Десять оттенков рыжего (гет)

Когда первый шок прошёл, Слепой ощупал сам себя на предмет жив-мёртв. Вроде бы все на месте. Он дышит, слышит, чувствует и… видит.

Оказалось, что смотреть это очень больно.

Слишком много света, слишком много деталей, слишком много того, что не имеет имен и названий. Обрушившийся на него мир пугал и сбивал с толку.

Может, он все-таки спит, и это сон такой? Но таких ярких и болезненных снов он еще не видел. Он вообще во сне никогда «не видел». Ему всегда снились только звуки, эмоции, ощущения и голоса.

Больно — значит живой. Значит, он не в каком-то там раю, а в… А вот хороший вопрос. Где же он?

Первые несколько часов Слепой сверялся со своим привычным, тактильно-слуховым и обонятельным опытом. Допустим, это земля или асфальт? Чтобы определить, надо закрыть глаза и провести тонкими длинными пальцами (тоже впервые их увидел, долго разглядывал) по поверхности. Шершавое, твердое, пыльное, с трещинками, мелкими камушками, которые больно колются под босыми ступнями и царапают подушечки пальцев. Значит асфальт. Теперь открываем глаза — сверяемся. Вот трещинки, они расползаются мелкими бороздками.

Какого цвета асфальт? Новые глаза не сообщали ему никакой информации. У цвета не было имени. Это тоже стало открытием, оказывается, цвет всегда был привязан к какому-то названию. Слепому пришлось вспоминать устойчивые словосочетания со словом «асфальт». Чаще всего используется определение «серый». Это и есть серый? Серый асфальт. Хорошо. Вернее совсем не хорошо.

На территории общины не было асфальтированных дорожек — это он знал абсолютно точно. Асфальт заканчивался за час до приезда в деревню. Он это тоже знал. Значит он не в общине. Вот только где?

Сочетание запаха еды, кофе и табака подсказало Слепому, что он зашел, скорее всего, в кафе.

Он был голоден, к счастью, оказалось, что здесь кормят бесплатно и без объяснений. Съев какую-то незнакомую цветную бурду, на вкус оказавшуюся салатом, Слепой думал, что ему делать дальше. Надо было как можно быстрее выбираться отсюда, к отцу, к Рыжему и его семье.

Кроме барменши обратиться было не к кому. Первый двуногий, которого Слепой увидел собственными глазами, оказался женщиной. Людей идентифицировать оказалось проще, чем неодушевленные предметы, они двигались и обладали достаточно большим количеством типовых признаков. Каштановые подкрашенные волосы торчали из-под наколки, в коралловых губах торчал дымящийся бычок. Женщину Слепой опознал все-таки по голосу.

— Куда ведет эта дорога? — глупый вопрос, но ничего другого он не придумал.

На вопрос Барменша отреагировала соответственно:

— Смотря в каком направлении идти. Ты на Границе, пацан, а здесь о карте не спрашивают.

— Мне не нужна карта. Мне надо домой. Как отсюда до города добраться?

Тетка вытерла руки о грязный фартук, пожала плечами и уточнила:

— Так в город или домой?

Слепой не любил, когда собеседники его разыгрывали или держали за идиота. Он всегда безошибочно вычислял, когда говорящие с ним начинали за его спиной подавать друг другу какие-то знаки, зная, что он не может их видеть, не замечая, как предательски меняются их голоса. Он пока не умел считывать нюансы человеческого лица. И по выражению теткиной физиономии, не мог понять, она шутит, издевается или ей все равно. Но интонация у нее была ироничная, как у Черширского подлюки в сказке про Алису в Стране чудес.

— В город. Домой.

Барменша впервые посмотрела на него с интересом.

Неожиданно он вспомнил важное:

— А можно я от вас позвоню? — он помнил наизусть телефон Рыжего и отца. Как же он сразу не сообразил!

— Бойся своих желаний, мальчик. Значит, тебе нужен транспорт? — прищурив вымазанный тушью глаз, спросила женщина.

Не почуяв никакого подвоха, Слепой кивнул. И добавил:

— И позвонить.

— Ну смотри. Посиди тогда, к тебе подойдут.

Посидев для порядка минут десять, Слепой быстро соскучился и решил для разнообразия зайти в уборную. Войдя в тесную кабинку, чуть ли не сразу уперевшись коленками в толчок, он повернулся и вздрогнул. В кабинке он находился не один. Через небольшое окно на него смотрел такой же невысокий, как он, черноволосый мальчик примерно одного с ним возраста. У мальчика были очень светлые, почти белесые голубые глаза, тонкий рот, и он подозрительно точно копировал все движения Слепого.

Только через пару минут до него дошло, что он впервые в жизни видит собственное отражение. Он замер. Он не мог понять, нравится ли ему его лицо. Для верности он даже провел по нему рукой. Слепота избавляла его от целого ряда рефлексий, связанных с телом. Он тысячу раз слышал от ровесников и взрослых рассуждения на тему «красивый-некрасивый», «симпатичный-уродливый». И хотя ему в лицо никто такого не говорил, но он знал, что любое физическое увечье и вообще любое нарушение здоровья, в человеческом мире именуется уродством. Слепота не исключение. Он знал, что некоторые его даже боятся. Рыжая рассказывала, что некоторые дети не могут смотреть ему в глаза, потому что не знают, куда он смотрит. И вообще глаза у него "потусторонние". Ну не знаю, по-моему, обычные глаза. Но я их не так много и видел.

Я страшный?

Но отражение в зеркале не было пугающим. Сравнивать было особо не с кем, но вроде он ничего.

Нет, не страшный.

Я красивый?

Он рассматривал себя так долго, что даже забыл, зачем сюда пришел, а потом в кабинку постучали, требуя освободить, и он вернулся в зал.

Там его уже ждали двое. Один какой-то скособоченный (голова его была свернула влево, и он припадал на правую ногу), второй криво улыбался.

— Это тебе нужен транспорт, пацан?

Ухмылка растянулась в оскале, во рту сверкнули металлические зубы.

Когда его дотащили до фургона, Слепой уже почти перестал сопротивляться, болели ребра, скособоченный больно ударил поддых и скрутил руки, его бросили лицом в пол.

— Кому тут до города?! — железнозубый хрипло хохотал, нависая на подростком, изо рта у него отвратительно воняло какой-то гнилью, — люблю новеньких прыгунчиков, знаешь ли. Нежных и глупых. Сейчас мы с тобой прокатимся с ветерком, родной. Прямо до города.

Продолжая удерживать, и зажимать рот, Скособоченный приподнял Слепого и усадил рядом с собой. Затем железнозубый задрал ему рукав рубашки (вот, вот это — страшный человек, зубы страшные — краем сознания умудрялся делать мысленные пометки Слепой) перетянул руку выше локтя резиновым жгутом и достал невиданный еще, блестящий предмет. Касание тонкой иглы к коже, знакомая боль — шприц.

Вместе с бесцветной отравой по телу пошла дрожь, парень последний раз предпринял отчаянную попытку вырваться и что есть силы вцепился зубами в удерживающую его руку, вспышка агрессии внезапно пробила парализующий страх, и разбудила неведомую ранее лютую звериную ярость. Слепой еще успел увидеть замах грязного кулака, продолжавшего сжимать шприц, когда стены фургона неожиданно стали растекаться, а его самого сдернуло куда-то в сторону.

Кулак лупил пустоту.