь целитель должен обезопасить себя от оборотня. Поэтому описание обряда включает в себя и рецепт наркотического снадобья, предназначенного специально для таких переуженцев, каким сделается Люпин. Если верить описанию, после приёма этого зелья с Люпином справится и ребёнок, а ты-то, Пит, не ребёнок, да и я тоже. У нас обязательно всё получится.

Предположим, описание не врёт, и во время обряда Люпин будет кроток, как овечка. А до обряда что с ним делать? Первая и главная опасность состоит в том, что оборотень ступит на тропу Луны до того, как наступит полнолуние и начнётся обращение. Сила же притяжения Лунной тропы наглядно проявила себя прошлой ночью, когда Ремус высадил свинцовую раму — не просыпаясь, голыми руками. Это был последний шанс уговорить Лили принять помощь остальных, и он очень старался, расписывая перед ней, как Сириус подхватил Рема чуть ли не в воздухе. Кажется, перестарался и напугал настолько, что Лили готова пустить насмарку всю проделанную громадную работу, готова упустить этот редкий, почти уникальный шанс.

Петтигрю сделал последнюю попытку: сказал в спину Лили самым твёрдым тоном, на какой был способен:

— Свари мне Бессонного зелья. Ты ведь умеешь. И Перцового заодно, если уж мне придётся торчать возле Рема по ночам.

Лили обернулась и хмуро посмотрела на него, потом её лицо смягчилось и стало виноватым.

— Прости меня, Пит. Я знаю, ты считаешь, что я веду себя глупо, но, поверь, мне виднее. Так получилось, что я могу рассчитывать только на тебя. И мне повезло с тобой, — она чуть улыбнулась, — ты не сдаёшься, и мне не позволяешь. Это лишний раз доказывает, что мы обязательно справимся. Но один ты стеречь не будешь, будем сменять друг друга.

— Оставь, Эванс. Ты-то точно его не удержишь, он, знаешь, в этот период сильный и быстрый, как… как зверь, в общем. Кроме того, тебе не выйти ночью из замка…

— А тебе? — быстро спросила она.

Питера бросило в жар. Проболтался! Кэп его убьёт. А Сириус зароет.

Почти сразу он сообразил, что не проболтался. Просто на воре шапка горит.

— Я ведь пойду с вечера, — простодушно ответил он, — точнее, на закате. Когда Луна восходит. И сразу на всю ночь в караул. А в вечер полнолуния пойдём с тобой вместе, как планировали.

Лили, покусывая нижнюю губу, исподлобья рассматривала его. Глаза у неё стали ярче, а волосы заметно распушились, как шерсть у рассерженной кошки. Ого, уже и искра проскочила. Того и гляди, спалит что-нибудь магическим выбросом. Что-нибудь… или кого-нибудь. Питер почувствовал, как его собственные волосы под капюшоном встают дыбом и панически пропищал:

— Ой-ёй-ёй! Боюсь!

Лили невольно фыркнула, и грозовое напряжение ослабело. Питер перевёл дыхание — отнюдь не притворно — и примирительно сказал:

— Не злись, Эванс. Подумай и согласись со мной. В конце концов, самая тяжёлая часть обряда ложится именно на твои плечи. Если ты будешь усталой — бог знает, что может случится. Вдруг ты его убьёшь? Не верю я, что древние очень уж заботились о безопасности.

Она вздохнула и зябко поёжилась — всё-таки они уже довольно давно стояли на этой заснеженной поляне, Питер и сам начинал замерзать. А Эванс и вовсе чихнула, быстро нашарила в кармане склянку и, запрокинув голову, вылила в рот всё, что в склянке было. Было там немного. Потом она скривилась и сказала:

— Б-р-р-р! Ну и гадость это Перцовое, — она запнулась и виновато посмотрела на Питера:

— Извини, надо было тебе предложить.

— Сейчас мне оно не нужно, — терпеливо сказал он, — а ночью понадобится. Если, конечно, мы договорились.

— Договорились, — вздохнула она, — Перцовое и Бессонное я тебе оставлю… ты знаешь, где.

— Угу, — Питер кивнул, — тогда я пошёл?

— Давай. И… Питер?

Он обернулся:

— Да?

— Перед тем, как идти “в караул” — ну и словечко! — зайди на кухню, запасись чем-нибудь съедобным.

— Знаешь, — сказал он ей, — ты ведёшь себя в точности, как Капитан.

И рванул прочь, не разбирая дороги и не дожидаясь, пока с её волос опять посыпятся искры.

Лили проводила его взглядом, потом отвернулась. Рукой в пёстрой варежке она собрала немного снега с еловой лапы и приложила ко лбу, к щекам. Прикрыла глаза.

Из-за деревьев на противоположной стороне поляны выступил подросток — тощий, нескладный, поразительно некрасивый. Завораживающе некрасивый — его лицо хотелось разглядывать, как картину Пикассо, чтобы понять, как, чёрт возьми, эти искривлённые, словно бы неумело прорисованные черты, составляют единое выразительное целое. Всё это длинное, изжелта-бледное, угреватое лицо было скошено на правую сторону — от линии лба до подбородка, и правый глаз сидел ниже левого. Нос был тоже длинный и искривлённый, под стать лицу, а уж уши! Хорошо, конечно, что он приладился прятать их под волосами. Правда, волосы, свисая вдоль щёк, делали лицо ещё у́же, а нос — ещё длиннее, но с этим приходилось мириться. Ухмылка у него, натурально, была тоже кривая, как и зубы. Манера же горбиться и задирать правое плечо наводила на мысли не то о Калибане, не то о Квазимодо. Угрюмый, тяжёлый взгляд чёрных глаз, впрочем, давал решительный перевес в сторону Калибана.

Рыжеволосая девушка, несомненно, услышала хруст снега под его ногами, но не обернулась. Он остановился, глядя на её спину, окутанную прирученным пламенем. Его рот нервно дёрнулся, но он овладел собой. Завёл за спину большие сжатые кулаки и произнёс издевательски-сочувственно:

— Ничего не вышло? — голос был ещё хрипловатый, неустоявшийся, но уже гулкий, как в бочку.

— Ты ведь сам всё слышал, — отозвалась она безразлично. — Перцовое и Бессонное. И Веритасерум.

Он криво ухмыльнулся:

— Неужели сдаёшься?

— Мне нужно знать, как можно незаметно выйти из замка и вернуться в замок, — сказала она всё так же мягко и безразлично, — и я это узнаю, так или иначе. Времени остаётся всё меньше, и ты, — она повернулась к нему и взглянула, как ударила, — ты знаешь, что поставлено на карту.

Он встретил её взгляд не дрогнув, только зубы сжал. Так, сквозь зубы, и спросил:

— Ты уверена, что этот… крысёныш не сдаст тебя своим дружкам?

— Не нужно так говорить, — бронзовые ресницы затенили глаза, на розовых щеках появились ямочки, — Питер очень горд моим доверием и постарается его сохранить. И, обрати внимание, он до сих пор не открыл мне, как они выбираются из замка. На него можно положиться, нравится тебе это или нет.

Она устало потёрла переносицу. Спросила:

— Ты принёс?

Он молча протянул ей маленькую тёмную склянку. На его лице было странное выражение: он словно силился отвести от неё глаза — и не мог.

Она подошла к нему, вынула склянку из его пальцев и спрятала во внутренний карман своей мантии. Потом сняла варежку, собрала в маленькую горсть всю медную тяжесть своих волос и приложила к его щеке. Он весь застыл, оцепенел, только глаза лихорадочно блестели. Так они стояли несколько мгновений, глаза в глаза, и можно было видеть, как его шатает от ударов сердца. Потом она разжала пальцы, освобождённая шёлковая волна устремилась вниз, а освободившаяся горячая и чуть влажная ладонь коснулась его лица. Он вздрогнул всем телом и сглотнул.

— Тебе это нравится, верно? — спросил он более хрипло, чем обычно.

— Как и тебе, — она пожала плечами и направилась по протоптанной в снегу тропинке к замку.

Он перевёл дыхание. И вдох, и выдох дались ему с трудом, почти с болью. Щёку жгло, а во рту была сладость. Он снова сглотнул. Месть сладка.

Да, Лили, мне это нравится.

1) — до 2015 года.

Вернуться к тексту