Ligamentum: Cantrix (джен)

Йорн ушел с острова первым, решив тем самым показать пример всем, кто не умеет уходить достаточно пафосно. Телдрин даже подумал, что при отплытии определенно не хватает барабанов, чтобы все стало еще более торжественным. Увы, но единственный находящийся поблизости забрал все тот же Йорн.

Гэрлиндвэн же следила за этим побегом молчаливо. Норд действительно не стал терять и мгновения, ушел спешно, словно за ним гнались дреморы Молага Бала. И альтмерка не осуждала его, но сама не спешила обратно: договорилась с капитаном «Северной Девы», единственного ходящего меж Солстхеймом и Скайримом корабля, чтобы тот взял ее во время следующего захода в Воронью Скалу. Гьялунд был бы рад не возвращаться вообще, но согласился сделать еще одну перевозку в этом году, хоть и месяц Заката Солнца подходил к концу. «Дева» требовала ремонта, и следовало бы поспешить с ним.

— Смотри, вдруг не вернется, останешься здесь насовсем, — отшутился мрачно Телдрин, перекрикивая гомон пристани. Заметил, как пальцы альтмерки крепко впиваются в деревянные перила. От его попытки вызвать хоть намек на улыбку певица лишь крепче сжала дерево.

— Мне все равно, Телдрин Серо. Хоть останусь тут до конца своих дней. Это будет куда мне приятнее, нежели снова смотреть на стены Виндхельма. Мерзкий город. Грязный, мрачный, насквозь лживый. Точная копия своего нынешнего властителя.

Телдрин промолчал. Он тоже мог бы подобрать много нелестных слов в адрес Виндхельма и Истмарка в целом. И немало мог добавить про ярла этого холда. Ульфрик Буревестник был редкостной скотиной среди и без того не самого благообразного общества управленцев.

— Почему Виндхельм и Буревестника не люблю я, мне известно. А что ярл сделал тебе? — Серо покосился на перила, думая, хрустнут ли те, разваливаясь, или занозами одарят впившиеся до побеления пальцы.

Гэрлиндвэн поморщилась. А после ответила с неприкрытой ненавистью:

— Мне довелось встретиться с доблестным Медведем Истмарка во время Войны, — Телдрин приподнял удивленно брови, он скорее ожидал услышать о переплюнувшем даже альтмеров в честолюбии и эгоизме Буревестнике, который именно этим и раздражал. О Великой Войне он как-то и думать забыл. Гэрлиндвэн между тем продолжила. — Некоторые считают, что ослабить армию противника на поле боя, недостаточно. Они направляют отряды в тыл врага, чтобы противник лишился лекарей, провианта и прочих ресурсов, которые ему могут помочь продержаться и оставаться на позициях подольше. Тактика сама по себе неплоха. Но некоторые командиры неверно рассчитывают возможные последствия. Недооценивают соперника. И их люди попадают в плен. Ульфрик однажды попал. И… я не могу сказать, что он может послужить примером стойкости…

— Так вот о чем ты говорила вчера, когда упомянула про нордов, которым есть за что тебя ненавидеть…

«Интересно, насколько сильно ты насолила в прошлом Йорну, и как, что он смог тебя простить…»

— Ты взяла в плен Ульфрика? — поинтересовался. Эльфийка тряхнула головой, то ли опровергая, то ли сгоняя с волос налипший сор.

— Нет, конечно, — наконец, ответила, заметно морщась, почувствовала в любопытстве прорвавшиеся едва заметно нотки недоверия. — Руки пачкать. Я не брала его в плен, не допрашивала. Но я его видела, смотрела, как он себя вел, что говорил. Малоприятное зрелище. Спустя время я встретила куда более достойного представителя его народа. Более…ценного, наверное.

«Цинично, — подумал Телдрин, — оценивать кого-либо. Тот ценен, а этот — нет… Как на ярмарке…»

Гэрлиндвэн, он видел по ее лицу, все дальше углублялась в нехорошие воспоминания. Они ей не нравились. Почему-то не были по вкусу и ему, умеющему, разве что, предполагать, какими могут быть мысли о Великой Войне.

Молчание затягивалось. Крепче сжимались узкие пальцы на дереве перил. И Телдрин не выдержал, осторожно разжал чужие пальцы. Ладони альтмерка тут же убрала, спрятав под мышки. На перилах не осталось и следа от крепкой хватки. Зато упрямая эльфийка сжала крепко зубы.

И до Серо дошло:

— Пойдем отсюда, пока насмерть не замерзли.

* * *

Поместье Телдрин видел изнутри не единожды. Иногда Мирри — младшая из хозяек — приходила к нему, спрашивая помощь. Гэрлиндвэн была похожа на семью Северин примерно так же, как кровавая Секунда похожа на яркий Магнус, Поместье могло измениться до неузнаваемости за то недолгое время, что прошло с момента щедрого подарка первого советника, так что и ожидать можно было многого.

Гэрлиндвэн повозилась недолго с замком, который никак не хотел отпираться, обвинила в собственной неловкости окоченевшие пальцы и быстро скрылась в полутьме дома. Данмер прошел следом, прикрывая дверь, которая впервые на его памяти не заскрипела. В лицо ударило ароматной смесью из смолы, лечебных трав и, совсем чуть-чуть, мускуса грейзлендских жуков. Откуда у девушки редкие телваннийские духи он решил не спрашивать. Надо будет — сама расскажет.

Огляделся по сторонам, сравнивая два поместья — то, что было прежде, и новое. Изменений было не много — одинокий коврик, появившийся возле одной из стенок очага, и шкаф, в котором лежали музыкальные инструменты Гэрлиндвэн. Он ожидал увидеть куда больше. Невольно со всегда идеальной осанкой и легким высокомерием альтмеров ассоциировались богатые ковры и гобелены, изящные ширмы, картины и статуэтки, а никак не волчья шкура, развешанные под потолком травы и полумрак освещенной только очагом комнатки.

Эльфийка почти сразу скрылась на нижнем этаже, оставив Серо отогреваться у очага. Всю дорогу до поместья она молчала, все так же погруженная в собственные мрачные мысли и воспоминания. Вероятно, затронутая данмером тема истмаркского ярла была не самой лучшей, чтобы расположить к себе даму. А может причина была в чем-то другом. Телдрин старался не вдаваться, чтобы не заработать очередную головную боль и ворох ненужных мыслей перед сном. Впрочем, сейчас он даже не знал, с чего решил зайти следом за альтмеркой, а не ушел в «Пьяного Нетча».

Рука сама потянулась к дверной ручке. Из-за порога в лицо ударил ледяной ветер, оставив во рту привкус пепла. Телдрин захлопнул дверь, укорив себя, что опущенный с лица платок следовало сперва натянуть обратно, а снятый при входе шлем следовало бы снова надеть подальше от возможных проблем.

От второй попытки уйти его оградила хозяйка дома, выросшая неожиданно у порога и ладонями обхватившая зажатый в руках шлем. Потянула защиту на себя, вежливо забирая.

— Далеко собрался? — Серо с сожалением отпустил элемент брони. Покачал головой. — Ты сам напросился в гости, а теперь трусишь? Неужели я такая страшная, Телдрин, что от меня надо сбегать в непогоду?

Усмехнулась беззлобно. Отошла, шлем оставив на лавке, словно отмечая, где Телдрину следует сесть, раздула тлеющие в очаге угли, чтобы подброшенные поленья затрещали, рассыпаясь под пламенем. И принялась колдовать над чем-то в котелке. Давая данмеру разглядеть себя с ног до головы в проблесках пламени.

Она сколола длинную косу в низкий узел на затылке, отливающую подчас серебром Соловьиную Броню променяла на линялое льняное платье бледно-зеленого, плесневого оттенка, а плечи укрыла волчьей шкурой, чтобы согреться поскорее. И Серо даже стало на какое-то время обидно. Что еще может думать о себе мужчина, при котором симпатичная девушка не стремится стать еще краше.

Гэрлиндвэн поблекла, перестала казаться не только боевой и бойкой, но еще и красивой, словно те крохи, что ей были отмерены, ушли в огонь, трещащий под котелком. Скулы на лице стали только резче, еще более хищным стал казаться с легкой горбинкой нос, а вечно сжатые губы сложились в кривоватую усмешку, портя линию рта. И тут Телдрину стало ее даже жалко.

Будто подслушав его мысли, альтмерка разогнулась, смерила его долгим задумчивым взглядом, словно оценивая, и отвернулась вновь, теперь уже черпаком разливая в две чашки янтарную жидкость, пряно пахнущую травами. Долила в каждую из толстостенного глиняного кувшина сливок. И, кажется, удовлетворилась полученным результатом: передала осторожно одну из чашек, долго дуя после на обожжённые несильно пальцы, и поставила его, наконец, перед фактом:

— Еще раз так на меня посмотришь, я выцарапаю тебе глаза.

Голос у нее был спокойным и ровным, она не угрожала ничуть, чтобы напугать. Просто собиралась сделать, если он не послушается. И пламя в очаге, подсвечивающее ее со стены, словно притушило собственную яркость, возвращая алинорской певице отобранное. От подобных метаморфоз становилось не по себе. Хотя они не были лишены какой-то мягкой притягательности…

Угощение закончилось быстро, оставляя после себя неприторную сладость и разливающееся по жилам ощущение тепла. Телдрин уже пробовал этот напиток в Скайриме, но не мог никак вспомнить ни названия, ни автора такого угощения. Пытаясь воззвать к памяти, поблагодарил эльфийку, сидящую рядом. Та огрызнулась беззлобно, что не умеет готовить этот напиток по-настоящему, как делает его в Рифтене аргонианин Тален-Джей.

— Мед, густые сливки, лаванда и драконий язык… — пальцами убрала на лицо упавшие прядочки, что выбились из прически. Серо проследил за ее кистью, за тем, как сверкнуло на узком пальце золотое кольцо, как скрылось на мгновении бледное, почти белое золото женских пальцев. И вспомнил.

…Башня Белого Золота…

Как такое вообще можно было забыть?

Телдрин повернулся к сидящей возле него на приочажном коврике эльфийке. Та теперь лениво перебирала пальцами по флейте, извлекая из той что-то тягучее и даже несколько дремотное, под собственное настроение. Данмер с трудом стряхнул сонливость, вызванную музыкой, потянулся медленно и убрал снова выбившиеся из прически волоски. Альтмерка замерла, глаза опустив, а после посмотрела с неприкрытым раздражением. Но произнесла ровно, словно не разозлилась вовсе.

— И часто ты нарушаешь субординацию со своими нанимателями, лучший мечник Морровинда?

Телдрин руку отдернул, оскалился довольно:

— Не так часто, как мог бы. Обычно учитываю пожелания. Но ты сейчас была довольно миленькой, что мне очень захотелось что-нибудь да нарушить.

Ерничал, поддевал безобидно. И в ответ получил лишь улыбку. Не оскорбилась, значит.

И снова пришлось стать серьезным, вспоминая о не заданном вопросе, который требовал разъяснений больше, чем Телдрин хотел словесных беззлобных перепалок.

— Гэрлиндвэн Мотрил, расскажи мне страшную тайну…

Альтмерка отняла от губ поднесенный только мундштук флейты и опустила руки на колени. Повернула к нему лицо, ожидая продолжения брошенной на середине фразы, но смотрела вниз, словно зная, какую тайну хочет знать Серо.

— … как ты вообще попала на войну? Ты же была тогда совсем ребенком наверняка. Что ты там делала?

— Подростком, — через минуту молчания поправила его певица. — Я тогда была подростком. Мне было четырнадцать, когда все началось, а в пятнадцать я стала помощницей полкового целителя. А что делала… Пожалуй, то же, что и все. Убивала. Хотя лечила чаще, кажется…

* * *

Ее мать всегда была женщиной практичной. Любое свое увлечение она делала настолько прикладным, насколько то вообще можно было сделать. Интерес к даэдра перерос в помощь при закрытии врат Обливиона. Любовь к древним культурам к двемеритовому протезу и нескольким словарям и научным трудам узкого профиля. А воспитание детей к мягкой автократии. Ей, Гэр, повезло быть любимицей. И, наверное, именно поэтому она подзадержалась в доме. Всех ее старших братьев и сестер сперва отдали в закрытые учебные заведения, а после каждого выгнали во взрослую самостоятельную жизнь. И у всех четырех результат вышел на практике удивительный. Свою любимицу же мать отпускать не стала далеко, сперва учила всему дочь сама, а после не поскупилась нанять для Гэрлиндвэн мастеров, едва та показала способности к магии. Мать привила эльфийке любовь к истории, немало сделала, чтобы Гэр считалась образованной. Достойной. Но, едва девочка научилась относительной самостоятельности и вошла в пору невесты, поставила перед выбором — либо замужество, либо девочка покидает родной дом и не возвращается, покуда не станет сама чего-то стоить. Чего-то, кроме вложенных в нее сил, знаний и времени. Гэрлиндвэн сделала свой выбор. Если и выйдет из тебя что-то полезное, то ты вернешься, сказала ей мать в тот день напоследок. И дверь в родительский дом для юной Мотрил закрылась. Спустя годы альтмерка благодарила мать за подобную науку. А тогда…

Война оказалась весьма кстати. Если войны вообще могут быть кстати. Гэрлиндвэн, сносно владеющую магией Восстановления, лекарем брать не хотели. Согласились, правда, взять к уже имеющемуся лекарю помощницей. Тот был стар, видел за свою жизнь так много, что уже устал от всего, так что куда больше времени уделял не раненым, а Мотрил и урокам с ней. Гэрлиндвэн подобный жест оценила. Старый мастер сделал все, чтобы со временем Гэр смогла его заменить. Она почти ничего не видела, кроме раненых и не могла сказать, что такое война и в чем ее истинный ужас. Жизнь в те дни казалась если не тихой и счастливой, то спокойной и почти беззаботной.

А потом на лагерь напал отряд имперцев. Их не было много, но от страха она явно увидела их больше, чем было на самом деле. Они думали добить раненных, а заодно и лекарей, чтобы некому было пополнять ряды противника вновь способными сражаться. И Гэрлиндвэн узнала в тот день, что значит сильно хотеть жить. Настолько сильно, что начинаешь эту жизнь вырезать, выбивать и выгрызать. Один сердобольный босмер подарил ей тогда лук. Полумертвый каджит пообещал, что научит ее драться, едва встанет с опротивевшей ему койки. И они оба научили ее тому, чему ее вообще было научить можно.

— Наверное, я была кем-то вроде дочери полка — задумчиво улыбнулась Гэрлиндвэн. — Они многое мне дали. И многому научили. К примеру, что путь воина — не мой путь. Но если кто-то рядом идет по нему, то я могу присоединиться, при наличии на то желания. Пожалуй, я только поэтому дошла до конца.

Ненадолго воцарилась тишина. Гэрлиндвэн смотрела в пол, кончиками пальцев гладя блестящую поверхность флейты. А Телдрин думал. Думал, что зря он позволил себе полюбопытствовать.

— Ты видела Имперский Город? Или ты была в армии леди Араннели?

— Я видела Башню. Видела взятый Имперский город, Мартина Септима, картины, статуи и свитки Бело-Золотой… А еще, как отбили город. Видела все зверства. И как лорда Наарифина оставили дольше месяца висеть на Башне Белого Золота живым.

Глаза альтмерки сверкнули яростью и гневом. Но пламя это быстро погасло, стоило опустить ресницы.

— Я поняла, что мир может быть удивительным, — альтмерка крепче сжала в ладони флейту. — И что даже в самом жутком дне будет что-то хорошее. Когда мы взяли город, я наткнулась на вдову-бретонку с сыном. Какой-то даэдрот заставил меня проводить ее до Эльфийских Садов, где можно было спрятаться от расправы. А еще норда, которому предложила выкупить жизнь за одну лишь песню, главное, чтобы та понравилась.

— Отец Йорна?

Гэрлиндвэн кивнула коротко.

— Потом, когда Город отбили и стали резать без разбора меров, та бретонка показала мне, куда могу спрятаться я. Но только я, никто больше.

Гэрлиндвэн вздохнула:

— Она держала меня у себя так долго и так долго всему учила. А потом отпустила, когда поняла, что у меня больше не возникнет крупных проблем.

Она отпустила меня, когда все привыкли думать обо мне, как о родственнице Хлидары Мотрил, как о верной дочери именно империи, не Алинора, а заодно и привыкли, что бывают почти рыжие альтмеры.

Серо вновь разжал, как на причале, пальцы певицы, высвобождая флейту, чтобы девушка ее не переломила.

— Как вышло, что ты стала бардом?

Герлиндвэн тряхнула головой. И ненадолго задумалась, словно пыталась придумать причину.

— Это вышло случайно. Хотя, кажется, я долго к этому шла. Музыка сумела заглушить марш безумия, который чуть было не зазвучал в моей голове. Игра меня успокаивала, так что та бретонка послала меня учиться. Она думала, что это хоть как-то мне поможет отвлечься от воспоминаний о потерянном, с какими смирилась она сама.

— Помогло?

Девушка забрала обратно флейту и продула ее пару раз. Долго смотрела на Серо, прежде чем ответить, словно обдумывая что-то.

— У тебя на глазах когда-нибудь зверски убивали тех, к кому ты привязан так сильно, словно между вами не нить, а настоящий буксирный канат? — спросила. И прикрыв глаза продолжила. — Нет, лучший мечник Морровинда, — не помогло. Но жить стало еще веселее.

Примечания:

Получилось как-то довольно камерно, однако.

На самом деле Ульфрик попал к талморцам во время боев за Башню Белого Золота, так что автор облажался...

Месяц Заката Солнца — ноябрь.