О капусте и королях (гет)

Гермиона Грейнджер стояла над глухо булькающим котлом и осторожно помешивала в нем длинной стеклянной ложкой. Ее каштановые, вьющиеся волосы, напитавшись кислотных испарений (исходивших от совершенно неаппетитного на вид варева), с каждой минутой становились все более растрепанными и торчали в разные стороны. Случайно поймав свое отражение в до блеска начищенной жаровне, она вдруг вспомнила школьное прозвище: "воронье гнездо" и невесело усмехнулась — похоже, с такой работой, какой она сейчас занималась, от ее густой шевелюры скоро ничего не останется. Но тут же воспряла духом: сегодня наконец у нее появится помощник и шансы на то, что опыты увенчаются успехом, теперь увеличиваются как минимум вдвое. А значит, ее многострадальным волосам уже ничто не станет угрожать. Гермиона с благодарностью подумала о неизвестном, который с минуты на минуту должен был прийти, и в очередной раз нетерпеливо взглянула на часы. Месяцами умоляла она Шеклболта прислать ей хоть кого-нибудь на подмогу, но всякий раз ответ оставался неизменным: "Сейчас не получится, Гермиона. Разве что в следующем квартале".

Но кварталы проходили один за другим, а ассистента все не было. Не удивительно, что отправленный мисс Грейнджер отчет за прошлый месяц, по результатам эксперимента оставлял желать лучшего. Возможно, это и стало причиной того, что чиновники из Министерства переменили решение и откликнулись на ее просьбу. И хотя Гермиона не знала этого наверняка, однако подозревала, что дело обстояло именно так. Но каковы бы ни были мотивы, письмо, запечатанное хорошо знакомым ей гербом, сообщало: сегодня придет человек, который станет выполнять все ее поручения. Вот почему с легким сердцем она сейчас порхала по лаборатории — даже если зелье, способное изменить ход времени, и успело надоесть ей до последней степени, всегда приятно сознавать, что утомительная работа, которой ты так долго занимался, отныне будет поделена надвое.

Ход радужных мыслей Гермионы прервал звук колокольчика, висящего над массивной входной дверью. Она вздрогнула от неожиданности и повернула голову.

"Не знаю, кому там приспичило колдовать, — подумала с неудовольствием, — но этот человек совершенно несведущ в зельеварении".

Она изо всех сил старалась подавить растущее раздражение: хронозелья всегда отличались особой чувствительностью, и любое магическое вмешательство в процесс их приготовления могло совершенно непредсказуемо изменить результат.

Гермиона поежилась: неужели так долго ожидаемый человек окажется всего лишь криворуким растяпой? Полная нехороших предчувствий, вынула из варева ложку и осторожно попыталась положить ее на стол, как вдруг рука дрогнула, и черенок громко стукнул о край глиняной миски. Девушка зажмурилась так, словно ожидала взрыва. Но вокруг стояла все такая же тишина, как и прежде, нарушаемая только тихим бульканьем, доносящимся из котла.

Гермиона вихрем пронеслась по лаборатории и, отодвинув засов, потянула тяжелую ручку на себя. Дверь распахнулась, и она лицом к лицу столкнулась с Люциусом Малфоем, рассматривающим дверной проем с таким видом, будто в жизни не видел ничего подобного. Тот перевел взгляд на растерявшуюся хозяйку лаборатории, надменно скривил губы и чопорно поклонился.

— Чем могу помочь, мистер Малфой? — разочарованно осведомилась Гермиона, мысленно умоляя небеса только об одном: "О, боги! Только не он! Пожалуйста, пусть это будет не он..."

— Ничем, — входя, просто ответил Люциус. — А вот с вашей дверью явно что-то не так.

"Что-то не так... Что-то не так?!" — возмутилась про себя Гермиона, и с языка бездумно сорвалось:

— Она зачарована от любого магического воздействия, вздорный вы мерзавец! И, кстати, что вы тут забыли, что вламываетесь сюда во время проведения опыта?

Разумеется, "вздорный мерзавец" довольно чувствительно стегнул по самолюбию Малфоя, но, вместо того, чтобы спорить, он только стиснул зубы и медленно процедил:

— По распоряжению Министерства, в рамках общественных работ, я назначен вашим ассистентом.

Гермиона уже открыла было рот, чтобы нагрубить (а еще лучше, нахамить), но тут же захлопнула его, так и не произнеся ни слова. Глубоко вздохнула и, обхватив себя руками, попыталась успокоиться.

"В прошлом году человек потерял жену. Узнал, что его единственный сын — гей (обрывая тем самым линию рода под корень). И, ко всем прелестям: вместо того, чтобы вести спокойную жизнь рантье, вынужден искать себе средства к существованию (потому что, спустя десять лет после окончания войны, его денежные счета все еще заморожены)... М-да... Пожалуй, ему можно только посочувствовать, но не набрасываться на него с порога".

Гермиона еще раз вздохнула и натянуто проговорила:

— Зелья, над которыми нам предстоит работать, очень капризны. Поэтому никто не должен открывать двери используя магию. Это понятно?

Малфой кивнул. К ее удивлению, он перестал кривить губы и выглядел сейчас как человек, который тщательно пытается скрыть внезапно вспыхнувший интерес.

— Над чем вы работаете? — спросил он, оглядывая многочисленные колбы и реторты, выстроившиеся на большом дубовом столе.

— Хронозелья. Те, что могут изменять пространственно-временной континуум.

Гермиона так резко развернулась на каблуках, что собранные в высокий хвост волосы хлестнули ее по плечу. Она снова подошла к котлу, в котором только что перемешивала булькающее зелье, и пояснила:

— Министерство наконец решило заняться хроноворотами, пришедшими в негодность после одного... неприятного случая.

Люциус бросил на нее острый взгляд — несомненно, понял, что именно она имела в виду: он тоже был тогда там. Только на другой стороне.

— Неприятный случай... — эхом отозвался он. — Вот именно.

Глядя в его холодные глаза, Гермионе на секунду показалось, что она снова видит перед собой того Люциуса, которым он был когда-то и... пожала плечами: его испепеляющие взгляды и королевские позы могли испугать ребенка, которым она тогда была, но уж никак не мастера зелий и специалиста по экспериментальной магии, каким она стала сейчас. Нынешняя, тридцатилетняя Гермиона, уже не чувствовала никакого страха перед людьми, подобными Малфою. Одно только глухое раздражение, не больше.

— Знаете, что такое "Теория манипулирования"? — спросила отрывисто.

— Конечно. В конце концов, Северус был моим лучшим другом, — совершенно безэмоционально откликнулся тот.

— Хорошо, — кивнула Гермиона, злясь на себя за внезапно нахлынувшее чувство вины перед Снейпом: если бы в свое время они знали о нем то, что открылось после его смерти, возможно, все было бы совершенно по-другому. Отгоняя непрошенные размышления, она тряхнула головой и, собравшись с мыслями, протянула Малфою чистую ложку.

— Тогда принимайтесь за работу.

Люциус приподнял бровь и, взяв инструмент, сдержанно поинтересовался:

— В таком случае, может, позволите сперва снять верхнюю одежду? Откровенно говоря, мне совсем не хочется ее испортить.

— Как хотите. Я должна кое-что проверить. Если понадоблюсь, то меня можно будет найти в том углу, — сделав неопределенный жест, равнодушно бросила Гермиона. И с этими словами прошагала к высокой стопке довольно потрепанных фолиантов, лежащих на видавшем виды столе в дальнем углу лаборатории.

Люциус снял мантию и остался в черных, сшитых на заказ, брюках, белоснежной сорочке и черном шелковом жилете. Засучил рукава и, борясь с накатившей ностальгией, припомнил, как много лет назад делал точно так же, когда они с Северусом собирались варить зелья. В той, прежней жизни...

Но тут краем глаза уловил, что грязнокровка, скрываясь за грудами книг, как за бруствером, исподтишка таращится на него, и вся меланхолия развеялась в один миг. Мало того, что эта несносная особа слишком много о себе вообразила, она еще и глазеет на него самым нахальным образом. Будто он грюмошмель какой-то, обретший способность передвигаться на двух ногах и наделенный даром речи. Ему захотелось рявкнуть на нее так, чтобы раз и навсегда поставить на место, но тут же вспомнилось, что от результатов его работы зависит слишком многое, и сдержался.

Обладая недюжинным умом, Люциус почему-то всегда принимал неправильные решения: выбрал не ту сторону в последней войне (и теперь расплачивался за это всей своей жизнью), жена умерла, сын оказался педиком и трахался сейчас с Мальчиком-который-выжил. Что же касалось его самого, то он прозябал в Министерстве, не принося ни пользы, ни вреда, в то время как жизнь благополучно проходила мимо. Единственным утешением Малфою осталось только то, что Драко не пришлось расплачиваться за грехи отца, как он опасался когда-то. Что ж, и на том спасибо. Иначе смысла в его существовании не стало бы вовсе.

Люциус в очередной раз окунул ложку во вверенное ему зелье. Оно казалось скорее вязким, чем густым, но, похоже, Грейнджер знала, что делает. Не зря Драко время от времени упоминал о выскочке-грязнокровке, вечно опережающей его по всем предметам, а ведь, что ни говори, сын отличался в школе завидными успехами.

Малфой старательно мешал варево. По часовой стрелке, останавливаясь после каждого третьего вращения ровно на пять секунд. У испарения из котла, похоже, были личные счеты со всеми на свете волосами, потому что буквально через четверть часа работы Люциус обратил внимание на кончики своих и от увиденного чуть не взбесился: из прямых и шелковистых они стали волнистыми, а местами закручивались мягкими спиралями, делая его до ужаса похожим на автопортрет Дюрера.

"Еще немного, и я буду прямо-таки неотличим от Грейнджер", — зло подумал он, но тут злополучное зелье приняло светло-оранжевый оттенок, и он окликнул Гермиону, чтобы она дала ему следующие указания.

Как бы не была ему неприятна эта неуемная дамочка, но она, если разобраться, никогда не делала ничего плохого ему лично: не набрасывалась на него с кулаками, не называла его сына "голубком" и не оскорбляла их родовое имя. А это, в глазах Люциуса, дорогого стоило. Да и задание оказалось не таким уж удручающим, как он ожидал (за исключением романтических локонов, возникших по вине химических реакций, бурлящих в котле). Поэтому у него не было ни одной причины испортить то, что она начала до его прихода.

— Оно не должно становиться оранжевым, — в отчаянии захлопнула книгу Гермиона. — Что, скажите на милость, вы натворили?

— Я все сделал правильно, — сухо отозвался Люциус. — Потому что уже работал с подобными зельями. На седьмом курсе. И хорошо знаком с принципами его приготовления.

— Вы с ним работали? — удивилась Гермиона.

— А почему нет? Знаете, я ведь тоже мастер зелий, вообще-то, — не смог сдержать ухмылку Малфой.

— Да ну? — специалист по экспериментальной магии все так же внимательно наблюдала за лопающимися на поверхности зелья пузырями и с каждой минутой все больше мрачнела. — Как это?

— Все просто, — нарочито небрежно ответил Люциус. — Сперва в Хогвартсе. Потом практиковался дома. А если мне составлял компанию Северус, эликсиры и прочие снадобья получались не просто поразительными, они были уникальными в своем роде. Правда, после женитьбы я перестал ими заниматься.

У него комок к горлу подкатил, когда он вспомнил, как хороша была Нарци в день свадьбы, и он с трудом заставил себя не думать об этом. К своему замешательству, недавно он обнаружил, что даже самые незначительные вещи ни с того ни с сего могут довести его до слез. Он дико скучал по Нарциссе. Дни проходили за днями, а боль не только не утихала, а становилась все острее. Но, сказал он себе тогда, если ты хочешь сохранить чувство собственного достоинства, не стоит публично рвать на себе волосы.

Люциус посмотрел на Гермиону пустыми глазами и отвернулся.

Та все так же хранила молчание. Хотя его взгляд сказал ей обо всем без слов. Точно такой же она видела у Драко, когда, по трагической случайности, во время домашней игры в квиддич, погибла его мать — он считал себя виновным в ее смерти. И никакие попытки переубедить его не возымели должного эффекта.

Когда Гарри сказал ей, что он гей, Гермиона не просто удивилась, она была ошеломлена. Но еще больше ее поразила новость, с кем именно он встречается. Единственное, о чем попросил ее лучший друг, так это сохранить в тайне все услышанное. Она выполнила данное ему обещание и до сих пор не имела понятия, в курсе ли отец Драко этих отношений. Вот почему она сейчас не могла даже посочувствовать Малфою: не стоило поднимать эту тему при разговоре с ним без разрешения Поттера. Но, отметила про себя Гермиона, судя по тому, что Драко все еще жив (а он клялся, что родитель убьет его, если узнает о них с Гарри), о своем выборе отцу он так ничего и не рассказал.

"Я не видела их почти месяц, — грустно подумала она. — Надо бы позвонить Гарри и договориться о совместном ужине. Когда только?.. Ведь бесконечные опыты времени на личную жизнь мне практически не оставили..."

Тут она опустила ложку в зелье и нахмурилась:

— Похоже, оно безнадежно испорчено.

Закрыла глаза и устало помассировала двумя пальцами переносицу.

А Люциус, довольный уже тем, что она не стала винить его за погубленное зелье, просто пожал плечами:

— Это был сложный проект?

Гермиона покачала головой:

— Я лишь хотела проверить, не сможем ли мы прийти к требуемому результату при помощи этого состава. И в очередной раз убедилась, что не сможем. Но ведь до сегодняшнего дня все шло хорошо! — стукнула она кулачком о ладонь. — Неделя подготовки низзлу под хвост!

Недовольным ворчанием она донельзя напомнила Люциусу Северуса, когда тот (страшно даже представить, как давно это было!) попытался сварить свое первое Оборотное. Малфой с трудом подавил смешок. Все-таки следовало лучше контролировать эмоции: не годится ему плакать (или хихикать) на людях. Особенно потому, что кое-кто все еще пытался найти причину, по которой можно было бы упечь столь сомнительную личность, как лорд Малфой, куда-нибудь подальше. И лучше всего — на как можно больший срок. А с человеком, чьи нервы порядком расшатаны, сделать это проще простого.

— Но... может быть?.. — начал Люциус и тут же остановился на полуслове: в самом центре апельсиново-оранжевого варева стали появляться странные синие пузырьки.

— Такое должно происходить?

Гермиона заглянула в котел и от изумления округлила глаза:

— Нет, — задумчиво протянула она и схватила с ближайшего стола длинную стеклянную пипетку. Опустила один ее конец прямо в гущу пузырей и, зажав пальцем другой, вытащила из зелья часть содержимого. Из места прокола тут же потекла алая жидкость, чем немало озадачила Малфоя.

— Откровенно говоря, никогда не видел ничего подобного, — потрясенно выдохнул он.

— Удивительно, — казалось, Гермиона поражена не меньше его. Настолько, что напрочь забыла рассердиться на столь плачевный исход эксперимента. — Интересно, что могут означать такие интенсивные цвета?..

И, словно отвечая на ее вопрос, в центре котла полыхнула настолько яркая вспышка, что оба на мгновение ослепли. Люциус инстинктивно схватил Гермиону за руку, и не успел еще толком оттащить ее подальше, как прогремел взрыв.

* * *

Гермиона спала. И снился ей совершенно фантастический сон, в котором она танцевала с водяным драконом на крыше китайской пагоды. Дракон неуклюже мотал головой, и при каждом па с его морды срывались капли воды. Гермиона погрозила ему пальцем и... проснулась. Даже не открывая глаз, она чувствовала, как вода действительно капает на лицо, но никак не могла взять в толк — почему. Благодаря простым бытовым чарам, крыша в ее доме не могла прохудиться, даже если б в нее влетела молния, а погода, по-настоящему осенняя, не располагала к тому, чтобы держать окна распахнутыми настежь. Провела рукой по краю постели и ощутила под странно ноющими пальцами только траву и грязь.

Гермиона нахмурилась и открыла глаза, но, охнув, тут же смежила веки: свет оказался настолько ярким, что, казалось, выжигал мозг. Болело все тело, даже дышать было больно. Она застонала и тут же услышала, как рядом зашевелился кто-то еще. Тогда она вытянула руку в сторону источника звука. Глубоко вздохнула, и, на удивление, боль стала отступать. А в следующий момент чьи-то холодные пальцы прикоснулись к ее собственным и крепко их сжали.

— Цисси?

Хриплый, но в то же время знакомый, голос отдернул завесу перед ее разбитым разумом и внезапно Гермиона вспомнила, что произошло: вот Малфой стискивает ее руку и не успевает укрыть за своей спиной, как котел взрывается. Судя по тому, что она цела и практически невредима, основной удар принял на себя ее защитник. Но где они очутились, и как далеко их забросило, этого она не знала. Как не знала и того, насколько пострадал Люциус.

Превозмогая боль, Гермиона заставила себя открыть глаза и осмотреться. Насколько хватало взгляда, вокруг не наблюдалось никакого жилья. Неподалеку вилась дорога, напоминавшая собой грязное месиво, и виднелось несколько голых деревьев. Малфой обнаружился здесь же — неудобно подвернув под себя ногу, лежал на голой земле, а рядом с ним темнели обломки его волшебной палочки. Рана на лбу все еще кровоточила, и девушка всерьез обеспокоилась о его состоянии. Она испуганно схватилась за карман мантии и облегченно перевела дух: слава богам, ее палочка осталась целой и невредимой. Хорошо все-таки, что когда-то она натолкнулась на чары незримого расширения, благодаря которым ее карманы казались пустыми и в то же время под завязку набитыми всякой всячиной.

Все еще морщась и охая от боли, Гермиона подобралась поближе к лежащему в беспамятстве Малфою и первым делом осмотрела рану. Порез оказался неглубоким, и она без труда залечила его. Потом прошлась по телу незадачливого ассистента диагностическими чарами и снова вознесла хвалу неведомым богам: хоть ему и крепко досталось, никаких серьезных повреждений он не получил, отделавшись ушибами да ссадинами. Она изобразила простенькое исцеляющее заклинание, и когда Люциус распахнул глаза, Гермиона могла бы поклясться, что еще ни разу не видела в их серой глубине такого изумления.

— А... что произошло? — не делая никаких попыток подняться, невнятно спросил Малфой.

— Что-то пошло не так, — быстро осмотрелась по сторонам Гермиона. — И я не имею ни малейшего понятия, где мы сейчас можем находиться.

Она с жалостью наблюдала за его неуклюжими попытками принять сидячее положение, но помочь ничем не могла — в голове то и дело гудело и звенело на все лады. В конце концов, так и не справившись с этой задачей, Люциус снова улегся на землю.

— Я тоже, — пробормотал он, все еще нетвердой рукой убирая со лба влажные волосы: похоже, дождь и не думал прекращаться.

Вот тут Гермиона запаниковала. До тех пор пока их местоположение не прояснится, им нужно было хоть какое-то убежище. Кто знает, где они оказались и какие люди здесь живут. Ей сразу вспомнились дни войны, когда она, вместе с Роном и Гарри, скрывалась по лесам. "Вот уж никогда бы не подумала, что эти навыки мне снова пригодятся", — невесело подумалось ей и, засучив рукава, истинная гриффиндорка принялась за дело. Сперва наколдовала себе немудреный нож и, ловко орудуя коротким, но широким лезвием, соорудила из упавших веток некое подобие укрытия, после чего обезопасила импровизированный бивуак охранными заклинаниями. На тот случай, если они попали в немагическую часть страны. Теперь, даже если на них наткнутся магглы, они не увидят ничего подозрительного.

Настроение Гермионы оставляло желать лучшего, но, тем не менее, она мягко коснулась плеча Люциуса. Пусть он ей неприятен, но он не виноват в том, что вызывает у нее подобные чувства. Да еще и Гарри с Драко... Ей следовало быть повежливей хотя бы ради них. Поэтому она, скрепя сердце, помогла ему перебраться в шалаш. Оба настолько перепачкались грязью, что лохмотья, в которые превратилась их одежда, не выдерживали уже никакой критики. Пришлось снова воспользоваться палочкой. Один из валявшихся под ногами камней Гермиона превратила в старый плащ и, свернув его, положила Люциусу под голову вместо подушки. Еще один камень стал коричневым мешком с веревочными завязками, а третий пошел на нужды самой Гермионы: она создала еще один плащ и, вздрагивая от холода, поплотнее закуталась в мягкую ткань. Потом прижалась спиной к телу так и не проронившего ни слова Малфоя, набросила согревающие чары и, ощутив, как по телу разливается уютное тепло, провалилась в тревожный сон.

Люциус проснулся на рассвете и, стараясь лишний раз не двигаться, чтобы не разбудить Гермиону, мысленно перебирал в памяти события вчерашнего дня. Не сказать, что его расстроило само происшествие, но последствия в виде сломанной палочки наводили на грустные мысли: если б не Грейнджер, их пребывание здесь могло окончиться, не успев начаться. Девчонка действительно заслуживала всяческих похвал. Орудуя грамотно и толково, быстро соорудила им укрытие для ночлега. Да еще и залечила все его ссадины. Так что, открыв глаза, Малфой обнаружил себя практически настолько же здоровым, как и в тот момент, когда переступил порог министерской лаборатории. Только голова все еще немного кружилась.

Он уже собирался вставать, чтобы осмотреть местность и попытаться выяснить, в какую из частей света их занесло, как вдруг снаружи раздался размеренный стук копыт. Люциус прислушался. Так и есть — неподалеку от их шалаша фыркали лошади. Он резко сел на импровизированном ложе и потянулся за волшебной палочкой Грейнджер, которая лежала рядом с ее "подушкой". На счету каждая секунда, и вопросы щепетильности, равно как и сделки с собственной совестью, решать было некогда.

Малфой высунул голову из укрытия и прищурился, вглядываясь в рваные клочья тумана. Слух его не подвел: по грязной дороге и впрямь передвигались люди. Одни из них ехали верхом, другие шли пешком. В одежде, присущей раннему Средневековью. Люциус в сердцах выругался и быстро трансформировал их с Гермионой лохмотья во что-то более подходящее, хотя и такое же изорванное. За этим немудреным действием и застала его распахнувшая глаза Грейнджер. Увидев своего спутника в рубашке и трико, да еще и направившего на нее ее же собственную палочку, у нее дар речи пропал от неожиданности. А тот, заметив ее недоумение, скупо пояснил:

— Мы в Средневековье. До Ренессанса еще пара веков.

— Прекрасно, — сокрушенно вздохнула Гермиона и только тут обратила внимание на одежду, что ей наколдовал Люциус. Ею оказалось синее платье свободного кроя и сомнительной чистоты; настолько изодранное, что служило скорее не для того, чтобы скрыть, а наоборот, показать прелести своей хозяйки. И это настолько ее возмутило, что, издав негодующий возглас, она поскорее прикрылась плащом и вопросительно уставилась на Малфоя.

— Я скажу им, что на тебя напали разбойники, — быстро ответил тот, стараясь не замечать ее недовольного лица.

— Конечно, нет! — запальчиво воскликнула девушка.

— Конечно, да! — рассердился Люциус. — Так они быстрее поверят в то, что я лорд, путешествующий со служанкой.

На этих словах она поморщилась.

— Если они увидят, как я расстроен из-за тебя, точнее, из-за того, что на тебя напали, — быстро поправился он, — то решат, ты — моя внебрачная дочь, и тогда я уже не смогу гарантировать, что они не захотят воспользоваться тобой еще раз. С одной только разницей, что в этом случае все будет происходить всерьез.

Гермиона побледнела.

— Если только ты не хочешь (в познавательных целях, разумеется) пережить средневековое групповое изнасилование и на практике исследовать заболевания, передающиеся половым путем, — угрожающе закончил Люциус.

— Но почему именно служанка? — как только к ней вернулось самообладание, снова бросилась в атаку эта настырная особа. — У тебя может быть жена, дочь, двоюродная сестра, наконец. Они не станут посягать на твою родственницу, так почему я должная изображать прислугу?

— Сведения легче собирать с обеих сторон, — поджал губы Малфой, которому эти перепирательства начинали действовать на нервы. — У тебя, в отличие от меня, есть палочка. Будучи прислугой, ты можешь свободно передвигаться по замку. Это во-первых. А во-вторых, ты знаешь, что именно нужно сделать, чтобы отыскать следы магического сообщества. Оно сейчас очень надежно скрыто от глаз магглов и найти его будет нелегко.

Гермионе страшно захотелось бросить ему в лицо какое-нибудь оскорбление, но она сдержалась. Только потому, что унизив ее и не зная, что делать дальше, он сознался в собственном бессилии и скудоумии. Внутри нее клокотала такая ярость, что еще немного и она выплеснулась бы потоком стихийной магии.

— А почему ты вообще хочешь представиться дворянином? — возмущенно вопросила она, буравя Люциуса злым взглядом.

— Да потому, что я — Малфой! — прошипел тот. — Вот почему.

Гермиона фыркнула и закатила глаза.

Однако, наблюдавший в просвет между ветками за приближающейся процессией лорд никак не отреагировал на эту игру мимики. И только когда всадники подъехали ближе, подал голос:

— А теперь прими удрученный вид. Но только без слез — с женщинами низкого происхождения подобные вещи часто случались.

Пылающая от гнева Гермиона ничего не сказала. Надо же было попасть именно в эти жуткие времена! От отчаяния и неспособности хоть что-то изменить отважная гриффиндорка расплакалась. Но, надо отдать должное, в словах Люциуса имелся смысл: будучи знатным сеньором, он, по крайней мере, не станет путаться у нее под ногами.

Между тем Малфой окликнул проезжавших. Отряд остановился и вот тут ей по-настоящему стало страшно. По телу пробежала нервная дрожь. Срочно нужно было занять себя чем-то. Поэтому, путаясь в длинном платье и спотыкаясь на каждом шагу, она стала собирать валяющиеся вещи. Но пока увязывала плащ в мешок, вдруг заметила, как Люциус провел ее палочкой над своей головой. Губы его беззвучно шевелились, и Гермиона поняла, что он плетет невербальное заклинание, последнее магическое действие, которое он сейчас мог себе позволить, пока не видит никто из посторонних. Закончив, он мельком глянул в ее бледное и осунувшееся лицо и повторил то же самое заклинание уже над ней. Сперва она не почувствовала никакой разницы, но внезапно обнаружила, что тарабарщина, на которой изъяснялись люди снаружи, стала складываться в привычные слова.

Чары переводчика.

К ее удивлению, перед тем как выйти к незнакомцам, Малфой бросил ей палочку и прошептал:

— Спрячь.

Гермиона осталась одна в укрытии. Обежала взглядом нехитрые пожитки, прикидывая, где бы пристроить их единственный ключ к спасению, и тут ее осенило: она быстро наколдовала карман с изнанки платья, куда и спрятала бесценный артефакт. Едва она закончила, до слуха ее донеслось, как спешиваются всадники, гремит громоздкая упряжь и ступают по чавкающей грязи тяжелые сапоги.

Она высунула голову из шалаша и изумленно уставилась на людей, стоящих перед Люциусом на коленях.

Невысокие, коренастые мужчины, с ног до головы покрытые грязью и одетые в легкие ржавые кольчуги, выглядели точь-в-точь как массовка из маггловских исторических сериалов, которые мисс Грейнджер иногда смотрела, чтобы скоротать одинокий вечер. Из-под тонких металлических шлемов торчали давно немытые и нечесаные волосы, а рубашки, явно нуждающиеся в стирке, поражали разнообразием оттенков. Одинаковым был только цвет трико — темно-красный.

Глядя на простершихся ниц магглов, Люциус уже собирался, по обыкновению, скривиться, но, спохватившись, милостиво кивнул и велел им подняться.

Гермиона, с присущим ей любопытством, во все глаза разглядывала экипировку прибывших, пока не услышала, как вдохновенно сочиняет на ходу Малфой легенду об их бедственном положении. Правда, на словах "разбойники, напавшие на нас, использовали ее самым варварским образом", ее передернуло, но пришлось проглотить и это. После подобного заявления мужчины взглянули на нее более плотоядно, но, казалось, они слишком благоговели перед этим неизвестным господином, чтобы позволить себе нечто большее, чем просто взгляд. Новоявленная служанка тяжело вздохнула. "Что ж, во всяком случае, мне сегодня не придется изменять им память, и на том спасибо", — подумала она, наблюдая, как маленький человечек подобострастно кланяется Люциусу:

— Конечно, сэр. Мы сей же час отвезем вас во владения барона, сэр.

Гермиона нахмурилась. Похоже, чары переводчика не отличались совершенством, а она так надеялась, что древний маггловский язык хоть немного похож на современный...

Люциусу тем временем подвели одну из лошадей, и тот же коротышка держал ему стремя, пока Малфой усаживался в седло. Что касается самой Гермионы, то мальчишка лет пятнадцати, с соломенными волосами и большими темными глазами, помог ей выбраться из укрытия и хорошенько закутал в плащ, после чего отвел к невысокой крепенькой кобылке.

— Не бойтесь Бесс, мисс. Она кротка, как ягненок, — успокоил ее спутник, помог ей сесть верхом и, подхватив лошадь под уздцы, зашагал рядом.

Гермиона украдкой оглянулась на убежище, которое вчера так старательно строила: обломки палочки Люциуса так и остались лежать в грязи, напоминая собой всего лишь пару сломанных веток.

* * *

Замок, куда их привезли оказался небольшим, выложенным из серого камня, строением. И здесь незадачливых путешественников во времени разделили — Гермиону провезли через неприметный вход для слуг с восточной стороны, а коня Люциуса повели через крепостной вал. Единственное, что он успел напоследок сделать, так это бросить на нее пытливый взгляд, после чего отряд скрылся из ее поля зрения, и она осталась одна. Правда, ненадолго: рыженькая девчушка лет десяти, расторопная и юркая, как выдра, отвела ее в купальню, с ванной, наполненной теплой водой. На трехногом деревянном табурете уже поджидало чистое платье и кусок небеленого льняного полотна, чтобы вытереться. Гермиона кивком поблагодарила провожатую и, когда та ушла, осмотрелась.

"Интересно, как часто пользуются этой комнатой? Похоже, у здешних обитателей мытье не входит в перечень ежедневных занятий. Не хватает мне только набраться вшей за шестьсот лет до своего рождения", — уныло подумала она, стянула с себя вконец расползающиеся лохмотья и вздрогнула: несмотря на струйки пара, поднимающиеся от воды, камень, из которого была выложена купальня, оставался холодным.

Воровато глянув на плотно закрытую дверь, Гермиона вытащила из потайного кармана палочку. Если бы девчонка забрала ее вместе с одеждой, это могло привести к нешуточным последствиям. Ей следовало спрятать ее сейчас, чтобы потом не быть застигнутой за наведением чар.

Самая умная ведьма своего поколения наморщила нос и задумалась. Был один вариант. И хотя заклинание считалось экспериментальным, но рискнуть все же стоило. Она положила палочку поперек ладони и сконцентрировалась. Под ее взглядом дерево начало сгибаться, съеживаться, и свернулось в простое деревянное кольцо. Девушка победно улыбнулась. Теперь оставалось только проверить на практике, насколько все прошло успешно и сохранила ли вещица свои свойства. Волшебница надела кольцо на палец и резко махнула рукой в сторону ванны. Пальцы сперва немного покалывало, но в следующий момент из него (сжигая попутно кожу) выстрелила магия — заклинание нагрева удалось. Хотя и столь плачевным образом.

Вода, конечно, стала еще горячей, а Гермиона, почувствовав боль, чуть не закричала и спешно наложила на покрытые волдырями пальцы исцеляющие чары. Зато теперь она точно знала, что лучше этого больше не делать.

Скользнув в воду, она с наслаждением отскребла с тела грязь и сажу. Тщательно вымыла волосы и недобрым словом помянула Мордреда, вспомнив, что у нее нет расчески, чтобы распутать непослушные кудри. Выход оставался только один: радуясь, что все еще влажные пряди достаточно длинны, она заплела их в немудреную косу. И в этом тоже было свое преимущество — когда они высохнут, то уже не будут такими пышными и непослушными.

Каменный пол неприятно холодил ноги, и Гермиона поджала ступни. Кажется, об обуви для нее никто не озаботился, а она обрадовалась бы сейчас даже египетским сандалиям, хотя тут, судя по обилию нечистот и грязи, и резиновых сапог было бы недостаточно.

Она взяла со стула оставленное для нее платье и еще не успела толком в него влезть, как в дверь постучали. Гермиона вздрогнула. Она, конечно, понимала, что не может вечно оставаться в купальне, но все же надеялась, что у нее будет еще хоть немного времени, чтобы собраться с мыслями.

— Могу ли я войти, моя милая? — услышала она чей-то приглушенный, но очень знакомый голос.

Теряясь в догадках, Гермиона подозрительно посмотрела на дверь и нахмурилась.

— Кто там? — завязывая последние тесемки, спросила раздраженно.

Она никак не могла вспомнить, кому из ее окружения принадлежал этот спокойный, дружелюбный бас, а то, что был знаком, она не сомневалась.

— Мое имя брат Уэзерби, — снова донеслось из-за двери. — За мной послали, как только стало известно, что разбойники надругались над тобой.

От подобного заявления у Гермионы челюсть отвисла. Она резко распахнула тяжелую створку и увидела говорившего — пухлого человека в монашеском одеянии, лет сорока с небольшим. Тонзуру, сиявшую при скудном освещении гладкостью яичной скорлупы, обрамляли темно-каштановые волосы. Но более всего ее поразило лицо. Полное жизни, с румяными щеками и морщинками в уголках глаз, какие обычно бывают у людей, любящих хорошо посмеяться. Сейчас в этих живых и подвижных глазах плескалось беспокойство, и Гермиону как гром поразил: она действительно его знала.

— Не может быть, — прошептала, запинаясь, волшебница. — Это, что, шутка?

И упала в обморок.

* * *

— Боюсь, потрясение оказалось слишком велико.

Низкий голос, произнесший эту фразу, практически потерялся на фоне звука шагов и перешептываний, какими комната была переполнена. Похоже, посмотреть на страдалицу хотелось очень многим, и Гермиона решила не подавать вида, что давно уже пришла в себя.

— Сожалею, сэр, что сей прискорбный случай произошел в наших владениях, — вторил другой, настолько высокий по тембру, что напоминал скрежет железа по стеклу. — Но уверен, что она скоро поправится.

Волшебница с трудом сдержалась, чтобы не вспылить. Этот скрипучий тип беспокоился вовсе не о ее состоянии здоровья, а о возможных последствиях, которые могли угрожать местной политике.

— Сейчас смутные времена, — как ни странно, но интонация Люциуса ничуть не изменилась. Наоборот, ей даже показалось, что здесь он ощущает себя так, словно попал в родную стихию. — Никто не может чувствовать себя в безопасности.

Ценой неимоверных усилий Гермиона постаралась не закатить глаза. Она нисколько не ошиблась: Малфой и в самом деле получал удовольствие, играя в развернувшейся драме отведенную ему роль.

— Пожалуй, — согласился первый. — Но с одним вы не сможете не согласиться — после перенесенных страданий ей и вправду нужен хороший отдых.

— Я останусь с ней, — ответил Люциус. — Когда она проснется и я окажусь рядом, ей будет намного спокойнее.

— Разумеется, — снова заскрипел второй. — Мы оставим вас здесь, сэр. Надеемся увидеть вас за обедом.

Вслед за прозвучавшими словами послышались шаги выходящих из комнаты людей, после чего дверь за ними тяжело закрылась.

— Можешь открыть глаза. Я знаю, что ты не спишь.

Гермиона удивленно вскинула ресницы:

— Как ты догадался?

— У тебя бровь дернулась, когда этот придурок начал болтать языком, — пояснил Малфой.

Мнимая служанка хихикнула и попыталась сесть.

— Что с тобой случилось? И где твоя палочка?

Гермиона подняла правую руку и показала деревянное кольцо:

— Я встретила Толстого монаха, представляешь? Он жив!

Люциус испуганно взглянул в ее улыбающееся лицо и оторопело моргнул:

— Призрак Хаффлпаффа?! Я... Хорошо, давай считать все это последствиями шока.

— Но это правда! — возмутилась Гермиона.

Отбросила одеяло и присела на край кровати. Голова все еще немного кружилась, и она всерьез пожалела о невозможности заказать сейчас кружку крепчайшего кофе.

— Именно он станет нашей связью с магическим миром, — быстро перебирая проворными пальцами распустившиеся волосы, уверенно проговорила волшебница и, закончив нехитрое действо, перебросила косу за спину.

Люциус пожал плечами и отошел к раскрытому окну.

— А магглы почему-то считают меня прямым потомком Пендрагона и потому обращаются как с королем, — небрежно обронил он, наблюдая, как слуги во дворе охапками носят тростник во внутренние покои замка.

Его самодовольный вид снова вывел Гермиону из себя:

— И что?! — вскипела она.

— В некоторых сонетах и песнях говорится о его наследниках, обладающих длинными густыми волосами того же оттенка, что и у меня, — объяснил Малфой качнув головой, от чего его роскошная платиновая грива рассыпалась по плечам.

— Что-то я такого не припоминаю. Никогда не слышала ничего подобного, — с сомнением поджала губы собеседница.

— Скорее всего, о них забыли за давностью времени. Или сведения затерялись среди утраченных в веках летописей, — не сдавался Люциус и внезапно перевел разговор на другую тему. — Мы еще легко отделались. Если бы они подумали, что мы лазутчики из враждебного им баронства, нам точно было бы несдобровать.

— Просто замечательно, — сарказм в голосе Гермионы мог с успехом выдержать сравнение с сарказмом самого Снейпа. — Лучше не бывает!

От желания дать ему пощечину у нее зачесались ладошки, и чтобы не поддаться этому искушению, она вцепилась в простыню под собой:

— Легко так говорить, когда тебя принимают чуть ли не за полубога, в то время как я всего лишь служанка; ничтожество, не достойное даже смахнуть пыль с твоих башмаков...

— Прекрати! — остановил ее Малфой. — Может, кто-то так и считает, но кое о чем ты забыла. Во-первых, у тебя есть палочка. Во-вторых, ты свободна от любых условностей. В отличие от меня, возле которого всегда крутится уйма народа. И все считают своим долгом рассказать какую-то ерунду или пустяк, что выеденного яйца не стоит. Ко мне даже приставили мальчишку, чтобы он подносил горшок всякий раз, когда мне нужно помочиться...

Глядя на его перекошенное от отвращения лицо, Гермиона сразу почувствовала себя намного лучше. По крайней мере, нужду она точно могла справить без свидетелей.

— А в-третьих, ты будешь предоставлена самой себе. По замку уже ползут слухи, и все гадают, кем ты мне приходишься. Любовницей, незаконнорожденной дочерью, или тем и другим вместе, — насмешливо заключил Люциус свой перечень.

— Мерзость какая, — неприязненно глянула на него волшебница.

Малфой перестал улыбаться. Глаза его снова приняли стальной оттенок.

— Тебе придется смириться с этим, если хочешь, чтобы тебя оставили в покое, — резко бросил он отходя от окна.

— Хорошо! — в тон ему выкрикнула Гермиона и оскорбленно скрестила на груди руки.

Стоя рядом с Люциусом, Гермиона старательно поправляла на нем одежду — хозяин замка оказался весьма любезен и милостиво предоставил испытывающему затруднения гостю одну из своих кольчуг. Со стороны могло показаться, что служанка приводит в надлежащий вид облачение господина, но в ее четких и аккуратных движениях заключалась скрытая магия: как считали люди барона, кольчуга подошла лорду идеально. Еще пара движений, и металлическая конструкция села на тело Малфоя как влитая. И никому из них в голову не могло прийти, что Гермиона, прямо у них на глазах, слой за слоем, покрывала ее защитными заклинаниями и одновременно подгоняла по его размеру.

А еще, они не догадывались о том, что суетящуюся вокруг знатного лорда вилланку* так и подмывает отвесить "хозяину" хорошую затрещину: надменный и самодовольный вид, с каким Люциус принимал ее заботу, мог вывести из равновесия и святого.

"Думай о Гарри, думай о Гарри, думай о Гарри", — твердила она себе всякий раз, когда желание становилось очень уж нестерпимым.

Расправляя звенья на подоле кольчуги, Гермиона глянула на обтянутые синим трико, словно второй кожей, крепкие бедра Малфоя и прикусила губу, чтобы не расхохотаться. "Ох, уж мне эта мода!" — еле сдерживаясь, подумала она. А Люциус, перехватив направление ее взгляда, сперва растерялся, но тут же рассвирепел и, довольно чувствительно оттолкнув ее руки, так рыкнул на нее, что она отлетела на добрую пару ярдов.

Слуги барона, увидев эту странную пантомиму, переглянулись и стали перешептываться, сопровождая слова тихим хихиканьем. Гермиона покраснела. "Ничего, — мысленно пообещала она себе, — ничего, ты еще ответишь за это. Вот вернемся обратно, ты у меня месяц котлы без магии будешь чистить!" Неуклюже кивнула и отошла к остальной челяди, глазеющей на высокого гостя.

Малая гостиная, где они находились, вела прямиком в покои владельца замка, пожелавшего увидеться с Малфоем и расспросить того о причинах его злоключений. И сложно было бы утверждать, кто из них, готовясь к встрече, нервничает больше — барон, которому не хотелось упасть в грязь лицом, принимая столь важную персону, как этот безвестный, но, несомненно, родовитый дворянин, или же сам Люциус. Потому что выдавать себя за кого-то из Пендрагонов значило ввязаться в скандал: члены легендарного семейства были живы и в любой момент могли оспорить его притязания.

— Я готов, — обратился к одному из стоящих поблизости пажей Малфой.

Черноволосый юноша, совсем еще мальчик по виду, почтительно поклонился и, пятясь назад, отступил к двери, чтобы распахнуть ее перед Люциусом. Тот важно пронес свою драгоценную персону мимо него и уверенно шагнул в соседнюю комнату.

Гермиона растерянно проводила его глазами, гадая, то ли идти следом, то ли остаться здесь и, пока она раздумывала, все тот же мальчик закрыл за ним дверь и тем самым избавил от проблемы выбора.

Казалось, после ухода Малфоя все выдохнули.

— Святые угодники! Я бы не отказалась проскакать добрый десяток миль на этом жеребце, — ухмыльнулась высокая рыжеволосая девица, одетая в платье служанки, другой молодой особе, чей белый чепец выдавал в ней горничную. Та глупо хихикнула в ответ, и обе ушли, вполголоса обсуждая комнату, в которой будет спать гость.

Гермиону чуть не стошнило от отвращения, а черноволосый паж только хмыкнул и покачал головой:

— На вашем месте я бы предупредил хозяина об этой парочке, — многозначительно повел он глазами вслед уходящим служанкам. И, встретив непонимающий взгляд, пояснил: — Две недели назад они побывали у Тимоти Флетчера, и теперь у него в паху ползают зверьки.

Гермиона побледнела. Что за "зверьки" она не знала, но спрашивать почему-то не хотелось.

— Спасибо, — с чувством поблагодарила она славного паренька. — Спасибо. Я обязательно скажу ему, чтобы поостерегся этих... дам.

В глубине души волшебница надеялась, конечно, что Люциусу хватит ума и здравого смысла не ввязываться в амурные похождения и спать с женщинами, способными понести от него: возникновение семейной линии Малфоев явно заслуживало более уважительного к себе отношения, нежели легкомысленное поведение одного из его представителей. Но тут же неисправимая идеалистка вздохнула и подумала о том, что, если разобраться, она никогда по-настоящему не знала мужчин, чтобы быть уверенной с ними хоть в чем-то.

Паж тоже уже собирался уходить, как вдруг в голову Гермионы пришла светлая мысль.

— Любезный господин, — обратилась она к нему, — не подскажете ли, где здесь часовня?

— Если вы хотите помолиться за спасение их душ, боюсь это вряд ли им поможет, — грустно ответил тот и снова покачал головой. — Но попытаться все же стоит. Когда выйдете через вот эту дверь и пересечете двор, то увидите маленькое здание, выложенное из коричневого камня.

— Еще раз спасибо, — присев в неком подобии виденного по телевизору реверанса, Гермиона вежливо поклонилась и выбежала из гостиной.

Пока она, выбирая более чистую дорогу, шла по двору, с каждым шагом ее все больше и больше пробирало раздражение. Но более всего ее угнетало то, что она никак не могла понять, что именно ее так задело. Она решила, что всему виной ужасающая распущенность местных нравов, но тут же вынуждена была признать: положа руку на сердце, ей было абсолютно безразлично, какие демоны терзают эти заблудшие души.

Так и не придя ни к какому выводу, она настолько стремительно ворвалась в часовню, что до полусмерти напугала стоящего на коленях перед маленьким алтарем монаха. Тот подскочил, как ужаленный, однако, увидев, кто прервал его уединение, облегченно выдохнул и перекрестился.

Гермиона уже открыла рот, чтобы извиниться за свое внезапное вторжение, но тут заметила рядом со священником пустую винную бутылку, и слова застряли у нее в горле. Она медленно перевела взгляд на привязанную к его поясу деревянную чашу и поняла, что не ошиблась — вряд ли та приобрела бы изнутри настолько яркий пурпурный оттенок, если б в нее наливали одну только воду. Рот ее захлопнулся, и волшебница в недоумении воззрилась на брата Уэзерби.

Неужели монах был пьяницей?

Думать об этом было некогда. Убедившись, что кроме них в часовне никого больше нет, Гермиона привычно взмахнула рукой и наложила на помещение заглушающие чары. У священника челюсть отпала, когда он увидел, насколько мастерски она это проделала. А мнимая служанка тем временем подошла ближе и без обиняков заявила:

— Не пугайся. Я знаю, что ты волшебник. И ты должен помочь нам.

* * *

Что касается Люциуса, то его увел на прогулку барон. Они долго бродили по замку и наконец выбрались на крышу, откуда хозяин с гордостью показал гостю, насколько хорошо защищены его владения: то тут, то там виднелись сторожевые посты и укрепления. И в этой демонстрации силы Малфой, будучи и сам неплохим стратегом, прочел не то предупреждение, не то скрытую угрозу. Сеньор здешних мест оказался худощавым магглом среднего роста и бородкой с проседью на подвижном лице. Волосы его, прежде черные и густые, теперь стали настолько редкими, что местами переходили в обширные залысины. Простая одежда, состоящая из льняной рубашки и медной кольчуги, тоже шарма не добавляла. Как, впрочем и его потертый зеленый плащ, крепившийся на плече простой бронзовой фибулой**: он скорее походил на тряпку для уборки, чем на достойное одеяние. Но, несмотря на убогий вид, барон оказался весьма общительным собеседником.

— Посмотрите туда, — предложил он Малфою взглянуть вниз, указывая на группу одетых в темное мужчин, отрабатывающих на деревянных мечах приемы ближнего боя. — Видите? Это и есть наши храбрецы, способные противостоять любому противнику.

Изо всех сил стараясь выглядеть любезным, борющийся с тошнотой Люциус одобрительно покачал головой. Он никогда не любил высоты, а отсутствие волшебной палочки, которая могла бы исправить его самочувствие, у него не было. Но, так или иначе, ему поневоле приходилось вслушиваться в светскую болтовню хозяина замка, чтобы вовремя отвечать на его реплики.

— Мы устраиваем турнир на этой неделе, — пристально наблюдая за реакцией Малфоя, продолжал между тем барон. — И если до этого времени вы нас не покинете, надеюсь, почтите своим присутствием и присоединитесь к поединщикам.

Люциус оглянулся на говорившего. На миг ему показалось, что тот пошатнулся. А, может, это его головокружение сыграло с ним злую шутку?

— Почему нет? Но мне хотелось бы увидеть их вблизи, — коротко кивнул он и быстро захлопнул рот, опасаясь, что еще немного и его стошнит прямо на барона.

— Разумеется! — воодушевленно подхватил ничего не подозревающий владелец замка, довольный уже тем, что смог угодить одному из членов столь влиятельной семьи, как Пендрагон.

Он повернулся к гостю спиной и непринужденным шагом отправился в обратный путь. Борющийся с дурнотой Малфой судорожно вцепился в каменный выступ — голова закружилась сильнее прежнего, и ноги перестали слушаться. Доведенный до отчаяния, позеленевший лорд собирался уже, наплевав на гордость, попросить помощи у привычного к подобным вылазкам барона, как вдруг почувствовал себя таким же здоровым, как если б стоял посреди гостиной своего особняка. Столь резкая перемена его удивила. Он нахмурился и недоуменно взглянул вниз. Во дворе замка стояли два человека и не отрывали от него сочувственных глаз. Мисс Грейнджер и мужчина в коричневой рясе священника.

"Должно быть, это наш Толстый монах", — с любопытством подумал Малфой и, окончательно придя в себя, пошел вслед за бароном. То, что будущий призрак Хаффлпаффа склонился к уху Гермионы и прошептал ей несколько слов, он уже не увидел. Потому что в этот момент распекал себя на все лады: к немалой его досаде, маленькая гриффиндорка только что узнала его большой секрет.

Посадите его на метлу, и он будет безупречен. Дайте ему пройти по любому ковру, и он поразит вас своей утонченностью. Но поставьте его на чертову шаткую лестницу без перил, и он станет абсолютно бесполезен.

* * *

— Что это было? — спросила Гермиона, тревожно вглядываясь в спину уходящему Люциусу. — Его сглазили?

— Нет, — улыбаясь, прошептал брат Уэзерби. — Нет. Просто твоему другу не очень нравится высота.

У Гермионы отлегло от сердца и она хихикнула:

— Ты использовал чары устойчивости?

— Кое-что из моих собственных изобретений, — гордо отозвался монах.

— А где находится точка силы? — тихо поинтересовалась волшебница.

Вместо ответа святой отец провел рукой по деревянному распятию, висевшему у него на груди, и Гермиона увидела, что веревка, удерживающая его на шее, на самом деле проходила через центр креста, где соединяются между собой перекладины, а не из петли наверху, как оно должно быть.

Они неторопливо шли по двору, и из-под ног то и дело разбегались тощие голенастые цыплята. Слуги с подносами, уставленными разнообразной снедью, сновали между кухней и хозяйскими покоями. До обоняния Гермионы доносился то стойкий запах конюшни, то аппетитный аромат свежеподжаренного мяса. Рот ее наполнился слюной, и она вспомнила, что последний раз ела по-настоящему вчера вечером — утренний кусок грубого хлеба и стакан молока вряд ли могли сойти за полноценный завтрак. Словно угадав ее тайные мысли, монах выхватил с подноса у одного из слуг булочку, кусок мяса у другого и головку сыра у третьего, пока его деревянная миска (которая, казалось, с трудом могла вместить только одну куриную ножку) не заполнилась приятно пахнущей едой.

— Это ведь не обычная веревка? — спросила волшебница, когда через маленькую дверцу для прислуги они вошли под своды замка.

— Конечно, нет, — подтвердил тот. — Она свита из волос моей пра-пра-пра-пра-прабабушки.

Единственным видом живых существ, который мог совокупляться с людьми и иметь от них потомство, были вейлы. Гермиона посмотрела на брата Уэзерби более внимательно и в чертах приятного, открытого лица не уловила ничего даже отдаленно напоминающего этих загадочных созданий. Но, возможно, все дело заключалось в простом совпадении...

— А каким волшебным артефактом владеешь ты?

Сейчас они поднимались по ступенькам, и Гермиона с каждым шагом все больше задавалась вопросом, куда он ее ведет.

— У меня есть палочка, — подбирая повыше юбки, чтобы не наступить себе на подол, пропыхтела она. — Но я превратила ее в более удобную вещицу.

— Ну да, — понимающе подмигнул монах. — А я-то все думал, отчего это ты постоянно играешь со своим кольцом.

— И ты догадался?.. — обескураженно пробормотала девушка: сказать, что она поразилась, значит, не сказать ничего.

— Думаю, твой жест больше никто и не заметил, — махнул рукой монах. — Просто ты постоянно крутишь его большим пальцем. Обычно так поступают люди, не имеющие привычки носить на руках украшения.

— Я и не носила, — призналась Гермиона.

Брат Уэзерби остановился на тесной площадке, освещаемой одним чадящим факелом, и открыл массивную дубовую дверь.

Волшебница вошла внутрь и тихо ахнула от удивления: в отличие от прочих комнат, где грязная солома на полу уже успела набить ей оскомину, это помещение оказалось чистым и ухоженным. Опрятный вид жилью придавала светлая глина, которой был обмазан темный камень замковой кладки. На стене висело искусно вырезанное деревянное распятие, а неподалеку от окна расположилась большая рама с натянутым на нее холстом — чтобы обитающая здесь дама могла в часы досуга вышивать. К слову о вышивках: здесь их было превеликое множество и все они пестрыми кучами лежали в разных местах. Мотки разноцветных шелковых нитей, сложенные в плетеную корзинку, частью перепутались и напоминали собой распустившиеся ленты серпантина.

— Дочь барона, Эллисон, гостит сейчас в Лондоне, и она позволяет мне приходить сюда, когда уезжает вместе со своими дамами, — улыбнулся монах и придвинул к себе маленькую мягкую скамеечку для ног, расшитую диковинными птицами.

Стараясь не запутать еще больше, Гермиона осторожно убрала со столешницы рукоделие хозяйки комнаты, а затем подвинула стол таким образом, чтобы брату Уэзерби было удобно расположить на нем еду. А тот, выгрузив из своей безразмерной миски захваченные им трофеи, нисколько не смущаясь, вытянул из-под рясы еще одну бутылку вина и поставил ее среди всего этого изобилия.

Гермиона фыркнула: похоже, потайные карманы в Средневековье пользовались успехом.

Монах налил себе полную чашку вина, и передал бутылку Гермионе. Та взглянула на нее в просвет окна и от изумления у нее глаза округлились: внутри оставалось едва ли меньше половины.

— Так ты думаешь, что знаешь место, где мы могли бы тайно заниматься нашими опытами? — полюбопытствовала она, протягивая руку за куском хлеба.

— Угу, — сделав изрядный глоток, кивнул святой отец. — Правда, на ум мне приходит только одно место, но оно того стоит — часовня.

Гермионе показалось, что она ослышалась.

— Что? — неверяще пискнула волшебница. — Часовня? Да нас там кто угодно может застукать!

— Сразу видно, что ты прибыла издалека, — сокрушенно пожевал губами монах. — Я имею ввиду не ту комнатушку, что сейчас считается часовней, а настоящую. Ту, что стоит за пределами укреплений, и которой мы больше не пользуемся.

— Ничего не понимаю, — нахмурилась Гермиона.

— Хочешь верь, хочешь нет, но было время, когда лорды не ссорились, и нам не нужны были укрепления, — с горечью сказал брат Уэзерби.

— О, я поняла, — кивнула волшебница и осторожно откусила кусочек хлеба, стараясь не хрустнуть зубами о камешки, изредка попадающиеся в мякише. — Но, может, ради нашей безопасности, все-таки стоит ее зачаровать?

Монах пожал плечами. Задумался на мгновение и, после некоторых колебаний, кивнул:

— Было бы неплохо. Правда, я не знаю, как это сделать, но слышал, что такое возможно. Во всяком случае, у моей матери отменно получалось.

— Выходит, она была колдуньей? — с самым невинным видом осведомилась Гермиона, стараясь не спугнуть откровения ее собеседника. Но тот, видно, не расположен был дальше распространяться на эту тему, потому что, помолчав немного, сделал из чашки огромный глоток и тихо проговорил:

— Да упокоит господь ее душу.

Настаивать она не стала и, после короткой паузы, поинтересовалась:

— Но если ты этого не можешь, значит, знаешь кого-то, кто сможет?

Монах хитро взглянул в ее сторону и лукаво усмехнулся:

— Думаю, да.

* * *

Наконец-то Люциус остался один. Он быстро шел по пустой галерее в свою комнату, силясь вспомнить, за каким из поворотов ему следует свернуть направо, а за каким налево. Малфой только что отобедал с владельцем замка, и все бы ничего, но несносный говорун за последний час так успел надоесть ему, что, по жизни не склонный к пустой болтовне лорд откланялся при первой же представившейся возможности. Вообще-то, он не возражал против того, чтобы остаться здесь навсегда: жизнь в его времени доставляла ему одни только хлопоты и дарила мало радостей. Но если б ему пришлось провести с этим полоумным бароном хотя бы еще одно мгновение, то он не видел для себя другого выхода, кроме как пойти и повеситься. Да еще и Гермиона куда-то запропастилась... Странно, но он почему-то верил в то, что она, несмотря на все его сомнения, способна вытянуть их из этой передряги, в какую занес случай. А, кроме того, когда она была рядом, он сразу же чувствовал себя намного уверенней. Может, все дело в том, что у нее была волшебная палочка, в то время как бренные останки его собственной остались лежать в чаще леса? Вот тут он затруднялся дать однозначный ответ. Одно только он знал твердо: ему необходимо как можно скорее отыскать мисс Грейнджер, потому, что...

— Могу я вам чем-нибудь помочь, милорд? — прервав его размышления, промурлыкал чей-то голос.

Люциус оглянулся. И остановился, чуть не налетев на стену. Да и было от чего — в дверном проеме, словно в раме картины, стояла рыжеволосая девушка, одетая в скромное платье служанки. Точнее, скорее раздетая, ибо шнуровка, стягивающая лиф, была распущена настолько, что молочно-белая грудь ее обладательницы практически вывалилась наружу.

"Бог мой!" — совершенно по-маггловски пронеслось в голове Малфоя в то время, как глаза его блуждали взглядом по юному стройному телу. Но тут его подстерегала еще одна неожиданность:

— А если не сможет она, то, возможно, у меня получится лучше?

Из-за спины рыжей красотки вышла светловолосая девушка с большими голубыми глазами на свежем миловидном лице. Новая гостья, не отводя томного взгляда от Люциуса, нежно погладила дверной косяк. Малфой сглотнул и уставился на вырез ее платья — одна из ее аппетитных грудей была полностью обнажена, и розовый точащий сосок так и манил прикоснуться к нему. Лорд сглотнул еще раз: в конце концов, ведь он был мужчиной в расцвете сил, и плотские радости ему были не чужды.

— Или, если на то будет ваша воля, мы обе попытаемся вам угодить, — легко провела рукой по его плечу первая. И та и другая смотрели на него голодными глазами кошек, караулящих горшочек со сметаной.

Люциуса бросило в жар. Он облизнул губы и шагнул к ним:

— Я думаю...

— ... что его светлость не очень-то обрадуется, когда вы обе превратите его промежность в зверинец!

Если Малфой и испытывал легкое возбуждение, то на этих, сказанных гневным тоном, словах оно тут же улетучилось без следа. Он оглянулся и увидел, что Гермиона стоит в небольшом, почти скрытом, дверном проеме, скрестив руки на груди и нахмурившись. В то время как монах с любопытством наблюдает из-за ее плеча, чем закончится эта пикантная сцена. Испытывая с одной стороны громадное облегчение от того, что щекотливая ситуация разрешилась без его участия, Люциус на мгновение представил себе все произошедшее глазами постороннего... И чуть не умер от стыда, что его застали в подобной обстановке. Тогда он прибегнул к старому как мир способу скрыть смущение. Иными словами, вместо того, чтобы оправдываться, он стал нападать.

— Вы, что, с ума сошли? — гневно воскликнул он, натягивая платье блондинки туда, где ему и надлежало находиться. — Неужели вы могли подумать, что я... К вашему сведению, я как раз собирался сказать этим юным леди, что такое поведение неприемлемо, а потом тотчас же отправиться за советом к святому отцу. Да как вы смели подумать такое! Ненормальные! Как хорошо, что вы пришли!

Малфой нервно откинул назад упавшую на лицо прядь волос и, с видом оскорбленного достоинства, тоже скрестил на груди руки.

— Действительно, — не удержалась от иронии Гермиона.

— Конечно, именно этого он и хотел, — эхом отозвался брат Уэзерби, легонько подтолкнув Гермиону, чтобы войти. — Разве могли мы ожидать чего-то иного от человека его происхождения и положения в обществе?

— А еще он мог бы ожидать, что его служанка, а, вернее, шлюха, попридержит язык и не станет вмешиваться в дела своего господина, — злобно сверкнула глазами блондинка. Потом повернулась к подруге и выпалила:

— Я же говорила, что он бастард, а ты — "не может быть, не может быть..." И это еще в лучшем случае!

Она кое-как застегнула платье и, стрелой вылетев из зала, бросилась бежать по коридору. Ее подружка, поправляя на ходу одежду, тоже последовала за ней.

— Что теперь будет? — глядя им вслед, спросил Люциус. — Не хватало нам неприятностей еще и с этой стороны.

— Вовсе нет, — успокоил его монах. — Эти девицы вот уже несколько лет сами по себе одна большая неприятность, поэтому к их словам мало кто прислушивается. Вот дурочки, и о чем они только думали? Ведь большинство Пендрагонов по происхождению действительно бастарды.

— Они думали о светловолосых детишках, в чьих жилах текла бы благородная кровь. — отрезала Гермиона. — А им, их матерям, оставалось бы только лежать на спине и стонать в нужный момент. Вот и все. Но мы зря теряем время. Нам нужно подготовить лабораторию. Идемте.

Когда она развернулась и зашагала по коридору, Малфой нахмурился: мисс Грейнджер до жути напомнила ему сейчас Нарциссу, когда выбранила незадачливых искательниц приключений. Точно так же юная мисс Блэк обошлась с магглорожденной, которая пыталась привлечь к себе его внимание на пятом курсе обучения в Хогвартсе. И эта схожесть почему-то удивила его.

Монах усмехнулся и фамильярно похлопал Люциуса по спине:

— А она с характером, правда?

— Угу, — насупившись, буркнул Малфой и поплелся следом за ними.

— Так вы говорите, в будущем они станут обычным явлением? — восхищенно выдохнул брат Уэзерби. — Удивительно... Вингардиум Левиоса!

Порт-ключ, сделанный из простого кожаного шнурка, взлетел в воздух, и монах, поворачивая его то одним боком, то другим, принялся с любопытством рассматривать не известный ему доселе артефакт.

— Угу, — отстраненно буркнул под нос, пытающийся разобраться в лежащей перед ним книге, Малфой. Чары переводчика, вполне пригодные для разговора, как выяснилось, абсолютно не работали при чтении, и Люциус, до ряби в глазах насмотревшийся затейливо начертанных буквиц, со вздохом сожаления отложил бесполезный фолиант в сторону.

Что касается Гермионы, то она занялась основательной уборкой. Ее звонкие "Тергео", казалось, доносились из всех уголков часовни одновременно. Благодаря им полуразрушенное здание, лишившись паутины и пыли, приобрело совершенно другой вид. Последним прозвучало заклинание, отталкивающее от этого места магглов, и Гермиона, заправив за ухо вечно выбивающуюся прядь, с чувством выполненного долга повернулась к невысокому черноволосому мужчине, давая ему возможность продолжить ее начинание. Смуглый, до сих пор не произнесший ни одного слова, человечек, которого прихватил по дороге в старую часовню монах, провел рукой по одной из стен. По камню пробежала рябь, он словно ожил, и стена стала восстанавливаться сама по себе.

— Поразительно... — прошептала Гермиона, завороженно наблюдая за действиями таинственного незнакомца.

Монах фыркнул:

— Ничего особенного. Просто он знает, как улучшить самую обыкновенную вещь. И чтобы при этом она могла понравиться барону.

Гермиона слушала и не понимала, куда он клонит (комнаты, где она побывала, включая покои дочери владельца замка, ни роскошью, ни изысканным дизайном не отличались), пока не заметила, что мастер, практически не прилагавший никаких усилий, начал создавать на камне крошечные завитки.

— Вовсе не обязательно наводить красоту, Юстус! — крикнул ему священник, а тот в ответ лишь повернулся к монаху и нахмурился. Потом показал на стену и, глядя на Гермиону, хмыкнул.

Она с интересом разглядывала это новое в их приключениях лицо, как вдруг почувствовала, что чей-то разум вторгается в ее собственный, да еще и возмущается при этом: "Это же дом Господень! И он заслуживает большего, нежели просто восстановление его стен!"

Беззвучный вопль пропал так же внезапно, как и появился, и Гермиона, внезапно осознав, кому именно он принадлежал, только ахнула и вцепилась в рукав рясы монаха:

— Так он легилимент!

Услышав ее потрясенный возглас, Люциус резко повернул голову и уставился на Юстуса.

— Ну да, говорящий с разумом, — небрежно махнул рукой брат Уэзерби. — Надо же было как-то приспосабливаться к жизни, после того, как ему отрезали язык.

— Магглы отрезали ему язык? — жестко спросил Малфой, буравя монаха пронзительным взглядом. — Но почему?

"Интересно, он спрашивает потому, что и впрямь интересуется этим человеком, или чтобы при случае ткнуть мне в глаза тем, что магглы во все времена были никчемными и отсталыми?" — подумала Гермиона и затаила дыхание в ожидании ответа.

— Это барон приказал, — покачал головой служитель церкви, давая знак Юстусу, чтобы тот продолжал работу. — Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о секретах замка и, уж тем более, о том, каким образом укреплены оборонительные сооружения. А, кроме того, о потайных ходах, по которым барон вместе с семьей в любой момент может покинуть замок, если на то будет необходимость. Война, например, или очередной бунт. Остальных работников убили, но Юстус умеет делать то, что другим неподвластно, и потому ему милостиво сохранили жизнь.

— Ваш барон — варвар, — мрачно усмехнулся Люциус. — А этому нечастному повезло, что его сразу не сожгли на костре, увидев на что он способен.

Услышав слова Малфоя, Гермионе захотелось осадить его каким-нибудь острым замечанием, но, к своему стыду, она не могла не признать правоту подобного заявления. Потому что, так же, как и он, находилась сейчас в том времени, когда вражда между магическим миром и миром простецов только зарождалась, и она отдавала себе отчет в том, что виноваты в этом противостоянии были все-таки магглы. Не начни они гонения на волшебников, возможно, вся дальнейшая история развивалась бы совсем по-иному... Но тут она услышала веселый голос монаха и тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли:

— ...и, значит, если я возьму его в руки, то сразу окажусь в часовне, что стоит на территории замка? — вращая глазами, воодушевленно вопрошал брат Уэзерби, радуясь, как ребенок, что ему выпала возможность прикоснуться к артефакту будущего.

— Конечно, — заверила его Гермиона, наблюдая, как Люциус, применив чары левитации, отправил шнурок на практически незаметный (до того он был мал) выступ на стене часовни. А кроме того, находился он настолько высоко, что казался частью скульптуры ангела, мастерски изваянной безвестным скульптором. Каменный святой, бесстрастно взирающий на молящихся прихожан, скрывал много тайн, а теперь к ним присоединилась и еще одна: сам того не подозревая, из хранителя душ он в один миг превратился в хранителя порт-ключа.

— А сейчас нам нужно пойти в лес и отыскать поваленные деревья, — бодро заявила Гермиона и решительно уперла руки в бока. — Когда они упали, то приняли правильную магическую форму. Поэтому, в процессе колдовства, резонанс от чар трансфигурации не создаст нам никаких помех.

— Что? — озадаченно спросил монах: ему сроду не доводилось слышать подобных слов, какие, по незнанию, он принял за ругательства.

— Я тоже ничего не понял, — подхватил Люциус и, наклонившись к уху брата Уэзерби, что-то ему прошептал.

— Да ну? — фыркнула Гермиона, раздраженная недогадливостью своих спутников. — Неужели ты прогуливал на шестом курсе трансфигурацию, Малфой? Быть того не может!

— Я предпочитал работать с зельями, — приподняв бровь, многозначительно отозвался Люциус.

— Оно и видно! — все больше распаляясь, отрезала Гермиона.

Она хотела добавить к своей тираде еще что-нибудь обидное, но, увидев, как монах с лордом в немом недоумении смотрят на нее, смешалась. Устыдившись собственной несдержанности, девушка часто заморгала, и слегка порозовев, извинилась:

— Простите. Я не знаю, что на меня нашло.

— Мы все сейчас немного не в себе от происходящего, — подходя к ней, успокаивающе произнес монах.

Он подвел ее к сломанным хорам и, починив одну из скамеек, сперва усадил ее, а затем присел сам:

— Если вспомнить историю Иова, дочь моя...

Люциус, глядя на них вздохнул и отвернулся: Гермиона стала часто выходить из себя, и он не мог винить ее за это. Что он мог вменить ей в вину, так это то, что она втянула его в эту историю. Но разозлиться на нее у него не получалось, как он ни старался. Честно говоря, примерив на себя роль маггла, он получил от окружающих столько уважения, сколько ему не довелось увидеть за всю предыдущую жизнь. Так за что ему сердиться на нее? В то время, как монах тихо разговаривал с мисс Грейнджер, Малфой смотрел, как плетет каменное кружево Юстус. Этот невзрачный на вид человечек владел магией. Если бы у него была волшебная палочка и несколько соответствующих тренировок, он мог бы запросто вернуть себе язык, но это знание откроют только спустя несколько сотен лет. А до тех пор, люди, подобные ему, так и не смогут ничего изменить ни в своей жизни, ни в жизни окружающих.

Сколько же магглы потеряли, когда разорвали отношения с волшебным миром...

Малфой внимательно наблюдал за работой Юстуса: если смотреть под правильным углом, складывалось впечатление, будто библейские сюжеты появляются на стене словно вырастая прямо из камня. Люциус никогда раньше не видел ничего подобного. Очевидно, это было забытое искусство, создаваемое внутренним чутьем без использования палочки. Страшно представить, сколько еще подобных вещей было утеряно за ушедшие века.

— Люциус...

Малфой обернулся. На этот раз в голосе Гермионы уже не было слышно ни отвращения, ни высокомерия. Да и взгляд заметно изменился — ее темные глаза смотрели теперь спокойно и доброжелательно. Она вопросительно взглянула в его лицо и тихо проговорила:

— Мне нужна твоя помощь. В поисках подходящих материалов.

— И я с удовольствием помогу тебе, — склонил голову лорд.

Потому что (как бы ни складывались обстоятельства) никто и никогда не смог бы упрекнуть его в плохих манерах.

* * *

— Шлюха!

Тихий шепот за спиной хлестнул сильнее, чем пощечина. Гермиона покраснела до корней волос и до крови прикусила губу, стараясь как можно быстрее пройти мимо стайки хихикающих служанок. Одни из них показывали на нее пальцем, другие просто в открытую насмехались. Мерлин свидетель, до чего же ей хотелось наслать на них если уж не Апис, то хотя бы Обезъяз! Она нервно дернула плечом, и монах, заметив ее жест, успокаивающе пробубнил:

— Не обращай внимания. Слуга, если будет на то воля господина, может спать в передних покоях своего патрона. Поэтому ничего предосудительного ты не совершила. Эти дурочки просто завидуют, ведь хозяевам и в голову не приходит поместить их ближе к своей персоне. Но если тебе это неприятно, ты всегда сможешь остаться на ночлег в маленькой часовне: там полно места, и до замка рукой подать.

— Я подумаю об этом, — отозвалась ворчливо Гермиона и поудобнее перехватила тяжелый, груженый едой, поднос. — Спасибо, что согласился поужинать сегодня с нами.

— Если ты будешь вести себя как благочестивая девица, слухи утихнут быстрее, — посоветовал брат Уэзерби, когда они завернули за угол и скрылись из вида судачащих между собой сплетниц.

Шаркая обутыми в кожаные башмаки ногами по свежему камышу, щедро разостланному по всему замку, он так проникновенно увещевал ее, что Гермиона в конце концов согласилась:

— Наверное, ты прав, — кивнула она и остановилась перед массивной дубовой дверью, украшенной черными железными петлями.

Монах постучал.

— Войдите!

Голос Малфоя, приглушенный толщиной дерева, прозвучал так невнятно, что Гермиона подумала о том, что если бы она пришла сюда одна, то вряд ли смогла беспрепятственно попасть внутрь комнаты: руки ее были заняты, а докричаться до Люциуса стало бы проблемой. На ее счастье, брат Уэзерби распахнул перед ней створку, и она шагнула через порог все еще терзаясь мыслью, как открывают двери слуги, когда приносят что-нибудь.

С каким удовольствием обнаружила она, что в помещении, помимо Малфоя, никого нет: мало того, что ей до одури надоело на людях изображать покорную рабу, заботящуюся о господине, так еще и барон способен был своей нескончаемой болтовней замучить даже мертвого, не говоря уже об окружающих его людях. Владелец замка трещал, как сорока — ему вздумалось пригласить их с Люциусом на верховую прогулку перед ужином. Событие совершенно ничем не примечательное, кроме того, что оно утомило их обоих (особенно когда господин здешних мест принялся в красках расписывать прелести предстоящего поединка) да, непривычная к таким экзерцициям, Гермиона, стараясь не отстать от кавалькады, основательно отбила себе задницу.

А вот Люциус сидел в седле довольно сносно. Верховая езда явно была знакома ему не понаслышке. Он гордо восседал на одолженном вороном жеребце и даже умудрился перепрыгнуть через кустик чертополоха; еще один поступок, который заставил Гермиону разразиться презрительным фырканьем, тщательно замаскированным под чихание.

В итоге, еле передвигавшая ноги девушка вынуждена была обратиться за помощью к монаху, и пока тот накладывал на ее ягодицы исцеляющие заклинания, посоветовал впредь ездить исключительно на осле, в качестве единственного средства передвижения, с которым она могла бы справиться и при этом не подвергнуть риску свое здоровье.

Брат Уэзерби плотно закрыл за собой дверь и запечатал ее своим распятием. Он что-то пробормотал, и воздух в комнате на мгновение сгустился, затем задрожал и подернулся дымчатым маревом.

— Так будет лучше, — пояснил он. — Теперь любой, кто захочет узнать, о чем мы говорим, услышит одни только молитвы.

— И часто ты это делаешь?

Гермиона поставила поднос с едой на темный деревянный стол и с любопытством уставилась на монаха. Судя по тому, как стремительно он залился краской (хотя, казалось, больше покраснеть было уже невозможно), Грейнджер поняла, что зацепила запретную тему и усмехнулась: она давно уже подозревала, что божий человек совсем не так прост, как может показаться на первый взгляд.

— Я послал своему другу в соседний монастырь зашифрованное письмо, — сменил тему монах и, усевшись на стул, спрятал руки в рукава. — Он знает то, чего не знаю я, и, думаю, сможет вам помочь.

— Спасибо, — с чувством сказала Гермиона, возвращая деревянному кольцу форму палочки.

Она взмахнула ею над едой, и из хлеба стали выползать маленькие камешки. Когда все они до одного собрались в кучку на краю стола, Гермиона изменила консистенцию оставшегося хлеба во что-то более узнаваемое и жестом пригласила обоих мужчин присоединиться к трапезе.

— Хвала небесам! — воскликнул Люциус и, покинув свое место у пылающего камина, где он тщетно пытался согреться, присел на второй стул, после чего с аппетитом принялся за еду. — Если б я сломал о камень зуб, мне пришлось бы забить повара до смерти.

— Входишь во вкус феодальной жизни? — презрительно скривилась Гермиона. — А сам не смог бы исправить хлеб?

Люциус растерянно моргнул: ему и в голову не приходило, что для этой цели можно было применить заклинания, какими пользовалась она. И (совсем уж неожиданно!) поймал себя на занятной мысли — что еще, при своих талантах, она может сделать с палочкой? Воображение живо нарисовало ему такую картину, от которой у него даже кончики ушей покраснели, и он тут же заставил себя думать исключительно о еде.

— Что ты с ним сделала? — подозрительно покрутил в пальцах монах кусок хлеба, который, став менее плотным, увеличился в размерах чуть ли не вдвое.

— Привела в более привычный для нас вид, — ответила Гермиона, наводя палочку на маленькую чашку молока и превращая его в масло. После чего выудила из платья полотняный мешочек и высыпала рядом с чашкой соль.

— Где ты ее взяла? — поинтересовался Люциус с набитым ртом, чем до ужаса напомнил ей Рона.

Отгоняя наваждение, она тряхнула головой и принялась намазывать хлеб маслом:

— Рыбу для завтрашнего обеда принесли в корыте с морской водой. Единственное, что мне оставалось сделать, так это отобрать немного жидкости и, используя теорию Гюнтера об удалении веществ, извлечь из нее соль.

Когда Люциус услышал ее ответ, им овладели сразу три чувства одновременно: первое — удивление, второе — восхищение, а третье едва ли поддавалось определению. Даже в животе стало тепло. И он, положа руку на сердце, мог бы признать, что это ощущение не имеет ничего общего с пищей, которую он только что съел.

— Умное решение, — одобрительно качнул он головой. А Гермиона только пожала плечами:

— Ничего сложного. Усовершенствовала, когда училась в магическом колледже. Тебе не нужно знать, для чего.

— Даже спрашивать боюсь, — пробормотал Люциус, снимая крышку с закрытой миски и обнаруживая под ней ароматный ростбиф.

— Что за теория? — весело спросил монах с неподдельным интересом. — И для чего ты ее использовала?

— Нам нельзя открывать тебе секреты будущего, — назидательно проговорила Гермиона, полагая, что этим отвадит его от дальнейших расспросов, но Малфой внезапно возразил ей:

— Почему нельзя? — наколол маленьким ножом, который он взял с подноса, кусок говядины и, с совершенно невинным видом глядя ей в глаза, отправил себе в рот.

— Что?! — чуть не задохнулась от возмущения и неожиданности Грейнджер. — Да все знают, почему! Потому что это изменит будущее! Сломает временные линии! И, как следствие, разрушит мир, принесет хаос и смерть!

— В общем, все как всегда, — беспечно отозвался на ее пламенную речь Люциус и насмешливо добавил:

— Похоже, ты смотришь слишком много маггловских фильмов. Да и кому он сможет рассказать? Разве что, болтуну Юстусу...

Брат Уэзерби прижал ко рту руку, чтобы скрыть усмешку, а Гермиона открыла было рот, чтобы возразить, но потом поняла, что он абсолютно прав. Она надеялась найти здесь подпольный магический мир, но все, что она обнаружила, оказалось небольшими разрозненными группами волшебников, которые, зная о существовании друг друга, по большому счету, не могли бы ничего сказать о том, что происходит на землях, где они проживали.

— В таком случае, — раздраженно сказала Гермиона, — можешь рассказать ему хоть все тайны вселенной, мне все равно.

— А вы их уже узнали?! — выкатив глаза, возбужденно подпрыгнул на стуле монах.

— Нет! — дружно ответили Гермиона с Люциусом и, удивленные таким поразительным совпадением, переглянулись.

Священник разочарованно вздохнул и, протянув руку, взял несколько крупинок соли. Потер их между пальцами, затем лизнул, и одобрительно покачал головой.

— Но вопрос удаления веществ мы все же решили, — заметив его расстроенный вид, поспешно проговорила Гермиона. Задумалась на секунду и, мысленно махнув на все рукой, стала рассказывать ему на каких принципах основана теория Гюнтера.

Слушая, как Гермиона подбирает слова попроще, чтобы монах мог понять то, о чем она говорит, Люциус взял с собой еще один бутерброд и снова вернулся к камину. Девчонка действительно была умной. Во всяком случае, больше, чем он мог бы ожидать от магглорожденной. Не зря Драко злился, что никак не может обогнать ее по учебе.

Он вспомнил о сыне и подумал, что тот оказался круглым дураком, если позволил себе увлечься идеями Темного Лорда. Который, кстати, сам долго не знал истории своего происхождения и при этом стремился к чистоте крови. Драко должен был найти себе девушку и продлить их род. Но...

Карты легли совсем не так, как он предполагал, сетовал про себя Люциус. Войну они проиграли, а Драко каждую ночь трахал Мальчик-Который-Выжил. И, кажется, сын был по-настоящему счастлив. Хотя, может, это он трахал Поттера, а не тот его. Люциус не очень хотел знать подробности, но чувствовал бы себя намного лучше, если б был уверен во втором варианте.

"Мерлинов посох, о чем я только думаю?! Какое это вообще имеет теперь значение, если я уже никогда не увижу моего мальчика?!" — подумал Малфой. При этой мысли у него подступил комок к горлу и защипало в глазах. Он через силу заставил себя откусить от бутерброда и, чтобы отвлечься, стал размышлять о предстоящем турнире.

Хорошим в этой ситуации было то, что он прекрасно ездил верхом: давали о себе знать многолетняя практика загонщика, играющего за команду Слизерина, и конные вылазки на лошадях из конюшен деда. Старик души не чаял в своих питомцах и привил любовь к ним своему внуку. Охота ли, пикник ли — везде, где требовалось умение держаться в седле, Люциус чувствовал себя как дома. А вот плохое заключалось в том, что он давно этим не занимался и утратил сноровку: перескочив сегодня через кусты, он едва не потерял стремена. И еще — у него не было палочки, а это гораздо страшнее, чем заросли чертополоха. Он всерьез намеревался обратиться за помощью к монаху. Возможно, брат Уэзерби смог бы ему помочь. Вот если б он создал для него какой-нибудь амулет, способный управлять потоком магии...

— ...Седло заколдуем чарами устойчивости, доспехи тоже усилим заклинанием. Поэтому, турнир покажется ему увеселительной прогулкой, — вывел его из размышлений звонкий голос Гермионы.

— Значит, никто не сможет причинить ему никакого вреда? — полувопросительно-полуутвердительно проговорил монах.

— Совершенно верно, — усмехнулась Грейнджер. — Разве что, сам свалится под весом снаряжения. При той жизни, что он ведет, это не будет для меня неожиданностью.

— Прошу прощения! — окончательно приходя в себя, взревел со своего места Люциус. — Я, что, похож на калеку? За кого вы меня принимаете?

— Кем бы ты себя не возомнил, тебе все равно далеко до тех, с кем ты будешь сражаться! — расхохоталась Гермиона. — Ты хоть знаешь, с кем тебе предстоит скрестить копья?

Она могла и не говорить об этом: Малфой и в самом деле видел людей, указанных в списках поединщиков. Несмотря на то, что все они были заметно ниже его ростом, они были моложе, крепче и выносливее. Не говоря уже о том, что они занимались этим всю свою жизнь, а он нет. И все же, фамильная гордость взяла верх: Люциус уже открыл рот, чтобы высказать что именно он думает о ее сомнениях, как Гермиона одним махом пресекла все его начинания:

— На поединках, подобных этому, обычно отстаивают честь и ищут славы, а не позорятся, — насмешливо фыркнула она и, повернувшись к монаху, уже серьезно добавила:

— Поэтому, думаю, начать стоит с седла...

Сидя в седле, Люциус аккуратно перенес вес тела с одной стороны на другую: смягчающие чары хоть и работали исправно, но предназначены были для метлы, и никак уж не для верховой езды. Поэтому ему на мгновение показалось, что сидит он не на лошади, а на бочкообразном воздушном шаре.

Малфой усмехнулся такой иронии судьбы — несмотря на то, что турниры и состязания пользовались огромной популярностью у слизеринской команды по квиддичу, сам он никогда не принимал в них участия. Врожденная осторожность (или же, скорее, чувство самосохранения) в подобных случаях всегда подавала ему сигналы о потенциальной опасности, и именно поэтому он оставался в тени, ограничиваясь пассивным наблюдением и позволяя рисковать другим. И вот теперь ему предстояло наверстать это упущение за все годы учебы. Да еще и где — в глубоком средневековье. Было от чего приуныть...

К чести Гермионы, она сдержала слово и укрепила доспехи заклинаниями, усиливающими их прочность. Правда, от этого они стали немного сковывать движения, но зато заметно потеряли в весе. Собственно, как и оружие (к великой радости Люциуса). Время, отведенное на тренировку перед турниром, новоявленный рыцарь проводил в схватках с молодцами, питавшими особую слабость к звонкой монете; и всякий раз ему помогали зелья ловкости и другие (придуманные по такому случаю монахом и Гермионой) заклинания. Пока однажды он не настоял на том, чтобы попробовать свои силы без каких-либо поблажек. Бедный Люциус... Уже к вечеру все его мышцы вопили от боли. Зато это раз и навсегда излечило Малфоя от мысли сражаться без помощи магии.

Странно, но Гермиона не только не упрекнула его ни единым словом, но даже не стала ехидничать по этому поводу. Разве что сурово отчитала за глупость и чрезмерную самоуверенность. И, к своему вящему изумлению, он этим и утешился.

Солнце стояло в зените, и Люциус, закованный в броню, жестоко страдал от полуденного зноя. После нескончаемой вереницы пасмурных дней светило явило наконец свой лик. Причем, именно сегодня, когда лорд с ног до головы заключен в металлическую оболочку, словно бабочка в кокон. Он мог бы побиться об заклад — если б Нарцисса увидела его сейчас, то посмеялась от души...

Малфой мрачно глянул из-под поднятого забрала на сидящих в первом ряду монаха с Гермионой и несколько раз моргнул — пот, катившийся со лба градом, заливал ему глаза.

Эти двое разыграли целое представление перед случайными прохожими под названием "Святой отец просит у знатного господина разрешение взять заблудшую душу под свою опеку". В свою очередь, Люциус всячески поддерживал разнесшийся по замку слух о том, что он поощряет решение Гермионы уйти в монастырь, в коем она укрепилась еще больше после того, как побывала там.

Вот так и проходили их дни: Гермиона с монахом, не покладая рук, трудились над хроноворотом — единственным их шансом вернуться обратно, а Малфой в это время с тоской выслушивал бесконечные жалобы и сплетни, в которых его уже заранее считали проигравшим. Зато теперь никто не смотрел косо в сторону Гермионы. И шлюхой ее теперь тоже не называли.

Взгляд Люциуса встретился со взглядом Гермионы, и он в очередной раз удивился — выражение ее лица странным образом изменилось. Оно стало более мягким. Девушка придирчиво изучала его фигуру, сидящую на жеребце, и Малфой, едва ли отдавая себе отчет, для чего это делает, заметно приосанился в седле.

Если не считать того момента, когда они вместе разбирали его родословную, то прошло довольно долго времени, прежде чем юная леди снова посмотрела на него так же оценивающе. Его бросило в жар от того, насколько осязаемым показался ему этот взгляд, а сердце забилось в два раза быстрее. И он не поручился бы, что оно ускорило свой бег исключительно из-за его раскаленных палящим солнцем доспехов.

Он видел, что она обратилась к святому отцу, и ее губы пришли в движение. Видел, как морщинки собираются в уголках глаз, когда она улыбается, и сердце его, отплясывавшее безумную джигу, внезапно сжалось на мгновенье; чего не случалось с ним так давно, что и сам он с трудом мог бы вспомнить... И (уж совсем ребячество), он даже пожалел, что не взял у нее ленту украсить латы.

Но тут весь его романтический пыл был потушен самой Гермионой: сперва потихоньку, а затем все громче и громче, она начала хихикать. Приступ веселья не остановила даже прикушенная нижняя губа, и ей пришлось уткнуться лицом в плечо монаха, на что тот только развел руками и широко улыбнулся.

Люциус сердито опустил забрало. Лязгнувшее железо едва его не оглушило, но тут прозвучал условный сигнал к началу поединка, и лорд дал коню шпоры. Жеребец вздрогнул и, сорвавшись с места, полетел навстречу противнику.

От поединщика, мчащегося ему навстречу, облаченного в темные доспехи и квадратный шлем, исходило ощущение угрозы. Или это впечатление усиливали раскосые прорези для глаз, что придавали ему такой свирепый вид?

Люциус приготовился к столкновению, но тут вдруг почувствовал, как его качнуло в седле, и копье в руке соскользнуло в сторону. Сейчас, без прикрытия гарды, он стал уязвим и беспомощен, как младенец. С уст его сорвалось проклятие: не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать — копье Темного рыцаря ударит точно в цель.

Вцепившись в поводья, лорд ожидал услышать звук треснувшего древка (как ему обещали), однако удар, пришедшийся в кирасу, оказался такой силы, что почти выбил из него дух. Малфой закашлялся, с трудом втянул в себя немного воздуха и только тут осознал, что земля с невероятной скоростью стала отдаляться от него, а облака так же стремительно приближаются.

И это стало последним, что он запомнил. Потом наступила темнота.

* * *

Гермиона по праву могла бы гордиться доспехами, которые собственноручно отполировала до зеркального блеска. Мало того, она так же могла бы гордиться мастерски наложенными на них защитными заклинаниями, обязанными сохранить жизнь обладателя. Однако, когда она увидела, как противник вышиб Люциуса из седла, ее прошиб холодный пот. С замиранием сердца наблюдала она, как закованное в броню тело с грохотом грянуло о землю. Сила падения оказалась столь велика, что поверженный рыцарь, довольно крепко приложившись головой, по инерции отлетел на несколько ярдов в сторону и остался недвижим.

Гермиона, вспомнив несколько крепких словечек из лексикона Рона, ящерицей скользнула между зеваками, моля небо, чтобы успеть добраться до Малфоя первой. И, слава богам, это ей удалось.

Делая вид, что никак не может снять его шлем, она (в качестве превентивной меры) деловито накладывала на него все исцеляющие заклинания, которые только приходили на ум, пока не почувствовала, что кто-то, схватив ее медвежьими объятиями, оттаскивает от Люциуса.

— Пустите! — сопротивляясь изо всех сил, прорычала девушка.

— Будет лучше, если твоим хозяином займется целитель, — возразил хриплый голос.

Гермиона обернулась — позади нее стоял крупный рыжеволосый мужчина, в котором она безошибочно узнала капитана городской стражи. Только сейчас его обычно красное лицо стало белее полотна.

— Как это могло случиться? — спросила растерянно. — Разве копье не должно было просто разлететься в щепки?

— В том-то и дело! Должно! — взревел капитан. — Оно стояло вместе с остальными и, похоже, кто-то его повредил!

Услышав позади себя шорох, Гермиона оглянулась — Люциуса уже положили на импровизированные носилки и теперь осторожно уносили с ристалища. Ей бы броситься за ними вдогонку, чтобы узнать, кто станет врачевать его раны, но ноги будто свинцом налились, а сердце тоскливо сжалось.

Плеча вдруг коснулась чья-то рука, и Гермиона повернула голову — монах. Вот тут ее прорвало: едва открыла рот, чтобы сказать хоть слово, как внезапно осознала, что по лицу текут предательские слезы.

"А что, если Люциус умрет и я останусь совершенно одна в этой враждебной среде? Упаси Мерлин! Что же я тогда буду делать? Как жить?"

Мысль, несколько эгоистичная, надо признаться, но, тем не менее, достаточно точно характеризующая ее нынешнее положение. И от внезапно накатившего ощущения безысходности, Гермиона уткнулась в коричневую рясу монаха и дала волю слезам.

— Ну, ну, — успокаивающе похлопал тот ее по спине, — не плачь. Если с ним что-нибудь случится, всегда найдется кто-то, кто сможет о тебе позаботиться.

Все еще всхлипывая, Гермиона краем глаза заметила, что нечаянный утешитель осторожно уводит ее в сторону от остальных свидетелей разыгравшейся на поле драмы.

"Бедняжка, — подумалось монаху. — Если бы такое произошло со мной, я бы тоже расстроился. Как будто ей и так мало довелось пережить..."

Словно во сне, Гермиона позволила ему увлечь себя на тропинку, ведущую к маленькой часовне, где она впервые его встретила. И, хотя затерянное в лесу сооружение стояло совсем недалеко, когда их путешествие закончилось, ей показалось, что прошла целая вечность. Брат Уэзерби зажег светильник, и под темными прохладными сводами заплясал мотылек неверного огонька. Прошел к ветхому сундуку и, немного порывшись в его глубинах, протянул ей кусок довольно чистой ткани.

— Держи. Утри слезы.

Гермиона послушно забрала у него тряпицу и шмыгнула носом.

— Ты, что, предвидела такой исход и заранее наложила соответствующие чары? — испытующе глянул на нее из-под кустистых бровей монах.

— Прости, что? — опешила мнимая служанка.

Но когда тот упомянул услышанное от нее заклинание, Гермиона поняла, что он говорит о простых исцеляющих чарах, какими обычно лечили опухоли.

— Ну да, — кивнула она. — Нужно было подстраховаться на всякий случай: мы же не знаем, какие Люциус получил повреждения...

— Тогда я спокоен, — с видимым облегчением вздохнул святой отец. — Когда мастер Люциус придет в себя, надеюсь, он будет в полном порядке.

— Надеюсь, — нервно ответила Гермиона. — Как думаешь, когда это может случиться?

Брат Уэзерби пожал плечами.

— Может, до вечера отлежится. А я так надеялся сообщить вам после турнира хорошие новости... Ведь я получил письмецо от своего друга.

— И что он пишет? — разбираемая любопытством, осведомилась Гермиона: в их положении любая хорошая новость автоматически становилась желанной.

— Он думает, что сможет вернуть вас домой. Но луна к этому моменту должна убывать второй день, и это произойдет завтра вечером. Он сегодня отправит Юстусу зашифрованные руководства, и тот спрячет их в часовне, подальше от посторонних глаз, — сказал монах, беспокойно оглядываясь по сторонам.

— А если ничего не получится? — встревожилась Гермиона.

— Если не получится, то он понятия не имеет, где вы можете оказаться, — честно признался святой отец. — Но, на всякий случай, мы хотим связаться с Папой.

— Вот тебе раз! С Папой! — воскликнула удивленная волшебница. — Но зачем?!

— Затем, что если вы объявитесь где-то в другом месте, то всегда сможете попросить убежища в монастыре, — мягко похлопав ее по плечу, терпеливо улыбнулся монах.

Брат Уэзерби подошел к стене, провел рукой по камню, и в нем появилась маленькое отверстие, из которого он вытянул маленький клочок бумаги. Развернул его, тщательно разгладил смятые края и протянул Гермионе. Девушка вгляделась в рисунок, изображавший не то герб, не то печать: очертания сердца, в середине которого виднелись две скрещенные метлы.

— По этому знаку ты всегда сможешь быть узнанной в магической среде. Если волшебники станут сомневаться, покажешь им этот символ, и они поймут, что ты та, за кого себя выдаешь. Запомни хорошенько, как он выглядит, потому что бумагу я тебе не отдам.

Гермиона несколько мгновений внимательно разглядывала рисунок. Какая-то смутное ощущение не давало ей покоя, пока вдруг горячей волной не нахлынуло понимание.

— Так вот почему ты так часто расспрашивал меня о том, какую роль станет играть религия в будущем, — медленно проговорила она, поднимая на него взгляд. — Чтобы убедиться, что там все еще будут те, к кому можно обратиться за помощью...

— Вовсе нет, — усмехнулся монах, вытаскивая спрятанную за алтарем бутылку вина. — Скорее, это было простым любопытством, но оно навело меня на определенные мысли. Ты говорила, что сообщество волшебников будет расти; но даже если церковь магглов утратит свое влияние, уверен — наше с тобой братство никогда не перестанет заниматься магией. Пусть даже и втайне.

Гермиона вздохнула и покачала головой:

— Спасибо тебе. За все, что сделал для нас.

— С превеликим удовольствием, — улыбнулся брат Уэзерби. — Будет что рассказать моим детишкам на склоне лет.

— Детишкам? —недоуменно вытаращила на него глаза Гермиона. — Но ты ведь не можешь жениться. Целибат, и все такое...

Она лихорадочно перебирала в памяти исторические факты, пытаясь вспомнить, бывали ли какие-нибудь прецеденты или исключения из этого правила, но ничего не могла припомнить. Может, она что-то упустила?

— Конечно не должны, — важно проговорил монах, но в следующий момент лукаво подмигнул. — Я думаю, ты знаешь, что при монастырях живет немало подкидышей? Так вот, одна из этих девочек выросла и довольно неплохо ко мне относится. Точнее, у нас с ней полное взаимопонимание. Настолько полное, что в следующем месяце мы хотим тайно обвенчаться.

Услышав это заявление, Гермиона сперва впала в ступор. А когда отмерла, первым делом потянулась за кубком с вином: ей определенно следовало выпить.

* * *

Самым первым, что ощутил Малфой, когда наконец пришел в себя, была боль. По всей вероятности, он лежал на спине так долго, что затекло все тело. Но, несмотря на то, что затылком он ощущал некое подобие подушки, голова кружилась с такой силой, что, казалось, даже комната, в которой он очнулся, пульсирует в такт его страшной мигрени. Да еще и эта невыносимая вонь... Люциус скривился. "Неужто меня отнесли в свинарник?" — подумал он и попытался нашарить рядом с собой что-нибудь подходящее, чтобы прикрыть нос от жуткого запаха. Это движение вызвало очередной приступ боли, и он чуть не вскрикнул. К горлу тут же подкатила волна тошноты, но, ценой неимоверного усилия, Малфой заставил себя открыть глаза и осмотреться.

Большая кровать, на которой он сейчас корчился, находилась в круглой каменной комнате. На столе, как выяснилось, стояла простая плетеная корзина с едой, а рядом — ведро, наполненное водой. Одежда, состоящая из простых штанов и рубахи, за неимением стульев, лежала прямо на полу. Свет же поступал из единственного окна, прорубленного в темной кладке стены. Люциус медленно повернул голову: дверь, сработанная из мореного дуба, при случае могла выдержать осаду. Малфой вздохнул — не имея ни малейшего представления о месте своего нахождения, он решил на время отложить попытки это выяснить, потому что, как ему казалось, больно было даже думать. Да еще и этот ужасный запах... Лорд вытянул руку вдоль тела и коснулся чего-то липкого. Теряясь в догадках, что это могло быть, он поднес ладонь почти к самому лицу, и... Понял, почему в комнате так нестерпимо разило тухлыми яйцами: он лежал в собственных нечистотах.

От осознания этого прискорбного факта, Люциус, несмотря на все недомогания, выскочил из постели, как ужаленный. Он с отвращением стянул с себя одежду и попытался очистить постель испачканной рубашкой и водой. Напрасно он потратил почти половину ведра — ему не удалось отмыть ее полностью, и тогда он попросту перевернул служащий матрасом мешок, набитый соломой, на обратную сторону. А потом принялся за себя.

Содрогаясь от гадливости, Малфой тщательно вымылся, используя обрывок от старой рубашки вместо мочалки. Вылил на себя остатки воды и, вздрагивая от холода, набросил на тело рубашку из небеленого полотна. Путаясь влажными ногами в штанинах, кое-как натянул исподнее и, скептически оглядев свой наряд, почувствовал себя немного лучше. Хотя и практически голым, поскольку об обуви для него никто не озаботился.

Чувствуя, как подрагивают от усталости колени, Люциус присел на край кровати. Сердце колотилось как сумасшедшее, а головная боль, казалось, только усилилась. Однако, любопытство взяло верх и он, немного придя в себя, решил выяснить, в каком месте находится. Лорд подошел к окну, посмотрел вниз и тут же пожалел об этом. Судорожно вздохнул и сделал несколько нетвердых шагов назад. Прошедшая было тошнота вернулась с новой силой, и от позывов рвоты его удержала только мысль, что убирать придется не кому-нибудь, а снова лично ему.

Из глубины комнаты Люциус увидел, как совсем рядом с окном пролетела птица. Солнце клонилось к закату и серебристый край облака казался совсем близким, поэтому, выждав время, пока дыхание полностью не восстановилось, узник предпринял еще одну попытку выглянуть в окно: слишком уж неправдоподобным показалось ему увиденное.

Малфой, благодаря всех известных ему богов, что никто сейчас не видит его позора, опустился на колени и на четвереньках пополз к подоконнику. Достиг каменного выступа, подтянулся и выглянул наружу: башня, в которой он находился, была, по меньшей мере, раза в четыре выше Астрономической башни Хогвартса, и Люциус наконец понял, что это не голова у него кружится, а башня слегка покачивается под порывами ветра.

А потом его действительно стошнило.

К счастью, у него получилось сделать это через окно; и как только он смог собраться с духом, то выбросил туда же и свою грязную одежду. За последний час Малфой так намучился, и морально, и физически, что его стала донимать жажда. С запоздалым сожалением он подумал, что напрасно не оставил себе хоть ковш воды, но в следующий момент увидел, что ведро снова наполнено чистой и прозрачной влагой — чьим бы узником он ни был, этот некто явно владел магией.

* * *

— Что значит "заплатить за него выкуп"? — в сердцах выпалила Гермиона. — У нас нет времени гоняться за ним по всей округе, чтобы спасти его аристократическую задницу! Пора готовиться к возвращению домой, а он, видите ли, в плену. Мерлин милостивый, на все что угодно готов, лишь бы каштаны из огня вытянул кто-то другой...

— Понимаешь ли, — занервничал монах, — мы не в том положении, чтобы требовать его освобождения.

— Это еще почему? — не сдавалась Гермиона. — Ты знаешь, кто его похитил?

— Я не совсем уверен, но... — заюлил брат Уэзерби.

— Хорошо. Поставим вопрос иначе. Что именно ты знаешь? — ее тихий голос прозвучал настолько угрожающе, что у святого отца волосы вокруг тонзуры зашевелились — до того стоящая сейчас перед ним волшебница напомнила ему мать: когда та бывала в подобном расположении духа, шутить с ней было опасно.

— Его похитил кто-то из гоблинов, — выпалил монах, ожидая дальнейшей бури.

Но, не ожидавшая такого ответа, Гермиона только пораженно пискнула:

— Что?! — и схватилась руками за голову.

* * *

Не сказать, что Люциус очень уж удивился, но проверить догадку все же стоило. Он вынул из корзины еду, что в ней лежала, и тут же увидел, как плетеная емкость снова наполняется продуктами. Так и есть! Некто, удерживающий его в заточении, предусмотрел все до мелочей.

Продолжая экспериментировать, он бросил в кастрюлю, которую нашел под кроватью, кусок хлеба, и тот сразу же исчез, словно его никогда не было.

С ума сойти! Да эта тюрьма гораздо цивилизованнее замка, где я обитал! — подумалось ему. Малфой уже вознамерился отправить в небытие, вслед за хлебом, большую золотистую луковицу, как налетевший внезапно ветер заставил башню покачнуться, и у него сразу появились другие заботы. Его снова замутило, и, борясь с тошнотой, он уселся на пол, стараясь дышать как можно глубже. Вскоре адская карусель успокоилась. Люциус медленно выдохнул и вытер выступившую на лице испарину. Обежал взглядом свое узилище и облегченно перевел дух: комната уже не двигалась.

Ну, или почти не двигалась.

* * *

— Куда мы едем?

Вопрос, сорвавшийся с ее уст, был подхвачен ветром и растаял в сгущавшихся сумерках. Гермиона не поручилась бы, что монах услышал его, и уже собиралась задать его снова, как брат Уэзерби, прекратив понукать своего ослика, размеренно отозвался:

— В единственное место, которое пришло мне на ум!

Гермиона откинула с лица развевающиеся под порывом ветра волосы и, чтобы не свалиться с осла, на котором ехала, изо всех сил вцепилась тому в спину. Предосторожность не лишняя, особенно если учесть, что ее и так настрадавшиеся накануне ягодицы практически задеревенели и ныли при каждом шаге этого брыкливого создания.

— В монастырь, что ли? — оторопело спросила она, недоумевая, каким образом святая обитель может им пригодиться.

— В соседнюю деревню, — опасливо озираясь по сторонам, откликнулся монах. На первый взгляд вокруг них не было видно ни души, но брат Уэзерби решил все же проверить. Он коснулся своего креста, и Гермиона почувствовала, как ее окатила теплая волна. На мгновение вспыхнул зеленым свет, и она заметила неподалеку от них прячущиеся в траве маленькие фигурки. Одна из них подпрыгнула, и волшебница поняла, что это кролик.

— А что в ней такого примечательного? — Гермиону снова грубо тряхнуло, и она до побелевших костяшек схватилась пальцами за ослиную холку. Ей до ужаса хотелось спросить его о заклинании обнаружения жизненных форм, но, к сожалению, на обсуждение подобных тем у них совершенно не было времени. На счету была каждая минута, а ведь еще и Люциуса нужно выручать...

— Скорее всего, это просто слухи. Но я сам слышал разговор епископа с аббатом, и, похоже, в этих слухах есть доля правды, — мрачно проговорил монах. — Надеюсь, мы доберемся до них раньше, чем церковь.

— До кого доберемся? — с каждой секундой Гермиона понимала все меньше и меньше.

— До Олливандеров, — святой отец похлопал своего скакуна по шее, и Гермиона крепче сжала бока осла пятками — чтобы не отстать, тот засеменил гораздо резвее прежнего. По всей видимости, монах наложил на животных заклинание скорости, потому что она и представить не могла, что эта, неторопливая, в сущности, скотина, может рысить не хуже призовой лошади. Как бы то ни было, ей пришлось так крепко держаться, что у нее от напряжения даже пальцы свело. Но тут она напрочь позабыла и об отбитом копчике и о судорогах в руках, потому что, услышав следующие слова, у нее дар речи пропал:

— Говорят, Олливандеры укрывают подменыша.

* * *

Тишину, царящую в башне, нарушили чьи-то неторопливые шаги. Люциус вскинул голову. Похоже, кто-то решил навестить узника, и Малфой одернул на себе убогую одежду: кто бы там ни был, но выглядеть он должен был безупречно. Ну, или, на худой конец, достойно. Ключи в замке тихо звякнули, и дверь распахнулась.

Если бы лорда не тошнило с такой силой, он, возможно, и попытался бы вооружиться хоть чем-нибудь, но единственное, чего ему хотелось сейчас, так это просто лечь и умереть.

Малфой постарался придать своему лицу самое презрительное выражение, на которое только был способен (если б его так не мутило, разумеется, получилось бы намного лучше), и выпрямился, как и подобает истинному аристократу. Но, когда посетитель приблизился, изумлению его не было границ: он ожидал увидеть кого угодно, только не гоблина. Дверь с громким щелчком захлопнулась, и Люциус остался с вошедшим один на один.

— Никакой ты не Пендрагон, — заявило существо, скользнув по Малфою бесцветными, водянистыми глазами. Серая кожа, сплюснутая физиономия, украшенная длинным крючковатым носом и огромные уши — одним словом, гоблин как гоблин, но копье, что он крепко сжимал в руке, заслуживало большего внимания. Люциус заинтересованно уставился на каменный наконечник, испещренный рунами, и, с привычной ему меркантильностью подумал, что за подобный артефакт в Лютном переулке можно было отхватить баснословную сумму. Такую, что позволила бы очень долго не переживать за судьбу замороженных в Гринготтсе счетов. Но следующая мысль тут же охладила его гипотетические размышления: один Мерлин знал, когда он вернется обратно и вернется ли вообще. Тошнота подкатила с новой силой, и он вздохнул как можно глубже, чтобы сохранить лицо и не опозориться на глазах у своего тюремщика.

— Нет, — запоздало ответил он, принимая самый горделивый, на какой был способен в этом плачевном состоянии, вид. — Я — лорд Малфой. Магглы меня не спрашивали, решив для себя, что я один из Пендрагонов, а я просто не стал их разочаровывать.

— Нас не волнует, когда люди лгут друг другу, — резко отозвался гоблин, словно выплюнул. — Такова сущность человеческой породы. Обман течет в ваших жилах с рождения.

Люциус на это ничего не ответил. Разумеется, он понимал, что уродец пришел к нему не для того, чтобы почтить светской беседой, и остро заточенное копье явно не сулило ничего хорошего, но, драккл его раздери, умереть от руки гоблина Малфою не хотелось. Уж лучше выброситься из окна башни. Но треклятый страж стоял как раз на полпути между ним и бездной, тем самым лишая его даже возможности выбора.

— И, порой, это приносит сплошные неудобства, — гоблин оперся на древко копья и смерил лорда оценивающим взглядом. — Что может означать только одно: сейчас неудобным стал ты.

* * *

Когда монах постучал в дверь маленького каменного дома, Гермиона забеспокоилась: не ошибался ли он в своих предположениях?

Бедные ослы, чьи взмыленные бока все еще тяжело вздымались после непривычной для них скачки, переводили дыхание и жадно пили из глубоких глиняных мисок, в которых собралась дождевая вода.

— Похоже, дома никого нет, — сказала Гермиона, когда ожидание слишком уж затянулось.

В густом тумане ее волосы распушились еще больше, и в сочетании с темными тенями под глазами (придававшими облику некий оттенок драматизма), вид ее, надо признаться, производил довольно устрашающее впечатление. Она зябко повела плечами и, сняв плащ с седла своего осла, плотно в него закуталась.

— В этом доме всегда кто-то есть, — мрачно ответил монах и постучал еще раз.

Гермиона вздрогнула. При мысли о том, что все их старания могут оказаться напрасными, ее пробрал озноб. Она уже начала паниковать, но в этот момент за дверью послышался легкий шорох, и она распахнулась. На пороге показалась маленькая бледная женщина с лицом, похожим на печеное яблоко. Она удивленно оглядела поздних гостей и, не особо церемонясь, неприветливо зыркнула из-под густых темных бровей:

— Чего надо?

— Мы хотим кое-что узнать, — быстро ответил монах и тут же добавил: — И еще — у нас есть то, что вас заинтересует.

— Не понимаю, о чем идет речь... — начала хозяйка дома, уже собираясь захлопнуть перед незваными гостями дверь, но монах оборвал ее на полуслове:

— За вами скоро придут!

Поведение женщины изменилось прямо на глазах. Она окинула острым взглядом окрестности и отрывисто проговорила:

— Входите.

Гермиона и брат Уэзерби поспешно вошли в дом, и хозяйка заложила дверь засовом, после чего вытащила из кармана волшебную палочку:

— Они уже в пути?

У Гермионы глаза округлились от изумления.

— У вас есть палочка?! — удивленно воскликнула она. — Надо же!

С этими словами она протянула руку и сосредоточилась. Не прошло и минуты, как деревянное кольцо, что она носила, снова вернулось в первоначальную форму. Гермиона ловко подхватила свою палочку и торжествующе показала хозяйке. Та оторопело уставилась на нее черными, как жуки, глазами и прищурилась.

— Где вы ее взяли? — подозрительно проговорила волшебница.

Гермиона могла бы поклясться, что у нее даже нос дернулся, как у гончей, вставшей на след.

— В будущем, — усмехнулась она, но улыбка тут же сбежала с ее лица. — Но если я действительно хочу туда вернуться, времени у нас не так уж и много.

Люциус с замиранием сердца смотрел, как отвратительное создание, играя копьем, приближается к нему. Неразборчивое бормотание, которое и за речь-то можно было принять с большой натяжкой, судя по его неприветливым гримасам, тоже не оставляло никаких сомнений насчет его намерений. Малфой затаил дыхание. На чудесное спасение можно было не рассчитывать, и он уже решился продать свою жизнь настолько дорого, насколько это вообще возможно в его положении, но тут гоблин внезапно затих и потянул носом воздух. Потом сморщился и метнул на узника свирепый взгляд:

— Вейла.

От неожиданности подобного заявления Малфой вздрогнул и недоуменно уставился на тюремщика. Слухи о том, что в жилах его матери текла кровь вейл, действительно ходили. Но это так и осталось недоказанным. И вот теперь, стоя на пороге смерти, Люциус совершенно неожиданно получил подтверждение тому, что слухи оказались правдой. Неужели его происхождение способны были учуять только гоблины?

— Похоже, не настолько ты пропащий, как мы подумали, — проскрежетало существо, разглядывая Люциуса с таким видом, словно тот был призовой коровой.

Затем гоблин стукнул древком копья по каменному полу, и на нем мгновенно появился роскошный персидский ковер. Такой толщины, что ноги Малфоя утонули в нем по щиколотку. Кровать (он так до конца и не смог ее очистить) тут же сменилась на огромное ложе, застеленное настолько пушистым покрывалом, что оно походило на гнездо, одну сторону которого украшала шелковая драпировка цвета утренней зари. Желтые, и тоже шелковые, шторы окрашивали проходящий сквозь них свет в теплые золотистые оттенки, но, благодаря волшебству, не давали холодному воздуху проникать внутрь комнаты. На стенах появились маленькие масляные лампы. Затем гоблин щелкнул пальцами, и башня прекратила наконец раскачиваться.

Люциус облегченно вздохнул: чудо все-таки произошло, и ему на какое-то время сохранили жизнь. Он приободрился, оглянулся по сторонам и, заметив, что комната перестала танцевать перед его глазами сумасшедшую джигу, воспрял духом.

— Эта комната может быть очень щедрой при необходимости, — пробурчал гоблин. — Но то, что в ней сейчас появилось, лишь одолжение. Не будь ты вейлой, все было бы иначе.

Он резко развернулся, в три шага вышел в коридор и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Люциус остался один. Какое-то время он так и стоял, в полной прострации от всего произошедшего. А когда осознал, что от неминуемой гибели его отделяли всего несколько мгновений, его бросило в холодный пот. Нетвердой рукой провел по лбу и на негнущихся ногах дошел до кровати. Забрался на мягкий, удобный (не в пример предыдущему) матрац, натянул на себя шелковую простыню и угнездился в постели, подобно птенцу легендарной птицы Рух.

После исцеляющих заклинаний и перенесенного стресса на него накатила сонливость: ведь в ближайшем будущем опасность ему не грозила. А, кроме того, у него была еда, вода для питья и горшок, чтобы помочиться.

Чего еще желать в подобном положении?

* * *

Гермиону и монаха провели в темный угол комнаты. Женщина сдвинула небольшой сундук, и они увидели лежащий на земляном полу самый обыкновенный деревянный щит. Хозяйка крепко ухватила его за одну из сторон и с видимым усилием потянула на себя. С тихим шорохом щит сдвинулся, открывая лаз, из которого лился яркий свет. Настолько яркий, что Гермиона на мгновение ослепла.

— Ты, что, шутишь? — нахмурился монах, скептически оглядывая довольно узкое отверстие.

— Тогда пусть идет она, — хмыкнула старуха.

Брат Уэзерби уже открыл рот, чтобы возразить, но Гермиона подобрала подол платья и, с виноватой улыбкой бросив ему: "Со мной все будет в порядке", нырнула в узкий тоннель. Свет тут же погас, и она продолжила путь наощупь. Девушка понятия не имела, куда ведет проход, но твердо была убеждена лишь в одном — спуск идет вглубь земли.

В конце концов, каким-то шестым чувством, она почувствовала, что туннель закончился, и осторожно попыталась нашарить выход. В кромешной тьме сделать это было равносильно тому, чтобы отыскать пресловутую кошку из пословицы. Гермиона дюйм за дюймом прощупывала суглинистые стены, как вдруг рука ее провалилась в пустоту, и она, потеряв опору, упала на что-то рыхлое и мягкое. Комната, в какой она оказалась, представляла собой обычную пещеру; с той разницей, что была обжита и освещена. Гермиона вгляделась в то, что спасло ее от ушибов и удивленно приподняла брови: возле одной из стен лежал ворох ткани. Некоторые рулоны были туго стянуты, в то время как другие совершенно распустились, создав некое подобие перины, которая и смягчила удар.

Она попыталась встать на ноги, но запуталась в тканях и снова чуть не упала, как вдруг за плечи ее схватили чьи-то руки. Гермиона стрельнула глазами в их сторону и застыла от ужаса: несоразмерно длинные пальцы, увенчанные острыми и белыми, похожими на обломки костей ногтями, грубо подняли ее на ноги, и она оказалась лицом к лицу с фейри.

Вытянутое, худое лицо; бледная до синевы кожа, обтягивающая слишком большой для поддерживающей его шеи череп; огромные уши. Длинные, сальные, черные волосы спадают на лицо, и улыбка, обнажающая острые и белые, как слоновая кость, зубы. Существо смотрело на нее непроницаемо-черными глазами, и этот, совершенно бездонный, взгляд нагнал на нее такого страху, что мороз по коже прошел.

Гермиона открыла рот, чтобы закричать, но когда сделала выдох, из горла не вырвалось ни звука.

Фейри поставил ее на землю и похлопал по плечу.

От этого простого жеста к Гермионе вернулось самообладание. Первый шок миновал, и Гермиона перестала хватать ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Перевела дух и с удивлением обнаружила, что снова может издавать звуки. Тогда она осмотрелась и увидела, что находится в хорошо освещенной комнате. Тут же размещались ткацкие станки и устройства для обработки дерева. Ничего необычного на первый взгляд. Но когда она увидела небольшую кучку волшебных палочек, лежащих на маленьком столике возле одного из механизмов, почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Так вот где все это началось! Вот, оказывается, где зародилось и оттачивалось мастерство Олливандеров: сидя за этим столом, на котором лежали самые первые в мире волшебные палочки, изготовленные членами этой семьи.

— Прости, но он только что заснул, — прерывая ее размышления, произнес фейри. Его голос настолько отличался от внешности, что Гермиона сначала не поверила, что сказанные слова принадлежат ему: ей показалось на миг, что по мраморному полу рассыпались стеклянные шарики.

Только тут Гермиона осознала, что они здесь не одни — в углу комнаты сидела и прижимала к груди темноволосого младенца девушка со светло-каштановыми волосами.

— Ой!— пискнула Гермиона так тихо, как только могла. — Мне так жаль!

— Нам тоже, — старуха протиснулась в туннель вслед за Гермионой и теперь стояла позади нее с палочкой наизготовку. — А сейчас объясни, для чего ты здесь?

Гермиона рассказала, кто она такая и как они с Люциусом попали в эти времена. Как оказались у барона и как пытались придумать хоть что-нибудь, для того, чтобы вернуться обратно. И о том, что Люциуса взяли в заложники, тоже рассказала.

— И никто не просил у вас за него выкуп? — задумчиво поинтересовался фейри.

Гермиона покачала головой:

— Нет. Но нам обязательно нужно его отыскать.

— Странно, — медленно проговорил фейри. — Очень странно, что требование выкупа было послано не людям, а вейлам. Похоже, похитители перехитрили тебя.

— Вейлы? — ошеломленно переспросила Гермиона. От волнения у нее чуть сердце не выпрыгнуло. Еще бы — если ей повезет, она сможет увидеть этих полумифических существ вживую! — Здесь есть вейлы?

Согласно истории магии, существовала теория, что вейлы обитали когда-то на территории Британии и впоследствии покинули остров по непонятным причинам, но она так и не была доказана. И, если б Гермиона смогла встретиться хоть с одной из них, это стало бы настоящей сенсацией магического мира!

— Кое-кто из них остался, — расхохотался фейри скрипучим смехом. — Многих сожгли за то, что были слишком красивы. Так же, как если бы я был слишком уродлив.

— Перестань! — впервые подала голос девушка. Настолько высокий, что его можно было принять за скрежет железа по стеклу.

— Заткнись, глупая девчонка, — цыкнула на нее старуха. — Только твое распутство виной тому, что мы ведем теперь такую жизнь.

— Но мы женаты, — шепотом возразила та, удобнее укладывая малыша на сгибе руки. — Брат Тимоти провел обряд.

— Брат Тимоти полоумный, а выходить замуж тебе следовало за человека, а не за фейри, — прорычала женщина. — Особенно за того, вместе с которым ты росла!

— Если это достаточно хорошо для монаха, значит, хорошо и для меня тоже, — вскинул голову фейри, буравя старуху бездонно-черными глазами. — Но если этого недостаточно для тебя, мы уйдем из этого места и оставим тебя в покое.

— И куда вы пойдете? — лицо женщины внезапно смягчилось. — Что бы вы делали? Как добывали себе пропитание? Где бы прятались?

— Я владею достаточно сильной магией, чтобы скрыть и себя, и свою семью, — просто ответил фейри. — Ведь ребенок ничем не отличается от обычных человеческих детей. А со временем приспособится и к окружающему миру.

— Это слишком опасно, Бреннан, — снова рассердилась женщина. — Подождите хотя бы еще несколько месяцев.

— Послушай, если то, что она говорит, правда, то у нас нет этих нескольких месяцев, — отрезал фейри, которого, как оказалось, звали Бреннаном. — А вот ты могла бы поехать вместе с нами.

— Я не могу! — хмуро отозвалась та. — Если мы все уедем, твои человеческие братья могут оказаться в большой опасности: служители церкви станут ходить по их домам и выпытывать у них все, что только можно. Пусть уж лучше они ничего не найдут и убьют меня, если им нужно кого-то убить. Во всяком случае, невинные души не пострадают.

Гермиона, внимательно слушающая их разговор, покачала головой и нахмурилась. Прямолинейность их суждений привела ее в ужас. "Хороши бы мы были во время войны, если б рассуждали таким же образом, — подумала она. — Тогда о борьбе, не говоря уж о победе, над Темным Лордом вообще можно было забыть с самого начала. Придется немного подтолкнуть их средневековый ум, иначе мы никогда не выберемся отсюда."

— Но ведь можно устроить пожар, — решительно предложила она.

Три головы разом повернулись в ее сторону, с любопытством рассматривая так, словно впервые увидели.

— Барон сказал, что в последнее время было много набегов и сражений. — пожала плечами Гермиона. — Уверена, вас примут за еще одних пострадавших от вражеских посягательств на эту землю.

Женщина и Бреннан переглянулись. Девушка же скользнула по гостье мимолетным взглядом и снова вернулась к прерванному занятию, продолжив укачивать ребенка и тихонько напевать под нос колыбельную.

— А ведь она права, матушка, — выдохнул фейри. — И никто ни о чем не догадался бы.

— Но наша семья всегда жила в этом доме, — уперлась старуха.

— Это правда. Но теперь настало время уйти отсюда, — пылко возразила девушка. — Мы не оставим тебя здесь умирать!

Прерывая семейный спор, который, как подозревала Гермиона, время от времени возникал в их разговорах, и, судя по всему, уже навяз у них в зубах, фейри повернулся к гостье:

— А мы тебе зачем понадобились?

— Я хочу узнать, где держат Люциуса, — нервно сказала Гермиона. — Сведения за сведения.

— Он у гоблинов. В Небесной башне, — фыркнул Бреннан. — Удачи тебе, если попытаешься вытащить его оттуда.

— Откуда ты знаешь про это, если все время проводишь здесь? — подозрительно сощурилась Гермиона.

Ответить он не успел, потому что в этот момент земля содрогнулась, и оба они повернулись, чтобы посмотреть, что произошло. Узкий туннель на мгновение расширился, и из него на кучу ткани выпал брат Уэзерби.

— Простите, — с сокрушенным видом извинился он. — Я еще плохо владею теми чарами, что сейчас использовал. Они абсолютно новые, и я видел их только один раз. Вот если бы я...

— Все фейри связаны между собой, — прервав его болтовню, ответила вместо Бреннана старуха. — Это дар, которым они наделены. Когда нужно решить какой-нибудь важный вопрос, у них будто одна голова на всех.

— Не совсем так, матушка. Это больше похоже на колодец, в котором вместо воды — знания, — вздохнул Бреннан и на мгновение стал похожим на раздраженного человеческого подростка. — Ты можешь что-нибудь туда положить или взять, если потребуется.

— Удивительно... — Гермиона уважительно посмотрела на Бреннана. — А у ребенка будет такая способность?

Бреннан колебался:

— Рано еще говорить об этом. Такое бывает не в каждом поколении. Когда подрастет, вот тогда и узнаем...

— Теперь ты ее должник, Бреннан, — сердито сказала девушка, сидящая в кресле. — Честность приблизит тебя к Богу.

Фейри глубоко вздохнул (Гермионе показалось, что от этих слов он вовсе перестал дышать) и свирепо посмотрел на девушку. Та вскинула голову и бесстрашно выдержала его взгляд.

— Я провожу тебя туда, куда нужно, в обмен на твой план сжечь дом и подделать смерть моей матери, — помолчав, сказал Бреннан. — И при этом позабочусь о твоей безопасности.

— Что? — встревоженно вскинулся монах. — Как это "подделать смерть"?

Гермиона в двух словах рассказала ему о своей задумке, на что брат Уэзерби только одобрительно кивнул и пожал плечами.

— Очень хорошо придумано, — пристально посмотрел он на старуху. — А, кроме того, чтобы вы знали, отец Тимоти в здравом уме. Он славный малый и умеет отличить добро от зла. Если он усмотрел что-то в этом союзе, значит, так тому и быть. Он — единственный, кто с самого начала видел в этом браке только хорошее, и до сей поры все у вас шло как надо.

Женщина открыла было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнула его и махнула рукой:

— Прекрасно. Решайте свои дела. Я больше не вмешиваюсь.

Она подошла к выходу и сунула в него палочку. Воздух в этом месте завихрился, образуя маленькую воронку, а затем ее засосало в туннель, унося обратно в дом.

— Поедем как стемнеет, — объявил Бреннан, оглядывая негаданных гостей. — В сумерках проще передвигаться, оставаясь незамеченными.

После подобного заявления монаху явно стало не по себе. Но ему ничего не оставалось, как согласиться:

— Мы будем ожидать тебя в городской церкви, у брата Тимоти. Раз уж мы приехали сюда, грех пропустить такую возможность — поговорить с ним.

Увидев, как брат Уэзерби благословил младенца и осторожно пожал руку Бреннана, Гермиона улыбнулась.

— Ты вырос настоящим мужчиной, — обратился он к фейри. — И желаю удачи вам обоим.

— Могу поклясться, она не будет нам лишней, — едва слышно отозвалась девушка и крепче прижала к себе младенца.

* * *

— О чем, во имя Господа, ты думал? — прошипел брат Уэзерби, сверля тяжелым взглядом маленького человечка, одетого в коричневую рясу, явно большего размера, чем требовалось.

Человечек сдвинул густые рыжеватые брови, глянул исподлобья на монаха и хмуро проговорил:

— Они хотели пожениться. И я обвенчал их.

— И тебя не остановило даже то, что они не только не одного вида, но еще и были воспитаны как брат и сестра? — продолжал распекать своего собрата священник. Последнее обстоятельство вызвало на его лице стойкую гримасу отвращения и он только еще слюной не брызгал, когда выговаривал ему за такое вольное обращение со святыми обетами.

— Я ни в чем не виноват! — запротестовал Тимоти. — Настоящий сын этой женщины был болен и слаб. Он бы все равно умер, а ведь его еще даже не крестили. А потом фейри украли это несчастное создание и оставили на его месте ребенка-подменыша. Кое-кто пытался забрать его у нее, но эта упрямица никого не слушала. Она хотела сама вырастить и приручить его!

— И, похоже, она неплохо справилась, — вставила Гермиона. — Во всяком случае, жену он себе нашел без всякого труда!

— А старейшины знают про это?— забеспокоился брат Тимоти.

— Нет, слава Богу. Они просто пришли за Бреннаном, но, поскольку, их поход напоминал, скорее, увеселительную прогулку, тому удалось ускользнуть, — горько сказал брат Уэзерби. Брат Тимоти вздохнул с облегчением. — Если б они узнали о полукровке, то сожгли бы это место сегодня же вечером.

— Его зовут Юлий, — заметил брат Тимоти. Он выпрямился во весь рост, но, даже после столь героического усилия, смог достать только до носа брата Уэзерби.

— Ну, как бы его ни звали, чем быстрее мы заберем его отсюда, тем лучше будет для всех. — Уэзерби достал из-за пазухи бутылку вина и, поддев пробку большим пальцем, вытащил ее наружу. Затем сделал большой глоток и передал бутылку брату Тимоти.

Глядя на них, Гермиона возмущенно цокнула языком, но монахи только хмыкнули в ответ.

— К тому, что ты и так знаешь, я добавлю еще кое-что: все мы можем умереть сегодня ночью, — фыркнул брат Уэзерби. — Но перед этим, я, по крайней мере, успею и выпить, и поспать.

Он так забавно выкатил глаза, что Гермиона невольно рассмеялась:

— Ну хорошо, тогда давай ее сюда. И если все у нас получится, я верну ее в целости и сохранности.

Сколько себя помнила, она терпеть не могла ожидание.

* * *

Едва наступили сумерки, как Гермиона с монахом подъехали к знакомому домику. Ослы их хорошо отдохнули, а к седлам были приторочены холщовые сумки с провиантом.

Вскоре из дома, крадучись, вышла маленькая фигурка, закутанная в синий плащ, и, безошибочно определив место их стоянки, подошла к ним.

— Как у тебя получается становиться таким незаметным? — удивленно спросила Гермиона, когда Бреннан забрался на спину маленького пони.

— Природная магия, — одарил ее своей зверской улыбкой Бреннан.

— Не слушай его, просто в детстве он часто прятался не там, где надо, — перебила его подошедшая в этот момент мать Бреннана. Она вынесла из дома длинный тонкий футляр, сработанный из свиной кожи, и протянула его фейри. Тот кивнул и спрятал его под плащ.

— Через несколько часов я вернусь, — заверил ее Бреннан. — И мы навсегда уйдем из этих мест.

— Побереги себя, — тепло коснулась она его руки, и очертания фигуры фейри на мгновение вспыхнули синим светом.

— Я люблю тебя, ма, — проговорило это невероятное существо и наклонилось, чтобы поцеловать ее в лоб.

Гермиона и монах стояли поодаль и наблюдали, как Бреннан и женщина, ставшая ему матерью, прощались друг с другом. Фейри долго смотрел ей вслед, и когда она вошла в дом и затворила за собой дверь, обернулся и посмотрел на своих спутников:

— Мы поедем сквозь сумрак.

Монах вздрогнул, и Гермиона впилась в его лицо тревожным взглядом:

— Что значит, "сквозь сумрак"?

— Это значит — "опасно", — коснулся тот своего креста, и часть уздечки осла превратилась в шоры, которые не позволяли им ничего увидеть. Глядя на него и Гермиона сделала то же самое.

Бреннан поднял руку и вытянул в небо когтистый палец. А потом начал негромко гудеть на одной ноте, отчего ослик Гермионы стал прядать ушами и зафыркал, как если бы почуял рядом с собой хищника. Брат Уэзерби неуверенно покосился в сторону спутницы и, прекрасно понимая, что ее сил явно недостаточно, чтобы управиться со строптивым скакуном, решительно подхватил животное под уздцы.

Закатное солнце затопило заревом весь мир. Небо приобрело кроваво-красный оттенок, а трава под ногами стала черной. Ослы в нетерпении рыли копытами землю, и монаху пришлось их успокоить.

Постепенно все вокруг заволокло пурпурным туманом. Напрасно Гермиона таращила глаза: как ни старалась, но рассмотреть хоть что-нибудь за окутавшей их плотной завесой у нее не получилось. По ее ощущениям, они уже довольно далеко отошли от того места, где находились, однако, и за это она не могла бы поручиться. Откровенно говоря, она уже ни в чем не была уверена. И вдруг... Сперва ей показалось, что она ослышалась, но вскоре до ее слуха донесся другой возглас, и от ужаса у нее волосы на голове зашевелились.

— Люди...

— Здесь?!

— Я чувствую их запах в темноте.

— Мне нужна женщина. Держу пари, она восхитительна.

Услышав, как в тумане кто-то шуршит и скребется, Гермиона затаила дыхание. Она пыталась вспомнить, встречалось ли ей в книгах хоть какое-то упоминание о подобных вещах, но мысли метались вспугнутой стайкой птиц, и она никак не могла сосредоточиться. А потом откуда-то издалека послышался глухой вскрик, и это, казалось, привлекло внимание загадочных голосов. Неведомые существа засопели, принюхиваясь, недовольно заворчали и ринулись в ту сторону, откуда донесся звук.

Гермиона повернулась к монаху. Тот выглядел вполне спокойным, и она позволила себе расслабиться. Туман постепенно стал рассеиваться, и из него показался фундамент огромной башни. Сумерки заметно сгустились, и белый камень, из которого она была сложена, приобрел чуть ли не фосфоресцирующее сияние.

— Дальше идти я не могу, — развел руками Бреннан. — Но я оставлю здесь менгир. Когда захотите вернуться на руины старой часовни, подойдите к нему, положите на него руки и он сработает. Потому что я настрою его только на вас двоих. И не забывайте вот о чем — будете уходить, один из вас должен крепко держать вашего друга, иначе потеряете его навсегда. Да, вот еще что, при встрече отдай ему это, — Бреннан протянул Гермионе кожаный футляр, что передала ему мать.

— Спасибо, что помог, — кивнул монах Бреннану.

— Теперь мы квиты, — усмехнулся фейри.

— Конечно, — согласился брат Уэзерби.

Гермиона и монах медленно направились к башне. Пройдя несколько ярдов, девушка обернулась: позади них не было никакого тумана. И фейри тоже не было. Если бы она не знала наверняка, все произошедшее могло показаться сном. Или сном о сне. Но как напоминание о том, что все это ей не привиделось, из земли поднимался высокий черный камень. Гермиона могла бы поклясться, что еще пару минут назад его не было на этом месте. Она вздрогнула.

Неуверенно передвигаясь в темноте, чтобы не провалиться в яму или не споткнуться о кочку, шаг за шагом, они приблизились к башне. Почти достигнув фундамента, Гермиона зацепилась подолом платья за колючий куст и с шумом сломала ветку. Она уже готова было впасть в панику, но монах успокоил ее, сказав, что она может шуметь сколько ей заблагорассудится: гоблины никогда не выставляли охрану. Начальник отдела экспериментальной магии промолчала на это заявление, но бровь скептически все же приподняла. Когда же они подошли еще ближе, Гермионе пришлось ему поверить, потому что она поняла — он действительно прав. И поняла почему.

Башня из слоновой кости поднималась высоко вверх. Настолько высоко, что ее вершина терялась среди стайки перистых облаков, перламутровой дымкой окутывавших ее со всех сторон. В ярком лунном свете Гермиона смогла отчетливо разглядеть, как идеально ровную и гладкую поверхность стен опоясывают кольца равномерно расположенных выступов.

— Что это? — по привычке тихо прошептала Гермиона, указывая на странные выпуклости.

— Волшебные ловушки, — мрачно сказал монах. — Любого, кто попытается на нее залезть, подстерегает неприятный сюрприз. Башня заколдована настолько сильными заклинаниями, что подняться наверх еще никому не удалось. А еще, ее невозможно сжечь.

Гермиона внимательно слушала его, но она не была бы самой умной ведьмой своего поколения, если бы ее кипучий мозг оставался бездеятельным. Неприступность башни, казалось, только подстегнула ее азарт, потому что не прошло и минуты, как она, глядя в расстроенное лицо монаха проговорила:

— Птицы. Они ведь летают вокруг нее?

— Ну да, — подтвердил брат Уэзерби.

— Значит, такие маленькие существа должны как-то справляться с ловушками. Иначе вся живность здесь давно бы вымерла, — сделала вывод Гермиона.

— Насколько я понимаю, его держат там, — указала она на черное пятно, расположенное почти возле самой вершины белой башни, и, хлопнув монаха по плечу, широко улыбнулась:

— Знаешь, у меня есть замечательная идея...

Лежа в пушистом гнезде, Люциус с восхищением разглядывал нависающий над ним потолок. Тот и в самом деле заслуживал самого пристального внимания: барельеф, созданный из драгоценных металлов и украшенный самоцветами (стоимость которых даже он, потомственный аристократ с баснословным состоянием, не мог определить навскидку) изображал ранний период истории магического мира. С точки зрения гоблинов, конечно. Малфой с любопытством изучал золотую фигурку волшебника, в ужасе убегающего от разъяренного дракона, как вдруг услышал за окном тихий шорох, напоминающий трепетание крошечных крылышек.

В полном недоумении он поднял голову и удивленно распахнул глаза — на подоконнике, склонив головку, сидела маленькая каменная птичка. Но самым странным было даже не это (хотя каменных птиц в природе, как известно, не существует), а то, что в клюве она держала клочок пергамента.

Люциус выбрался из своего роскошного ложа и подошел к окну. Воровато оглянулся по сторонам (не следит ли кто) и, осторожно вынув из крохотного клювика пергамент, развернул записку. Скорее всего, письмо было заколдовано заклинанием незримого расширения, потому что из небольшого на первый взгляд клочка выпало перо и чернильница. Люциус испуганно уставился на ковер: не пролились ли чернила, но, убедившись, что из флакона не вытекло ни капли, принялся за чтение.

У нас есть кое-какие мысли, чтобы вытащить тебя из заключения. Но для этого я должна подняться наверх. К сожалению, единственное, что нашлось в карманах брата У., это экспериментальное зелье для роста волос. Выпей его, а когда твои волосы станут расти, несколько раз оберни их вокруг чего-нибудь устойчивого и выброси из окна вместо веревки. Просто доверься мне и все будет хорошо.

Вместо подписи виднелась только одна буква "Г", но и без этого прозрачного намека Малфой прекрасно знал, кто является автором послания.

Люциус перевел взгляд на чернильницу. Покрутил ее в руках и посмотрел на просвет — жидкость внутри казалась прозрачной. Тогда он переключил внимание на перо и на пробу прочертил на пергаменте линию. На присланной Гермионой записке остался ровный черный след.

Малфой недоверчиво покачал головой. А если бы ему вздумалось написать что-нибудь этим зельем? "Вечно-пишущее перо" могло бы его испортить, раз и навсегда изменив состав и превратив в обычные чернила. Вот ведь бестолковая девка!

В поисках чего-то подходящего, Люциус осмотрелся по сторонам и, увидев один из железных крюков, на котором висел масляный светильник, пришел к выводу, что это именно то, что ему нужно. Открыл флакон и ничтоже сумняшеся вылил его содержимое себе в рот. Ничего особенного, обычный травяной вкус, но эффект превзошел все ожидания: к его немалому изумлению, волосы вдруг стали удлиняться, словно кто-то развернул моток со снежно-белым шелком. Приятным сюрпризом оказалось и то, что отрастали они от кончиков, а не от корней, и это намного упрощало задачу.

И хотя мягкие светлые пряди увеличивали длину прямо на глазах, неспешный рост позволял легко ими управлять. Малфой подождал, пока они подрастут на несколько метров, а затем крепко обернул их вокруг крюка. Проверяя на прочность, подергал несколько раз и, подойдя к подоконнику, выбросил конец импровизированной веревки в окно. Конечно, он немного беспокоился, не отнесет ли ветер ее немного в сторону, поэтому с замиранием сердца (высота всегда внушала ему ужас и неизменно вызывала тошноту) выглянул наружу. Но нет, длинная волна волос благополучно зазмеилась как раз между каменными выступами, окружавшими отвесную стену. Для чего они предназначались, он не имел понятия, но подозревал, что уж точно не для красоты. Нижняя часть уже скрылась в слабом ночном тумане, и тут Люциус представил себе, как выглядит эта картина со стороны: высоченная башня, из окна которой водопадом спускаются длинные светлые пряди...

— Рапунцель! — ахнул Малфой и, запрокинув голову, расхохотался. Правда, тут же зажал рот рукой и опасливо оглянулся на дверь — не услышали ли его тюремщики? Подождал несколько минут, вслушиваясь, но вокруг царила такая же тишина, что и прежде, нарушаемая только шорохом стелющихся по полу волос. Должно быть, у гоблинов хватало и других дел, помимо того, чтобы усмирять приступы безумия у запертых узников.

Люциус хмыкнул и внезапно увидел, что волосы, свешивающиеся из окна, уже туго натянулись. Теперь ему осталось только терпеливо дождаться прибытия гостьи.

* * *

Гермиона возблагодарила небеса за чары, усиливающие силу и выносливость, иначе без них она вряд ли смогла бы подняться так высоко. И все же, с каждым движением рук, окно, к которому она стремилась, становилось все ближе.

Правда, для удобства подъема ей пришлось преобразить средневековую одежду на что-то более привычное, поэтому белые джинсы на фланелевой подкладке, такого же цвета походные ботинки и светлая ветровка подошли для этой цели идеально. Ведь ветер легко мог забросить ее юбки или плащ на одну из колдовских ловушек, а рисковать сейчас она не имела права: слишком многое поставлено на кон. Белый цвет тоже был выбран не случайно — он настолько сливался с цветом стены, что увидеть ее мог только очень внимательный глаз. Что же касается волос, то они сами по себе были белыми и абсолютно незаметными на фоне башни.

Неудивительно, что монах решил остаться на земле: во-первых, его фигура была слишком грузной для подобного восхождения; во-вторых, он наотрез отказался менять рясу на шоссы, а, в-третьих, кто-то должен был удерживать в натянутом положении конец все еще спускающихся волос, чтобы Гермионе было удобнее карабкаться наверх.

Она благополучно миновала ловушки и наконец достигла светящегося слабым светом окна. Забралась на подоконник и заглянула в комнату, ожидая увидеть Люциуса, заключенного в грязную, сырую камеру. Но зрелище, возникшее перед ее глазами, оказалось настолько неожиданным, что она чуть не расцепила руки: Малфой, скрестив ноги, сидел в шелковом гнездышке, в комнате с одним из самых роскошных ковров, которые она когда-либо видела, и задумчиво жевал яблоко. Всюду, куда достигал взор, лежали волны светлых волос, живописно привязывая их обладателя к стене. Люциус услышал шорох и повернул к ней голову.

— Ну да, чего еще я могла ожидать, — пробормотала Гермиона, перекидывая тело через подоконник. — Клянусь Мерлиновой бородой, он и в аду с комфортом устроится.

— Яблоко? — предложил ей Люциус таким тоном, словно они находились на великосветском приеме.

— Вообще-то мы уходим! — раздраженно заявила Гермиона и, уперев руки в бока, сурово взглянула в серебристо-серые глаза. — Или ты хочешь остаться?

Малфой фыркнул и отложил яблочный огрызок в сторону.

— Я готов, — поднял он раскрытые ладони. — Освободи мою голову, и я пойду за тобой, куда поведешь.

Гермиона хмыкнула и взмахнула палочкой, отрезая его волосы почти под корень. Малфой ахнул, но не сказал ни слова: в конце концов, она ведь руководствовалась необходимостью, а не желанием досадить. Бог с ними, с волосами — новые отрастут. А Гермиона тем временем уже навела чары, под действием которых густые платиновые пряди свились в веревку, и деловито проверила ее на крепость.

— Мы что, будем спускаться?! — недоверчиво воскликнул Люциус. Мысль, что ему придется какое-то время висеть над бездной, вызвала у него очередной приступ паники.

— Если знаешь другой выход — предложи, — пожала плечами Гермиона. — Но, думаю, если б у тебя были крылья, мне не пришлось бы сюда подниматься.

Она направила на него палочку, и в то же мгновение одежда Люциуса сменилась на более удобную для подобного рода упражнений:

— Ну, что? Справишься?

Люциус дернул щекой. Он прекрасно знал, что не преуспел ни в отваге, ни в доблести, но признаваться в этом было неприятно даже самому себе.

— Можно подумать, ты справилась со всем этим без помощи магии, — скривился он.

Гермиона хмыкнула. Наложила на Люциуса те же чары выносливости, что и на себя, а потом вытащила из кармана ветровки узкий кожаный футляр.

— Да, кстати, Бреннан велел тебе это передать, — протянула она его Малфою.

Тот осторожно открыл крышку, и... просиял: внутри лежала волшебная палочка. Белая и тонкая, сделанная, судя по внешнему виду, из березы. Правда, о сердцевине он не имел ни малейшего представления.

— Эй, поосторожней, пожалуйста, — усмехнулась Гермиона, заметив, как Люциус восхищенно крутит ее в руках. — Ведь это одна из самых первых работ Олливандера.

Рисуя собственный вензель, Малфой плавно провел ею в воздухе, и из палочки тут же посыпался сноп серебряных искр.

— Невероятно! — ошеломленно прошептал он. — Поверить не могу, что она создана настолько идеально... Словно специально для меня! Как же ему удалось так угадать? В прошлый раз, когда я подбирал себе палочку, перебрал несколько десятков, и из всего количества подошла только одна. Та, что потом сломалась.

Гермиона развела руки:

— А что ты хотел? Ведь он — фейри.

Повернулась к окну и начала выбираться наружу.

Люциус любовно огладил палочку и аккуратно спрятал ее во внутренний карман куртки. Потому что, присмотревшись к своей новой одежде, понял: под действием волшебства она работает так же, как и у Гермионы, а, значит нет никакой опасности, что бесценная вещица сломается.

Малфой решительно подошел к окну, выглянул наружу и... тут же ретировался обратно. Хвала богам, он даже успел втянуть обратно голову, прежде чем его стошнило. Возможно, Гермиона иногда и заслуживала хорошего наказания за чересчур острый язык, но вывернуть ей на голову содержимое своего желудка... Это было бы самым последним, чего он сейчас хотел.

Видимо, обуревавшие его эмоции слишком явственно отразились на его лице, поскольку Гермиона пристально посмотрела на него и совершенно серьезно спросила:

— Сам сможешь спуститься?

Люциус повернул к ней голову, и сосредоточившись на ее глазах, а не на земле, смутно видневшейся где-то далеко внизу, мрачно ответил:

— Должен смочь.

— Похоже, ничего у тебя не получится, — задумчиво проговорила Гермиона. — Будет лучше, если я сама тебя отнесу.

— Что-то я сомневаюсь в этом, — покачал головой Люциус. — Даже если ты наложишь на меня какие-нибудь чары, то по всем законам...

— Я не это имела ввиду, — прервала его Гермиона, забираясь обратно в комнату. — Прости, но другого выбора у меня просто нет, — пробормотала она и, молниеносно направив свою палочку на Люциуса, превратила его в белого хорька, одетого в светлую куртку.

Должно быть, Малфой взревел, осознав, что она с ним сотворила, но звуки, которые он сейчас издавал, были настолько забавными, что Гермиона рассмеялась.

— Перестань, — отсмеявшись, упрекнула она его. — Ты потрясающе выглядишь!

Хорек тут же перестал шипеть и, казалось, начал прихорашиваться.

Тогда Гермиона осторожно взяла его на руки и, со словами: "Здесь ты будешь в безопасности", засунула себе за пазуху.

Люциус посчитал, что с ним обращаются самым недостойным образом, и в отместку несколько раз довольно ощутимо ткнулся носом в ее грудь. Говоря откровенно, ему и в голову никогда не приходило, что однажды он сможет оказаться в таком положении. Поэтому, несмотря на все неудобство звериного облика, он и представить не мог, что зайдет настолько далеко. Но тут Гермиона начала вылезать из окна, и все его рассуждения свелись только к одной мысли: смогут ли они благополучно достигнуть земли. Да еще и Грейнджер, ухватившись за веревку, чуть его не раздавила... В общем, подумать во время спуска было о чем.

Чтобы она (не дай Мерлин!) не выронила его, он решил прицепиться к ее одежде и начал скрести коготками, но, услышав, как захихикала Гермиона, и почувствовав, как затряслась от ее смеха веревка, чуть из шкуры не выпрыгнул от ужаса.

— Сейчас же перестань меня щекотать! — не унималась она. — Можешь не переживать: моя рубашка заправлена в джинсы, и, значит, ты ни за что не вывалишься из нее!

Гермиона кое-как справилась с приступом смеха, и они начали медленно спускаться.

Люциусу ничего не оставалось, как прильнуть к ней и заставить себя успокоиться. Он попытался дышать ровно и пришел к выводу, что стук ее сердца действует на его пушистую голову самым умиротворяющим образом. Тогда он попробовал дышать в унисон с этим звуком, и когда ему это удалось, принялся мечтать о том, как окажется у подножия башни.

Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он наконец почувствовал толчок и понял, что ноги Гермионы коснулись земли. Он облегченно вздохнул, ожидая, что она вернет ему истинный облик, но та почему-то все еще медлила.

— Ну, и где же он? — услышал Люциус голос монаха. Рядом с ними, переминаясь с ноги на ногу, топтались ослы, и Малфой задался вопросом, далеко ли они отъехали от замка барона.

Он высунул голову из-под куртки Гермионы и понюхал воздух. Теперь, в животной ипостаси, нос его стал гораздо чувствительнее, и он без труда определил все запахи, густой волной затопившие его обоняние. Трава, которую жевали ослы. Вино, пролитое монахом на рясу. Свежий хлеб, который Грейнджер ела, ожидая, пока его волосы достигнут земли: несколько крошек так и остались в одном из ее карманов. А еще он учуял, как пахнет она сама — Гермиона вспотела, пока спасала его, и слабый запах пота стал пробиваться сквозь розовую воду, которой она пользовалась, чтобы перебить вонь баронской челяди.

Люциус потянул носом этот запах и он привел его в восторг. Она и в самом деле хорошо пахла, и Малфой с сожалением подумал о том, что она никогда об этом не узнает. Во всяком случае, от него. Он глубоко вздохнул, придя к выводу, что, возможно, она так маняще действует на него только потому, что у него очень давно не было близости с женщиной. Но тут к восхитительному аромату примешался другой, мерзкий и острый.

Усы его дернулись. Похоже, к ним приближались огромные, смердящие твари. Гоблины! Много гоблинов! И с каждым мигом они становились все ближе и ближе. Малфой отчаянно пискнул и вцепился когтями в Гермиону.

— Ну хорошо, — раздраженно сказала та, запуская руку за пазуху и вытаскивая Люциуса из-под рубашки. Опустила извивающегося фуро на землю и вернула ему человеческий облик.

У монаха челюсть отпала, когда обычный белый хорек обернулся испуганным Малфоем, который тут же уселся прямо на траву и, глядя на них дикими глазами, воскликнул:

— Мы в западне!

Одна щека его была испачкана, неровно остриженные волосы торчали дыбом, но, несмотря на комический вид, чувствовалось, что он говорит правду.

Монах всплеснул пухлыми руками и быстро развернул своего осла. Глядя на него и Гермиона поспешно наложила чары, усиливавшие выносливость, на своего. Они с Люциусом взобрались на спину ее скакуна и, понукая того пятками, заставили его сорваться с места.

Монах взмахнул хлыстом, и по всей округе раздался громкий ослиный рев, который тут же сменился топотом копыт.

Они резво пробирались сквозь подлесок, но не успели далеко отъехать, как услышали позади себя какой-то грохот. Оборачиваться было некогда, но, судя по тому, что мимо них стали пролетать стрелы, поняла: кто бы за ними ни гнался, добра от них ожидать явно не приходилось.

Монах даже выругался в сердцах (настолько своеобразным словом, что даже чары переводчика не смогли его распознать), когда Гермиона с Люциусом обогнали его на своем заколдованном осле. От души прошелся хлыстом по бурно вздымающимся бокам своего ослика и ринулся их догонять.

— Куда мы направляемся? — донесся сквозь топот до Гермионы голос Малфоя. В паре дюймов от него пролетела стрела и, если бы в этот момент он не наклонился к ней с вопросом, она могла бы вонзиться не в дерево, а прямехонько в его голову.

— К самому необычному портключу, который я когда-либо видела! — крикнула в ответ Гермиона. Она повернулась, чтобы посмотреть на Люциуса, и наконец-то увидела, кто их преследовал. Скачущие на кабанах, вооруженные копьями и луками, вслед за ними гнались закованные в доспехи гоблины. Их большие заостренные уши покрывало тускло мерцающее в темноте серебро, забрало у шлемов было выковано в виде устрашающих морд, и в лунном свете выглядели они настолько жутко, что Гермиона поежилась.

Монах выкрикнул какое-то короткое заклинание, и деревья позади них, одно за другим, стали падать. Теперь гоблинам приходилось не только продолжать погоню, но и справляться с то и дело возникающими на пути препятствиями. Некоторым из них повезло менее всего, и до Гермионы начал доноситься полный боли предсмертный визг кабанов и глухие гортанные проклятия. От этих звуков у нее кровь застыла в жилах. Она сильно ударила осла пятками, и, услышав, как брат Уэзерби продолжает колдовать, взвыла не своим голосом:

— Прости, но и ты тоже должен позаботиться о своей шкуре!

— Кому ты это говоришь? — завопил Люциус.

— Ослу! — сердито рявкнула Гермиона, но у нее тут же отлегло от сердца, потому что сквозь деревья уже проступили очертания темнеющей громады менгира.

Они уже приближались к камню, когда одна из стрел пронзила бедро их осла, и бедное животное рухнуло замертво.

Гермиона и Люциус кубарем вылетели из седла, и Гермиона закричала от боли — при падении она подвернула руку. Сцепив зубы, перекатилась на другой бок и повернулась к их павшему скакуну. Глаза его почти выкатились из орбит, и, пытаясь встать на ноги, он громко ревел.

— Брось его!

Малфой протянул ей руку, и когда она схватилась за протянутую ей ладонь, оттащил подальше от осла. От пронзившей ее при этом простом движении боли, ей показалось, что все тело представляет собой один сплошной синяк. Гермиона замычала сквозь стиснутые зубы и увидела, как к ним приближается монах.

Бледный, как полотно, брат Уэзерби, остановил своего ослика и спешился. На мгновение повернулся к ним спиной, и Гермиона тихонько вскрикнула: из спины их спутника торчала ярко оперенная гоблинская стрела.

— Помоги! — рявкнул Люциус, поддерживая монаха с одной стороны.

Гермиона, вложив все силы, на какие только была способна, подхватила священника с другой, и они заковыляли к менгиру.

Никогда еще дорога в несколько шагов не казалась ей такой трудной. Но, как заканчивается все на свете, закончилась и она. Гермиона приложила ладонь к камню и услышала, как хрипит монах. Другой рукой обняла его за спину, крепко схватилась за плечо Малфоя, закрыла глаза и...

Вместо привычного рывка, она почувствовала такую пронзительную, лавой вскипевшую под кожей, боль, что на какое-то время ей показалось, будто ее разрывают на части. Но уже через мгновение ноги коснулись твердой поверхности, и они все вместе рухнули на землю.

От такого сильного удара у Гермионы вышибло дух, а потом ее слуха коснулся странный скрежещущий звук, от которого мороз прошел по коже. Медленно повернулась в ту сторону и столкнулась взглядом с Люциусом. Монах недвижимо лежал между ними. Потом приподнялся на локте, и отдуваясь, как если бы только что пробежал целую лигу, несколько раз глубоко вздохнул. Его голова оказалась как раз на линии взгляда Малфоя и Гермионы, но, вопреки всем законам физики, их зрительный контакт не прервался. Потому что тело монаха теперь стало абсолютно прозрачным.

— Нужно спешить! — заявил призрак, плавно поднимаясь от земли и принимая вертикальное положение. — Гоблины, может, и отстали, но, поверьте, это ненадолго. Значит, мы должны как следует подготовиться.

Гермиона ошалело посмотрела на бездыханный труп, потом снова на монаха.

— Ты... Ты же умер!.. — пролепетала она, растерянно хлопая глазами.

— Конечно, — подтвердил брат Уэзерби. — Еще бы я не умер, получив стрелу в спину! Но зато у меня теперь не болят ни ноги, ни спина, да и барон больше не будет приставать ко мне из-за подозрений, будто я покушаюсь на целомудрие его дочери.

Люциус фыркнул и поднялся с земли.

— А как же твоя невеста? — испуганно спросила Гермиона.

— Осмелюсь предположить, что у Гвендолин Хаффлпафф будет еще много предложений руки и сердца. Гораздо лучших, чем то, что ей сделал я, — горько проговорил монах. — Думаю, ее жизнь сложится самым наилучшим образом, как только я все ей объясню. И, разумеется, позабочусь, чтобы ей ничто не угрожало.

Гермиона открыла было рот, но тут же захлопнула его снова: не нужно ему знать, что даже спустя полторы тысячи лет он все еще будет присматривать за учениками факультета Хаффлпафф.

— Уверен, она поймет, — прерывая их беседу, быстро сказал Люциус. — Однако, нам действительно нужно попасть внутрь. Грейнджер, хватайся за его ногу.

— Ты шутишь? — недоверчиво спросила Гермиона, поднимаясь с земли. — Мы, что, потащим его тело?

— А что ты хотела с ним сделать? — рассмеялся Люциус. — Не бросим же мы его прямо здесь!

— Ладно, — кивнула Гермиона. Пробормотала заклинание левитации, и тело брата Уэзерби вплыло в часовню, достигло дальнего угла и, опустившись на пол, свернулось в калачик.

Люциус сердито запыхтел: он совсем забыл, что для перемещения можно применять магию. Проводя дни без палочки, он так привык к ее отсутствию, что теперь эта мысль одновременно и завораживала его и выводила из себя. Поэтому, чтобы позлить Гермиону и отомстить ей за то, что она превратила его в хорька, он превратил ее одежду в те вещи, какие она носила будучи служанкой в замке барона — скромное платье с передником и чепец.

Грейнджер неприязненно поджала губы и уже хотела возмутиться, но Малфой, придав себе самый невинный вид, мягко пояснил:

— Это на тот случай, если тебе будет нужно подняться за чем-нибудь в замок. Когда на счету каждая секунда, обычно некогда думать, во что ты одет сегодня.

Гермиона подозрительно посмотрела на него, но глаза его были полны такой предельной честности, что она отбросила все сомнения и, махнув рукой, пошла навстречу человеку, который только что вошел в часовню. Едва она отвернулась, Люциус ехидно осклабился и с чувством выполненного долга отправился вслед за ней.

Верный своему слову, Юстус принес завернутый в темно-зеленое полотно сверток и положил его на стол, рядом с вечно-горящей свечой. Гермиона в сердцах сорвала с головы чепец и бросила его на узкий верстак. Подошла к столу и прошептала несколько слов. Единственная на все помещение свеча вспыхнула таким ярким пламенем, что высветила даже самые дальние уголки.

— Откуда, интересно, он ее взял? — задумчиво посмотрела она на танцующие язычки огня.

— Свечу? Это самая обычная восковая свечка, на которую наложены чары света, — насупился монах.

— Я думала, она создана волшебным путем. Так, значит, ее сделали магглы, а ты ее просто зачаровал? — продолжала допытываться Гермиона.

— Да, — терпеливо ответил призрак. — Но довольно об этом, открой пакет.

Гермиона пробормотала что-то неразборчивое и развернула сверток. Там лежало письмо, адресованное брату Уэзерби, и тонкая книга, завернутая в кусок алого шелка.

По своей неистребимой привычке, Гермиона в первую очередь потянулась за книгой и открыла ее на том месте, что было заложено красной лентой.

Монах посмотрел на нее с плохо скрытым раздражением, а Люциус закатил глаза и вскрыл письмо.

— О, боже! Мне, правда, очень жаль, — рассыпалась в извинениях Гермиона: она только сейчас поняла, что, будучи призраком он не смог бы сделать этого самостоятельно, как бы ни старался.

— Прочти, — велел брат Уэзерби, когда Люциус протянул ему письмо. Малфой быстро пробежал глазами затейливо начертанные строки и переменился в лице:

— В нашем распоряжении всего лишь четыре часа.

— Что?! — пискнула Гермиона. — Но мы только сейчас могли бы научиться тому, о чем ты писал в книге! Одного урока было бы недостаточно, даже если применить зелье повышения умственных способностей. Ты же говорил, у нас вся ночь впереди...

— Расчеты оказались немного неточными, и поэтому на подготовку остается только четыре часа, — медленно произнес монах. — Читай быстрее. К счастью, он пишет простыми словами, поэтому, думаю, текст не вызовет у вас никаких трудностей.

— Разожги огонь! — рявкнула Гермиона на Люциуса. — Мы должны сварить уникальное зелье, на приготовление которого отпущено слишком мало времени!

Люциус метнулся в угол часовни и стал хватать все, что попадалось ему под руку: пучки сухого мха и щепки, пригодные для растопки.

— Нет! Подожди! Вот дерьмо! — выругалась в сердцах Гермиона, перевернув страницу. — Не все так просто — должны быть особые сочетания растений!

Люциус быстрым шагом подошел к ней и заглянул в книгу:

— О, да это же Юлианская Формула! Она используется для ритуалов, способных искривлять временной поток!

Он поспешил обратно в угол и начал деловито рыться в куче дров, которые они когда-то заготовили.

— Тебе это знакомо? — недоверчиво спросила Гермиона, наблюдая, как он выбирает то, что считает подходящим.

— Разумеется. Правда, она не входит в программу Хогвартса, но зато входит в программу пятого курса Дурмстранга, — проворчал Люциус. — Мать настояла, чтобы я каждый год посещал их летние курсы, чтобы опережать по знаниям остальных учеников Хогвартса.

— Ого, — изумленно приподнимая брови, сказала Гермиона. — Я впечатлена.

— Следующее, что я должен сделать — добавить в котел немного крови, правильно? — поинтересовался у нее Малфой, поднося зажженную свечу к сложенному для растопки мху. Тот загорелся, и по его краям заплясали золотистые языки пламени.

Гермиона заглянула в книгу:

— Точно!

Люциус потянулся к столу, взял забытую Юстусом маленькую стамеску и, скривившись от боли, разрезал ею свое запястье:

— У нас нет времени, чтобы искать подходящую для этой цели жертву, а кровь нужна уже сейчас. Что ж, возьмем то, что ближе всего, — кивнул он на кровоточащую руку.

— Что? — переспросила Гермиона, но тут же прикусила язык, когда до нее дошел смысл его слов.

— Не обращай внимания, — пробормотал Малфой. — Я просто радуюсь, что у нас хватило ума заранее запастись всем необходимым для этого, к слову, довольно редкого, ритуала.

Гермиона смотрела, как по его бледной коже струится кровь, собирается в ручейки и капает в котел.

— Ты уверен, что это безопасно? — осведомилась она у него, когда, взмахнув своей новой палочкой он закрыл рану.

— Конечно, нет! Любое зелье, в состав которого входит кровь, не может быть безопасным, — рассмеялся Люциус.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, — рассердилась Гермиона.

— Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — рассеянно отозвался Малфой.

Он закладывал в котел компонент за компонентом и, прежде чем положить следующую составную часть, всякий раз сверялся с алгоритмом приготовления у Гермионы. Выжидая положенное время между порциями, та пролистала несколько станиц вперед и обомлела:

— Это же темная магия! — возмущенно прошипела она.

— С чего это ты взяла? — голосом, полным самого ядовитого сарказма, спросил Люциус.

Она подняла на него настолько выразительный взгляд, что он отвел глаза в сторону:

— Прости, не знаю, о чем я вообще думал, — с этим словами Малфой поставил котел на огонь. Кровь, что он добавил туда, под действием жара начала шипеть и сворачиваться.

— Между прочим, можете взять что-нибудь у меня, — предложил монах, заглядывая в книгу через плечо Гермионы. — Не потому, что это мне больше не нужно, а потому, что вам все равно потребуются кое-какие ингредиенты.

Гермиона опустила глаза на страницу, прочла то, что там было написана и побледнела до синевы.

— Хорошо. Вот только закончу подготовку, — кивнул Люциус и подошел к ним. — Кстати, нам уже пора начинать варить зелье.

Взял книгу из рук Гермионы, посмотрел на ее опрокинутое лицо и небрежно заметил:

— Кое с чем из этого я уже сталкивался.

Гермиона шумно выдохнула. Тогда Малфой сердито сдвинул брови и раздраженно заявил:

— Вообще-то, для подобных целей я всегда брал курицу, а не человека!

— Конечно, — кивнула Гермиона, всем своим видом показывая, что верит его словам.

Наблюдая за его работой, она пришла к выводу, что, возможно, он знает, что делает. И потому беспрепятственно позволила ему продолжать подготовку к созданию зелья. Но если он ошибется хоть в чем-нибудь, то уже через пару недель им придется идти грабить могилы. Подобная перспектива ей совсем не улыбалась.

— Пока я позабочусь о его теле, — кивнул Люциус на тело брата Уэзерби, — ты могла бы приготовить основу. Справишься?

Представив на мгновение, каким образом он собирается избавиться от трупа, Гермиона вздрогнула и отошла в другой конец часовни, где к ней присоединился монах.

— Мне бы не хотелось этого видеть, — поджал он губы подковкой. — Я еще очень близок к своей разумной форме.

Налив ведро воды в котел и ободрав кору с березовых веток, Гермиона принялась готовить основу для зелья. Она старалась не обращать внимания на то, как за ее спиной что-то хлюпает и хрустит. И чем больше Люциус погружался в свое занятие, тем громче напевал монах какую-то деревенскую песенку.

Чтобы отвлечься от происходящего, она открыла небольшую книгу, которую монах позабыл здесь во время их подготовки. Гермиона рассматривала красочные, затейливо изукрашенные картинки, изображающие жития святых, до тех пор, пока не услышала всплеск в котле и не поняла, что Малфой закончил свою работу.

С замиранием сердца она обернулась, готовясь увидеть реки крови и части расчлененного тела, но одежда накрывающего котел крышкой Люциуса, на удивление, осталась чистой, а труп бесследно исчез. На ее лице, должно быть, отразилось настолько явное изумление, что Малфой фыркнул:

— Не все ритуалы требуют такой театральности, как в маггловских фильмах.

— А что ты знаешь о маггловских фильмах? — самые жуткие подозрения Гермионы не оправдались, и она немного расслабилась.

— Они очень нравились моей покойной жене, — тихо ответил Люциус.

Только сейчас Грейнджер заметила, насколько потерянным он выглядит. С того самого момента, как они попали сюда, он впервые позволил себе так раскрыться. После всего, через что они прошли, единственное, что могло поглотить его в пучине безнадежности, было мыслью, что он сейчас совершенно одинок.

— Драко они тоже очень нравятся, — на свой страх и риск решительно сказала Гермиона.

— Зато когда он окончательно переедет к Поттеру, сможет увидеть их все, — отгоняя от себя мысли о Нарциссе, проговорил Малфой.

У Гермионы словно гора с плеч свалилась — он все знал.

И теперь можно было не ходить вокруг да около, раз он и так был в курсе, что его сын — гей и у него отношения с Гарри; и он, кстати, вовсе не умирал от сердечного приступа, как думал Драко.

Гермиона так обрадовалась, что захотела его обнять. Да и Гарри был бы счастлив узнать, что Люциус, по крайней мере, принял этот факт.

— Даже не знаю, — осторожно ответила Гермиона. — Ребята живут совсем рядом с новым полем для квиддича. Думаю, они не прочь приобрести себе небольшой домик.

— Да ну? — оживился Малфой. — Кто знает, может, не так уж это и плохо...

Гермиона усмехнулась и понимающе покачала головой, после чего снова уткнулась в книгу. И потому совсем не заметила того, каким пристальным взглядом посмотрел на нее Люциус.

— Что ты так внимательно изучаешь?

— Это моя книга псалмов, — гордо сказал монах. — Я сам ее переписал, когда еще жил в монастыре.

— Ты?! — удивилась Гермиона. — Она такая красивая.

— Забери ее с собой, — предложил ей призрак. — Здесь ведь все равно пропадет. Барон псалмы читать не будет. Единственный раз, когда я видел, как он молится, случился тогда, когда он собирался в длительный поход.

— Спасибо, — быстро произнес Люциус, прежде чем Грейнджер успела сказать хоть слово. — Уверен, школа будет рада получить подобный подарок.

Брови Гермионы недоуменно поползли вверх, но она тут же сообразила, о чем идет речь, и тепло улыбнулась:

— Конечно. Ее будут очень бережно хранить. Спасибо тебе.

— Минут через десять зелье закипит, и тогда ты должна произнести над ним заклинание, — небрежно проговорил Люциус.

— Я? — нахмурилась Гермиона. — А почему я, а не ты?

— Потому что! — отрезал Малфой и чуть погодя высокопарно добавил: — Женская магия. Подобная практика довольно часто используется в темномагических ритуалах. Не уверен, что ты знакома с чарами такого рода даже косвенно, — надменно закончил он, радуясь, что сумел хоть в чем-то одержать над ней верх.

— Не знакома, — подтвердила Гермиона и протянула руку за руководством. — Но очень хотела бы познакомиться поближе, когда вернемся.

Пробежала глазами по испещренной знаками странице и только тут заметила рядом с нужным заклинанием маленькую отметину. Скорее всего он обозначал заклинательницу, и Гермиона сдалась: надо, так надо.

Люциус, все это время наблюдавший за ее действиями, внезапно рассмеялся:

— Ты шутишь! Вообще-то, все, что я сейчас делаю, является прямым нарушением моего условно-досрочного освобождения, и если об этом прознают, я не поставлю за свою жизнь ни кната. А потому я не стану обучать тебя темной магии. Во всяком случае, в этом вопросе на меня можешь не рассчитывать.

Гермиона загадочно усмехнулась.

— Я возглавляю отдел экспериментальной магии, если ты забыл, — напомнила она. — Что мне стоит объявить эти занятия засекреченным проектом, о котором будет знать только министр?

Сердце Малфоя пропустило удар: как же он мог забыть — мисс Грейнджер действительно стала довольно влиятельной персоной! После стольких разрушительных событий, судьба наконец вновь становилась к нему благосклонной и преподносила подарок в виде лояльного к нему руководителя. Который не станет изводить разного рода придирками, да еще и в той области, где он чувствовал себя как рыба в воде. Кто знает, может, таким вот немудрящим способом он снова вернет себе если уж не совсем такое же положение, каким обладал до войны, то по крайней мере, тихое, спокойное существование. Оставалось только дождаться окончания испытательного срока и посмотреть, что из этого получится.

Ничего удивительного, что подобные размышления до сих пор не приходили Люциусу на ум: он пробыл в лаборатории меньше четверти часа, когда прогремел взрыв, а потом на него свалились дела более важные, чем призрачная перспектива восхождения по карьерной лестнице.

— Если тебе удастся договориться с министром и получить от него письменное разрешение на наши... занятия, то, думаю, мы сработаемся, — кивнул Люцис. — Правда, с терпением у меня дела обстоят не очень хорошо, но, если я правильно помню, ты всегда была способной ученицей.

В ответ на его комплимент, Гермиона покраснела. Представив на мгновение как много времени им предстоит провести вместе, в голове у нее промелькнула довольно неуместная сейчас мысль, и от этого в животе вдруг стало настолько жарко, что она затрепетала.

— А что мы должны делать после заклинания? —чтобы скрыть внезапно накатившее смущение перевела разговор на другую тему Гермиона. Однако голос ее все-таки дрогнул и Люциус с трудом подавил желание приподнять бровь: она все же заметила и оценила его прекрасную форму на рыцарском турнире, и он это почувствовал.

Чувствуя какую-то непривычную для обоих неловкость, они постепенно разобрали остальные указания, время от времени консультируясь с монахом, чтобы инструкция получилась точной.

В какой-то момент Гермиона поймала себя на том, что перечитывает написанное уже в третий раз, и решила удостовериться, что поняла все так, как и должно:

— Это действительно то, о чем я думаю, или мы что-то неверно истолковали? Нам нужно помочиться в котел?

— Ч-что? — давясь смехом переспросил Люциус, тщательно помешивая мутное, густое зелье в виде восьмерки.

Чтобы получше рассмотреть страницу, призрак проскользнул сквозь Гермиону. Ощущение было такое, будто ее ударило слабым разрядом электрического тока. Тогда она положила книгу на стол и отошла на несколько шагов назад, чтобы оказаться подальше от его бестелесной фигуры.

— Я... ну... — замялся монах, прочитав то, что ввело ее в ступор, и почему-то возмутился: — Никогда в жизни! А тем более сейчас!

— Да в чем дело? — теряя терпение, спросила Гермиона, которую эти недомолвки стали понемногу раздражать.

Люциус, все так же продолжая мешать в котле, вытянул шею и попытался заглянуть в книгу.

— Ну, видишь ли, этот знак указывает, что со следующим заданием может справиться только мужчина.

— Значит, Люциус должен помочиться в котел?

— Вот уж нет! Люциус должен в него не помочиться, а излиться, — фыркнул монах.

— В смысле? — растерянно спросила Гермиона.

— Что?! — воскликнул Малфой. — Можно подумать, я сейчас в настроении!

До Гермионы наконец дошло, что именно ему предстоит, и она нервно захихикала. Но когда Люциус свирепо на нее уставился, ее хихиканье перешло в хохот.

— Ну вот как я сейчас смогу... — пробормотал Люциус и неожиданно удивился — почему это вообще его волнует?

Подобная практика довольно часто встречалась в темномагических ритуалах (особенно когда речь шла о зельях), и он неоднократно так делал в присутствии других Пожирателей Смерти. Не придавая при этом абсолютно никакого значения чисто механическим движениям, совершаемым во имя великих целей Темного Лорда. Но вот сегодня... Стоя перед молодой женщиной, ровесницей его сына, ему стало до жути стыдно за то, что он собирался сделать. Видимо смущение настолько явно отразилось на лице Малфоя, что Гермиона, собравшись с духом, решила его подбодрить:

— Я отвернусь к стене. Может, чтобы тебе легче было настроиться, превратить какой-нибудь предмет в привлекательную?..

— Ничего мне не нужно! — оборвал ее Люциус. — Лучше пойди в угол и постой там спокойно.

Гермиона поджала губы подковкой и, круто развернувшись, отправилась куда он велел, но напоследок не удержалась и ехидно заметила:

— А что, Пожиратели Смерти тоже стояли в углу, когда ты?..

— Живо! — рявкнул Малфой. Его душил смех, но усмехнуться он позволил себе лишь тогда, когда она торопливо проследовала к дальней колонне.

Вот ведь заноза!

По дороге в угол Гермиона прихватила с собой книгу псалмов и теперь с преувеличенной тщательностью рассматривала в ней картинки, пытаясь не обращать внимания на шорохи, долетавшие до ее слуха.

Малфой старался не шуметь, пока возился с одеждой, но Гермионе показалось, что еще немного и она попросту оглохнет от звука расстегиваемой молнии.

Щеки тут же залил румянец и девушка от души порадовалась, что этого никто не видит. Тогда она снова попыталась сосредоточиться на красочных иллюстрациях, и, чтобы заглушить характерное шуршание, принялась тихонько мурлыкать под нос одну из своих любимых песен. Певица из нее, честно говоря, была никакая, но бульканье котла и треск горящих поленьев надежно скрывали ее вокальные пассажи от слуха Малфоя и не могли помешать ему закончить начатое дело.

Гермиона уже дошла до припева "Танцующей королевы", как вдруг отчетливо услышала громкие звуки, напоминающие влажные шлепки, а следом за ними и тяжелое, учащенное дыхание Люциуса. Совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, она медленно закрыла глаза и задышала в таком же рваном ритме, что и он.

С момента ее последнего секса прошло так много времени, что она уже и забыла, когда именно это было. В череде дней, до предела занятых работой, физические отношения как-то незаметно отошли на дальний план. Скорее всего потому, что достойных кандидатов на вторую половину кровати ей почему-то не встречалось, а уж о тех, кто был бы ей ровней в зельеварении, и говорить не стоило. Гермиона напряженно прислушивалась к тому, что происходило возле котла, и внезапно ее разобрало любопытство: интересно, член Люциуса действительно настолько большой, судя по амплитуде движений, или ей просто хотелось бы, чтобы он таким оказался? И еще — каково это, ощущать его в себе, если сидеть сверху?

Что же касается самого Малфоя, то он не сводил с Гермионы глаз. У него сперва и в мыслях не было пялиться в ее сторону, но взгляд почему-то снова и снова возвращался к ее силуэту со склоненной к книге головой. В какой-то момент воображение стало рисовать крайне соблазнительную картину: вот она прогоняет замковых шлюх и, в качестве компенсации, предлагает ему себя... А потом он вспомнил, как, будучи хорьком, прижимался к ее груди...

В фантазиях Люциуса она была грязной шлюхой, исполняющей все его прихоти, но когда Малфой услышал ее неровное дыхание, его возбуждение усилилось настолько, что ему захотелось прижать ее к стене, задрать платье и вбиваться в нее до той поры, пока она не выкрикнет его имя. Однако на первом месте все же стояло треклятое зелье, а секс с мисс Грейнджер автоматически переходил в разряд заоблачных мечтаний.

Он услышал ее протяжный полустон-полувздох и, кончая, чуть не рухнул на колени. Ему потребовалось несколько минут, чтобы радужные круги перед глазами наконец уступили место привычному зрению, после чего Люциус прошептал очищающее заклинание и, сокрушенно качая головой, привел одежду в порядок. Дыхание его постепенно выровнялось, и он уже хотел спросить у монаха о следующей части приготовления зелья, как вдруг перехватил хитрый взгляд призрака направленный на Гермиону. Брат Уэзерби, оказывается, все это время тоже смотрел на нее, только при этом он еще и посмеивался. И эта усмешка почему-то разозлила Малфоя. Захотелось спросить: "Что здесь смешного?", но монах, заметив его напряженное лицо, подплыл ближе и, все так же хихикая, прошептал:

— Знаешь, а ведь ты ей нравишься.

— Ой, отстань! — отмахнулся от него Люциус, заводясь еще больше. А тот только расхохотался в ответ и полетел к Гермионе: сообщить, что она уже может к ним вернуться.

Услышав предположение призрака, Малфой почему-то покраснел и чтобы скрыть румянец за клубами пара, принялся мешать в котле с удвоенной энергией.

Грейнджер покинула свой угол и подошла к нему с совершенно непроницаемым лицом. Судя по тому, с каким тщанием она продолжила закладывать в зелье ингредиенты, кроме них ее сейчас вообще ничто не интересовало. Истинный мастер зелий. И все же Люциус успел уловить несколько пристальных взглядов, брошенных в его сторону. Возможно, они были совершенно случайными, но Малфой непроизвольно подтянул живот и расправил плечи.

Оставался последний компонент — вода. Люциус влил в котел столько, сколько требовалось, и смесь приобрела положенную ей консистенцию. Наблюдающая за процессом Гермиона шумно вздохнула:

— Похоже, у нас появилась надежда выбраться отсюда.

— Угу, — кивнув, подтвердил Люциус. — Не знаю, как кому, а мне нужно выпить, — заявил он и прошагал туда, где прежде лежал труп брата Уэзерби. Немного пошарил там и извлек на свет знакомую Гермионе бутылку и деревянную чашку.

— Вот как? Значит, перед тем, как уничтожить тело, ты нашел его потайной карман? — усмехнулась Грейнджер.

— Ты же не думаешь, что этот тайник смог бы ему еще пригодиться? — снова рассердился Малфой.

Плеснул в чашу приличную порцию вина и, пригубив, продолжил:

— Надо же как-то скоротать время, пока зелье остынет и примет голубой оттенок... Или зеленый, если что-то пошло не так.

— Когда ты так говоришь, я думаю, что идея напиться не настолько уж и плоха, — фыркнула Гермиона.

— Твое здоровье, — отсалютовал ей чашкой Люциус, в три глотка выпил содержимое, наполнил ее заново и протянул девушке.

— И твое, — вернула ему жест Грейнджер и, отпив, удивленно подняла брови:

— Почему оно такое жирное? Такое ощущение, что я пью елей.

— Потому что монаху не хватило смелости совершить набег на припасы барона, и тогда он совершил набег на священное вино, присланное для проведения церковных обрядов. Так ведь? — повернулся к брату Уэзерби Люциус. Тот лишь загадочно улыбнулся и возвел очи горе.

— Какое теперь это имеет значение? Считайте, что вместе с этим вином вы приняли мое благословение. Чтобы все у вас получилось как надо, — подал голос призрак.

Гермиона вернула чашу Люциусу. Он налил себе еще одну порцию, выпил, отставил емкость в сторону и снова принялся пересматривать руководство по приготовлению зелья.

— Значит так — после того, как оно будет готово, мы должны обмазаться им с головы до ног и произнести заклинание. А потом что? — поинтересовалась Гермиона, вроде бы ни к кому не обращаясь напрямую, но Малфой принял ее слова за руководство к действию и заглянул в конец рукописи.

— Ты не поверишь, — удивленно приподнял он брови. — Если мы не допустили ни единого промаха, то после того, как прозвучит последнее сказанное слово, мы пробьем дыру в реальности.

— Да что ты? Как это, оказывается, просто, — голосом, полным сарказма, отозвалась Гермиона.

— Во всяком случае, здесь так написано, — нахмурился Малфой и пробежал глазами предыдущую страницу. После чего снова вернулся к последнему абзацу. Потом пожал плечами и вопросительно уставился на Гермиону.

Та потянулась к книге, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. У Грейнджер моментально пересохло в горле и ей пришлось сглотнуть, чтобы не закашляться.

— А ведь ты прав, — задумчиво сказала она, изучив написанное.

Люциус сердито уставился в ее растерянное лицо:

— Но здесь больше ничего не написано, кроме того, что мы должны "пробить дыру в реальности".

Оба они одновременно повернулись к призраку, и тот пролетел сквозь Люциуса, чтобы взглянуть на книгу.

— Рискну предположить, что "проделать дыру" вы должны при помощи своих палочек, — неуверенно пробормотал монах.

— Ладно, пока оставим это, — решительно махнула рукой Гермиона. — Вопрос вот в чем: как долго можно хранить это зелье? У нас полный котел, и я не думаю, что мы используем его за один раз.

— Пока оно остается синим? — догадался Люциус. — Понятия не имею.

— Что ж, будем надеяться, нам не придется выяснять это в процессе, — со вздохом ответила Гермиона и покачала головой.

Малфой всмотрелся в ее напряженное лицо и внезапно все понял — она сомневалась. Выпускница факультета храбрых и отважных страшилась неизвестности.

— Ты же знаешь, мы все сделали правильно, — сказал он, прислонившись к одной из каменных стен и, неожиданно мягко, продолжил:

— Чего ты боишься?

— Попасть во времена более худшие, чем эти, — вздохнула Грейнджер. Она снова наполнила чашку монаха вином, отпила из нее, поморщилась и вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Не переживай: если мы упоминаемся в церковных записях, то для нас всегда найдется прибежище, — заверил ее Люциус, в глубине души совершенно не чувствуя той уверенности, какая звучала в его словах.

— А что, если мы случайно вернемся в более давнее прошлое, а не в будущее? — сморщив лоб, жалобно спросила Гермиона.

— Тогда станем разбираться с этим на месте, — твердо заявил Люциус. — Что проку беспокоиться о том, чего еще не произошло?

Гермиона задумалась. Потом набрала полную грудь воздуха и выдохнула:

— И снова ты прав.

Люциус изумленно приподнял брови: откровенно говоря, он вообще не ожидал, что Гермиона станет относиться к нему, как к равному, а она взяла и сделала это. Причем за столь короткий промежуток времени.

Или, может, она действительно искала компетентного партнера по приготовлению зелий? Господи, куда катится министерство?..

Гермиона заглянула в котел.

— Кажется, оно начинает приобретать фиолетовый цвет. Отлично! Мы не ошиблись — скоро зелье должно стать синим.

Перед тем как заговорить, Люциус немного подумал — никому и никогда прежде он не говорил ничего подобного (кроме Нарциссы, конечно):

— Ты действительно очень искусный зельевар.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Гермиона, по лицу которой разлился яркий румянец от его похвалы.

— Это тебе спасибо, что вытащила меня из гоблинской тюрьмы, — преодолев уязвленное самолюбие проговорил Малфой: его гордость все еще страдала от того, что он был спасен обычной маглорожденной девчонкой.

— Что мне еще оставалось делать? — рассмеялась Гермиона. — Разве что оставить тебя там?

— Кто-нибудь другой на твоем месте сделал бы это не колеблясь, — серьезно сказал Люциус.

Гермиона поняла, что он имел в виду, и перестала хихикать.

—Ну, я-то ведь не "кто-нибудь другой", — пожала она плечами.

— И я начинаю это замечать, — подтвердил Люциус. — Ты очень часто удивляешь меня. Даже в тех случаях, когда, казалось бы, это просто невозможно.

— Я стараюсь, — ухмыльнулась Гермиона, но Люциус поймал себя на том, что ему начинает нравиться ее ершистость.

Чтобы скрыть улыбку, она снова уткнулась в инструкцию. Прочла несколько строк и ее веселость тут же улетучилась.

— Похоже, мы должны перемазаться этой субстанцией с головы до пят, — поморщилась она, просматривая текст еще раз, чтобы убедиться в правильности своего вывода.

— И волосы тоже?... — пораженно ахнул Малфой.

— Знаешь, я больше озадачена тем, что для этой цели нам придется раздеться догола, оставив при себе только палочки, чем перспективой испачкать волосы. Но, похоже, каждому действительно свое.

— Что?! — с замиранием сердца выдохнул Люциус.

— Думаю, ты слышал, что я сказала, — все так же изучая руководство, отрезала Гермиона. — Вот ты говоришь, что это темная магия и в ней полно всяких странных вещей. Почему тогда необходимость снять с себя одежду приводит тебя в такой ужас? Не подскажешь, кто только что занимался прилюдным рукоблудием? У тебя довольно легко получилось кончить в котел, но при мысли о раздевании ты готов в обморок упасть.

— Ты кое-что забыла, — прошипел Люциус. — Когда я, как ты изволила выразиться, занимался рукоблудием, я был одет.

— И тем не менее, — не унималась Гермиона, напрочь игнорируя его раздражение. — Некоторые темномагические ритуалы требуют выброса сексуальной энергии. Хочешь сказать, никогда этого не практиковал?

— Разумеется, практиковал, — стиснув зубы, процедил Люциус. Интересно, откуда она столько знает о темной магии? — Но, чтобы получить необходимые компоненты через сексуальный контакт, вовсе не обязательно собирать вокруг себя толпу зрителей.

У Гермионы от изумления округлились глаза:

— Значит... ты... за всю свою жизнь...

— Нарцисса и я полюбили друг друга, когда мне было пятнадцать, а ей четырнадцать лет, — словно отгоняя призраков прошлого, провел рукой по лбу Люциус. — Она была моей единственной любовью. Как Лили для Северуса. И, если ты считаешь это отвратительным...

— Я считаю, что это прекрасно, — перебила его Гермиона.

Малфой вскинул на нее удивленный взгляд, а она между тем продолжила:

— За исключением того, разумеется, что ты был Пожирателем Смерти.

— Ну, это скорей добавило некоторой романтики в наши с ней отношения, — усмехнулся Люциус.

— А как же тогда те две служанки?! — вдруг вспомнила Гермиона.

— Гермиона, мне пятьдесят шесть лет, — весело сверкнул зубами Малфой и развел руки. — У меня никогда не было других женщин, кроме жены, и шансы на то, что мне предложит себя какая-нибудь особа — не говоря уже о двух — практически сводятся к нулю. Когда мы вернемся домой, старик возьмет только то, что сможет получить, и не больше.

— Включая зверинец в промежности? — хихикнула Грейнджер.

— Ну, может, не до такой степени, — криво усмехнулся Люциус.

— Не ставь на себе крест раньше времени, — посоветовала ему Гермиона и великодушно добавила:

— Больше сорока пяти лет тебе все равно не дашь; фамильные счета рано или поздно разморозят, и тогда твой возраст никого интересовать не будет. А если еще и Гарри замолвит за тебя словечко...

Люциус растерянно моргнул: с какой стороны ни посмотри, она была права — его сын жил с самым влиятельным человеком волшебного мира. Даже его двоюродная бабушка, Гертруда, могла бы гордиться подобной связью, а ведь она была женщиной сложной и угодить ей мало кто мог.

— Они должны были обнародовать свои отношения, — медленно сказал Малфой.

— Разумеется, — отозвалась Гермиона, снова заглядывая в котел. — Но ведь они ждали твоей реакции, правда? И твоей поддержки.

— Я... мне это и в голову не приходило, — признался Люциус.

— Так я и думала, — кивнула Грейнджер, пристально вглядываясь в остывающее зелье. — Но если б ты признал их отношения, тебе бы это пошло только на пользу.

Своей рассудительностью она настолько напомнила ему Нарциссу, что у него чуть не вырвалось: "Да, дорогая, полагаю, ты права".

— У тебя есть какие-нибудь соображения о том, каким образом мы сможем проделать дыру в реальности? — жалобно спросила Гермиона, переводя разговор на другую тему.

Малфой отрицательно покачал головой:

— Понятия не имею, как это должно произойти. Может, как-нибудь само случится. Иногда все намного проще, чем кажется.

Гермиона расхохоталась:

— Ну уж нет! Я искренне надеюсь, что все не настолько просто, как ты хочешь мне преподнести!

— Ну хорошо, — вздохнул Люциус. — Тогда давай просто надеяться, что нас не унесет куда-нибудь еще, а отправит точно по адресу: "Министерство магии, экспериментальная лаборатория мисс Гермионы Грейнджер."

— Мы все сделали правильно! — пылко воскликнула Гермиона. — И если что-то пойдет не так, то в этом нет нашей вины! Разве только закралась ошибка в самом заклинании.

— Или в нашем толковании текста, — устало подал голос Малфой.

— Но его проверил брат Уэзерби! — запротестовала Гермиона. — Кстати, куда он запропастился?

— Статут о секретности еще не вступил в силу, — пожал плечами Люциус. — А потому, он отправился в замок пугать магглов. Представляю, что им сейчас приходится переживать. Не позавидуешь.

— Боже правый! — прыснула Гермиона. — Много еще времени утечет, прежде чем он привыкнет к своему новому положению.

— Вот за это и выпьем! — Люциус в очередной раз наполнил чашу вином, поднял ее и сделал глоток.

— Процесс приготовления зелья подходит к концу, — сказала Гермиона, снова заглядывая в котел. — Фиолетовый оттенок становится все более синим, когда я смотрю на него.

— Угу, — подтвердил Малфой, подходя к котлу. — Так и есть.

Гермиона с Люциусом переглянулись. От мысли, что им обоим предстоит сделать, у Грейнджер пересохло во рту и она с трудом сглотнула. Решительно повернулась к Люциусу спиной и стала раздеваться. А у того дыхание перехватило, когда он увидел ее обнаженные плечи. И Малфой от души возблагодарил небеса за то, что давно уже не был зеленым юнцом: трудно сохранять вид профессионала, когда у тебя эрекция.

Платье упало на землю, и Люциус, глядя на сливочно-белую, точеную фигуру молодой женщины, моргнул и тяжело вздохнул. Потом отвернулся и тоже стал снимать с себя одежду.

Раздевшись догола, он довольно резко обернулся и заметил, как взгляд Гермионы метнулся от его ягодиц к котлу, и это почему-то заставило его встать ровнее и слегка напрячь мышцы рук:

— Как считаешь, можно уже пользоваться зельем?

— Ну, раз оно посинело, значит, можно, я думаю, — не совсем уверенно проговорила Гермиона.

— Тогда приступим, — нервно кивнул Малфой и погрузил руку в густое, чуть теплое варево. Пальцы начало покалывать, но неприятным ощущение определенно не было.

— Похоже на мазь, что магглы используют при растяжении мышц, — заметил он, размазывая зелье по рукам и груди.

Гермиона тоже опустила руку в котел и усмехнулась:

— Щекотно.

— Разве?

Люциус зачерпнул еще горсть и одним движением провел ладонью по животу. На светлой коже осталась широкая полоса лазурно-синего цвета:

— Не сказал бы, что щекотно.

Гермиона пожала плечами и стала энергично обмазываться:

— Во всяком случае, не печет.

— И на том спасибо, — согласился Малфой.

Гермиона распустила волосы и наклонилась над котлом, чтобы окунуть их в зелье. Однако у нее плохо получалось управиться со своей густой гривой и Люциус не выдержал:

— Позволь, я помогу.

Он выплеснул из чаши остатки вина и наполнил ее все еще теплым зельем.

Для удобства Грейнджер повернулась к нему спиной и запрокинула голову. Люциус вылил на корни ее волос густую синюю жидкость и начал осторожно втирать ее в блестящие шелковистые кудри. Пару раз перед его глазами мелькнула ее грудь, и ему стоило немалых усилий, чтобы не обнять стоящую перед ним женщину и не прижать ее к себе: похоть могла испортить все, чего они так долго добивались, и поддаваться ей было нельзя ни в коем случае.

Закончив с волосами, он приступил к ее спине, и Гермиона нисколько этому не противилась. Пока его руки бережно скользили по ее телу, казалось, она абсолютно безразлична к происходящему. Однако, отрывистая фраза, брошенная ею чересчур резко, убедила его в том, что и Грейнджер нервничает не меньше:

— Думаю, мне придется сделать то же самое для тебя.

Малфой кивнул, передавая ей чашку, опустился на колени, закрыл глаза и откинул голову назад.

Гермиона наполнила сосуд, вылила зелье на снежно-белые пряди Люциуса и осторожно втерла настой в кожу головы. До слуха ее донесся его тихий вздох, и ей подумалось, что, вероятно, Нарцисса никогда не мыла ему волосы. Воображение стало рисовать ей совершенно неподходящие для времени и места картины, и Грейнджер тихонько похлопала его по плечу, чтобы он встал и позволил ей заняться своей спиной.

Как она и надеялась, у него действительно была хорошая задница, и она с трудом подавила желание сжать ее.

Закончив с Малфоем, Гермиона снова стала заниматься собой, проводя руками по груди и животу; Люциус делал то же самое, и она заметила, как в светлых волосах, покрывавших его грудь, запутались комочки зелья. Чтобы не пропустить ни одного участка кожи, они внимательно осмотрели друг друга и принялись исправлять погрешности: кое-где все еще белели пятна светлой кожи — на задней стороне бедра, у виска, под коленом и на верхних веках.

— Все еще щекотно? — улыбаясь, спросил Люциус. Глаза его немного пощипывало от попавшего в них зелья, но в целом ощущение было терпимым.

— Я чувствую такую легкость, что словами не передать, — усмехнулась Гермиона. — Как если бы выпила целую бутылку вина.

— Мерлин и его посох... — пробормотал Люциус, мысленно рисуя себе образ подвыпившей голой Гермионы. Картина выходила настолько возбуждающей, что его бросило в жар и в паху снова потяжелело. Чтобы отогнать эти видения, Малфой помотал головой и поднял свою палочку:

— Ну, что? Готова?

— Готова, как никогда.

Гермиона набрала полную грудь воздуха и с шумом выдохнула. Потом встала рядом с Люциусом и тоже подняла палочку.

Они начали петь на древнем языке, и по мере того, как их пение становилось все громче и увереннее, кожу начало покалывать гораздо сильнее, чем прежде. Гермиона мысленно молилась всем богам, чтобы все у них получилось как надо и чтобы их старания не пропали впустую: не хватало еще заживо сгореть только оттого, что они в чем-то допустили ошибку.

Закончив пение, Люциус с Гермионой переглянулись — ничего не изменилось. Стояла такая же тишина, и вечно-горящая свеча все так же разливала вокруг мягкий, ровный свет.

Малфой стал медленно опускать палочку, и внезапно в воздухе, прямо напротив них, появилось что-то вроде маленькой слезы. Люциус сглотнул и нервно переступил с ноги на ногу, все еще продолжая опускать палочку, и Гермиона, глядя на него, начала делать то же самое. А разрыв тем временем становился длиннее и шире, давая им возможность заглянуть в другое пространство.

Там было темно. Откуда-то лился тусклый багровый свет и клубился черный туман, придавая открывшемуся порталу мрачный и зловещий вид.

— Ты уверена, что мы на правильном пути? — спросил Люциус, почти не разжимая губ.

— Надеюсь, — в тон ему отозвалась Гермиона. — Понятия не имею, как мы сможем отыскать наше время, но, судя по всему, оно находится именно там.

— Знаешь, мне, в общем-то, терять нечего, — чуть дрогнувшим голосом проговорил Малфой и, чуть помедлив, продолжил, — а вот тебе...

— Прекрати! — оборвала его Гермиона. — Нашел время для нытья! Впереди, вверху... Да где угодно, но мы его отыщем!

— Прекрасная речь, — сухо заметил Люциус. — Теперь я понимаю, почему ты достигла таких грандиозных успехов в политике.

Гермиона, которая всю свою жизнь не имела ничего общего с политикой, скривилась и пожала плечами. Она уже хотела съязвить по поводу его слов, но потом подумала, что глупо пикироваться и выяснять отношения на пороге Вечности. Малфой с любопытством взглянул в ее основательно вымазанное зельем лицо и кивнул на повисшую в воздухе "слезу":

— Ну что, идем?

— Идем, — вздохнула Гермиона и решительно двинулась вперед.

Они осторожно пробрались внутрь открывшегося портала и обнаружили, что пол здесь похож на бетон, настолько холодный и твердый он был. Едва они сделали несколько шагов, как вдруг раздался щелчок, и проем позади них закрылся.

Люциус вопросительно уставился на Гермиону и увидел в ее глазах признаки надвигающейся паники.

— Не сказать, что это было совсем уж неожиданно, но все-таки... — дрожащим голосом заявила Грейнджер, изо всех сил пытаясь взять себя в руки.

— Дай руку, — чересчур спокойно предложил Малфой, понимая, что если и он сейчас потеряет над собой контроль, то ничего хорошего из этого не получится. — Мы же не хотим потерять друг друга, правда?

Гермиона крепко ухватилась за его руку. Зелье, влажное и густое, очевидно, не должно было застывать слишком быстро, и потому ее ладонь в любой момент могла выскользнуть из его захвата. Но когда сильные пальцы Люциуса сомкнулись вокруг ее, она почему-то сразу успокоилась: настолько уверенно и крепко он сжимал их.

— В какую сторону пойдем? — все так же спокойно поинтересовался Малфой.

— Не знаю, — тихо ответила Гермиона.

Не успела она договорить, как в тумане послышалась какая-то возня, и вслед за ней раздался глухой удар.

Волшебники затаили дыхание. Сперва им показалось, что шум стих, но внезапно до их слуха донесся грохот, одновременно похожий на хруст костей и звон разбитого стекла.

— Может, нам пора бежать? — прошептал Люциус.

— Куда?! — близкая к истерике от захлестнувшей ее с головой паники пискнула Гермиона. Ее трясло от страха и она вцепилась в его пальцы мертвой хваткой.

— С чего это вам убегать от меня? — прошелестел совсем рядом знакомый голос, похожий на перестук стеклянных шариков. Гермиона навострила уши.

— Бреннан?! — неуверенно окликнула она туман.

Люциус быстро прикрыл ей рот ладонью и яростно прошептал:

— Замолчи! Ты понятия не имеешь, что там происходит! Может, оно умеет читать мысли и специально лжет нам, чтобы найти!

— Читать мысли? Это было бы неплохо, — задумчиво произнес голос, шурша и щелкая все ближе. — Но открытая вами дверь сияла, как маяк, и от вас за целую лигу несет магией. Люди забыли положить зелье на подошвы ног, и потому отыскать их труда не составило. Просто чудо, что я вспомнил и вас, и то, чем вы тут занимаетесь. Были у меня кое-какие предположения и, как видите, я не ошибся. Благо, что теперь у меня не осталось никаких дел, кроме тех, что я придумываю себе сам.

Туман перед Гермионой и Люциусом стал плотнее и гуще, и они почувствовали, что к ним приближается что-то огромное. Гермиона напряглась и подняла палочку, но Люциус накрыл ее руку своей и слегка покачал головой.

— Может, подскажешь тогда, где мы? — крикнул Малфой.

— Это как посмотреть. В конце всего сущего. В начале времен. Вы везде и нигде сразу, — проскрежетал голос. — Потому что это — безвременье.

Туман расступился, и Гермиона с Люциусом невольно отшатнулись, когда из него выступила фигура Бреннана.

— Боже милостивый, что с тобой случилось? — в ужасе выдохнула Гермиона.

Бреннан сейчас стал выше Хагрида. Одного глаза у него не было, а впадина величиной с кулак представляла собой месиво из рубцовой ткани. Одно плечо согнулось так, словно было сломано, и вывернулось под странным углом. Судя по всему, оно причиняло ему массу неудобств, и, в целях компенсации, он отрастил себе еще одну руку. Выше пояса фейри выглядел так же, как его помнила Гермиона, а вот ниже талии появились восемь звериных ног. Их покрывали черные густые волосы и они сильно смахивали на паучьи. К тому же, две из них явно были сломаны.

— Мне пришлось сражаться, — невесело усмехнулся Бреннан.

По телу Гермионы пробежал озноб: она и представить не могла, какими тогда могли быть его враги, если они способны потягаться силами с фейри.

— Ты знаешь, в какую сторону нам идти? — нервно выпалила Грейнджер, прекрасно понимая — если он не даст ей ответа, им суждено скитаться по безымянным мирам до скончания своих дней.

— Знаю, конечно, — ухмыльнулся Бреннан своей звериной ухмылкой, оскалив длинные зубы. — Похоже, нам еще раз придется обменяться любезностями.

— Прежде чем ты решишь стать милой, — тихо предупредил Люциус Гермиону, — ты должна помнить о том, что у нас нет другого выбора.

Гермиона одарила его сердитым взглядом и повернулась к Бреннану:

— Чем мы можем помочь тебе? Исцелением твоих увечий?

Бреннан откинул голову, и волшебница увидела на его горле страшную, зияющую рану.

— Нет. Я безнадежен. Для меня теперь больше ничего нет. Совсем.

Гермиона почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь, хотя воздух в безвременье был довольно теплым.

— Чего ты хочешь от нас?

Голос Малфоя прозвучал настолько уверенно, что Гермиона, все еще пребывающая в легком ступоре от всего происходящего, испытала к нему нечто похожее на уважение и зависть одновременно.

— Я хочу, чтобы вы передали послание моему потомку.

— Звучит довольно просто... — осторожно начала Гермиона.

— Мне веками нечем было заняться, кроме как смотреть сквозь время и связывать события воедино, — скучающим тоном произнес Бреннан. — Когда вы вернетесь обратно, он будет глубоким стариком, но со здоровьем у него, думаю, дела обстоят неплохо.

— Так ты его видел?! — ахнула Гермиона. — Ты был в нашем мире?!

— Нет, просто я вытащил его глаза из колодца и использовал вместо своих, — загадочно ответил Бреннан.

— И это значит, что мистер Олливандер имеет доступ к колодцу знаний, о котором ты нам рассказывал? — медленно спросила Гермиона. Кто бы мог представить, что в столь ветхом, на первый взгляд, теле мастера волшебных палочек таилось такое могущество!

— Да, — сказал Бреннан, закрывая свой единственный глаз и поднимая брови. — Но он никогда им не пользовался, потому что считает себя сумасшедшим.

— Ничего себе! — у Гермионы челюсть отвисла, когда она это услышала. — И он прожил так всю жизнь?! Бедняга...

— Я отправлю вас домой, и вы передадите ему мои слова, — продолжил Бреннан. — Если только у вас получится убедить его в том, что он не безумен.

— Конечно, получится, — заверил его Люциус. — Правда, мы не знаем, сколько времени это займет и с чего начать...

— Расскажите ему все, что видели, — предложил Бреннан, залезая рукой в некое подобие кармана, образовавшегося из спутанных волос на верхней части одной из паучьих ног. Достал оттуда костяную палочку, отделанную кожей, и нарисовал ею в воздухе круг. Когда он достиг начала и замкнул его, клочья тумана сгустились и начали медленно перемещаться, будто кто-то невидимый перемешивал их огромной ложкой. — Ему стоит открыть разум хотя бы один раз, и тогда все, что он так упорно пытается отрицать, станет его вторым "я".

Гермиона вздрогнула и нерешительно посмотрела на Малфоя.

— Мы передадим ему, — твердо сказал Люциус.

— Но если вы этого не сделаете, я отыщу вас даже там, где вы ожидаете этого меньше всего, — предупредил фейри.

— Не сомневаюсь, — поклонился Бреннану Малфой.

Туман, только что клубившийся перед ними в виде воронки, в центре начал постепенно рассеиваться, и глазам волшебников предстала разрушенная взрывом лаборатория Гермионы. Едва завидев, как стремительно меняет свою форму проем, Люциус довольно бесцеремонно подхватил Гермиону под руку и потащил ее к выходу.

— Спасибо тебе, Бреннан! — успела крикнуть Грейнджер, прежде чем Малфой быстро впихнул ее в открывшееся пространство и, не мешкая, последовал за ней. Воронка ускорила вращение, и в следующий момент портал с треском свернулся в точку и исчез. Гермиона могла бы поклясться, что перед этим слышала смех фейри, но все магические детекторы, какими ее лаборатория была напичкана под завязку, одновременно взревели с такой силой, что оба они чуть не оглохли.

— Бог ты мой! — пытаясь перекричать вой сигнализации, воскликнула Гермиона и бросилась к своему рабочему месту, пытаясь утихомирить охранные датчики.

Что же касается Люциуса, то эта жуткая какофония показалась ему сейчас самым прекрасным звуком, какой он когда-либо слышал. Он зажал уши и радостно рассмеялся: ведь у них все получилось, и они наконец-то вернулись домой.

Смеялся он до тех пор, пока чудом уцелевшую при взрыве дверь не вынес наряд авроров, увешанных с головы до ног магическими амулетами и с палочками наизготовку. Малфой сразу же поднял руки вверх и от души пожалел, что из одежды на нем только тускло-голубое зелье, которое местами подсохло и взялось коркой.

— Что здесь происходит?! — проревел невысокий коренастый волшебник, чья черная борода и залысины напомнили Люциусу о бароне. — И почему вы оба синие и голые?!

— Аврор Джексон! — рявкнула на него Гермиона, как только стихли сигналы тревоги. — Вы и ваши коллеги очень меня обяжете, если уберете свои палочки от моего помощника!

— Шутите?! — усмехнулся худой белокурый волшебник. — Похоже, вы плотно сидите на опиумном зелье и не совсем понимаете, что говорите. По всему зданию показания детекторов темной магии просто зашкаливают!

— Эксперимент, проводимый мной в этой лаборатории, классифицируется в соответствии с разделом 469-"а" протокольного указа министерства безопасности, — прорычала Гермиона. — За его осуществление я и мой помощник отвечаем только перед министром! А вы, если не хотите, чтобы я передала дело в Визенгамот из-за умышленного нарушения правил безопасности, то должны немедленно покинуть это помещение!

— Да, мэм! — авроры, знакомые не понаслышке с крутым нравом мисс Грейнджер, сочли за благо поверить ей на слово и ринулись к выходу.

Гермиона глянула на часы, стоящие на рабочем столе:

— И скажите министру, чтобы к двум часам он созвал брифинг! У меня сенсационные новости!

Нестройный хор голосов, на все лады произнесших очередное "Да, мэм!" прозвучал вместе с грохотом захлопнутой двери.

Гермиона развела руки.

— Хорошо все-таки, когда можешь воспользоваться служебным положением, — криво усмехнулась она и подошла вплотную к Малфою. — Для начала соберем немного этой субстанции на образцы, а потом вымоемся и пойдем обедать.

— Пойдем обедать? — приподнял бровь Люциус.

— Ну, вообще-то, пригласить на обед, это самое меньшее из того, что ты можешь для меня сделать после того, как я тебя спасла, — елейным голоском проговорила Гермиона и, взяв со стола банку и стеклянную лопатку, соскребла с его груди немного голубого зелья.

— А чем еще я смогу тебя отблагодарить? — понизив голос и глядя на нее сверху вниз, спросил Малфой.

— Мы обсудим это. После... обеда, — запнулась Гермиона и ее щеки снова залил румянец.

Теперь пришел черед Люциуса взглянуть на часы. Они показывали половину двенадцатого.

— Так ты по этой причине не захотела встречаться с министром прямо сейчас? Чтобы у нас в запасе было два с половиной часа?

— Возможно, — уклончиво отозвалась Гермиона. — А, может, я просто хочу проанализировать зелье.

— Тогда... не следует ли нам поторопиться? Чтобы я точно знал, каковы мои шансы.

— Почему бы нет?

— Думаю, мне понравится работать под вами, мисс Грейнджер, — улыбнулся Малфой и, поняв, что сказал двусмысленность, тут же поправился, — я имею ввиду, под вашим началом.

— О, в этом я даже не сомневаюсь, — улыбнулась Гермиона, сделав вид, что не услышала его оговорки.

Люциус пристально взглянул в ее улыбающееся лицо и, поймав ее многообещающий взгляд, запрокинул голову и расхохотался.

Жизнь постепенно шла на лад.