Тот самый день (гет)

Эовин помнила их первую встречу слишком хорошо, хотя много дала бы, чтобы стереть из памяти тот день. Тот день, тот год — и, наверное, если быть до конца честной, все следующие годы тоже. Она редко набиралась смелости, чтобы коснуться своей самой страшной тайны даже мысленно: слишком это было больно, страшно и стыдно. Дядя понял бы ее, конечно. Вздохнул бы, отложил очередную стопку документов, сказал бы: «Иди сюда», — и обнял бы до секундного удушья крепко, чтобы тут же отпустить и снова спрятаться за тонким, но непроницаемым бумажным щитом. Дядя понимал ее, а она сама себя не понимала и не хотела понимать. Она должна была быть и была ему благодарна, она преклонялась перед ним, она любила его искренне и честно — тут ей не в чем было себя упрекнуть, — но, балроги побери, как же ей не хватало родителей.

Первое время боль потери разъедала ей грудь, пульсировала дымящимися краями раны, не давая ни на секунду ослабить внимание, выбросить из головы, хотя бы отвлечься, и Эовин казалось, что так и надо. Иначе нельзя, иначе будет неправильно. Если она забудет о них, они умрут по-настоящему. Потом, день за днем, месяц за месяцем, год за годом стало легче. Отпустило, схватилось коркой, остыло, застряв между ребрами, и ныло время от времени тоскливо и тошно, как старая фронтовая рана. Схватывало некстати, когда Эовин просыпалась воскресным утром и расчесывала перед зеркалом волосы, которые так и не решилась обрезать, когда оставалась вдруг одна в шумной еще минуту назад раздевалке, когда просыпалась осенней ночью от грохота — ветер сбивал с ветвей поздние краснобокие яблоки. Тогда она, поддаваясь слабости, позволяла так и не выплаканным слезам заполнить горло, пока ее пальцы сжимались в кулаки, а ногти до боли впивались в ладони. Это накатывало, будто грозовые тучи, возникало откуда-то изнутри и снова проваливалось внутрь. Однажды Эовин осмелилась пойти дальше, чем следовало, и в ее ушах прозвучало будто сказанное кем-то: «А если бы дядю застрелили, а мама с папой остались бы жить?» После этого она всегда останавливала себя на только ей самой известной грани, а на лице ее появился еще один шрам — широкая белесая полоса поперек щеки, которая осталась от исходящей кровью неровной линии. Пришлось соврать дяде, что упала, катаясь на велосипеде по горной тропе, и просидеть до конца месяца под домашним арестом: выезжать на тропы запрещалось категорически, потому что горы тогда были вотчиной Саурона. Эовин не спорила — наказание окончательно облегчило ее совесть.

А потом, когда она снова оказалась за воротами дядиного коттеджа, и случился тот самый день. Был конец августа, до начала учебного года оставалось всего-ничего. Погода стояла замечательная. Дни были тихие, пронизанные бледно-золотыми лучами от самого дна синей небесной чаши до горизонта, и в этом прохладном свете желтеющие кроны деревьев казались особенно яркими. Эовин проехалась по городу на велосипеде, оглядывая украшенные снопами колосьев дома, и остановилась невдалеке от полицейского участка. По соседству с ним было кафе, где постоянно околачивались ребята из патрульных отрядов — конечно, если в бесконечной войне между городом и бандой Саурона наступало затишье.

Хозяйка кафе, невысокая полноватая женщина с пышной золотистой косой, встретила Эовин привычной улыбкой. Они перебросились несколькими ничего не значащими словами, и Эовин села за столик у окна, поставив перед собой стаканчик с молочным коктейлем и тарелку с куском фирменного яблочного пирога. Дядя должен был появиться с минуты на минуту, если его никто и ничто не задержит, они поедят, а потом он загрузит велосипед в свой пикап, и можно будет выпросить у него поездку к водопаду или, может быть, даже в соседний городок, куда, по слухам, приехала ярмарка.

Эовин лениво крошила пирог вилкой в ожидании прихода дяди и потягивала коктейль через трубочку. Дверь за ее спиной распахнулась, она повернула голову — пришли несколько патрульных и с ними курьер, который привез что-то для хозяйки. Патрульные разговорились с ним, высыпали следом за ним на улицу и пошли смотреть что-то под капотом барахлившей машины. Эовин, досадливо вздохнув, снова принялась за пирог. Дядя задерживался: неужели опять разбирается с Гримбольтом из-за какой-нибудь мелкой провинности его ребят? Она не расслышала, как дверь открылась и закрылась снова. Это удивляло ее даже спустя столько лет: ей не верилось, что она пропустила его приход с ее-то внимательностью и вечной настороженностью, унаследованной от дяди и родителей, от дедов и прадедов. Все они так или иначе были на страже порядка в городе: от маршалов до шефа полиции, и Эовин гордилась тем, что принадлежит к такой династии. Впрочем, в тот день гордиться ей было определенно нечем. Она обнаружила его присутствие, только когда он пошел от двери к стойке, за которой никого не было. Тогда Эовин всполошилась мгновенно, будто инстинкты старались выслужиться перед ней, прикрыв провинность, почти подскочила со стула, глянула в окно — патрульные там, в десяти шагах, чуть успокоилась, замерла, глядя ему в лицо… А он засмеялся, негромко, но так насмешливо, что у нее загорелись щеки.

— Прости, не собирался тебя пугать. Как пирог? Стоит рискнуть и попробовать? Провинциальная кухня никогда не вызывала у меня особого доверия.

Он говорил, как… Как обычные люди. Ну, то есть не совсем обычные. Наверное. Или… Обычные люди не разговаривают с такими пугающе-правильными интонациями и произношением, как роботы, и голоса у них самые обыкновенные, а не с «двойным дном»: вроде бы непринужденность сверху, а под ней чистый, кристальный, вымораживающий до пустоты в голове и звона в ушах холод. Эовин, сбитая с толку, едва не начала отвечать, но вовремя спохватилась. Да, пирог просто отпад, тебе точно должен понравиться, хоть ты и бандит, да еще и с замашками какого-нибудь гондорца, только не забудь взять шарик клубничного мороженого… Чушь какая, такое и нарочно не придумаешь.

Пару минут они простояли, глядя друг на друга. Эовин отчаянно старалась выглядеть и чувствовать себя так, как на ее месте выглядел бы и чувствовал бы себя дядя, или, на худой конец, Эомер, но ничего не выходило. Дикий страх — до дрожи в поджилках — смешивался с таким же диким любопытством и желанием смотреть, чтобы подметить каждую деталь и узнать побольше. Бандит, балроги и святые короли, гребаный сауроновский бандюга в самом центре Эдораса, в нескольких десятках метров от полицейского участка, в кафе, откуда только что вышли патрульные… Он, все еще кривя тонкие бледные губы в усмешке, подошел ближе, заставив Эовин панически дернуться и отшатнуться, обошел ее, едва не задев ее плечо, отодвинул стул и уселся напротив.

— Что же ты? — обвел стол приглашающе-покровительственным жестом, будто это она к нему подсела. Эовин разозлилась.

— Чего тебе тут надо? Мой дядя…

Она поняла свою оплошность еще до того, как он выдал реакцию, и ее щеки вспыхнули алым под его взглядом, на дне которого переливалась искрами все та же насмешка.

— А, вот оно что. Так ты племянница Теодена?

Эовин промолчала — осмелилась только сглотнуть ком, застрявший в горле. Что теперь делать, что делать? Теперь, спустя столько лет, собственный испуг казался ей забавным и от этого еще более глупым. Разумеется, он знал, кто она, видел фотографии, изучал историю ее семьи и ее коротенькую биографию — что-что, а информацию Саурон ценил и умел собирать. Иначе ее родители не оказались бы в одной из его ловушек…

— Тебе-то что? — пробормотала Эовин наконец, когда почувствовала, что от смущения на лбу выступили капельки пота, и одна из них покатилась по переносице. Он пожал широкими плечами — на нем была черная футболка со стершимся черепом и черная же косуха с шипами, которые тускло поблескивали в солнечном свете. На запястьях Эовин приметила кожаные наручи. Наверное, к этому всему должен был прилагаться крутой мотоцикл, но Эовин не слышала шума мотора. Значит…

— Да, все верно, — сказал он спокойно и почти без насмешки. — Мотоцикл я оставил у полицейского участка.

— Что ты тут забыл? Или тебя арестовали? — осмелев, проворчала Эовин. Он улыбнулся одним углом рта.

— Странное предположение. Мы же с тобой не в кабинете для допросов, верно… Эовин?

Собственное имя из его уст прозвучало до странного знакомым. Будто он называл его уже не одну сотню раз. Это засело в ней не то занозой, не то чем-то другим, таким… Холодяще-волнительным. Эовин не разрешила себе об этом думать. Ни тогда, ни потом. Разве что иногда, самую малость, в особенно ветреные ночи, но…

— Мы с тобой незнакомы, — проронила она, села и взялась за вилку.

— В самом деле?

— Хочешь поспорить?

— Хочу исправить. У нас с твоим дядей, знаешь ли, нашлись общие интересы.

Эовин едва не подавилась глотком подтаявшего молочного коктейля и ошарашенно воззрилась на собеседника. Он явно веселился, глядя прямо в ее горящее лицо.

— Ты несешь чепуху. Какие у моего дяди могут быть общие интересы с таким, как ты? И вообще, убирался бы ты отсюда подобру-поздорову. Или твой хозяин считает, что город уже его, раз ты заявляешься сюда средь бела дня, заходишь в кафе и…

— Захожу в кафе и…

— Что и? — сердито переспросила Эовин. Зеленовато-карие глаза, обведенные тенями, напоминали ей о волках, которых она видела, когда дядя возил ее в Гондор, чтобы поохотиться в тамошних лесах. Она представляла себе бандитов Саурона совсем по-другому, хотя ни чуточки не сомневалась, хотя перед ней самый отъявленный головорез, и все же…

— Ты начала говорить, тебе и заканчивать, — беззаботно сказал он и выглянул на улицу. — Но знаешь, хозяйка, судя по всему, появится еще не скоро. Пожалуй, мне не стоит ее дожидаться. Рад знакомству, Эовин.

Когда он на несколько шагов приблизился к двери, она окликнула его. Подрагивающие пальцы сжались на спинке деревянного стула, чувствуя каждую щербинку.

— Это не знакомство. Ты не представился.

Он помолчал, глядя на нее, потом усмехнулся. Она думала, что он так и уйдет, не сказав больше ни слова, но он ответил:

— Я Назгул. Но ты же сама прекрасно знаешь, верно?

Эовин сухо сглотнула, обвела взглядом его высокую фигуру. Он казался худым почти до болезненности, но держался с таким достоинством — или самоуверенностью, что Эовин не покидало ощущение какого-то почти что королевского величия. Будто это не он заявился на вражескую территорию, а она вломилась ни с того, ни с сего к нему в родовой замок и стояла теперь перед ним растрепанная и с заляпанными грязью ботинками. Некстати вспомнилось, что ближайшие приспешники Саурона и правда были благородных кровей, особенно тот, что был командиром «девятки». Не то герцог, не то…

— Это… Это ты убил папу и…

Тишина, повисшая под закопченными потолочными балками, казалась толстой и непробиваемой, как бронированное стекло. Или как зимний лед на горных озерах. У Эовин уже не было сил клясть себя за дурость. Она просто… Она просто хотела знать, и все. Тени колыхались на его загорелом лице, вычерчивая линии резко до болезненности. Когда он едва заметно покачал головой, ей показалось, что ее сердце лопнет от странного облегчения.

— Мне жаль, Эовин. Прими мои запоздалые соболезнования.

Дверь бесшумно открылась-закрылась снова, и через пару взмахов отяжелевших от слез ресниц кафе взорвалось шумом и гамом, звоном колокольчика, перепуганными голосами и тяжелым топотом ботинок. Эовин отмахивалась от вопросов, выбиралась из хватавших ее тревожно-заботливых рук, глохла от удивленных и возмущенных возгласов.

— Видели его? Как мы его пропустили?

— Пошел себе, будто так и надо! Детка, милая, ты как?

— Почему его не посадили под замок в участке? Что он сказал? Что он сделал? Эовин? Эовин?

Она немного успокоилась только дома, когда Теоден выпроводил всех гостей и принялся разогревать в микроволновке очередную дежурную лазанью. Лежала, закутанная по шею в плед, бездумно глядя на экран, где какой-то рыцарь пробирался по лесу с обнаженным мечом.

— Эовин, я… — начал Теоден, усаживаясь рядом с ней. Его пальцы бестолково перебирали пластиковую черную вилку — так было всегда, когда он нервничал. То ручка, то столовые приборы, то охотничий нож.

— Не надо, ладно? — торопливо перебила Эовин, усаживаясь и опираясь спиной на подушку. — Он бы ничего мне не сделал.

— Откуда нам знать, что было у него в голове? Ты уверена, что все до конца мне рассказала? — насторожился Теоден. Эовин подавила тяжелый вздох, а вместе с ним порыв поступить правильно и действительно рассказать все до конца.

— Дядя, я ведь повторила несколько раз. Все вышли, и он зашел, спросил, вкусный ли пирог, твоя ли я племянница, а потом ушел. Больше ничего, честное… — лживое, — слово.

— Это моя вина, — упорно стоял на своем Теоден. — Я должен был убедиться, что эта тварь сразу же уберется из города вместе со своим балрожьим мотоциклом. Но мы задержались с ребятами на пару минут, надо было все обсудить, и…

— Скажи, зачем он все-таки приезжал?

— Саурон предлагает что-то вроде перемирия. Стягивает силы, как мы думаем, — раздраженно сказал Теоден. Эовин давно заметила, что каждый раз, когда он упоминает Саурона, у него прорезается еще глубже морщинка между бровей, а губы презрительно кривятся. Кто-кто, а Теоден, шеф полиции Рохана, не боялся ни Саурона, ни его банды.

— Это ведь кто-то из назгул? — спросила Эовин нерешительно. Она боялась, что дядя взглянет ей в лицо, в глаза и поймет, что она не просто так спрашивает, и что она не испугалась — точнее, испугалась не того, что ее пристрелят, а того, что она будет выглядеть совсем глупой. К счастью для нее, Теоден был слишком погружен в свои мысли.

— Да. Это предводитель «девятки», дочка. Второй главный негодяй в их банде, в общем. Надо было мне показать тебе их рожи, но я не хотел тебя впутывать во все это. Ты и без того пережила уже слишком многое. В твои-то годы…

— Дядя, скажи мне, — начала она снова, чувствуя все тот же ком в горле. — Кто из них… Ну…

Теоден нервно дернул плечом, и Эовин осеклась, отодвинулась, подтянув к груди колени. Запах разогретой лазаньи раздражающе щипал ноздри, вызывая легкую тошноту.

— Давай лучше пообедаем, да?

— Нет. Нет, не надо, — глухо сказал он. — Ты не виновата. Просто я до сих пор не могу об этом спокойно говорить. Если бы операция была спланирована лучше, ничего бы…

— Это не твоя вина, — перебила Эовин твердо, обретая вдруг уверенность, которая была ей так необходима. Это не он. Не он. Теперь она знала точно: он не соврал ей.

Но из этого никак не следовало, что она могла ему доверять.

Речушка, извивавшаяся среди сухой травы, терялась в тумане. Облака, весь вчерашний день наползавшие с гор, растеклись серой мутью с горько-сладким запахом дождя и прелой листвы. Это было тихое время, сонное и одновременно до болезненного настороженное — Эовин казалось, что она различает среди шелеста осиновых ветвей и шепота воды на каменистых уступах биение собственного сердца. В городе сейчас по-другому: там готовятся к Самайну, и все пестрит оранжевым, красным и желтым, переливается цветными огоньками, бьет по ушам рваными ритмами песен, смешавшихся в странный напев без конца и без начала. Город готовился к Самайну, а у Эовин был день рождения, и никому не было до нее дела.

Отчасти она сама была в этом виновата. Если бы у нее были друзья, они бы ее поздравили, приволокли гору подарков, но друзей у нее нет, потому что она не понимает, зачем они нужны. Если бы она попросила дядю забыть хотя бы на один день в году про вечные проблемы на работе, они могли бы поехать куда-нибудь вместе или, может быть, навестили бы в полицейской академии Эомера, но она не попросила. Если бы были живы ее родители, они бы… Впрочем, в этом она не была виновата. Это все Саурон — всегда, побери его Унголиант, Саурон и его война со всем миром, которая никак не закончится. Эовин уже знала, что, закончив школу, поступит в полицейскую академию вслед за Эомером. Так же, как в свое время туда поступили ее родители, и их родители, и дядя Теоден, и его родители тоже… Он, конечно, будет спорить, ругаться, даже, наверное, попытается снова запереть ее дома, но никакого толка из этого не выйдет. Все уже решено, так уж повелось. Война — у них война, череда сражений, которая иногда казалась Эовин чем-то вроде традиции. Остара, Самайн, Саурон, и никак нельзя иначе, потому что если иначе, то что-то возьмет и сломается.

Эовин порылась во внутреннем кармане куртки, выудила из припрятанной там пачки сигарету, чиркнула зажигалкой и, кашлянув, сделала неглубокую затяжку. Сигареты она украла у дяди. Вдвойне бессовестно, учитывая, как он пекся о ее здоровье, но выхода не было. Где ей купить себе сигареты, если каждый в городе знает ее, знает, чья она племянница и чья дочь, и что ей нельзя ни курить, ни пить, ни задерживаться допоздна на улице, ни ездить на пустоши… Приходилось постоянно идти на сделки с собственной совестью и от этого чувствовать себя еще большим дерьмом, чем обычно, но иначе Эовин просто не могла. Вот и сегодня она уехала сразу же, как только увидела, что дядина машина скрылась за поворотом. Торчать в пустом доме просто не было сил.

— Закажи себе пиццу, что ли, или позови ребят из школы. Помнишь, пару лет назад вы играли в мяч с какой-то девочкой, как ее…

— Да, конечно. Я ей позвоню. Езжай, ты опоздаешь. Ребятам привет.

Дым щипал глаза, и она прикрыла их, оставшись так на несколько минут — в обманчивом спокойствии и полном равновесии. В пустоте, где была только она одна, и ничего больше. Ни воспоминаний, ни мыслей, ни вечного ощущения того, что у нее будто колючки в кроссовках или джинсы натирают задницу, а она ничего не может с этим поделать. Чертовски…

— Неосторожно.

Эовин подскочила с камня, на котором сидела, выронив сигарету и с трудом удержав равновесие. Сердце билось где-то в горле: тук, тук, тук, тук, а в голове лихорадочно метались мысли, сплетаясь в маленькое колючее торнадо. Говорили тебе, не выезжай на пустоши, потому что перемирие закончилось. Говорили тебе, не сваливай из дома, никому не сказав, куда тебя понесло, потому что никто не будет знать, где тебя потом искать и из-под какой коряги выковыривать твое расчлененное тело. Говорили тебе…

Он тоже вынул сигареты, так же, как она сама, пошарившись во внутреннем кармане куртки, закурил, щуря глаза, выпустил струйку дыма. Ветер, трепавший короткие светлые волосы, донес до замершей в нескольких метрах Эовин запах дорогих сигарет и какого-то парфюма, разумеется, тоже дорогого. Призрак не смотрел на нее, подчеркнуто делая вид, что его больше интересует мокнущий в речушке туман, чем ее скромная персона, а она пялилась во все глаза, подмечая каждую черту и убеждаясь, что запомнила все слишком хорошо. И что в нем ничего не изменилось. Она не видела его больше двух лет и не хотела видеть — вообще не собиралась даже думать о нем, задаваться вопросами, читать его с трудом раздобытую биографию, в которой было до смешного мало пунктов и до смешного же много тюрем… Подумаешь, бандит. Что такого. Просто обыкновенный…

— Твой дядя в курсе, где и как ты проводишь свободное время? — прервал он поток мыслей Эовин. Она непонимающе взглянула на него, невольно вздрогнула, представив себе, что последует за этим вопросом, кивнула и заговорила так, как обычно говорила, когда врала о том, почему не написала очередное школьное эссе.

— Да, разумеется. Он как раз едет за мной, чтобы забрать меня домой, и…

Назгул усмехнулся одним углом рта, и Эовин с неудовольствием поняла, что слишком хорошо помнит эту усмешку.

— И поэтому ты куришь. Конспирация для нас все, верно? Или, может, Теоден в курсе твоих увлечений? Он это одобряет?

Эовин молчала, сверля его ненавидящим взглядом. Издевается? Разумеется, издевается. Сейчас свистнет, и из-за кустов выскочат с десяток головорезов, скрутят ее по рукам и ногам, и она попадет прямиком к Саурону. Ну почему сейчас и почему именно так, а? Патрули, которые регулярно прочесывали окрестности, никого не обнаруживали, в участке отчитывались о том, что Саурон засел далеко в горах, занявшись вплотную контролем заграничного наркотрафика, так что…

— Мда. Разговор не клеится, — прервал молчание Назгул. — Так когда приедет Теоден?

Эовин выпрямилась, пряча руки в карманах.

— Что тебе это даст?

— Ты о чем? — поинтересовался он, чуть нахмурив брови. Эовин нетерпеливо дернула плечом: страх перед ним и тем, чем ей грозила эта встреча, глупо и странно смешивался с другим, совершенно неуместным страхом. Она снова, сама тому не веря, боялась выглядеть глупо. И перед кем?

— Как это о чем? Не делай из меня дуру!

— Может, все-таки…

— Ты же зачем-то сюда заявился? Вряд ли для того, чтобы покурить в одиночестве и полюбоваться окрестностями, так? — торопливо и зло заговорила она. — Ты меня выслеживал? Почему сейчас? Я ведь и раньше тут бывала. Учти, дядя с вами торговаться не будет, так что, если уж собрался, можешь меня похищать, но не думай, что это принесет вам какую-нибудь пользу, и вообще…

Она проглотила остаток своей сбивчивой речи вместе с дымно-табачным комком в горле, замерла, бестолково шаря глазами то по россыпи камней на берегах, то по голым красным ветвям карабкавшихся по ним зарослей шиповника. Назгул на периферии ее зрения покачал головой, вздохнул и вдруг протянул руку.

— Давай, иди сюда. Сейчас снова польет.

— С чего бы вдруг мне облегчать тебе задачу?

— Думаешь, сумеешь удрать? Не очень разумно, учитывая, что я не один, а ты плохо знаешь окрестности.

— С чего это ты решил, что я их плохо знаю? — насупилась Эовин. Он пожал плечами.

— С того, например, что ты тащилась лишних полкилометра по грязи, хотя могла обогнуть вон там холм и за пять минут сюда подняться.

— Так ты за мной следишь?

Он снова подчеркнуто тяжело вздохнул.

— Вынужден, потому что, судя по всему, у нашего общего друга Теодена хватает других забот. Тебе разве не говорили, что глупо шататься одной по пустошам?

— Разумеется, говорили, — бросила Эовин, вздернув подбородок. — Нельзя и носа высунуть из города, чтобы не наткнуться на тебя или еще какого-нибудь Сауроновского бандюгу.

Назгул вдруг помрачнел и пригвоздил ее к месту взглядом, в котором темнела зеленая болотная муть.

— На самом деле тебе сказочно повезло наткнуться именно на меня, Эовин. Так что не трать мое время попусту и слазь с горки. Или, может, послать сообщение Теодену?

Эовин зависла на пару минут, тщетно пытаясь вдуматься в услышанное. Он вынул из кармана телефон и показал ей.

— Не поняла. Ты что, серьезно угрожаешь мне моим же дядей?

Назгул снова усмехнулся.

— Скорее предоставляю тебе выбор.

Черный Джип лихо петлял по грунтовой дороге, разбрызгивая по сторонам жидкую грязь из растущих на глазах луж. Дождь зарядил такой, что Эовин успела промокнуть насквозь, пока тащилась за Призраком до припаркованной в паре сотен метров машины, в которой обнаружилась пара недоуменно взиравших на нее мужиков в камуфляжных куртках. Назгул усадил ее на переднее сидение, а велосипед кое-как затолкали в багажник его спутники. Ехали в гробовом молчании: Эовин боялась даже дышать слишком громко, чтобы не умереть от и без того зашкаливавшей неловкости. Командир Девятки, заботливо решивший подбросить ее до города — да этому никто ни в жизнь не поверит. Даже дядя. А если поверит, то прикончит ее собственноручно, разрядив зиг-зауэр в ее пустую голову. И правильно сделает…

Назгул остановил машину возле билборда с изображением логотипа сети местных супермаркетов, стоявшего невдалеке от въезда в город.

— Придется выкинуть тебя здесь. Дождь стихает, так что доберешься.

— Д…да, наверное. То есть нет, конечно, доберусь, — бестолково пробормотала Эовин. С заднего сидения послышался сдавленный смешок, который, впрочем, тут же оборвался.

— Уверена? — уточнил Назгул. Эовин кивнула и потянулась было к ремню безопасности — он настоял на том, чтобы она пристегнулась. Однако ее остановили.

— Стой.

— Что?

— Давай сюда.

— Что? — переспросила она.

Он взглянул на нее, угрожающе прищурившись. Эовин шепотом выругалась, достала из кармана промокшую пачку сигарет и опустила на протянутую ладонь.

— Вот теперь все. Идем, достанем твой велосипед.

Она помедлила у багажника, пытаясь различить его черты в быстро сгущавшихся сумерках. Ей казалось, что он тоже смотрит на нее. Она много дала бы, чтобы увидеть выражение на его лице, но у нее ничего не получалось. Тогда она заговорила — снова не думая и быстро, как в тот раз.

— Почему? Зачем тебе это надо?

— Не выезжай одна на пустоши, Эовин, — сказал он негромко. — Ты же сама понимаешь, перемирие окончено, и, хотя мы — пока что — держимся в стороне от города, всякое может случиться. Думаешь, кто-нибудь упустит шанс воспользоваться таким преимуществом?

— А ты?

— А я не воюю с детьми. И с женщинами тоже.

Джип, мигнув фарами, сорвался с места и растаял в дождливом мраке. Эовин несколько минут простояла неподвижно, глядя в темноту, а потом пошла по обочине, таща по лужам велосипед. Она не замечала ни холода, ни крупных капель, которыми швырялся налетевший ветер. Перед глазами плыли, подергиваясь рябью, цветные картинки, которые она когда-то постаралась стереть до белизны и запрятать поглубже, но у нее все-таки ничего не получилось. Завтра она сделает это снова, теперь уже раз и навсегда, но сейчас она смотрела и не могла насмотреться, до боли вглядываясь в каждую деталь. В конце концов, у нее день рождения. Можно позволить себя одну большую глупость и целых ворох маленьких.

Эовин понимала, что это глупо — до чрезвычайности глупо и, наверное, даже опасно, если забыть о чувстве меры, но… Но почему всем было можно, а ей нельзя? В конце концов, ей восемнадцать, и это не побег на другой конец континента автостопом, а всего лишь одна маленькая, коротенькая поездка в городок на границе с Гондором. Старинная архитектура, удивительные древние леса прямо у самой окраины, музеи — да, музеи, целых три, и все с уникальными коллекциями… Что там еще она плела дяде только для того, чтобы убедиться, что он окончательно и бесповоротно решил держать ее дома под надзором как минимум до замужества, а если не повезет (скорее всего), то и вовсе до конца дней?

Под закопченным деревянным потолком бара, стилизованного под средневековую таверну, клубился пахнущий фруктами дым, и вспыхивала дрожащей радугой цветомузыка. Эовин с размаху ударила наполненной до краев кружкой о протянутые ей посудины и отхлебнула порцию пойла, от которого внутренности вспыхивали жаром, а из глаз выступали слезы. Фирменный эль, рецепт которого, как говорилось в разложенных на столе брошюрках, предок хозяина получил не то от троллей, не то от гномов, выбил из реальности даже не с первого глотка — с первого же вдоха, заполнившего легкие Эовин густым запахом спирта и лесных трав. Она кружилась вместе с вездесущим дымом, разлеталась рваными ритмами из надрывавшейся стереосистемы, сыпалась дробным топотом множества ног и билась о стены надсадным, визгливым хохотом. Все вокруг были безумно пьяны и так же безумно счастливы, а Эовин смотрела на них, на раскрасневшиеся блестящие от пота лица с пустыми, будто бы пластиково-черными глазами и удивлялась, как же это может быть, как это возможно, что она оказалась здесь и ей настолько легко, спокойно и хорошо. Сколько законов и установлений местной администрации они уже нарушили и наплевали на это с высокой колокольни? Дядя бы точно убил ее, и Эомер был бы в ужасе от ее поведения — точнее, будет, когда Теоден позвонит ему и скажет, что она ушла к подруге готовиться к тесту и не вернулась, отправила сообщение, что все хорошо, что не надо о ней беспокоиться, а потом отключила телефон. Она, разумеется, будет подыхать со стыда, когда приползет обратно к дяде на порог, начнет просить прощения, уверять его, что больше никогда, что просто так вышло, но это потом. Это все будет потом, а сейчас ей весело.

Жар клокотал в ней, в ее крови, в ее мозгу, в ее глазах и на ее коже. Она танцевала — она танцевала? — да, танцевала, прижимаясь к кому-то из тех, с кем приехала сюда на взятой напрокат машине, чтобы Теоден не нашел ее за пять минут, сделав пару звонков. Тело двигалось будто само собой, в пустой голове перекатывались ритмы барабанов и вспыхивали огненные языки, а во рту было горько от выпитого и одновременно сладко от дыма. Чьи-то руки касались ее рук, гладили браслеты на запястьях, забирались под рукава, оставляя горячие следы на коже, чье-то дыхание скользило по лицу и шее. Эовин не знала, кто был с ней рядом, и не хотела знать. Она не собиралась делать глупостей, но было бы обидно прерваться слишком быстро, вынырнуть из глубины, в которой, ей казалось, она плывет вместе с такими же сумасшедшими среди обломков древних материков и остовов доисторических чудовищ. Будто здесь, в этой дышащей жаром и едкой сладостью, смутно белеющей сплетением ног и рук темноте смешались все времена и все легенды разом. Тысячи перепутанных, цепляющихся друг за друга нитей в стеклянном шаре, заполненном алкогольными парами.

Когда движение, превратившееся в мерное и бесконечное покачивание волн, вдруг прервалось от резкого толчка, Эовин показалось, что ее мозг сейчас вылетит из черепной коробки и размажется о стену. Она рванулась прочь, в сторону, широко раскрыла глаза, пытаясь понять, что случилось с ее еще секунду назад таким совершенным — совершенно пьяным — миром. Музыка все так же гремела вокруг, люди пили, хохотали, плясали, дрались и тут же принимались обниматься в знак примирения, а она смотрела на них недоуменно, потому что вдруг перестала быть частью происходящего. Она еще не успела толком осознать, что именно случилось, но почувствовала его присутствие всей кожей, и инстинкт дал ей единственно верный ответ на ее вопросы. Дальше все происходило молниеносно быстро — будто мелькал кадр за кадром. Эовин жалко пискнула, бестолково замахала руками, а потом ее, перехватив за талию, выволокли прочь из бара, как нашкодившего котенка.

На улице ей мгновенно стало холодно. Ледяной горный воздух ударил в грудь, заставив мышцы скрутиться в болезненном спазме. Эовин огляделась, с трудом узнавая окружавшие бар высокие ели — черные башни, изрезанные полосами бледного лунного света, — парковку у дороги, сплошь заставленную машинами, и серебристую гладь воды справа от нее. Она не хотела оборачиваться до такой степени, что готова была рвануть бегом с места и прыгнуть головой вниз в озеро, лишь бы только не смотреть, но он, разумеется, был настороже. Твердые пальцы сомкнулись на ее плечах, и она, подчинившись, натолкнулась на острый, будто отточенное лезвие, взгляд пугающе темных в лунном свете глаз. Эовин рассеянно удивилась тому, насколько Призрак был выше нее — рядом с ним она казалась себе все той же девчонкой из кафе, сжимающей бумажный стакан с молочным коктейлем в дрожащих ручонках.

— Неожиданная… эм… встреча, — забормотала она только для того, чтобы разбить режущую уши тишину между ними. Все, что было связано для нее с ним, казалось ей почему-то металлически-холодным, ранящим стальными гранями. Приближенные Саурона были вооружены лучшим огнестрельным оружием, которое только можно было раздобыть, и Эовин, конечно же, не могла не разглядеть кобуру, прикрытую полой куртки, еще в ту самую первую встречу, но ей все равно казалось, что ему больше подошел бы клинок с причудливой рукоятью.

Назгул сделал вид, что не расслышал ее неловкой попытки завязать разговор, но она и не ожидала ничего иного. Он подтолкнул ее вперед, указав на ведущую к парковке дорожку. Эовин осталась стоять столбом и протестующе замотала головой в ответ на его недовольное восклицание.

— Я никуда не пойду. Какого балрога ты вообще тут…

— Сама не догадываешься? — наконец, соизволил он заговорить.

— Дай-ка подумать, — протянула Эовин со смешком, сама удивившись тому, насколько неестественно-пьяно звучит ее голос.

— Ну давай, подумай. Если сможешь.

— Ага. Есть версия. Выслушаешь? Ты поехал после работы выпить… Или у тебя вообще сегодня выходной? Саурон ведь должен давать вам выходные, то есть вы же не все время возитесь с наркотой или кого-нибудь убиваете, должны у вас быть, не знаю, перерывы там, отпуска…

— Хочешь поговорить о моих социальных гарантиях? — поинтересовался он с насмешкой. — У меня есть тема поинтереснее. Может, сама послушаешь? Весь эфир гудит сообщениями об исчезновении племянницы шефа полиции Теодена. Восемнадцать лет, длинные светлые волосы, пять футов семь дюймов ростом, на левой щеке шрам, была одета в блузку, джинсы и… Мне продолжать?

Эовин сглотнула подступивший к горлу тошнотворный комок. Холод донимал ее все сильнее — ей с трудом удавалось сдерживать дрожь.

— Каждый раз, когда мы встречаемся, я задаю тебе один и тот же вопрос: какого хрена ты заявился, но ты никогда не отвечаешь. Может, исправим, наконец, это недоразумение?

— Единственное недоразумение здесь — это ты. Почему до тебя никак не дойдет?

— Отвали, — перебила Эовин и зашагала обратно к бару. Стыд и страх мгновенно смыла волной такой обиды, что у нее на глаза навернулись слезы — очередная и явно не последняя на сегодня пьяная глупость, но гулять так гулять. Призрак тут же бесшумно двинулся следом за ней, снова вцепился в ее плечи, и после короткой борьбы она оказалась с ним лицом к лицу. Так близко, что на пару секунд ей показалось, будто она чувствует тепло его дыхания у себя на коже.

— Идем в машину, позвонишь дяде и скажешь, где ты, а потом катись на все четыре стороны, — сказал он устало и зло. — Шевельни мозгами, Эовин — ты исчезла, телефон выключен, твоя машина в гараже. Как думаешь, кого в первую очередь обвинят в твоем исчезновении?

Эовин мысленно прокляла всех его предков до седьмого колена и ответила злым сдавленным стоном. Саурон. Ну разумеется. И как она могла хоть на секунду позволить себе выкинуть его из головы?

— Может, ты забыла, так я тебе напомню: ситуация и без того накалена до предела, так что если хочешь, чтоб повторилось что-нибудь вроде…

Он замолчал вовремя. Не то пожалел ее, не то испугался, не то просто не хотел говорить этого вслух, но Эовин его поняла. Куда лучше, чем ей того хотелось. Жгучее концентрированное веселье, текущее по ее венам, моментально превратилось в такую же жгучую и концентрированную боль. Я же не виновата, так почему я? Почему я? Почему всегда я?

Назгул удовлетворенно кивнул, рассмотрев на ее лице именно то выражение, которое ему было нужно. На этот раз Эовин зашагала за ним без всяких попыток протестовать против очевидного. Она всех подставила — всех, не только дядю и Эомера. Из-за нее все могли оказаться в опасности, весь город, все, кого она знала.

Машина была уже другая. Эовин не успела понять, какая именно — увидела только, что тоже черная и тоже дорогущая. На этот раз в салоне никого больше не было. Она бестолково осматривалась, тщетно пытаясь побороть охватившее ее вместе с осознанием собственной дурости смущение. Взгляд цеплялся то за солнцезащитные очки, лежавшие в углублении панели, то за валявшуюся на водительском сидении пачку сигарет. Мобильник, лежавший в кармане джинсов, жег сквозь ткань бедро, но Эовин не могла заставить себя включить его и, наконец, сдаться. Будто преступник, засевший в окруженном оцеплением здании. Назгул, наконец, открыл дверь и сел за руль, скинув с сидения сигареты.

— Позвонила?

Эовин покачала головой. Он уставился на нее со смесью возмущения и удивления, и она не смогла отвести взгляд. Лунный свет, падавший ему на лицо, делал и без того правильные очертания скульптурно-изящными, выделяя каждую линию и углубляя тени. Он казался ей нечеловечески красивым. Эовин отчаянно пыталась списать это на то, что из ее больной головы еще не выветрился эль, но получалось плохо. Интересно, те, кого он успел поубивать за свою многолетнюю карьеру, тоже изумлялись перед смертью тому, что он со своей физиономией подался не в модели и не в актеры, а в…

— Ты уснула, что ли? Мне еще раз повторить тебе, в какое положение ты всех нас поставила? — донесся до ее путавшегося сознания голос из реальности, к которой она изо всех сил не хотела возвращаться.

А дальше все случилось будто бы само собой. Шорох, движение, скачущие в уголках глаз тени, короткий вдох — и долгое, мучительное, тянуще-болезненное ощущение от прикосновения губ к его гладкой и теплой коже. Эовин почти заплакала от этой внезапной и такой неуместной, почти невозможной близости, с отчаянием обреченности понимая, что все прервется через пару секунд. Может, быстрее, может, дольше, но все равно — ей будет до удушья, до темноты в глазах мало, и она станет искать еще, просить, умолять, требовать, пока не свихнется. Это первый и последний шанс, единственная возможность, так зачем терять ее попусту? Пока он не опомнился, пока время не начало снова отсчитывать секунду за секундой, пока не… Она дышала рвано и часто, прижимаясь губами к его губам, впитывая его в себя — в самое сердце, в вечно ноющую обожженную дыру в груди, чтобы, наконец, стало не так страшно и не так больно.

Он остановил ее, разумеется. Мягко и осторожно, но решительно, так, что она не посмела настаивать и убралась назад, ближе к двери, будто эта иллюзия расстояния могла хоть немного сбить градус охватившего ее смущения. Эовин казалось, еще немного, и она вспыхнет, как облитые бензином сухие дрова, и от нее останется только обугленный скелет с запекшимися на костях внутренностями. Она думала, что надо извиниться, придумать какое-нибудь глупое, но все же объяснение, списать все на выпитый алкоголь или, может, сказать, что пошутила вот так, самоубийственно-тупо, и он может, если хочет, влепить ей пару пощечин, но сил на то, чтобы заговорить, у нее не было. Слишком ярким оказалось воспоминание о самом-последнем-поцелуе, на который он — кажется — все-таки ответил.

— Если хочешь, я сам позвоню Теодену, — сказал Назгул после того, как они выкурили по сигарете в звенящем от напряжения молчании. — Скажу, что тебя узнал хозяин бара.

— И доложил тебе? — спросила Эовин, стараясь, чтобы голос не выдавал слишком сильно ее дурацки-жизнерадостного волнения. — Нет, придется мне самой. И чем быстрее, тем лучше. Хотя если бы у меня был выбор, я бы сбежала куда-нибудь в Гондор и вернулась только через пару лет.

— Тебя бы оттуда сразу же депортировали, — ответил он с усмешкой. — Миграционная полиция там не намного уступает валинорской. А тюрьмы, кстати, просто омерзительные. И кормят даже хуже, чем в мордорской армии.

— Все-то ты знаешь, — развеселилась Эовин, но тут же испугалась внезапной мысли. — А ты… В общем, никто не узнает, что ты был здесь, и…

— Тебе не обо мне нужно сейчас беспокоиться, — оборвал Назгул холодно и резко. Эовин закусила губу, глядя в окно — луна скатилась за верхушки елей, и черное полотно неба неуклонно теряло цвет.

— Значит, такое было задание? И в прошлый раз тоже? И тогда, когда ты заявился в кафе?

— Сама же понимаешь, что это звучит как полная чушь. К чему бы это могло кому-то понадобиться? Ты же не шеф полиции и даже не его заместитель, так что предположение абсурдное.

— Тогда зачем ты все это делаешь?

— Что именно? Тебе не кажется, что ты придаешь слишком много значения…

— Пустякам? — перебила она, на этот раз снова глядя прямо ему в лицо — в глаза. Он помолчал с минуту, подбирая слова, и, наконец, ответил все тем же отстраненно-льдистым тоном:

— Я этого не говорил.

— Ты вообще ничего не говорил, — вспылила Эовин.

— Вот именно. Что ты хочешь сказать на самом деле, а? Ты можешь считать меня кем угодно, разубеждать тебя я не буду, но мне интересно, с чего ты вообще себе это вообразила. Какие доказательства? Что тебя подтолкнуло к таким выводам? Ты ребенок, и я не хотел, чтобы ты вляпалась в какие-нибудь неприятности, только и всего.

— Ребенок? — переспросила она с ужасом. — Значит…

— Да, ребенок. То есть… Была ребенком, балрог тебя побери, а теперь уже не знаю. Эовин, чего ты от меня добиваешься?

— Ничего.

— Ничего?

— Я же тебе сказала, ничего. Ни-че-го. Все, давай закончим болтовню, и я позвоню дяде, наконец, пока он чего-нибудь не натворил, — скороговоркой пробормотала Эовин и полезла за телефоном. Экран вспыхнул, ослепив ее. Она прикрыла глаза, украдкой растерев по щекам выступившие слезы. Чего ты от меня добиваешься? Да пошел ты.

Теоден примчался через полчаса в сопровождении Эомера и еще нескольких человек из участка. Эовин дождалась их на парковке, сидя на капоте той самой взятой на прокат машины. Они принялись было орать на нее в два голоса, но экзекуция кончилась, едва начавшись. Эовин рыдала всю дорогу до дома, и дома тоже — до тех пор, пока перепуганный Эомер не влил в нее успокоительное.

Проснувшись в полдень с диким похмельем и распухшим почти до неузнаваемости лицом, Эовин твердо решила выбросить Призрака из головы вместе с постыдными подробностями прошедшей ночи. Ей хорошо удавалось не думать о нем. Она старательно забыла, какими были его губы на вкус, какой была на ощупь его кожа, как от него пахло, и каково было чувствовать его так близко — быть совсем беззащитной перед ним и радоваться этому изо всех сил.

Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить. Она повторяла это как мантру, выдумывая себе срочные дела одно за другим. И дядя, и решивший остаться на пару недель дома Эомер смотрели на нее с такой опаской, что ей было даже смешно: будто она сумасшедшая, которую вот-вот может настигнуть очередной припадок буйства с корчами и пеной изо рта. Впрочем, Эовин не обижалась. Им было простительно — раньше она при них не плакала, даже на похоронах родителей.

Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить.

Чтобы было легче от него избавиться, Эовин тщательно собрала разбросанные на жестком диске файлы, касающиеся его совершенно безразличной ей теперь персоны. Все было аккуратно, в алфавитном порядке припрятано в скрытой папке. Заметки, найденные на новостных сайтах, информация, выложенная в открытом доступе на сайте полицейского департамента, краткие сведения о семье, к которой он принадлежал — одно из ответвлений древнего рода, правившего когда-то весьма обширным, а ныне давно и бесповоротно развалившимся историческим графством. А ведь его предки — разумеется, такие же бандюги и засранцы, как их отпрыск — даже именовали себя королями. Ангмар. Надо будет съездить туда, чтобы плю… посмотреть на развалины.

Следом в папку отправилось несколько фотографий, найденных в электронной базе данных полицейского департамента. Изображения были нечеткие, размытые, так что Эовин пришлось долго всматриваться в них, чтобы выбрать им подходящие названия. Разумеется, можно было просто подписать их цифрами, но Теоден всегда учил ее, что во всем должна быть система, да и вообще, что в этом такого? Просто фото на какой-то пристани, явно обрезанное с двух сторон, где он стоит с взъерошенными ветром волосами и бутылкой виски в руке. Сколько ему здесь? Выглядит совсем молодым, но выражение на физиономии уже такое, что хочется позвонить в службу спасения и попросить прислать патрульных. Дурацкая прическа, совсем ему не идет. Следующим был кадр из армейских будней: он с автоматом наперевес что-то объясняет двум каким-то придуркам. Всмотревшись, Эовин различила знаки отличия на черной мордорской форме. Капрал? Надо же… Значит, про армию тогда ввернул не просто так. И про гондорские тюрьмы, разумеется, тоже. Третье фото было как раз из тюремного досье на заключенного, и его Эовин рассматривала дольше всех. Бледное лицо с заострившимися чертами и презрительно-жестким выражением, губы, сжатые в тонкую линию, и что-то, похожее на почти сошедший синяк, под правым глазом. Интересно, за что его в тот раз закрыли… То есть было бы интересно, если бы ей не удалось взять себя в руки.

Труднее всего оказалось забыть его имя. Точнее… В коротенькой биографии, которую Теоден и его коллеги из других департаментов собирали по крупицам, имен было слишком много: Винфрид, Дитфрид, Фридхолд, Армин, и никто не знал, какое из них было настоящим, и было ли вообще какое-нибудь. Фарамир, которому Девятка в свое время немало попортила нервы, в донесении предположил, что все это были прозвища, как-то связанные с семьей или, скорее, с должностями, которые нынешний командир своры Назгул занимал в стане Саурона. Про себя Эовин не называла его иначе как этим прозвищем, но одно имя все же въелось ей в подкорку, будто слившись с тем, что она помнила. Армин. Кто знает, как там было на самом деле? Убийца, наркоторговец, организатор нелегальных поставок оружия — вот все, что ей отныне следовало о нем знать.

За полтора месяца Эовин потеряла в весе почти девять фунтов и почти забыла, что такое нормально спать. Дневная суета отвлекала ее, позволяя удерживать с таким трудом доставшиеся рубежи на границе между нормальной жизнью и сумасшествием. Эовин готовила дяде завтрак, наводила порядок в доме, звонила Эомеру так часто, что он начал удивляться ее сестринской заботе. Она решила, что должна уделять больше времени учебе, если хочет поступить в полицейскую академию, и вместо велосипедных прогулок и походов на спортивную площадку засела за книги. Теоден, разумеется, был против. Он хотел, чтобы Эовин ехала в Гондор и училась на врача, даже договорился с Арагорном, чтобы ее взяли сверх основного набора в медицинский центр, которым руководила Арвен, но Эовин и думать об этом отказывалась. Чтобы вечно размышлять о том, что хотя бы мама могла бы остаться в живых, если бы в больнице Эдораса нашлось нужное оборудование… И если бы огневая подготовка в банде Саурона не была одним из основных приоритетов. Нет, к балрогам медицину. Она должна сделать так, чтобы дядя и брат могли ею гордиться, и — кто знает — может быть, однажды благодаря ей и сам Саурон, и все, кто был с ним заодно, окажутся за решеткой. Пожизненное, ни больше ни меньше, а еще лучше смертная казнь.

Эовин уверяла себя, что балансирует на грани между безразличием и ненавистью, на которую — разумеется — имеет право, а все остальное просто неудачное стечение обстоятельств. В конце концов, она была слишком пьяна в ту дурацкую ночь. Темнота мстила ей часами мучительной бессонницы или такими же мучительными кошмарами. Теоден уходил к себе после ужина, чтобы заснуть под бормотание телевизора, и едва различимый звук, который Эовин обычно не замечала, в ночной тишине становился чем-то вроде орудия пытки. Будто за дверями шептались призраки, или кто-то пробрался в дом и теперь потихоньку строил злодейские планы. Поначалу Эовин смеялась над собственными страхами, но чем дальше, тем сильнее они становились, унося ее на другую сторону. За невидимую линию, прорезанную по живому в ее голове. Когда с гор налетала непогода, Эовин казалось, что она не доживет до утра — свихнется от воя ветра и грохота крыши, от гулких ударов валившихся с ветвей поздних яблок и от злого, тревожного собачьего лая. Она ходила по комнате взад-вперед, обнимая себя руками, и изо всех сил сдерживалась от того, чтобы сбежать к дяде, вопя, что ей страшно, и у нее под кроватью монстр. Она, конечно, могла бы — наверное, Теоден пожалел бы ее или, на худой конец, отвел к психотерапевту, но только она не верила, что это хоть чем-нибудь ей поможет.

Курьер позвонил в дверь в пасмурный пятничный вечер, когда Теоден, как обычно, отправился играть с друзьями в вист. Эовин удивилась: парень был какой-то незнакомый, — но решила, что в службу доставки взяли нового сотрудника, вероятно, из приезжих, и забрала посылку. Она всегда получала почту Теодена, которому слали то гостинцы из Гондора, то толстенные журналы с аналитикой криминальных сводок из департамента, то какую-нибудь ерунду из «магазина на диване», который он смотрел тайком от Эовин, несмотря на ее попытки воззвать к его здравому смыслу. Однако на этот раз в бланке она обнаружила свое собственное имя.

— А от кого эта посылка? — спросила она озадаченно. Курьер бросил на нее странно пристальный взгляд, и она вопросительно уставилась на него, однако он тут же изобразил дежурную улыбку.

— К сожалению, мисс, не могу ответить на этот вопрос — нам не сообщают, кто отправитель. Если это все, то с вашего позволения… Просто у меня еще много заказов, а я пока что плохо знаю город.

— А, так вы недавно устроились? — спросила Эовин со смесью недоверия и облегчения. Курьер кивнул, они обменялись еще парой ничего не значащих вежливых реплик, и Эовин ушла домой, сжимая в дрожащих руках оклеенную упаковочной бумагой коробку.

Она гипнотизировала посылку взглядом целый час у себя в комнате, прежде чем решиться ее открыть. Может, ребята из школы пошутили, или это какой-нибудь нежданный-негаданный сюрприз от Эомера? Или… Или там бомба. Или чья-нибудь отрубленная голова. Эовин осторожно приложила к посылке ухо — ни гудения, ни тиканья, ни — вроде бы — сочащейся из щелей крови. Она хотела дождаться дядю, чтобы открыть коробку, но тот, как назло, предупредил, что задержится. Тогда Эовин не выдержала. Распотрошив обертку, она сняла с коробки обыкновенную белую крышку и не сдержала удивленного возгласа — в коробке лежала еще одна коробка с — кто бы мог подумать — конфетами. И все бы ничего, вот только это были те самые конфеты, которые производили по каким-то мудреным старинным технологиям в небольшом княжестве у моря, а потом продавали по совершенно баснословной цене. Ни дядя, ни Эомер не стали бы делать такую глупость, сумасбродных поклонников у Эовин не было, так что… Возмущенная до глубины души, она принялась рыться под слоем бумаги, покрывавшим дно коробки, и через пару секунд наткнулась на старый кнопочный телефон, на экране которого мигало сообщение с какого-то странного номера.

«Шоколад успокаивает нервы, слышала?»

Ее как будто вышвырнули в ледяную воду — болезненная дрожь прошила все тело от макушки до пят. Она схватила телефон и, не соображая толком, что и зачем делает, написала ответ.

«Да пошел ты, придурок! Что ты вообще о себе вообразил?»

«Не любишь сладкое?» — замигало на экране через несколько секунд.

«Не люблю тебя персонально», — отправила Эовин и тут же с ужасом осознала, как это звучит.

«Значит, следующий раз пришлю тебе мягкую игрушку. Сможешь расчленить ее или что-нибудь в этом роде на твой вкус»

Эовин показалось, что эта фраза прозвучала в ее голове с его насмешливыми интонациями.

«Выброшу в окно. Или лучше сразу покажу дяде. Думаю, ему будет интересно»

«Да, разумеется, ему будет интересно, по каким причинам мы с тобой общаемся. Если, конечно, он тебе поверит. Тебе, наверное, придется предоставить ему доказательства. Или ты и так ему рассказываешь обо всем без исключений?»

Она отшвырнула телефон и заметалась по комнате — зеркало на стене безжалостно отражало ее горящее лицо с лихорадочно блестящими глазами.

«Это что, шантаж? Чего ты хочешь?»

«Это всего лишь вежливая беседа. Ты же ничего не потеряешь, если ответишь на пару вопросов, правда?»

«Что тебе надо? Зачем ты вообще это делаешь? Слушай, я все понимаю и так далее, но я была пьяная, мне стыдно, и вообще, это довольно подло, не находишь?»

«И снова неосторожность. Разве я говорил об этом? А теперь у меня есть твои сообщения, так что…»

Сердце у Эовин заколотилось так, что она испугалась, что так и умрет от инфаркта с телефоном в руке.

«Ладно, я пошутил. Компромат на тебя мне не нужен. По крайней мере, пока. Значит, полицейская академия?»

«Тебе-то что?» — быстро настучала на кнопках Эовин, почувствовав нечто вроде облегчения.

«Просто интересно. Ты так боишься экзаменов, что не спишь ночами? Я думал, ты примерная ученица»

Эовин подозрительно уставилась в открытое окно, за которым над острыми горными вершинами догорал жизнерадостный оранжевый закат.

«Ты что, за мной следишь??!»

«За Теоденом, вообще-то»

«Гребаный ты сталкер!»

«Издержки профессии»

«Если с дядей что-то случится, я тебя прикончу. Собственноручно», — написала Эовин, сжав зубы.

«Можешь считать, что я внял твоему предупреждению. Так что там с экзаменами?»

Они переписывались целую ночь, пока Эовин, наконец, не уснула, зажав в руке почти разрядившийся телефон. Утром ее разбудил звонок будильника, и она долго не могла решиться открыть глаза и убедиться в том, что разговор ей не приснился. Поначалу она отвечала Призраку насмешками и грубостью, но мало-помалу получилось так, что он вытянул из нее ответы на все свои вопросы и даже рассказал немного о том, как учился сам в какой-то крутой академии в стране истерлингов. Вместо шоколада, мягких игрушек и прочей ерунды Эовин, сама удивившись собственной наглости, попросила прислать ей пистолет — дядя, несмотря на ее уговоры, не разрешал ей иметь собственное оружие, и ей приходилось практиковаться в стрельбе исключительно в полицейском тире.

С той ночи она больше не мучилась кошмарами и спала спокойно — за исключением тех часов, которые уходили на переписку. Не думать, не вспоминать, не представлять, не знать, не помнить — какая ерунда, на самом деле.

Эовин долго сама не могла поверить в то, что ее угораздило начать встречаться с Призраком. Добровольно, регулярно — и с удовольствием. Сначала это, конечно, было исключительно деловое соглашение: ей приходилось трудно в академии, она тонула в потоках новой информации, уставала от физических нагрузок, хотя считала себя к ним привычной, и, самое неприятное, отставала по огневой подготовке. Назгул, к ее ужасу, выполнил свое обещание и прислал ей с тем же курьером новехонький пистолет, уверив ее в приложенной записке, что ствол чистый и нигде не светился, но Эовин редко удавалось выкроить время для тренировок. А они были ей нужны. Очень нужны. Дядя и Эомер, наблюдавшие за ее занятиями в тире, тактично помалкивали или выдавали порцию хвалебно-успокаивающих слов. Не переживай, в академии всему, что нужно, научат. Ее учили, она училась, но получалось совсем не то, чего ей хотелось. Неплохо, нормально — а она должна была быть лучшей.

Как-то раз ночью во время уже ставшего чем-то вроде ритуала «разговора» Эовин не выдержала и позволила Призраку снова вывести себя на откровенность. Ей самой не верилось, что она это пишет в здравом уме и твердой памяти. Мне хреново, мне трудно, мне не нравится. У меня ничего не получается. Она провалилась бы сквозь землю от стыда, если бы вдруг сказала что-нибудь в этом роде Теодену, Эомеру или кому-нибудь из преподавателей, которые еще помнили ее родителей, но с Призраком откровенничать было проще: во-первых, он был далеко, и связывали их только буквы на телефонном экране, во-вторых, ему должно было быть безразлично то, как она учится и учится ли вообще, в-третьих… В-третьих, она уже столько раз выставляла себя перед ним полной дурой, что как-то перестала его стесняться. Эовин ждала, что Призрак посочувствует ей, как все остальные, и свернет разговор на другую тему, но, к ее ужасу, он тут же предложил ей индивидуальные занятия.

«Серьезно? И сколько я буду тебе должна? Боюсь, моих карманных и стипендии не хватит, чтобы оплатить услуги специалиста такого уровня»

«Дай-ка подумать. Если хочешь, могу сделать тебе стопроцентную скидку как старой знакомой»

Эовин отшучивалась еще несколько минут, пока, наконец, не поняла, что Назгул предложил это всерьез и не намерен отступаться. Они спорили долго — очень долго, — а потом она согласилась просто для того, чтобы он успокоился и дал ей, наконец, поспать. Наутро она перечитала сообщения и поняла, что избежать встречи теперь будет очень трудно. В первую очередь потому, что ей не хотелось ничего избегать.

Первое занятие было назначено на ближайший понедельник, и Эовин вся извелась в ожидании, но планы пришлось отменить буквально за несколько часов. У Призрака возникли срочные дела, и она даже думать боялась, какие именно. Соседка по комнате, упорно старавшаяся выпытать у Эовин, с кем та переписывается перед сном — это твой парень? у вас все серьезно? — сгорала от любопытства, и Эовин стоило немалых трудов не запустить в нее чем-нибудь потяжелее. Она металась из угла в угол, не находя себе места, ругала себя за то, что вообще подписалась на это безумие, боялась, что банда натворила что-нибудь из ряда вон, порывалась позвонить дяде, чтобы спросить, все ли в городе хорошо — и успокоилась лишь тогда, когда услышала знакомое дребезжание под подушкой. Назгул в изысканных выражениях попросил прощения и пообещал, что в следующий раз все точно будет как надо, если, конечно, она не передумала. Эовин, обреченно вздохнув, подтвердила свое согласие. В конце концов, если бы ему нужно было похитить ее или сотворить еще какую-нибудь гадость, он вполне мог организовать это без особых усилий, пока она шла из общежития в библиотеку или на пробежку в парк.

Назгул ждал Эовин недалеко от пересечения шоссе и грунтовой дороги, куда она добралась на междугороднем автобусе. Едва дыша от волнения, она пожала протянутую ей для приветствия руку и позволила усадить себя в машину. Они снова были наедине и собирались — просто невообразимо — провести несколько часов балрог знает где, упражняясь в стрельбе. Идиотизм такого масштаба, что Эовин даже чувствовала нечто вроде восхищения, примешавшегося к ее волнению и страху. Дядя убил бы ее, если б узнал, из академии за такое запросто могли исключить, никто из близких и знакомых не понял бы ее, но она ни за что бы не отказалась и не повернула назад теперь, когда увидела Призрака снова. Сердце ее бешено колотилось, воздуха отчаянно не хватало, и голова кружилась так, что в глазах прыгали цветные пятна. Ей хотелось говорить много и обо всем сразу, и это было смешно: как будто она и без того не болтала с ним каждый вечер, нервничая и расстраиваясь, если «сеанс связи» по каким-нибудь причинам отменялся.

Назгул, к облегчению Эовин, ничем не показал, что заметил, насколько она была взбудоражена: пару раз спросил, не жарко ли ей и не хочет ли она пить или есть, и смотрел не на нее, а на дорогу, изредка сверяясь с картой в мобильнике. Когда через полчаса мотаний по горным дорогам они забрались в какое-то заросшее грабами и каштанами ущелье, Эовин немного успокоилась. По крайней мере, ей перестало казаться, что она летит с огромной скоростью на невидимой карусели, пока ее сердце пытается пробить дыру в ребрах.

— И что, будем палить по деревьям? — поинтересовалась она с деланным безразличием. Призрак усмехнулся.

— Если хочешь, чтобы сюда сбежались все, кто может оказаться в радиусе десятка километров, давай. Но у меня есть предложение получше.

— Серьезно? — промямлила Эовин, чувствуя себя идиоткой. Призрак указал ей на купу деревьев в паре сотен метров от них.

— Посмотри туда.

Эовин вгляделась и рассмотрела среди густых ветвей и изгороди толстых стволов что-то, слегка выбивавшееся по цвету из лесного пейзажа.

— Подожди-ка, это что, дом?

— Да. Ничего особенного, но зато есть все, что нам может понадобиться.

— Ты не говорил, что… — она запнулась, натолкнувшись на его взгляд, и почувствовала, как по щекам снова разливается жгучая краска.

Дом оказался довольно большим: два этажа, высокая крыша, веранда и маленькие окошки цоколя над усыпанной слоем хвои землей. Эовин усилием воли выкинула из головы жуткие мысли о замученных пленниках и закопанных по периметру трупах и покорно прошла за Призраком по дорожке, ведущей к деревянному крыльцу.

В украшенной охотничьими трофеями гостиной обнаружилось несколько кожаных диванов, прямо-таки гигантский обеденный стол, окруженный конвоем из монументальных стульев, и, разумеется, обложенный камнем камин. От предложения выпить и поесть Эовин снова наотрез отказалась, хотя ей очень хотелось задержаться здесь подольше, осмотреть висящие на стенах старинные ружья, провести кончиками пальцев по полированному дереву столешницы или коснуться кованой каминной решетки. Она никогда еще не бывала в таких домах и не видела вживую ничего подобного: обстановка в доме Теодена, да и в родительском тоже, была уютная и добротная, но подчеркнуто простая. Назгул меж тем спустился по лестнице на нижний этаж, и вскоре Эовин, торчавшая у окна в нерешительности, расслышала звук заработавшего генератора. Сочтя это чем-то вроде сигнала, она тоже спустилась, прошла по коридору и замерла на пороге комнаты, где горел свет: там оказался вполне пристойный тир с мишенями и разделительными линиями на полу.

— Ого. У вас тут все поставлено на широкую ногу, — сказала она в ответ на вопросительный взгляд. Призрак улыбнулся — ей показалось, что ему нравится ее удивление. Тщеславие? Ну разумеется…

— Это, можно сказать, мои личные угодья. Иногда приезжают остальные, и мы соревнуемся в меткости.

— А как же покер и вист?

— Не любитель карточных игр, — ответил он и подозвал ее жестом. — Давай, выбирай, что тебе больше нравится.

Эовин осторожно, стараясь не шагать слишком громко, приблизилась и остановилась у открытой им дверцы пистолетного шкафа. Арсенал там обнаружился впечатляющий, но она указала на хорошо знакомый ей P226. Занятие началось тотчас же: Призрак коротко, но решительно раскритиковал ее манеру обращаться с оружием. Эовин очень хотелось изобразить вселенскую обиду, но она сдержалась и постаралась вдуматься в его указания. Все же он давал дельные советы, как бы ей ни хотелось утверждать обратное.

* * *

Эовин целовала его, не давая ему отстраниться ни на секунду — все еще боялась, что Призрак может передумать и вспомнить о приличиях и правилах, хотя они давно переступили все границы, которые только могли. Все как в одном из ее бесчисленных и бесстыдных снов: жарко, близко, тесно и до невероятности хорошо. Ей всегда было его слишком мало, пусть они больше не тратили время на мелочи вроде занятий стрельбой или обсуждения тонкостей уголовного права: несколько часов и без того пролетали как один миг. Все случилось будто само собой, как и в тот самый первый незабываемый раз, когда Призрак забрал ее из бара. Десятая встреча — никто из них не думал называть это свиданиями ни до, ни после — очередная отработка никак не дававшихся движений, неловкость, судорожный вдох, а потом разлетающееся в клочья, прошитое сотней ударов сердца в секунду сознание.

Им приходилось договариваться и передоговариваться, выкраивать время, даже менять места — дом, отели, какие-то квартиры, — чтобы никто ничего не увидел, не услышал и не заподозрил. Эовин врала дяде и Эомеру то про новых друзей и подруг, то про дополнительные занятия, то про волонтерство, и ей казалось, что выходило гладко, хотя она каждый раз умирала от страха и от мук неустанно точившей ее изнутри совести. О том, как выкручивался Призрак и что он сочинял для своих друзей-приятелей, Эовин старалась не задумываться. Она была уверена, что свихнулась окончательно и бесповоротно, но это случилось с ней так давно, что у нее было время свыкнуться с этой мыслью. Призрак был ее, только ее, первый и единственный, раз и навсегда, а на остальное ей было наплевать. Однажды все это, разумеется, должно было закончиться очень и очень плохо, но пока у них еще было время, и Эовин не собиралась терять попусту ни секунды из отведенных им часов.

Оставался всего месяц до заключительных экзаменов и выпускного, после которого Эовин планировала поступить на службу под командование дяди. Теоден отговаривал ее — все еще не оставлял давнюю мечту отправить ее в Гондор в заботливые руки Арагорна и Арвен и поближе к Фарамиру, но Эовин всякий раз, как об этом заходила речь, отказывалась наотрез. К счастью для нее, Эомер, тоже выбравший местом службы полицейский департамент в Эдорасе, разделял ее стремления, а двоих Теоден переспорить не мог, как ни старался. Назгул тоже был категорически против того, чтобы Эовин возвращалась в родной город, и его молчаливое недовольство мучило ее куда сильнее, чем громкие многословные споры с Теоденом. «Мы окажемся по разные стороны», — говорил он и надолго замыкался в себе, а ей нечего было ему ответить. Они и так всегда были врагами, но никого из них это не волновало, так почему что-то должно было измениться?

Иногда Эовин снились кошмары о том, как ей приходится арестовывать любовника или направлять ему в грудь снятый с предохранителя пистолет, но она снова и снова успокаивала себя тем, что вялотекущее противостояние Саурона и роханской полиции длится уже много лет, и причин для обострения отношений вроде бы не наблюдается. Гастролирующие кучки грабителей-домушников или автоугонщиков иной раз доставляли Теодену куда больше проблем, чем старый враг, засевший в горах. Разумеется, департамент не мог закрыть глаза на непрерывные поставки нелегального оружия и наркотиков, но эти потоки шли в обход роханской территории со времен последней крупной стычки, и их ответвления удавалось если не контролировать, то отслеживать — и методично отлавливать мелких сошек в Гондоре и Итилиэне. К тому же Эовин понимала, что незримое присутствие Саурона, как бы парадоксально это ни звучало, было на руку полицейским: старый негодяй жил по какому-то собственному кодексу чести и терпеть не мог беспредельщиков, поэтому безжалостно расправлялся с теми, кто пытался наводить новые порядки на территориях, которые он считал своими. Не раз и не два патрульные Теодена обнаруживали брошенные машины на грунтовых дорогах или разгромленные схроны в лесах, а перевал через горы и вовсе простреливался во всех направлениях. Развитию туризма это все, конечно, не способствовало, но Эовин казалось, что Теоден был этим доволен: он терпеть не мог тратить силы и время на организацию поисково-спасательных операций. Эовин надеялась, что ей удастся уберечь свое тайное — и невероятно подло-лживое — счастье в целости и сохранности, удержаться на тонкой нити меж двух огней, а дальше оно все как-нибудь решится само собой. Она запрещала себе даже мечтать о том, чтобы Призрак отказался от службы Саурону, но в глубине ее души жила робкая надежда на то, что однажды так и случится: Саурон ли потеряет власть и влияние, полиция возьмет над ним верх или еще что-нибудь в этом роде. Дальше этого ее фантазии не простирались: она не могла не понимать, что Девятке скопом светит как минимум пара столетий тюрьмы, а ее командиру еще и накинут несколько сроков персонально — за особые заслуги.

В ту ночь Назгул явился за Эовин поздно, но был спокоен и на первый взгляд вполне доволен жизнью. Она научилась определять его настроение по мелочам: по тому, как он чиркал колесиком зажигалки, прикуривая, как поворачивал ключ в замке зажигания, какую музыку выбирал, пролистывая радиоволны одну за другой. Они встретились за городом, как обычно, и поехали в сторону границы с Гондором, чтобы затеряться в окаймлявших Энтаву лесах — обоим нравились ночевки на природе и долгие часы у костра. На следующий день ближе к вечеру Эовин собиралась навестить Теодена и Эомера, а потом вернуться в академию как раз к началу занятий. Призрак о своих планах не распространялся, но, когда Эовин осторожно поинтересовалась, сколько у них времени, дал понять, что торопить его никто не собирается. Ей всегда было любопытно, как Саурон терпит их странную связь — она была уверена, что он был в курсе дела, потому что все донесения сходились на том, что в банде была жесточайшая дисциплина, — но спрашивать об этом она боялась. Как, впрочем, и о многом другом.

Эовин разбудил телефонный звонок. Она подскочила, сбросив руку спящего у нее за спиной Призрака, и недоуменно оглядела палатку, ища, откуда доносится звук. Телефон обнаружился в углу на сложенных в стопку вещах, и это был не ее телефон.

— Армин, проснись, — панически залепетала она, включила фонарик и затрясла Призрака за плечо. — Кто-то звонит.

Он нехотя открыл глаза, послал ей недоумевающий взгляд, а потом перевел глаза на разрывавшийся мобильник.

— Только этого не хватало.

— Кто это? — прошептала Эовин, холодея.

— Саурон, — бросил Призрак и выбрался из палатки, забрав телефон с собой.

Вслушаться в разговор у Эовин не получилось, потому что у нее тоже зазвонил сотовый. На дисплее высветился номер Эомера. Она не сразу смогла ответить — так у нее дрожали руки, — и едва выдавила из себя хриплое «слушаю».

— Говори, где ты, — с места в карьер начал Эомер. — Быстро.

— Как где? — забормотала она. — В общежи…

— Эовин, мне сейчас не до твоего вранья. Я был у тебя в общежитии и в курсе, что тебя там нет.

— Эомер, слушай, я…

— Я не собираюсь читать тебе нотации, ты взрослая девочка и все такое, хотя могла бы и познакомить нас со своим таинственным парнем. Но сейчас не об этом речь. Кое-что случилось, Эовин, и дело плохо. Дядя хочет, чтобы ты приехала домой.

— Что стряслось? — почти прокричала она, зажимая телефон между плечом и ухом и торопливо натягивая ботинки. — Дядя ранен? Он в порядке?

— Дядя в порядке, — выдохнул Эомер, — а вот Гримбольт… В общем, в предгорьях была перестрелка, Эовин. С нашей стороны трое погибших.

Она выругалась, обмирая. Перестрелка? Какого…

— Слушай, просто скажи мне, где ты, ладно? Я должен быть в участке с ребятами, мы планируем срочную операцию, а Теоден с ума сходит и требует тебя. Я сорвался к тебе, даже не подумал позвонить сначала — решил, что ты все равно где-то в городе, так что… Давай, диктуй адрес.

— Я не в городе, Эомер, — виновато прошептала Эовин, сама толком не понимая, что говорит. Гримбольт. Как же так? Они собирались ехать в Гондор и поохотиться ближе к осени. Трое погибших. Трое…

— А где, балроги тебя побери? С кем ты вообще, Эовин? Кто он? — заорал в динамик Эомер. Полог палатки откинулся — Призрак вернулся и уставился на Эовин таким взглядом, что у нее похолодело в животе от сознания произошедшей катастрофы.

— Слушай, успокойся, ладно? — с усилием выговорила она. — Давай так, езжай обратно к дяде, или езжай в участок, а я приеду сама туда или в больницу, или прямо на место… Твою мать, Эомер, в общем, давай встретимся в участке, хорошо?

— Нет, не хорошо! Где тебя носит?

Эомер кричал что-то еще, но Эовин уже не слушала. Опустив телефон, она уставилась на дисплей бессмысленным взглядом, а потом сбросила вызов.

— Что теперь будет?

— Что угодно, — донеслось до нее как сквозь пыльный мешок. — Вплоть до очередной войны.

— Что там случилось?

— Столкнулись с вашими патрульными во время очередного объезда территории. Кто-то из копов начал палить, а дальше все окончательно вышло из-под контроля.

— Вышло из-под контроля? — переспросила Эовин с горькой усмешкой. — Ты так это называешь?

— Собирайся, — бросил он холодно. — Отвезу тебя обратно в общежитие. Мне надо как можно скорее быть на базе. У нас крупные неприятности.

— Нет больше никаких «нас», — прошептала Эовин, выбираясь из палатки следом за Призраком.

Эомер сидел на капоте служебной машины и пытался прикурить сигарету. Руки у него дрожали так, что это было видно с расстояния десятка метров. Эовин вывернула из-за угла, убедившись, что Призрак точно убрался, и решительно зашагала к брату, усилием воли заставив себя справиться со страхом. Они же не знают. Саурон знает, а они нет. К ее облегчению, Эомер не стал выяснять отношения — просто неуклюже сгреб ее в объятья и прижал к себе.

— Прости меня, что ору на тебя как придурок. Просто все так свалилось, и ребята, и Гримбольт…

Эовин схватила ртом воздух, тщетно пытаясь сдержать рыдания. Это был конец, конец всему, то непоправимое, что она столько раз предугадывала, но все равно оказалась совершенно не готова к тому, чтобы не то что принять это — вообще впустить в свое сознание.

— Давай, давай, — забормотал у нее над ухом Эомер, толкая ее к машине. От него пахло крепким табаком и каким-то лекарством. — Святые прародители, ты вся трясешься, а тут еще и я со своими припадками…

По дороге в Эдорас они почти не разговаривали. Эомер только сказал, что накануне сменился и спал дома, когда Теодену позвонили. Эовин в ужасе сжала его лежавшую на руле руку. Он мог оказаться там, попасть под пули и остывать сейчас в больничном морге, и тогда точно… Тогда? Какой бред. Не может быть никаких «тогда», потому что со всем покончено. Она упорно не хотела возвращаться к реальности, и реальность продырявила ей грудь осколком ее собственной разлетевшейся на куски жизни. Заслуженное наказание.

— Что ты сказала? — удивленно спросил Эомер, и Эовин поняла, что произнесла это вслух.

— Ничего. Я говорю, эти скоты, наконец, должны понести заслуженное наказание.

— Да, — подхватил он с яростной горечью. — Я бы перестрелял их всех, каждого, и надеюсь, мне это удастся. Не вечно же им прятаться в этих клятых горах. Попросим помощи у Арагорна, у Фарамира, в конце концов. Почему мы одни должны терять своих людей? Хотя знаешь, Саурона и этого сукина сына — ангмарца — надо взять живыми. Хочу увидеть их рожи на суде, услышать, как прокурор зачитает приговор. Штук пять пожизненных, а лучше электрический стул, вот это будет справедливо, да, сестренка?

— Да, — сглотнув ком в горле, ответила Эовин. — Разумеется.

Теоден, куривший на крыльце, смерил их обоих мрачным взглядом покрасневших глаз и тут же отослал Эомера в участок, куда съезжались полицейские из всех окружных отделений. Эовин попыталась было сказать, что поедет с братом, но Теоден будто бы ее не слышал. Она говорила что-то еще в пустоту, просто потому, что молчать было еще страшнее, а Теоден смотрел вслед отъезжавшей машине Эомера. Когда огоньки фар растаяли в окутавшей дорогу дымке, он тяжело поднялся и указал Эовин на дом.

— Давай на кухню. Нам надо серьезно поговорить.

Эовин беспомощно оглянулась — больше всего на свете ей хотелось сбежать куда подальше, но она не посмела ослушаться и переступила порог дома, который когда-то был для нее родным. Каждая знакомая деталь тянула за собой воспоминания, пронзавшие ее, как стальные нити, потому что она была виновата, потому что она врала, потому что предала все, что ей было дорого.

Прошмыгнув на прокуренную кухню за Теоденом, Эовин увидела на обеденном столе свой старый ноутбук.

— Давай, садись, — отрывисто сказал Теоден, указав ей на стул. — Кофе не предлагаю, уж прости. Не до этого.

Эовин села, уронила голову на руки и позорно разревелась, размазывая по лицу слезы и сопли. Теоден терпеливо подождал, пока она затихнет, а потом повернул к ней компьютер. На экране Эовин увидела свои файлы, когда-то заботливо припрятанные в скрытую папку.

— Неплохая работа. Собрала почти все, что было в условно открытом доступе. Жаль, не добралась до секретки.

— А что в секретке? — выговорила Эовин, вытирая нос протянутым ей полотенцем.

— Даже не будешь отрицать? Похвально, — кивнул Теоден. — Избавим друг друга от дополнительных унижений, да?

— Как именно ты узнал?

— Было несложно. Я задумался еще тогда, когда он зачем-то заговорил с тобой в кафе, а ты слишком умело сделала вид, что тебе безразлично, и вообще ничего из ряда вон выходящего не произошло. Потом миссис Готем, бывшая хозяйка прачечной… Ты должна помнить ее, она живет в хибаре на выезде из города.

— Ну и?

— Она видела, как ты вышла из большой черной машины, приехавшей откуда-то со стороны гор. Старушка не склонна к пустой болтовне, но ее встревожило, что человек, который тебя привез, был уж очень похож на бандита…

Эовин чертыхнулась, сжав полотенце в кулаке. Теоден продолжал свою обличительную речь:

— Дальше было еще проще, хотя, надо отдать ему должное, конспирация его конек. Я узнал, что тобой постоянно тайком интересовались в школе — как учишься, с кем дружишь, какие интересы, какие проблемы. Вроде бы ничего подозрительного, и все это можно было бы принять за обыкновенные отчеты для личного дела, но зачем отправлять их куда-то на сторону, правда? Все тщательно прикрыто, но новый школьный психолог, видимо, оказалась не в курсе дел и переслала мне копию. Следующим пунктом у нас твой тогдашний побег и истерика. Разумеется, дураку было понятно, в чем там дело. Эомер настаивал на том, что у тебя просто несчастная любовь к какому-нибудь капитану футбольной команды, но я не мог оставить это просто так. В конце концов, хоть он и не замечен ни в чем подобном, но ты всего лишь девчонка, и ты так плакала, а потом… В общем, мы с Арагорном надавили на хозяина бара, и он под большим секретом позволил нам посмотреть записи со скрытой камеры, которая установлена на заднем дворе его сраной забегаловки. Сауроновские прихвостни встречаются там иногда со своими подельниками, а этому негодяю, видишь ли, стало страшно за свою шкуру. Интересно, чем он думал? Если Саурон пронюхает про камеру, пристрелит его в ту же секунду и скормит труп медведям. Так, о чем я? В общем, мы увидели, как он выволок тебя из бара, и как ты села в его машину и вскоре вылетела оттуда пулей, а он умчался так, будто за ним гналась сама Унголиант. Ничего не хочешь дополнить, Эовин?

— Ничего, — проговорила она сквозь зубы. — Почему ты не поговорил со мной раньше?

— Потому что прямых улик у меня не было. Одни совпадения и предположения. Когда ты уехала, я осмотрел твою комнату и ничего не нашел. Тогда я подумал, что все в порядке, и я просто старый дурак, но чем дальше, тем меньше ты становилась похожа на себя прежнюю.

— Мне уже не пятнадцать лет, дядя. Разумеется, я изменилась. Ты хотел, чтобы я всю жизнь оставалась ребенком?

— Я хотел, чтобы ты уехала в Гондор, а лучше в Итилиэн, и вышла замуж за Фарамира, а ты спуталась с самым грязным негодяем, которого только можно было вообразить. Почему сразу не Саурон, а, Эовин?

Она оторвала взгляд от выстиравшихся цветочков на крае полотенца и уставилась на Теодена. Он криво усмехнулся.

— Вот об этом я и говорю. Ты смотришь, как он, говоришь, как он, от тебя, балроги тебя раздери, воняет за милю его духом, и знаешь что, Эовин, если бы ты вздумала отрицать, что это с ним ты проводишь время последние годы, я бы, наверное, тебя придушил.

— Серьезно? Тебе доложили из общежития, или ты поговорил с моей соседкой по комнате? А может, еще какие-нибудь записи с камер?

— Твой куратор позвонила на первом году обучения. Ты же соврала, что едешь домой на выходные. А потом я сам периодически связывался с ней и — да, виноват, — проверял камеры, которые мы поставили на выездах с тех горных троп, которыми банда пользуется чаще всего. Все так просто, Эовин, что даже обидно.

— Тебе надо было поговорить со мной, и все. Я еще раз спрашиваю, почему ты молчал все это время?

Теоден отвел взгляд и закусил губу, давая понять, что отвечать не собирается.

— Ты что-то знаешь о нем, чего нет в официальных донесениях, так? — продолжала Эовин. — Слишком уж у тебя к нему особое отношение.

— Слишком уж у него обширный послужной список из всякого дерьма, вот и все.

— Ложь, — отрезала она коротко и зло. Теоден снова усмехнулся.

— Узнаю фамильные замашки, Эовин. Все-таки в тебе еще осталось что-то от нас. От твоих родителей… Хорошо, я тебе расскажу. В год, когда они погибли, мы с ангмарцем заключили небольшое соглашение. Саурон тогда зверствовал, потому что мы перекрыли ему выходы на равнины, и все ждали, что со дня на день разразится война. Я боялся за сестру, уговаривал ее забрать вас и ехать в Гондор, но она, разумеется, отказалась. Тогда у нас с твоим приятелем нашлись… Скажем так, общие интересы.

— Ушам своим не верю. Ты заключил сделку с преступником?

— Не ерничай. У меня не было выбора. Ангмарец тогда несколько раз приезжал к нам на переговоры, и мы договорились, что он сделает так, что мою сестру, ее мужа и вас с Эомером не тронут — по крайней мере, не будет попыток похищения и прочей дряни.

— И ты ему поверил? — недоверчиво спросила Эовин. Старая рана в ее груди открылась и теперь мучительно саднила, исходя гнилой кровью.

— У меня не было никаких других возможностей вас защитить, а тут появлялся хоть какой-то шанс. За себя я не боялся, но за семью… Тем более Саурон всегда прислушивался к нему, да и влияние в банде у него немалое. Четверо из восьми его старые дружки еще по армии, такие же выродки из старых благородных семей, как и он сам. Я оказал ему услугу — тайно переправил в Гондор под защиту Арагорна его жену и детей и обеспечил их новыми документами.

Эовин застыла, ошарашенно глядя на Теодена. Он ответил ей удовлетворенной ухмылкой.

— Ага, значит, этой деталью своей биографии он забыл с тобой поделиться. Да, Эовин, я тебе не лгу. Он состоит в официальном браке с некоей леди, которая приходится ему дальней родственницей, и у них двое сыновей. Погодки. Сейчас они уже взрослые — твои ровесники — и служат в гондорской армии. Не в папашу пошли, к счастью. Так вот, дочка, твой приятель клятвенно пообещал мне, что моя семья будет в безопасности, я сделал для него то, что требовалось, а через два месяца случился налет на пост, стоявший тогда в предгорьях, и твои родители погибли. Теперь ты понимаешь, насколько отвратительно все это выглядит?

Эовин сжала виски — ей казалось, что еще пара слов, и ее череп разлетится по кухне, обдав стены кипящими ошметками мозга.

— Я утешал себя мыслью, что он трется возле тебя потому, что чувствует нечто вроде мук совести или хотя бы понимает, что за ним должок, и пытается вроде бы охранять тебя, что ли. Но чем дальше, тем труднее мне было закрывать глаза на очевидные вещи. Скажи мне только одно, тебе хотя бы исполнилось шестнадцать, когда все это началось?

— Разумеется, — проговорила Эовин. Она чувствовала себя так, будто ее только что раздели догола, сунули в бочку со смолой, а потом вываляли в перьях.

— И… Почему именно он? Что в нем такого, кроме того, что он конченый урод? Было ведь столько мальчишек, а ты… Нет, я знаю, что вы любите плохих парней и все такое, но я никогда не думал, что ты так опустишься.

— А вот это уже не твое дело, — сказала Эовин, вставая. Нашарив в кармане второй телефон, она бросила его на пол и наступила на экран подошвой ботинка. — Давай поедем в участок. Мы с тобой и так потратили слишком много времени на пустую болтовню. Или, если хочешь, можешь посадить меня под замок. Имей в виду — добровольно я в стороне не останусь.

Теоден нашел ее взгляд, долго всматривался и, наконец, одобрительно кивнул.

Редкие тусклые снежинки кружились в безветренном воздухе, медленно опускаясь на мерзлую землю. За то время, что Эовин просидела на пороге разгромленного коттеджа, привалившись к скалящемуся щепой дверному косяку, снежинки успели вышить сухую траву рваным узором. Сколько прошло, полчаса, час, может, больше? Им, конечно, не до того, чтобы возиться с ней — все закончилось, но с соседней улицы еще слышатся громкие сердитые голоса, окрики и брань, и время от времени их перекрывает очередная сирена. Эовин знала, что должна быть сейчас там, рядом с дядей и братом, рядом с командиром и братьями по оружию — по присяге, по клятве. Стоять в оцеплении, помогать раненым, осматривать периметр или, может быть, отправиться на вылазку в белеющий березовыми стволами лес, туда, где всего опаснее, где она была нужнее, где было ее место. Миллион дел, миллиард слов и так мало сил, чтобы заставить себя подняться на ноги, отлепившись от ледяного дерева, и посмотреть в глаза остальным. Пройти сквозь строй.

Разумеется, она была виновата и даже не собиралась это отрицать, но все-таки… Это случилось слишком неожиданно. Слишком быстро. В конце концов, это ее первая операция таких масштабов. На ее месте мог оказаться любой, растеряться, зависнуть на пару секунд, бездумно пялясь на черный силуэт, выступивший вдруг на стене в пяти метрах впереди. Для любого могли стихнуть все звуки, свернувшись в цепочку ударов больно колотящегося сердца. Она же старалась изо всех сил, не спала ночей так же, как остальные, отказывала себе во всем, чтобы успеть как можно больше, чтобы помочь, чтобы доказать, что она такая же, что она не предательница, что ей можно доверять, а теперь все пошло прахом. Если Эомер расскажет… А он расскажет.

* * *

Приехавшие к утру Арагорн и Фарамир аккуратно, но настойчиво отговаривали Теодена от решительных действий, осторожно выпуская слова вроде «необдуманный», «сумасбродный» и «самоубийственный». Нужно допросить оставшихся в живых участников нападения — инцидента, срочно принять меры — обеспечить безопасность гражданских, немедленно организовать наступательную операцию — спланировать дальнейшие действия, стереть к балрогам Саурона и его выродков с лица земли — выказать всяческую готовность отстаивать интересы граждан и защищать закон… Эовин разрывалась между преданностью Теодену и здравым смыслом и просто разрывалась, потому что в любом случае, какое бы решение ни было принято, это означало войну. Разрушительную, с множеством жертв среди полицейских и гражданских, или мучительную, изматывающую позиционную, суть от этого не менялась. Кончилась их относительно спокойная жизнь, кончился кофе во всех окрестных магазинах, кончилось… Все. Все кончилось.

Поначалу Эовин почти не вспоминала о Призраке. Мысли приходили, но лишь о том, что теперь если они и встретятся еще раз, то в суде или на поле боя. Потом, после похорон, после бессонных ночей, после сотен выкуренных сигарет лед в ее груди треснул, и непрошеные, ненужные, невозможные чувства разлились зимним половодьем. Сильнее всего был страх — легкое беспокойство, превратившееся в изматывающую тревогу, а затем в самый настоящий смертельный ужас. Саурон, разумеется, должен был наказать Призрака за случившееся, пусть его там и не было. Никто не знал, скольких потеряла банда после случившейся перестрелки, но потери точно были. К тому же Теоден и его подчиненные полагали, что обострение отношений в планы Саурона пока не входило. Информаторы из вастаков говорили о какой-то таинственной большой сделке, о новом партнере, после заключения союза с которым все должно было перемениться. Деталей, разумеется, никто не знал, но наблюдения косвенно подтверждали, что Саурон что-то готовит, а значит, проблемы с полицией сейчас ему вряд ли нужны. Теоден рвал и метал, грозя, что не даст Саурону ни минуты покоя, даже если для этого придется положить весь личный состав, Арагорн молча прижимал ладонь к вспотевшему лбу, а Фарамир раз за разом повторял, что нужно ждать вестей от Саурона и только тогда начинать активные действия.

Вестей они дождались — холодным октябрьским утром Эовин, спящая за своим рабочим столом в участке, расслышала сквозь забытье взволнованные восклицания и, кое-как разлепив веки, обнаружила, что все сгрудились у настенной карты местности, на которой Теоден рисовал какую-то схему. Подобравшись ближе, Эовин вслушалась и не смогла сдержать охватившей ее дрожи: Саурон прислал кого-то из Назгул для переговоров. Встреча должна была состояться в окрестностях Дунхарроу. Теоден решил во что бы то ни стало взять парламентера живьем, чтобы допросить его о планах хозяина, и теперь наскоро набрасывал план операции, который Арагорн, Фарамир и Эомер критиковали хором по каждому пункту. Это было чистой воды безумие, которое начисто лишало их возможности хоть что-то изменить или обойтись малой кровью. После нескольких часов ожесточенных споров Теоден ударил кулаком по столу, расколотив ноутбук, и отдал приказ выступать. Эовин зашагала следом за братом, однако ее тут же остановили. Нет боевого опыта, нечего там делать, следи за порядком в участке и в городе и прочая чепуха, которая должна была быть отечески-заботливой, но совсем таковой не казалась. Тогда Эовин поняла, что Теоден ей не доверяет, хотя изо всех сил старается убедить ее в обратном.

Им каким-то чудом удалось воплотить план, потеряв ранеными всего лишь пятерых: в конце концов, Теоден всегда был хорош в своем деле и умело подбирал людей в команду. Ему на руку сыграло и то, что Девятка в этот раз почему-то изменила своей излюбленной манере ведения боя и вместо многочисленных, но коротких и острых атак, приносивших много потерь, организовала нечто вроде шквала, который Теоден быстро заставил захлебнуться, выбросив вперед подкрепление, припрятанное в резавших равнину балках. Возглавлявший колонну джип с несколькими пассажирами Арагорн перехватил по пути к горам: двое бандитов погибли на месте, а третьего привезли в участок, превратившийся в неприступную крепость. Эовин, которая едва держалась на ногах от волнения, прошмыгнула вслед за дядей в комнату для допросов и через стекло рассматривала пленника несколько минут: никак не могла убедить себя, что это не ее Призрак, а кто-то другой, чужой.

— Да выдохни ты, видишь же, это не Ангмарец, — раздался вдруг у нее за спиной непривычно жесткий, холодный голос Эомера. — Его зовут Холлдор, по нашим сведениям он отвечал в банде за финансы и снабжение, но, видимо, Саурон решил его повысить. Или наоборот…

Эовин обернулась, едва не ударившись плечом о грудь брата, который стоял к ней слишком близко — будто собирался прижать ее к стене, чтобы не убежала.

— С чего ты взял, что я ожидала увидеть именно Ангмарца?

— А кого еще, учитывая, что в прошлые разы приезжал именно он? — спросил Эомер с презрительной усмешкой, исказившей его простое открытое лицо почти до неузнаваемости. Эовин двинулась было, чтобы уйти, но он ей не позволил: преградил путь, выставив вперед сжатую в кулак руку.

— Стой, стой. Может, что-нибудь станет известно. Что-нибудь интересное… Ты ведь так и не выкинула его из головы. Ни за что не поверю, что выкинула. Кто знает, почему этот мудак Саурон не прислал его, как обычно, а подсунул нам своего казначея? Как думаешь, а?

— Не знаю, иди к аналитикам, пусть подкинут парочку рабочих версий, — сквозь зубы проговорила Эовин. — И знаешь, я не понимаю, почему ты так говоришь со мной, и зачем дядя вообще тебе разболтал все это.

— Разболтал? Это не твои девчачьи секретики про поцелуи на заднем сидении или припрятанную среди трусов пачку сигарет, Эовин. Это сраное предательство, и мне тошно на тебя смотреть, потому что, как бы ты ни старалась делать вид, что все хорошо, я-то вижу, что это не так. Они тебя не знают, а я знаю.

— И что ты такое разглядел? Давай, поведай, — бросила Эовин зло. Эомер наклонился к ней, почти касаясь губами ее лба. В ярких синих глазах полыхало бешенство.

— Я знаю, что ты жалеешь о том, что разбила проклятый телефон, и что все это вылезло наружу. Не случись этого дерьма, ты бы так и продолжала врать нам, служила бы здесь, в участке, бок о бок со мной, и спала бы с ним, и разбалтывала ему наши планы. Кто знает, сколько всего он узнал от тебя, а, Эовин?

— Лучше заткнись, — сорвалось у нее сквозь сжатые до спазма в мышцах зубы. Он покачал головой, не отводя глаз от ее лица.

— Каждый день я смотрю на тебя и не могу перестать думать о том, как он тебя трахал, Эовин. Имел мою маленькую сестру, которой я таскал букеты полевых цветов и вырезал игрушки из деревяшек. Ты вся в дерьме от макушки до пят со своими честными глазами и печальным личиком, и теперь это уже не исправишь и не смоешь. Он же вдвое старше тебя, можно сказать, в отцы годится. Его старшему сыну столько же, сколько и тебе. Арагорн показал мне фото, он похож на папашу, почти копия. Может, тебя познакомить, а? Сама подумай, если Ангмарца уже закопали где-нибудь в горах за то, что его холуи нарушили договор и начали палить…

Эовин оттолкнула его, заехав кулаком в живот, и метнулась молнией прочь. Эомер прокричал ей вслед сквозь кашель:

— Говорят, особо отличившихся он скармливает волкам. Живьем, слышишь?

От Холлдора Теоден почти ничего не узнал: только то, что Саурон требует компенсации за своих раненых и убитых бойцов и за нарушение соглашения, и если не получит желаемого, то городки и фермы, прилегающие к горам, будут взяты в осаду или станут частью территории банды. Департамент должен был снять посты, контролирующие горные дороги к югу от Энтавы, чтобы восстановились перерезанные когда-то потоки нелегальных поставок, и как можно скорее. Больше никакой информации от пленного не добились, хотя взялись за него так рьяно, что после трех дней в допросной его пришлось отправить на носилках в больницу, которую теперь охраняли несколько подразделений. Саурон вскоре прислал послание, в котором грозил крупными неприятностями, если не получит подчиненного назад в целости и сохранности. Теоден, разумеется, отказался выпускать добычу. В ту же ночь случилось нападение на один из постов к северу от Эдораса, и на этот раз Эовин пришлось ехать на место происшествия: рук категорически не хватало, несмотря на постоянно прибывавшие подкрепления.

С той ночи она попадала в стычки и переделки постоянно, и ей было страшно — несмотря ни на что. Она забывала о неотступном, дергающем, как инфицированная рана, чувстве опасности в пылу перестрелки или погони, но оно возвращалось снова и снова, стоило ей оказаться в относительной безопасности на улицах Эдораса или в доме, который она не покинула, несмотря на молчаливое недовольство Эомера. После ссоры в участке они больше не обменялись ни единым словом, хотя Теоден несколько раз пытался их помирить, и даже во время совместных дежурств делали вид, что не замечают друг друга. Эовин отчаянно тосковала. Страх за Призрака и дурные предчувствия, которые она не могла ни подтвердить, ни опровергнуть, смешался с всеобъемлющим ощущением утраты. Ей не просто не хватало его — она мучилась, отравленная пустотой, и сходила с ума от невозможности снова ощутить его рядом. Она ела, не чувствуя вкуса пищи, спала, не видя снов, смотрела, не осознавая, на что именно смотрит, а внутри нее медленно, но верно расползался глубокий ожог, уничтожавший нервные окончания. Эта потеря слилась для нее с предыдущими. Эовин не могла сказать, о ком она горюет сильнее — об отце, о матери или о любовнике, и это добавляло к тягучей постоянной боли горький привкус предательства. Эомер был прав на ее счет — и даже не подозревал, насколько.

На третью неделю войны в солнечный октябрьский полдень Теоден собрал всех по тревоге: банда напала на поселок неподалеку от Дунхарроу, и жители, не успевшие запрыгнуть в машины и рвануть вверх по шоссе, оказались в заложниках. В суматохе Эовин не успела толком обдумать, куда и зачем они едут и что могут там увидеть, а когда отряд, в состав которого ее включили, прибыл на место, времени на размышления уже не осталось. Огонь, почти неразличимый в жизнерадостном небесном свете, сползал с краев обгорелых крыш, по ветру тянуло вкусным древесным дымом, к которому примешивалась едкая вонь горючего. Сержант, сидевший слева от Эовин, выругался матом и схватился за пистолет — она вдруг вспомнила, что в одном из этих домов жил кто-то из его родственников. Кузен, кажется, или дядя…

А дальше мир полыхнул стекольными осколками и грохотом выстрелов, утягивая Эовин в режущую круговерть из отрывистых команд, прерванных тяжелых дыханием, и десятков-сотен коротких перебежек и острых углов. Она падала наземь, ползла, приподнималась, чтобы тут же свалиться ничком снова, а потом выстрелить — наугад, почти вслепую. Назад, вниз, вперед, между домов, среди треска огня и едкого дыма, натыкаясь на стекло и доски, на какие-то рваные тряпки, на обломки выброшенной из окон мебели — едва дыша от зашкалившего адреналина и молясь о том, чтобы выбраться живой и, может быть, даже невредимой. Слева Эовин услышала движение, потом в наушнике раздалась короткая команда. Эовин пробежала несколько метров и выскочила в переулок, надеясь увидеть своих. Однако ее ждало совсем другое. Черная тень, которая показалась ей неестественно высокой, скользнула к ней вдоль стены и замерла напротив. В вытянутой вперед и слегка согнутой руке сверкнул пистолет. Эовин не растерялась — нет. Она делала все инстинктивно, будто по наитию. Отскочила назад, резким движением выбросила руку, крепче сжимая рукоять своего пистолета, вдохнула — и остановилась. За черной маской с матовым стеклом ей было не разглядеть лица того, кто направлял на нее оружие, и она не могла заставить себя довершить последнее, единственно правильное и необходимое движение. Мужчина напротив нее тоже не стрелял, стоял неподвижно, не отводя направленного ей в грудь дула. Эовин подумала, что надо заговорить, спросить, да просто назвать имя, но не успела. Из-за угла вместе с облаком густого черного дыма выскочил Эомер, всадил в бандита три пули, проследил за тем, как тело грузно осело на окровавленную землю, а потом обернулся к Эовин и с размаху ударил ее по лицу.

* * *

Теоден подцепил ее под локоть и дернул, давая понять, что не собирается с ней церемониться. Эовин на негнущихся ногах зашагала за ним, старательно избегая царапающих ее лицо взглядов: то сочувственных, то растерянных, то обеспокоенных. Она ждала презрения и осуждения, но не находила, и это ее удивляло. Может, Эомер ее пожалел? Теоден остановился у одной из уцелевших патрульных машин, отослал сидевшего в ней полицейского и усадил Эовин на пассажирское сидение.

— Замерзла? Ничего, сейчас вернется Грам и отвезет тебя домой. Обязательно прими горячий душ и поешь, поняла?

— Что с заложниками? — пробормотала Эовин, едва шевеля онемевшими губами.

— Все целы, — сказал Теоден с гордостью. — Мы успели вовремя, кто знает, что взбрело бы в голову этим свиньям. Пять человек согнали в ангар с техникой, еще трое — женщины и подросток — были тут, под деревьями, связанные. Мы хорошо справились, это правда. У докторов, конечно, прибавится работы, но Арвен обещала помочь, и…

Эовин вопросительно посмотрела на него, машинально отметив, каким измотанным он выглядит. Теоден вздохнул, покачал головой и продолжал:

— Я рад, что ты не пострадала, Эовин. Наверное. А теперь, пока мы можем обойтись без лишних свидетелей, сдай мне значок и пистолет. Эомер рассказал мне, и… В общем, тебе лучше убраться в Гондор по-хорошему.

В Итилиэне началась пора снегопадов. Рыхлые тучи неспешно плыли, цепляясь за кривые сучья старых дубов и черные пики скал. Было холодно — так холодно, что моментально стягивало онемением лицо и руки, — а еще постоянно, неумолчно, надоедливо тянул-завывал вездесущий ветер. В больнице, впрочем, ничто не напоминало о том, насколько мерзки итилиэнские зимы, кроме унылого вида из окна, но Эовин все равно постоянно чувствовала себя продрогшей. Вечерами, когда она стояла, притаившись в пустом коридоре, и бездумно пялилась в темноту, холод казался ей особенно сильным — до мелкой колкой дрожи в позвоночнике. Эовин куталась в свитера с длинными рукавами и высокими горловинами. Так было хоть немного теплее — а еще так было легче скрыть царапины, постоянно появлявшиеся на ее сухой тонкой коже.

Эовин не знала, откуда они брались, а если и знала, то закрывала на это глаза, как и на многое другое. На мучительную бессонницу, которую сменял такой глубокий сон, что она едва могла расслышать будильник. На чувство голода, которое снова провалилось балрог его знает куда, так что есть приходилось через силу и через силу потом сдерживать тошноту. На странные проблемы со слухом: Эовин слышала хорошо, ее проверяли по настоянию Фарамира, когда она устраивалась на работу, но все звуки казались ей глухими и далекими, будто доносились сквозь подушку. Наверное, поэтому она никак не могла ответить на бесконечные звонки Эомера. Хотела, собиралась, но постоянно пропускала их, а перезванивать рука не поднималась. Эомер писал ей, оставлял длинные голосовые сообщения, но Эовин их удаляла: боялась, что услышит что-нибудь вроде того, что он выплеснул ей в лицо в участке. В какой-то момент это дошло до Фарамира, и тот вызвал Эовин к себе. Она пришла после очередной смены в больнице, полная самых дурных предчувствий, но он приятно разочаровал ее: сказал, что не собирается вмешиваться в их с Эомером заморочки. Эовин молча кивнула, а Фарамир добавил, что она может оставаться в Итилиэне столько, сколько ей будет угодно.

С этого началась их довольно грустная, но искренняя дружба. Поначалу Эовин не верила в чистосердечие Фарамира: думала, что он следует какой-нибудь тайной договоренности с Теоденом, но чем больше они общались, тем сильнее в ней крепло убеждение в том, что Фарамир не пошел бы на такое. Слишком он был простым и открытым — честным до болезненного. Поначалу они ограничивались редкими разговорами в больничном холле, когда Фарамир навещал кого-нибудь из своих егерей, получивших очередное обморожение, потом стали время от времени встречаться за чашкой кофе в единственной приличной местной забегаловке, а дальше добрались и до совместного поедания пиццы за просмотром бесконечных матчей между роханской и гондорской командами. Смотреть там было, впрочем, особо не на что, но Эовин нравилось само ощущение присутствия кого-то живого и безопасного рядом.

Иногда она даже подумывала о том, чтобы остаться на ночь — просто так, лишь бы не быть больше одной, — но каждый раз возвращалась в свою съемную комнатушку под самой крышей. В темноту, пахнущую ветром, холодным железом и тоской. Эовин заставила себя спрятать все, что с ней случилось, поглубже и подальше, чтобы ее мысли не наталкивались на острые углы из стыдных воспоминаний и сожалений, и теперь ей было легко — так легко, что она казалась сама себе прозрачной и ломкой, как редкие лучи зимнего солнца. Будто у нее больше не было ни тела, ни памяти, ни прошлого, ни будущего. Только шумные, размеченные стеклянными дверями дни и окружавшая их, как предвечный океан Землю, беспросветно-долгая, черно-земляная, источенная червями ночь. Туда не было дороги ни Фарамиру, ни кому бы то ни было еще. Там Эовин неизменно оставалась одна, глядя в глаза самой себе и ничего не видя, кроме помноженной на сотни отражений пустоты, и ее это устраивало.

Вне всего этого она была нормальной. Почти. Наверное. Теоден тогда нашел самое подходящее слово, чтобы вычеркнуть ее прочь из списков тех, кому можно было доверять, и на кого можно было положиться. Заслуженно, разумеется, с этим Эовин спорить не собиралась. Едва вернувшись домой в тот день, он поднялся к ней в комнату, где она собирала вещи, и сказал, что Арвен согласна ее принять и хочет, чтобы она приехала как можно скорее. Завтра утром будет машина, нужно быть готовой к шести ноль-ноль, чтобы не заставлять никого ждать, нужно собрать сумку на первое время, а остальное он ей пришлет, пусть она не переживает. Эовин переживать не собиралась — она механически покивала, пока у нее не заболела шея, сказала, что ляжет спать пораньше, и, дождавшись, когда Теоден уйдет к себе, прокралась вниз по лестнице и сбежала на попутке в Итилиэн. Фарамир ничуть не удивился, увидев ее на пороге своего кабинета, и Эовин уже тогда поняла, что он обо всем знает — и о ее побеге, и о том, как она не смогла выстрелить во врага, и о ее связи с Ангмарцем тоже.

Фарамир начал говорить первым — видимо, ему это было нужнее. Тусклым декабрьским вечером, когда они ехали по скользкой дороге, петлявшей среди гигантских сугробов, чтобы отвезти продукты какой-то жившей на отшибе старушке. Эовин слушала молча, бездумно наблюдая за тем, как над рыжими соснами гаснет бледно-голубая полоса, кое-где подернутая желтым, и с каждым словом ей становилось легче — самую малость, но все-таки. Сбежал в свою дыру у балрога под хвостом вместо того, чтобы закончить академию, как все нормальные люди. Кому вообще нужны эти жалкие подачки от Арагорна? Нужно было бороться за свои права, нужно было искать связи, нужно было выторговать себе что-нибудь получше, нужно было…

— Нужно было послать папашу подальше сразу, как он начал нести эту чушь, — сказала Эовин неожиданно для самой себя, когда машина, подпрыгнув на очередном ухабе, поползла вниз в узкую долину. Фарамир, вцепившись в руль и вдавив в пол педаль, не давал ей скатиться с обледеневшей горы.

— И надо было забраться в такую глушь, да? Я сто раз ей предлагал перебраться в город, но она не хочет. Говорит, дома помру, недолго осталось, но каждую неделю шлет мне список покупок из двух десятков пунктов. А насчет папаши ты права, Эовин. Конечно, надо было давно послать и его, и Боромира. Но к этому всему как-то быстро привыкаешь. Не так стоишь, не так ходишь, не так жрешь, не так держишь биту, не оправдал надежд, не в нас пошел… Всегда тупой, всегда мог бы и лучше, всегда смотри, как успевал в свое время Боромир, а ты… Я ведь честно старался, правда. Как мог. Кто виноват, что у меня ничего не получилось? Я все делал так, как мне сказали, а выходило…

— Полное дерьмо, — снова вставила Эовин. — Осторожно, там, кажется, бревно или что-то…

Фарамир помянул Унголиант и обрулил повисшее над дорогой дерево.

— Ветром повалило. Завтра надо прислать ребят, если ветер стихнет.

— А он когда-нибудь здесь стихает?

— Стихает.

— Серьезно?

— Ну да. Летом. Особенно если уехать на границу с Гондором.

— А лучше в сам Гондор, да?

Они помолчали несколько минут, следя за тем, как приближаются огни небольшого коттеджа, дремлющего под мохнатой снежной шапкой. Потом Эовин, решившись, заговорила:

— У меня все то же самое. Ну, почти. Только я еще и сама виновата. Там столько всего… Но ты же, конечно, все знаешь.

Фарамир остановил машину, заглушил ее и стянул с головы шапку, взъерошивая отросшие волосы.

— А как же. Конечно, знаю. Теоден позвонил, расспрашивал, что да как, а потом рассказал. Под большим секретом, разумеется. Мы-то видели, что Ангмарец последние годы куда-то мотается как по расписанию, но никто не мог понять, куда. Они, кажется, вызнали, где стоят наши камеры, и научились путать следы. А на каждой тропе наблюдение не поставишь. У одного из Девятки любовница в Гондоре, представляешь? Обычная женщина, работает медсестрой, взрослые дети. Не понимаю, куда смотрит Саурон.

— Я думаю, — сказала Эовин, запнувшись, — что Саурон их не трогает до тех пор, пока это не мешает их делам. Вроде как уважает их личную жизнь, что ли, или требует с них что-то за это… Не знаю, в общем, он мне никогда ничего не рассказывал, но когда я спрашивала, не будет ли у него проблем, он говорил, что это не мое дело, и чтоб я не беспокоилась.

— Теоден просил сказать, что если ты… — Фарамир тоже помедлил, потом с досадой хлопнул по приборной панели. — В общем, если ты вдруг что-то знаешь и захочешь поделиться сведениями, он будет тебе благодарен.

— Ну да, может, с меня выйдет хоть какой-то толк, — сказала Эовин с усмешкой и позволила себе выдать порцию откровенности. Ей хотелось поговорить о Призраке с кем-нибудь, кроме собственного отражения в зеркале, да и ситуация вроде как располагала… — Нет, я, конечно, понимаю Теодена. Только зря он ждет. Я ничего не знаю. Мы вообще об этом не разговаривали. Знаешь, это ведь самое смешное. Ангмарец вроде как правая рука Саурона, но от него я слышала это имя всего несколько раз, а остальные болтают о Сауроне за завтраком, за обедом и за ужином. Саурон то, Саурон это, когда мы засадим Саурона в тюрьму… Все как будто на нем помешались.

— Как тебя угораздило? — спокойно и просто спросил Фарамир. Эовин отвела взгляд, натыкаясь на раздражающе уютный коттедж.

— Твоя старушка нас заждется.

— Нет, у нее сейчас сериал заканчивается. Поэтому я и не пошел сразу. Не хочешь отвечать…

— Я сама не знаю, — перебила Эовин. — Не знаю. Все вышло будто само собой. Я иногда пытаюсь себе это объяснить, думаю, что это было что-то вроде попытки справиться с горем от смерти родителей. Ну, я типа никак не могла поверить, что враги реальны — реальней некуда, что мы правда в постоянной опасности, что они действительно убивают, и вот придумала себе что-то такое. Хорошего врага, который был бы на моей стороне, понимаешь? Или вот еще, например, самая простая версия. Хорошие девочки всегда влюбляются в плохих парней. Это ведь логично, да? Я была подростком, когда мы впервые встретились, и у меня сразу просто крыша поехала. Ну еще бы, косуха, пистолет, пять тюремных сроков…

— Больше, — хмыкнул Фарамир. — Четыре только в Гондоре, еще два в…

— Не суть важно. Я пыталась выкинуть его из головы, правда. Ты, наверное, меня презираешь, как все остальные, думаешь, что я абсолютно долбанутая, раз сделала такое, и я сама все понимаю, но… Никто не говорил со мной так, как он. Ни дядя, ни брат, ни друзья, ни учителя. Вообще никто.

— Ты же сама знаешь, что они обаятельны. Что знают, на какие кнопки давить, что просчитывают слабости на раз-два…

— Конечно, знаю. Но он не такой. Да, можешь смеяться, сколько хочешь. Он ничего не просчитывал, я ему сама все рассказывала. А он мне помогал. С учебой, представляешь? Беспокоился, чтобы я не попалась кому-то другому — один раз даже довез до города, когда я застряла в горах. Тогда мы еще не встречались, я была ребенком. Потом мне взбрело в голову поехать в бар с друзьями, и там все и началось…

Эовин говорила и говорила, давясь словами и захлебываясь воодушевлением. Она думала, что никогда и никому не сможет обо всем рассказать, просто язык не повернется, но стоило ей найти благодарного слушателя, как слова полились сами собой. Она не понимала, что именно выдавала: исповедь, цепочку оправданий, выстроенную исподволь больным мозгом, или еще что-нибудь, но это было не так уж важно. Сериал еще не кончился, луна еще не поднялась высоко в темнеющем небе, а Фарамир еще хотел ее слушать, и она пользовалась представившимся ей шансом.

— Он говорил много раз, что не хотел, не собирался, что нам нужно прекратить, но приезжал все равно. Я думала, он просто жалел меня поначалу, а потом начал что-то чувствовать, но все оказалось не так. Дядя раскололся уже под конец, что у них был договор, и Ангмарец задолжал ему, потому что должен был защитить моих родителей или хотя бы не дать их убить, не знаю.

— Должен был, но не защитил, — вставил Фарамир. Эовин помотала головой, с удивлением чувствуя, как сильно у нее горят щеки. Ей показалось даже, что у нее поднялась температура, и она испугалась, что заболеет и не сможет выйти на работу.

— Нет, не защитил. Видимо, он старался следить за мной, чтобы меня не прикончили раньше времени, а дальше что-то пошло не так. Я вообще-то, можно сказать, сама его заставила. Ну, почти. В общем, ты понимаешь. Может, он ко мне ничего и не чувствовал, а просто развлекался от скуки.

— Не совсем понимаю, но представляю, — усмехнулся Фарамир. — Я, видишь ли, из хороших парней, поэтому девочки меня обходили десятой дорогой. То ли дело Боромир или твой приятель. А что случилось после того, как началась эта заваруха? Вы встречаетесь до сих пор? Не думай, это не допрос, но раз уж у нас случился внеплановый вечер откровений…

— Нет. Я о нем ничего не знаю, — проговорила Эовин и удивилась тому, что произносит эти слова почти спокойно. — Мы были далеко, на Энтаве, когда случилась перестрелка. Его вызвали — первый раз за все время, он отвез меня назад в академию, и там меня забрал Эомер. Я разбила телефон и сломала сим-карту, а других способов связаться с ним у меня нет. Я ждала, что он появится, но время идет, а его все нет, так что, видимо, все кончено с нами. Или с ним.

— Никто из информаторов больше не говорит о нем, Эовин, — сказал Фарамир нерешительно. — Но сейчас с этим вообще тяжело, люди боятся, а отслеживать перемещения банды стало практически невозможно. Вполне вероятно, что он затаился, или Саурон куда-нибудь его отослал.

— Мне вообще не должно быть до этого дела, понимаешь? Более того, если он уже мертв, я должна порадоваться. И это самое отвратительное. Я не могу о нем спрашивать, говорить, даже думать не имею права. Если бы он был одним из наших, все бы успокаивали меня, подтирали мне сопли, приносили домашние печенья и служили в храмах службы за его здоровье, а дядя и Эомер говорили бы, что он вернется, что нельзя терять надежду. Представляешь, что будет, если Саурон действительно что-то с ним сделал, и об этом станет известно?

— Что-что. Праздник и в Рохане, и в Гондоре. Дня на три минимум, и с фейерверками, — мрачно сказал Фарамир.

— Только не пытайся меня убедить, что не обрадуешься, — сказала Эовин с деланной жизнерадостностью. — Ты же столько времени и сил потратил на то, чтобы выбить их со своих перевалов.

— Я не знаю, что сказать, Эовин. Только то, что мне очень жаль.

— Не нужно. Ни жалеть меня, ни пытаться делать поблажки. Я знаю, что я сделала, и понимаю, что дядя обошелся со мной слишком мягко. Сидеть бы мне в камере в родном участке, если б это выплыло наружу. И вообще, знаешь, я никогда до конца не верила, что все это у нас по-настоящему. Только в сказках бывают благородные разбойники, так что… Кто знает, зачем ему это было нужно на самом деле.

Фарамир помолчал пару минут, что-то обдумывая, потом вынул ключ из замка зажигания.

— Ровно восемь. Кажется, теперь можно идти. Поможешь мне дотащить пакеты?

— Конечно, — поспешила ответить Эовин, обрадовавшись, что можно сменить тему. Она бы проговорила о Призраке хоть до утра, но это грозило им с Фарамиром ее непрекращающейся истерикой.

Когда многочисленные пакеты оказались переправлены из багажника на обледеневшее крыльцо, Фарамир заговорил снова — быстро и сбивчиво.

— У меня дома есть трофейная бутылка хорошего виски. Конфисковал у студентов, которые притащились сюда из Гондора. Тур выходного дня, слышала? Завтра выходной, так что если хочешь…

— Конечно, хочу, — сказала Эовин после нескольких секунд раздумья. — Я напивалась всего раз в жизни, так что пора исправить это досадное упущение.

— Значит, пьянка? — радостно подытожил Фарамир. Эовин кивнула.

— Значит, пьянка.

Дорога петляла среди лесистых холмов вдоль устья небольшой, но быстрой реки. Черная вода маслянисто поблескивала в лучах заходящего солнца, глодая нависавшие с берегов сугробы. Эовин недовольно щурилась — глаза у нее болели от снежной белизны, от назойливых отблесков, а больше всего от бесконечного недосыпания, но ни с тем, ни с другим, ни с третьим она ничего не могла поделать. Солнцезащитные очки остались лежать в верхнем ящике прикроватной тумбочки вместе с разнокалиберными, но одинаково бесполезными снотворными, а снег… Балроги бы побрали этот снег, а лучше всего сам Глаурунг, не к ночи будь помянут. Фарамир, которого наступавшая весна сделала неумеренно оптимистичным и шумно жизнерадостностным, постоянно болтал о том, что скоро дороги размоет, отовсюду потекут ручьи, а следом за ними оползни, но это все ерунда по сравнению с чистой голубизной апрельского итилиэнского неба.

Эовин оптимизма не разделяла — чем сильнее оседали заносы на больничном дворе, тем тоскливее ей становилось, хотя она думала, что на свете нет ничего омерзительнее затяжных холодов. Фарамир старался развлечь ее, как мог, и она делала вид, что ему это удается, если у нее оставались силы на притворство. Никаких вестей — ничего, пустота, голяк, вакуум, медленно, но верно съедающий ее нервы. Фарамир, каждый день получавший новые донесения из Рохана и Гондора, неизменно качал головой в ответ на молчаливые вопросы, и Эовин иногда начинало казаться, что она все выдумала. Не было у нее никакого романа, никто не донимал ее бесконечными ночными переписками, не целовал ее в макушку, прощаясь, и не смотрел на нее так, как будто один локон ее волос стоил дороже всего гондорского золотого запаса. Воспоминания терялись, будто высосанные из ее головы надоедливым ветром, картины, которые она изо всех сил старалась запомнить, сыпались цветными обрезками и сворачивались серыми каплями, и только слова она помнила четко — пока еще помнила.

Эовин издалека заметила человека, отчаянно голосовавшего на обочине. Яркая куртка, фонарик в руке и, кажется, рюкзак, поставленный у ног — не иначе, очередной гондорский турист, не умеющий пользоваться компасом, решил отправиться на покорение итилиэнских скал в гордом одиночестве. Эовин тяжело вздохнула и, скосив глаза, взглянула на дисплей мобильника. Сеть здесь не ловит — дурачок не сможет вызвать помощь, до ближайшего хутора километров десять, а ночи еще очень и очень холодные. Брать попутчика отчаянно, до холодных мурашек по спине не хотелось, и Эовин даже удивилась собственной реакции на обыкновенную, в общем-то, ситуацию: за долгие месяцы их с Фарамиром постоянных поездок по округе они спасли десятка три таких вот любителей звездных небес, чистого воздуха и приключений на свою задницу. Человек выбежал на дорогу и замахал обеими руками — красная шапка со смешным помпоном сползла набок, обнажив взлохмаченные черные волосы. «Вастак, что ли? Откуда его сюда принесло?» — подумала Эовин, обреченно вздохнула и все-таки остановилась, проехав мимо туриста-неудачника пару метров. Он сейчас же схватил свой рюкзак и побежал к машине, оскальзываясь на подмерзшей дороге.

— Заплутали? — спросила Эовин, когда турист открыл дверь. Тот виновато улыбнулся — белые зубы странно выделялись на фоне смуглой кожи — и сверкнул шальными черными глазами.

— Вы даже не представляете, насколько. Должен был выйти со стороны подъемника, но сошел с треклятой тропинки и даже не представляю, где именно. Подбросьте до города, прошу всеми богами, и я навеки ваш должник.

Эовин неопределенно хмыкнула и убрала с соседнего сидения пакет с запчастями для в очередной раз сломавшегося компьютера, за которыми ей пришлось ехать на самую границу с Гондором вместо Фарамира — он застрял где-то на дальнем выезде, а запчасти ему были нужны именно сегодня, а еще лучше вчера до обеда. Турист радостно запрыгнул на сидение, пристроив свой рюкзак у ног.

— Вы не представляете, как вы меня выручили. Я почти час тут проторчал, и еще сколько времени прошатался по скалам.

— Так вы, значит, любите пешие прогулки? — поинтересовалась Эовин, убавив громкость радиоприемника. Ей не хотелось вести светские беседы, но турист явно был настроен на болтовню, и к тому же она против воли чувствовала к нему нечто вроде интереса. В конце концов, это ее первый лично спасенный бедолага — почему бы и нет.

— О, нет-нет-нет, — возразил турист со смехом, отмахнувшись рукой, на которой красовалось несколько золотых колец. — Это мой первый и последний раз. Я вообще-то врач, приезжал в Гондор на очередную конференцию по поводу современных методов и принципов терапии зависимостей. Я много лет веду изыскания в этой области, так что был рад получить приглашение от госпожи Арвен. Наши подходы разнятся по многим пунктам, конечно, но авторитет ее команды в нашей области непререкаем, хоть я и не всегда согласен с их мнением. Например, вы слышали о новомодных новшествах в сфере психотерапевтической коррекции? — спросил он и тут же со смехом оборвал сам себя. — Конечно, нет. Простите меня, я иногда бываю слишком…

— Любопытная тема, — поспешила ответить Эовин. Ей не хотелось огорчать милого чудака-ученого отсутствием энтузиазма, тем более что благородная профессия и знакомство с Арвен сразу же заставили ее почувствовать нечто вроде если не доверия, то расположения к новому знакомцу. — Так значит, ваша поездка в Гондор оказалась плодотворной?

— О, я даже не могу передать, насколько, — снова оживился тот. — Я раздобыл, например, один из разработанных центром госпожи Арвен препаратов для купирования сомато-вегетативных расстройств и алгического синдрома при… Простите, в общем, это новейший и очень эффективный препарат, который должен помочь одному моему трудному пациенту.

— Вы очень преданы своему делу, верно? — сказала Эовин, ощутив острый и болезненный укол зависти, к которому примешалось привычное уже чувство вины. Не случись с ней всего этого, она пила бы сейчас с ребятами кофе в участке, заедая его неизменным яблочным пирогом, убеждала бы встревоженного Теодена, что ничуть не устала, и…

— Да, и иногда меня заносит, — усмехнулся доктор и тут же посерьезнел. — Вы знаете, я много лет жил в Умбаре, а там эта проблема стоит очень остро. Нужно отдать должное Арагорну, Фарамиру и, конечно, Теодену — их усилия по предотвращению поставок наркотиков достойны всякого уважения.

Боль в груди Эовин вспыхнула с новой силой и разлилась по легким, не давая как следует вдохнуть.

— Так вы южанин?

— Харадрим, верно. Захотелось, понимаете, экзотики, — сказал он с очередным экспрессивным жестом.

Эовин невольно усмехнулась — слишком он отличался от привычных ей сдержанных роханцев и итилиэнцев.

— Да уж, экзотики тут хоть отбавляй. Я из Рохана, и пусть мы соседи, мне все равно было нелегко привыкнуть к итилиэнской погоде. Представляете, я с самого переезда ни разу не смогла нормально выспаться — этот постоянный ветер меня просто убивает.

— О, прошу меня простить, но последствия инсомнии, можно сказать, налицо. То есть не поймите меня неправильно, вы прекрасно выглядите, как и подобает юной госпоже, но… — зачастил он, глядя на Эовин с таким неподдельным испугом, что та, не сдержавшись, расхохоталась в голос.

— Да ладно вам, доктор. Я прекрасно понимаю, о чем вы. Не пугайтесь так, я вас не высажу на обочину за честность. Может, пропишете и мне какой-нибудь новейший препарат?

— Для этого мне нужно узнать о вашей проблеме поподробнее и, еще лучше, сделать некоторые анализы, но… Кстати, мы ведь так и не познакомились, — спохватился он.

— В самом деле. Я Эовин, доктор, — сказала она с улыбкой.

— Приятно познакомиться, Эовин, — ответил он. — Я Кхамул.

Эовин задохнулась вежливым «взаимно» и оторопело уставилась на мгновенно посерьезневшего собеседника. Тот жестом указал на дорогу, сунул руку в карман куртки, вынул беретту и ткнул Эовин в бок. Она вцепилась в руль вспотевшими руками и сбавила скорость. Собственное дыхание казалось ей оглушительно громким в наполнившей салон тишине.

— Давай здесь свернем направо, потом пятьсот метров до следующего поворота и налево. Осторожнее, дорога подмерзла, — сказал он уже совершенно другим, холодно-спокойным голосом, уверенно-угрожающие интонации которого Эовин были слишком хорошо знакомы.

— Что будет, если я этого не сделаю? — пробормотала она, прочистив пересохшее горло.

— Будет очень больно и обидно, — ответил Кхамул. — Тебе, судя по тому, что я наблюдаю, не нужно объяснять, кто я такой?

— Зачем я вам? — спросила Эовин еще тише. Она лихорадочно перебирала имевшиеся у нее варианты, но, как назло, не могла выбрать ни одного подходящего. Мысли о том, что нужно добраться до телефона и подать сигнал Фарамиру, путались с сухими формулировками из досье. Правая рука Ангмарца, отвечает за работу с информацией, военный врач, специалист по пыткам…

— Сворачивай, куда сказал. Все вопросы потом, — отрезал Кхамул. — Одно могу сказать точно: с моей стороны тебе ничего не угрожает, если, конечно, не будешь создавать мне проблем. В противном случае я не могу тебе ничего гарантировать. Давай, вот поворот.

Эовин вдавила в пол педаль тормоза, и машина, дернувшись, встала. Кхамул уставился на нее, глядя прямо в глаза. Она смотрела на его лицо, казавшееся ей еще недавно таким открытым и симпатичным, и не могла поверить, что купилась на простейшую уловку. Она ведь поверила ему — каждому его слову, каждой тени эмоции, отражавшихся в его глазах. Теперь маска рассыпалась, и те же черты виделись ей совсем другими — каменное изваяние на старой могиле. Что-то ведь сразу было не так, она знала, она ведь не хотела останавливаться, не хотела начинать разговор, но…

Ты же сама знаешь, что они обаятельны. Что знают, на какие кнопки давить, что просчитывают слабости на раз-два…

Эовин заплакала, сперва тихо, потом все громче и громче, и отчаянно заколотила кулаками по рулю.

— У тебя пять минут, чтобы успокоиться. Потом я поведу сам, а ты поедешь в багажнике. Разумеется, в связанном виде, — предупредил Кхамул, поднял рюкзак и продемонстрировал Эовин содержимое. Оглядев несколько мотков веревок и упаковку кабельной стяжки, она смолкла, давясь рыданиями. Слезы градом катились по ее лицу вместе с лившимся со лба и висков потом, и растрепавшиеся волосы липли к коже.

— Давай так, — продолжал Кхамул, убедившись, что она вняла его предупреждению. — Ни тебе, ни мне лишние проблемы не нужны, верно? Сейчас ты отдышишься — вдох поглубже, выдох подлиннее, на четыре счета. Давай, раз, два, три… Смотри на меня, там ничего интересного нет. Сама же понимаешь, убежать тебе не удастся, справиться со мной — тоже. Почему, кстати, ты не носишь с собой пистолет? Табельное ты сдала, но твой-то должен был остаться у тебя.

— Откуда тебе знать, что его у меня нет? — с усилием выговорила Эовин. Кхамул сощурил глаза и обвел ее лицо странно заинтересованным взглядом.

— Оттуда, что ты бы сразу за него схватилась, будь он у тебя. Хранишь его дома, верно? Я не стал наведываться к тебе в гости, счел, что это будет невежливо по отношению к моему другу.

Эовин замерла, уставившись на Кхамула. Каждый ее нерв, каждый сантиметр кожи вспыхнули электрическим жаром.

— Да, да, — сказал он с довольной усмешкой, сбавив голос почти до шепота, и убрал влажную прядь с ее лба. — Знаешь, это странно. Я такого не ожидал.

— О чем ты? — дернувшись от прикосновения, спросила Эовин.

— Ты обрадовалась.

— Что?

— Что слышала. Ты обрадовалась, когда я назвался. И сейчас тоже. Паники это не отменяет, конечно, но… Такое сочетание эмоций выглядит довольно интересным.

Эовин уставилась на него, как на умалишенного, а потом осознание больно ударило ее в грудь, толкнувшись под ребра пистолетным дулом. Она откинулась на спинку сиденья, задышала глубоко и часто, глядя на темнеющий лес за запотевшим окном. Кхамул убрал пистолет в карман, а следом туда же отправился мобильник Эовин.

— Знаешь, я ведь правда уже решил, что у тебя намечается что-то серьезное с Фарамиром, — сказал он вдруг. Эовин удивленно воззрилась на него, проглотив вопрос о том, какое ему дело до ее личной жизни, вместе с парой ругательств.

— Что ты на меня так смотришь? Совместные вечера, походы в кафе, поездки, попойки…

— Так вы не прекращали за мной следить?

— Нет, разумеется.

— Я… — Эовин запнулась, набираясь смелости, и продолжала: — Объясни мне, для чего я вам понадобилась. Не то чтобы я питала иллюзии на свой или на ваш счет, но я ведь ничего не знаю, работаю в больнице, и с дядей мы в ссоре, так что я вряд ли могу быть вам полезна.

— Никто пока не говорит о пользе или вреде, Эовин, — уклончиво сказал Кхамул.

— Тогда зачем?

— Для безоружной заложницы ты задаешь слишком много вопросов.

— Но я все еще здесь, а не в багажнике, верно? — осторожно вставила Эовин. Ответом ей была короткая усмешка. Пару минут они просидели в молчании, потом Кхамул заговорил снова:

— Ладно, хорошо. Я хотел отложить этот разговор на обратную дорогу, потому что он целесообразен только в том случае, если эта самая обратная дорога случится, но мне не хочется пугать тебя без лишней необходимости. Я, признаюсь, не ожидал, что ты окажешься такой… — он прикусил губу, подбирая слово, — такой нервной, в общем. Надеюсь, ты понимаешь, что наш разговор будет строго конфиденциален, и ты должна будешь молчать обо всем, кроме того, что я разрешу тебе рассказать твоим друзьям.

— Допустим, — кивнула Эовин. — Я готова тебя выслушать. Ты сказал, что обратная дорога может и не случиться. Это значит, меня могут убить или оставить в заложницах, так?

— Это значит, что мне неизвестно, как поведет себя наш общий друг и мой командир, и оба названных тобой варианта возможны. В числе прочих, конечно, но, тем не менее, я должен тебя предупредить.

Эовин сухо сглотнула и продолжала, тщетно пытаясь справиться с накатившей дрожью:

— Ты говоришь о Сауроне?

— Я говорю об Армине. Ты же так его называешь?

Эовин прижала пальцы к вискам — полоса елей слева от машины опрокинулась навзничь и поменялась местами с дорогой, а тишина рассыпалась тысячей шорохов и свистов.

— Проклятый ветер, — пробормотала Эовин сквозь пульсирующую в голове боль. — У меня от него мигрень или что-то вроде того.

— Никакого ветра нет, Эовин, — донесся до нее спокойный и холодный голос Кхамула. — Взгляни на деревья — все тихо. Открой глаза и посмотри.

Она протестующе замотала головой.

— Меня сейчас вывернет.

— Тебе кажется. Это просто нервы. Кстати, а как ты питаешься? Судя по тому, что я наблюдаю, у тебя дефицит массы, и немалый. В твоем состоянии это…

Эовин досадливо скривилась, борясь с дурнотой.

— Мы не обо мне говорим.

— Ладно. Хорошо. Я здесь по заданию Саурона, разумеется, но не в его интересах. У Армина крупные неприятности, и, так как я исчерпал все остальные способы, пришлось привлечь к делу тебя. Учти, ситуация, как бы это сказать… Хреновая, в общем.

— Что с ним? Он ранен?

— Нет. Точнее, не совсем.

— Может, хватит уже говорить загадками? — разозлилась Эовин. Кхамул покачал головой.

— Если перестанешь меня перебивать, дело пойдет быстрее. Он жив и почти оклемался от последствий того, что с ним сотворил Саурон, но его психическое состояние продолжает внушать серьезные опасения. И еще… Ну, в общем, ты сама увидишь.

— Что я должна увидеть? Ты говорил о лекарстве для больного друга, — насторожилась Эовин. — Речь ведь о нем, да? Что с ним такое? Наркотики?

— Да. Именно. Мы несколько раз принимали меры, так сказать, но все повторяется снова и снова, и Саурон начал терять терпение, но, судя по всему, не готов пока вывести Армина из игры. Вот мне и приказали притащить тебя. Как последнее средство.

— Последнее средство? Что Саурон с ним сделал?

— Наказал, что же еще.

— Его ведь там не было. Он был со мной.

— Вот именно. Он был с тобой, а его подчиненные в это время попались на глаза вашим тупорылым патрульным, и теперь у нас проблемы, которые нам совсем не нужны. У Саурона крупные планы, и наметился союзник, с помощью которого он надеется раз и навсегда разделаться и с Теоденом, и с Арагорном, и с твоим приятелем Фарамиром.

Эовин снова уставилась на него широко раскрытыми глазами, забыв, как дышать.

— Сейчас я тебе кое-что включу, — продолжал Кхамул. — Прослушай запись, чтобы потом ко мне не было лишних вопросов. Ты ведь поверишь брату больше, чем мне, верно?

— Брату? — изумленно переспросила Эовин. Кхамул кивнул, извлек второй мобильник и щелкнул парой кнопок. Включилась запись. Эовин узнала голос Эомера.

Ты так и не отвечаешь ни мне, ни Теодену, но… Слушай, Эовин, сколько можно? Я все понимаю, мы понимаем, и я жалею, что наговорил тебе…

Кхамул нажал на перемотку, и запись пошла снова.

Дядя вернулся вчера из Изенгарда, довольный как не знаю кто, и с целым багажником новых пистолетов. Представляешь? С Саруманом мы точно его сделаем, мы всех их выловим и пересажаем наконец, и мама с папой будут…

— Саруман? — воскликнула Эовин. — Саруман Белый?

— Именно, — мрачно подтвердил Кхамул. — А теперь угадай-ка с трех раз, с кем сейчас Саурон отдыхает на одном из островов моря Рун, а заодно разрабатывает план долговременного и плодотворного сотрудничества.

— Нет, — выдохнула Эовин.

— Да. Они развяжут такую войну, какая вам и не снилась. В планах занять все основные водные и сухопутные пути и отрезать Гондор и Рохан друг от друга, а Итилиэн сделать чем-то вроде перевалочного пункта. Представляешь, сколько будет жертв среди гражданских? Саурон настроен крайне воинственно и не намерен брать пленных или кого-нибудь щадить. Впрочем, ты же должна знать, что было во время последней войны, когда погибли твои родители.

Эовин нервно забарабанила пальцами по рулю.

— Надо предупредить дядю и Арагорна с Фарамиром. Надо срочно что-то сделать, расставить патрули, оповестить все департаменты…

— Ты в курсе, какова численность армии Изенгарда? Саруман купил всех наемников, до которых смог добраться, и перебросил их в башню прямо у вас под носом. И ни у кого не возникло вопросов. Доблестная полиция вместе с такой же доблестной разведкой.

— Никто не мог предположить, что он стакнется с Сауроном. Но… Какие у нас доказательства? Даже если то, о чем ты говоришь, правда, мне ни за что не поверят на слово. Я… — она запнулась и дрогнувшим голосом договорила: — Во время последней крупной стычки я не смогла выстрелить в одного из ваших. Испугалась, что это Армин. Потом уже до меня дошло, что он бы дал мне знать, кто он, и что ростом тот был вроде бы ниже, но тогда я просто зависла. А Теоден забрал у меня значок.

— Этого я не знал, — ответил Кхамул. — Он всем сказал, что ты перешла под командование Фарамира из-за каких-то там договоренностей, вот мы и решили, что ты… Ну, в общем, сбросила нашего командира со счетов.

— И он тоже так думает? — ужаснулась Эовин.

— Не знаю. Он со мной об этом не разговаривает, даже когда употребит.

— Но с чего Саурон решил отправить меня к нему? Он никак не выходил со мной на связь все это время, и я даже не знала, жив он или нет.

Кхамул усмехнулся.

— Сколько обиды. Он вообще-то пытался тебе звонить, пока еще мог, но номер был недоступен. Видимо, с телефоном что-то случилось, да, Эовин?

— Пока еще мог — что ты имеешь в виду? — спросила она с нажимом, проигнорировав очевидный упрек. Кхамул отвернулся, прикусив нижнюю губу, и замолчал снова. Эовин нетерпеливо окликнула его несколько раз, но он не обращал на нее ни малейшего внимания, погруженный в свои мысли. Когда она уже готова была встряхнуть его за плечи, как заевший приемник, он снова заговорил, торопливо и зло.

— Армин, как ты его зовешь, был моим командиром еще в мордорской армии. Мы там и познакомились — я завербовался, чтобы уехать из Харада, потому что у меня были крупные проблемы. Мы сперва не выносили друг друга, а потом попали однажды в засаду, и из всего отряда выжили он, я и еще пара парней, которые тоже сейчас с нами. Мы вылезли только благодаря ему, потому что он был единственным из нас, кто не навалил в штаны, когда засвистели пули. Неделю прятались по горам, сваливая от гондорцев, жрали летучих мышей и сухую траву, но в итоге доползли до своих. Армин вырос в горах, он там как рыба в воде. Ну, а потом мы вместе демобилизовались и начали делать дела. Папаша Армина был конченым ушлепком, требовал, чтоб тот нашел деньги и связи, чтобы пошел на службу, к кому надо, и восстановил имущество семьи, которое растаяло из-за дурости и из-за бесконечных мелких стычек с соседями. Ты же знаешь, что стало с Ангмаром, верно? Только это было сто лет назад, и все давно про это забыли, а тут ему, видите ли, взбрело в голову заявить о своих правах. В Гондоре старого мудака объявили в розыск, потом поймали и закрыли до конца его дней, потому что он ни балрога не умел и даже не старался научиться. В общем, Армину пришлось срочно искать деньги, чтобы выкупить свою мать, которую хотели засадить следом за папашей, и тут объявился Саурон, который заново собирал сторонников после того, как в очередной раз выбрался из подполья. Мы с Армином уже тогда понимали, что к чему, и даже делали что-то свое, но у Саурона было выгодное предложение. Мы несколько лет болтались на побережье, Саурон начал игорный бизнес, и все вроде бы шло хорошо, но тут ему взбрело в голову, что надо обязательно вернуться сюда, наладить дела здесь, а заодно и поквитаться с обидчиками. Я не хотел, но Армин был в восторге от Саурона и сказал, что согласен идти с ним хоть на край света, а у меня выбора не было. В Хараде я был в розыске, в Гондоре тоже, так что… В общем, мы закрепились в горах и наладили поставки, и снова все бы было хорошо, если б не Саурон со своей жаждой мести и завоеваний. Мы оба — и я, и Армин, — понимаем, что Саруману ни хрена нельзя доверять, и он может или переметнуться, или обратиться против всех, но Саурон ничего не хочет слышать. Мы все поляжем в случае неудачи, и гражданских поубиваем столько, что трупами можно будет дороги мостить, а ради чего? Даже если им удастся захватить власть, еще есть Имладрис, еще есть Лориен, а воевать на пять фронтов сразу это как-то неразумно, согласна? У многих из наших семьи в Гондоре, и никому не хочется пристрелить брата или папашу, и потом… Я давно хочу завязать и снова обосноваться где-нибудь на островах, открыть пару-тройку казино и зажить себе спокойно.

— А Саурон не даст тебе выйти из дела, разумеется, — продолжила мысль Эовин.

— Конечно, нет, — кивнул Кхамул. — Да, мы все тут повязаны, и у нас руки по локоть в крови и всяких прочих непотребствах, но я вовсе не хочу сдохнуть где-нибудь у вас в Рохане, пытаясь отвоевать очередную ферму у Теодена. У меня в Гондоре жена, у нее двое сыновей — один уже служит, второй заканчивает академию. Мне не хочется, чтобы кто-то из них пострадал, сама понимаешь.

— Допустим. Но при чем тут все-таки я? И что Армин думает о твоих планах? Ты же сознательно идешь на предательство, говоря все это мне, если, конечно, это не очередная уловка.

— У тебя будут неопровержимые доказательства. Передашь их Теодену и Арагорну с Фарамиром, надеюсь, у них хватит мозгов воспользоваться информацией. По поводу предательства — ну, это громкие слова в духе Армина и того же Саурона, а я себя предателем не считаю. Я на войну сразу со всем Средиземьем не подписывался, когда шел на службу. Армин — он совсем другой, конечно, прямой, как пистолетный ствол, и в интригах не разбирается, а Саурон вертит им, как хочет. Ему игры нужны, развлечения, вот он и двигает нас, как шахматные фигурки. Тебя пока приказали не трогать, и твою семью тоже, поэтому вы еще живы. И еще… Перед тем, как погибли твои родители, Саурон вдруг заинтересовался сыновьями Армина. Потребовал, чтоб тот переправил и пацанов, и жену в горы. Армин, естественно, отказался, и Саурон заимел на него зуб, хотя сделал вид, что понял и простил. Когда Армин отослал семью в Гондор, то сознался, что у него была сделка с Теоденом. Я думал, Саурон тут же прострелит ему голову, но тот только покивал и сказал, ну и хорошо, пусть у парней будет детство и все такое, а там посмотрим. И в итоге тайком от Армина был отдан приказ убрать сестру Теодена. Саурон надеялся, что тот взбесится и избавится от семьи Армина, и у них начнется личная война, но не получилось. Вместо этого Армина замучила совесть, и он стал следить за тобой, а потом я не знаю, как уж у вас там вышло, да и не суть важно. Куда важнее то, что сейчас Саурон хочет вернуть Армина в строй, потому что без него у нас сильно выросли потери. Саурону пришлось сделать вид, что он согласен на ваши отношения и простил ту перестрелку. Понимаешь? Если все пойдет по его, Армин увидит тебя, оклемается и снова станет послушным, как овечка, а значит, те из нас, кто были недовольны тем, как Саурон с ним обошелся, тоже останутся на нужной стороне.

— А когда все утихнет, Саурон меня прикончит, так? — горько усмехнулась Эовин. Кхамул кивнул.

— Именно. Как только дело будет сделано, и Армин перестанет быть так нужен, ты погибнешь в какой-нибудь случайной заварухе, а дальше как фантазия Саурона ему подскажет.

— А ты, значит, хочешь воспользоваться нашими предполагаемыми отношениями, чтобы настроить Армина против Саурона и поднять бунт, так?

Кхамул снова ответил кивком.

— От Саурона пора избавляться, Эовин, пока он не избавился от всех нас и от половины населения Рохана, Гондора и твоего любимого Итилиэна. Но этого мало. Мы должны разобраться еще и с Саруманом. За мной никто не пойдет, да я этого и не хочу, а вот Армин, как второй человек в нашей организации, имеет все необходимые качества. Любят его, короче. Но ты должна мне помочь его вытащить. Я расскажу тебе все до конца, не смотри на меня так. Это как раз та часть истории, которую нужно оставить в секрете, по крайней мере, пока он сам не решит с тобой поделиться. Ты слышала про холмы Рудаура?

— Да, конечно, — ответила Эовин, снова ощутив укол тревоги. — Там же древние могильники, так?

— Именно. В этих могильниках мы оставляем незапланированные трупы, чтобы не добавлять вам работы. Нам с Холлдором, который тоже наш старый приятель и который сейчас сидит у вас под замком, приказали связать Армина, затолкать в один из саркофагов и оставить там, что мы и сделали.

— Что? — почти вскрикнула Эовин. По ее вспотевшей спине пробежала ледяная дрожь.

— Что слышала. Да, я это сделал. Мы заткнули ему рот, обмотали его парой простыней, скрутили и засунули в проклятый каменный ящик, прямо поверх костей, которые там догнивали. Крышку Саурон разрешил не закрывать, зато гробницу замуровали. Все думали, что это конец, но Саурон выждал время и отдал приказ ехать и доставать его обратно. Достать мы его достали, и физически он почти не пострадал, а вот его психическое состояние с тех пор внушает мне немалые опасения.

— Это что значит? — снова не выдержала Эовин. — Можешь ты говорить понятным языком?

— А что тут непонятного? У него развилось ПТСР, и клиника никак не купировалась, так что его стало опасно держать на базе. Он чуть что хватался за пистолет или за то, что под руку попалось. Это было и после того случая в армии, о котором я тебе говорил, но тогда прошло быстро и вроде бы без следа, а тут я уже все перепробовал, но эффект был нулевой. Саурон приказал перевезти его на одну из наших точек в лесу, и он вроде бы успокоился, но дальше стало только хуже, потому что он взялся за наркотики. Он понимает, что рано или поздно Саурон решит от него избавиться, и ничего не хочет больше делать. Я могу достать лекарства, я знаю, как их использовать, но мне нужно, чтобы у него появилась цель.

— И ты рассчитываешь, что, увидев меня, он вдруг снова станет нормальным и начнет делать то, что ты от него ждешь, чтобы спихнуть Саурона с трона. Самому не кажется, что это звучит как-то… По-дебильному? Что, если он не обрадуется мне, или вообще пристрелит меня сразу же, как увидит?

— Не кажется, — отрезал Кхамул. — Я знаю, как это звучит. Но это не только моя прихоть, а еще и приказ Саурона. Другие варианты мне нравятся куда меньше. Это в твоих интересах — если Саурон поймет, что использовать тебя не получится, кто знает, сколько ты протянешь. И потом, Армин уже сделал из-за тебя столько глупостей, что я начинаю верить в чудодейственную силу любви. Оружия при нем нет, не переживай. Я лично все конфисковал. А теперь, если ты закончила с вопросами, давай, наконец, поедем. Уже почти стемнело, а дорога долгая.

Эовин посидела неподвижно несколько минут и, сбросив охватившее ее оцепенение усталости, снова завела машину.

Дорога петляла среди лесистых холмов вдоль устья небольшой, но быстрой реки. Черная вода маслянисто поблескивала в лучах заходящего солнца, глодая нависавшие с берегов сугробы. Эовин недовольно щурилась — глаза у нее болели от снежной белизны, от назойливых отблесков, а больше всего от бесконечного недосыпания, но ни с тем, ни с другим, ни с третьим она ничего не могла поделать. Солнцезащитные очки остались лежать в верхнем ящике прикроватной тумбочки вместе с разнокалиберными, но одинаково бесполезными снотворными, а снег… Балроги бы побрали этот снег, а лучше всего сам Глаурунг, не к ночи будь помянут. Фарамир, которого наступавшая весна сделала неумеренно оптимистичным и шумно жизнерадостностным, постоянно болтал о том, что скоро дороги размоет, отовсюду потекут ручьи, а следом за ними оползни, но это все ерунда по сравнению с чистой голубизной апрельского итилиэнского неба.

Эовин оптимизма не разделяла — чем сильнее оседали заносы на больничном дворе, тем тоскливее ей становилось, хотя она думала, что на свете нет ничего омерзительнее затяжных холодов. Фарамир старался развлечь ее, как мог, и она делала вид, что ему это удается, если у нее оставались силы на притворство. Никаких вестей — ничего, пустота, голяк, вакуум, медленно, но верно съедающий ее нервы. Фарамир, каждый день получавший новые донесения из Рохана и Гондора, неизменно качал головой в ответ на молчаливые вопросы, и Эовин иногда начинало казаться, что она все выдумала. Не было у нее никакого романа, никто не донимал ее бесконечными ночными переписками, не целовал ее в макушку, прощаясь, и не смотрел на нее так, как будто один локон ее волос стоил дороже всего гондорского золотого запаса. Воспоминания терялись, будто высосанные из ее головы надоедливым ветром, картины, которые она изо всех сил старалась запомнить, сыпались цветными обрезками и сворачивались серыми каплями, и только слова она помнила четко — пока еще помнила.

Эовин издалека заметила человека, отчаянно голосовавшего на обочине. Яркая куртка, фонарик в руке и, кажется, рюкзак, поставленный у ног — не иначе, очередной гондорский турист, не умеющий пользоваться компасом, решил отправиться на покорение итилиэнских скал в гордом одиночестве. Эовин тяжело вздохнула и, скосив глаза, взглянула на дисплей мобильника. Сеть здесь не ловит — дурачок не сможет вызвать помощь, до ближайшего хутора километров десять, а ночи еще очень и очень холодные. Брать попутчика отчаянно, до холодных мурашек по спине не хотелось, и Эовин даже удивилась собственной реакции на обыкновенную, в общем-то, ситуацию: за долгие месяцы их с Фарамиром постоянных поездок по округе они спасли десятка три таких вот любителей звездных небес, чистого воздуха и приключений на свою задницу. Человек выбежал на дорогу и замахал обеими руками — красная шапка со смешным помпоном сползла набок, обнажив взлохмаченные черные волосы. «Вастак, что ли? Откуда его сюда принесло?» — подумала Эовин, обреченно вздохнула и все-таки остановилась, проехав мимо туриста-неудачника пару метров. Он сейчас же схватил свой рюкзак и побежал к машине, оскальзываясь на подмерзшей дороге.

— Заплутали? — спросила Эовин, когда турист открыл дверь. Тот виновато улыбнулся — белые зубы странно выделялись на фоне смуглой кожи — и сверкнул шальными черными глазами.

— Вы даже не представляете, насколько. Должен был выйти со стороны подъемника, но сошел с треклятой тропинки и даже не представляю, где именно. Подбросьте до города, прошу всеми богами, и я навеки ваш должник.

Эовин неопределенно хмыкнула и убрала с соседнего сидения пакет с запчастями для в очередной раз сломавшегося компьютера, за которыми ей пришлось ехать на самую границу с Гондором вместо Фарамира — он застрял где-то на дальнем выезде, а запчасти ему были нужны именно сегодня, а еще лучше вчера до обеда. Турист радостно запрыгнул на сидение, пристроив свой рюкзак у ног.

— Вы не представляете, как вы меня выручили. Я почти час тут проторчал, и еще сколько времени прошатался по скалам.

— Так вы, значит, любите пешие прогулки? — поинтересовалась Эовин, убавив громкость радиоприемника. Ей не хотелось вести светские беседы, но турист явно был настроен на болтовню, и к тому же она против воли чувствовала к нему нечто вроде интереса. В конце концов, это ее первый лично спасенный бедолага — почему бы и нет.

— О, нет-нет-нет, — возразил турист со смехом, отмахнувшись рукой, на которой красовалось несколько золотых колец. — Это мой первый и последний раз. Я вообще-то врач, приезжал в Гондор на очередную конференцию по поводу современных методов и принципов терапии зависимостей. Я много лет веду изыскания в этой области, так что был рад получить приглашение от госпожи Арвен. Наши подходы разнятся по многим пунктам, конечно, но авторитет ее команды в нашей области непререкаем, хоть я и не всегда согласен с их мнением. Например, вы слышали о новомодных новшествах в сфере психотерапевтической коррекции? — спросил он и тут же со смехом оборвал сам себя. — Конечно, нет. Простите меня, я иногда бываю слишком…

— Любопытная тема, — поспешила ответить Эовин. Ей не хотелось огорчать милого чудака-ученого отсутствием энтузиазма, тем более что благородная профессия и знакомство с Арвен сразу же заставили ее почувствовать нечто вроде если не доверия, то расположения к новому знакомцу. — Так значит, ваша поездка в Гондор оказалась плодотворной?

— О, я даже не могу передать, насколько, — снова оживился тот. — Я раздобыл, например, один из разработанных центром госпожи Арвен препаратов для купирования сомато-вегетативных расстройств и алгического синдрома при… Простите, в общем, это новейший и очень эффективный препарат, который должен помочь одному моему трудному пациенту и по совместительству другу.

— Вы очень преданы своему делу, верно? — сказала Эовин, ощутив острый и болезненный укол зависти, к которому примешалось привычное уже чувство вины. Не случись с ней всего этого, она пила бы сейчас с ребятами кофе в участке, заедая его неизменным яблочным пирогом, убеждала бы встревоженного Теодена, что ничуть не устала, и…

— Да, и иногда меня заносит, — усмехнулся доктор и тут же посерьезнел. — Вы знаете, я много лет жил в Умбаре, а там эта проблема стоит очень остро. Нужно отдать должное Арагорну, Фарамиру и, конечно, Теодену — их усилия по предотвращению поставок наркотиков достойны всякого уважения.

Боль в груди Эовин вспыхнула с новой силой и разлилась по легким, не давая как следует вдохнуть.

— Так вы южанин?

— Харадрим, верно. Захотелось, понимаете, экзотики, — сказал он с очередным экспрессивным жестом.

Эовин невольно усмехнулась — слишком он отличался от привычных ей сдержанных роханцев и итилиэнцев.

— Да уж, экзотики тут хоть отбавляй. Я из Рохана, и пусть мы соседи, мне все равно было нелегко привыкнуть к итилиэнской погоде. Представляете, я с самого переезда ни разу не смогла нормально выспаться — этот постоянный ветер меня просто убивает.

— О, прошу меня простить, но последствия инсомнии, можно сказать, налицо. То есть не поймите меня неправильно, вы прекрасно выглядите, как и подобает юной госпоже, но… — зачастил он, глядя на Эовин с таким неподдельным испугом, что та, не сдержавшись, расхохоталась в голос.

— Да ладно вам, доктор. Я прекрасно понимаю, о чем вы. Не пугайтесь так, я вас не высажу на обочину за честность. Может, пропишете и мне какой-нибудь новейший препарат?

— Для этого мне нужно узнать о вашей проблеме поподробнее и, еще лучше, сделать некоторые анализы, но… Кстати, мы ведь так и не познакомились, — спохватился он.

— В самом деле. Я Эовин, доктор, — сказала она с улыбкой.

— Приятно познакомиться, Эовин, — ответил он. — Я Кхамул.

Эовин задохнулась вежливым «взаимно» и оторопело уставилась на мгновенно посерьезневшего собеседника. Тот жестом указал на дорогу, сунул руку в карман куртки, вынул беретту и ткнул Эовин в бок. Она вцепилась в руль вспотевшими руками и сбавила скорость. Собственное дыхание казалось ей оглушительно громким в наполнившей салон тишине.

— Давай здесь свернем направо, потом пятьсот метров до следующего поворота и налево. Осторожнее, дорога подмерзла, — сказал он уже совершенно другим, холодно-спокойным голосом, уверенно-угрожающие интонации которого Эовин были слишком хорошо знакомы.

— Что будет, если я этого не сделаю? — пробормотала она, прочистив пересохшее горло.

— Будет очень больно и обидно, — ответил Кхамул. — Тебе, судя по тому, что я наблюдаю, не нужно объяснять, кто я такой?

— Зачем я вам? — спросила Эовин еще тише. Она лихорадочно перебирала имевшиеся у нее варианты, но, как назло, не могла выбрать ни одного подходящего. Мысли о том, что нужно добраться до телефона и подать сигнал Фарамиру, путались с сухими формулировками из досье. Правая рука Ангмарца, отвечает за работу с информацией, военный врач, специалист по пыткам…

— Сворачивай, куда сказал. Все вопросы потом, — отрезал Кхамул. — Одно могу сказать точно: с моей стороны тебе ничего не угрожает, если, конечно, не будешь создавать мне проблем. В противном случае я не могу тебе ничего гарантировать. Давай, вот поворот.

Эовин вдавила в пол педаль тормоза, и машина, дернувшись, встала. Кхамул уставился на нее, глядя прямо в глаза. Она смотрела в его лицо, казавшееся ей еще недавно таким открытым и симпатичным, и не могла поверить, что купилась на простейшую уловку. Она ведь поверила ему — каждому его слову, каждой тени эмоций, отражавшихся в его глазах. Теперь маска рассыпалась, и те же черты виделись ей совсем другими — каменное изваяние на старой могиле. Что-то ведь сразу было не так, она знала, она ведь не хотела останавливаться, не хотела начинать разговор, но…

Ты же сама знаешь, что они обаятельны. Что знают, на какие кнопки давить, что просчитывают слабости на раз-два…

Эовин заплакала, сперва тихо, потом все громче и громче, и отчаянно заколотила кулаками по рулю.

— У тебя пять минут, чтобы успокоиться. Потом я поведу сам, а ты поедешь в багажнике. Разумеется, в связанном виде, — предупредил Кхамул, поднял рюкзак и продемонстрировал Эовин содержимое. Оглядев несколько мотков веревки и упаковку кабельной стяжки, она смолкла, давясь рыданиями. Слезы градом катились по ее лицу вместе с лившимся со лба и висков потом, и растрепавшиеся волосы липли к коже.

— Давай так, — продолжал Кхамул, убедившись, что она вняла его предупреждению. — Ни тебе, ни мне лишние проблемы не нужны, верно? Сейчас ты отдышишься — вдох поглубже, выдох подлиннее, на четыре счета. Давай, раз, два, три… Смотри на меня, там ничего интересного нет. Сама же понимаешь, убежать тебе не удастся, справиться со мной — тоже. Почему, кстати, ты не носишь с собой пистолет? Табельное ты сдала, но твой-то должен был остаться у тебя.

— Откуда тебе знать, что его у меня нет? — с усилием выговорила Эовин. Кхамул сощурил глаза и обвел ее лицо странно заинтересованным взглядом.

— Оттуда, что ты бы сразу за него схватилась, будь он у тебя. Хранишь его дома, верно? Я не стал наведываться к тебе в гости, счел, что это будет невежливо по отношению к моему другу.

Эовин замерла, уставившись на Кхамула. Каждый ее нерв, каждый сантиметр кожи вспыхнули электрическим жаром.

— Да, да, — сказал он с довольной усмешкой, сбавив голос почти до шепота, и убрал влажную прядь с ее лба. — Знаешь, это странно. Я такого не ожидал.

— О чем ты? — дернувшись от прикосновения, спросила Эовин.

— Ты обрадовалась.

— Что?

— Что слышала. Ты обрадовалась, когда я назвался. И сейчас тоже. Паники это не отменяет, конечно, но… Такое сочетание эмоций выглядит довольно интересным.

Эовин уставилась на него, как на умалишенного, а потом осознание больно ударило ее в грудь, толкнувшись под ребра пистолетным дулом. Она откинулась на спинку сиденья, задышала глубоко и часто, глядя на темнеющий лес за запотевшим окном. Кхамул убрал пистолет в карман, а следом туда же отправился мобильник Эовин.

— Знаешь, я ведь правда уже решил, что у тебя намечается что-то серьезное с Фарамиром, — сказал он вдруг. Эовин удивленно воззрилась на него, проглотив вопрос о том, какое ему дело до ее личной жизни, вместе с парой ругательств.

— Что ты на меня так смотришь? Совместные вечера, походы в кафе, поездки, попойки…

— Так вы не прекращали за мной следить?

— Нет, разумеется.

— Я… — Эовин запнулась, набираясь смелости, и продолжала: — Объясни мне, для чего я вам понадобилась. Не то чтобы я питала иллюзии на свой или на ваш счет, но я ведь ничего не знаю, работаю в больнице, и с дядей мы в ссоре, так что я вряд ли могу быть вам полезна.

— Никто пока не говорит о пользе или вреде, Эовин, — уклончиво сказал Кхамул.

— Тогда зачем?

— Для безоружной заложницы ты задаешь слишком много вопросов.

— Но я все еще здесь, а не в багажнике, верно? — осторожно вставила Эовин. Ответом ей была короткая усмешка. Пару минут они просидели в молчании, потом Кхамул заговорил снова:

— Ладно, хорошо. Я хотел отложить этот разговор на обратную дорогу, потому что он целесообразен только в том случае, если эта самая обратная дорога случится, но мне не хочется пугать тебя без лишней необходимости. Я, признаюсь, не ожидал, что ты окажешься такой… — он прикусил губу, подбирая слово, — такой нервной, в общем. Надеюсь, ты понимаешь, что наш разговор будет строго конфиденциален, и ты должна будешь молчать обо всем, кроме того, что я разрешу тебе рассказать твоим друзьям.

— Допустим, — кивнула Эовин. — Я готова тебя выслушать. Ты сказал, что обратная дорога может и не случиться. Это значит, меня могут убить или оставить в заложницах, так?

— Это значит, что мне неизвестно, как поведет себя наш общий друг и мой командир, и оба названных тобой варианта возможны. В числе прочих, конечно, но, тем не менее, я должен тебя предупредить.

Эовин сухо сглотнула и продолжала, тщетно пытаясь справиться с накатившей дрожью:

— Ты говоришь о Сауроне?

— Я говорю об Армине. Ты же так его называешь?

Эовин прижала пальцы к вискам — полоса елей слева от машины опрокинулась навзничь и поменялась местами с дорогой, а тишина рассыпалась тысячей шорохов и свистов.

— Проклятый ветер, — пробормотала Эовин сквозь пульсирующую в голове боль. — У меня от него мигрень или что-то вроде того.

— Никакого ветра нет, Эовин, — донесся до нее спокойный и холодный голос Кхамула. — Взгляни на деревья — все тихо. Открой глаза и посмотри.

Она протестующе замотала головой.

— Меня сейчас вывернет.

— Тебе кажется. Это просто нервы. Кстати, а как ты питаешься? Судя по тому, что я наблюдаю, у тебя дефицит массы, и немалый. В твоем состоянии это…

Эовин досадливо скривилась, борясь с дурнотой.

— Мы не обо мне говорим.

— Ладно. Хорошо. Я здесь по заданию Саурона, разумеется, но не в его интересах. У Армина крупные неприятности, и, так как я исчерпал все остальные способы, пришлось привлечь к делу тебя. Учти, ситуация, как бы это сказать… Хреновая, в общем.

— Что с ним? Он ранен?

— Нет. Точнее, не совсем.

— Может, хватит уже говорить загадками? — разозлилась Эовин. Кхамул покачал головой.

— Если перестанешь меня перебивать, дело пойдет быстрее. Он жив и оклемался от физических последствий того, что с ним сотворил Саурон, но его психическое состояние продолжает внушать серьезные опасения. И еще… Ну, в общем, ты сама увидишь.

— Что я должна увидеть? Ты говорил о лекарстве для больного друга, — насторожилась Эовин. — Речь ведь о нем, да? Что с ним такое? Наркотики?

— Да. Именно. Мы несколько раз принимали меры, так сказать, но все повторяется снова и снова, и Саурон начал терять терпение, но, судя по всему, не готов пока вывести Армина из игры. Вот мне и приказали притащить тебя. Как последнее средство.

— Последнее средство? Что Саурон с ним сделал?

— Наказал, что же еще.

— Его ведь там не было. Он был со мной.

— Вот именно. Он был с тобой, а его подчиненные в это время попались на глаза вашим тупорылым патрульным, и теперь у нас проблемы, которые нам совсем не нужны. У Саурона крупные планы, и наметился союзник, с помощью которого он надеется раз и навсегда разделаться и с Теоденом, и с Арагорном, и с твоим приятелем Фарамиром.

Эовин снова уставилась на него широко раскрытыми глазами, забыв, как дышать.

— Сейчас я тебе кое-что включу, — продолжал Кхамул. — Прослушай запись, чтобы потом ко мне не было лишних вопросов. Ты ведь поверишь брату больше, чем мне, верно?

— Брату? — изумленно переспросила Эовин. Кхамул кивнул, извлек второй мобильник и щелкнул парой кнопок. Включилась запись. Эовин узнала голос Эомера.

Ты так и не отвечаешь ни мне, ни Теодену, но… Слушай, Эовин, сколько можно? Я все понимаю, мы понимаем, и я жалею, что наговорил тебе…

Кхамул нажал на перемотку, и запись пошла снова.

Дядя вернулся вчера из Изенгарда, довольный как не знаю кто, и с целым багажником новых пистолетов. Представляешь? С Саруманом мы точно его сделаем, мы всех их выловим и пересажаем наконец, и мама с папой будут…

— Саруман? — воскликнула Эовин. — Саруман Белый?

— Именно, — мрачно подтвердил Кхамул. — А теперь угадай-ка с трех раз, с кем сейчас Саурон отдыхает на одном из островов моря Рун, а заодно разрабатывает план долговременного и плодотворного сотрудничества.

— Нет, — выдохнула Эовин.

— Да. Они развяжут такую войну, какая вам и не снилась. В планах занять все основные водные и сухопутные пути и отрезать Гондор и Рохан друг от друга, а Итилиэн сделать чем-то вроде перевалочного пункта. Представляешь, сколько будет жертв среди гражданских? Саурон настроен крайне воинственно и не намерен брать пленных или кого-нибудь щадить. Впрочем, ты же должна знать, что было во время последней войны, когда погибли твои родители.

Эовин нервно забарабанила пальцами по рулю.

— Надо предупредить дядю и Арагорна с Фарамиром. Надо срочно что-то сделать, расставить патрули, оповестить все департаменты…

— Ты в курсе, какова численность армии Изенгарда? Саруман купил всех наемников, до которых смог добраться, и перебросил их в башню прямо у вас под носом. И ни у кого не возникло вопросов. Доблестная полиция вместе с такой же доблестной разведкой.

— Никто не мог предположить, что он стакнется с Сауроном. Но… Какие у нас доказательства? Даже если то, о чем ты говоришь, правда, мне ни за что не поверят на слово. Я… — она запнулась и дрогнувшим голосом договорила: — Во время последней крупной стычки я не смогла выстрелить в одного из ваших. Испугалась, что это Армин. Потом уже до меня дошло, что он бы дал мне знать, кто он, и что ростом тот был вроде бы ниже, но тогда я просто зависла. А Теоден забрал у меня значок.

— Этого я не знал, — ответил Кхамул. — Он всем сказал, что ты перешла под командование Фарамира из-за каких-то там договоренностей, вот мы и решили, что ты… Ну, в общем, сбросила нашего командира со счетов.

— И он тоже так думает? — ужаснулась Эовин.

— Не знаю. Он со мной об этом не разговаривает, даже когда употребит.

— Но с чего Саурон решил отправить меня к нему? Он никак не выходил со мной на связь все это время, и я даже не знала, жив он или нет.

Кхамул усмехнулся.

— Сколько обиды. Он вообще-то пытался тебе звонить, пока еще мог, но номер был недоступен. Видимо, с телефоном что-то случилось, да, Эовин?

— Пока еще мог — что ты имеешь в виду? — спросила она с нажимом, проигнорировав очевидный упрек. Кхамул отвернулся, прикусив нижнюю губу, и замолчал снова. Эовин нетерпеливо окликнула его несколько раз, но он не обращал на нее ни малейшего внимания, погруженный в свои мысли. Когда она уже готова была встряхнуть его за плечи, как заевший приемник, он снова заговорил, торопливо и зло.

— Армин, как ты его зовешь, был моим командиром еще в мордорской армии. Мы там и познакомились — я завербовался, чтобы уехать из Харада, потому что у меня были крупные проблемы. Мы сперва не выносили друг друга, а потом попали однажды в засаду, и из всего отряда выжили он, я и еще пара парней, которые тоже сейчас с нами. Мы вылезли только благодаря ему, потому что он был единственным из нас, кто не навалил в штаны, когда засвистели пули. Неделю прятались по горам, сваливая от гондорцев, жрали летучих мышей и сухую траву, но в итоге доползли до своих. Армин вырос в горах, он там как рыба в воде. Ну, а потом мы вместе демобилизовались и начали делать дела. Папаша Армина был конченым ушлепком, требовал, чтоб тот нашел деньги и связи, чтобы пошел на службу, к кому надо, и восстановил имущество семьи, которое растаяло из-за дурости и из-за бесконечных мелких стычек с соседями. Ты же знаешь, что стало с Ангмаром, верно? Только это было сто лет назад, и все давно про это забыли, а тут ему, видите ли, взбрело в голову заявить о своих правах. В Гондоре старого мудака объявили в розыск, потом поймали и закрыли до конца его дней, потому что он ни балрога не умел и даже не старался научиться. В общем, Армину пришлось срочно искать деньги, чтобы выкупить свою мать, которую хотели засадить следом за папашей, и тут объявился Саурон, который заново собирал сторонников после того, как в очередной раз выбрался из подполья. Мы с Армином уже тогда понимали, что к чему, и даже делали что-то свое, но у Саурона было выгодное предложение. Мы несколько лет болтались на побережье, Саурон начал игорный бизнес, и все вроде бы шло хорошо, но тут ему взбрело в голову, что надо обязательно вернуться сюда, наладить дела здесь, а заодно и поквитаться с обидчиками. Я не хотел, но Армин был в восторге от Саурона и сказал, что согласен идти с ним хоть на край света, а у меня выбора не было. В Хараде я был в розыске, в Гондоре тоже, так что… В общем, мы закрепились в горах и наладили поставки, и снова все бы было хорошо, если б не Саурон со своей жаждой мести и завоеваний. Мы оба — и я, и Армин, — понимаем, что Саруману ни хрена нельзя доверять, и он может или переметнуться, или обратиться против всех, но Саурон ничего не хочет слышать. Мы все поляжем в случае неудачи, и гражданских поубиваем столько, что трупами можно будет дороги мостить, а ради чего? Даже если им удастся захватить власть, еще есть Имладрис, еще есть Лориен, а воевать на пять фронтов сразу это как-то неразумно, согласна? У многих из наших семьи в Гондоре, и никому не хочется пристрелить брата или папашу, и потом… Я давно хочу завязать и снова обосноваться где-нибудь на островах, открыть пару-тройку казино и зажить себе спокойно.

— А Саурон не даст тебе выйти из дела, разумеется, — продолжила мысль Эовин.

— Конечно, нет, — кивнул Кхамул. — Да, мы все тут повязаны, и у нас руки по локоть в крови и всяких прочих непотребствах, но я вовсе не хочу сдохнуть где-нибудь у вас в Рохане, пытаясь отвоевать очередную ферму у Теодена. У меня в Гондоре жена, у нее двое сыновей — один уже служит, второй заканчивает академию. Мне не хочется, чтобы кто-то из них пострадал, сама понимаешь.

— Допустим. Но при чем тут все-таки я? И что Армин думает о твоих планах? Ты же сознательно идешь на предательство, говоря все это мне, если, конечно, это не очередная уловка.

— У тебя будут неопровержимые доказательства. Передашь их Теодену и Арагорну с Фарамиром, надеюсь, у них хватит мозгов воспользоваться информацией. По поводу предательства — ну, это громкие слова в духе Армина и того же Саурона, а я себя предателем не считаю. Я на войну сразу со всем Средиземьем не подписывался, когда шел на службу. Армин — он совсем другой, конечно, прямой, как пистолетный ствол, и в интригах не разбирается, а Саурон вертит им, как хочет. Ему игры нужны, развлечения, вот он и двигает нас, как шахматные фигурки. Тебя пока приказали не трогать, и твою семью тоже, поэтому вы еще живы. И еще… Перед тем, как погибли твои родители, Саурон вдруг заинтересовался сыновьями Армина. Потребовал, чтоб тот переправил и пацанов, и жену в горы. Армин, естественно, отказался, и Саурон заимел на него зуб, хотя сделал вид, что понял и простил. Когда Армин отослал семью в Гондор, то сознался, что у него была сделка с Теоденом. Я думал, Саурон тут же прострелит ему голову, но тот только покивал и сказал, ну и хорошо, пусть у парней будет детство и все такое, а там посмотрим. И в итоге тайком от Армина был отдан приказ убрать сестру Теодена. Саурон надеялся, что тот взбесится и избавится от семьи Армина, и у них начнется личная война, но не получилось. Вместо этого Армина замучила совесть, и он стал следить за тобой, а потом я не знаю, как уж у вас там вышло, да и не суть важно. Куда важнее то, что сейчас Саурон хочет вернуть Армина в строй, потому что без него у нас сильно выросли потери. Саурону пришлось сделать вид, что он согласен на ваши отношения и простил ту перестрелку. Понимаешь? Если все пойдет по его, Армин увидит тебя, оклемается и снова станет послушным, как овечка, а значит, те из нас, кто были недовольны тем, как Саурон с ним обошелся, тоже останутся на нужной стороне.

— А когда все утихнет, Саурон меня прикончит, так? — горько усмехнулась Эовин. Кхамул кивнул.

— Именно. Как только дело будет сделано, и Армин перестанет быть так нужен, ты погибнешь в какой-нибудь случайной заварухе, а дальше как фантазия Саурона ему подскажет.

— А ты, значит, хочешь воспользоваться нашими предполагаемыми отношениями, чтобы настроить Армина против Саурона и поднять бунт, так?

Кхамул снова ответил кивком.

— От Саурона пора избавляться, Эовин, пока он не избавился от всех нас и от половины населения Рохана, Гондора и твоего любимого Итилиэна. Но этого мало. Мы должны разобраться еще и с Саруманом. За мной никто не пойдет, да я этого и не хочу, а вот Армин, как второй человек в нашей организации, имеет все необходимые качества. Любят его, короче. Но ты должна мне помочь его вытащить. Я расскажу тебе все до конца, не смотри на меня так. Это как раз та часть истории, которую нужно оставить в секрете, по крайней мере, пока он сам не решит с тобой поделиться. Ты слышала про холмы Рудаура?

— Да, конечно, — ответила Эовин, снова ощутив укол тревоги. — Там же древние могильники, так?

— Именно. В этих могильниках мы оставляем незапланированные трупы, чтобы не добавлять вам работы. Нам с Холлдором, который тоже наш старый приятель и который сейчас сидит у вас под замком, приказали связать Армина, затолкать в один из саркофагов и оставить там, что мы и сделали.

— Что? — почти вскрикнула Эовин. По ее вспотевшей спине пробежала ледяная дрожь.

— Что слышала. Да, я это сделал. Мы заткнули ему рот, обмотали его парой простыней, скрутили и засунули в проклятый каменный ящик, прямо поверх костей, которые там догнивали. Крышку Саурон разрешил не закрывать, зато гробницу замуровали. Все думали, что это конец, но Саурон выждал время и отдал приказ ехать и доставать его обратно. Достать мы его достали, и физически он почти не пострадал, а вот его психическое состояние с тех пор внушает мне немалые опасения.

— Это что значит? — снова не выдержала Эовин. — Можешь ты говорить понятным языком?

— А что тут непонятного? У него развилось ПТСР, и клиника никак не купировалась, так что его стало опасно держать на базе. Он чуть что хватался за пистолет или за то, что под руку попалось. Это было и после того случая в армии, о котором я тебе говорил, но тогда прошло быстро и вроде бы без следа, а тут я уже все перепробовал, но эффект был нулевой. Саурон приказал перевезти его на одну из наших точек в лесу, и он вроде бы успокоился, но дальше стало только хуже, потому что он взялся за наркотики. Он понимает, что рано или поздно Саурон решит от него избавиться, и ничего не хочет больше делать. Я могу достать лекарства, я знаю, как их использовать, но мне нужно, чтобы у него появилась цель.

— И ты рассчитываешь, что, увидев меня, он вдруг снова станет нормальным и начнет делать то, что ты от него ждешь, чтобы спихнуть Саурона с трона. Самому не кажется, что это звучит как-то… По-дебильному? Что, если он не обрадуется мне, или вообще пристрелит меня сразу же, как увидит?

— Не кажется, — отрезал Кхамул. — Я знаю, как это звучит. Но это не только моя прихоть, а еще и приказ Саурона. Другие варианты мне нравятся куда меньше. Это в твоих интересах — если Саурон поймет, что использовать тебя не получится, кто знает, сколько ты протянешь. И потом, Армин уже сделал из-за тебя столько глупостей, что я начинаю верить в чудодейственную силу любви. Оружия при нем нет, не переживай. Я лично все конфисковал. А теперь, если ты закончила с вопросами, давай, наконец, поедем. Уже почти стемнело, а дорога долгая.

Эовин посидела неподвижно несколько минут и, сбросив охватившее ее оцепенение усталости, снова завела машину.

Маленькая ванная комната, отделанная диким камнем, раскачивалась перед глазами Эовин. Потолок менялся местами с полом, пересыпанный вспышками света из зеркального дна. У нее наверняка останутся синяки — боль была нешуточная, хотя Призрак вроде бы не прикладывал особых усилий для того, чтобы сделать их встречу для нее еще более… Нерадостной. Возможно, потому, что это было невозможно. В какой-то момент в ее голове промелькнула мысль о том, что надо бы позвать Кхамула, но Эовин знала, что не сделает этого, и позволяла распоряжаться собой с удовольствием добровольной мученицы. Разумеется, надо было полагать, что Призраку не понравится увиденное: ни ее уже давно ставшая нездоровой худоба, ни сеть выцарапанных линий, прикрытая до поры воротником и длинными рукавами. Ничего, пусть смотрит. Пусть смотрит — пусть знает.

— Смотри на себя. Смотри, не отворачивайся. На кого ты похожа?

— На тебя.

Хватка на ее плечах вдруг разжалась — Призрак отпустил ее, отшатнулся и замер, опираясь о стену. По его телу пробежала крупная дрожь. Эовин шагнула к нему, боясь, что он не удержит равновесие или вовсе упадет в обморок. Призрак протестующе выставил руку, но это было выше ее сил — терпеть расстояние между ними теперь, когда их разделяла жалкая пара шагов. Эовин ловко подобралась совсем близко, так, что почувствовала на губах трепет сбившегося дыхания, вдохнула глубже, втягивая его запах, смешавшийся с табачным дымом и химической горечью каких-то лекарств, и, наконец, прижалась к нему всем телом. Она сходила с ума от радости, что он жив, и до глубины души жалела, что нельзя умереть вместе с ним прямо сейчас. Чтобы их так и нашли — сжимающими друг друга в объятьях, и так и положили гнить в промерзшую лесную землю и смотреть пустыми глазницами в небо. Наверное, тогда все трое, наконец, будут довольны — и Теоден, и Эомер, и Саурон. Может, кто-нибудь даже скажет речь. В Эдорасе болтали, что Назгулы вовсе не люди, чудовища в человеческом обличье, черные тени с закрытыми лицами, ходящие со смертью рука об руку, пропитанные ей, как берега южного моря солью, отдавшие ей и тела, и души. Больше всего на свете Эовин сейчас расстраивало, что это не так. Обводя губами выступающие ключицы, чувствуя острые кости под влажной прохладной кожей Призрака, она ощущала жизнь в нем куда острее, чем собственную.

— Ты ведь никогда меня не боялась. Знала, кто я такой, и все равно смотрела на меня так, как будто я треклятый валинорский выходец. Что тебе во мне так нравилось, Эовин?

— Все.

— Тогда почему ты меня предала?

— Я не предавала. Если ты про эту чушь с Фарамиром, то я…

— И про нее тоже. Он ведь хорошая партия, верно? На работе с утра до ночи…

— Я сейчас возьму у Кхамула пистолет и прострелю тебе горло, а если не даст, перегрызу, а потом…

— С утра до ночи, а по выходным и праздникам дома, и, конечно, хочет большой дом, троих детей и собаку, и Теоден будет счастлив, да?

— Я тебя не предавала.

— Значит, ты предала Теодена.

— Предала. Ты же знаешь, за что у меня отобрали значок и выпнули из участка, да?

Он молча кивнул.

— Хочу, чтобы тебя не было, — прошептала Эовин, выдергивая из-под ремня Призрака футболку и прижимая к его спине озябшие ладони. Ей колотило от холода, хотя в доме было натоплено так, что стены исходили смолистым запахом. — Хочу, чтобы вы все умерли и пошли к балрогам, потому что я вас всех ненавижу.

— Руки у тебя как ледышки, — ответил Призрак жалобно, но не сделал и движения, чтобы ее оттолкнуть — обнял крепче, заставляя ее стремительно подкатиться к краю реальности и рухнуть вниз. Эовин зло улыбнулась, а потом снова заплакала.

Капли из плохо закрытого крана ударялись о раковину со странным глухим звуком, будто воздух стал густым, как на чердаке, набитом старыми вещами. Или в пещере. Эовин бездумно следила за тем, как они набухают, увеличиваются, отрываясь от полосы запотевшего металла, и отправляются в короткий полет, чтобы разлететься множеством мелких брызг. Катастрофически глупо тратить время на такое бесполезное занятие, но ни на что иное Эовин больше не была способна — только смотреть и слушать. Вспышка его гнева отняла силы у них обоих. Они сидели прямо на полу, привалившись к стене, и держались за руки, не глядя друг на друга. Впрочем, необходимости в зрительном контакте не было: зеркало напротив отражало их с удручающей беспощадностью. Эовин старательно отводила глаза, чтобы не касаться того, что с ними случилось, даже взглядом, но видела все равно. Призрак шевельнулся, и Эовин прижалась к его боку, поудобнее устраивая голову на его плече. Мягкая ткань черного худи была мокрой от ее слез, которые никак не желали заканчиваться.

— Ты ничего не спрашиваешь.

— Я и так все знаю. Почему ты не уехала в Гондор?

— Почему ты не дал о себе знать?

Он коротко усмехнулся. Эовин подняла руку, обнимая его за шею, и потерлась носом о колючую щетину на впалой щеке.

— Выглядишь как дерьмо.

— В курсе.

— Сколько мы с тобой знакомы?

— Хочешь устроить вечер романтических воспоминаний?

— Нет, серьезно. Сколько?

— Долго. Посчитай сама, если хочешь. Тебе было…

— За все это время я ни разу не видела тебя небритым.

— Да ну?

— И обдолбанным тоже.

— Все когда-то бывает в первый раз, да? И в последний.

Эовин замерла — сердце заколотилось тревожно и больно. Найдя глазами взгляд Призрака, она убедилась, что ей не померещилась тоскливо-жестокая интонация в непривычно глухом и тихом голосе.

— Бросаешь меня, так?

Он прикусил губу и медленно выдохнул.

— Давай без истерик, хорошо? У меня мигрень начинается.

— Плевать мне на твою мигрень.

— Как скажешь. Но тебе все равно придется меня выслушать и понять. Я предупреждал тебя, что мы окажемся по разные стороны, и все это плохо закончится, но ты никогда не слушала. Разумеется, я с себя вины не снимаю, но дело не только во мне. Не понимаю, чем думал Теоден.

Эовин тряхнула головой — виски болезненно запульсировали от нежелания ни слушать его, ни вдумываться в его слова. Сейчас ведь нужно совсем не это. Какие могут быть серьезные разговоры, если оба в дюйме от того, чтобы напрочь свихнуться? Надо встать с гребаного пола, пока они не заработали воспаление почек, забраться вдвоем под горячий душ, подождать, пока Кхамул вколет ему ту дрянь, которая ждала своего часа на кухонном столе, превращенном в медицинский, и уснуть на узкой кровати под одним одеялом. И плевать на все остальное, но…

— При чем здесь Теоден?

— При том, что у него нет мозгов. Нет, не спорь. Ты же сама понимаешь, что я прав. Он должен был давно отослать вас обоих, спрятать под чужими именами, и я предупреждал его еще тогда, когда была последняя война. А что вместо этого? Ладно Эомер, мне до него дела нет, и Саурону тоже. Но ты… Полицейская академия, вторая на курсе, копия своей матери и точно так же, как она, в первых рядах. Хочешь геройски умереть в мелкой стычке на какой-нибудь ферме? У вас это считается почетным?

— Да, твоей семье повезло гораздо больше, — не сдержалась Эовин, припомнив откровения Теодена. — Давно виделся с женой? Как дети?

— Дети хорошо, — ответил Призрак после короткой заминки. — А про жену тебе лучше спросить у Кхамула. Они недавно отметили десятую годовщину, так что он знает о ней куда больше, чем я.

Эовин уставилась на него широко раскрытыми глазами, и он грустно улыбнулся.

— Ну что ты на меня так смотришь? Мне пришлось жениться по настоянию отца, я прожил с ней пару лет, и больше мы почти не виделись. Она меня терпеть не может, и сыновья тоже.

— Печальная история, — сказала Эовин, с трудом скрыв облегчение. Призрак покачал головой.

— Всегда знал, что ты патологически ревнива.

— Вообще не ревнива, — пробормотала она, по привычке жалея, что сразу же выложила все карты на стол и прервала очередную игру в двусмысленные намеки.

— Не переводи разговор, хорошо? — продолжал Призрак. — Тебе все равно придется это услышать, и лучше здесь и от меня. Я больше не смогу тебя защитить, Эовин, а Теоден имеет какую-то идиотскую привычку плевать на безопасность собственной семьи. Ты не должна возвращаться в Итилиэн. Это гребаная дыра, выходы из которой можно перекрыть в два счета, и тогда она превратится в осажденную крепость — или в неплохой плацдарм для того, чтобы разместить там пару-тройку мобильных отрядов и склад с оружием. Понимаешь, о чем я? Вы сидите на пороховой бочке, которая со дня на день рванет так, что костей не соберете.

— Я предупрежу Фарамира, — проговорила Эовин, справившись с колючей волной уже привычного страха. — Кхамул обещал доказательства, и мы сможем… Я думаю, что можно будет…

— Саруман непредсказуем, в отличие от Саурона. У того всегда есть правила, пусть и свои собственные, он на них повернут. Мне иногда кажется, что у него в голове все разграфлено, как в бухгалтерском отчете. Поэтому вы все — и Теоден, и Арагорн с Фарамиром и его братцем — еще живы и здоровы. Саруман — это совсем другое. Тем более с чего ты взяла, что тебе поверят? Они все в восторге от перспектив, разрабатывают план совместной операции, который Саруман потом обсуждает с нашими за стаканом виски. Все так просто, что даже забавно, и никто ничего не заподозрил. Твой дядя мог бы заколачивать неплохие деньги в казино — у него явно все в порядке с удачей. Но на этот раз она его не спасет, — закончил Призрак с неожиданной злостью. Эовин вопросительно взглянула на него, и он вдруг вцепился напряженными пальцами ей в волосы, заставив запрокинуть голову.

— В тебе нет ничего от отца. Копия матери. Я ее хорошо запомнил. Она так забавно злилась на меня, когда я приезжал на встречи с Теоденом. Ты, разумеется, знаешь, о чем мы с ним договорились. Я дал слово, что ее не тронут, хотя понимал, что, скорее всего, нарушу собственное обещание, но у меня тогда не было выбора. Саурон позволил себе лишнего, и мне пришлось срочно искать решение проблемы. Можешь считать меня лжецом, как и Теоден, но он не мог не понимать, что я не могу ничего гарантировать.

— Мне всегда говорили, что родители погибли во время налета на пост, — сглотнув ком в горле, спросила Эовин. — Это так?

— Да, это так. Меня тогда отослали в Харад, и я, конечно, понимал, зачем. Те, кто клялся мне в верности, не тронули бы твоих родителей, даже если бы Саурон приказал, а остальные побоялись бы, будь я на месте. Поэтому туда послали новобранцев, которых выбирал лично Саурон. Но твою мать не планировали убивать. Она приглянулась одному из наших, Джарлату. Понимаешь?

Эовин скривилась от отвращения.

— Серьезно?

— Серьезней некуда. Терпеть не могу этого мудака, но Саурон его ценит. За беспринципность. Обычно у нас такого не позволяется. То есть в свое личное время каждый делает то, что считает нужным, но только если это никак не вредит нашим делам. И гражданских мы не трогаем, особенно женщин и детей, а она, хоть и была из легавых, как-никак, женщина. Но Саурон очень хотел мне показать, как сильно я был неправ, и был очень зол на Теодена, так что дал добро. И в этом тоже виноват я. Если б я тогда не взбесил Саурона, он бы не пошел на поводу у Джарлата.

— Омерзительно.

— Да. Представляю, как это прозвучит для тебя, но твоей матери повезло умереть вовремя. Шальная пуля. Но с ее смертью проблемы не кончились.

Эовин оторвалась от Призрака и села прямо, уставившись на свое растрепанное и зареванное отражение напротив так, как будто видела его впервые. Призрак осторожно убрал падавшие ей на лицо волосы и погладил по голове, как расстроенного ребенка.

— Ты поэтому приходил тогда? — спросила она, безуспешно пытаясь собрать обратно собственную жизнь, которая разваливалась трухой у нее в руках. — Ну, в кафе. Я никогда не могла понять, зачем было делать это так… Демонстративно, что ли. Чтобы чуть не весь город видел. И потом там, в горах, и в том баре. Я не видела других, всегда был только ты. И документы — документы в школе. Теоден сказал, что обо мне составляли отчеты, и он решил, что это твоих рук дело.

— Да. Надо было показать, что я настроен серьезно и не потерплю других… Претендентов, — подтвердил Призрак ледяным тоном. — Но ты должна понимать, я не планировал с тобой связываться. Ты была ребенком, ты потеряла родителей, потому что мне понадобилась сделка, и я не выполнил свою часть. Поэтому я счел, что обязан Теодену, и постарался выплатить долг.

Эовин криво усмехнулась.

— Готов на все ради собственной чести, значит? Не знаю, смогу ли я когда-нибудь заплатить тебе за такую немыслимую жертву.

Он покачал головой и устало прикрыл ладонью глаза.

— Ты же сама знаешь, что несешь чушь. Это такая запоздалая месть за то, что я не кто-нибудь вроде Фарамира, с которым все было бы легко и просто? Можешь злиться сколько угодно, Эовин, но тебе придется признать очевидное: ты сама на все это подписалась. Я тебя не заставлял.

— Конечно, нет. Это я тебя заставила, — выплюнула она зло и отвернулась. Воздух между ними будто бы мгновенно остыл на несколько десятков градусов. Отдышавшись, Эовин заговорила снова уже спокойнее:

— А Саурон? Как он отреагировал на твое решение?

Призрак пожал плечами.

— Саурона это все изрядно позабавило. Он такое любит. Повозмущался для вида, но предоставил мне полную свободу действий. Конечно, расчет был на то, что мы сцепимся с Джарлатом, я прострелю ему башку, и мне снова можно будет выкрутить руки, но не получилось. Джарлат слишком труслив, чтобы идти против меня открыто, и все же мы с ним враги до конца его дней. Или моих. Понимаешь?

— Если Саурон будет тобой недоволен, я окажусь у этого вашего Джарлата?

— Если он будет недоволен, если я умру, если я от тебя откажусь… — перечислил Призрак. Эовин прервала его ругательством.

— То есть в любом случае?

— Да.

— А ты от меня откажешься?

Он не ответил — повернул ее к себе и всмотрелся ей в лицо долгим взглядом. В глазах, казавшихся ей теперь совсем темными, Эовин видела оттенки разных, почти противоположных чувств: злость, тревога, радость, волнение. Это ее испугало: Призрак всегда был слишком скрытным или слишком спокойным, чтобы позволить ей понять, что у него в голове, и вспышки ее эмоций разбивались о его тщательно выстроенное самообладание, как морские волны о скалы. Эовин принимала это как должное, зная, что может дать себе волю, и между ними все останется по-прежнему, а начавшаяся было ссора перерастет в привычный обоим обмен колкостями. Теперь же все стало совсем по-иному: боль перетекала от него к ней и обратно, не встречая никаких преград, и от этого было еще хуже.

Призрак, наконец, отвел глаза и осторожно притянул Эовин к себе. Она подчинилась, позволив ему обнять себя, и положила голову ему на грудь, наблюдая за тем, как успокаивается его дыхание. Обманчивое спокойствие тихих снежных просторов и темных озерных вод, мирно спящих под слоем льда, заволокло ее сознание прозрачной пеленой. Эовин думала о приятном забытьи, которое приходит при смертельной потере крови, но эти мысли ее не пугали, как не пугало теперь и будущее. Плевать на Саурона, на этого долбаного Джарлата и на остальную кучу проблем. Будто весь мир исчез, и остался только маленький домик, укрывшийся у подножья огромной скалы, они вдвоем и Кхамул, который так некстати гремел посудой на кухне, что от этого становилось даже смешно.

Эовин уже почти провалилась в сон, когда Призрак заговорил с ней снова. Услышанное ей категорически не понравилось, но она молчала, слишком уставшая, чтобы спорить. Любимый голос мягко, исподволь просачивался сквозь барьеры, которые Эовин пыталась поставить между своим измученным умом и тем, что доламывало его, проделывая в нем одну трещину за другой.

— Ты же понимаешь, что Кхамул не просто так притащил тебя сюда под дулом пистолета, правда? Я хотел, чтобы все было по-другому. Чтобы не пугать тебя лишний раз, и чтобы ты не видела меня таким, но получилось так, как получилось. Ты ведь простишь меня? Я бы ни за что не пошел на это, но времени почти не осталось. Нам надо было срочно принимать меры, и мы нашли способ обеспечить твою безопасность до тех пор, пока вся эта канитель не закончится. Ты ведь знакома с Арвен, так? Эта дама, при всей ее своенравности и, я бы даже сказал, пакостности не уступает Арагорну ни в храбрости, ни в здравомыслии. У них с Кхамулом давно есть общие научные интересы, и она в курсе твоей ситуации…

— Только не говори, что вы и с ней заключили какую-нибудь сумасшедшую сделку, — возмутилась, наконец, Эовин, тщетно пытаясь выбраться из кольца обнимавших ее рук. — Я понимаю, к чему ты клонишь, Армин. Теоден и без того все время пытается меня к ней спровадить. Я не поеду в Гондор ни за что, понял? Даже если вы свяжете меня и засунете в багажник. Можешь не тратить время на уговоры.

— Это уже решено, Эовин. В любом случае. Сбежать не получится, у Кхамула четкие инструкции на твой счет, — отрезал он. Эовин затихла, прислушиваясь к неожиданно расползшемуся в животе едкому холодку. Не уступает Арагорну в храбрости и здравомыслии — в отличие от тебя.

— Она тебе нравится?

— Что? — переспросил Призрак удивленно. Эовин проигнорировала вспыхнувшие в его взгляде насмешливые искорки.

— Что слышал. Ты так говоришь о ней, и вообще… Ни разу не слышала, чтобы ты так отзывался о какой-нибудь другой женщине.

— А разве мы с тобой хоть раз говорили о других женщинах?

— Да, только что о твоей жене.

— Я же тебе объяснил, как и почему я женился, — сказал он, преувеличенно тяжело вздыхая, и добавил: — Не думал, что наша беседа примет такое направление, но, раз уж у тебя снова начинается бред ревности…

— Нет у меня никакого бреда, и я тебя не ревную.

— Я однолюб, Эовин. Если уж свет клином сошелся, то раз и навсегда. Кхамул, правда, называет это немного по-другому.

Эовин подавилась очередной порцией рвущихся наружу упреков. В груди поплыл горячечный жар и выплеснулся на кожу. Она ведь слышала это? Он правда это сказал?

— И… Как же Кхамул это называет?

— Убийственным занудством и ограниченностью.

Она рассмеялась почти радостно и взъерошила его отросшие волосы.

— Я остаюсь с тобой. Не нужно никуда меня отсылать. Обойдемся без Арвен. Буду здесь, или, если тебе так неудобно, уеду в Итилиэн и буду приезжать, когда скажешь. А лучше давай вернемся в твой дом. Мне там всегда нравилось.

— Стой, стой, стой, — прервал Призрак. — Эовин, ты вообще слышала, что я тебе говорил?

— Конечно, слышала, — кивнула она и торопливо продолжала: — Разве ты не этого хочешь? Я думала, что должна быть с Теоденом и Эомером, с семьей, но я по ним даже не скучала. Прости за телефон, и за то, что сказала тогда, что никаких нас больше нет, вообще за все. Давай я запишу твой настоящий номер, или дай мне опять какой-нибудь…

— Эовин, хватит.

— Да что не так? — вскрикнула она.

— Хватит, я тебе говорю. Ты уедешь в Гондор сегодня же, сейчас, и останешься там. Возвращаться в Итилиэн слишком опасно, так что вещи тебе перешлют почтой — надеюсь, на это у твоего приятеля хватит ума. Тебе выделят жилье, будешь круглосуточно под охраной, и никто тебя не потревожит.

— Прямо мечта, а не жизнь.

— До тебя еще не дошло, в какой ты опасности? Может случиться все, что угодно, и при любом раскладе тебе придется плохо. Трагическая гибель в бою — далеко не самый худший вариант.

— Значит, едем вместе. С тебя все равно мало толку, пока ты в таком состоянии, а Кхамул сказал, что у Арвен есть какое-то суперсовременное лекарство.

— И проживем всю жизнь в бегах, да? Саурон использует это как еще один повод от меня избавиться. Ему нужно, чтобы я вернулся на службу, и чтоб ты оставалась в пределах досягаемости, как ты не поймешь? Ладно, допустим, мы получим убежище в Гондоре. А если Арагорну взбредет в голову отдать меня под суд? Будем видеться в комнате два на два и обмениваться трогательными письмами, пока тебе не надоест? Пойми, у меня нет выбора. И у тебя его тоже нет.

— Это только ты так думаешь, — процедила Эовин сквозь зубы. — И ты, и Теоден, вы оба обращаетесь со мной как с дерьмом. Я уже не ребенок, и вам придется с этим смириться. Я буду с тобой, а там будь что будет: война, еще какая-нибудь мерзость, плевать. В крайнем случае мы просто умрем, и все проблемы кончатся сами собой.

— Да, это, разумеется, решение взрослого и разумного человека: отправиться на тот свет в моей компании, — сказал Призрак и добавил немного мягче: — Давай не будем спорить попусту. Ты уедешь, а я заберу тебя, когда все поутихнет. Будем снова переписываться, может, даже звонить друг другу, и встречи тоже никто не отменял.

Эовин покачала головой.

— Ты врешь. Не будет никаких звонков и встреч. Думаешь, я полная дура?

— Я никогда не считал тебя дурой, Эовин. Хорошо, хочешь честно, давай честно. Ты же говорила с Кхамулом, так? Моя партия уже сыграна, и меня сбросили со счетов. Я нужен до тех пор, пока перевес не станет очевидным, а потом у Саурона будут развязаны руки.

— Кхамул говорил совсем другое.

— Кхамул отчаянно не хочет ввязываться в авантюру с Саруманом, поэтому изо всех сил старается вынудить меня выступить против Саурона. Проклятый мозгоправ. Считает, что у меня все еще достаточно сторонников, но это не так.

— Почему ты так в этом уверен? — проронила Эовин. Призрак глухо рассмеялся.

— Серьезно? После того, как я побывал в Рудауре и вернулся обратно милостью Саурона? Вы с Кхамулом наивные мечтатели. Точнее, мечтаешь ты, а он просто идиот.

— Почему не попытаться?

— Ты же сама понимаешь, что это невозможно, Эовин. И даже если бы я хотел и мог, это было бы крайне затруднительно. Я поклялся служить Саурону.

— Хорошо же он заплатил тебе за службу.

— По заслугам и заплатил. Если бы кто-то из моих подчиненных допустил такую оплошность, второго шанса у него бы не оказалось.

— У тебя его тоже нет.

— У меня есть возможность сдохнуть как положено, а не задохнуться в каменном ящике, — почти прокричал он.

— Какая тогда между нами разница? Ты хочешь закончить жизнь на службе Саурону, а я не хочу пережить тебя. Это одно и то же.

— Нет, не одно. Между нами разница в целую жизнь, Эовин. Я всего лишь следую давно выбранным путем. Ты же сама понимаешь, что это закономерно. Ты уедешь в Гондор, а там посмотрим. Может, обстановка все-таки переменится. А если нет, поплачешь и забудешь. Острое горе длится полгода, а дальше время возьмет свое. Но ты же сама знаешь, да? И это тоже по моей вине, между прочим.

Эовин спрятала лицо в ладонях, отказываясь впускать в сознание то, что на нее только что вывалилось. Призрак говорил ей что-то еще, доказывал, поминал Теодена и Эомера, но она его больше не слышала и вздохнула с облегчением, когда дверь открылась, и на пороге показался мрачный Кхамул со шприцем в руке.

Эовин распрощалась с Призраком на пороге дома. Точнее, распрощался он, а она, демонстративно увернувшись от поцелуя, зашагала к машине. Эовин было мучительно стыдно за свой поступок, но иначе она просто не смогла. Если бы они расстались по-другому, по-правильному, так, как положено, это бы стало настоящим прощанием. Может быть, навсегда. У машины она обернулась. Призрак все так же стоял на невысоком крыльце и смотрел на нее. Руки его неподвижно лежали на обледеневших перилах. Эовин остановилась и замерла — в голове вдруг стало тихо и пусто. Подоспевший Кхамул взял ее за плечо и почти насильно затолкал на пассажирское сидение. Она сейчас же обернулась, тщетно пытаясь разглядеть Призрака сквозь замерзшее заднее стекло. У нее было странное ощущение, что она забыла о чем-то важном или что-то упустила, и тень потерянного скользила в пахнущем дымом воздухе, задевая ее ресницы. К запаху дыма вдруг примешался едва уловимый аромат, раздражающий ноздри и растекающийся травяной горечью в горле. Эовин досадливо поморщилась. Кхамул, усевшийся за руль и взявшийся было за ключ, послал ей вопросительный взгляд.

— Что за дрянь ты куришь? — спросила она, позволив раздражению вырваться наружу. — Воняет просто омерзительно. Вы тут все на этом сидите, что ли?

— Не понимаю, о чем ты, — озадаченно проговорил Кхамул, заведя, наконец, машину. — Ну вот, сейчас прогреется и поедем. Потерпи немного.

— Потерпеть? — переспросила Эовин, беспокойно оглядывая салон: запах становился все более навязчивым, но при этом она странным образом переставала его ощущать, теряла его так, будто он улетучивался с ветром. — Ты о чем? Со мной все в порядке. Просто это долбаная вонь…

— Какая вонь, Эовин? Немного пахнет бензином и вашим табаком, потому что вы оба дымите, как кучка хоббитов, но запахи не такие уж и сильные. Что не так? Ты опять вся трясешься, — сказал Кхамул. Эовин вдруг поняла, что успела вспотеть, хотя в выстывшей машине ничуть не потеплело.

— Нет, мне не холодно. Все нормально. Просто этот запах… Армин еще там, на крыльце? Скажи ему, чтобы шел домой. Он же простудится. Ему нельзя, в его-то состоянии. И вообще ему надо в больницу, а не вот это все…

— Он ушел. Уже ушел и сейчас ляжет спать. Вырубится и проспит себе до утра, а потом я увезу его в Умбар, в клинику. Это очень хорошая клиника, мы всегда там лечимся, когда что-нибудь случается.

— Почему ты тогда раньше его не увез? — спросила Эовин. Сосредоточиться было трудно: слова будто уплывали, теряя смысл, и она мучительно пыталась сообразить, правильно ли их подбирает, как будто вместо того, что ей хотелось сказать, звучало что-то совсем другое. Клиника, новый препарат. Аппарат. Лечение. Нет аппарата. Нет нужного…

— Там хорошая… Эта, как ее? Ну, аппаратура, — выговорила Эовин с усилием. Машина тронулась, скала со сгрудившимися у ее подножья елями мягко поплыла в сторону. Зашуршали листья. Какие, к балрогу, листья сейчас? Откуда?

— Аппаратура? — насторожился Кхамул. — Ты что несешь? Ты нормально себя чувствуешь? У тебя странный вид.

Эовин промолчала: она вглядывалась в темноту, сама не понимая, что именно пытается увидеть. Тени скользили вверх-вниз по белой стене, шуршали листья — с вечера предупреждали, что будет ветер, сильный ветер. Пахло дымом, который швыряло в открытые окна. Она торопилась, поэтому не успела толком попрощаться: побежала к школьному автобусу, который в любую секунду мог тронуться с места. Желтая развалюха с гербом Рохана, который непонятно на какой хрен нарисовали на вспучившемся боку. Запах щекотал нос и растекался во рту — розмарин. Конечно, это все балрожий розмарин. Откуда он здесь? Розмарин сжигают, чтобы отбить заразу. «Такое поверье» — всегда говорила мать. Она стояла на крыльце, а отец возился с машиной. Эомер тогда сильно простыл, кашлял так, что закладывало уши… Эовин закусила губу, и боль помогла ей вернуться к реальности.

— Я хочу обратно.

— Мы вроде бы все обсудили, — сказал Кхамул, ловко обруливая выросшие перед капотом обледенелые каменные зубья. Эовин упрямо замотала головой.

— Нет, мне надо. Ненадолго… На минуту. Мы не попрощались нормально. Я забыла ему сказать…

— Позвонишь и скажешь, когда будем в Гондоре, — протянул Кхамул с раздражающим спокойствием. — Ночью будить его, конечно, не стоит, но утром позвонишь или напишешь.

— Саурон будет недоволен, что я уехала. Ты же сам говорил. И мы с тобой так не договаривались. Ты мне другое сказал, когда мы сюда ехали, — сбивчиво забормотала Эовин.

— Я и сам не знал толком, какой был план. Это был один из вариантов, но я предполагал, что ты останешься с Армином на правах официальной любовницы. С другой стороны, так лучше, потому что никто не знает, что взбредет в башку Саурону или Джарлату.

— Но Саурон…

— С Сауроном мы сами разберемся без твоих судорог, слез и соплей, — оборвал Кхамул. — Я понимаю, что с тобой творится, и все такое, но командир так решил, и точка. Мне-то что, я могу тебя выкинуть здесь, отвезти в Гондор, к Теодену или хоть обратно к Фарамиру, но если ты хоть на йоту доверяешь любимому мужчине, то лучше тебе сделать так, как он сказал. И вообще, давай, заканчивай истерику. Тебе явно нужна помощь специалиста. Откуда вы все на мою голову…

Эовин затихла, пытаясь отдышаться. Странный приступ понемногу прошел, оставив по себе озноб и дрожь в коленях. Рассудок твердил, что это всего лишь реакция на травмирующую ситуацию, и ничего общего с ее родителями у Армина нет. Дым, крыльцо, прощание — обычное дело, просто пара-тройка совпадений, которые даже совпадениями не назовешь. Однако тревога, копившаяся в груди, давила ртутной тяжестью на легкие. Больше всего на свете Эовин хотелось вытолкать Кхамула из-за руля, вернуться обратно и остаться с Призраком, даже если для этого пришлось бы перебраться прямиком в Барад-Дур, но она понимала, что уже не сможет ничего изменить и просто послушается. Я все решу, я разберусь, я знаю, как лучше, — слова, оплетавшие ее невидимой сетью, навевали мнимое, но такое желанное спокойствие, и Эовин послушалась. Сделала все так, как ей сказали — в очередной раз. Тем более что Кхамулу все-таки удалось хоть немного, но отвлечь ее от дурных предчувствий и страхов. Доверяешь любимому мужчине. Слова-то какие. Никто и никогда прежде не говорил о ее связи с Призраком так, и, хотя Эовин не могла не понимать, что это всего лишь очередная манипуляция, ей все равно было приятно.

— Все будет хорошо, да? — спросила она. Кхамул усмехнулся.

— А то как же. Ты не бойся. Нам с ним это все не впервой. Пусть Саурон с этим старым засранцем сидят на базах и планы придумывают, да перекидывают наших туда-сюда, пусть развлекаются, пока время есть. Недолго теперь осталось. Армин возьмется за ум, и мы все решим. Но это уже наши дела. Тебе не надо этим забивать голову.

В Гондор они въехали под утро, когда на затянутом тучами небе уже проступили светлые пятна рассвета. По дороге Кхамул разрешил Эовин позвонить Фарамиру. Она боялась, что друг уже успел свихнуться от беспокойства и отправить все подразделения на ее поиски, но Фарамир будто бы и вовсе не удивился ни ее исчезновению, ни тому, что она звонит ему так поздно, ни ее решению сорваться и уехать в Гондор. Они немного поговорили ни о чем, Фарамир пообещал, что передаст ее пожитки с одним из егерей, пожелал ей удачи, и на этом они распрощались. Эовин сбросила вызов и сердито уставилась на Кхамула, но тот сделал вид, что ничего не замечает. Больше они не разговаривали. Эовин даже успела немного поспать и открыла глаза уже тогда, когда в нескольких километрах впереди возникли циклопические каменные стены древней крепости.

В Минас Тирит Эовин бывала раз пять, не больше: Теоден не любил уезжать далеко от дома, и с Арагорном они встречались в приграничных поселках или вовсе на охотничьих базах, где никому из них не грозило лишнее внимание. Эовин привыкла видеть прославленного гондорского правителя в самой обыденной обстановке из возможных, просто одетого и громко смеющегося в ответ на ворчание вечно недовольного Теодена. Ей было трудно совместить знакомого ей Арагорна и строгого и недосягаемо-величественного человека из новостей и газетных репортажей. Как-то он встретит ее теперь, когда она перестала быть подающей надежды племянницей шефа Теодена? От Арагорна мысли Эовин перетекли к Арвен. Красавица-дочь ривенделлского великого герцога, рассорившаяся с отцом из-за Арагорна, неизменно наводила на нее жуть пламенно-кипучим энтузиазмом, безапелляционными заявлениями и манерой совать свой нос во все дела. Поэтому в том числе Эовин и сопротивлялась так, когда Теоден пытался отправить ее в Гондор. Однако теперь мысли об Арвен заставляли Эовин чувствовать робкую надежду: вдруг та ее поймет по-настоящему, а не сделает вид, что приняла ее выбор, из жалости или снисходительности. Эовин твердо решила, что не позволит держать себя взаперти и не останется с семьей Арагорна хотя бы потому, что это было слишком опасно для них — и для Армина. Саурон должен был знать, что она в пределах его досягаемости: она не могла этого не понимать. Опасность всегда была совсем близко, а теперь ей придется научиться жить под прицелом.

Глядя на то, как растет впереди розовеющий в тусклых лучах Минас Тирит, Эовин пообещала себе, что будет сильной и больше не станет попусту тратить время на хандру. Она будет такой, какой ее хочет видеть Армин — она должна быть его достойна. Пусть Теоден и остальные презирают ее, если хотят. Имеют право, тем более теперь, когда она открыто перешла на другую сторону. Правда, «та сторона» как-то вдруг начала мешаться с «этой», потому что всех не устраивал Саруман, но все же… Эовин пыталась понять, почему и как Арагорн пошел на какие-то договоренности с назгулами, и какая роль во всем этом отводилась ей самой, но мысли нещадно путались, и она бросила попытки разобраться в происходящем. Поймет все по ходу дела, если, конечно, ее не пристрелят раньше. Кто знает, вдруг, стоит им с Кхамулом проехать мост, ведущий к распахнутым воротам, и их тут же примет гондорский спецназ? Некстати припомнились слова Призрака об отвратительных гондорских тюрьмах. Эовин подозрительно вгляделась в людей, толпившихся на площадке перед воротами. Вроде бы признаков суматохи не наблюдалось: один за другим подъезжали экскурсионные автобусы, люди втекали в них, тут же сменяясь новыми, — Арагорн зарабатывал немалую прибавку в бюджет за счет туризма, который так ненавидел Теоден.

Когда машина проехала мост и застряла в очереди на въезд, Кхамул, устало зевнув, набрал какой-то номер на своем мобильнике. Ему тут же ответили, он объяснил, где они находятся, и, выслушав ответ, снова сунул мобильник в карман. Эовин напряглась: ей показалось, что из динамика доносился женский голос. Она гадала, кто это может быть, понимая, что Кхамул, скорее всего, не станет теперь отвечать на ее расспросы. Не хватало еще, чтобы он притащил ее к бывшей жене Армина… Кхамул меж тем выбрался из потока машин, двигавшихся в сторону центра, и свернул на узкую мощеную улицу, которая сплошь была застроена старинными двухэтажными домами.

— А куда мы едем? — не выдержала Эовин.

— Сейчас подберем одного человека, а дальше отвезу тебя на служебную квартиру. Пока побудешь там — комплекс охраняется, разумеется. Надеюсь, ты понимаешь, что высовываться оттуда нельзя?

— Ты действительно думаешь, что я буду сидеть взаперти все время, пока вы разбираетесь с Сауроном и Саруманом? — сердито воскликнула Эовин. Кхамул снова не удостоил ее ни взглядом, ни ответом. Через несколько минут он припарковался у кофейни. Дверь распахнулась. На пороге показалась Арвен собственной персоной. Изумленная Эовин, вытаращив глаза, смотрела на то, как та грациозно проплыла по дорожке, легко ступая на головокружительно высоких каблуках.

— Серьезно? — пробормотала она, обернувшись к Кхамулу. Тот чуть улыбнулся, но ответить не успел: Арвен распахнула дверь и села на заднее сидение, отшвырнув пакет с запчастями, которых так и не дождался Фарамир. Эовин обернулась, робко поздоровалась и замерла под откровенно изучающим взглядом ярких зеленых глаз. Ей стало так не по себе, что она едва сдерживалась, чтобы не выскочить из машины и не сбежать, куда ноги несут. Почему-то было жутко стыдно за собственный затрапезный, замученный и невыспавшийся вид, хотя это было последним, что должно было ее волновать. Доведя смущение Эовин до точки невозврата, Арвен, наконец, отвела взгляд и заговорила с Кхамулом, будто бы забыв о ее существовании. Эовин почти не вслушивалась в разговор, предпочитая смотреть на проплывавшие мимо великолепные здания, но ей все равно не давала покоя мысль, что беседа супруги гондорского монарха с одним из ближайших приспешников Саурона выглядит какой-то слишком уж… Жизнерадостной.

Следуя указаниям Арвен, они довольно быстро добрались до квартала, построенного по одному из типовых современных проектов, и оказались у невзрачного дома, огороженного по периметру забором с камерами наблюдения через каждые двадцать-тридцать метров. Кхамул остановился у ворот, и Арвен вышла, чтобы поговорить со спустившимся из караульной будки дежурным. Ворота отъехали в сторону. У Эовин тревожно забилось сердце, как будто ее привезли не в убежище, а как минимум на допрос, но она сдержалась и не сказала ни слова. Кхамул, свернув к дому, аккуратно припарковался. Они вышли из машины и разошлись по разные стороны. Эовин раз за разом оглядывала дом с рядами пластиковых окон, гадая, сколько времени ей придется тут проторчать. Через несколько минут появилась Арвен и вручила Кхамулу увесистую связку ключей.

— Давай на пятый этаж.

— Пятый? Вы там с ума посходили?

— Утихомирься. Отходных путей достаточно, охрану поставили на каждом этаже. Да и вообще, ты серьезно думаешь, что кто-то решится похищать ее отсюда?

— А то ты не понимаешь, что теперь у нас на хвосте не только Саурон, но еще и Саруман, — проворчал Кхамул.

— А Саруману я зачем? — робко вставила Эовин. Оба обернулись на нее, как по команде.

— Пока вроде бы незачем, но кто его знает, — ответила, наконец, Арвен. — Идем, ей явно не помешает пара кружек кофе. Кстати, я захватила эклеров. Они в той кофейне просто неподражаемые.

Эовин, задыхаясь от злости, зашагала вперед. Чем дальше, тем сильнее ее мучила неловкость: мало того, что ею распоряжались, как вещью, рядом с Арвен она чувствовала себя конченой дурой, и ей это совсем не нравилось. Острое ощущение собственной неполноценности, которое Эовин успела подзабыть после долгожданной встречи с Призраком, снова затлело в ней чадящим огоньком. Ну почему нельзя было просто прислать пару полицейских?

В квартире, которая оказалась практически пустой и будто бы совершенно необжитой, Арвен продолжила раздражать Эовин с удвоенным усердием. Сперва Эовин выслушала длинную многословную инструкцию с перечислением того, что ей теперь категорически запрещалось, потом Арвен показала ей, как открывать и закрывать сложные замки на дверях и как пользоваться видеодомофоном — будто бы Эовин собиралась принимать гостей. Дальше они прошли на кухню в сопровождении молчащего Кхамула, и Эовин пришлось съесть обещанный эклер и запить его горьким кофе. Ни Кхамул, ни Арвен к еде не притронулись.

— Теперь, если ты закончила, давай приступим к делу, — прощебетала Арвен, когда Эовин отставила кружку.

— К делу? К какому делу?

— Как к какому? Мне нужно тебя осмотреть. Прости, дорогая, но выглядишь ты как пелленорское умертвие, и Кхамул сказал…

— Что сказал Кхамул? — вспылила Эовин. Тот поднял руки в примирительном жесте. Эовин продолжала, кое-как заставив себя не орать: — Знаешь что, прости, конечно, но никакие осмотры мне не нужны. Мне надо в душ, а потом поспать, а дальше, пожалуйста, отведи меня к Арагорну, потому что мне надо с ним поговорить.

Арвен покачала головой.

— У Арагорна в ближайшие дни куча дел. Приезжает Теоден, ты в курсе? Нет? Наверное, он к тебе заедет. Потом, конечно, ты сможешь встретиться и с Арагорном, но сейчас ему не до тебя. А теперь давай, снимай свитер. Кхамул сказал, у тебя повышенная чувствительность к запахам и проблемы с пищеварением, — протараторила она и выдала контрольный выстрел: — А ты случайно не беременна?

Эовин молча воззрилась на нее. Кхамул, спохватившись, встал между ними. Рука его будто бы невзначай коснулась руки Арвен, но та даже не шелохнулась.

— Я думаю, сегодня нам лучше дать Эовин отдохнуть с дороги. Ночь у нее выдалась нелегкая, и до этого я слегка перестарался, пока убеждал ее поехать со мной, так что…

— Да уж, с тебя станется, — усмехнулась Арвен. — Ладно, хорошо. Значит, я заеду завтра. Часов в двенадцать.

Эовин поспешила спрятаться за дверью ванной комнаты и выбралась из своего убежища лишь тогда, когда услышала, как пискнули, закрываясь, кодовые замки. Она пообещала себе, что в следующий раз спустит с лестницы и Арвен, и Кхамула, но сначала как следует отоспится.

Арвен не появилась ни на следующее утро, ни через два дня, ни даже через неделю. Эовин любезно предоставили самой себе — метаться по полупустой квартире, изводиться от беспокойства и многословно ругаться с воображаемыми собеседниками в собственной голове. Ладно хоть запасы необходимых для комфортной жизни вещей исправно пополнялись. Раз в день заходил угрюмый капитан, приносил еду и брал список того, что нужно будет закупить на следующий раз. При Эовин был мобильник, но звонить ей было особенно некому: с Теоденом и Эомером она была в ссоре, номера Арвен не знала и не хотела знать, и связываться с Призраком самостоятельно тоже не рисковала, потому что была зла на него и потому что боялась за него до дрожи в поджилках.

Оставался только Фарамир, и, хотя дружеское расположение Эовин сменилось недоверием и каким-то беспричинным стыдом, она не смогла отказать себе в потребности поговорить с кем-нибудь нормальным, когда поняла, что ее заточение может затянуться на неопределенный срок. Фарамир не ответил сразу — перезвонил через несколько часов после того, как Эовин оставила несколько пропущенных. Она коснулась экрана, едва не выронив бутылку с молоком, которым собиралась залить хлопья, и, зажав телефон между плечом и ухом, нерешительно поздоровалась. Голос Фарамира звучал глухо и так устало, будто он взял подряд штук пять ночных дежурств.

— Как ты? Вроде бы недавно уехала, а мне кажется, столько времени прошло…

— Все нормально, — нетерпеливо пробормотала Эовин. — То есть… В общем, ты, конечно, поучаствовал в этой авантюре, из-за которой меня теперь держат здесь под замком и все равно что в тюрьме, но я на тебя не в обиде. Почти. Конечно, лучше бы мне было вернуться в больницу и натирать полы вместо того, чтобы разговаривать здесь со стенами, и вообще…

— Эовин.

— Знаешь, Арвен просто чудовище, а мне надо увидеть Арагорна, но он не пришел, и вообще теперь ко мне никто не приходит, и я…

— Эовин, послушай меня.

Она замерла, чувствуя, как в животе разливается тоскливый холодок, и уставилась на льющееся из горлышка бутылки молоко. Хлопья всплыли в чашке, молоко хлынуло через края, вылилось на стол и поползло белой лужей.

— Я тебя слушаю. Говори, — проронила Эовин, отставляя бутылку. Потеки добрались до края и странно медленно сползли вниз, залив ее босые ноги, а она смотрела на них так, будто в ее жизни еще не было зрелища интереснее.

— На днях подорвали несколько заправок на границе, — заговорил Фарамир, шумно откашлявшись. — Есть жертвы. Довольно много. Палили будто бы по всему, что движется. Мы держим прессу подальше, но слухи, конечно, уже просочились, и никто из нас не знает толком, что говорить. Нужна пресс-конференция и все такое, но я в этом ничего не понимаю. Арагорн говорит, надо скрыть все до выяснения, сказать, что все нормально или типа того, а Теоден...

— Назгулы? — перебила Эовин.

— Неизвестно. Камеры были повреждены сразу же, а патрули ничего подозрительного не заметили. Здесь, видимо, были обычные машины, иначе ваши бы их подметили. Мы проверяли свои пункты проката, нашли кое-что, но, видишь ли, Теоден хочет разобраться с этим сам. У него несколько версий в разработке, и основная — Девятка. Мы с Арагорном твердим ему, что это ни хрена не похоже на назгулов и твоего приятеля в частности. Ты же знаешь, они делают все аккуратно, даже если нам назло, и гражданских лишний раз в расход не пускают. А если брать отдельно почерк Ангмарца, то тут тоже полно несовпадений. Он продумывает все досконально, всегда есть цель. А тут обыкновенные, мать твою Элберет, заправки, драные забегаловки и магазинчики, и обычные люди. Двое пацанов — подростки, официантка из ресторанчика… Зачем? Девятка вряд ли бы стала маяться такой дурью, даже с учетом того, что последнее время их стиль и поменялся.

— Ангмарец сейчас не в строю и неизвестно, вернется ли, — робко сказала Эовин. Она понимала, что Фарамир, скорее всего, и без нее все знает, но ей мучительно хотелось поговорить о Призраке хоть с кем-нибудь, кроме Кхамула, от бесед с которым все только еще больше запуталось.

— Да, информаторы сообщали об этом, — смущенно сказал Фарамир. — Потому я и говорю, что вряд ли это дело рук назгулов. Но Теоден уперся, как… В общем, ты не бери в голову. Есть версия, что это залетные, беспредельщики с юга, как всегда.

— Беспредельщики, взрывающие заправки и убивающие всех подряд — это что-то новое, — сказала Эовин, наконец, заставляя себя выбраться из холодеющей молочной лужи. Ей вдруг до боли захотелось сбросить вызов, а потом расшвырять все, что попалось под руку, чтобы оскорбительно-нерушимое спокойствие тихой кухни разлетелось звоном битого стекла. Ты же ничего не сделаешь. Кишка тонка. А если сделаешь, то тут же заплачешь и поползешь убирать. И будешь до конца дней извиняться перед Арвен, перед капитаном и перед тем, кому придется заново стеклить окна…

— Все мы понимаем, что запахло жареным, подруга, — помедлив, сказал Фарамир. — Знаю, каким мудаком ты меня считаешь. Надо было поднять панику и все такое, но ты с каждым днем все больше походила на тень, и мне стало тошно на это смотреть. Ты бы все равно не выкинула его из головы просто так, сама знаешь. Назгулам твоим я, конечно, не доверяю ни на йоту, но раз уж он до сих пор тебя не прикончил, я решил, что, может быть, все не так плохо… А тут еще Арвен с предложением, от которого невозможно отказаться: доказательства, информация напрямую из банды, с пылу с жару.

— То есть ты променял меня на…

— Слушай, нельзя же быть такой эгоисткой, а? У нас у всех крупные неприятности, а если быть совсем честным, то мы в балрожьей заднице, но Теоден ни в какую не хочет этого понимать.

— И что ты мне прикажешь теперь делать, а? — не выдержав, вскрикнула Эовин. — Я сижу здесь в четырех стенах, ты говоришь мне, что там у нас убивают людей средь бела дня, и кто это делает, непонятно, но вместо того, чтобы помогать сейчас хоть чем-нибудь, я болтаю с тобой по телефону и узнаю, что ты, мой вроде как единственный друг, спихнул меня с рук, потому что Арвен тебе что-то пообещала!

— Ты понимаешь, что ты в еще большей опасности, чем все мы? — терпеливо поинтересовался Фарамир. — Не знаю, говорили тебе или нет, но у Теодена есть приятель в стане Сарумана. Грима, не слышала о таком?

— Нет, — пробормотала Эовин, настораживаясь. — Дядя вообще мало говорил о своих приятелях, ну, кроме тех, с кем работал в участке. Но про них я и так все знала.

— Все да не все, — нервно усмехнулся Фарамир. — У нас есть предположения, что в департаменте крыса, и, пока твой дядя на месте разгребает последствия и отбивается от проблем, кто-то сливает все отчеты Саурону или Саруману.

Эовин болезненно поморщилась и забралась с ногами на стул.

— У вас то одно предположение, то другое… По вашему, Теоден полный идиот? Он воюет с Сауроном дольше, чем все вы, вместе взятые! Пока Арагорн мотался со своим спецназом, а вы с отцом торчали в Гондоре, мы теряли людей…

— То есть мы ни балрога не делали, ты это хочешь сказать? — вспылил Фарамир. Эовин испуганно замолчала, и он, справившись с собой, заговорил спокойнее: — Слушай, никто не отрицает заслуг Теодена, пойми это, ладно? Просто сейчас мы все в опасности, и выступать нам надо совместно, и лучше бы привлечь к делу и Лориен, и Ривенделл, и Мирквуд, да вообще всех, кого сможем. Но Теоден, он… Он нас послал подальше, короче. Он верит Саруману, а Саруман говорит ему то, что тот хочет слышать. Этот Грима, о котором я начал тебе рассказывать, служил под началом Теодена когда-то давно, потом пропал куда-то: вроде как уезжал на юга по контракту, а сейчас мотается между Изенгардом и Эдорасом как маятник и льет в уши Теодену всякую чушь. Теоден в упор не видит, что Саруман уже начал войну, и скоро всем нам крышка.

— Он этого не допустит, — с усилием выговорила Эовин, чувствуя, как спазм сжимает ей горло. — Я позвоню ему. Сейчас же позвоню. Здесь, видимо, тоже что-то творится — про меня все забыли, хотя Арвен обещала прийти неделю назад. Никто ничего мне не говорит, как будто я сумасшедшая или смертельно больная, а я так устала, Фарамир. Ты даже не представляешь, насколько. У меня по телеку идут три канала, и два из них мультики.

— Не делай пока лишних движений, Эовин, — ответил Фарамир. — Мы не собираемся сдаваться, и Теодена оставлять в одиночестве тоже не собираемся. Арвен и со мной не выходила на связь уже несколько дней, но в Гондоре вроде бы пока все тихо. Сейчас многое зависит от того, что будет происходить в банде у Саурона. Кхамул нам сказал, что старый дурак не видит дальше своего носа так же, как и Теоден. Саруман их всех обворожил и крутит ими, как хочет. Половина назгулов недовольны происходящим, и если все сложится для нас благополучно, то какое-то время мы будем воевать на одной стороне. Сам не верю, что я это говорю: они мне в свое время столько крови выпили со своими левыми стволами и схронами в горах, но что есть, то есть. Сейчас мы можем только ждать и собирать силы. У себя я делаю все, что могу, в Гондоре тоже стараются, а Теоден и так всегда был настороже.

— Послушай, а что с Эомером? Вы не говорили с ним? Может, он сможет как-то повлиять на дядю? — набравшись храбрости, спросила Эовин. После отвратительной сцены в участке даже вспоминать про брата ей было больно, но, назвав теперь его имя, она поняла, что скучала. Самую малость, и все же…

— Эомер целиком и полностью на стороне дяди, как всегда, — мрачно сказал Фарамир. — Но кто его знает, как там будет дальше.

На этом они распрощались. Разговор оставил у Эовин смешанные чувства: она радовалась тому, что в их отношениях с Фарамиром ничего не изменилось, по крайней мере на первый взгляд, но новости были крайне неутешительными. Ее охватила злость на Сарумана, который, по мнению Фарамира, возымел на обычно непробиваемо-упрямого Теодена какое-то поистине колдовское влияние. И этот непонятно откуда взявшийся Грима — Эовин отказывалась понимать, что происходит. Несколько раз она порывалась позвонить дяде, но страх пересиливал желание. Тем более что Фарамир сказал, чтобы она пока оставила все как есть.

Арвен появилась к вечеру того же дня, когда Эовин, потеряв из виду раздражающе-жизнерадостную картинку на экране телевизора, утонула в привычной тоскливой темноте. В домофон она не звонила: открыла своим ключом и потрудилась лишь постучать перед тем, как распахнуть внутреннюю дверь. Эовин ощутила прилив раздражения вместе с нетерпеливой радостью: наконец-то хоть какое-то живое существо, кроме неразговорчивого капитана, и, может быть, даже какие-нибудь новости, если, конечно, Арвен соизволит.

Пройдя в комнату, Арвен без разрешения включила свет.

— Уютненько. Обжилась?

Эовин встала с дивана, прикрывая ладонью слезящиеся глаза. Неуютное колющее чувство собственной неполноценности вернулось, обосновавшись в груди, видимо, уже навсегда.

— Ага. Было время — целая неделя.

Ответ прозвучал куда более резко, чем Эовин того хотелось. Арвен гневно швырнула на диван контейнер с желтыми наклейками, который до того держала в руках, и съязвила в ответ:

— Уж прости, появились чуть более важные дела.

Эовин невольно смерила ее пристальным взглядом и с удивлением отметила, как сильно Арвен изменилась с их последней встречи: на красивом лице явственно читались следы усталости, а выражение было таким угрюмым, будто гостья явилась прямиком с чьих-нибудь похорон. Эовин стало совестно — и за собственное недовольство, и за неприязнь к Арвен.

— Может, кофе или чего-нибудь еще? Молоко закончилось, правда.

Арвен отмахнулась, скинула легкое пальто, придвинула к дивану стол и переставила на него контейнер.

— У меня не так много времени. Сейчас вымою руки, возьму у тебя кровь на пару анализов и поеду.

Эовин недоумевающее уставилась на нее: Арвен будто бы задалась целью каждую секунду смущать ее или ставить в какой-нибудь тупик.

— Я же тебе еще прошлый раз сказала, что никакой необходимости в анализах нет. Я не беременна.

— Тогда позволь тебе напомнить, что я говорила о том, что ты нездорова, — моментально среагировала Арвен. Эовин покачала головой и прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Пару минут они сверлили друг друга сердитыми взглядами, потом Арвен отвела глаза и вдруг почти повалилась на спинку дивана с усталым вздохом.

— Святые короли, как у тебя тут тихо. Если бы меня кто-то запер на неделю в таких райских условиях, я бы не возмущалась, а спала. Вообще не просыпаясь.

— Так кто тебе мешает? Давай поменяемся местами. Я вот, например, с ума схожу от одиночества и тишины.

— Да, да. Я тебя понимаю, — кивнула Арвен с таким видом, что Эовин едва подавила желание все-таки выполнить задуманную месть и швырнуть долой ее с лестничной площадки. — Ты здесь одна, тебе тяжело, ты ничего не знаешь, и Кхамул предупреждал, что тебе нужна помощь и все такое, но…

Эовин, неотрывно следившая за выражением лица собеседницы, мгновенно насторожилась.

— Кстати, о Кхамуле. Где он?

Арвен распахнула покрасневшие глаза.

— А зачем он тебе понадобился?

— Просто поговорить.

— Ты вроде бы хотела поговорить с Арагорном, — усмехнулась Арвен. Эовин ответила ей такой же усмешкой.

— И с ним тоже. Но Арагорн, в отличие от Кхамула, не сдавал меня под твое покровительство и не обещал мне неопровержимых доказательств измены Сарумана, которые впечатлят моего дядю.

— Ты говорила со своим любовником? — вдруг спросила Арвен. Эовин подавилась глотком воздуха и мысленно выругалась, поняв, что пропустила удар.

— Значит, нет. Он не выходит на связь с тобой, верно? — продолжала Арвен. Эовин стряхнула выпавшую из пучка прядь со лба и ответила :

— Видимо, как и твой с тобой.

На этот раз глупо хлопать глазами пришлось Арвен. Эовин, тщетно пытаясь осадить себя, продолжала:

— Мне говорили о том, что у многих из банды семьи в Рохане и Гондоре, но я никак не могла предположить, что эти… родственные связи простираются так далеко.

— Ты. Ничего. Не знаешь, — проговорила Арвен. Эовин покачала головой в ответ.

— И не хочу знать. А что насчет Арагорна? Он тоже ничего не знает?

Арвен надолго замолчала, так же, как сама Эовин, невидяще глядя на пустую стену. Эовин невольно ощутила подобие сочувствия: эта женщина, похожая на ожившую картинку из модного журнала, была отнюдь не так совершенна, как убеждали бесчисленные статьи и репортажи. Большая дружная семья, прекрасные отношения, неизменная спутница мужа, куча детей, каждый из которых был гордостью счастливых родителей…

— Это все из-за твоего Ангмарца, — заговорила Арвен устало и зло. — Долбаный наркоман, рецидивист и засранец с психическими патологиями. Если бы не он, Кхамул бы не оказался на побегушках у Саурона, и все мы сейчас бы не сидели как на пороховой бочке.

— Ну конечно, — едко вставила Эовин. Арвен продолжала, будто не расслышав ее реплики:

— Знаю я, что ты там себе думаешь. Разумеется. Все мудаки, зато о вашей идиотской любви только легенды сочинять. Именно потому, что она полностью идиотская. Если бы он тебя любил, то давно отошел бы от дел, и Кхамул тоже бы смог уйти от Саурона. А там, кто его знает, может, и сам Саурон убрался бы обратно в Харад. Но нет, они вместе натворили столько дел, что каждому светит десяток пожизненных, а у вас и смертная казнь, и теперь, когда надо срочно принимать меры, мы ждем, потому что все опять пошло наперекосяк.

— О чем ты говоришь? — сделав над собой очередное усилие, спросила Эовин. Она знала, что ничего хорошего не услышит, и какая-то ее часть страстно желала выставить Арвен за порог, выключить свет и остаться в относительно спокойной неведении.

— Кхамул перестал выходить на связь, — начала Арвен. — Мы хотели, чтобы… Короче, он должен был скопировать некоторые данные с личного компьютера Саурона, потому что теперь доступ в кабинет в отсутствие хозяина есть только у него. Саурон, разумеется, ему не доверяет, но у него такая привычка: держать потенциальных предателей поближе к себе и постоянно проверять, пока что-нибудь не выплывет. Он знает, что Кхамул давно недоволен тем, как обстоят дела, и хочет уйти, но не может из-за твоего дружка. И вроде бы момент был благоприятный: Саурон уезжал на пару дней на переговоры с поставщиками, но, видимо, что-то пошло не так.

— И о нем теперь ничего не известно?

— Ничего. Банда теперь зашифровалась так, что связь удается держать только напрямую, при встречах: Кхамул ездил сюда на выходные к жене, поэтому ему удавалось выбираться без особых проблем. Ну и к тому же Саурон в курсе наших дел с тобой. И это тоже проблема. Ему не нравится то, что тебя определили под охрану, и добраться до тебя в случае чего будет нелегко.

— Я же сразу говорила об этом и тебе, и Кхамулу, и Армину! — вспылила Эовин. — Не надо было вообще увозить меня из Итилиэна.

— Если тебя пристрелят, ситуация может выйти из-под тех хлипких остатков контроля, которые у нас есть, как ты не понимаешь? Проблема не только в том, что Ангмарец скончается от горя. Между нами говоря, я вообще не считаю это проблемой. Можешь ненавидеть меня, сколько хочешь, — я терпеть не могу этого придурка с тех пор, как Девятка пыталась похитить одного из моих друзей, и твой приятель ткнул его ножом так, что тот чуть не умер у меня на руках от потери крови. Но это не так уж важно. Куда важнее то, что в случае твоей смерти Теоден тоже может стать неуправляемым и сорвет нам все планы. Он, видишь ли, не терпит вмешательства в то, что считает своими делами, и его не волнует, что война с Сауроном изначально была нашей общей проблемой. А теперь, когда появился Саруман, все стало намного хуже. Теоден слышать не хочет о наших подозрениях, разговаривает с Арагорном сквозь зубы и игнорирует все наши сведения. А мы почти уверены, что Саруман готовит войну не только против нас и Теодена. Он хочет перехватить контроль над контрабандными поставками с побережья по всему Средиземью. Ведутся переговоры с крупными поставщиками — под большим секретом, конечно, но сама понимаешь, чем больше секрет, тем больше народу о нем знает. Саруман активно копает под Саурона. Есть те, кто хотел бы сменить делового партнера на более лояльного. Саурон, видишь ли, требует качества и чистоты сырья и не берется за то, что считает грязными делами. Работорговля и проституция его не привлекают. На его территориях такие вещи находятся под строгим контролем, а это устраивает далеко не всех южан. У Сарумана куда меньше вопросов к тому, откуда берутся деньги, и он горазд раздавать обещания, так что сторонников у него хватает. И людей и оружия тоже. Кое-что случилось, Эовин, о чем ты должна знать.

— Я говорила с Фарамиром, — кивнула Эовин. — Заправки?

— Да, именно. Мы считаем, это первая провокация от Сарумана. Но это не все. У нас на границах постоянно замечают соглядатаев. Саруман явно собирает информацию о расстановке постов. Позавчера случилась перестрелка в горах: вроде бы браконьеры. Вот только никто из нас в это не верит. Арагорн спланировал операцию, и они пристрелили парочку негодяев: амуниция и оружие совсем не похожи на браконьерские. Теоден, разумеется, не хочет ничего слышать. Мы надеялись, что, если ты поговоришь с ним и предъявишь ему ту информацию, которую должен был достать Кхамул, он прислушается: все-таки вы родственники, а он всегда был сильно привязан к семье.

— Он считает, что я его предала, — покачала головой Эовин. — Об этом вы не думали? Если бы даже я смогла показать ему что-то, он точно вообразил бы, что я пытаюсь выслужиться и заслужить прощение, или настраиваю его против друга, чтобы он не трогал банду.

— Думали и о том, и о том, но решили, что ты наш последний шанс. По крайней мере, пока Саруман не проявил себя открыто. Но когда это случится, время будет упущено, Эовин.

— Почему все всегда так сложно? — пробормотала Эовин, у которой от нервного напряжения и внезапно нахлынувшей слабости потемнело в глазах. Арвен насмешливо фыркнула в ответ.

— Знаешь, я тоже постоянно задаюсь этим вопросом. Когда-то я была молода и ничего не боялась, у меня не было ни детей, ни мужа, ни кучи дел, которые никто, кроме меня, не сделает. Был только полоумный папаша, который не давал мне ступить и шагу без своего разрешения, был Арагорн, который вместо свадьбы пошел служить в спецназ, и был Кхамул — однокурсник, с которым у меня была куча общих интересов. Не тех, о которых ты подумала, разумеется. Мы вместе написали несколько научных работ, нам прочили карьеру исследователей, но у Кхамула начались проблемы по его собственной глупости. Там все или варили, или употребляли, а он всегда прекрасно знал химию, вот и не удержался. Родители определили его в мордорскую армию. После этого он вернулся совсем другим. И в компании ангмарского негодяя, который окончательно и бесповоротно втянул его в неприятности.

— Ну и что нам делать? — спросила Эовин, которой ничуть не хотелось теперь выслушивать дифирамбы Арвен в адрес Призрака. Арвен устало покачала головой и щелкнула крышкой контейнера.

— Решать проблемы по мере их поступления, что же еще. И первая из них — это ты. Если ты сдохнешь от анорексии или чего похуже, будучи под моим надзором, это плохо скажется на моей репутации. И мне не хочется иметь дело с твоим разгневанным приятелем. Так что давай не будем усложнять друг другу жизнь.

Эовин невольно улыбнулась и, справившись с головокружением, все же добралась до дивана. Наблюдая за тем, как ее кровь медленно заполняет пробирки, она почувствовала во рту фантомный солоноватый привкус. Сколько ее будет — крови, темной и вязкой, стынущей на земле и липнущей к рукам? Все они — Арвен с Арагорном, Теоден, Фарамир, Саурон с его назгулами — стояли на краю, держась за воздух, и легкого дуновения было достаточно, чтобы смести в пропасть то, что строилось годами и десятилетиями.

Эовин сидела на подоконнике, подтянув колени к груди, и смотрела на то, как вершины вековых елей гнутся под ударами налетавшего с реки ветра. Густо-синие дождевые тучи цеплялись за острую зубчатую кромку леса, и время от времени поток воздуха швырял Эовин в лицо редкие холодные капли вместе с резким и свежим запахом воды и леса. Грозы в августе случались часто — практически через день. Поначалу Эовин пугали вой бури и громовые раскаты, которые обрушивались на маленький бревенчатый домик, затерявшийся в глухом лесу, но мало-помалу она не только привыкла к причудам местной погоды, но и стала находить в них своеобразную прелесть. Окружной лесничий, деливший остальные помещения дома с двумя егерями, не разделял ее увлечения, предпочитая коротать долгие темные вечера у радиоприемника или за игрой в карты. Эовин всякий раз приглашали присоединиться, но она отказывалась, хотя ей нравились эти простые люди с громкими голосами и обветренными лицами — поневоле вспоминался далекий дом и давно потерянное беззаботное прошлое.

Прошлое, которое больше ей не принадлежало. Эовин смотрела на лесничего и его товарищей, таких спокойных, уверенных, связанных общим делом, и с мучительной отчетливостью понимала, что уже никогда такой не будет. Даже если ее связь с Призраком закончится, даже если дядя примет ее назад, а Фарамир, Арвен и Арагорн сделают вид, что ничего не было, она останется навсегда потерянной. Эовин не была трудным подростком и не понимала тех своих ровесников, кто скандалил с родителями, торчал в кабинете у директора, отбывая очередное бессмысленное наказание, или вовсе сбегал из дома. Какая глупость — как можно не думать о будущем, не уважать родителей (как, балроги подери, ведь это такое счастье — отец и мать, любые, даже самые обыкновенные, даже дерганые и злые, пьющие джин по вечерам или вечно смотрящие в телек), не соблюдать правил, не… И все же так или иначе она давно сделала свой выбор.

Эовин улыбнулась сама себе, запивая глотком сока очередное горькое лекарство из бесконечной батареи выданных Арвен банок и склянок. Ей казалось, будто ее каким-то колдовством зашвырнуло назад в школьные годы, и она тайком едет на велосипеде в горы, прижимая локтем к боку краденую пачку сигарет. Кто знает, где бы она была теперь, если бы не Призрак. Может быть, в участке под началом Теодена и в департаментском списке сотрудников, представляемых к награждению. Может быть, дома на кухне с огромным животом и сопливым первенцем, цепляющимся за полу растянутой футболки. Или в подвале, напичканная наркотиками, на облеванном матрасе в ожидании очередного клиента. А может быть, на тихом городском кладбище рядом с матерью. Наверное, ей стоило больше ценить Призрака и быть ему благодарной, но Эовин никогда не знала — не знала и не думала. Просто принимала все как должное, скучая по нему, обнимая его при встрече и засыпая рядом с ним, чтобы вскоре попрощаться снова.

* * *

После того, как Арвен ворвалась в квартиру, ругаясь как извозчик, и потребовала, чтобы Эовин немедленно поднимала зад, собирала свои шмотки и ехала в больницу, события завертелись с головокружительной быстротой. Эовин швырнула на диван пульт, вскочила, открыла рот, чтобы наконец ответить как следует, но так и не произнесла ни слова — на пороге, аккуратно оттеснив красную от злости Арвен, возник тихий и спокойный Арагорн со своей фирменной усталой немного виноватой улыбкой. Эовин застыла на месте, глядя ему в глаза, и сковавший ее минутный страх сменился детской слезливой обидой. Точно так же, как тогда, когда Теоден обещал дать ей пострелять на охоте из настоящего ружья, а потом сказал, что она еще слишком мелкая, и отдал ружье сияющему Эомеру. Эовин метнулась к Арагорну молнией, и тот с готовностью раскрыл объятья. Разумеется, ей сейчас же стало стыдно до красных пятен перед глазами, но Арагорн снова ее спас: молчаливая истерика превратилась в дружеское приветствие двух старых-престарых знакомых.

— Как ты повзрослела, — сказал он, демонстративно игнорируя гримасу Арвен. — Наслышан о твоих успехах в учебе — знаешь, мы все еще сожалеем о том, что ты предпочла нам роханскую систему образования.

— Пригласишь ее на стажировку, когда Саруман закончит взрывать заправки, — ядовито вставила Арвен. Арагорн развел руками и снова улыбнулся, а Эовин позволила себе цыкнуть и закатить глаза.

Впрочем, от двухнедельного заключения в больнице ее не избавило даже заступничество Арагорна. Арвен показывала какие-то бумажки, сыпала медицинскими терминами и возмущалась так громко, что в пустой квартире от стен отдавалось эхо. Эовин сама не заметила, как Арагорн решил все за нее и организовал ее сборы — опомнилась только тогда, когда он захлопнул дверь своей машины, отрезая ее от еще одного кусочка привычного ей мира. Эовин казалось, что ее швыряет из стороны в сторону, как осенний лист, сорванный с родной ветви, и она лихорадочно искала то, что станет ей если не опорой, то хотя бы якорем. Она вспоминала дом, мать, отца, Эомера, даже Теодена, потом долгие часы над книгами и болтливую соседку по комнате, но картинки сыпались искрами, ускользая у нее из рук. Только одно было ощутимым: незримая нить, прошивающая насквозь ее сердце и обрывающаяся где-то среди серых льдов и скальных обломков. Призрак забрал у нее все, что было ей дорого, не оставив взамен ничего, кроме тоскливой боли, но эта боль хотя бы была настоящей.

После больницы Эовин стало немного легче. По крайней мере, в голове ее больше не шумел, гремя крышей, итилиэнский ветер, а еда не казалась жеваным картоном, застрявшим в глотке. Боль тоже стала немного слабее — ровно настолько, чтобы начать спать ночами тревожным и хрупким, но все же сном. Арвен заходила каждое утро, приносила игрушки и сладости, как ребенку, и болтала без умолку, обходя, впрочем, все по-настоящему важные вопросы. Арагорн тоже пришел пару раз, чудом выкроив время в забитом напрочь графике, и принес новости: кто-то из рейнджеров будто бы видел на перевале человека, похожего на Ангмарца. Эовин не осмелилась поверить в то, что сведения были достоверными, и все же в груди ее мягко разлилось живое тепло. Может, это и правда был он и сделал это специально — чтобы ей сказали, чтобы она узнала, что он жив и с ним вроде бы даже все в порядке. Расспрашивать Арагорна Эовин не решилась: кивнула и перевела разговор на другую тему, благо их было слишком много.

Новости теперь сыпались как из рога изобилия. Телевизор в больничной палате показывал все каналы, и, несмотря на запреты Арвен, Эовин смотрела новостные выпуски, с каждым взрывом и грабежом все больше осознавая, что пути назад уже нет. Война началась, развернулась воронками в черной земле, вспыхнула цепью пожаров, которые поглощали новые и новые силы, почти не давая передышки. Поначалу Эовин, как и другие, чувствовала нечто вроде смешанного со страхом азарта — будто ей самой предстояло броситься в бой и выиграть, размазав врагов по стене в короткой стычке. Медсестры болтали об очередной перестрелке, торопливо передавая друг другу подробности, пациенты шумно обсуждали в коридорах новый инцидент: пересчитывали убитых преступников, вынимали из газетных строк имена героев дня, собирали сувениры для тех полицейских, кому не повезло попасть под пули. Арагорн, Фарамир и Теоден знали свое дело и двигали фигуры на огромной шахматной доске уверенно и неторопливо. Сначала была эвакуация отдаленных хуторов и мелких поселений — не удалось избежать потерь, но все было под контролем. Потом по дорогам расставили посты и заслоны, а границы и выезды оказались закрыты. Репортеры бодро докладывали о бандах молодежи с юга, которые переправлялись через перевал с разрешения Саурона, строили гипотезы одна другой страшнее: от криминальной войны до разгула национализма, — забрасывали усталых полицейских бесчисленными вопросами, всеми правдами и неправдами вытягивая подробности. Гондор, Рохан, Итилиэн — весь известный Эовин мир кипел, как забытый на огне котел, и понемногу, все вернее с каждым днем, сходил с ума.

К концу двух больничных недель Эовин уже не знала, чего ей ждать: оживление первых дней схлынуло, сменившись настороженностью и угрюмым предчувствием трудностей. Синие коридоры заполнились полицейскими, внизу появился пропускной пункт, и люди притихли, умолкли, стараясь слиться с пространством, будто их могли в чем-то заподозрить. Эовин не выходила из палаты, хотя предательская слабость больше не донимала ее, доводя до обморочной черноты в глазах. Было тошно и нервно, будто задерживался боевой выезд, и она сидела в машине в полной экипировке, тщетно стараясь справиться с зашкалившим адреналином. Эовин звонила Фарамиру — это отвлекало ненадолго, помогало создать иллюзию сопричастности к тому, что она еще так недавно считала своим долгом и делом жизни. Но у Фарамира было слишком мало времени, чтобы ей помочь. Ему самому нужна была помощь, потому что вчера было нападение на пункт проката авто, а сегодня ограбили машину почтовой службы.

В день выписки Эовин к ней приехал сам Арагорн и сказал, что она останется с его семьей — переедет в одну из загородных резиденций. Эовин отказалась наотрез: во-первых, ей не хотелось создавать неудобств ни себе, ни его близким, а во-вторых, она боялась, что из-за нее они будут в еще большей опасности. Саурон должен был знать, где она, и думать, что он все контролирует, особенно теперь, когда они с Саруманом взялись за дело по-настоящему. Эовин понимала, что ей грозит, но страх за собственную жизнь, к ее удивлению, тревожил ее куда меньше, чем неспособность предпринять хоть что-нибудь для того, чтобы помочь. Она попросилась было у Арагорна в какое-нибудь подразделение хотя бы на правах стажера, но он, разумеется, отказал. Эовин не стала настаивать: понимала, что не в том положении, чтобы рассчитывать на снисхождение. Ничего собой не представляющая, ничего не знающая и ни на что не способная, она, тем не менее, была трофеем, который охраняли, одновременно оставляя его в пределах досягаемости. Приз, имеющий ценность не сам по себе, а исключительно в глазах Теодена или Призрака — куда уж забавнее, особенно с учетом того, что она не знала, нужна ли по-настоящему хоть кому-то из двоих. Арагорн, выкурив неизменную папиросу с крепчайшим табаком, окинул Эовин оценивающим взглядом и предложил ей вариант, за который она схватилась с искренней радостью: маленькое подразделение Лесной службы, берег Андуина, глухая чаща и почти полное отсутствие любопытных глаз. Эовин с усмешкой подумала, что, если Саурон или Саруман решат с ней покончить, никто не пострадает — кроме нее самой и, возможно, пары-тройки каких-нибудь любопытных зверьков.

* * *

В этот раз гроза стихла до обидного быстро. Эовин взглянула на дисплей мобильного — было еще только одиннадцать. Лесничий и его товарищи по игре должны были разойтись по своим комнатам не раньше полуночи: партия, судя по гулу голосов и взрывам смеха, оказалась напряженная. Покачав головой, Эовин спустилась с подоконника, натянула толстовку и, нашарив на полу ботинки, сунула в них ноги, потом, подумав, достала из шкафа теплую куртку. Тихонько выбравшись в окно, она постояла у бревенчатой стены, слушая, как стекает по трубе вода, прошла вперед, держась подальше от желтого светового круга, который бросал на землю пляшущий от ветра фонарь над дверью. Черные силуэты накрытых брезентом машин горбились по правую и левую руку, словно спящие доисторические чудовища, а впереди, пугая шелестящим шепотом, струилось мутно-сероватое марево тумана, окутавшего деревья. Эовин глубже вдохнула пахнущий озоном воздух: курить хотелось до зуда под ногтями, но темнота вилась вокруг, шаря мокрыми ладонями по плечам, и зажигать огонь было страшно — будто это могло кого-нибудь рассердить. Несусветная глупость, если подумать, но все же здесь и теперь не было никого, кроме нее самой и леса, а это поневоле настраивало на пугливый лад.

Эовин поежилась, пожалев о том, что вообще решила выйти из дому, и собралась было назад, но тут ей вдруг почудилось движение. Она не увидела его и не услышала — просто почувствовала, будто лица коснулось легкое теплое дуновение. Инстинкт вспыхнул в ней тревожно и остро, и она слепо уставилась вперед, туда, где невидимый лес боролся со стихающим ветром. Разглядеть ничего не получалось, но с каждой секундой Эовин все больше проникалась уверенностью в том, что у нее не галлюцинации. Она знала Призрака слишком хорошо, чтобы не вспомнить странное, тревожно-приятное чувство его присутствия: будто мир стремительно терял равновесие, закручиваясь вокруг него одного. Эовин понимала, что это было невозможно, невероятно — как он мог оказаться здесь, за тридевять земель от Барад-Дура, да еще и в такую ночь? — и все же просто уйти в дом было уже не в ее силах. Эовин шагнула вперед, вытянув руки. Пустота качалась перед ней, пересыпая ледяными каплями падающие звезды. Стук сердца почти оглушил ее, но все же ей казалось, что она слышит в перерывах между ударами дыхание, знакомое ей так же, как собственное. Через несколько шагов по скользкой мокрой траве лес сомкнулся вокруг Эовин, отрезав ее от дома. Она беспокойно обернулась, ища и не находя то, что горело в каждом ее нерве, позвала, переждав мгновение мучительной тишины, а потом, наконец, услышала голос, назвавший в ответ ее имя.

Салон машины плавал в едких клубах табачного дыма. Из приоткрытого окна тянуло свежим воздухом, иначе они оба уже давно бы задохнулись: курили одну за одной, не прерывая молчания с молчаливого же согласия друг друга. Слишком много всего было сказано в прошлый раз. Эовин сидела у Призрака на коленях, привалившись спиной к его груди, а он обнимал ее, прижимая к себе, и рассеянно перебирал пальцами ее спутанные волосы. Он был таким, как прежде, до того, как началось все это дерьмо. Эовин изучала его жадно и внимательно, вслушиваясь в каждый вдох, искала, но не находила ничего, что могло бы напомнить ей о том, каким он был в их последнюю встречу. Это значило слишком многое: что все хорошо, и он не умрет от передоза, что все плохо, и он вернулся на службу к Саурону, что теперь они, наверное, смогут видеться чаще, что ему придется выполнять приказы и воевать на стороне Сарумана — а может быть, уже пришлось. Мысли тянулись одна за другой, а Эовин смотрела на них будто со стороны и с радостным удивлением понимала, что сейчас ей на все наплевать. Когда он уйдет, ее замершая на несколько часов жизнь станет случаться с ней снова, и снова будут новости из шипящего приемника и бесконечные звонки Фарамиру, но здесь и теперь все было так, как должно было быть.

— Ну и какого балрога тебя понесло на ночь глядя в лес? — заговорил, наконец, Призрак, вынимая из ее пальцев очередную сигарету. Эовин невольно усмехнулась.

— А какого балрога ты там делал? Особое задание Саурона или, может быть, по грибы?

— Отвечаешь вопросом на вопрос? Как невежливо, — сказал он, делая затяжку. Эовин отмахнулась от лезущего в глаза дыма.

— Знаешь, мне кажется, я имею право хотя бы на это.

Призрак вскинул голову — Эовин испуганно взглянула на него, но темнота не позволила ей рассмотреть выражение на его лице.

— Прости меня, пожалуйста, — проговорила она примирительно. — Я не то имела в виду. Просто…

— Ты не должна передо мной извиняться. Больше никогда. Поняла? — сказал он мрачно. Эовин молча кивнула и, убедившись, что он не злится, пересела так, чтобы быть с ним лицом к лицу, а потом обняла за шею, прижавшись губами к горячей щеке.

— Я не первый раз сюда приезжаю. В такие ночи это даже весело, тем более что ваши посты всегда стоят в одних и тех же местах. Столько лет прошло, а ничего не меняется. Арагорн теряет хватку — даже он. Что уж говорить об остальных…

— Почему ты раньше не дал о себе знать? — перебила Эовин.

— А сама как думаешь?

— Никак. А до этого думала, что Саурон тебя все-таки прикончил, или что ты заперт в какой-нибудь клинике, или что лекарство Арвен не сработало, и ты теперь законченный торчок.

— Мило. Арвен жуткая сука, правда?

Отсмеявшись, Эовин легонько хлопнула Призрака по плечу.

— Так не честно. Если не собираешься выслушивать мои претензии, мог бы сразу так и сказать, и все.

— И тогда ты обидишься, и мне придется три часа уговаривать тебя не дуться, потому что я не то имел в виду.

— Да. У нас тоже ничего не меняется, правда? Однажды тебе это надоест, — сказала Эовин, пытаясь скрыть внезапную горечь. — Если еще не надоело.

— По-моему, я в тот раз тебе все объяснил. И не вижу смысла еще раз к этому возвращаться. Или ты хочешь официальное предложение?

— Разумеется, — хмыкнула Эовин. — Кольцо с огромным бриллиантом, чтоб не хуже, чем у твоей бывшей. Ты, кстати, знаешь, что твой дружок ей изменяет с Арвен, да? И платье, чтобы кружева побольше.

— Хочешь обязательно свалиться по дороге к алтарю на глазах у всех гостей? — насмешливо поинтересовался Призрак. — Я еще слишком хорошо помню тот первый и единственный раз, когда видел тебя в платье. У тебя было такое лицо, как будто ты сейчас кого-нибудь прикончишь.

— Тебя, вообще-то. Все же было только ради тебя.

— Вот оно что. Ты же в курсе, что я предпочитаю брюнеток?

— Еще слово, и я тебя задушу и спрячу в багажнике, — пообещала Эовин и потянулась за поцелуем. После паузы Призрак заговорил снова уже совсем другим тоном.

— Я хотел забрать тебя еще в первый раз, как сюда приехал. У меня есть два билета с открытой датой… Денег не так много, Саурон выгреб и свои, и наши счета, но это ерунда. На первое время хватит, а там разберемся.

Эовин застыла, не веря своим ушам.

— Тогда почему ты сразу не дал знать, что ты здесь? Мы бы сразу же убрались отсюда. Но ведь и сейчас еще не поздно, так? Давай просто уедем, и все. Я даже вещи забирать не буду, а документы тут, в кармане.

Призрак спихнул ее с колен, закурил снова — в короткой вспышке света Эовин рассмотрела выражение мрачной решимости на его лице.

— Саурон знает. Обо всем — и о том, что Кхамул его продал, и что Арвен помогает нам из-за того, что не может выкинуть из головы давнюю глупость, и что я думаю о том, чтобы послать все подальше и свалить. И про Сарумана тоже знает. Он не дурак — не настолько, чтобы не видеть очевидного. Вот только это стало очевидным для него слишком поздно.

— Что с Кхамулом? — набравшись смелости, спросила Эовин.

— Жив, но отстранен от дел. Саурон не будет сейчас разбрасываться людьми. Он понял, что зарвался. И так слишком много потратили сил на то, чтобы испортить отношения с вами, а теперь Саруман на наши головы… Его предупреждали, конечно, но он никого не слушал.

— Как и Теоден.

— Да, как и Теоден. Знаешь, они бы, наверное, подружились, если б просидели год-другой в одной камере.

Эовин снова не сдержала улыбки, хотя ей хотелось зареветь.

— И что теперь будет? Он понимает, что его дела плохи, но должен же быть какой-то план.

— Кхамул уговаривает его пойти на сделку с Арагорном. Если бы получилось договориться, мы могли бы объединить силы и привлечь еще кое-кого из южных партнеров. Отец Арвен, видишь ли, водит в Хараде кое-какие знакомства, о которых Арагорн предпочитает не знать, а сама Арвен пользуется немалым уважением как дочь Элронда и как хороший спец. Многие подумали бы, связываться с Саруманом или нет, если бы узнали, что мы нашли способ договориться со старыми врагами.

— И что Саурон? Неужели он не понимает, что это хороший выход? — нетерпеливо спросила Эовин. Призрак покачал головой.

— Саурон никогда на это не пойдет. Он сглупил, но признать это не сможет. Во-первых, потому, что его тут же спишут как проигравшего — авторитет ему уже не спасти. А во-вторых, не в его характере признавать поражение.

— И что будет? Во что все это выльется? Ты же не можешь не знать, что тут творится, и в Рохане, и в Итилиэне тоже.

— Пока мы выполняем приказы Сарумана, которые тот передает через Саурона. Как только необходимость в нас исчезнет, все мы трупы.

— И ты так спокойно с этим смиришься? Пошли Саурона к балрогам, возьми на себя командование и наведи, наконец, порядок, пока не перестреляли и вас, и нас!

— Я не могу так поступить, — сказал Призрак. Эовин недоуменно уставилась на него.

— В смысле — не можешь? Ты вроде бы теперь не тот, что был в тот раз, и все твои товарищи уже поняли, что к чему, так в чем тогда дело?

— В том, что я не могу так поступить, и все. Я дал слово Саурону и назад не возьму.

Эовин всплеснула руками.

— Дал слово! Ну надо же, как мило. Тебя со дня на день пустят в расход, а ты беспокоишься о том, чтобы не задеть чувства Саурона? Обо мне ты не подумал?

— Я думаю о тебе каждую минуту.

— А он думает, как бы получше меня использовать, чтобы достать тебя или Теодена.

— Эовин, ты ничего не понимаешь.

— Ну конечно, куда мне. Я послала и Теодена, и Эомера подальше, когда поняла, что я без тебя не смогу. А ты…

— Ты женщина, — отрезал он. — Это совсем другое.

— Как бы ни так.

— Хватит. Я не собираюсь больше это обсуждать, — сказал Призрак резко. — Уже светает. Тебе пора возвращаться.

Эовин покорно взялась за валявшиеся на коврике ботинки. Спорить ей не хотелось — теперь она мечтала только о том, чтобы поскорее вернуться в свою тихую комнату и выпить таблетку от головной боли.

Две следующих недели Эовин провела в плену обманчивого спокойствия, душного и тяжелого, как накалившийся на солнце влажный воздух. Грозы утихли, и, хотя солнце еще полыхало раскаленным шаром в ослепительно-яркой синеве, из лесу ночами тянуло прелой сладостью осенних туманов. Маленькое подразделение Лесной службы было занято подготовкой к зиме — людей не хватало, и начальник, поддавшись уговорам Эовин, позволил ей присоединиться к работе. Она уставала и засыпала, едва коснувшись головой подушки, так что времени и сил на грустные мысли и прослушивание бесконечных информационных выпусков почти не оставалось. А новостей с каждым днем становилось все больше и больше, и среди них не было ни одной хорошей.

Беспорядки вспыхивали постоянно и расползались с приграничных территорий, подползая к городам срединных земель. Погасить занимавшееся пламя было куда сложнее, чем когда необъявленная война только началась: полицейские уставали, их выбивали из строя, отправляя в переполненные больницы. Бандиты же, несмотря на все усилия, будто бы не замечали потерь — или их покрывали новые и новые партии свежих сил. Если поначалу нападения были хаотичными и жуткими в своей бессмысленности, то теперь у них появилась продуманная система и цели, которые выслеживались методично и умело. Эовин, разумеется, понимала, что это значит, но старалась не задумываться: если бы ее поставили перед выбором теперь, она бы не выдержала и разрядила себе в лоб маленький пистолет, который ей выдали после ее долгих просьб и уговоров. Тем более, она ничего не знала доподлинно: дело могло быть и в том, что Саруман пустил в ход хорошо обученных наемников, о которых Призрак и Кхамул предупреждали заранее. Эовин злилась на Теодена за его самоубийственное упрямство и неспособность признать собственные ошибки: гондорские репортеры, гаденько улыбаясь, докладывали о том, что Рохан снова отклонил предложение Арагорна об объединении сил и военной помощи, потому что считал достаточным участие Сарумана Белого и его «высококвалифицированных специалистов». Относительно роли Сарумана мнения были весьма противоречивы и категоричны: одни считали его героем, пришедшим Средиземью на помощь в трудный час, другие — хитрым мудаком, решившим нажиться на внезапно свалившихся на правительства проблемах, третьи требовали немедленно объявить его в розыск, поймать и как следует допросить, чтобы вывести его на чистую воду или оправдать. Эовин, разумеется, верила тому, что говорили ей и назгулы, и Арагорн с Арвен, и не могла понять, почему Теоден остается глух и слеп к тому, что происходит на его территориях. Иногда она снова подумывала о том, чтобы все-таки попытаться поговорить с ним, но всякий раз отбрасывала эту мысль, понимая, что он ее не услышит.

Утром того дня Эовин, покончив с немудреным завтраком, вызвалась остаться на дежурство по кухне: у нее побаливала голова, и она решила, что не выдержит целого дня беготни по лесным тропам. Спорить с ней никто не стал. Вскоре она осталась в доме одна. Поймав на приемнике волну с какими-то модными песенками, Эовин поставила на горелку кастрюлю с водой, чтобы вымыть посуду, и принялась подметать усыпанный крошками пол. Через полчаса, когда вода зашумела, а пол был первозданно чист, со стороны единственной подъездной дороги послышался звук приближающегося автомобиля. Эовин бросила метлу и, подумав, пошла в свою комнату за пистолетом: скорее всего, возвращались забывшие что-нибудь егеря, но терять бдительность было не в ее интересах.

Вскоре машина показалась из-за деревьев: это был раскрашенный под военный камуфляж джип, над крышей которого Эовин рассмотрела флажок с белой ладонью, принадлежавший Саруману. У нее во рту пересохло от испуга. Она схватилась было за рацию, но джип, замерев в десятке метров от дома, разразился громким звуком клаксона. Эовин удивленно уставилась на заляпанное глиной лобовое стекло машины: если ее собирались прикончить или выкрасть, к чему поднимать лишний шум? Она сняла пистолет с предохранителя и, держа палец на спусковом крючке, подошла к двери. Вскоре послышались шаги, которые замерли на крыльце, и громкий частый стук.

— Эовин? Вы здесь? Я привез вам привет от дяди!

Эовин столбом стояла на месте, испуганная и сбитая с толку. Она понимала, что ничего хорошего ее не ждет, но к чему был весь этот спектакль, ей было неясно.

— Кто вы такой и что вам нужно? — повысив голос, спросила она. Фраза прозвучала жалким писком, и, конечно, таинственный гость понял, что она до смерти напугана. Он пошаркал ногами о придверный коврик и, откашлявшись, ответил:

— Меня зовут Грима, Эовин. Вы, конечно же, меня не помните. Я бывший сослуживец вашего дяди, начинал у него в отряде, потом перевелся на юг поближе к семье. Я видел вас последний раз, еще когда Эомунд и Теодвин были живы, а вы были совсем крохой. Послушайте, я понимаю, что вы не ждали гостей, но я хотел бы с вами поговорить. Если хотите, могу дождаться возвращения ваших парней или заехать на днях.

Эовин нервно закусила губу: имя заставило ее встревожиться еще сильнее, но голос, уверенно и спокойно говоривший о ее родителях, против воли заставлял прислушаться к словам. «Поговорить… Может, это окажется полезным, — подумала она. — В конце концов, он мог бы просто влезть в окно и не поднимать лишнего шума, а так его, наверное, услышали и на другом берегу». Помучившись сомнениями еще минуту, Эовин все же открыла дверь, не разжимая, впрочем, рукоять пистолета, ждавшего своего часа в кармане тонкой форменной куртки.

На пороге оказался невзрачный человек невысокого роста с сероватым покрытым морщинами лицом и жидкими черными волосами. На нем была полевая форма без знаков отличия, но все с той же белой дланью на нагрудном шевроне. В руках он держал два больших и явно тяжелых пакета. Взгляд блекло-голубых глаз изучающе прошелся по лицу Эовин, и она едва сдержала недовольную гримасу.

— Так о чем вы хотели поговорить? — спросила она куда резче, чем собиралась. Грима улыбнулся.

— Простите, мы не могли бы поговорить в доме? Или хотя бы возьмите пакеты: здесь немного гостинцев для вас и для ребят из службы. Неловко признаваться, но врач запрещает мне поднимать что-нибудь тяжелее кружки с чаем. Я недавно из госпиталя.

Эовин почувствовала нечто вроде смущения и, кивнув, отступила в сторону. Грима прошел в дом, с любопытством оглядывая обстановку, и направился прямиком на кухню, где кипящая вода переливалась через края, грозя залить горелку.

— О, балроги побери. Совсем забыла, — пробормотала Эовин и перекрыла газ. Грима поставил пакеты на стулья, а сам встал у стола. Она же осталась стоять напротив него у плиты, так, чтобы кастрюля была в пределах ее досягаемости.

— А тут довольно уютно, — сказал Грима, оглядывая кухню. — О чае и прочих приметах гостеприимства не беспокойтесь, я не собираюсь ставить ни вас, ни себя в неловкое положение.

— Что же, в таком случае, вы собираетесь делать? — холодно поинтересовалась Эовин. Грима снова улыбнулся.

— Заверить вас в неизменном дружеском расположении как от меня лично, так и от лица Сарумана Белого, представителем которого я являюсь.

Эовин недоверчиво воззрилась на него — слова замерли у нее на губах.

— О нет, не нужно. Я знаю, что вы о нас думаете. Видите ли, Эовин, в молодости нам все кажется понятным и простым или, по крайней мере, однозначным. Есть друзья, есть враги, есть полиция, есть преступники, и, конечно же, есть закон, который превыше всего. И это правильно, конечно. Да. Но поймите: реальность куда сложнее, чем то, что рисуют нам учебники и кодексы. В конечном счете все решают личные связи: какая перевесит. Вот у вас имеется личная связь с тем, кого все мы знаем как правую руку Саурона, у почтенной госпожи Арвен — с еще одним господином, который, в свою очередь, правая рука уже вашего друга, у Элронда — с наркоторговцами из Умбара, а Арагорн вынужден все это принимать к сведению, потому что не может сбросить со счетов родственные узы. Теоден, в свою очередь, не считает возможным идти в такой ситуации на какие-либо уступки, потому что заинтересован в том, чтобы вы не попали в большую беду, чем нынешняя. Понимаете?

— К чему вы клоните? — вспылила Эовин.

— К тому, что вы не можете позволить себе быть предвзятой. В банде Саурона, с которой все мы вынуждены считаться, давно назревает раскол, и, к сожалению, он не может или не хочет его предотвратить, но очень хочет, наконец, поставить точку в давней борьбе с Теоденом и заодно удержать влияние на деловых партнеров, которое стремительно теряет. Ангмарец и Кхамул постарались найти сторонников, и им это удалось. К чему это привело, вы видите сами. Каждый привлек своих друзей-приятелей, чтобы поделить каналы сбыта и денежки, а гражданские не могут носа высунуть из дома, потому что боятся попасть под шальную пулю.

У Эовин от возмущения залило жаром и лицо, и шею. Ей показалось, что она задыхается. Грима продолжал говорить, глядя ей прямо в глаза.

— Вы видите только одну сторону карты, Эовин. Согласитесь, имеющейся у вас информации недостаточно для того, чтобы принимать здравые решения. Я ни к чему вас не призываю — это, будем честными, меня вообще не касается. Но Теоден мой старый друг, а его крайне расстраивает то, в какое положение вас поставил ваш возлюбленный. Пора вам подумать о собственной безопасности и вернуться домой, по крайней мере, до тех пор, пока мы не наведем порядок и не заставим Саурона и его соперников вспомнить о том, что здесь все-таки не Мордор, и палить по людям средь бела дня им никто не позволит. Саруман приложит все усилия к тому, чтобы защитить мирных жителей, но он не заинтересован в том, чтобы причинять какой-либо вред и вашим друзьям. Если они прислушаются к голосу разума и прекратят беспорядки, мы найдем способ заключить устраивающее всех соглашение. Прошу вас, подумайте об этом. Я не прошу вас быть посредником или что-нибудь в этом роде, упаси Эру, но прислушайтесь к моим словам и вспомните о семье, которой вы дороги.

— Настолько дорога, что Теоден не удосужился явиться сам и прислал вас, — усмехнулась Эовин, кривя онемевшие губы. Грима кивнул и развел руками.

— Ну вы же знаете его куда лучше, чем мы все, вместе взятые. Он человек открытый и прямой, но, будем откровенны, не силен в тонких материях. Если бы была жива ваша мать, она сумела бы найти нужные слова и для вас, и для него, но, к сожалению, теперь исправить все под силу только вам. Не думайте, что Теоден просил меня о чем-то. Я приехал самочинно, так сказать, потому что мне тяжело видеть разлад в вашей семье, которую я помню совсем иной. Личные связи решают все. Вы же понимаете, Эовин?

— Будем считать, что я вас услышала, — сказала она, подавляя накатившую от напряжения дрожь. Грима наконец перестал пробивать взглядом ее и без того хрупкое самообладание, еще раз оглядел кухню и вдруг принялся рыться в пакетах, выставляя на стол снедь, купленную явно в каком-нибудь из альдбургских супермаркетов.

— Вот тут хлеб — свежий, только испекли, сыр — вы любите козий? Нет? Тогда хорошо, что я его не взял, хотя это было нелегко. Орехи, мед, крупы… Не знаю, нужны они были или нет, вы сами разберетесь, думаю. Взял еще вина и пива для парней. Лесная служба славится любовью к крепким напиткам, но вряд ли дама одобрила бы такой выбор…

Он все говорил и говорил, и выставлял на стол сверток за свертком, а Эовин, растерянная и беспомощная, стояла, опустив руки, и смотрела на него. Рассудок вопил, что она должна выпроводить его сейчас же, но что-то в ней сопротивлялось этому, сковывая ее по рукам и ногам: в конце концов, он же ничего не делает. Просто приехал запутать ее болтовней и принес еды. Наверное, ребята и вправду обрадуются, когда вернутся: Эовин постоянно слушала их жалобы на скупой рацион и надоевшие всем консервы. Наконец, Грима закончил потрошить пакеты.

— Ну что ж, на этом мой визит закончен. Надеюсь, я не отнял у вас слишком много времени. Жаль, что довелось встретиться только при таких обстоятельствах, но я льщу себе надеждой, что однажды мы соберемся где-нибудь в Эдорасе и вспомним старые добрые времена за кружкой эля.

— Не стоило вам так утруждаться, — только и смогла сказать Эовин.

Когда Грима уехал, она долго стояла у окна, глядя на пустую дорогу, потом все же взялась за посуду и разобрала привезенные им продукты, твердя себе, что нужно все выкинуть. Кто его знает, что на уме у Сарумана? И все же яд — это было как-то слишком, особенно когда есть пистолеты. А Грима, разумеется, имел при себе оружие. Вероятно, оставил в машине, чтобы не напугать ее раньше времени. Эовин лихорадочно размышляла, зачем он приезжал на самом деле и при чем тут был Теоден. Разведывал обстановку? Но для чего? Как будто ему стоило бы какого-нибудь труда разыскать ее и так, чтобы сразу увезти куда-нибудь в Изенгард и запрятать. Перетягивал на свою сторону? Чушь. Кто она такая? У нее не было в запасе пары отрядов головорезов с бурным военным прошлым и арсеналом нелегального оружия… Значит, расчет был на то, что она передаст содержание разговора своим «друзьям». Подумав еще немного, Эовин пришла к выводу, что это самое разумное, что она могла сделать, и набрала номер Арагорна. Он против ожидания взял трубку и выслушал ее внимательно, задавая многочисленные вопросы, и наконец подытожил:

— Они знают, где ты, Эовин. Это, конечно, само собой разумеется, но теперь, после такого явного предупреждения всем нам, мне кажется, тебе пора последовать моему совету и убраться в более надежное убежище.

— Ты же знаешь, что это ни к чему хорошему не приведет, — возразила Эовин устало. — Они оба взбеленятся, если я исчезну — и Саурон, и Саруман. Вам и так хватает проблем.

— Саруман манипулирует Теоденом, ты же понимаешь.

— Я уже перестала что-либо понимать.

На этом они распрощались. Эовин знала, что Арагорн не сдастся и, скорее всего, пришлет за ней кого-нибудь. Ей очень хотелось согласиться с его решением и спрятаться куда подальше, но она не могла себе этого позволить. Слишком сложно ей было судить о том, к чему приведет ее исчезновение.

Телефонный звонок вырвал ее из размышлений. Эовин увидела на дисплее имя Арвен и ответила, приготовившись к тому, что та обрушит на нее новую порцию уговоров. Однако Арвен заговорила совсем о другом:

— За тобой скоро приедут. Тебе надо в больницу. Срочно.

Эовин вцепилась похолодевшими пальцами в выщербленный край стола.

— Кто?

— Эомер. Постой, не впадай в панику. Ранение неприятное, но ничего серьезного…

— Ничего серьезного? Если его приволокли к тебе санавиацией, значит, поводы для беспокойства точно есть! — прокричала в динамик Эовин. Арвен выругалась в ответ.

— Я тебе еще раз говорю, жить будет. Было ограбление отделения национального банка в Дунхарроу. Выжившие говорят, что столкнулись с Девяткой.

— С Девяткой? — ужаснулась Эовин. — С каких пор они грабят банки?

— Теперь уже никто ничего не знает точно, — сказала Арвен с неожиданной горечью и, помолчав, добавила, что за Эовин должны заехать возвращавшиеся откуда-то в Минас Тирит рейнджеры.

Путь до больницы Эовин не запомнила: перед ее глазами все шло рябью из солнечных вспышек, густо-зеленых полос листвы и вкраплений ослепляюще-белого дорожного камня. Ни одной мысли не было. Только звенящая пустота, подсвеченная оттенками эмоций, которые поднимались из глубины как сквозь водную толщу. Сильнее всего были страх за Эомера, злость и выворачивающее, грызущее чувство вторжения — будто кто-то вломился в ее дом, перетряхнул ее вещи, порылся в документах и ушел, забрав с собой что-то ценное, припрятанное в тайнике, который казался таким надежным. Если это правда сделал он, то… Эовин так и не смогла закончить такую простую, если быть по-настоящему честной, фразу. То она его бросит? Смешно. То между ними все будет кончено? Еще смешнее. То она его убьет? Если Теоден не убьет его раньше. Или уже не убил.

Подпрыгивавший на ухабах внедорожник затормозил у заправки. Эовин, воспользовавшись передышкой, вытащила из кармана телефон. Негнущимися пальцами разблокировав экран, она открыла список контактов и спустилась вниз, найдя номер Теодена. Ей понадобилась вся ее хлипкая решимость на то, чтобы просто нажать нужную кнопку. Один гудок, второй, третий… Сейчас он ответит, и она наконец услышит голос, который почти успела забыть. Четвертый, пятый… Что она скажет? Привет, как ты? Знаешь, что случилось с Эомером? Уже в больнице? Я еду, и на горизонте уже маячат башни Минас Тирит с застрявшими между ними рыхлыми облаками. Я…

Теоден так и не ответил. Ни на первый звонок, ни на три следующих. Эовин с досадой сунула бесполезный телефон обратно в карман. Балроги его побери, если он сделал это специально — теперь, когда их маленькая давно развалившаяся семья оказалась под ударом. Ядовитый шепоток прозвучал будто над самым ухом: она ведь сама давно была в опасности, но Теодена это вроде бы ничуть не волновало. Грима мог сколько угодно твердить о родственных узах и прочей чепухе: Теоден никогда и ни к кому не слал парламентеров. Он всегда был на передовой. С назгулами он неизменно встречался сам, с Арагорном и Фарамиром — тоже, и вот теперь с Саруманом. А может, ему просто было на них плевать? Сколько Эовин себя помнила, Теоден оплакивал только одну потерю: сестру, которую так и не смог уберечь. Он беспокоился о них — разумеется, он же заменил им отца и мать, и потому их всегда окружали его указания и его запреты. Не ходи, не бери, не пей, не делай, подумай башкой, а не задницей. Он не хотел, чтобы она шла работать в полицию, но тем не менее она сразу же оказалась в гуще событий. Как, впрочем, и Эомер, будущее которого даже не обсуждалось. Как будто он был заранее в расстрельном списке — то есть в списке бесстрашных героев, которые могли трагически пасть в бесконечной борьбе с Сауроном.

Машина, попетляв по непривычно пустым улицам, остановилась у больничных ворот. Эовин молча кивнула усталым рейнджерам и вышла, сразу же направившись к высокому каменному крыльцу. Шла быстро, опустив голову и ссутулившись, будто кто-нибудь из болтавшихся у больницы людей мог прознать о ее секрете и швырнуть в нее если не булыжником, то стаканчиком с кофе или огрызком булки из буфета. Она твердила себе, что ни в чем не виновата, но стыд с каждой минутой грыз ее все сильнее и сильнее. Зачем, ко всем огненным демонам, она вообще сюда притащилась? А если Эомер не захочет ее видеть?

Остатки решимости покинули Эовин в холле на середине пути к стойке регистрации. Она застряла между кулером и каким-то шкафом, примостившись на неудобном стуле, и уставилась на синюю стену. Ей чудился шум ветра и плеск андуинских волн, и она ничего не хотела так сильно, как оказаться снова в своем лесном убежище и вообще ни о чем не знать. Ограбление банка. Это же полный идиотизм. Призрак имел пару сроков за грабежи, но это было давно, еще в молодости: один раз они вломились в ювелирный или в ломбард, а второй раз ограбили какого-то интенданта. Его тогда отправили под конвоем с окраин Гондора в Минас Тирит, но не довезли. Он сумел удрать из-под стражи и на несколько лет пропал из виду, пока не объявился снова в Хараде… Может, им срочно понадобились на что-нибудь деньги, раз Саурон опустошил их запасы? Карманные кончились, решили скинуться на новые стволы, или, может быть, не осталось даже на то, чтобы заправиться? Чушь какая. Даже билеты ведь были уже куплены, все могло бы пойти совсем по-другому, но Призрак сделал свой выбор. Эовин сжала кулаки, тщетно пытаясь отогнать сверлящую мозги мысль о том, что ее предали. Интересно, когда Призрак стаскивал с нее штаны на заднем сидении своей машины, план ограбления уже был составлен и утвержден? Он знал, разумеется, — не мог не знать, и все равно заявился и воспользовался ею, как продажной девкой, чтобы потом навешать ей на уши лапши про священный долг Саурону и подстрелить ее брата. Смешнее не придумаешь.

Эовин все-таки подошла к стойке регистрации, когда от сидения на жестком стуле у нее разболелась спина и начали отниматься ноги. Солнце за окном ползло к горизонту, оставляя за собой длинную кровавую полосу. У женщины за стойкой было бледное от недосыпания лицо и синие круги под глазами, которые она безуспешно пыталась замазать тональным кремом, и все же Эовин даже получила дежурную улыбку в ответ на свой робкий вопрос.

— Вы его родственница?

— Что-то вроде того.

Женщина внесла ее данные в какие-то бланки, Эовин поставила корявую подпись, и путь к отступлению оказался отрезан. Лифт повез ее вверх, останавливаясь на каждом этаже. Всюду она видела все те же бледные лица, пустые глаза и бесконечные стаканчики с кофе. Из обрывков разговоров она узнала, что раненых много, и в больнице постоянные перестановки, потому что места уже давно не хватало. Мелькнула запоздалая мысль о том, что нужно было позвонить Арвен и просто заставить ее рассказать о том, что именно случилось с Эомером и как он себя чувствует, и Эовин выругала себя за недогадливость. Впрочем, вряд ли Арвен стала бы разговаривать с ней — сейчас, наверное, у нее столько дел, что она и с Арагорном-то не особенно разговаривает. Наконец, лифт остановился на нужном этаже. Эовин сейчас же остановил охранник, она показала ему пропуск и объяснила, к кому пришла. Недоверие в направленном на нее взгляде тут же сменилось узнаванием.

— А, вы, верно, его сестра. Простите, что не узнал сразу — вы так похожи. Мы тут все немного замотались, сами знаете… Идите, идите. Он вас ждет, как только очнулся, сразу стал о вас спрашивать.

Эовин торопливо кивнула, боясь, что если охранник скажет еще хоть слово, то она просто развернется и убежит, обливаясь жалкими слезами. «Вы не знаете, кто я, а если бы знали, не подпустили бы меня к нему и на лигу», — звучало у нее в голове похоронным колоколом. Охранник заботливо указал ей палату и, пройдя вперед, отодвинул створку двери, будто она была почетной гостьей. Эовин встала столбом на пороге. Эомер лежал на высокой койке, бледный, как покойник, и весь опутанный трубками, и смотрел на нее. Несколько секунд его лицо оставалось неподвижным, а потом он вдруг улыбнулся так радостно, что Эовин испугалась еще больше.

— Ты приехала, — проговорил он хрипло и слабо и дернулся, будто порываясь встать, но тут же застонал и снова растянулся на койке. Эовин бросилась к нему, схватила за руку, сжав холодные пальцы, за перевязанное плечо — бинты плотно обхватывали руку и грудь, насколько она могла рассмотреть под больничной рубахой.

— Вот засранцы, а, — снова подал голос Эомер. Рука его крепко сжимала руку Эовин в ответ. — Дай попить там, на столике. Горло все разодрано от трубок, как будто ангину подхватил.

Эовин нашарила стакан с трубочкой и осторожно поднесла к губам брата. Тот сделал несколько мелких глотков и благодарно кивнул.

— Спасибо. Ты меня просто спасла. У меня тут везде поклонницы и поклонники, но сейчас все разошлись по делам, так что придется тебе поухаживать за раненым героем. Интересно, мне подгонят орден?

Эовин прыснула со смеху сквозь слезы — он все так же паясничал, будто и не было всего этого, и они сидели где-нибудь на крыльце дядиного дома, цедя холодное пиво из ближайшего магазинчика. Эомер покачал головой и неловко потрепал ее по плечу.

— Вот только реветь не надо, ладно? Видишь, я жив, почти здоров и скоро снова в бой. Подумаешь, пара лишних дырок…

Эовин не нашлась, что ответить. Она чувствовала себя ужасно, хуже некуда, и все же позабытое тепло исподволь подкрадывалось к ней, согревая изнутри и заставляя ровнее биться сердце.

— Что говорят врачи? — спросила она наконец. Эомер пожал незабинтованным плечом.

— Да я б еще понимал что-нибудь в этой болтовне. Арвен объяснила кое-как, что мне крупно повезло и все такое, но когда меня выпустят, она не сознается. Видимо, собралась меня продержать здесь до тех пор, пока я не превращусь в одного из коматозников, которые тут по соседству отдыхают.

— Да ну тебя, — сердито сказала Эовин. Обрисованная им перспектива вдруг представилась ей с такой болезненной ясностью, что ее снова пробрала дрожь.

— Я просто пошутил, — ответил Эомер. Голос его звучал слишком виновато для такой простой фразы. Прежде Эовин ненавидела эти три слова, потому что им всегда предшествовала какая-нибудь гадость вроде саранчи, выпрыгивающей из банки, или украденного домашнего задания, на которое она потратила битых три часа. Теперь они вызвали странное чувство ностальгии, смешанной со страхом. Эовин перевела вопросительный взгляд с цифр на мониторе на лицо Эомера. Тот нервно сглотнул, посмотрел на прозрачную дверную створку, будто убеждаясь, что коридор пуст, и заговорил:

— Дядя обещал приехать, как только вырвется. У них там полнейший завал, сама понимаешь. Четверо наших остались в треклятом банке, еще двое здесь. Заваруха была что надо. Я бы тебя не дергал, но перетрусил поначалу, что скоро сдохну, а мы так и не поговорим. И мне надо…

— Давай потом обо всем, ладно? — попыталась вставить Эовин, но он гневно взмахнул рукой.

— Нет, послушай. Не знаю, что у вас там с Теоденом, я его не спрашивал — он последнее время на себя не похож. Вот я и подумал, что лучше ты приедешь ко мне раньше. При нем я ничего сказать уже не смогу, а мне надо, чтоб ты знала.

— Что знала?

Эомер замолчал, изучающе глядя на нее. Эовин ответила ему долгим взглядом, позволив всему, что жгло ее изнутри, просочиться наружу.

— Я это… Короче, прости меня, ладно? — начал он. Эовин выругалась сквозь зубы.

— Ну зачем ты начинаешь? Это я должна перед тобой извиняться. Меня вообще тут не должно быть! Это все из-за меня.

— Из-за тебя сарумановские прихвостни решили взяться за наши финансы? — усмехнулся Эомер. Эовин недоверчиво взглянула на него и, решив не тратить время на поиск обтекаемых слов, спросила:

— Ты о чем? Мне сказали, там побывала Девятка.

— То-то и оно, — ответил Эомер все с той же странной усмешкой. — И вот поэтому я перед тобой извиняюсь и все такое.

— Ты о чем говоришь?

— Думаешь, я обдолбился, да? Лекарства у них ничего так, это верно. Я полночи летал между звездочками. Но я не про это. Короче, слушай и не перебивай. Не хочу, чтобы ты надумала себе лишнего из-за этого всего, а то вид у тебя такой, как будто нас всех тут уже закапывать собираются. В общем, Саруман предатель, как нам и говорили. Теоден про это слышать не хотел, а я и сам до последнего не верил. Зато теперь я могу ему про это точно сказать. Мы там были первыми, застали их, пока они еще свалить не успели. Оружие у них то же, которое Саруман подогнал нам в порядке установления дружеских отношений, и ладонь эта белая — они уже даже не скрываются. Он сказал Теодену, что Грима к тебе ездил, привет от тебя привез. Намекнул, вроде как. Сволочь…

Эомер закашлялся, и Эовин снова поднесла к его губам стакан с водой. Он продолжал:

— Видел я этого мудака. Крыса помойная, а понимает о себе столько, что самомнение за люстру цепляется. Про тебя все рассуждал, дескать, молодость, глупость, но ничего, поймет, поумнеет. Я ему сказал, не он ли тебя просвещать собрался, а он ничего — поулыбался только. Говорю же, сволочь.

Эовин почувствовала приступ тошноты — лицо Гримы и острый взгляд глаз с линяло-голубой радужкой припомнился ей с отвратительной ясностью.

— Надо было мне его выставить сразу же, как он заявился, — сказала она. — Он все твердил, что он друг Теодена, и что Теоден переживает из-за нашей ссоры.

— Теоден переживает из-за своего идиотизма, но сделать уже ничего не может, — зло воскликнул Эомер. — Сперва не видел дальше своего носа, дескать, со дня на день сделаем Саурона, посмотрим, как он будет на электрическом стуле жариться. А потом… Потом ты сама знаешь. Теперь уже никто не поймет, что делать. Пойди Теоден открыто против Сарумана, и Рохану крышка, потому что его наемники повсюду, куда ни плюнь, и меньше их не становится. А терпеть это все смысла тоже нет, вот посмотри, до чего дошло. Я… Знаешь, я тогда наговорил тебе всякого из-за твоего романа…

— Зачем ты сейчас про это заговорил? Все кончено. На этот раз точно. Я простила ту перестрелку, но теперь, когда он…

— Да погоди ты частить, — перебил Эомер ее пылкую речь. — Он меня и вытащил, Ангмарец твой. Если б они не заявились в разгар заварухи, я б тут с тобой не болтал, а лежал бы себе тихонько в своем ящичке вместе с остальными.

Слова замерли у Эовин на губах. Она могла только смотреть и недоуменно хлопать глазами. Эомер улыбнулся со смесью насмешки и сочувствия.

— Да, да. Похоже, теперь твой дружок открыто пошел против всех своих начальников. Не знаю, чем это для него и остальных закончится, поэтому чувство у меня такое… Хреновое, в общем. Будто из-за меня у него проблемы будут, а меня это вообще не радует, хотя еще недавно я бы, наверное, напился от радости, если б его положили.

— Эомер, ты можешь толком объяснить, что там случилось? — не выдержала Эовин.

— Так ты меня все время перебиваешь, как я тебе должен объяснять? Поступил вызов на пульт, банк грабят. Мы туда, а там столько сарумановских вышлепков, что мы даже зайти не успели — уже окатили нас так, что мало не показалось. Ну делать нечего, прорвались мы внутрь, спустились, а там чего только нет. И получилось так, что кто-то швырнул гранату, и мы оказались в кольце. Тут я решил, вот и пришла нам крышка, и вдруг раз — и выстрелы. Я думал, это подкрепление, там дым, пыль, непонятно ни хрена, где кто, а потом уже мы их увидели. Сработали чисто, я до тридцати досчитать не успел, как вокруг нас было свободно. Мы так обалдели, что никто ничего сделать не успел, а они как появились, так и убрались. Не зря их призраками называют. Потом уже наши добрались до нас, вытащили меня и остальных, кого зацепило.

— Ты уверен, что это были именно они? — собравшись с остатками сил, уточнила Эовин. Эомер кивнул и поморщился от боли.

— Ну я же не полный идиот. Да и сложно их не опознать, даже если ни разу не видел. Он — мне кажется, это он и был — остановился и посмотрел на меня. Тоже узнал, видимо, но задерживаться не стал. Прямо перед нашими они и свалили. Не хотел бы я столкнуться с этой компанией в открытом бою — вояки они что надо, — подытожил он с таким восхищением, что Эовин не сдержала изумленного возгласа. Эомер рассмеялся.

— Да, да. Мудаки, но в деле цены им нет. Не знаю, как ты умудрилась спутаться со своим Ангмарцем. Лично у меня от них поджилки трясутся, хотя я уже всякого повидал.

— Хорошо, что не знаешь, — ответила Эовин в тон ему. — Спокойнее будешь спать.

Они поговорили еще немного. Эомер явно устал, а Эовин была слишком сбита с толку, чтобы изображать непринужденность. Поэтому она обрадовалась, когда Эомер, подавив зевок, смущенно сказал, что хочет отдохнуть. Убедившись, что ему ничего не нужно, кроме хорошего крепкого сна, Эовин предупредила его, что выпьет кофе и найдет Арвен, если сможет, чтобы выяснить, как долго ему еще быть в больнице. Эомер попросил ее быть осторожной и не высовывать носа из больницы. На этом они распрощались.

Выйдя из палаты, Эовин поболтала с охранником — на этот раз куда более охотно. Он посоветовал ей найти на первом этаже автомат, прятавшийся в самой глубине холла. Кофе там, по его словам, был вкуснее, чем во всех остальных. Эовин поблагодарила его, набрала номер Арвен, но та сбросила вызов, пообещав в сообщении перезвонить.

Эовин спустилась на первый этаж и направилась вперед по длинному коридору. На сердце у нее было почти легко: радость на лице Эомера и невольное одобрение в его голосе оказалось невозможно игнорировать. Эовин с усмешкой представила себе, как они сидят втроем у костра где-нибудь в горах и ждут, пока сварится похлебка из только что пойманной рыбы — она, Эомер и Призрак. Картина была сюрреалистичная, но притягательная настолько, что отпустить ее сразу Эовин не смогла. Погруженная в свои мысли, она почти не замечала вкуса обжигающе горячего кофе — делала глоток за глотком, стоя у окна, за которым быстро сгущалась ночная темнота. На улице в свете фонаря мельтешили крупные мотыльки, и ветер таскал по двору сухие листья. Эовин решила, что переночует здесь же, в больнице, а утром уйдет, чтобы не столкнуться с Теоденом. Она не была готова к встрече с ним, по крайней мере, до тех пор, пока Эомер не поговорит с ним и не расскажет ему обо всем, что случилось.

Эовин бросила стаканчик в мусорное ведро и неспешно зашагала обратно к лифту. Навстречу ей шел какой-то человек в халате, накинутом на плечи. Она не обратила на него внимания — даже не рассмотрела лица до той секунды, пока он вдруг не схватил ее за руку, поравнявшись с ней. От неожиданности Эовин не смогла выдавить из сжатого спазмом горла даже жалкого писка. Человек, воспользовавшись ее замешательством, покачал головой и приложил палец к губам.

— Ты же хочешь увидеть дядю живым и здоровым, правда?

С этими словами он поднес к ее лицу экран телефона. Эовин с ужасом рассмотрела на фото разбитую машину Теодена, стоящую на обочине какой-то трассы.

Эовин всегда думала, что знает, как поступать в таких случаях. Не выводить из себя похитителя, но прицельно использовать любую из подвернувшихся возможностей, любую мелочь, попавшуюся под руку. Привлекать внимание — обязательно как можно больше шума, потому если тебя похищают, а не проделывают пулей дыру во лбу, значит, есть шансы договориться. Или, по крайней мере, протянуть пару лишних часов, за которые — кто знает — может и подоспеть помощь. Призрак всегда напоминал ей при любом удобном случае о нехитрых правилах безопасности, которые Эовин должна была соблюдать, потому что…

— Потому что в Рохане хватает мудаков и помимо вас. Видишь, я уже наизусть это выучила, — говорила она и смеялась, размахивая голыми ногами, а Призрак, сердито нахмурившись, тщетно пытался достучаться до ее давно мертвого здравого смысла. Где это было, в каком из бесконечной череды безлико-вылизанных отельных номеров?

Если бы речь шла только о ней, Эовин, разумеется, не дала бы увести себя вот так просто. Как ребенка с детской площадки, заманив его конфеткой или пригрозив тем, что иначе с мамой и папой случится какая-нибудь беда. Беспроигрышный вариант, в отличие от конфетки — сработал без осечки, хотя Эовин считала себя умной и взрослой. Призрак, разумеется, обозвал бы ее конченой идиоткой: он предвидел и это тоже и не раз предупреждал ее, но Эовин предпочитала не вдумываться в его слова, вписывая их в память так же, как прочие важные правила, которые никогда не пригодятся. Не стой под деревом в грозу, не хватайся за провода мокрыми руками, ставь пистолет на предохранитель, не пытайся никого спасти ценой своей шкуры. Неважно, кого поставят на кон: Теодена, Эомера, бывших приятелей по академии, тетку из того дурацкого кафе, или, может быть, это будет он сам — кто знает, что взбредет в голову Саурону? Как бы там ни было, это уже будут не ее проблемы. Покорность ничем не поможет. В лучшем случае придется выручать обоих похищенных, в худшем — кого-нибудь из двоих убьют на глазах у другого.

— Так себе впечатление перед смертью, да? Или ты со мной не согласна?

Голос Призрака звучал в голове Эовин так отчетливо, будто он был сейчас рядом с ней. Невидимкой, тащившим ее за вторую руку. На несколько мгновений Эовин почувствовала прилив отчаянной надежды: он узнает и вытащит ее, использует свою власть так же, как прежде, защищая ее от того, о чем она и не подозревала. Однако искры рассыпались, оставив по себе лишь болезненный ожог. Если Призрак пошел против воли Саурона или Сарумана, скорее всего, у него у самого проблем по горло. Иначе бы ее не тащили сейчас волоком по больничному двору, предусмотрительно держась в тени деревьев…

— Зачем мы вам понадобились? — пробормотала она, задыхаясь от прилива адреналина. Телефон в кармане. Арвен будет ее искать, а когда не найдет, позвонит ей. Она поймет, догадается. Должна догадаться…

Человек, мертвой хваткой вцепившийся в руку Эовин, остановился, будто прочитав ее мысли, и вдруг толкнул ее к стене с такой силой, что у нее вышибло из груди воздух от удара. Пока она задыхалась и кашляла, он обшарил ее карманы, нашел мобильник и, покачав головой, швырнул его оземь. Эовин смотрела на едва различимые во мраке обломки, и страх жег ее нервы так, что все тело покрыла липкая испарина. Глупо было даже предполагать, что она ухитрится сообщить кому-нибудь о том, что с ней случилось, и все же эта иллюзорная нить удерживала ее над черной трясиной беспомощности.

— Зачем мы вам? — спросила она снова, и голос ее прозвучал жалобным писком. Человек склонился к ней — он был выше ее почти на голову, — стиснул горло ледяными пальцами и медленно сдавил его так, что Эовин прочувствовала всю жуть постепенно нараставшего удушья. Она пыталась не двигаться, задержать дыхание, довольствуясь тем воздухом, что застрял у нее в груди и теперь невыносимо пек легкие, но ничего не вышло. В голове, перекрывая гул крови, зазвучали цифры — один, два, пять, десять, пятнадцать, двадцать — и на двадцатой Эовин сдалась, сделав отчаянную попытку выдохнуть. Он не дал ей этого сделать. Хватка сжалась сильнее, заставляя ее горло разрываться от боли. Эовин отчаянно вырывалась, колотила сжатыми кулаками по плечам своего мучителя, пиналась, попадая по его коленям, но он как будто не чувствовал ее ударов. Ей казалось, эта пытка длится целую вечность. Она истратила все силы в борьбе за жалкий глоток воздуха, но добилась лишь того, что биение в голове стало невыносимым, как и разрывающее жжение в груди, а перед глазами запрыгали красные пятна.

Когда похититель отпустил ее, Эовин кулем свалилась на газонную траву, хватаясь за горло и хрипло кашляя. Тело колотила крупная дрожь, и мука смешивалась с почти невероятным блаженством вновь обретенного дыхания. Так просто — всего только вдох и выдох, которые не замечаешь до тех пор, пока однажды не кончится отведенный тебе воздух. Дождавшись, пока она немного отдышится, человек дернул ее за руку, заставляя встать. Эовин бездумно повиновалась. Позволив увести себя из больницы, подчинившись раз, она будто оказалась в каком-то другом мире, где ее знания и навыки ничего не значили, а пережитое удушье окончательно разбило стену, за которой пряталось ее маленькое, слабое и беспомощное «я». Все та же глупая маленькая девочка, которая ничего не могла сделать, кроме как смыться тайком из дома, чтобы вернуться строго к назначенному времени — не позже десяти, чтобы Теоден не посадил под домашний арест. Теоден. Может быть, он все еще жив, и они даже успеют попрощаться. Или… Или ее обманули, как последнюю дуру, и она окажется единственной пленницей неведомых преступников.

У запасного выезда со двора человек остановился, махнул рукой, и к воротам подъехал черный джип с наглухо затонированными стеклами. Эовин рассеянно подметила, что на таких обычно перемещались назгулы. Неужто Саурон? Это было вероятнее всего, учитывая, что Девятка пока подчинялась именно ему. Но зачем? Решил наказать вышедшего из повиновения подчиненного и заодно покончить сразу и с ней, и с Теоденом? Если Теодена у них не было, если ее обманули, то она сама влезла в ловушку и потащит туда за собой остальных: Саурон, разумеется, не преминет начать торг за ее голову. Эовин мысленно прокляла его, пожелав ему сдохнуть как можно скорее и как можно мучительнее, а потом принялась за себя: если бы ее не понесло за треклятым кофе, бандитам пришлось бы постараться, чтобы добраться до нее, минуя охрану на каждом этаже. Или… Они все равно взяли бы свое, а так хотя бы никто не погиб и вроде бы не пострадал.

В машине, куда Эовин затолкали силой — она не смогла удержаться от еще одной бесполезной попытки протеста, — были трое человек: один за рулем, один впереди, а тот, что привел ее, сел рядом с ней сзади и ткнул ей в живот пистолетом.

— Дернешься еще раз, прострелю кишки. Так, чтобы протянула подольше. Понятно?

Эовин не ответила, и тогда он, схватив ее за волосы, резко рванул ее голову вниз. У Эовин искры из глаз посыпались от боли. Она взвизгнула, дернулась и тут же получила оплеуху.

— Утихомирься, сучка, — прорычал ее похититель. Пистолетное дуло снова уперлось ей в низ живота. — Будешь меня злить, я тебе его в задницу затолкаю. Хочешь?

Он не отставал от нее, пока она, давясь злыми слезами, не ответила, что не хочет и будет послушной. Бандит на пассажирском сидении расхохотался, но его сосед тут же одернул его сердитым восклицанием.

— Заканчивали бы вы оба. Девку приказано привезти живую, если вы забыли.

— Убивать ее никто не собирается, — с усмешкой возразил первый. — Довезем живой. А беречь ее здоровье нас никто не обязывал.

Водитель выругался, повернул ключ в замке зажигания и надавил на газ — машина полетела по пустым темным улицам. Эовин сидела тихо, решив не испытывать больше терпение похитителей, и ее не трогали. Пистолет так и остался в опасной близости от ее живота, но боли ей не причиняли и вообще, казалось, не обращали на нее внимания. Когда машина выехала на загородную трассу, между бандитами завязался разговор. Говорили они коротко и намеками, не называя имен, но Эовин поняла, что речь шла о Сауроне и о том, чтобы не возвращаться на базу, а уехать куда-нибудь подальше и залечь на дно, пока все не закончится. Эовин напряженно вслушивалась, понимая, что сейчас решается ее участь: если бы они решили выйти из дела, то она перестала бы быть им нужной, и, вполне возможно, они вышвырнули бы ее на обочине, не доезжая до Барад-Дура. Однако надеждам Эовин снова не суждено было оправдаться: как двое товарищей ни уговаривали ее похитителя, тот остался непреклонен, и мало-помалу разговор сошел на нет.

Километр за километром пролетал в гробовом молчании. В свете фар Эовин различала громоздившиеся по обочинам скалы — видимо, бандиты знали какой-нибудь короткий путь к горам. Один раз водитель нажал на тормоз, ее выволокли из машины и заставили сходить по нужде. Никто из троих не потрудился ни отойти, ни хотя бы отвернуться, будто это доставляло им какое-то извращенное удовольствие. Сгорая от стыда, Эовин все же сделала то, что ей было приказано — кто знает, когда еще ей дадут такую возможность. В салоне ей сунули в руки открытую бутылку с водой, и она успела сделать несколько торопливых глотков.

— Через полчаса будем на месте, — предупредил водитель. Тот, кто сидел рядом с Эовин, кивнул, вынул телефон и произнес несколько слов на мордорском. Выслушав ответ, он сбросил вызов и сказал Эовин:

— Дядя ждет тебя с нетерпением. Надеюсь, ты разделишь радость встречи — после такой-то долгой разлуки.

— Что вы с ним сделали? — осмелилась спросить Эовин.

— Скоро сама все увидишь, — усмехнулся бандит, заставив ее в очередной раз похолодеть от страха.

Черная громада Барад-Дура закрывала звездное ночное небо грозовой тучей. Единственным источником света был тусклый фонарь под металлическим колпаком. Эовин рассмотрела выложенную камнем дорожку и тяжелую дверь, в которую она упиралась, все остальное тонуло в густом мраке. Было очень холодно и очень страшно. Эовин сотни раз обдумывала перспективу оказаться пленницей Саурона, но в ее мыслях не было и сотой доли того безысходного отчаяния, которым она теперь захлебывалась. Ей казалось, что она застряла в вентиляционной шахте и не может двинуться ни назад, ни вперед — бьется, как угодившая в ловушку мышь, но, куда ни кинь взгляд, всюду лишь холодные стены. Дышать было трудно: фантомная хватка на горле все еще давила с безразличной неотвратимостью, и боль не давала обмануть себя лживыми уверениями в том, что все обязательно будет хорошо. Единственным, что немного утешало Эовин, были воспоминания о том, что на найденных на территории Саурона трупах не находили следов от истязаний, максимум от побоев, и никто из информаторов не сообщал о том, что он склонен к излишней жестокости. Все, видимо, было очень целесообразно — даже пытки. Специалистом по которым был обаятельный и разговорчивый врач Кхамул…

Двое бандитов подхватили Эовин под руки, а третий — тот, что отвечал за ее похищение, — пошел вперед и открыл кодовый замок на двери. Эовин увидела длинный коридор, освещенный люминесцентными лампами, по стенам которого было пять или шесть дверей. Ее потащили вперед почти волоком, и она прикрыла глаза, мечтая потерять сознание хотя бы на несколько минут. Путь закончился у одной из дверей, которая распахнулась, едва не ударив ее по лбу, — с такой силой ее распахнул человек, который в следующую секунду переступил порог.

— А вот и вы, наконец, — протянул он, странно растягивая слова. Эовин невольно подняла на него взгляд и тут же пожалела об этом: почти бесцветные серые глаза горели такой смесью злобы и радости, что ей показалось, будто перед ней умалишенный.

— Заждался? — усмехнулся один из бандитов. Кто-то толкнул Эовин в спину, и она почти упала на стоявшего перед ней человека. Тот не дал ей свалиться — схватил за волосы, тут же намотав их на запястье, и дернул, заставляя переступить порог. Скрипя зубами от боли, Эовин подчинилась. Дверь за ее спиной закрылась, окончательно отрезая ее от остального мира.

Посреди комнаты стоял металлический стул, к которому был привязан человек. Его залитое кровью лицо было изуродовано побоями до такой степени, что Эовин не могла узнать его до тех пор, пока он, вглядевшись в нее единственным открытым глазом, не принялся рваться из пут, хрипло выплевывая проклятья вместе с брызгами крови. Боль прошила Эовин насквозь, безошибочно втыкаясь в сердце. Она заплакала в голос, мгновенно растеряв те жалкие ошметки выдержки, которые удерживали ее от истерики. Бандит за ее спиной усмехнулся и потащил ее вперед, швырнув на диван у стены, который Эовин заметила, только когда ударилась лбом о деревянный подлокотник.

— Я знал, что ты обрадуешься сюрпризу, Теоден. И чему ты только ее учил? Стоило упомянуть о тебе, как она побежала за парнями следом. Чуть не умоляла взять ее с собой, да, Эовин?

Эовин с трудом приподняла гудящую голову.

— Отпустите его. Я здесь, что вам еще нужно?

— Я бы рад, да вот Саурону нужен полный комплект. Остался еще один, ну да ничего — пусть подлечится, чтобы протянул подольше.

— Сучий ты выблядок, — выговорил Теоден, с трудом ворочая разбитыми губами. — Отпусти ее, она просто девчонка.

Эовин кое-как приподнялась на локтях и села. Бандит приблизился к ней, все так же не сводя горящих глаз с ее лица. Рука его приподнялась, комкая воротник скроенной на манер военной рубашки. Эовин пробрала дрожь — в повисшей тишине она чувствовала приближение чего-то настолько дерьмового, что похищение и избитый до полусмерти Теоден показались ей не такими уж и большими поводами для переживаний. В памяти всплыл рассказ Призрака о Джарлате и о том, чего удалось избежать ее покойной матери. Эовин уставилась в невыразительное худое лицо человека перед ней с безмолвным ужасом. Он скривил губы в ухмылке, которая подтвердила ее самые худшие опасения, и покачал головой, когда Эовин попыталась встать.

— Не надейся, дорогуша. Сюда никто не придет. Здесь только ты, я и Теоден, но он ведь не будет против, правда?

Эовин метнулась было в сторону, но он перехватил ее за талию и швырнул обратно на диван. Тяжелое тело навалилось сверху, не давая двинуться. Эовин вцепилась было ногтями в неосмотрительно подставленную щеку, но ответный удар кулаком в нос не дал ей нанести хоть мало-мальски чувствительных повреждений. Боль заставила ее растеряться. Джарлат тут же воспользовался преимуществом: уселся на нее, вдавив ей в живот колено и придавив руки, и рванул ворот футболки. Ткань треснула почти до подола. Эовин закричала, не помня себя, когда шершавые ладони забрались в бюстгальтер в отвратительном подобии ласки.

— Пусти ее, выродок! — орал Теоден, захлебываясь от ярости. — Пусти ее, я тебе яйца отрежу!

Джарлат лишь усмехнулся — его все это явно развлекало. Эовин, изловчившись, выдернула руки из-под его бедра и заколотила что было силы, не заботясь о том, куда попадают ее удары и достигают ли они вовсе цели. Кулак влепился во что-то мягкое. Джарлат взревел, перехватил ее руку и вывернул резким движением. В запястье что-то отвратительно хрустнуло. Эовин вскрикнула от боли, которая мгновенно заполыхала, расползаясь вверх и вниз по руке.

— Шкуру спущу, балрожья ты шлюха, — раздалось у Эовин над самым ухом. Он снова навалился, не давая ей дышать, и вдруг вцепился зубами ей в шею. Теперь Эовин кричала не переставая — ей казалось, что раз за разом он выдирает из нее куски мяса вместе с кожей. Перед глазами рвались и ломались острые белые спицы бившего с потолка света, который терзал мозг вместе с не утихавшей ни на секунду болью. Эовин показалось, что она вот-вот свихнется или умрет, но истязание вдруг прекратилось. Джарлат скатился с нее и встал, торопливо застегивая штаны. Эовин кое-как повернула голову, закусив губу, чтобы не орать от боли в руке и изодранной шее. Посреди комнаты рядом с Теоденом стоял человек, в котором она тут же безошибочно опознала Саурона, а у двери обнаружился бледный как покойник Кхамул с каким-то ящиком в руке.

Саурон молча оглядел сначала тяжело дышащего Теодена, потом Джарлата, который стоял с опущенной головой, и наконец перевел глаза на Эовин. Она замерла, будто придавленная тысячетонной тяжестью. Он смотрел спокойно, без всякой угрозы во взгляде странно ярких карих глаз, и все же Эовин казалось, что он потрошит ее, медленно, сантиметр за сантиметром, вспарывая кожу и запуская руки во внутренности. Убийца — безжалостный, холодный и спокойный, как могильные камни на старом городском кладбище, стоял перед ней, задумчиво изучая ее и едва заметно улыбаясь своим мыслям.

— Командир, она тут начала выдавать фортели, — заговорил Джарлат, у которого, видимо, не выдержали нервы. — Я…

— Почему сразу не доложили, что наша гостья уже здесь? — перебил Саурон. Эовин сухо сглотнула — интонации негромкого голоса до жути напомнили ей манеру речи Призрака.

— Я хотел доложить, но у вас же было совещание, — продолжал Джарлат оправдываться.

— Встань, — приказал Саурон, не обращая на него внимания. Эовин заерзала на диване, тщетно пытаясь вернуть утраченное ощущение собственного тела: ей казалось, что оно разбито на куски, которые соединяют лишь тонкие нити нервов, и стоит ей сделать лишнее усилие, как они разорвутся, оставив ее совершенно беспомощной. Саурон подошел к ней и протянул руку. Эовин невольно сжалась, ожидая удара или чего-нибудь похуже, но он нашел ее запястье и потянул на себя, помогая подняться.

— Что со второй рукой? — бросил он. Эовин попыталась заговорить, но получилось далеко не сразу.

— Сломана, — пробормотала она наконец. Саурон сделал знак, и Кхамул подошел к нему.

— Разберись тут. С ним тоже, — кивнул Саурон на Теодена. — Джарлата ко мне, и глаз с него не спускать.

Из коридора появились еще двое: Эовин узнала одного по ориентировкам, но не успела вспомнить имя. Джарлат нервно заозирался, однако не сделал больше попыток привлечь внимание Саурона и покорно убрался вслед за своими конвоирами. Эовин едва сдержала вздох облегчения. Присутствие Саурона, разумеется, не сулило ей ничего хорошего, но она была абсолютно уверена, что изнасилование ей больше не грозит. По крайней мере, пока.

— Приведи обоих в порядок и тоже наверх. И без глупостей, Кхамул. Ты же знаешь, каковы ваши обстоятельства, — сказал Саурон. Кхамул молча кивнул. Саурон понаблюдал за Теоденом, который не оставлял попыток ослабить веревки, стягивавшие его руки, и вышел, притворив за собой дверь.

— Помоги ему, — прошептала Эовин. Кхамул покачал головой.

— Сначала разберусь с тобой. Мороки меньше.

— Я сказала, помоги ему! — повторила Эовин, повысив голос. Потухшие глаза Кхамула вспыхнули таким бешенством, что она невольно отшатнулась.

— На твоем месте я бы не стал раздавать указания, — сказал он и поставил ящик на диван. — Садись и давай руку. У нас мало времени.

Эовин ничего не оставалось, как только подчиниться. Кхамул перетянул жгутом ей руку над локтем и сделал в вену какой-то укол. Эовин почувствовала, как вместе с кровью по телу разлилось мягкое тепло, и боль притупилась, а потом и вовсе исчезла.

— Это наркотик? — прошептала она. Кхамул оставил вопрос без ответа и принялся за ее запястье. Соорудив повязку, он устроил ее руку на перевязи из бинта. Еще какое-то время ушло на то, чтобы обработать раны на шее, а потом Кхамул наконец повернулся к Теодену. Из недр ящика он извлек охотничий нож, которым быстро разрезал веревки. Теоден попытался встать, но не смог. Кхамул, подхватив под мышки, перетащил его к дивану. Эовин бросилась было помогать, но с одной рукой она мало что могла, а Кхамул явно был не рад ее стараниям, так что она просто села рядом и сжала дрожащие пальцы Теодена. Если бы можно было вытащить его, она бы стерпела что угодно — даже Джарлата, но ее жертва оказалась абсолютно никому не нужной. Наверное, они заманили Теодена сюда, сказав ему, что она уже у них, и он поверил.

— Прости, дочка, — проговорил Теоден, будто прочтя ее мысли. Эовин улыбнулась сквозь слезы, гладя его слипшиеся от крови волосы.

— Это ты меня прости.

Она думала, что никогда не сможет сказать этих слов, но они сорвались с ее губ на удивление легко. Может быть, это будет последнее, что они успели сказать друг другу. Если она так и не попытается ничего сделать.

— Кхамул, послушай, — начала Эовин, воспользовавшись тем, что тот сосредоточился на глубоком порезе на лбу Теодена. — Пожалуйста…

— Не начинай. Я ничего не смогу сделать, — грубо оборвал он ее. — Даже если захочу. Пойми, теперь все зашло слишком далеко. Саурон будто умом двинулся после того, как мы не дали сарумановским уродам довершить начатое. Ни я, ни Армин уже ничем не можем вам помочь. Нам самим помощь бы не помешала.

— Он жив?

— Жив. Пока что. Саруман требует его. Обвиняет в измене. И Саурон тоже обвиняет. Вот они и не могут решить, кто из них оторвет ему башку. Саруман будет к утру под нашими стенами — он счел выходку Армина поводом для объявления войны. Может быть, он уже здесь. А если учесть, что скоро к нему присоединятся как минимум гондорские правительственные войска, сама понимаешь, как тут будет весело.

— Что он с нами сделает? — прошептала Эовин. Кхамул пожал плечами.

— Все, что угодно. Зависит от того, насколько сильно его заклинило. Или насколько сильно он захочет договориться с Арагорном и остальными вашими приятелями.

— А он может захотеть?

— Хрен ему, а не переговоры, — вмешался Теоден.

— Если так, то вам обоим крышка, — холодно ответил Кхамул. — А теперь вставайте и за мной. Не стоит заставлять Саурона ждать слишком долго.

После недолгого, но трудного — Теодена пришлось поддерживать под руки, потому что его непрестанно шатало из стороны в сторону — подъема по лестнице с широкими обложенными камнем пролетами Эовин увидела еще один безликий коридор с несколькими одинаковыми дверями. В конце его обнаружился целый отряд из вооруженных до зубов бандитов с закрытыми черными масками лицами. Эовин пробрал озноб, и она крепче вцепилась пальцами в руку Теодена. Из последних сил стараясь поддержать отчаянный огонек надежды на какое-нибудь нежданное и негаданное чудо, она все же отсчитывала каждую секунду и каждый вдох, и дыхание приближающейся смерти обдавало ее лицо снежным холодом. Боль, неверие и ярость, от которой все внутри скручивалось в тугой узел, смешивались со странной, тихой и глухой покорностью обреченности. Будто все, что она делала, все, о чем думала и чего хотела, понемногу вело ее именно сюда, и здесь все, наконец, должно было закончиться так, как было предопределено. Кто-то поставил на ней печать — синюю рамку с датой, временем и номером. Дело закрыто, и место ему в архиве среди сотен и тысяч таких же дел. Еще одна фамилия в бесконечном списке рядом с фамилией матери, отца и…

Кхамул остановился у двери, стукнул кулаком по металлическому полотну, и замок провернулся, почти оглушив Эовин лязгом. Она бросила последний полный отчаяния взгляд на Теодена, который упорно старался не встречаться с ней глазами, и вошла вслед за ним в комнату, где должна была решиться их участь.

Эовин увидела довольно большое помещение, которое показалось ей темным из-за низкого потолка. В углу полыхал, плюясь искрами, камин, возле которого стояли вычурный каминный набор и дровница. Перед камином сгрудились три человека в обычной для банды черной форме. Эовин узнала их по ориентировкам — это были назгулы, с которыми ей еще не доводилось сталкиваться лично. Один из них, высокий темноволосый мужчина с украшенной шрамом физиономией, держал на прицеле Джарлата, у которого были связаны руки. Эовин не смогла сдержать злорадной улыбки: вид у незадачливого насильника был весьма потрепанный. Впрочем, долго радоваться ей не пришлось: из тени противоположного угла выступил Саурон, а следом за ним в световом круге антикварной хрустальной люстры показался Призрак. Эовин уставилась на него, забыв на несколько мгновений и про Саурона, и про Теодена, который пытался оттолкнуть ее себе за спину. Он был бледен как смерть и явно не спал несколько ночей — под глазами чернели густые тени. Когда он подошел ближе на несколько шагов, Эовин рассмотрела на его лице синяки и ссадины, и у нее тоскливо сжалось сердце. В глаза тут же бросилась еще одна деталь, которая ничуть ее не утешила: Призрак, в отличие от Саурона и своих товарищей, был одет в футболку и спортивные штаны и безоружен.

Саурон остановился в пяти-шести шагах от Эовин и Теодена — Кхамул как-то незаметно оторвался от них и отступил в противоположный от камина угол — и дернул за локоть Призрака, который пошел было вперед.

— Стой, где стоишь.

Эовин застыла, закусив губу от страха и отвратительного чувства унижения. Было ужасно стоять вот так столбом на обозрении у бандитов в изодранной футболке и с перевязанной рукой, дрожа как побитая собака, но наблюдать за тем, как Саурон командует Призраком, а тот слушается его безропотно, будто ребенок строгого папашу, оказалось в тысячу раз ужаснее. Теоден, сжимавший здоровую руку Эовин, пробормотал себе под нос какое-то ругательство. Саурон покровительственно улыбнулся — ему явно нравилось происходящее.

— Мы с тобой о другом договаривались, — услышала Эовин голос Призрака. Теперь он смотрел прямо на нее, и в глубине болезненно блестящих глаз она видела медленно расходящуюся по радужкам густую болотную черноту. Что-то происходило с ним — Эовин не догадывалась о смысле и не могла предугадать последствия, но слишком явственно ощущала подступившую к горлу тошнотворную сладковатую жуть, от которой у нее затряслись поджилки.

— Армин, со мной все в порядке, — срывающимся голосом выговорила она. — Ничего не случилось, все хорошо.

— Лучше помолчи, Эовин, — пробормотал Теоден, делая небольшой шаг вперед — теперь она выглядывала из-за его плеча жалкой перепуганной зверушкой. Призрак с явным усилием оторвал взгляд от ее лица и перевел его куда-то ей за спину. Позади послышалось движение, которое оборвалось звуком удара и сдавленным стоном.

— Признаюсь, здесь действительно мой недосмотр, — неожиданно мягко начал Саурон и опустил руку на плечо Призрака, который вздрогнул от этого прикосновения, как будто Саурон ткнул его ножом.

— Недосмотр? — переспросил он. — Ты так это называешь?

— Ну, ты же используешь это гадкое словечко всякий раз, как тебе вздумается сорвать из-за нее мои планы, — усмехнулся Саурон. — Но я уже говорил тебе, что это действительно печальное стечение обстоятельств, и не более того. Никто из нас не мог предположить, что Джарлат решит нарушить прямой приказ из своих личных соображений, так что договор я не нарушал — точно так же, как и ты. Тем более что я пришел, как выяснилось, очень вовремя, и твои… Твои интересы не задеты. Давай спросим Кхамула, если моих слов тебе недостаточно.

— Нет необходимости, — ответил Призрак после долгой паузы. — У меня нет причин сомневаться в том, что ты говоришь.

Рука Саурона убралась с его плеча, скользнула по спине и, опустившись, оказалась на рукояти висевшего у пояса пистолета. Эовин судорожно схватилась за Теодена, пытаясь оттолкнуть его назад и оказаться между ним и Сауроном.

— Стой на месте, — хрипло бросил ей Теоден. — Стой и не дергайся.

— Прекрасный совет, — задумчиво сказал Саурон, разглядывая пистолет, извлеченный из кобуры. Сталь холодно поблескивала в тусклом свете. — Прекрасный совет, которому вы так редко следуете. Тебя ведь предупреждали, Эовин, верно? Было столько возможностей избежать всего этого, но вы не воспользовались ни одной, а теперь стоите здесь оба и смотрите на меня жалобными глазами. Я умею уважать сильных врагов, Теоден, и ты об этом знаешь: иначе и ты, и твой мальчишка, и наша дорогая Эовин давным-давно кормили бы червей.

— Чего ты хочешь? — тяжело дыша, спросил Теоден. — Давай без пустой болтовни. Терпеть ее не могу.

— Я тоже, — кивнул Саурон. — Я тоже. Условие у меня всего одно, и оно от тебя почти не зависит. Точнее, тебе не придется прилагать никаких усилий, чтобы выполнить его. Эовин будет жить, и Эомер тоже, если больше не полезет в самое пекло, но это уже не наше с тобой дело. У меня, к сожалению, изменились планы. Мое сотрудничество с нашим общим другом Саруманом оказалось самым досадным образом прервано. Он, видишь ли, крайне задет эпизодом в Дунхарроу и обвиняет нас в измене. Это он-то!

— Он всегда был сволочью, — усмехнулся Теоден. — Еще почище тебя и твоих щенков.

Саурон, к удивлению Эовин, снова кивнул в знак согласия.

— Это уж точно. Но мы все-таки отвлеклись от дела. Жаль, что не удалось побеседовать раньше, Теоден. Думаю, это было бы интересно.

— Что дальше? — вступил в разговор Призрак. — Выдашь нас Саруману?

Саурон покачал головой.

— Тебя следовало бы отправить к нему на блюдечке с голубой каемочкой. Заслужил. Но я не могу так поступить. Даже после того, как ты спутал мне все карты. Ты мне как сын, и ты это знаешь. Иначе все было бы по-другому, правда? Я не выдам тебя Саруману. Он уже здесь, под стенами, а скоро здесь будут и гондорцы, и роханцы, и наши приятели из Умбара. Может, даже господа из Лориэна и Мирквуда почтят нас своим присутствием.

— Ты еще можешь договориться с Арагорном, — перебил Кхамул. — Он готов к сотрудничеству. Сделаем все по-нормальному, переправим к ним Теодена и девчонку, и они не будут вставать нам поперек дороги.

Саурон покачал головой и беззвучно рассмеялся. Карие глаза сверкнули огненными отсветами. Эовин смотрела на него, и одуряющий страх сжимал ей горло, выдавливая из легких воздух.

— Послушай его, — добавил Призрак. — Еще не поздно переиграть Сарумана.

— Не надейся. К чему мне это? У меня другие планы, ты же знаешь. Мы уйдем: я, ты, Адан и Моджер со своими людьми. Остальные — и Кхамул тоже — прикроют наш отход.

В углу послышались перешептывания, и кто-то несмело подал голос:

— То есть остальным придется остаться здесь, командир?

— Ты слышал, что я сказал, — бросил Саурон в ответ.

— Но что нам делать? Что вы прикажете? — вопросил тот же назгул. Саурон сделал нетерпеливый жест, и Эовин замерла, испугавшись, что он нечаянно заденет спусковой крючок пистолета, который все еще был зажат в его ладони.

— Я уже отдал все приказы, и тебе в том числе. Еще вопросы?

Ответом ему было молчание. Саурон удовлетворенно кивнул, подошел к стоявшему у стены сейфу, извлек оттуда еще один пистолет и подал его Призраку. Эовин следила за каждым их движением так пристально, что у нее заболели глаза. Саурон перевел взгляд на нее и вдруг поманил к себе.

— Давай, иди сюда. Ты же меня не боишься, правда?

— Не смей трогать ее, ты, кусок мордорского навоза! — крикнул Теоден. Саурон, в два шага оказавшись возле него, ударил его рукоятью пистолета в живот, и Теоден со стоном повалился на колени. У Эовин из глаз брызнули слезы — боль душила ее, разрывая внутренности.

— Не трогайте его, не надо. Я все, все сделаю, что вы скажете! — прокричала она сквозь рыдания. Саурон схватил ее за волосы и поволок в сторону. Холодное дуло оказалось прижато к ее виску.

— Конечно, сделаешь. Вы оба сделаете. Теперь уже не до игр, правда? Я не знаю, сколько ты ей выболтал, сколько операций мы из-за нее провалили, и не собираюсь выяснять…

Призрак шагнул было к ним, но Саурон снял пистолет с предохранителя, и он замер, подняв раскрытые ладони.

— Саурон, послушай меня, — расслышала Эовин голос Призрака сквозь сумасшедший стук собственного пульса. — Зачем тебе это теперь? Пора убираться отсюда, они скоро начнут штурм, и тогда мы все здесь поляжем. Заканчивай, и уходим, пока не поздно.

— Как будто я не знаю, что у тебя в башке. Свалишь, как только за ворота выйдем, и пойдешь продаваться гондорцам. Начнешь новую жизнь законопослушного гражданина, помиришься с сыновьями, может, еще одного заведешь… Ты лживый до мозга костей ублюдок. Не надейся, что вылезешь сухим из воды, — тихо и зло проговорил Саурон. — Вы оба уйдете со мной, ты и твоя потаскушка, или я вышибу ей мозги у тебя перед носом, и ты ни балрога не сделаешь. Кишка тонка. Думаешь, я не знаю, что вы оба — и ты, и Кхамул — под меня копаете? Забыли, из какого дерьма я вас вытащил? Из тебя никогда не выйдет ничего путного, запомни это. Ты только благодаря мне еще не сгнил в Рудауре. А теперь делай, что от тебя требуется, и на этот раз так, как надо.

Сквозь застилавшую глаза пелену Эовин увидела, как Призрак поднял руку и наставил пистолет на Теодена, который тщетно пытался подняться с колен.

— Армин, не надо! — прокричала она. Саурон больно потянул ее за волосы.

— Стой на месте и смотри. Смотри, Эовин. Не все так плохо — у тебя же останется брат…

Выстрел грохнул, отдавшись от стен эхом. Теоден, согнувшись, повалился на пол — как в замедленной съемке. Эовин ударила Саурона в живот локтем и отчаянно рванулась из его рук. В следующую секунду Призрак развернулся к ней и выстрелил еще раз. Эовин застыла, не понимая, что произошло. Пальцы, стискивавшие ее волосы, судорожно дернулись. Призрак оказался возле нее, схватил за плечи и отшвырнул на пол — прямо к Теодену, который вдруг шевельнулся и глухо застонал. Эовин слепо ощупывала его лицо и, не веря сама себе, чувствовала жар частого, сбившегося дыхания.

— Успокойся, дочка, все нормально. Лбом только приложился о балрожий пол. Провались вся эта дыра пропадом… — бормотал Теоден.

— Он же выстрелил, — бестолково мотая головой, плакала Эовин. — Он выстрелил, и ты упал…

— Ну, а что мне было делать? Упал, конечно. Пуля прямо над макушкой просвистела.

Эовин, смеясь сквозь слезы, помогла Теодену сесть и прижалась к нему, пряча лицо у него на груди.

— Саурон мертв?

— Саурон сдох, — дрогнувшим голосом сказал Теоден. — Ты не смотри, ладно? Не надо тебе на это смотреть.

Эовин кивнула и, нехотя оторвавшись от Теодена, попыталась встать. Ей до безумия хотелось продлить эти мгновения всепоглощающей радости, стянувшей ее мир в одну точку и вычеркнувшей из него все опасности, но она не могла себе этого позволить. Однако стоило ей подняться на ноги, как Теоден, смотревший в сторону выхода, снова потянул ее вниз и зачем-то прикрыл ей уши. Раздался металлический лязг, а потом странный глухой звук удара и крик, прервавшийся омерзительным бульканьем.

— Вот же дерьмо! — воскликнул Теоден и разразился потоком ругательств. Удары продолжались. Металл чиркал о каменный пол так, что у Эовин сводило зубы.

— Хватит уже! — раздался голос Кхамула. — Утихомирься!

— Меня сейчас вывернет, — жалобно добавил один из назгулов.

— Теоден, что там такое? — встревожилась Эовин.

— Я тебе сказал, положи долбаную кочергу! — заорал Кхамул.

— Ладно, — услышала Эовин странно спокойный голос Призрака. — Вот. Доволен? Все нормально.

Металл лязгнул о пол в последний раз. Эовин застыла, обхватив руками колени.

— Адан, куртку сними. Надо прикрыть это как-то, что ли… — снова сказал Кхамул.

Через несколько минут, которые показались Эовин вечностью, Призрак подошел к ней. Его лицо, волосы и одежду покрывали густые брызги крови.

— Идти можешь? — спросил он. Эовин молча кивнула — при его приближении ее снова пробрала дрожь, которую она уже даже не пыталась унять. Призрак помог ей подняться и накинул на плечи какой-то черный балахон, в который она сейчас же укуталась, тщательно прикрывая обнаженную грудь. Призрак протянул руку Теодену. Тот, недоверчиво оглядев его, все же принял помощь.

— Надо выметаться отсюда, — сказал он. — Или предупредить наших, что у нас тут… Диспозиция поменялась.

— Здесь есть спутниковый телефон, — ответил Призрак. — Сможешь связаться с Арагорном?

Теоден кивнул и, так и опираясь на руку Призрака, захромал следом за ним к сейфу. Однако поговорить с Арагорном не удалось. Откуда-то снизу послышался глухой звук удара, стены задрожали, и с потолка посыпалась пыль.

— Балроги их побери! — воскликнул кто-то из стоявших у двери назгулов. — Кто-то пошел на штурм!

— Что теперь? — тревожно поинтересовался Кхамул. — Мы здесь подохнем, как крысы. И нам повезет, если гондорцы доберутся до нас раньше, чем Саруман.

Дверь распахнулась — в комнату ввалились те бандиты, что оставались ждать в коридоре и, оскальзываясь на кровавой луже, текущей из-под прикрытого курткой тела Джарлата, разбрелись по углам.

— Это Саруман! — воскликнул один из них. — Засветились на камеру у основного входа.

— Где остальные? — спросил Призрак.

— Часть была во дворе, — растерянно проговорил тот же человек. — Еще десяток на втором этаже…

— Всех сюда, быстро. Теоден, пробуй дозвониться до Арагорна, чтобы не подорвали башню ненароком. Кхамул, бери Эовин и еще троих и уходи.

Эовин неверяще уставилась на Призрака, однако тот упорно делал вид, что не замечает ее взгляда.

— Я никуда не уйду без тебя и дяди, — сказала она наконец. — Дай мне пистолет. Стрелять я не разучилась.

Призрак обернулся к ней, схватил за шиворот как котенка и толкнул в сторону Кхамула.

— Выметайтесь отсюда, и быстро.

Кхамул тащил Эовин куда-то, не обращая внимания ни на ее просьбы, ни на брань, ни на попытки вырваться. Позади них то и дело раздавался треск выстрелов, и иногда кто-то из бандитов, увязавшихся за ними следом, посылал пулю в ответ. Однако им удалось беспрепятственно спуститься по второй лестнице, которая обнаружилась в одной из комнат в конце коридора. Теперь они мчались по каким-то полутемным переходам, совершенно бессистемно пересекавшимся друг с другом.

— Где мы? — задыхаясь от быстрого бега, проговорила Эовин. Кхамул, притормозив у очередного поворота, отмахнулся от нее и что-то сказал на мордорском своим спутникам. Один из них высунул голову в боковой коридор, и о стену тут же чиркнула пуля.

— Проклятье, — прошипел Кхамул. — Кто там, сарумановские или полиция?

— Мелькор их пойми, — отозвался бандит. — Надо прорываться. До парковки два шага.

— Давай я подам голос, — предложила Эовин. — Если это полиция, они нам помогут.

— А если сарумановские, они нас пристрелят, — возразил Кхамул. — Вот же балрожье дерьмо, а! Давайте…

Закончить фразу ему не удалось. В глухой тишине раздались быстрые шаги нескольких человек. Кхамул оттолкнул Эовин к стене, и на них градом посыпались пули. Эовин сползла на пол, кое-как прикрыв голову — оружия ей так и не дали, несмотря на все ее просьбы. Когда она в очередной раз попрощалась с жизнью, вокруг вдруг стало тихо. Так тихо, что у нее зазвенело в ушах. Эовин открыла глаза и сквозь прыгающие цветные пятна кое-как рассмотрела несколько валявшихся на окровавленном полу тел.

— Вот и крышка нам всем, — раздалось у нее за спиной. Обернувшись, она увидела Кхамула. Он сидел на полу, привалившись к стене, и смеялся.

— Где остальные?

— Перед тобой, где же еще им быть, — сказал Кхамул. Эовин вгляделась в неподвижные черные фигуры, но так и не смогла понять, где ее спутники, а где те, кто окатил их дождем из пуль. Все сливалось и плыло в ее глазах, подергиваясь дымной рябью. Дышать становилось все труднее — воздух как будто сгущался и оседал горьковатой пленкой в горле.

— Кхамул, вставай, надо уходить, — потребовала Эовин. Инстинкты вопили, что пора убираться, и как можно скорее, и плевать, ждут ли за поворотом вооруженные враги, или уже нет.

— Не… Не могу, — покачал головой Кхамул, с трудом сглатывая. Эовин подошла к нему, опустилась на колени и разглядела, наконец, кровь на его лице и руках, прижатых к животу. Он дышал неглубоко и часто, и тело его сотрясала крупная дрожь.

— Давай я перевяжу чем-нибудь, и уходим, — сказала Эовин, касаясь его щеки. Кхамул покачал головой.

— Ты иди, Эовин. Иди и приведи помощь. Возьми мой пистолет, или у кого-нибудь из ребят… Там на парковке машины, садись в любую. Ключи за…

— Я без тебя не уйду, — всхлипнула Эовин. Кхамул протестующе замотал головой.

— Он мне голову оторвет, если с тобой что-нибудь… За руку… Прости за руку. Надо в больницу, посмотреть, что там, чтобы кости…

— Кхамул! — панически вскрикнула Эовин, но он ее уже не слышал. Веки его опустились, а голова бессильно повисла. Эовин зло затрясла его за плечи, уговаривая очнуться. Дым понемногу заволакивал коридор, расползаясь черными клубами. Эовин, давясь горечью, прижала руки ко рту. Ей казалось, ее сейчас вывернет наизнанку, и она захлебнется собственными перемолотыми внутренностями. «Что теперь будет с Арвен?» — пронеслась в отзвуках выстрелов и ударах пульса неожиданно-глупая и беспомощная мысль. Эовин свернулась клубком рядом с Кхамулом, положила голову ему на колени, а потом закрыла глаза и позволила себе наконец провалиться в небытие.

Эовин блуждала в густой темноте и натыкалась на стены. Стены были всюду — влажный холодный камень, царапавший кожу, забивавшийся крошкой под ногти, оставлявший на саднящих ладонях ощущение склизкой влаги. Эовин шла без отдыха, отказываясь задуматься, куда идет и зачем: будто бы бесконечное движение само по себе стало ее единственной целью. Иногда из клубящегося мрака выплывало не воспоминание даже — ощущение того, что она должна уйти как можно скорее, что так будет лучше, но Эовин предпочитала не обращать на него внимания. Она просто шла и шла, не зная, длится ее путь несколько минут или несколько сотен лет, и не хотела знать. Потом темнота вдруг расцветилась багровым. Назойливые цветовые вспышки били по нервам, прорываясь за закрытые веки, и каждая из них отдавалась в голове Эовин жгучей болью. Она протестующе застонала, заплакала и, наконец, попыталась закричать, но ее не оставляли в покое. Из красного свет выцвел до желтого, потом до холодного белого, и в какой-то момент выносить его оказалось слишком сложно. Эовин шевельнулась, преодолевая сковавшее тело онемение, и открыла глаза.

Первым, что она увидела, оказался белый потолок, с которого лился тот самый выжигающий глаза свет, что вырвал ее из забытья. Кое-как повернув голову, Эовин поняла, что лежит на больничной койке, укрытая одеялом по самый подбородок. Пострадавшая рука лежала поверх него и была затянута в фиксирующую повязку. Эовин шевельнулась, попыталась встать, и справа от нее что-то грохнуло об пол. К койке подскочил всклокоченный и явно перепуганный Фарамир.

— Лежи, лежи, тебе нельзя шевелиться!

Стоило Эовин как следует рассмотреть его бледное осунувшееся лицо, и она вспомнила все — все до последней детали. Реальность обвалилась ей на голову камнепадом. Треск выстрелов, голоса, металлический лязг и едкий запах дыма наполнили тихую больничную палату. Эовин вздрогнула всем телом — одеяло, которое только что казалось тонким и легким, давило на нее так, что стало трудно дышать. Она попыталась заговорить с Фарамиром, но не смогла: голос ей не повиновался. Фарамир, смотревший на нее широко раскрытыми глазами, вдруг метнулся куда-то в сторону и прокричал несколько слов, которые Эовин не смогла расслышать сквозь гул в ушах. В палату вбежала Арвен в больничной униформе. Вид у нее был еще хуже, чем у Фарамира. Эовин мгновенно захлестнул жгучий стыд, сменившийся томительным страхом — за Кхамула, за Теодена, за Призрака. За всех, кто остался там, в башне.

Арвен, приподняв ей голову, заставила ее проглотить какую-то таблетку и села у изголовья койки, придвинув стул. Через несколько минут Эовин почувствовала себя лучше. Звуки отступили, сделались тише, потом и вовсе исчезли, сменившись прежней тишиной.

— Очухалась? — буднично поинтересовалась Арвен, не сводившая подозрительно красных глаз с ее лица. Эовин кивнула, а потом, поняв, что Арвен не собирается продолжать, попыталась заговорить снова. На этот раз удалось почти без усилий, разве что горло болело, будто она подхватила ангину.

— Я в больнице?

— Как видишь, — кивнула Арвен. — Тебе крупно повезло. На тебя наткнулся отряд наших рейнджеров, они тебя и вытащили.

— Я была там не одна, — сказала Эовин, не зная, как задать нужный вопрос и о ком спрашивать в первую очередь. Она должна была знать, но было слишком страшно.

— Кхамул был там, со мной. Он хотел остаться, но…

— Кхамула нашли вместе с тобой, но времени прошло слишком много, — сказала Арвен. — Он мертв.

Фарамир, стоявший поодаль, метнулся к ней и схватил за плечо, разворачивая к себе.

— Ты что, свихнулась? Она же только глаза открыла!

Арвен только отмахнулась в ответ.

— Не надо, Фарамир. Я должна знать, — прошептала Эовин, заставляя себя сосредоточиться. Она выслушает все новости — все, что ей следует знать, а потом сойдет с ума или от радости, или от горя. А может быть, от стыда.

— Это из-за меня. Он хотел остаться наверху с остальными, но Армин… В общем, Кхамула заставили увести оттуда меня. Мы почти добрались до парковки, но…

— Мы окружили башню, но передовые отряды Сарумана успели прорваться, — вмешался Фарамир, нервно трепавший пятерней волосы. — Счет шел на секунды. В подвале башни что-то рвануло, то ли газовый баллон, то ли еще что, и начался пожар.

— Там был дым, — сказала Эовин. — Я помню, что было много дыма. Я думала, Кхамул потерял сознание или что-то в этом роде. Я не знала. А остальные? Что с остальными?

Арвен и Фарамир как по команде уставились на нее. Эовин ощутила новый прилив паники вместе со странным унижением. Так смотрят на собаку, которую переехала машина или подстрелил не в меру ретивый фермер.

— Кто еще?

— Эовин, не стоит пока об этом, — начал было Фарамир, но она повторила свой вопрос — прокричала его так, что у самой зазвенело в ушах. Фарамир выругался и заметался маятником взад-вперед по палате.

— Это Теоден, Эовин, — сказала Арвен. — Мы сделали все, что могли, привлекли лучших врачей, но у него не выдержало сердце. Прими мои соболезнования.

Эовин молчала, глотая слезы. Они катились сами собой, обжигая лицо, и пока она осознавала только это — что лежит и плачет, глядя на плывущую стену, а внутри все застыло, хотя должно быть невыносимо больно. Такое уже было с ней давным-давно, будто сотню лет назад, в коридоре эдорасской больницы. Тогда рядом был Теоден, он говорил что-то, и она хваталась за его голос, чтобы не потеряться в пустоте. А теперь Теодена не было. Никого больше не было.

— Не вали на себя то, что случилось с Кхамулом, — снова заговорила Арвен. — Никто не виноват, кроме Саурона и Сарумана. Один уже получил свое, второй тоже получит. И еще. Думаю, ты должна знать, что Ангмарец жив. Ему неслабо досталось, но теперь уже опасность миновала. Везучий сукин сын.

* * *

Предсказание Арвен сбылось через два месяца после того, как остыло пепелище, в которое превратился Барад-Дур усилиями сарумановских наемников и объединенных войск Гондора и Рохана. Саруману не помогли ни союзники с юга, ни неустанные попытки рассорить противников, ни ресурсы, предусмотрительно накопленные в Изенгарде. Арагорн, которому с общего согласия поручили командование, готовился к долгой осаде, но Грима преподнес сюрприз и ему, и своему бывшему нанимателю: в одно дождливое октябрьское утро Саруман вылетел из окна Ортханка с дырой от пули в затылке. Ворота крепости гостеприимно распахнулись, чтобы впустить войска союзников и выпустить разбегавшихся наемников. Кого-то удалось поймать и отправить по тюрьмам в первые же дни, кто-то ухитрился вернуться восвояси, а остальными занялись рейнджеры.

В Гондоре и Рохане праздновали победу и чествовали героев. Имя Теодена было всюду — на страницах газет и новостных сайтов, на экранах телевизоров, на рекламных щитах, которые отдали в распоряжение муниципалитетов благодарные граждане. Его похоронили на военном кладбище со всеми положенными почестями, и Эовин, стоявшая в толпе рука об руку с Эомером, чувствовала себя так, будто у нее отняли последнее, что связывало ее с дядей. Она настаивала на том, чтобы похороны были частными, и уж точно не хотела, чтобы Теоден нашел себе последнее пристанище так далеко от остальных членов семьи, но никто не стал ее слушать, даже Эомер. Эовин злилась на брата, на самого Теодена, но еще больше на себя. Если бы она позвонила ему хоть раз и сказала то, что так хотела сказать, может быть, он бы прислушался и понял все раньше — до того, как стало слишком поздно что-то исправлять.

Эомер, с которым Эовин пыталась обсудить мучившие ее мысли, упорно уходил от откровенного разговора. Они теперь жили вместе в той самой служебной квартире, куда Эовин когда-то привезли Арвен и Кхамул. Эомер требовал, чтобы ему позволили участвовать в боевых операциях, но Арагорн, обычно понимающий и снисходительный, отказал ему наотрез в таких выражениях, что Эовин, слышавшая разговор, покраснела до ушей. Эомер был страшно обижен, а она даже не смогла скрыть свою радость: по крайней мере, в ближайшее время ей не придется хоронить еще и брата. Они проводили целые дни вдвоем, говоря о чем угодно, только не о своих потерях и их причинах: вспоминали детство, гадали, скоро ли восстановят то, что разрушили сарумановские наемники, и даже строили планы на будущее. Будто ничего не было, ни нападения в Дунхарроу, ни жуткой ночи в Барад-Дуре, ни смерти Теодена. Чем дальше, тем сильнее Эовин замечала странную двойственность собственных мыслей и чувств: будто тот холодно улыбающийся Теоден с плакатов и парадных фотографий и ее настоящий Теоден были совершенно разными людьми. Одним она гордилась, но ничего о нем не знала, а второго готова была убить собственными руками за его непроходимое упрямство — и умереть, чтобы он вернулся. Она пыталась вспоминать о нем что-то хорошее, спокойное и доброе, как о родителях, но всякий раз в ее памяти всплывали безликие коридоры, кровь и дрожь пальцев, сжимавших ее руку. Им ведь даже не удалось толком попрощаться. Все произошло слишком быстро, как во сне, потому что начался штурм, потому что Кхамул выволок ее из комнаты чуть не за шкирку, и потому что Призрак решил все и за Кхамула, и за них с Теоденом.

Первые недели после похорон Эовин была слишком оглушена горем, чтобы думать о Призраке. Арвен несколько раз говорила о том, что ему лучше, что он пришел в себя и требует ее, но Эовин лишь кивала в ответ и тут же выбрасывала из головы все мысли о нем. В конце концов, это было бы предательством по отношению к Теодену — беспокоиться о любовнике теперь, когда… Когда все это случилось. Она любила несмотря ни на что и знала, что разлюбить не сможет — ни завтра, ни через год, ни через десять лет, но теперь собственные чувства казались ей как никогда неуместными. Эовин так ни разу не пришла к нему, пока он был в больнице: собиралась, даже попросила Арвен сделать для нее пропуск, но каждый раз находилась причина для того, чтобы отложить визит.

А потом Арагорн приказал перевести Призрака в тюрьму. Эовин понимала, что это конец: командир назгулов не отделается парой лет за решеткой, даже если адвокаты очень постараются скостить ему срок. Она вспоминала, как мечтала когда-то о нескольких пожизненных или смертной казни для него, потому что не могла справиться с рвущимися из-под контроля чувствами, и ей было страшно. Никто, разумеется, не смог бы поспорить с тем, что Призрак сам обеспечил себе то, что ему теперь предстояло, но все же Эовин приходила в отчаяние, глядя на то, как воплощались ее собственные мстительные мысли. Она винила его в смерти Теодена, но у него тоже были все основания для того, чтобы злиться на нее или, может быть, даже возненавидеть: если бы он не счел своим долгом спасти ее шкуру от посягательств Джарлата, может быть, все сложилось бы иначе. Наверное, они даже никогда бы не встретились, разве что случайно в какой-нибудь стычке.

В январе были сняты последние ограничения, введенные во время беспорядков. Люди возвращались в родные места, разрушенные дома отстраивались заново, а вместо разгромленных городских построек возводились новые, и каждое достижение строительной отрасли превозносилось в прессе как невиданный доселе подвиг. Было смешно и грустно наблюдать за этим празднованием полной безоговорочной победы во всем, но Эовин не могла не понимать, что людям так легче. Она стала выходить из квартиры и подолгу бесцельно бродить по улицам, несмотря на протесты Эомера, который после известий о Призраке стал раздражающе внимательным. Эовин старалась быть терпеливой, но болтовня брата доводила ее до отчаяния: мрак, поселившийся в ней после Барад-Дура, требовал тишины и покоя. Иногда она приходила в больницу к Арвен, та поила ее горьким кофе и рассказывала о своих пациентах, пересыпая непонятные медицинские термины ругательствами. Эовин мучительно завидовала этой фанатичной увлеченности любимым делом. Сама она так и не решила, чем будет заниматься теперь. Нужно было возвращаться в Рохан и начинать жизнь заново, но она боялась даже думать об этом. Куда проще было бы снова свалить в Итилиэн и наняться на старое место мыть полы, сходя с ума от вечно гудящего ветра.

— Тебе все равно придется это сделать, — сказал Эомер однажды утром, намазывая тост арахисовым маслом.

— Ты о чем? В магазин я сходила еще вчера, а убираться на этой неделе твоя очередь, — пробормотала Эовин, которая наблюдала за тем, как за окном кружатся гигантские лохматые снежинки. Эомер раздраженно цыкнул и швырнул на стол ложку.

— Собирайся. Фарамир говорил мне, что ты почти свихнулась, когда свалила в Итилиэн. Не хочу, чтобы это случилось еще раз при мне.

— Что тебя не устраивает? — возмутилась Эовин в ответ. — Прикажешь мне радоваться победе вместе со всеми?

— Меня не устраивает то, что ты так и не рассказала мне толком, что там было. А тебя, между прочим, увезли из больницы, куда ты приехала ко мне, прямиком в Барад-Дур, и ты чуть не осталась там вместе с Теоденом! Я понимаю, что случилось с ним, но не понимаю, что случилось с тобой. Арвен сказала, повреждений почти не было, кроме руки.

— Я же говорила тебе, что вырубилась от дыма, — стараясь говорить спокойно, ответила Эовин. — Потом меня нашел гондорский спецназ. Я знаю не больше твоего.

— Ерунда все это. Я был в больнице у твоего ангмарского вышлепка, спрашивал, что да как, но он не стал со мной разговаривать. Слова не сказал, уставился в стенку и все! — продолжал Эомер, все больше повышая голос. Эовин почувствовала, как у нее сами собой сжимаются кулаки, а ногти втыкаются в ладони.

— Кто тебя просил? Дождался бы, пока начнутся допросы. Я бы даже согласилась, чтобы ты поприсутствовал на моем. Услышал бы все, что тебе интересно, во всех подробностях.

— Ты стала совсем другая. Как будто я тебе чужой человек, — сказал Эомер со злой горечью. — Наверное, я типа заслужил и все такое. Но хватит об этом. Давай, оденься во что-нибудь поприличнее и расчешись, наконец, и поехали. Я еще неделю назад выпросил у Арагорна разрешение на свидание, но не знал, как тебе сказать.

— Почему ты вообще решил, что мне оно нужно, это свидание? Катись к балрогам со своей заботой. Она мне тоже на хрен не сдалась, — процедила Эовин сквозь зубы и повернулась, чтобы уйти.

— Кто его знает, сколько он протянет за решеткой, — сказал Эомер ей вслед. — Арвен говорит, что его выдернули из больницы толком не долеченного, с кучей лишних дырок, а в тюрьме сама понимаешь, как. Да и врагов у них полно, а теперь, когда Саурона нет и от банды осталось мокрое место, станет еще больше… Я вот очень жалею, что не успел толком попрощаться с Теоденом, в отличие от тебя.

Коридоры окружной тюрьмы до дрожи напомнили Эовин Барад-Дур: такие же безнадежно унылые. Она старалась держаться спокойно, хотя ей казалось, что с каждым вдохом у нее трескаются ребра, и обломки протыкают внутренности, наполняя ее кровью. Вкус крови стоял у нее во рту, оседал в глотке, мешая дышать, и мокрые ладони будто бы тоже были покрыты липким стынущим слоем крови. Эомер тащил ее вперед, подхватив под локоть, и Эовин хотелось ударить его, но она послушно шла, останавливалась под рамкой металлоискателя, заполняла какие-то бумаги и выслушивала инструкции. Наконец ее завели в комнату для свиданий. Эомер жалко улыбнулся ей и спрятался за спиной у дежурного офицера. На несколько мгновений Эовин показалось, что он привел ее сюда, чтобы бросить здесь — оставить за этими стенами и решетками. Паника вспыхнула, как выплеснутый в костер бензин, но Эовин сидела спокойно, положив ладони на холодный стол. В коридоре послышался звук отдававшего команды голоса. Вскоре дверь распахнулась. Двое конвоиров ввели в комнату Призрака и усадили его за стол.

— Оставить их тут, или обойдемся без цирка? — спросил дежурный буднично, и Эовин удивленно уставилась на него. Призрак усмехнулся в ответ.

— Обещаю, что буду паинькой. По крайней мере, пять минут.

— Значит, не тратьте время попусту, — сказал офицер и запер за собой дверь.

Эовин пробрал озноб. Кое-как оторвав глаза от двери, она перевела взгляд на лицо Призрака, с болезненной внимательностью отмечая и худобу, и бледность, и новые шрамы на лбу и у рта. Испуганная словами Эомера, она ждала худшего, но увиденное тоже не давало никаких поводов для радости.

— Здравствуй, — пробормотала она. Призрак неопределенно хмыкнул и откинулся на стуле, скрестив руки на груди — наручников на нем почему-то не было.

— Как ты… Как себя чувствуешь? — продолжала Эовин, чувствуя себя полной идиоткой.

— Спроси у надзирателей, — сказал он после короткого раздумья. Эовин судорожно стиснула край стола.

— Послушай, я вижу, что ты, видимо, не хочешь со мной разговаривать, но…

— Мой старший сын приходит сюда каждую неделю, как на работу, — начал вдруг Призрак, не дав ей договорить. — Требует свиданий, а потом сидит, смотрит на меня так же, как ты, и несет всякую чушь. Тебе я скажу то же самое, что обычно говорю ему. Мне не нужны твои муки совести, и тебе они тоже не нужны. Никому от этого не легче. Поэтому давай досидим в тишине оставшуюся пару минут, а потом ты уйдешь и забудешь сюда дорогу.

— Зачем ты так? — только и смогла она сказать. Он пожал плечами.

— А чего ты хотела? Ты же знаешь, я не люблю вранье. В любых проявлениях.

— Когда я тебе врала? — поинтересовалась Эовин, с некоторым облегчением почувствовав, как ее отчаяние разбавляет жгучая злость.

— Сейчас.

— Я тебе никогда не врала и не собираюсь, — возразила она. — Да, я знаю, что прошло много времени, но разве это что-то меняет? Мы и дольше не виделись, если ты помнишь.

— Я знаю, что тебя сюда приволок Эомер. Он подавал прошение от своего имени.

— Мне нужно было время. Неужели ты не понимаешь?

Он прикусил губу и, подумав, заговорил немного мягче:

— Я все понимаю. Поэтому тебе не стоит строить иллюзий. Скорее всего, я выйду отсюда только для того, чтобы перебраться в дыру похуже, где мне предстоит провести остаток дней. И это можно считать везением, потому что если бы в Гондоре не было моратория на смертную казнь, все сложилось бы куда печальнее. Хотя это как посмотреть, конечно. А что касается тебя, то ты никогда не простишь мне ни того, что тебе пришлось перетерпеть по милости моих покойных товарищей, ни смерти Теодена.

— Почему ты заставил его остаться? — решилась спросить Эовин. Призрак, к ее удивлению, одобрительно кивнул.

— Потому, что он бы задерживал ваш отход. Слишком сильно ему досталось. Потому, что он нужен был, чтобы связаться с Арагорном, и в перестрелке лишние руки не помешали бы. И потому, что он сам никогда бы не согласился уйти добровольно. Но ты же сама все это знаешь, верно?

— Он погиб по твоей милости, — сказала она, глядя ему в глаза и не видя в них ничего, кроме холода. — Если бы ты отправил с Кхамулом нас обоих, вполне возможно, он был бы еще жив. Они оба были бы живы.

— Саурон тоже мог бы остаться в живых и даже смыться, если бы я его не прикончил, — ответил Призрак. — Но кого это интересует?

— Значит, это конец, — подытожила Эовин.

Он безразлично кивнул в ответ. Эовин встала и прошла к двери, удивляясь тому, что еще может твердо стоять на ногах. Перед тем, как постучать, она обернулась — Призрак все так же сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел в стену.

— Как тебя зовут? В смысле по-настоящему, — спросила она на прощание.

— Прочитаешь потом в материалах дела. Думаю, они будут опубликованы. Но это ведь не важно, правда?

— Для меня важно.

— Я хочу, чтобы ты кое-что запомнила, — сказал он вдруг.

— Что именно?

— Не стоит верить всему, что говорят в новостях.

Эовин не успела ответить. В замке снова провернулся ключ, и ее сдали с рук на руки встревоженному Эомеру.

А через три дня, когда они с Эомером ехали по шоссе, ведущему в Рохан, по радио передали срочное сообщение о том, что бывший предводитель девятки назгулов был застрелен при попытке побега, когда его перевозили из окружной тюрьмы в тюрьму максимального уровня безопасности.

Пикап, за рулем которого был Эомер, катил по трассе, изредка обгоняя груженные бревнами лесовозы. Эовин задумчиво смотрела в окно. Все складывалось лучше некуда: начался ее первый отпуск за четыре года в Лесной службе, Эомер организовал поездку на новый курорт в горах, а еще приближался Йоль, и воздух остро пах снегом и колдовством. И все же Эовин не могла так просто признать, что идея бросить работу посреди зимы пришлась ей по вкусу. Они с Эомером, который, отчаявшись зазвать ее в Рохан, подбил Фарамира на совместную дружескую поездку, спорили до хрипоты несколько дней. Эовин не сдавалась, держась на чистом упрямстве, пока в поединок не вмешался ее непосредственный начальник и не пригрозил, что отстранит ее от службы, если она наконец не воспользуется своим законным правом на отдых. Прием был откровенно бесчестный, но противопоставить ему было нечего, и Эовин под смех товарищей по отделению все-таки позвонила брату, чтобы сообщить, что сдается. Он едва не оглушил ее победным кличем, а Фарамир, выхватив мобильник, пообещал, что они будут у нее на следующее же утро. Обещание было выполнено в точности — пикап припарковался у базы, едва рассвело, так что Эовин пришлось в спешке закончить сборы и, торопливо распрощавшись с сослуживцами, отправиться обратно в большой мир в компании Эомера и Фарамира.

На самом деле ей было немного страшно, но она, конечно, ни за что не признала бы этого вслух. Отбиваясь от подначек веселившегося Эомера, Эовин говорила о куче каждодневных дел, с которыми ее ребятам будет труднее справляться без нее, о горе отчетов, которые нужно было отправить еще на прошлой неделе, и о браконьерах, которые должны были снова объявиться, едва установится погода. Все это стало ее жизнью — одновременно насыщенной и однообразной, трудной и невероятно простой, и — наконец — безраздельно принадлежащей ей и только ей одной.

Эовин пробыла в Рохане от силы месяц и сбежала обратно в Гондор, как только убедилась, что Эомер справится без нее. Оба они были разбиты потерей, но общее горе не сближало их и не делалось легче от того, что они делили его на двоих. Шатаясь по дому, в котором каждая деталь напоминала о Теодене, и пытаясь делать вид, что не замечает срывов Эомера, Эовин почти физически чувствовала удушье. Ничто больше не держало ее в Эдорасе, кроме воспоминаний. Эомер попробовал было спорить, когда она сообщила о своем решении, но Эовин слишком явственно слышала облегчение в его голосе, чтобы дать ему малейшую возможность что-то изменить.

Оказавшись в Гондоре, она явилась прямиком на базу Лесной службы, где ее прятали, и попросилась в команду стажером. Ее взяли тотчас же, как будто ждали, что она вернется, и с того дня Эовин почти не покидала леса — разве только для того, чтобы съездить в ближайший городок, где находились полицейский участок и супермаркет. Карьера ее быстро пошла в гору, она закончила обучение, не отрываясь от работы, и была если не счастлива, то, по крайней мере, спокойна. Мысли о Призраке не оставляли ее ни на минуту, но Эовин смирилась с ними, как смирилась с дождями, которые вечно размывали дороги и тропы, и с холодным северным ветром. Осторожно расспросив Арвен, она выяснила, что в подготовке побега участвовал старший сын Призрака, которого за это выслали из Минас Тирит на границу с Итилиэном, и что все было сделано во время короткой остановки по пути через лесистый перевал. Никто из конвоиров не пострадал — их нашли связанными в машине, а Призрак и еще один из назгулов, Холлдор, который до того содержался в Рохане и был отправлен в Гондор по требованию Арагорна, бесследно исчезли. Обоих объявили погибшими, конвоиров обязали молчать под страхом наказания, а прессе скормили остросюжетную историю о том, как рейнджеры предотвратили дерзкий побег опасных преступников. Спектакль был разыгран с размахом: кому-то даже выдали государственную награду. Больше Арвен о судьбе Призрака ничего не знала, а обращаться к Арагорну Эовин побоялась. Страх и тоска понемногу сменились робкой надеждой на то, что Призрак сумел воспользоваться представившимся шансом, и теперь у него тоже новая жизнь: возможно, даже счастливая. Эовин не ждала, что он появится снова — она слишком хорошо помнила их последнюю встречу, чтобы мечтать о будущем, но это не мешало ей бережно хранить воспоминания. Эомер иногда пытался завести разговор о том, что женщине необходима семья, обязательно с кучей малышни, но, к облегчению Эовин, не слишком решительно. Она не собиралась ни выходить замуж, ни обзаводиться детьми, даже если бы Призрак вернулся и вздумал настаивать на этом, а другие мужчины тем более были ей не нужны.

Курортный городок, в который держали путь Эовин, Эомер и Фарамир, расположился у края Друаданского леса. Он был совсем новый — после войны Арагорн занялся развитием туризма и привлек южных инвесторов, которые разрекламировали гондорские достопримечательности в своих краях. Фешенебельные отели и бюджетные хостелы росли как грибы после дождя, принося казне немалые доходы, и гондорцы с воодушевлением взялись развивать перспективный бизнес. Друадан был идеальным местом для того, чтобы построить там что-нибудь шикарное, изысканное и элитное. Компания, которая заполучила право аренды, по слухам заплатила баснословные деньги за то, чтобы заниматься освоением территории. Эовин предпочла бы что-нибудь попроще и поспокойнее, но Эомер, которому удалось как-то договориться через Арагорна о двухнедельной путевке, был в восторге, и она решила не портить ему настроение.

К вечеру они добрались до городка, который горел сотнями огней, похожий на нарядную, мастерски сделанную игрушку. Эовин невольно залюбовалась хорошенькими домиками, ровными рядами расходившимися от подножья островерхой горы. Она еще раз мельком просмотрела рекламный проспект, валявшийся на сидении: их отель располагался на краю городка, и от него было рукой подать до канатной дороги и прочих местных достопримечательностей. Эомер немного покружил по улицам в порядке поздней экскурсии, а потом, сверившись с навигатором, нашел нужный поворот. Через несколько минут пикап торжественно въехал за черные кованые ворота. Фарамир восхищенно присвистнул — трехэтажное здание, стилизованное под старинный замок, выглядело вычурно, но это лишь придавало ему очарования.

— А я что вам говорил, — рассмеялся Эомер. — Ни дать ни взять башня какого-нибудь графа.

— Непременно разбойника, — в тон ему ответил Фарамир.

— Точно! Бандюги вроде тех, что раньше грабили купцов на перевалах.

— И похищали прекрасных белокурых дев.

Эовин преувеличенно громко вздохнула, прерывая обмен фантазиями.

— Да уж, вовремя ты придумал эту поездку. У вас обоих профессиональная деформация. Какие, к балрогам, разбойники?

— Фарамир, о чем она вообще? — поморщился Эомер, сдерживая смех. — Лично я за годы на посту шефа полиции напрочь разучился понимать такие сложные слова. Профессиональная деформация! Это тебе белки в лесу нашептали, сестренка?

— Просто я, в отличие от некоторых, умею планировать время, поэтому мой кругозор не ограничивается полицейскими протоколами.

— А может, вам местами поменяться? — предложил Фарамир. — Эовин отправим в Эдорас, а тебя, остолопа, в лес к медведям. То-то будет радости в департаменте!

Все трое расхохотались. Эомер явно был настроен на продолжение спора, но в это время дубовая дверь, выходившая на широкое освещенное желтым фонарем крыльцо, открылась, и по ступеням спустился человек в строгом костюме. Эовин выбралась из машины вслед за Эомером и Фарамиром. Вышедший — видимо, администратор, — вежливо поприветствовал их несколькими фразами. Через минуту они уже стояли в роскошном обшитом дубовыми панелями холле, ожидая, пока им выдадут ключи от номеров. Эомер и Фарамир были вне себя от восторга, а Эовин не могла избавиться от внезапно охватившей ее странной неловкости. Прежде она бывала в таких местах только в сопровождении Призрака, который всегда вел все разговоры и решал мелкие вопросы. Тогда его спокойная уверенность передавалась ей, а теперь она чувствовала себя потерянной и даже немного испуганной. Привыкшая к грубоватой простоте и непринужденности, она никак не могла привыкнуть к мысли, что ей придется провести следующие две недели в такой обстановке. В довершение ко всему человек, встретивший их во дворе, показался ей смутно знакомым. Его обыкновенное, ничего, кроме выученного радушия, не выражавшее лицо почему-то притягивало ее взгляд и тревожило память, но, как она ни старалась понять, где могла видеть его прежде, ничего не получалось.

Наконец с формальностями было покончено. Номера располагались на третьем этаже по соседству друг с другом. Фарамир и Эомер сразу же исчезли за дверями своих, а Эовин несколько минут простояла в коридоре, пытаясь успокоить не к месту расшалившиеся нервы. Все шло прекрасно — просто замечательно, и никто, кроме нее самой, не был виноват в том, что она оказалась не в состоянии справиться с непрошеными воспоминаниями. А ведь они с Призраком, кажется, бывали в похожем месте: то ли в Дунхарроу, то ли в Альдбурге. Не то там так же пахло деревом и хвоей, не то ковры были такие же…

Отдышавшись, Эовин все-таки вошла в свой номер, освещенный мягким светом нескольких ламп. Обстановка, к ее облегчению, оказалась простой и довольно уютной: все то же дерево и темный металл, наводившие на мысли о старинных замках и их обитателях. Эовин даже задумалась о привидениях, но тут же выбросила опасную мысль из головы: не хватало еще, чтобы ей начал мерещиться кто-нибудь вроде Саурона. Ее вещи уже успели доставить в номер, и она переоделась — усталость давала о себе знать, но голод был сильнее. Через несколько минут в дверь забарабанил Фарамир, который явно уже успел изучить содержимое мини-бара. Дождавшись Эомера, они спустились вниз и отправились в ресторан, чтобы отметить успешное начало отпуска за поздним ужином.

Когда с едой было покончено, мужчины принялись за выпивку. Эовин это не нравилось, но особенно она не переживала — знала, что пристрастие к крепким напиткам обычно не лишало их самообладания. Она задумчиво смотрела на огонь, плясавший в камине, и вслушивалась в затянувшийся разговор о громких арестах и новых законах. Эомеру и Фарамиру было, что обсудить, а она могла рассказать лишь о паре драк в городке, нескольких заблудившихся туристах и бесконечной охоте на браконьеров, сбывавших дорогие меха на юг. Отступившая было тягучая тоска снова заскреблась под ребрами, а во рту разлился фантомный привкус сигарет. Эовин не курила уже давно и возвращаться к привычке не собиралась, но теперь закурить хотелось почти нестерпимо. Она до боли прикусила губу и, беспомощно оглядев сверкающий начищенными подсвечниками зал, снова наткнулась на того же человека. Он стоял у стойки и о чем-то разговаривал с барменом. На мгновение они столкнулись взглядами, и он вдруг улыбнулся ей, как старой знакомой. Эовин нервно дернула плечом и демонстративно отвернулась — чем дальше, тем больше ей хотелось прыгнуть за руль пикапа и уехать куда подальше. Через пару минут Эомер вырвал ее из задумчивости, потрепав по плечу.

— Ты чего?

— Все нормально, — улыбнулась Эовин, надеясь, что улыбка получилась не слишком кривой. — Я просто устала.

— Мы с Фарамиром отойдем на пару минут, ладно? Вытащу его на свежий воздух, а то беднягу совсем развезло.

— Иди ты, — рассмеялся Фарамир. — Мы пойдем покурим, а то здесь нельзя.

— Я пойду с вами, — ответила Эовин, вставая, но Эомер положил руку ей на плечо, заставляя снова опуститься на стул.

— Нет, нет. Жди нас тут, в тепле. Мы ненадолго.

Эовин изрядно удивилась, но спорить не стала: мало ли, куда понадобилось отправиться двоим пьяным товарищам. Она вынула из кармана толстовки телефон, проверила погоду: на завтра обещали снегопад и ветер, — потом принялась листать новостную ленту, но ее отвлекли звуки негромких голосов у стойки. Она почти инстинктивно обернулась и застыла как громом пораженная, увидев, с кем говорили бармен и тот самый странный администратор.

Он улыбнулся ей так, как будто с их последней встречи прошла всего пара дней, и снова углубился в разговор. Эовин смотрела на него широко раскрытыми глазами, уверенная, что у нее что-то вроде галлюцинаций, но минуты летели одна за другой — стрелки на циферблате настенных часов с маятником безразлично отсчитывали время до полуночи, — а видение все не собиралось исчезать. Он изменился, и довольно сильно: непривычная одежда, другая прическа, больше морщин на загорелом лице, и все же Эовин почти сходила с ума от мучительного, режущего по нервам узнавания. Она привыкла к его отсутствию — к тому, что он остался только в ее мыслях неотступной, но эфемерной тенью, а теперь тень снова обрела жизнь и плоть, и весь тщательно собранный из обломков мир пошел трещинами.

Разговор за стойкой наконец закончился. Бармен и администратор, обменявшись с Призраком рукопожатиями, исчезли за дверью для персонала, а он подошел к столику, за которым Эовин отчаянно пыталась не упасть в обморок, и сел напротив нее, отодвинув полупустую бутылку виски.

— Доброй ночи, Эовин.

Она с трудом заставила себя заговорить.

— Прошло четыре гребаных года.

Ей показалось, что на лице Призрака мелькнула растерянность. Он помолчал, делая вид, что изучает этикетку на бутылке.

— Недурной выбор. Но ты же вроде бы предпочитала вина.

— Это Эомера и Фарамира, — машинально ответила Эовин и тут же похолодела от испуга. — Только этого не хватало! Уходи отсюда скорее! Чем ты вообще думал? Они сейчас вернутся, и…

К ее удивлению, Призрак только пожал плечами, будто перспектива встречи с двумя полицейскими чинами его ничуть не волновала. Эовин настороженно вгляделась в его лицо, и мало-помалу разрозненные элементы цепочки стали складываться для нее в единое целое.

— Я их обоих прикончу, — выдохнула она, схватила бутылку и сделала несколько глотков, тут же позорно закашлявшись. Призрак отнял у нее виски, отставил подальше и осуждающе покачал головой.

— С ума сошла?

— А разве вы все не этого добивались? — справившись с удушьем, поинтересовалась Эовин. — Какого балрога тут вообще происходит?

— Я тебе все объясню, как только ты успокоишься, — примирительно сказал Призрак. — Давай пойдем ко мне — мой номер напротив твоего. Поговорим в спокойной обстановке.

— Никуда я с тобой не пойду, даже не надейся! — почти прокричала Эовин. — Сейчас дождемся возвращения моего братца, тогда и будете объясняться.

— Не дождемся.

— Ну разумеется, — процедила она сквозь зубы.

* * *

Эовин смотрела на Призрака не отрываясь и никак не могла насмотреться, хотя больше всего на свете ей сейчас хотелось хорошенько врезать ему по физиономии, дополнив безупречную картину парой-тройкой синяков. Он тоже не сводил с нее глаз, почти черных в полумраке, и у Эовин привычно кружилась голова от этого дразняще-изучающего взгляда. Она никак не могла окончательно убедить себя, что все это происходит на самом деле, и ее потеря действительно нашлась и была теперь в ее полном распоряжении. Она то гладила Призрака по щеке, изучая пальцами слегка выступающие линии шрамов, то прижималась губами к его губам, требуя очередного поцелуя, то по-дурацки ерошила ему волосы и с мстительным удовольствием следила за тем, как он недовольно морщится в ответ. Вторая рука ее лежала у него на груди, так, чтобы чувствовать биение сердца — ровный ритм немного успокаивал, помогая остановить бесконечную круговерть мыслей. Мучительно хотелось спать, но Эовин сопротивлялась убаюкивающему теплу, как могла. Было грустно портить внезапную идиллию, и все же она собиралась получить ответы на свои вопросы. В конце концов, именно за этим они сюда и пришли.

— Так как ты тут оказался? — начала она, игнорируя умоляющий взгляд из-под ресниц.

— Обычно ты спрашиваешь по-другому, — заметил Призрак и крепче притянул ее к себе, будто боялся, что она сбежит, услышав ответ.

— По-другому?

— Ага. «Какого хрена ты сюда заявился?».

Эовин невольно улыбнулась.

— Могу спросить и так, если хочешь.

— Наша старая добрая традиция, — ответил он. — Мне этого не хватало.

— Если надеешься отвертеться, скормив мне пару светлых воспоминаний, то очень и очень напрасно.

— Понимаю. Но попытаться стоило, ведь так?

— Попытка засчитана. А теперь давай к делу. Я не собираюсь ждать до рассвета, — сказала Эовин, с трудом изобразив сердитый тон.

— Ну хорошо. Вообще я здесь по делам, но мне захотелось лично убедиться, что у тебя все в порядке. Вот я и совместил приятное с полезным.

— Да уж, убедился, нечего сказать. Меня чуть инфаркт не хватил. И что же у тебя за дела?

— Нужно было решить пару вопросов с новым бизнесом.

— Что за новый бизнес?

— Гостиничный.

Эовин недоверчиво хмыкнула.

— Серьезно? Теперь вы это так именуете?

— «Это» здесь под строгим запретом — таковы были условия Арагорна, — ответил Призрак. — Да и времена сейчас не те. После войны ваши рынки сбыта практически закрылись, и все каналы переместились на новые территории. Я ими уже не занимаюсь.

— Только не пытайся меня убедить, что теперь ты чист перед законом.

— Я и не пытаюсь.

— Если не наркота, значит, оружие? — продолжала расспросы Эовин. Призрак покачал головой.

— Всего-навсего несколько подпольных казино здесь и в округе. Видишь, все куда скромнее, чем раньше.

— Арагорн тебе голову оторвет, когда узнает.

— Он знает.

Эовин недоуменно воззрилась на него, и Призрак рассмеялся.

— У тебя такой вид — не хуже, чем когда мы только встретились. Конечно, Арагорн все знает. Он не может не понимать, что на обычной публике много не заработаешь, да она сюда и не поедет, эта самая обычная публика. А значит, нужны подходящие развлечения и атмосфера… Сама понимаешь, в общем.

— Значит, собираетесь организовывать тут притоны для южных наркоторговцев, которым наскучил пляжный отдых? — подытожила Эовин.

— Почему сразу наркоторговцев? У нас в планах политики, звезды местной эстрады, кино…

— У нас?

— Ну да.

— Я слышала, этот городок отстроила какая-то иностранная компания.

— Я один из совладельцев. Под другим именем, конечно, и мое участие особенно не афишируется в официальных документах.

— Как тебе это удалось? Я имею в виду, ты же вроде как мертв, и с Сауроном все закончилось… В общем, так, как закончилось.

— Пришлось постараться, — неохотно ответил Призрак. — После побега мы с Холлдором и еще одним товарищем — ты его видела внизу — какое-то время торчали в Кханде. Потом меня нашли старые знакомые, которым потребовалась помощь, и я вернулся в Умбар. Там удалось кое-что предпринять, чтобы поправить свое положение, и мало-помалу все стало налаживаться.

Эовин почувствовала, как он напрягся, когда заговорил об этом. Дыхание его стало реже и тише, а задумчивое выражение на лице сменила маска холодного спокойствия. Она обняла его, притягивая ближе к себе. Призрак успокаивающе провел ладонью по ее спине в ответ.

— Как видишь, ничего особенно интересного я тебе не могу рассказать. Я числюсь мертвым, у меня документы одного ныне покойного харадского гражданина, и задерживаться здесь надолго мне нельзя. Арагорн закрыл глаза на мой побег, и теперь я ему должен, а он очень хотел иметь надежный канал связи с нашими южными друзьями и… Скажем так, проверенную информацию. Собственно, он получил то, на что рассчитывал, и пошел на уступки в том, что было связано с моими визитами на гондорскую территорию. Потому мне пришлось ждать так долго.

— Значит, Эомер был с тобой в сговоре? — поинтересовалась Эовин.

— Мы договорились, да, — переиначил Призрак ее слова. — Видишь ли, мое соглашение с Арагорном распространяется только на Друадан, по крайней мере, пока, а нарушать условия было слишком рискованно.

— И ты был так уверен, что я обрадуюсь твоему возвращению?

Молчание тянулось так долго, что Эовин успела сто раз пожалеть, что задала этот вопрос. И все же она должна была спросить.

— Мстишь за наш последний разговор? — начал Призрак наконец. — Я понимаю. Но и ты меня пойми. Я не знал, что со мной будет дальше, а торчать до конца дней за решеткой в мои планы в любом случае не входило. И потом, ты ведь не пришла, пока тебя не приволок Эомер.

— А что изменилось теперь?

— Ничего. Я не был ни в чем уверен. Если честно, я ждал, что ты пошлешь меня куда подальше и вызовешь патруль.

— Наверное, это было бы самым разумным решением. Но мы оба знаем, что разумные решения — это не по моей части, — ответила Эовин. Призрак внимательно всмотрелся в ее лицо, и его губы тронула слабая улыбка.

— Вот и хорошо. Завтра позвоню кое-кому, и оформим по-быстрому брак. Потом попросим Арагорна найти тебе место поближе, или, если согласишься, устрою тебя прямо здесь. Никаких больше мотаний по лесу и полоумных любителей живности — это слишком опасно. Или нет. Переедешь ко мне в Умбар. Все равно вы с Эомером видитесь только по праздникам.

Эовин выдохнула сквозь зубы длинное ругательство и спрятала голову под подушку.