Недостающее звено (джен)

— Нет, мистер Холмс, — сказал Ричард Марш, помешивая светло-голубой раствор в высоком стеклянном стакане, — боюсь, я не специалист в области датирования. Однако все останки, которые проходили через мои руки, производили впечатление подлинных. Я не утверждаю, что могу распознать любую подделку, конечно, но как бы то ни было, ничего подозрительного в костях, которые привезла экспедиция моего брата, я не заметил.

Пока Холмс интересовался деталями, я позволил себе оглядеть помещение, в котором мы находились. Мастерская таксидермиста больше походила на полноценную химическую лабораторию: такого количества аккуратно расфасованных по банкам веществ, штативов, причудливой химической посуды я просто не ожидал увидеть на рабочем месте человека, для которого химия не является основной профессией.

С общим впечатлением диссонировали только несколько экспонатов, над которыми, должно быть, трудился в настоящее время Ричард Марш: наполовину собранный из костей скелет животного, напоминающего небольшую свинью с вытянутым черепом и еще ряд перемешанных с кусками породы костных фрагментов неясного происхождения. Заинтересовался ими и Холмс.

— Я вижу, по вашей прямой специальности работы у вас негусто? — спросил он, бросив короткий взгляд на образцы.

— Да, весь последний месяц одни голые кости, — горестно кивнул таксидермист. — Впрочем, мне не привыкать. Да и недолго мне, в самом деле, осталось всем этим заниматься.

— Вот как? — поднял бровь Холмс, прекратив разглядывать полку с реактивами. — Собираетесь покинуть музей?

— Совершенно верно, джентльмены, — с небольшой заминкой кивнул Ричард Марш. — Не хотелось бы говорить об этом раньше времени, но похоже, что последнее мое предприятие принесет мне… значительные доходы, и мне больше не придется довольствоваться нынешним жалованьем.

Я невольно переглянулся с моим другом. О чем говорит Марш? Мы ничего не рассказывали ему о произошедшем в доме его отца, предпочтя отложить дурные вести на потом. Неужели кто-то сообщил ему о том, что престарелый ученый при смерти, и теперь Ричард Марш с циничным спокойствием заявляет нам о готовности получить крупное наследство? Если так, то подделка и убийство могли оказаться его рук делом. Способен ли он на столь злодейский умысел? Бросив тень на репутацию своего брата, он и впрямь мог побудить отца изменить состав завещания в его пользу. А разразившийся скандал неизбежно приблизил бы кончину Дэвида Марша, не дав тому возможность установить истину.

— Могу ли я спросить, какого рода это предприятие? — ровным голосом спросил Холмс, бросив пристальный взгляд в глаза нашего собеседника.

— Конечно, мистер Холмс, — поспешно ответствовал тот, проигнорировав то, как были восприняты его слова. — Моя собственная поисковая экспедиция, которую я организовал из последних сбережений и займов, обнаружила крупное месторождение алмазов в Восточной Индии. Конечно, это между нами. Земля уже выкуплена, и вряд ли кто-то теперь перехватит у меня возможность, но… всякое бывает.

— Мы все понимаем, мистер Марш, — кивнул Холмс, со вздохом, в котором мне послышалось разочарование, вернувшись к разглядыванию лабораторного оборудования.

Я успел подумать, что очередной этап нашего расследования зашел в тупик, но в этот момент что-то среди банок с реактивами привлекло внимание Холмса. Он озадаченно склонился над флаконом с ярко-оранжевым порошком, осторожно приподнял его и неторопливо осмотрел полку, на которой тот стоял.

— Мистер Марш, — сказал он, наконец, обернувшись к хозяину лаборатории, — часто ли вы используете в своей работе двухромистый калий?

— Гм. Не особенно часто, — ответил Ричард Марш, нахмурившись. — Для очистки сильно загрязненной посуды я иногда готовлю с его помощью хромовую смесь, да и только. Постойте-ка, вы что же, имеете в виду…

— И когда вы в последний раз готовили хромовую смесь? — перебил его Холмс, продолжая разглядывать флакон с препаратом.

— Давно! Я не помню, когда это было, но уж точно больше месяца назад, — поспешно ответил Марш. — Если вы решили, что я имею отношение к подделке, то уверяю вас, это не так. Да вы сами можете видеть, это совсем новый флакон, я к нему и не притра… Господи!

Подойдя ближе, я понял, что так удивило таксидермиста, который, приоткрыв рот, смотрел на полку с реактивами. Лицо его выражало помесь паники и смятения, и, право, было от чего. Вопреки его заявлениям, препарата во флаконе осталось меньше половины. Восковая печать, некогда венчавшая крышку, была сорвана, и ее фрагменты лежали рядом с флаконом. Холмс не замедлил поделиться и другими наблюдениями.

— Не ставлю это вам в упрек, поскольку и за мной такой грешок водится, — пространно начал он, — но пыль в этом помещении протирают не особенно часто. Видите этот почти лишенный пыли круг на полке? Здесь флакон стоял раньше. Следовательно, воспользовались двухромистым калием относительно недавно, хотя с уверенностью не скажу, когда именно.

— Мистер Холмс, — дрожащим голосом проговорил Ричард Марш, нервно сжав пальцы, — уверяю вас, что не пользовался этим препаратом уже очень давно. Я понятия не имею, кто брал его в мое отсутствие.

— В вашу мастерскую легко попасть постороннему?

— Не знаю… Думаю, что да. Я не всегда запираю ее, когда иду в хранилище. Здесь нет ничего ценного, а пройти в это крыло могут только сотрудники музея. Мне в голову не приходило, что кто-то из них может так поступить, поймите же!

— Успокойтесь, мистер Марш, я просто выясняю обстоятельства, — невозмутимо отозвался Холмс, раскуривая трубку, что показалось мне хорошим знаком, свидетельствующим о том, что мой друг напал на след. — В настоящий момент мы знаем, что препаратом воспользовались недавно, и что сделать это мог любой сотрудник музея, причем без особого труда. И у нас не столь уж большой круг подозреваемых.

Ричард Марш внимал ему с настороженным вниманием. Я тоже хранил молчание, осознавая, что Холмс добрался до ключевого этапа любого расследования: сборки элементов головоломки в единое целое. В этом состоянии мой друг, казалось, полностью отрешался от мира, вгрызаясь в задачу не хуже вычислительной машины Янга, с которой я познакомился во время недавнего расследования. Лучшее, чем я мог ему помочь в такие моменты — это просто не мешать.

Холмс однако же на сей раз не стал погружаться в размышления, изолируя себя от окружающих. Вместо этого он, глубоко затянувшись, обратился ко мне:

— Ватсон, мне нужно срочно встретиться с инспектором Лестрейдом и еще несколькими старыми знакомыми. Не могли бы вы тем временем поговорить с братом этого джентльмена, — при этих словах он слегка поклонился нашему собеседнику, — доктором Томасом Маршем? Не исключено, что он сможет вспомнить что-нибудь интересное.

* * *

Доктор Томас Марш, с самого начала оказавшийся в центре всей этой трагедии, вопреки предположениям Холмса был подавлен, растерян и совершенно неспособен прояснить хоть что-то. К моменту нашей встречи он уже успел узнать о состоянии отца, и теперь не имел никакого настроения отвечать на мои вопросы. Разговор он поддерживал исключительно из вежливости, витая мыслями где-то далеко, отчего я чувствовал себя виноватым, будучи вынужден тратить его время расспросами, которые мало что могли мне дать.

В первые пятнадцать минут разговора я выяснил, что ничего необычного доктор Марш в день убийства не заметил, что он по-прежнему не имеет представления о том, кому могло понадобиться подобное злодейство, и что когда его экспедиция извлекла останки питекантропа из плотной породы, они совершенно не выглядели поддельными. Возможно, даже наверняка, Шерлок Холмс смог бы подобрать правильные вопросы. Я же очень скоро осознал свою полную неготовность к этому разговору, поэтому, поспешив завершить свой неудачный допрос свидетеля, в очередной раз выразил соболезнование Маршу по поводу случившегося с его отцом и поднялся, собираясь уходить.

— Одну минутку, мистер Ватсон, — вдруг вскинулся доктор Марш, до этого момента угрюмо сидевший в своем кресле. — Я кое-что вспомнил. Не то, чтобы это было чем-то необычным, чего-то подобного я, в общем, и ожидал…

Он умолк, замявшись, и я поспешил развеять его сомнения:

— Вы можете рассказать мне, доктор. Если это что-то личное…

— Нет-нет, дело не в этом. Я просто не хочу, чтобы вы подумали, будто я кого-то обвиняю… Словом, незадолго до моей так и не состоявшейся лекции в день убийства ко мне приходил преподобный Барретт.

— Барретт? Вы имеете в виду…

Доктор Марш удрученно кивнул.

— Да, тот самый преподобный Барретт. Он был частым гостем в доме моего отца, и я хорошо знал его, несмотря на некоторую натянутость наших отношений. Но в этот раз наш разговор был… Словом, мы крепко повздорили.

— Из-за чего же?

— Все из-за того же. Назвал меня богохульником, заклинал не позорить отца еретическими заявлениями. Пожалуй, я никогда раньше не видел его настолько рассерженным, хотя и до этого эпизода нам доводилось дискутировать на тему теории Дарвина.

— И чем же все закончилось?

— Чем такое могло закончиться? Преподобный заявил, что я еще пожалею о своем публичном антихристианском поведении и ушел, хлопнув дверью. А буквально через полчаса… я узнал о том, что мой ассистент застрелен. Но, доктор Ватсон… Вы же не думаете, что священник как-то связан с трагедией?

Припомнив, как Шерлок Холмс обычно отвечал на такого рода вопросы, я оперся рукой на низкий стеллаж с документами и как можно более авторитетно заявил:

— Мы с моим другом просто пытаемся воссоздать по возможности полную картину происходившего в тот день. Важны любые мелочи, даже если на первый взгляд они кажутся неважными…

Я осекся, так как что-то кольнуло меня в ладонь, которой я опирался. Я недоуменно поднес руку к глазам. В кожу впился крупный ярко-оранжевый кристалл. Несколько кристалликов поменьше налипли на ладонь в нескольких местах. Стараясь не демонстрировать охватившее меня волнение, я склонился над стеллажом, сделав вид, что разглядываю лежащую сверху газету — ту самую, с уничижительной статьей Энтони Стоуна. Рядом с ней нетрудно было заметить маленькую горстку оранжевого кристаллического порошка, часть которого попала и на газету. Неужели двухромистый калий? Если так, значит я только что раскрыл дело — безо всякого дедуктивного метода, чистейшим везением!

— Вы не возражаете, если я возьму с собой эту газету, доктор Марш? — спросил я как можно более спокойно.

Томас Марш брезгливо скривился и махнул рукой.

— Забирайте и уносите это подальше. Этот узколобый писака Стоун на сей раз превзошел самого себя: читать противно!

Сложив газету так, чтобы удержать рассыпанный по ее поверхности препарат, я поблагодарил ученого и вышел в коридор. Неизвестно, застану ли я дома Холмса, однако он не единственный, кто справится с простым химическим анализом. В то же время я пребывал в сомнениях: стоит ли отдавать вещество для анализа доктору Бернсу? Если он замешан в преступлении, то запросто может фальсифицировать результаты. С другой стороны, мы уже привлекали его к проведению экспертизы, и с его вердиктом согласился даже Томас Марш. Одно ясно: Ричарда Марша об одолжении лучше не просить: он пристрастен, поскольку подозреваемый — его родной брат.

С такими мыслями я и постучался в лабораторию Джека Бернса, решив остановить выбор на нем. Удача мне улыбнулась и на этот раз: из-за двери незамедлительно послышался голос ученого, приглашающий меня войти. Раскрыв дверь, я даже отшатнулся от яркого блеска химического оборудования, в идеальном порядке расставленного на стеллажах и рабочих столах обширного помещения, в котором помимо самого доктора работали еще три человека, полностью погруженных в приготовление каких-то бесцветных растворов в высоких стеклянных стаканах. Чистота и порядок не только находились в разительном контрасте с пыльной мастерской Ричарда Марша, но оставляли позади и кабинет самого Бернса, где он принимал нас в наш прошлый визит. Создавалось впечатление, что хозяин лаборатории не столько работает здесь, сколько использует ее в качестве одного из выставочных образцов музея.

— Добрый день, доктор Ватсон, — обратился ко мне сидящий за одним из столов Бернс, лишь на секунду привстав, чтобы выразить почтение и натянуто улыбнувшись. — Есть ли какие-нибудь успехи в расследовании?

В отличие от прочих сотрудников, он был занят какими-то расчетами в лежащем перед ним большом журнале. Похоже, что работа у него не ладилась, отчего Бернс поминутно хмурился, решительно зачеркивал написанное и, едва слышно пробормотав проклятие невесть в чей адрес, начинал заново.

— Пока еще рано судить, доктор Бернс, — уклончиво ответил я, не желая делиться промежуточными результатами расследования с одним из тех, кто может оказаться преступником в конечном счете. — Я надеялся, что вы поможете мне пролить свет на одну из улик, которую я только что обнаружил в… кабинете одного из подозреваемых. Это вещество похоже на двухромистый калий. Вы могли бы подтвердить или опровергнуть мое предположение?

С этими словами я осторожно протянул ему газету, указав на рассыпанный сверху препарат. Доктор Бернс столь же аккуратно взял газету в руки и нахмурился. Затем, ни говоря ни слова, пересыпал вещество через стеклянную воронку в миниатюрную стеклянную пробирку, куда добавил несколько капель воды и взболтал, получив прозрачный желтоватый раствор. Открыв стоящий рядом шкаф, заставленный рядами флаконов с заранее приготовленными составами, он пояснил:

— Если это действительно двухромистый калий, то при добавлении раствора хлористого бария выпадет ярко-желтый осадок. В противном случае…

Набрав в пипетку прозрачную жидкость из флакона, доктор Бернс занес ее над пробиркой и уронил несколько капель в приготовленный раствор. Я склонился над столом, чтобы лучше видеть происходящее, и был сполна вознагражден: чистый раствор помутнел, и через несколько секунд на дно пробирки опустился сверкающий в ослепительном свете эдисоновских фонарей плотный кристаллический осадок.

— Ну что ж, похоже, что вы были правы, доктор Ватсон, — пожал плечами Бернс. — Это определенно двухромистый калий. Но что дальше? Вы уже можете сформулировать обвинение?

Мог ли я сформулировать обвинение? Хороший вопрос. Конечно же, я не мог этого сделать, даже имея в руках улику, которая вроде бы изобличала Томаса Марша. Уж точно не после десятков сложнейших расследований, свидетелем которым я был, раз за разом наблюдая, как очевидный на первый взгляд вывод рушится карточным домиком под натиском беспощадной логики Холмса. Нет, при всей безусловной ценности добытых мною сведений мне требовался Холмс, чтобы связать их в единое целое, не упустив ни единой мелочи и воссоздав картину преступления так, словно бы он сам был там в момент убийства и видел все собственными глазами.

Я был настолько поглощен этой мыслью, что вздрогнул, когда, выйдя за порог лаборатории, увидел перед собой Шерлока Холмса, на которого со всех сторон, перебивая друг друга и размахивая руками, наседали несколько человек, среди которых я узнал инспектора Лестрейда, обоих братьев Марш, журналиста Энтони Стоуна и преподобного Барретта собственной персоной. Поодаль стояли три полисмена, насторожено взирая на шумное собрание. Мелисса держалась особняком, нервно кусая губы в ожидании.

— Что здесь происходит? — словно озвучил мои мысли вышедший следом за мной Джек Бернс.

Все, не сговариваясь, умолкли и обратили к нам свои взоры.

— Заключительный этап расследования, полагаю, — безмятежно ответил Холмс. — Я был бы признателен, если бы нам позволили разместиться в более удобном помещении. Доктор Марш, где вы планировали провести свою лекцию? Надеюсь, зал сейчас свободен.

* * *

— Самая безупречная логическая цепочка может завести в тупик, если в основе ее лежат ошибочные предположения, — обратился Холмс ко всем собравшимся, взиравшим на него с напряженным вниманием. — От такой возможности не застрахован никто, включая, увы, и меня. Я совершил ошибку в самом начале расследования, из-за чего оно затянулось, и в конечном итоге это поставило под угрозу жизнь невинного человека — доктора Дэвида Марша, который до сих пор пребывает в тяжелом состоянии. Но рассмотрим все по-порядку и поговорим о мотивах преступления. Доктор Бернс, вы желаете что-то сказать?

Джек Бернс, который с самого начала выступления Холмса проявлял признаки беспокойства, кивнул и вышел вперед, нервно перебирая полы пиджака.

— Мистер Холмс, я думал, что вопрос о мотивах уже решен. Несчастный мистер Харпер попросту мешал фальсификатору замести следы…

— Верно, доктор Бернс, это один из возможных мотивов, и он лежит на поверхности. В этом случае злоумышленник — один из тех, кто мог извлечь выгоду из фальсификации. Я заранее прошу прощения, если мои слова заденут кого-то из присутствующих, но я просто делаю выводы из данного предположения. Итак, извлечь выгоду могли бы вы, доктор Бернс, — скандал в связи с поддельными останками уничтожил бы репутацию Томаса Марша, и вы обошли бы его по карьерной лестнице.

Джек Бернс в ужасе отшатнулся и набрал в легкие воздуха, очевидно, чтобы ответить что-то резкое, однако Холмс остановил его нетерпеливым жестом ладони.

— Еще раз повторяю, — сказал он, — в данный момент я никого не обвиняю, я анализирую гипотезу. Тем более, что выгоду помимо вас мог бы извлечь сам Томас Марш при условии, что настоящих останков питекантропа найдено никогда не было: это открытие уже принесло ему славу и почет, а подделку впоследствии несложно и уничтожить, исключив повторную экспертизу.

Проигнорировав возмущенное восклицание Томаса Марша, Холмс усмехнулся и как ни в чем не бывало продолжил:

— Выгоду могли бы извлечь присутствующий здесь журналист Энтони Стоун, проявлявший подозрительный интерес к экспедиции с самого начала, и даже преподобный Питер Барретт. Оба они — убежденные противники дарвинизма, и, несомненно, были бы очень довольны, если бы им удалось разрушить репутацию одного из ведущих исследователей в этой области. Собственно, мистер Стоун свою выгоду и впрямь извлек.

Шерлок Холмс потряс перед собравшимися злополучным номером «Лондон Трибьюн» с уже известной мне статьей Стоуна, вызвав у того восклицание протеста. Преподобный Барретт сидел бледный, как смерть, не решаясь ответить что бы то ни было.

— Однако, — возвысил голос Холмс, — кто сказал, что это единственный возможный мотив? Доктор Бернс… Мне не хотелось бы говорить об этом во всеуслышанье, однако вы сами знаете, что у вас была и другая причина убить мистера Харпера, не так ли?

Джек Бернс раскрыл рот, чтобы ответить, но запнулся на полуслове, бросил быстрый взгляд на встревоженную Мелиссу и опустил голову. Вместо него ответила Мелисса, решительно выйдя вперед:

— Да! У Джека был мотив, и у меня тоже! Замолчите! — воскликнула она, обернувшись к собравшимся, хотя те не издавали ни звука, ошарашенно глядя на вдову. — Я не стыжусь того, что полюбила другого после нескольких лет в ужасном браке с человеком, от которого не могла дождаться ни заботы, ни понимания… Пусть даже и нехорошо так говорить о покойном. Но Джек не убивал его, я клянусь вам! Я первая узнала бы об этом.

Она умоляюще сложила руки, в отчаянии глядя на Холмса, который хранил молчание на протяжении ее короткой исповеди.

— К слову, миссис Харпер, — внезапно заговорил Лестрейд, — вы же помните, что и сами входите в круг подозреваемых?

— Да, я знаю! Но…

— Но вы вряд ли обладаете достаточной квалификацией, чтобы подделать останки, — закончил за нее Шерлок Холмс. А вот доктор Джек Бернс — наверняка, так что у него была как возможность, так и два сильных мотива для того, чтобы совершить это преступление. До сих пор все складывалось против вас, доктор…

— Я не убивал! — в отчаянии воздев руки, проговорил Джек Бернс. — Во имя всего святого, мистер Холмс! Вы не можете так просто обвинить меня только лишь…

— Успокойтесь, доктор, вы абсолютно правы. Я вас и не обвиняю. Мотив и возможность совершить преступление могут навести на след, но их очевидным образом недостаточно для того, чтобы доказать виновность. А между тем, в этом деле фигурирует множество очень странных фактов, которые плохо согласуются как с рассмотренными версиями, так и друг с другом. Например, мой друг доктор Ватсон только что сообщил мне, что обнаружил в кабинете Томаса Марша рассыпанный там двухромистый калий — то самое вещество, которое было использовано при изготовлении фальшивки согласно вашему же, доктор Бернс, заключению.

— Этого не может быть… — выдавил из себя Томас Марш, пребывавший в таком смятении, что на него было жалко смотреть.

— Может, если кто-то подкинул его вам. Почему я уверен в том, что вещество подкинули? Потому что доктор Ватсон обнаружил его рассыпанным поверх газеты, вышедшей уже после преступления, а уборкой в вашем кабинете занимаются часто. Взяли же двухромистый калий из мастерской вашего брата, Ричарда Марша, как мы недавно обнаружили. Что до орудия убийства, то оно любопытным образом оказалось у преподобного Барретта, который сообщил мне об этом частным порядком.

Инспектор Лестрейд, окончательно потеряв терпение, поднялся со своего места и заговорил:

— Мистер Холмс, при всем уважении… Нельзя ли ближе к делу? Вы вконец запутали даже меня. Если вы обвиняете кого-то конкретного…

— Несомненно, дорогой инспектор! Я лишь хочу, чтобы вы понимали основания для моего обвинения. Но прежде, чем я озвучу свой вердикт… Доктор Томас Марш, вы не могли бы в двух словах рассказать, почему вы отвергаете идею сотворения и придерживаетесь представлений Дарвина?

— Охотно! — оживился доктор. — Если бы все разнообразие живого мира было результатом единичного акта творения, нам пришлось бы признать Творца величайшим обманщиком, который зарыл в землю множество останков, чтобы ввести нас в заблуждение, который придал нам анатомическое и даже поведенческое сходство с обезьянами, чтобы смутить наш разум, и который повсюду разместил огромное число свидетельств эволюции, чтобы скрыть Свой же промысел. Думаю, с такой трактовкой не согласится даже преподобный Барретт.

Холмс предупреждающе поднял руку, чтобы пресечь возмущенные восклицания священника и вторившего ему журналиста.

— Вот именно, доктор, — спокойно заявил он. — Бог — не обманщик, как и природа. Но вот человек… В этом деле мы с самого начала столкнулись со множеством ложных следов, уводящих следствие куда угодно, только не в нужном направлении, и в этом изобилии фальшивок легко было пропустить настоящий факт.

Все притихли, включая даже Энтони Стоуна, который с лицом, полным скепсиса, скрестил руки на груди. Я на протяжении всей речи Холмса лихорадочно перебирал известные нам факты, гадая, что же такого особенного смог обнаружить в них мой друг. Увы, я не был готов к тому, что услышал далее.

— Настоящий факт — неприметное пятно крови рядом с телом убитого, свидетельствующее о том, что убийца, выстрелив Харперу в спину, перевернул тело, чтобы обыскать, а потом вернул его в исходное положение. Оставаться на месте преступления дольше нескольких секунд — сопряжено с огромным риском, а значит речь идет о чем-то исключительно важном для убийцы — чем-то, ради чего убийство и было совершено. Нет, леди и джентльмены, убийство не было попыткой замести следы фальсификации. Напротив, это фальсификация была попыткой скрыть истинные мотивы!

— Но что же в таком случае искал убийца? — нахмурившись, спросил Лестрейд.

— Один любопытный документ, который к настоящему моменту, боюсь, уже уничтожен, — ответил Холмс. — Вероятно, он был уничтожен сразу же, как попал в руки преступника, но все-таки есть доля моей вины в совершенно непозволительном промедлении. Мистер Ричард Марш, помните, вы сообщили нам, что уже больше месяца работали исключительно с костными образцами вне своей прямой специальности?

— Так и есть, мистер Холмс, — пожал плечами Ричард Марш. — Но выбирать не приходится.

— Так почему же в нашу первую встречу ваши руки были испачканы пятнами танина, по которому я сделал вывод о вашей профессии? Танин используется для обработки шкур, но уж точно не костей.

— Я… Я готовил раствор заранее… — ошарашенно заговорил Ричард Марш, невольно сделав шаг назад.

Полисмены у входа беспокойно шевельнулись, скрестив взгляды на побледневшем таксидермисте.

— Вы прекрасно знаете, что заранее растворы танина не готовят, потому что в водной среде это вещество быстро разрушается. И я до сих пор помню ваше веселье, когда разговор зашел об этих пятнах. Что же вас так развеселило? Да просто тот факт, что танин тут ни при чем: ваши руки были испачканы раствором двухромистого калия, который оставляет похожие отметины. Вы были рады услышать о моей ошибке.

— Это чушь! — взвился Ричард Марш, неприязненно взглянув на застывшего от ужаса брата. — Ваше предположение шито белыми нитками, и я…

— И когда я осознал эту свою промашку, — продолжал Холмс, — восстановить остальное труда не составило. Ваша беда, мистер Марш, в том, что вы переиграли сами себя, увлеченно подкидывая следствию фальшивые свидетельства. Бросив тень на репутацию своего выдающегося брата, вы заставили предположить, что причина этого — желание получить более крупную часть отцовского наследства, поскольку ваш отец богат и терпеть не может фальсификаторов. Запоздало поняв это, вы запаниковали и вместо того, чтобы подождать выводов следствия, принялись убеждать нас в том, что вам незачем претендовать на долю наследства, поскольку вам и так светит большой куш. Именно поэтому вы поделились сведениями — на сей раз самыми настоящими — об экспедиции в Восточной Индии. Экспедиции, организованной совместно с Роналдом Харпером, о чем вы благоразумно умолчали.

Последующие слова Холмса утонули во всеобщем гаме: как видно, каждый желал высказаться о том, что думает насчет мотивов и методов Ричарда Марша. Полисмены, которые к этому моменту успели подобраться вплотную к преступнику, защелкнули браслеты наручников на его худых запястьях.

— Контракт — вот, что вы искали в карманах своего делового партнера, — вновь заговорил Холмс, дождавшись, когда шум прекратится. — Договор, согласно которому Роналду Харперу принадлежат три четверти всех последующих доходов от разработки алмазного месторождения, поскольку именно его вклад в организацию экспедиции был наибольшим. Мою догадку легко было проверить: так уж вышло, что среди нотариусов у меня предостаточно знакомых, а сам Роналд Харпер фигурировал в одном старом деле в качестве жертвы мошенничества, как раз связанного с приобретением земельных прав в колониях. Да, миссис Харпер, ваш покойный муж, возможно, не умел выражать свои чувства, однако стремился обеспечить вас всем необходимым и преуспел — к сожалению, слишком поздно.

Вдова закусила губу и отвернулась. Джек Бернс, склонившись к ней, сказал что-то успокаивающее, на что она только отмахнулась.

— Оставалось только запутать следствие, за что вы взялись с великим энтузиазмом, — не меняя интонации, продолжал мой друг свой обвинительный приговор. — Отдаю вам должное: вы довели свою профессию до совершенства, превратив ее в искусство — искусство имитации. Вы подкинули револьвер в саквояж одному из посетителей музея, собравшихся на лекцию вашего брата. Так уж вышло, что саквояж принадлежал преподобному Барретту. В кабинет брата вы подбросили двухромистый калий. В собственной мастерской вы имитировали кражу этого препарата, правомерно сочтя, что это куда проще, чем полностью замести следы. Но, конечно, вашим высшим достижением оказались поддельные останки питекантропа, которыми вы загодя заменили настоящую находку своего брата, намеренно оставив витрину раскрытой настежь и заставив всех считать, что именно эти останки и были ведущим мотивом преступления…

— Но где же тогда настоящий скелет? — почти жалобно спросил убитый горем Томас Марш.

— На дне Темзы, — буркнул в ответ Ричард, не поднимая взгляда.

— Боже мой… Ричард, как же ты мог? — внезапно севшим голосом спросил его брат. Его глаза заблестели и он поспешно отвернулся. — Уничтожить уникальную находку… Довести нашего отца до приступа… Смешать меня, твоего собственного брата, с грязью… Ради чего? Ради какого-то алмазного прииска?

— Прекрати болтать чушь, брат! — прошипел в ответ Ричард, злобно рванув скованную руку у одного из полисменов. — Деньги — только средство! Ты думаешь, я не видел, какие взгляды отец бросал на меня и своего любимчика Томаса? Ах, умненький Томас, весь в отца, талантливый ученый! Ты оставался любимчиком, даже когда подался в дарвинизм, оплевав тем самым все, во что верил отец! Мои способности он просто не замечал — не хотел замечать. Что мне наследство? Я всего лишь хотел показать, что способен достичь чего угодно, сам, без его поддержки и без того, чтобы идти по его стопам след в след. И я добился бы этого. Еще два года — и я владел бы всей добычей алмазов в регионе, выкупив шахты конкурентов, а потом…

Он внезапно замолчал, повесив голову. Все вокруг хранили молчание, избегая смотреть на убийцу. Томас Марш окинул его долгим взглядом, покачал головой и, не говоря ни слова, вышел из зала.

* * *

— Грустная история, Холмс, — сказал я, когда мы с моим другом спустя час неторопливо шли по берегу Темзы.

Здание зоологического музея у нас за спиной уже скрылось за кронами высаженных здесь молодых тополей, а сгустившиеся облака погрузили окружающий мир в какой-то призрачный полумрак, сообщая о близящемся затяжном дожде.

— Что верно, то верно, мой друг, — меланхолично отозвался Холмс, — и даже успешное завершение дела не доставляет мне особой радости. В сущности, здесь нет победителей: сплошь проигравшие. Томас Марш потерял брата и, вероятно, вскоре потеряет отца. Мелисса потеряла мужа, который при всех своих недостатках, полагаю, все же любил ее на свой лад. Ричард же… Ричард потерял все.

— Вы так и не разъяснили мне, в чем суть загадки Дэвида Марша, — вспомнил я после недолгого молчания. — «Ка», «быт» и две четверки. Что все это значило?

— Догадаться нетрудно, — отозвался Холмс, — если вспомнить приверженность престарелого Марша к библейским сюжетам. Каин, Бытие, глава четвертая, стих четвертый. «И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его».

— Думаете, что Дэвид Марш понял, кто стоит за всей этой историей? Не это ли спровоцировало апоплексический приступ?

— Теперь уже сложно сказать, Ватсон. Но что-то такое пришло ему в голову, когда он осознал, что может чувствовать Ричард, чьи усилия не были оценены по достоинству. Брат, восставший на брата ради любви и уважения отца, снедаемый жгучей ревностью и способный на пролитие крови — история, древняя, как мир.

— Вы знаете, Холмс, именно такие истории убеждают меня в правоте Дарвина больше любых ископаемых костей вместе взятых, — ответил я, покачав головой. — Животное начало в нас много сильней, чем мы сами готовы признать.

— Остается лишь надеяться на то, что эволюция в конечном итоге движет нас в правильном направлении, и когда-нибудь настанет эпоха, где услуги таких, как мы с вами, Ватсон, окажутся не нужны. Кто знает, возможно, что подобные отцу Барретту откажутся даже признавать нас предками, стыдясь подобного родства.

— Но до тех пор…

— Но до тех пор мы сделаем все, что в наших силах, мой друг. Как иначе можно приблизить эту эпоху?

Примечание

Для интересующихся историей вопроса: первый настоящий питекантроп был обнаружен спустя два года после описываемых событий на о. Ява. Однако термин «питекантроп» (обезьяночеловек) появился много раньше, в 1860 г., и был предложен Эрнстом Геккелем для обозначения неизвестного в то время «недостающего звена» между низшими приматами и человеком. Поскольку питекантропы не обитали на территории Европы, находка доктора Марша с наибольшей вероятностью представляла собой останки т.н. гейдельбергского человека — прямого потомка питекантропа и предка неандертальца.

Сама же история с фальсификацией — прямая аллюзия на известную мистификацию с поддельными останками «пилтдаунского человека», которые и впрямь представляли собой обычный человеческий череп, соединённый с подпиленной нижней челюстью орангутана и обработанный бихроматом калия для имитации древности. Факт фальсификации был установлен лишь спустя сорок лет после «обнаружения», чем до сих пор пользуются в своей агитации креационисты.