Тот самый день (гет)

Проснувшись в полдень с диким похмельем и распухшим почти до неузнаваемости лицом, Эовин твердо решила выбросить Призрака из головы вместе с постыдными подробностями прошедшей ночи. Ей хорошо удавалось не думать о нем. Она старательно забыла, какими были его губы на вкус, какой была на ощупь его кожа, как от него пахло, и каково было чувствовать его так близко — быть совсем беззащитной перед ним и радоваться этому изо всех сил.

Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить. Она повторяла это как мантру, выдумывая себе срочные дела одно за другим. И дядя, и решивший остаться на пару недель дома Эомер смотрели на нее с такой опаской, что ей было даже смешно: будто она сумасшедшая, которую вот-вот может настигнуть очередной припадок буйства с корчами и пеной изо рта. Впрочем, Эовин не обижалась. Им было простительно — раньше она при них не плакала, даже на похоронах родителей.

Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить.

Чтобы было легче от него избавиться, Эовин тщательно собрала разбросанные на жестком диске файлы, касающиеся его совершенно безразличной ей теперь персоны. Все было аккуратно, в алфавитном порядке припрятано в скрытой папке. Заметки, найденные на новостных сайтах, информация, выложенная в открытом доступе на сайте полицейского департамента, краткие сведения о семье, к которой он принадлежал — одно из ответвлений древнего рода, правившего когда-то весьма обширным, а ныне давно и бесповоротно развалившимся историческим графством. А ведь его предки — разумеется, такие же бандюги и засранцы, как их отпрыск — даже именовали себя королями. Ангмар. Надо будет съездить туда, чтобы плю… посмотреть на развалины.

Следом в папку отправилось несколько фотографий, найденных в электронной базе данных полицейского департамента. Изображения были нечеткие, размытые, так что Эовин пришлось долго всматриваться в них, чтобы выбрать им подходящие названия. Разумеется, можно было просто подписать их цифрами, но Теоден всегда учил ее, что во всем должна быть система, да и вообще, что в этом такого? Просто фото на какой-то пристани, явно обрезанное с двух сторон, где он стоит с взъерошенными ветром волосами и бутылкой виски в руке. Сколько ему здесь? Выглядит совсем молодым, но выражение на физиономии уже такое, что хочется позвонить в службу спасения и попросить прислать патрульных. Дурацкая прическа, совсем ему не идет. Следующим был кадр из армейских будней: он с автоматом наперевес что-то объясняет двум каким-то придуркам. Всмотревшись, Эовин различила знаки отличия на черной мордорской форме. Капрал? Надо же… Значит, про армию тогда ввернул не просто так. И про гондорские тюрьмы, разумеется, тоже. Третье фото было как раз из тюремного досье на заключенного, и его Эовин рассматривала дольше всех. Бледное лицо с заострившимися чертами и презрительно-жестким выражением, губы, сжатые в тонкую линию, и что-то, похожее на почти сошедший синяк, под правым глазом. Интересно, за что его в тот раз закрыли… То есть было бы интересно, если бы ей не удалось взять себя в руки.

Труднее всего оказалось забыть его имя. Точнее… В коротенькой биографии, которую Теоден и его коллеги из других департаментов собирали по крупицам, имен было слишком много: Винфрид, Дитфрид, Фридхолд, Армин, и никто не знал, какое из них было настоящим, и было ли вообще какое-нибудь. Фарамир, которому Девятка в свое время немало попортила нервы, в донесении предположил, что все это были прозвища, как-то связанные с семьей или, скорее, с должностями, которые нынешний командир своры Назгул занимал в стане Саурона. Про себя Эовин не называла его иначе как этим прозвищем, но одно имя все же въелось ей в подкорку, будто слившись с тем, что она помнила. Армин. Кто знает, как там было на самом деле? Убийца, наркоторговец, организатор нелегальных поставок оружия — вот все, что ей отныне следовало о нем знать.

За полтора месяца Эовин потеряла в весе почти девять фунтов и почти забыла, что такое нормально спать. Дневная суета отвлекала ее, позволяя удерживать с таким трудом доставшиеся рубежи на границе между нормальной жизнью и сумасшествием. Эовин готовила дяде завтрак, наводила порядок в доме, звонила Эомеру так часто, что он начал удивляться ее сестринской заботе. Она решила, что должна уделять больше времени учебе, если хочет поступить в полицейскую академию, и вместо велосипедных прогулок и походов на спортивную площадку засела за книги. Теоден, разумеется, был против. Он хотел, чтобы Эовин ехала в Гондор и училась на врача, даже договорился с Арагорном, чтобы ее взяли сверх основного набора в медицинский центр, которым руководила Арвен, но Эовин и думать об этом отказывалась. Чтобы вечно размышлять о том, что хотя бы мама могла бы остаться в живых, если бы в больнице Эдораса нашлось нужное оборудование… И если бы огневая подготовка в банде Саурона не была одним из основных приоритетов. Нет, к балрогам медицину. Она должна сделать так, чтобы дядя и брат могли ею гордиться, и — кто знает — может быть, однажды благодаря ей и сам Саурон, и все, кто был с ним заодно, окажутся за решеткой. Пожизненное, ни больше ни меньше, а еще лучше смертная казнь.

Эовин уверяла себя, что балансирует на грани между безразличием и ненавистью, на которую — разумеется — имеет право, а все остальное просто неудачное стечение обстоятельств. В конце концов, она была слишком пьяна в ту дурацкую ночь. Темнота мстила ей часами мучительной бессонницы или такими же мучительными кошмарами. Теоден уходил к себе после ужина, чтобы заснуть под бормотание телевизора, и едва различимый звук, который Эовин обычно не замечала, в ночной тишине становился чем-то вроде орудия пытки. Будто за дверями шептались призраки, или кто-то пробрался в дом и теперь потихоньку строил злодейские планы. Поначалу Эовин смеялась над собственными страхами, но чем дальше, тем сильнее они становились, унося ее на другую сторону. За невидимую линию, прорезанную по живому в ее голове. Когда с гор налетала непогода, Эовин казалось, что она не доживет до утра — свихнется от воя ветра и грохота крыши, от гулких ударов валившихся с ветвей поздних яблок и от злого, тревожного собачьего лая. Она ходила по комнате взад-вперед, обнимая себя руками, и изо всех сил сдерживалась от того, чтобы сбежать к дяде, вопя, что ей страшно, и у нее под кроватью монстр. Она, конечно, могла бы — наверное, Теоден пожалел бы ее или, на худой конец, отвел к психотерапевту, но только она не верила, что это хоть чем-нибудь ей поможет.

Курьер позвонил в дверь в пасмурный пятничный вечер, когда Теоден, как обычно, отправился играть с друзьями в вист. Эовин удивилась: парень был какой-то незнакомый, — но решила, что в службу доставки взяли нового сотрудника, вероятно, из приезжих, и забрала посылку. Она всегда получала почту Теодена, которому слали то гостинцы из Гондора, то толстенные журналы с аналитикой криминальных сводок из департамента, то какую-нибудь ерунду из «магазина на диване», который он смотрел тайком от Эовин, несмотря на ее попытки воззвать к его здравому смыслу. Однако на этот раз в бланке она обнаружила свое собственное имя.

— А от кого эта посылка? — спросила она озадаченно. Курьер бросил на нее странно пристальный взгляд, и она вопросительно уставилась на него, однако он тут же изобразил дежурную улыбку.

— К сожалению, мисс, не могу ответить на этот вопрос — нам не сообщают, кто отправитель. Если это все, то с вашего позволения… Просто у меня еще много заказов, а я пока что плохо знаю город.

— А, так вы недавно устроились? — спросила Эовин со смесью недоверия и облегчения. Курьер кивнул, они обменялись еще парой ничего не значащих вежливых реплик, и Эовин ушла домой, сжимая в дрожащих руках оклеенную упаковочной бумагой коробку.

Она гипнотизировала посылку взглядом целый час у себя в комнате, прежде чем решиться ее открыть. Может, ребята из школы пошутили, или это какой-нибудь нежданный-негаданный сюрприз от Эомера? Или… Или там бомба. Или чья-нибудь отрубленная голова. Эовин осторожно приложила к посылке ухо — ни гудения, ни тиканья, ни — вроде бы — сочащейся из щелей крови. Она хотела дождаться дядю, чтобы открыть коробку, но тот, как назло, предупредил, что задержится. Тогда Эовин не выдержала. Распотрошив обертку, она сняла с коробки обыкновенную белую крышку и не сдержала удивленного возгласа — в коробке лежала еще одна коробка с — кто бы мог подумать — конфетами. И все бы ничего, вот только это были те самые конфеты, которые производили по каким-то мудреным старинным технологиям в небольшом княжестве у моря, а потом продавали по совершенно баснословной цене. Ни дядя, ни Эомер не стали бы делать такую глупость, сумасбродных поклонников у Эовин не было, так что… Возмущенная до глубины души, она принялась рыться под слоем бумаги, покрывавшим дно коробки, и через пару секунд наткнулась на старый кнопочный телефон, на экране которого мигало сообщение с какого-то странного номера.

«Шоколад успокаивает нервы, слышала?»

Ее как будто вышвырнули в ледяную воду — болезненная дрожь прошила все тело от макушки до пят. Она схватила телефон и, не соображая толком, что и зачем делает, написала ответ.

«Да пошел ты, придурок! Что ты вообще о себе вообразил?»

«Не любишь сладкое?» — замигало на экране через несколько секунд.

«Не люблю тебя персонально», — отправила Эовин и тут же с ужасом осознала, как это звучит.

«Значит, следующий раз пришлю тебе мягкую игрушку. Сможешь расчленить ее или что-нибудь в этом роде на твой вкус»

Эовин показалось, что эта фраза прозвучала в ее голове с его насмешливыми интонациями.

«Выброшу в окно. Или лучше сразу покажу дяде. Думаю, ему будет интересно»

«Да, разумеется, ему будет интересно, по каким причинам мы с тобой общаемся. Если, конечно, он тебе поверит. Тебе, наверное, придется предоставить ему доказательства. Или ты и так ему рассказываешь обо всем без исключений?»

Она отшвырнула телефон и заметалась по комнате — зеркало на стене безжалостно отражало ее горящее лицо с лихорадочно блестящими глазами.

«Это что, шантаж? Чего ты хочешь?»

«Это всего лишь вежливая беседа. Ты же ничего не потеряешь, если ответишь на пару вопросов, правда?»

«Что тебе надо? Зачем ты вообще это делаешь? Слушай, я все понимаю и так далее, но я была пьяная, мне стыдно, и вообще, это довольно подло, не находишь?»

«И снова неосторожность. Разве я говорил об этом? А теперь у меня есть твои сообщения, так что…»

Сердце у Эовин заколотилось так, что она испугалась, что так и умрет от инфаркта с телефоном в руке.

«Ладно, я пошутил. Компромат на тебя мне не нужен. По крайней мере, пока. Значит, полицейская академия?»

«Тебе-то что?» — быстро настучала на кнопках Эовин, почувствовав нечто вроде облегчения.

«Просто интересно. Ты так боишься экзаменов, что не спишь ночами? Я думал, ты примерная ученица»

Эовин подозрительно уставилась в открытое окно, за которым над острыми горными вершинами догорал жизнерадостный оранжевый закат.

«Ты что, за мной следишь??!»

«За Теоденом, вообще-то»

«Гребаный ты сталкер!»

«Издержки профессии»

«Если с дядей что-то случится, я тебя прикончу. Собственноручно», — написала Эовин, сжав зубы.

«Можешь считать, что я внял твоему предупреждению. Так что там с экзаменами?»

Они переписывались целую ночь, пока Эовин, наконец, не уснула, зажав в руке почти разрядившийся телефон. Утром ее разбудил звонок будильника, и она долго не могла решиться открыть глаза и убедиться в том, что разговор ей не приснился. Поначалу она отвечала Призраку насмешками и грубостью, но мало-помалу получилось так, что он вытянул из нее ответы на все свои вопросы и даже рассказал немного о том, как учился сам в какой-то крутой академии в стране истерлингов. Вместо шоколада, мягких игрушек и прочей ерунды Эовин, сама удивившись собственной наглости, попросила прислать ей пистолет — дядя, несмотря на ее уговоры, не разрешал ей иметь собственное оружие, и ей приходилось практиковаться в стрельбе исключительно в полицейском тире.

С той ночи она больше не мучилась кошмарами и спала спокойно — за исключением тех часов, которые уходили на переписку. Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить — какая ерунда, на самом деле.