О капусте и королях (гет)

— Так вы говорите, в будущем они станут обычным явлением? — восхищенно выдохнул брат Уэзерби. — Удивительно... Вингардиум Левиоса!

Порт-ключ, сделанный из простого кожаного шнурка, взлетел в воздух, и монах, поворачивая его то одним боком, то другим, принялся с любопытством рассматривать не известный ему доселе артефакт.

— Угу, — отстраненно буркнул под нос, пытающийся разобраться в лежащей перед ним книге, Малфой. Чары переводчика, вполне пригодные для разговора, как выяснилось, абсолютно не работали при чтении, и Люциус, до ряби в глазах насмотревшийся затейливо начертанных буквиц, со вздохом сожаления отложил бесполезный фолиант в сторону.

Что касается Гермионы, то она занялась основательной уборкой. Ее звонкие "Тергео", казалось, доносились из всех уголков часовни одновременно. Благодаря им полуразрушенное здание, лишившись паутины и пыли, приобрело совершенно другой вид. Последним прозвучало заклинание, отталкивающее от этого места магглов, и Гермиона, заправив за ухо вечно выбивающуюся прядь, с чувством выполненного долга повернулась к невысокому черноволосому мужчине, давая ему возможность продолжить ее начинание. Смуглый, до сих пор не произнесший ни одного слова, человечек, которого прихватил по дороге в старую часовню монах, провел рукой по одной из стен. По камню пробежала рябь, он словно ожил, и стена стала восстанавливаться сама по себе.

— Поразительно... — прошептала Гермиона, завороженно наблюдая за действиями таинственного незнакомца.

Монах фыркнул:

— Ничего особенного. Просто он знает, как улучшить самую обыкновенную вещь. И чтобы при этом она могла понравиться барону.

Гермиона слушала и не понимала, куда он клонит (комнаты, где она побывала, включая покои дочери владельца замка, ни роскошью, ни изысканным дизайном не отличались), пока не заметила, что мастер, практически не прилагавший никаких усилий, начал создавать на камне крошечные завитки.

— Вовсе не обязательно наводить красоту, Юстус! — крикнул ему священник, а тот в ответ лишь повернулся к монаху и нахмурился. Потом показал на стену и, глядя на Гермиону, хмыкнул.

Она с интересом разглядывала это новое в их приключениях лицо, как вдруг почувствовала, что чей-то разум вторгается в ее собственный, да еще и возмущается при этом: "Это же дом Господень! И он заслуживает большего, нежели просто восстановление его стен!"

Беззвучный вопль пропал так же внезапно, как и появился, и Гермиона, внезапно осознав, кому именно он принадлежал, только ахнула и вцепилась в рукав рясы монаха:

— Так он легилимент!

Услышав ее потрясенный возглас, Люциус резко повернул голову и уставился на Юстуса.

— Ну да, говорящий с разумом, — небрежно махнул рукой брат Уэзерби. — Надо же было как-то приспосабливаться к жизни, после того, как ему отрезали язык.

— Магглы отрезали ему язык? — жестко спросил Малфой, буравя монаха пронзительным взглядом. — Но почему?

"Интересно, он спрашивает потому, что и впрямь интересуется этим человеком, или чтобы при случае ткнуть мне в глаза тем, что магглы во все времена были никчемными и отсталыми?" — подумала Гермиона и затаила дыхание в ожидании ответа.

— Это барон приказал, — покачал головой служитель церкви, давая знак Юстусу, чтобы тот продолжал работу. — Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о секретах замка и, уж тем более, о том, каким образом укреплены оборонительные сооружения. А, кроме того, о потайных ходах, по которым барон вместе с семьей в любой момент может покинуть замок, если на то будет необходимость. Война, например, или очередной бунт. Остальных работников убили, но Юстус умеет делать то, что другим неподвластно, и потому ему милостиво сохранили жизнь.

— Ваш барон — варвар, — мрачно усмехнулся Люциус. — А этому нечастному повезло, что его сразу не сожгли на костре, увидев на что он способен.

Услышав слова Малфоя, Гермионе захотелось осадить его каким-нибудь острым замечанием, но, к своему стыду, она не могла не признать правоту подобного заявления. Потому что, так же, как и он, находилась сейчас в том времени, когда вражда между магическим миром и миром простецов только зарождалась, и она отдавала себе отчет в том, что виноваты в этом противостоянии были все-таки магглы. Не начни они гонения на волшебников, возможно, вся дальнейшая история развивалась бы совсем по-иному... Но тут она услышала веселый голос монаха и тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли:

— ...и, значит, если я возьму его в руки, то сразу окажусь в часовне, что стоит на территории замка? — вращая глазами, воодушевленно вопрошал брат Уэзерби, радуясь, как ребенок, что ему выпала возможность прикоснуться к артефакту будущего.

— Конечно, — заверила его Гермиона, наблюдая, как Люциус, применив чары левитации, отправил шнурок на практически незаметный (до того он был мал) выступ на стене часовни. А кроме того, находился он настолько высоко, что казался частью скульптуры ангела, мастерски изваянной безвестным скульптором. Каменный святой, бесстрастно взирающий на молящихся прихожан, скрывал много тайн, а теперь к ним присоединилась и еще одна: сам того не подозревая, из хранителя душ он в один миг превратился в хранителя порт-ключа.

— А сейчас нам нужно пойти в лес и отыскать поваленные деревья, — бодро заявила Гермиона и решительно уперла руки в бока. — Когда они упали, то приняли правильную магическую форму. Поэтому, в процессе колдовства, резонанс от чар трансфигурации не создаст нам никаких помех.

— Что? — озадаченно спросил монах: ему сроду не доводилось слышать подобных слов, какие, по незнанию, он принял за ругательства.

— Я тоже ничего не понял, — подхватил Люциус и, наклонившись к уху брата Уэзерби, что-то ему прошептал.

— Да ну? — фыркнула Гермиона, раздраженная недогадливостью своих спутников. — Неужели ты прогуливал на шестом курсе трансфигурацию, Малфой? Быть того не может!

— Я предпочитал работать с зельями, — приподняв бровь, многозначительно отозвался Люциус.

— Оно и видно! — все больше распаляясь, отрезала Гермиона.

Она хотела добавить к своей тираде еще что-нибудь обидное, но, увидев, как монах с лордом в немом недоумении смотрят на нее, смешалась. Устыдившись собственной несдержанности, девушка часто заморгала, и слегка порозовев, извинилась:

— Простите. Я не знаю, что на меня нашло.

— Мы все сейчас немного не в себе от происходящего, — подходя к ней, успокаивающе произнес монах.

Он подвел ее к сломанным хорам и, починив одну из скамеек, сперва усадил ее, а затем присел сам:

— Если вспомнить историю Иова, дочь моя...

Люциус, глядя на них вздохнул и отвернулся: Гермиона стала часто выходить из себя, и он не мог винить ее за это. Что он мог вменить ей в вину, так это то, что она втянула его в эту историю. Но разозлиться на нее у него не получалось, как он ни старался. Честно говоря, примерив на себя роль маггла, он получил от окружающих столько уважения, сколько ему не довелось увидеть за всю предыдущую жизнь. Так за что ему сердиться на нее? В то время, как монах тихо разговаривал с мисс Грейнджер, Малфой смотрел, как плетет каменное кружево Юстус. Этот невзрачный на вид человечек владел магией. Если бы у него была волшебная палочка и несколько соответствующих тренировок, он мог бы запросто вернуть себе язык, но это знание откроют только спустя несколько сотен лет. А до тех пор, люди, подобные ему, так и не смогут ничего изменить ни в своей жизни, ни в жизни окружающих.

Сколько же магглы потеряли, когда разорвали отношения с волшебным миром...

Малфой внимательно наблюдал за работой Юстуса: если смотреть под правильным углом, складывалось впечатление, будто библейские сюжеты появляются на стене словно вырастая прямо из камня. Люциус никогда раньше не видел ничего подобного. Очевидно, это было забытое искусство, создаваемое внутренним чутьем без использования палочки. Страшно представить, сколько еще подобных вещей было утеряно за ушедшие века.

— Люциус...

Малфой обернулся. На этот раз в голосе Гермионы уже не было слышно ни отвращения, ни высокомерия. Да и взгляд заметно изменился — ее темные глаза смотрели теперь спокойно и доброжелательно. Она вопросительно взглянула в его лицо и тихо проговорила:

— Мне нужна твоя помощь. В поисках подходящих материалов.

— И я с удовольствием помогу тебе, — склонил голову лорд.

Потому что (как бы ни складывались обстоятельства) никто и никогда не смог бы упрекнуть его в плохих манерах.

* * *

— Шлюха!

Тихий шепот за спиной хлестнул сильнее, чем пощечина. Гермиона покраснела до корней волос и до крови прикусила губу, стараясь как можно быстрее пройти мимо стайки хихикающих служанок. Одни из них показывали на нее пальцем, другие просто в открытую насмехались. Мерлин свидетель, до чего же ей хотелось наслать на них если уж не Апис, то хотя бы Обезъяз! Она нервно дернула плечом, и монах, заметив ее жест, успокаивающе пробубнил:

— Не обращай внимания. Слуга, если будет на то воля господина, может спать в передних покоях своего патрона. Поэтому ничего предосудительного ты не совершила. Эти дурочки просто завидуют, ведь хозяевам и в голову не приходит поместить их ближе к своей персоне. Но если тебе это неприятно, ты всегда сможешь остаться на ночлег в маленькой часовне: там полно места, и до замка рукой подать.

— Я подумаю об этом, — отозвалась ворчливо Гермиона и поудобнее перехватила тяжелый, груженый едой, поднос. — Спасибо, что согласился поужинать сегодня с нами.

— Если ты будешь вести себя как благочестивая девица, слухи утихнут быстрее, — посоветовал брат Уэзерби, когда они завернули за угол и скрылись из вида судачащих между собой сплетниц.

Шаркая обутыми в кожаные башмаки ногами по свежему камышу, щедро разостланному по всему замку, он так проникновенно увещевал ее, что Гермиона в конце концов согласилась:

— Наверное, ты прав, — кивнула она и остановилась перед массивной дубовой дверью, украшенной черными железными петлями.

Монах постучал.

— Войдите!

Голос Малфоя, приглушенный толщиной дерева, прозвучал так невнятно, что Гермиона подумала о том, что если бы она пришла сюда одна, то вряд ли смогла беспрепятственно попасть внутрь комнаты: руки ее были заняты, а докричаться до Люциуса стало бы проблемой. На ее счастье, брат Уэзерби распахнул перед ней створку, и она шагнула через порог все еще терзаясь мыслью, как открывают двери слуги, когда приносят что-нибудь.

С каким удовольствием обнаружила она, что в помещении, помимо Малфоя, никого нет: мало того, что ей до одури надоело на людях изображать покорную рабу, заботящуюся о господине, так еще и барон способен был своей нескончаемой болтовней замучить даже мертвого, не говоря уже об окружающих его людях. Владелец замка трещал, как сорока — ему вздумалось пригласить их с Люциусом на верховую прогулку перед ужином. Событие совершенно ничем не примечательное, кроме того, что оно утомило их обоих (особенно когда господин здешних мест принялся в красках расписывать прелести предстоящего поединка) да, непривычная к таким экзерцициям, Гермиона, стараясь не отстать от кавалькады, основательно отбила себе задницу.

А вот Люциус сидел в седле довольно сносно. Верховая езда явно была знакома ему не понаслышке. Он гордо восседал на одолженном вороном жеребце и даже умудрился перепрыгнуть через кустик чертополоха; еще один поступок, который заставил Гермиону разразиться презрительным фырканьем, тщательно замаскированным под чихание.

В итоге, еле передвигавшая ноги девушка вынуждена была обратиться за помощью к монаху, и пока тот накладывал на ее ягодицы исцеляющие заклинания, посоветовал впредь ездить исключительно на осле, в качестве единственного средства передвижения, с которым она могла бы справиться и при этом не подвергнуть риску свое здоровье.

Брат Уэзерби плотно закрыл за собой дверь и запечатал ее своим распятием. Он что-то пробормотал, и воздух в комнате на мгновение сгустился, затем задрожал и подернулся дымчатым маревом.

— Так будет лучше, — пояснил он. — Теперь любой, кто захочет узнать, о чем мы говорим, услышит одни только молитвы.

— И часто ты это делаешь?

Гермиона поставила поднос с едой на темный деревянный стол и с любопытством уставилась на монаха. Судя по тому, как стремительно он залился краской (хотя, казалось, больше покраснеть было уже невозможно), Грейнджер поняла, что зацепила запретную тему и усмехнулась: она давно уже подозревала, что божий человек совсем не так прост, как может показаться на первый взгляд.

— Я послал своему другу в соседний монастырь зашифрованное письмо, — сменил тему монах и, усевшись на стул, спрятал руки в рукава. — Он знает то, чего не знаю я, и, думаю, сможет вам помочь.

— Спасибо, — с чувством сказала Гермиона, возвращая деревянному кольцу форму палочки.

Она взмахнула ею над едой, и из хлеба стали выползать маленькие камешки. Когда все они до одного собрались в кучку на краю стола, Гермиона изменила консистенцию оставшегося хлеба во что-то более узнаваемое и жестом пригласила обоих мужчин присоединиться к трапезе.

— Хвала небесам! — воскликнул Люциус и, покинув свое место у пылающего камина, где он тщетно пытался согреться, присел на второй стул, после чего с аппетитом принялся за еду. — Если б я сломал о камень зуб, мне пришлось бы забить повара до смерти.

— Входишь во вкус феодальной жизни? — презрительно скривилась Гермиона. — А сам не смог бы исправить хлеб?

Люциус растерянно моргнул: ему и в голову не приходило, что для этой цели можно было применить заклинания, какими пользовалась она. И (совсем уж неожиданно!) поймал себя на занятной мысли — что еще, при своих талантах, она может сделать с палочкой? Воображение живо нарисовало ему такую картину, от которой у него даже кончики ушей покраснели, и он тут же заставил себя думать исключительно о еде.

— Что ты с ним сделала? — подозрительно покрутил в пальцах монах кусок хлеба, который, став менее плотным, увеличился в размерах чуть ли не вдвое.

— Привела в более привычный для нас вид, — ответила Гермиона, наводя палочку на маленькую чашку молока и превращая его в масло. После чего выудила из платья полотняный мешочек и высыпала рядом с чашкой соль.

— Где ты ее взяла? — поинтересовался Люциус с набитым ртом, чем до ужаса напомнил ей Рона.

Отгоняя наваждение, она тряхнула головой и принялась намазывать хлеб маслом:

— Рыбу для завтрашнего обеда принесли в корыте с морской водой. Единственное, что мне оставалось сделать, так это отобрать немного жидкости и, используя теорию Гюнтера об удалении веществ, извлечь из нее соль.

Когда Люциус услышал ее ответ, им овладели сразу три чувства одновременно: первое — удивление, второе — восхищение, а третье едва ли поддавалось определению. Даже в животе стало тепло. И он, положа руку на сердце, мог бы признать, что это ощущение не имеет ничего общего с пищей, которую он только что съел.

— Умное решение, — одобрительно качнул он головой. А Гермиона только пожала плечами:

— Ничего сложного. Усовершенствовала, когда училась в магическом колледже. Тебе не нужно знать, для чего.

— Даже спрашивать боюсь, — пробормотал Люциус, снимая крышку с закрытой миски и обнаруживая под ней ароматный ростбиф.

— Что за теория? — весело спросил монах с неподдельным интересом. — И для чего ты ее использовала?

— Нам нельзя открывать тебе секреты будущего, — назидательно проговорила Гермиона, полагая, что этим отвадит его от дальнейших расспросов, но Малфой внезапно возразил ей:

— Почему нельзя? — наколол маленьким ножом, который он взял с подноса, кусок говядины и, с совершенно невинным видом глядя ей в глаза, отправил себе в рот.

— Что?! — чуть не задохнулась от возмущения и неожиданности Грейнджер. — Да все знают, почему! Потому что это изменит будущее! Сломает временные линии! И, как следствие, разрушит мир, принесет хаос и смерть!

— В общем, все как всегда, — беспечно отозвался на ее пламенную речь Люциус и насмешливо добавил:

— Похоже, ты смотришь слишком много маггловских фильмов. Да и кому он сможет рассказать? Разве что, болтуну Юстусу...

Брат Уэзерби прижал ко рту руку, чтобы скрыть усмешку, а Гермиона открыла было рот, чтобы возразить, но потом поняла, что он абсолютно прав. Она надеялась найти здесь подпольный магический мир, но все, что она обнаружила, оказалось небольшими разрозненными группами волшебников, которые, зная о существовании друг друга, по большому счету, не могли бы ничего сказать о том, что происходит на землях, где они проживали.

— В таком случае, — раздраженно сказала Гермиона, — можешь рассказать ему хоть все тайны вселенной, мне все равно.

— А вы их уже узнали?! — выкатив глаза, возбужденно подпрыгнул на стуле монах.

— Нет! — дружно ответили Гермиона с Люциусом и, удивленные таким поразительным совпадением, переглянулись.

Священник разочарованно вздохнул и, протянув руку, взял несколько крупинок соли. Потер их между пальцами, затем лизнул, и одобрительно покачал головой.

— Но вопрос удаления веществ мы все же решили, — заметив его расстроенный вид, поспешно проговорила Гермиона. Задумалась на секунду и, мысленно махнув на все рукой, стала рассказывать ему на каких принципах основана теория Гюнтера.

Слушая, как Гермиона подбирает слова попроще, чтобы монах мог понять то, о чем она говорит, Люциус взял с собой еще один бутерброд и снова вернулся к камину. Девчонка действительно была умной. Во всяком случае, больше, чем он мог бы ожидать от магглорожденной. Не зря Драко злился, что никак не может обогнать ее по учебе.

Он вспомнил о сыне и подумал, что тот оказался круглым дураком, если позволил себе увлечься идеями Темного Лорда. Который, кстати, сам долго не знал истории своего происхождения и при этом стремился к чистоте крови. Драко должен был найти себе девушку и продлить их род. Но...

Карты легли совсем не так, как он предполагал, сетовал про себя Люциус. Войну они проиграли, а Драко каждую ночь трахал Мальчик-Который-Выжил. И, кажется, сын был по-настоящему счастлив. Хотя, может, это он трахал Поттера, а не тот его. Люциус не очень хотел знать подробности, но чувствовал бы себя намного лучше, если б был уверен во втором варианте.

"Мерлинов посох, о чем я только думаю?! Какое это вообще имеет теперь значение, если я уже никогда не увижу моего мальчика?!" — подумал Малфой. При этой мысли у него подступил комок к горлу и защипало в глазах. Он через силу заставил себя откусить от бутерброда и, чтобы отвлечься, стал размышлять о предстоящем турнире.

Хорошим в этой ситуации было то, что он прекрасно ездил верхом: давали о себе знать многолетняя практика загонщика, играющего за команду Слизерина, и конные вылазки на лошадях из конюшен деда. Старик души не чаял в своих питомцах и привил любовь к ним своему внуку. Охота ли, пикник ли — везде, где требовалось умение держаться в седле, Люциус чувствовал себя как дома. А вот плохое заключалось в том, что он давно этим не занимался и утратил сноровку: перескочив сегодня через кусты, он едва не потерял стремена. И еще — у него не было палочки, а это гораздо страшнее, чем заросли чертополоха. Он всерьез намеревался обратиться за помощью к монаху. Возможно, брат Уэзерби смог бы ему помочь. Вот если б он создал для него какой-нибудь амулет, способный управлять потоком магии...

— ...Седло заколдуем чарами устойчивости, доспехи тоже усилим заклинанием. Поэтому, турнир покажется ему увеселительной прогулкой, — вывел его из размышлений звонкий голос Гермионы.

— Значит, никто не сможет причинить ему никакого вреда? — полувопросительно-полуутвердительно проговорил монах.

— Совершенно верно, — усмехнулась Грейнджер. — Разве что, сам свалится под весом снаряжения. При той жизни, что он ведет, это не будет для меня неожиданностью.

— Прошу прощения! — окончательно приходя в себя, взревел со своего места Люциус. — Я, что, похож на калеку? За кого вы меня принимаете?

— Кем бы ты себя не возомнил, тебе все равно далеко до тех, с кем ты будешь сражаться! — расхохоталась Гермиона. — Ты хоть знаешь, с кем тебе предстоит скрестить копья?

Она могла и не говорить об этом: Малфой и в самом деле видел людей, указанных в списках поединщиков. Несмотря на то, что все они были заметно ниже его ростом, они были моложе, крепче и выносливее. Не говоря уже о том, что они занимались этим всю свою жизнь, а он нет. И все же, фамильная гордость взяла верх: Люциус уже открыл рот, чтобы высказать что именно он думает о ее сомнениях, как Гермиона одним махом пресекла все его начинания:

— На поединках, подобных этому, обычно отстаивают честь и ищут славы, а не позорятся, — насмешливо фыркнула она и, повернувшись к монаху, уже серьезно добавила:

— Поэтому, думаю, начать стоит с седла...