Дженнифер и Кэтрин (гет)

Со дня побега Кэтрин прошло две недели, и три, и месяц, и другой. И так незаметно наступила середина октября. Парки Корлинга нарядились в золотую листву, и еще радовали глаз последние георгины и астры.

Дженнифер гуляла в саду, любуясь на осенние листья. Погода стояла очень теплая, и она надеялась, что и Кэтрин где-то далеко не мерзнет. И что, может быть, вспоминает об оставленных родных. Мать и отец очень тосковали по младшей дочери: маму Дженнифер не раз заставала в слезах, а отец почти не выходил из кабинета. Ах, если бы Дуглас сказал Дженнифер адрес Кэтрин, она обязательно увиделась бы с сестрой и поговорила с ней, упросила вернуться домой! Но он отказывался, говоря, что это опасное место, где приличным людям лучше не появляться. Впрочем, Дженнифер все равно не могла не восхищаться его благородством. Он согласился потихоньку, как сказал, "через десятые руки", передать Кэтрин теплые вещи, которые для нее собрали мама и Дженнифер: чулки, белье, башмаки, простое шерстяное платье и накидку. Оставалось как-то прислать ей пальто и перчатки на зиму.

— Видите ли, — сказал он ей однажды. — Я не могу сердиться на Кэтрин, когда подумаю, как она сама наказала себя. Вы не представляете, сколько работы выполняют по дому женщины того круга, к которому она теперь принадлежит. Кэтрин не приучена задумываться о деньгах, а между тем теперь их не хватит не только на развлечения, к которым она привыкла, но даже и на еду. Да и ее... тот человек, словом. Подобные ему сдержанностью по отношению к женщинам не отличаются. Равно как и трезвостью, и целомудрием.

— Вы считаете... Он способен ей изменить... Ударить ее? — Дженнифер пришла в ужас, ей хотелось немедленно вытащить Кэтрин из лап такого чудовища.

Дуглас грустно покачал головой.

— Я очень надеюсь, что нет. Знаю, знаю, что вы мне скажете: мы должны немедленно явиться туда и спасти ее, хотя бы и силой. Но мне не удалось выяснить, обвенчались они или нет. Если обвенчались, мы не вправе их разлучать.

Дженнифер пришлось прижать к глазам платок. Дуглас осторожно коснулся ее руки.

— Не нужно пока волноваться. Надеюсь, все же этот... человек не столь недостоин, как пока мне представляется. Может быть, я предвзят. И знайте, что если Кэтрин попросит меня о помощи, я буду защищать ее, как защищал бы свою сестру.

— Вы так великодушны! — у Дженнифер вырвался стон. — Ах, если бы Кэтрин знала это!

...Дуглас бесшумно открыл калитку в саду. Подобное поведение было не в его правилах, но Дженнифер была достойна того, чтобы объяснение с ней было хоть немного, как говорится, романтичным. Она услышала шаги и тревожно оглянулась.

— Не пугайтесь, мисс Мюррей, — Дуглас появился перед ней. — Позвольте немного скомпрометировать вас тем, что я побуду с вами наедине. Мне необходимо вам кое-что сказать.

Дженнифер прелестно покраснела, прижала руку к груди и опустила глаза.

— Говорите, сэр, — прошептала она.

— Мне понадобится совсем немного времени. Мисс Мюррей, нет нужды говорить вам, что вы необычайно хороши собой: это вы и так слышите отовсюду. Но за время, которое вас знаю, я смог убедиться, что душа ваша еще прекраснее вашего лица. Мисс Мюррей, — он нежно взял ее за руку. — Я прошу вас оказать мне честь и согласиться стать моей женой.

Она тихо вздохнула и прикрыла лицо платком.

— Я согласна. Если мои родители не возражают, то я согласна.

Обращение к старикам Мюрреям, конечно, было формальностью: они давно мечтали увидеть Дугласа своим зятем. А он решил, что лучшей невесты, чем Дженнифер, ему не найти. Не говоря обо всех ее внутренних и внешних достоинствах, она любила его, а в таких делах женихам везет нечасто. В свете начнутся сплетни, но иногда их следует презреть.

Он, однако, не стал лгать Дженнифер, что любит ее. Он еще только готовился вырастить в себе чувство к ней. Но он обязательно полюбил бы ее уже в браке, и она понимала это. Ее сияющими глазами, соперничавшими цветом с ясным небом, нельзя было не залюбоваться.

Зиму ждешь с нетерпением, если точно знаешь, что дома будет тепло. Дэниэл, конечно, к холоду привык и мог позаботиться сам о себе. Но теперь он был не один: у него были Кэти и их будущий ребенок.

Очень здорово, что они были. Когда Дэниэл остался совсем один, после смерти отца, он как будто сам замерз изнутри. Ничего не хотелось, никуда не тянуло. Как-то... не для кого биться, а для себя — бессмысленно. Сегодня ты есть, завтра сжег тебя тиф.

В первый раз в сердце как будто искорка упала, когда он случайно увидел Кэтрин. Она была такой безумно яркой, как звезда, как садовый цветок, что захотелось взглянуть еще раз. Он совсем не ожидал, что и сам может привлечь ее внимание. И вот теперь они не расстаются, и она носит его ребенка. Как только не улыбнется жизнь!

Всякое за эти месяцы бывало. Как они оба дрожали несколько первых дней, что за ними придут из полиции! Все Руби, соседка, пугала. Хотя ей спасибо: помогала Кэти по хозяйству, показывала, подсказывала. Как Кэти, пытаясь освоиться, уставала сначала. Как плакала, когда портила ужин или после мытья посуды у нее болели руки. Дэниэл рвался помочь, но она не подпускала. Гордая. Из гордости же едва не выкинула свертки с теплыми вещами, которые ей присылали родственники. Отговорил.

И вот теперь каждый раз после работы Дэниэл спешил не в пустые стены, а к любимой женщине, такой уютной, нежной, своенравной, веселой. Она, конечно, полнела, слабела, иногда у нее кружилась голова, и тошнота накатывала. Дэниэлу было ее очень жаль, и все же он был счастлив. Не терпелось послушать, как ребенок шевелится.

Отец вездесущей Руби, Марк, тоже помогал, советовал Дэниэлу, что делать, если Кэти станет плохо, иногда делился яблоками или сыром. Он зазывал, бывало, Дэниэла выпить, тот сперва отнекивался, но чего обижать старого человека. Дэниэл меру всегда знал. Руби с ним пыталась заигрывать — должно быть, в шутку. Кэти бранилась, когда замечала, что от него пахнет вином, а он просил ее не нервничать. Без помощи друзей им бы куда хуже пришлось.

Но Рождество они все-таки встретили вдвоем. Без индейки, зато с сыром и яблочным пирогом. Кэти надела последнее платье из той, прежней жизни: хранила его вместо праздничного. И мечтала, как летом они обязательно съездят в Розфильд.

— Я слышала, это совсем недорого. А ты должен однажды увидеть море!

Какое уж там "недорого"... Но незачем было пока с ней спорить, пусть мечтает себе.

Кэтрин улыбалась январскому солнцу, радуясь, что постепенно прибывает день. Значит, все ближе весна, когда уже не будет так холодно и не будет так хотеться есть.

Она сдерживалась, как могла, не высказывая Дэниэлу и десятой доли наболевшего. Она, конечно, слабо представляла, на что идет, но ведь это было ее решение, вызванное последствиями ее поступка. И с каждым днем Кэтрин все сильнее осознавала: то, что теперь ей холодно, голодно, что она редко может даже вымыть голову, а кожа на руках страшно загрубела — это еще не самое ужасное. По-настоящему плохо то, что теперь ее жизнь не изменится в лучшую сторону никогда. У нее не будет ни времени, ни средств, ни сил. Она отупеет от работы и от того, что не может больше читать новые книги, общаться с интересными людьми, путешествовать. Родятся дети, и у нее не останется и вовсе ни одной свободной минутки. На всю жизнь — домохозяйка, жена рабочего парня, мать его детей. И только. Необыкновенное будущее, грезившееся Кэтрин, обернулось тесной квартиркой, нищенскими обносками и подсчетами, хватит ли денег на хлеб.

И с этим она бы заставила себя смириться, потому что следует нести ответственность за свои поступки. Но ее пугало, в кого превращался Дэниэл.

Беда не в том, что он оказался ограниченным, невежественным по сравнению с ней и трусоватым. Но он был безвольным, не находил в себе сил отказать соседу, зазывавшему выпить, и все чаще приходил домой пьяный. Пока, правда, только слюняво целовался и заваливался спать, но Кэтрин поеживалась, представляя, что однажды он станет похож на ужасных буйных пьяниц, о которых она слышала от прислуги. А куда она пойдет с маленьким ребенком? Да и сейчас — куда ей деться, если с животом все сложнее даже подниматься по лестнице?

Кэтрин пробовала поговорить с соседями. Марк и Руби только отмахивались и советовали "не пришпиливать мужа к юбке". Мужа... Они с Дэниэлом пока не повенчались. Он предлагал, но Кэтрин было страшно, она просила подождать.

...Каждое утро Кэтрин, проводив Дэниэла, заставляла себя выйти на прогулку. В тесной квартирке начинало колотиться сердце, все чаще хотелось плакать, а свежий воздух — насколько он может быть свежим в Корлинге — успокаивал и бодрил.

На улице было чудесно. Кэтрин, переваливаясь, шагала сквозь бесконечный поток прохожих, оборачиваясь то на маленького продавца газет, то на открывавшуюся дверь магазина. Здесь из магазинов вряд ли выйдет кто-то из ее знакомых, да никто и не узнал бы ее, бедно одетую, располневшую.

Внимание Кэтрин привлек колокольный звон. Она знала, что неподалеку есть церковь, и ей захотелось посмотреть на прихожан. Звон был веселый, праздничный. Когда Кэтрин приблизилась, заметила, что из церкви выходят жених и невеста.

Ей захотелось присмотреться внимательнее, она влезла на скамейку у дорожки. В невесте она узнала Дженнифер. В женихе — Дугласа Гиллана.

Она завороженно наблюдала за новобрачными. В толпе ахали, удивляясь красоте невесты, и точно, Дженнифер превзошла саму себя. В блеске зимнего солнца, стократ похорошевшая от счастья, , светящаяся чистотой, она ослепляла, заставляя невольно потупиться. Дуглас шагал рядом все с тем же непроницаемым лицом — впрочем, кажется, довольным. Кэтрин теперь могла вздохнуть спокойно: он точно не стал бы ее преследовать. Теперь у него есть Дженнифер — все вышло по справедливости.

Вскоре Кэтрин увидела и родителей. Они выглядели счастливыми, но очень постарели за эти месяцы. Больше она смотреть не могла: по щекам заструились слезы. Поспешно сойдя со скамейки, Кэтрин скрылась в толпе.