Марионетки анатомического театра (джен)

Эйт жутко ухмыльнулся разбитым ртом, сплюнул кровь прямо на ноги Крысоеду и забормотал:

— Nullum crimen sine poena, nulla poena sine lege, nullum crimen sine poena legāli…

— Пасть закрой! — взвыл тощий, вытаращив глаза. — Порешу же!

— Aequam memento rebus in arduis servare mentem…

Дальше произошло жуткое. Тяжело рухнула на землю крышка. Завопил, вернее, заблеял странно и дико, попятился назад, тыча рукой в открытый гроб, Тупой Курро.

— Чё там, толстый?! — Крысоед решал, то ли заткнуть Эйта, то ли броситься наутёк.

— Т-т-там — икал Курро, — к-к-кровь изо рта у неё и глаза чёрные… гуаха это! Кровосос! — он завыл, когда за край саркофага ухватилась белая тонкая девичья рука с длинными когтями.

Закричали все. Потому как дальше всё происходило совсем не как в старых страшных сказках о мёртвых, но прекрасных принцессах. Не поднимался величественно из гроба труп Мадлен, не сидел в нём, медленно обводя склеп невидящим взором, дозволяя насладиться производимым эффектом, успеть почувствовать обволакивающий страх, ну или, в конце концов, если есть мозги, убежать.

Нет! Тварь вылетела из саркофага мягко, по кошачьи приземлившись на все четыре лапы… Человеческого в её облике почти не осталось. Только лицо, обезображенное жуткими чёрными глазами и окровавленными клыками почти до подбородка. Тевье говорил правду… руки и ноги существа гнулись в любую сторону под неестественными углами, будто суставы вывернули, а кости переломали. Тварь жутко зашипела на светильник у сброшенной крышки и прыгнула в темноту. Пещерные тени приняли её как родную.

— Я говорил! — рыдал Тевье. — Говорил, — паренёк дрожащей рукой вытянул перед собой нож. Впустую.

Белоснежным нетопырём страшное существо упало прямо на него. Повалило, подмяло под себя. Как кошка мышь. Обвив визжащего Тевье ногами, мёртвая баронесса вцепилась ему в волосы, запрокинула голову и погрузила клыки в шею. Фонтаном хлынула кровь. Тевье задёргался, забулькал и затих. Кровавая лужа под ним маслянисто поблёскивала в свете опрокинутого фонаря.

Чудовище торжествующе, восторженно завыло. Слышалось в этом вое что-то от волка, от хохота гиены, но самое жуткое: угадывалось в нём что-то неуловимо человеческое.

Эйт оцепенел от ужаса и не сводил глаз с прекрасного некогда тела, на его глазах превращающегося в… Никто бы не сказал, во что.

Труп скатился с Тевье и змеёй заскользил к Толстому Курро. Тот заскулил и на четвереньках пополз к выходу. Видимо, нажравшись, тварь не стала его преследовать, свернувшись червячьим кольцом, она вдруг выгнулась, голова прижалась к пяткам, вывалился окровавленный язык. Труп продолжал гнуться, казалось, позвоночника в нём уже не было. Длинные белые волосы обволакивали сломанную девичью фигурку, точно шерсть неведомого монстра. Ноги и руки переплелись, и разобрать, где что, стало невозможно. Жуткая многоножка повернулась к Сипу…

— Изыди! — прохрипел тот, — Гуаха это. Обернулась! Не сладить с ней теперь. Крыса, заходи в спину, отвлеки от выхода… я… Сука! — Сип обернулся и, увидев, что Крысоеда давно нет в пещере, выхватил нож и саранчой скакнул к остолбеневшему Эйту:

— Верни её в ад, слышишь! Иначе брюхо вспорю. Пусть твои потроха жрёт.

— Я… я не могу… Это не я…

Диббук, гуаха или кто бы это ни был, повела себя странно. Она вдруг развернулась, принимая человечье обличье, встала на ноги. Тоненькая, бледная девочка в саване, почти обычная, только мёртвая, с чёрными провалами выеденных глаз, окровавленным ртом и поблёскивающими в свете факелов жёлтыми клыками.

Двигаясь с невероятной скоростью, она метнулась к парням. Полоснула когтями Сипа по лицу, перехватила его руку с ножом, впилась зубами в запястье. Хрустнуло… Выплюнула кровь и что-то похожее на осколок кости. Наваха вывалилась из внезапно ослабевших пальцев. Сип в ужасе взвыл. Либо испугавшись его воя, либо выбрав более субтильную жертву, тварь отскочила назад, облизнулась, прыгнула и пиявкой присосалась к Эйту. Повиснув на нём, закружила по пещере, утягивая в тёмный угол. Сип, всё ещё завывая и зажимая рану на руке, рванул к выходу, пусть даже к лунному, но свету, оставляя за спиной мрак погребальной пещеры и отчаянные вопли обречённого школяра.

* * *

— Жубы шломала, — грустно объявила «тварь», прижавшаяся к Эйту и обвивавшая руками его шею, — ты мне што-то хотел шкажать? Ну, когда я под крышкой лежала. Я не расслышала, — добавила она, выплёвывая обломки деревянных протезов, — Бубнил чего-то долго. Повтори?

— Уже не важно, — качнул головой Эйт, размыкая кольцо рук и опуская девушку на землю. — Сказал только, что ты прекрасна, и у нас всё обязательно получится.

— А-а. ну это да, спасибо. — Чари присела в реверансе. — Ну как вам, мальчики? Признайте, здорово было! Для финального выступления — блеск! Теперь с чистой совестью можно и в Барселону. Номер почти готов. Сеньорита Фантош — оборотень без маски! Ну, воронята, скажите, что я была крута! И, заметьте, без репетиций!

— Я почти обделался, — признал Эйт.

Чарита захохотала:

— Не ври. Я бы на тебя тогда прыгать не стала. Унюхала и всё, выпутывался бы сам, некромант-чернокнижник. А вот Тяф молодец! Здорово сыграл! Я и сама повелась. Но, Терри, ты прям гений, как здорово всё придумал. Надо тебя в труппу заманить. Миракли и пьесы бы писал специально для меня. Поехали с нами в Барсу?

Эйт замер… а вдруг? Всегда быть рядом с Чари. Оказаться нужным.

— Ну, иначе бы мы с воскрешателями не справились. Не с кулачками же на ножи Сипа лезть. Спасибо вам. А насчёт Барсы, если ты… — начал он и запнулся, как бывало всегда, когда волнение перехлёстывало через край бурлящего котелка эмоций. Золотая монета в кулаке не помогла. Эйт много бы отдал, например её, чтоб сейчас увидеть глаза Чариты, а не жуткие, пустые провалы черепа. Пошутила или… правда позвала?

— Что вы ржёте, дураки? — Тевье, как всегда, испоганил момент. Прям, дар рыжего демона. Эйт едва не застонал. Сам он начать этот разговор не сможет. Он знал.

Тяф поднялся с земли, вытаскивая из-под воротника прокусанный бурдючок с остатками крови.

— А если всё правда?

— Что правда?

— Всё, что я сказал. Мы же покой баронессы нарушили, из гроба её вынув.

— Но в гроб ведь и уложили, — то ли отмахнулась, то ли махнула рукой Чари в сторону мрачного ящика, укрытого саваном теней в углу пещеры, — Думаю, не обидится. Кстати, пора возвращать, наверное? Вряд ли кто ещё сунется.

— Боязно мне чего-то, — проныл Тевье, — сердце стучит. Чари, ты-то хоть сними эти нашлёпки с глаз, а. Жутко же! Мурашки по коже. Когда ты меня грызла, я зажмурился аж. И орал, не притворяясь. Что это вообще за дрянь?

— Поверь, хуже если б не стучало. Вон, как у баронессы. Странно, да? У ней не стучит, а нам жутко. А вообще, мне тоже как-то не очень, — признала Чари, — когда вы саркофаг закрыли, я вдруг… Ладно… — тряхнула серебряно-окровавленной гривой девушка, — глупости всё. А это шёлк, — пояснила она — только тонкий очень. У отца стащила кусочек, он таким глаза завязывает, когда ножи метает «вслепую». Лоскут у китайцев выменяли. Я чулки и перчатки из него сшить хочу и капюшон-маску. Для змеиного наряда. Дорого только выйдет, но зато костюм будет — шик. А если блёсток-чешуек добавить, воистину La serpiente plateada.

— В нём тебя на костёр и отправят, — проворчал Тевье — Ла серпента! Стыдно! И так одеваешься, как…

— Как кто? — в голосе девушки послышалась сталь, причём настолько опасно — режущая, что Эйту, который отвечал за заточку ланцетов, скальпелей и ножей мэтра Скварчиаре, оставалось только поразиться. Этот спор мог длиться часами, перетекая в ругань. Жёсткое воспитание Тевье не оставляло ему ни единого шанса насладиться выступлениями Чариты. Зачастую он их просто игнорировал. Но боготворил девушку. За ум, решительность, отзывчивость и доброту, за все душевные качества… но её наряды и манера поведения, абсолютное пренебрежение нормами морали доводили Тяф-Тяфа до белого каления. Сейчас всё грозило повториться. Но нет. Чари взяла себя в руки.

— Ничего, завтра уеду, — бросила она, — стыдиться некого будет, — Но сегодня мы повеселились знатно! Красивая точка в приключениях! Спасибо, что позвал, Тёрн. Годное вышло прощание. Как мы их! Никогда бы не подумала, что Сип может так драпать. Жаль, что кусать пришлось. Как бы он себе руку теперь не оттяпал. Да и тошнотно было. Словно взаправду гуаха-упыриха, крови наглоталась.

Девушка сплюнула, а парни переглянулись.

«Как мы без неё?» Без безумной, дикой, весёлой Чари Сегри. Такой земной и тёплой, но парящей среди звёзд и словно не замечающей грязи, боли и смрада вокруг. И самое удивительное, всякий, кто оказывался рядом, даже на выступлениях Чариты-Фантош, вдруг понимал, что грязь и смрад — вовсе не составляющие жизни. Лишь временная сменяющаяся и нарисованная декорация, и есть что-то помимо неё. Что-то неизмеримо более важное. Так как мы без неё? Снова в склеп? Невысказанный вопрос, но повисший дамокловым мечом над головами, даже не на конском волосе, а на серебристо-белом девчоночьем, обрубал всё лишнее, сужал границы их яркого мирка на троих до узенького туннеля. И свет в его конце неумолимо тускнел. Скоро, скоро опустится тьма. И останутся лишь шорохи воспоминаний в углах замурованной пещеры прошлого.

Шорохи… Эйт насторожился. Шорохи в пещере и, кажется, не только в воображении. Он покосился на Тевье, на Чари, опасаясь увидеть отражение своих страхов в их глазах. Увидел. Скрестившиеся взгляды троицы невольно метнулись к массивному гробу, временному пристанищу мёртвой баронессы. Звуки, доносившиеся оттуда, списать на капли стало уже невозможно.

— М-мыши? — робко предположил Тевье.

— А они так скулят? — прошептала Чари, — Нуу, Эйт, скулят?

— Да, не знаю я! Разве что, летучие? Тут их много. Может, когда мы крышку прикрывали, одна сидела на обратной стороне и… — Эйт сам не верил своим словам. Но что-то сказать было нужно. Хотя бы затем, чтоб приглушить звуки, доносившиеся из страшного угла. Жуткие звуки. Царапанье когтей о дубовую крышку перемежалось чем-то похожим на стоны, булькающими всхлипами, напоминающими рыдания, глухими ударами по стенке гроба. Что-то отчаянно рвалось из него наружу.

— Тикать надо, — выдохнул Тевье, — выходит, я правду говорил. Хорошо, я крышку камнем придавил. Диббук это лезет.

Спорить Эйт не стал. Сейчас от нелепого предположения уже не отмахнуться.

— Тёрн, а может это ты её… ну… своей латынью, когда заклятие читал, — девушка говорила тихо, неуверенно, и Эйт только сейчас понял, что её ногти чуть ли не до крови впиваются в его ладонь. Невероятно, но Чари боялась. Это изменило всё. Собственный страх вдруг ушёл, точнее отполз назад, затаился. Эйт знал, чувствовал, что только он сможет защитить девушку. Пусть даже от мертвеца, гуахи или самого Зверя из Лагуны.

— Нет, то было всего лишь римское право, никакой некромантии. Мертвецы не оживают, — он решительно шагнул к гробу, хоть сам в последнем утверждении очень сомневался.

Страх всё ещё бился где-то глубоко внутри, рвался как цепной пёс, почуявший чужака, но уже не господствовал над телом и, что важнее, разумом. Главным образом потому, что Эйт чувствовал — Чари и Тевье неотступно следуют за ним. Хотел остановиться, сказать, чтоб бежали к выходу, пока он поднимает крышку, но знал, что слова повиснут в сыром воздухе пещеры новыми капельками пара, никто его не послушает и одного не оставит. Эйт глубоко вздохнул и, сбросив тяжёлый камень, отодвинул крышку…

Что произошло дальше трудно было разглядеть в чадящем, тусклом свете брошенного Сипом и не успевшего ещё прогореть факела. Судя по всему, согласно древней алхимической формуле время свернулось змеем, кусающим себя за хвост. То, что несколько минут назад происходило как фарс, по закону жанра повторилось трагедией. Теперь без актёров всё разыгралось как должно, по сказочному канону.

Мёртвая баронесса села в гробу. Классически жуткая и прекрасная. Тонкие белые руки метнулись к горлу. Время на миг сжалось, замерло, как и сердце в груди. С окровавленных красных губ сорвался леденящий жалобно-тяжкий стон разбуженного мертвеца, вырванного из запредельно-холодных объятий смерти. И без того огромные, а сейчас ещё и широко распахнутые глаза, чёрные, без зрачков, могильные провалы на мёртвом восковом лице, наполненные тьмой и кошмарами потусторонней вечной ночи слепо озирали пещеру, пока не встретились взглядом с не менее огромными и тоже наполненными ужасом глазами Чари.

От двойного девичьего визга заложило уши. Загнанным зверьком заметалось по пещере эхо, с воплем испуганно вырвалось наружу и, наверняка, если кто-то притаился у входа, обратило несчастного в бегство. Эйт не знал, закричал ли он сам. В любом случае, его крик потонул в общем вопле, к которому наверняка присоединился и Тевье. Но Тяф кричал недолго. Он вдруг упал на колени, перекрестился, зажмурился и зашептал, чудовищно смешивая не только молитвы, но и языки и даже религии. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного… Избави нас от лукавого… Sáncta María, Máter Déi, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей… tsey, tsey, dybbuk!»

Эйт знал, что каждая молитва будет услышана Господом и человеку воздастся по делам его, но столь стремительного результата не видел никогда. То ли сказалась неистовая вера Тевье, то ли его отчаянное обращение сразу на всех языках возымело усиливающий эффект, но глаза покойницы вдруг подёрнула жуткая пелена. Чернота сменилась белизной, и неизвестно, что было страшнее. Теперь они не отличались от мертвенно-бледного лица, а из тела словно разом выдернули все кости: оно обмякло, и баронесса рухнула обратно в гроб, глухо стукнувшись головой о край дубовой доски.

«Maledicte Diabole, exi ab eo!» — выдавил из себя Эйт древнюю форму экзорцизма Фомы Аквинанта, дрожащей рукой пытаясь перекрестить Мадлен.

— Кол! — визжал Тевье. — Кол в сердце, пока не встала.

Он шарил взглядом по пещере, надеясь обнаружить хоть что-то отдалённо напоминавшее требуемый предмет.

Чари сунула ему в руки черенок от лопаты. Тевье выхватил нож и торопливо принялся заострять конец.

Видя, что вероятно на это времени уйдёт больше, чем потребуется трупу на повторение своей попытки вернуться в мир живых, девушка бросилась к светильнику у саркофага.

— Подпалим её! — выкрикнула она. — Огонь очищает. Колдунью можно убить только так. Ну, Тёрн! Что ты замер, отойди! Боже, Эйт, что ты делаешь?! Эйт…

…Эйт не знал, что делает. Он опустился на колени и, на всякий случай прошептав ещё раз: «проклятый Диавол, изыди», коснулся лица девушки.

— Кровь, — едва слышно произнёс он, — ребята, это кровь!

— О чём и речь! — завопил Тевье, — У неё и рот в крови, она уже сожрала кого-то! Отойди, я сейчас… — он занёс своё кое-как заточенное орудие для удара.

— Нет! — Эйт вцепился в черенок и вырывал лопату из рук друга, — Это её кровь! Она сейчас ударилась о край гроба, разбила бровь. Да и когда бы она успела кого-то сожрать? Где? Ты пойми, у двухдневного трупа не идёт кровь от царапины! А на губах — дурацкая помада. Никого она не жрала! Чари, ну ты-то отличишь краску для губ от крови, взгляни. Первый раз, когда я увидел её в карете, тоже испугался.

— Да мёртвая она! Ты на рожу посмотри!

— Грим это! Перед похоронами наложили, чтоб красивой осталась. Пудра, белила. Чари, не молчи. Объясни ему. У самой же то же самое почти. Маска по сути погребальная.

Его пальцы скользнули ниже, к тонкой шее, нащупали дрожащую жилку под кожей.

— Живая, — прошептал Эйт, — Она живая!

— С хрена ли?! — не унимался Тяф. — Ты видел эти мертвячьи глаза? Сначала чернущие, а потом белёсые и без зрачков оба раза. Потому как демоны душу высасывают, а душа она как раз в зрачках-то и отражается…

— Это обморок! — Эйт слегка оттянул девушке веко, — Глаза закатились, когда она потеряла сознание. А до этого наоборот. Она кареглазая, да ещё в темноте расширились зрачки, как у кошки ночью. Вот и чудилось, что глаза — одна чернота. Это мы напугали её до безумия, — Эйт перевёл дыхание, успокаивая сам себя. Тяф, пожалуйста, убери нож, ты хочешь зарезать живую девушку. — Мэтр Скварчиаре рассказывал, что бывает так, человек засыпает и не может проснуться, выглядит как мёртвый. Порой его даже могут похоронить. Что если с Мадлен произошло именно это? Никто не усомнился в смерти, ведь она болела…

— С Мадлен? — голос Чари показался холоднее промозглого воздуха крипты.

— С её милостью, — поправился Эйт, — не важно. Главное другое, представьте себя на её месте. Очнуться в гробу, похороненной заживо, а потом увидеть нас. Взгляните друг на друга. Вашу кровь с помадой уж никак не спутать, словно целого быка зарезали, а не кролика. Рубаху Тяфа отжимать можно. От тебя, Чари, любой упырь бы шарахнулся.

— Конечно! — обиженной кошкой фыркнула девушка, — от меня только упырям шарахаться, а она даже мёртвая тебя влечёт, да? Лапать её прекрати!

— Да я корсет ослабить хотел, — смущённо пробормотал Эйт, — ей воздух нужен, — И торопливо перевёл тему, вынося вердикт, — Так что никакой это не диббук, от нашего экзорцизма спасающийся, тело оставил, а всего лишь девочка от ужаса и слабости сознание потеряла. Всё. Её надо вынести отсюда. Тяф, помоги мне.

— Дурак что ли?! Не притронусь я к ней!

Эйт вздохнул и осторожно приподнял тело баронессы. Несмотря на то, что сейчас она не визжала, не сопротивлялась и не пыталась выцарапать ему глаза, вытащить девушку из гроба оказалось намного сложнее, чем из кареты. Особенно под мечущие молнии взгляды Чари и неумолкающее нытьё Тяф-Тяфа.

— Она сейчас бельма вылупит, пасть раззявит и глотку тебе когтёй раздерёт.

Баронесса точно услышала его. Вылупила бельма, но пасть не раззявила и глотку Эйту рвать не стала, а лишь обвила его шею руками и склонила голову на плечо, превращая показавшийся поначалу таким тяжким процесс перетаскивания тела в нечто совсем иное и… даже приятное

— Эй-Ты! — едва слышно прошептала она, дрожащим зверьком прижимаясь к груди Эйта, — Я узнала. Вот теперь узнала, она слабо улыбнулась, — вы не изменяете своим манерам, юноша. И верны слову, всё-таки пришли. Не оставляйте меня. Мне очень страшно. Помогите.

Как бы это ни было тихо произнесено, но Чари услышала.

— Мерзь… — змеёй зашипела она на ухо Тяфу, но так, чтобы слышал Эйт, а значит и баронесса, — Благородные… Ненавижу! Только выползла из могилы, а уже нашла челядь, приказывает. А он и млеет, прихвостень. Рад служить госпоже, как пёс, слюни пустил. Тьфу…

Баронесса удивлённо и слегка испуганно через плечо Эйта покосилась на Чари, белым призраком скользящую за спиной.

— Я чем-то обидела вашу подругу? Если так, то искренне прошу прощения. Я была не в себе и очень испугалась, когда… когда… — Эйт ощутил, как Мадлен вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, — когда я очнулась. Я очень благодарна, что вы мне помогли. Ещё немного и я бы… я бы умерла там. Я подумала, что меня закопали. Живой. Я читала рассказы. Я помнила, что не надо кричать, раньше закончится воздух, но… — девушка всхлипнула, — простите меня за то, как я выгляжу, как вела себя… Мне было очень страшно. Обычно я не плачу, честное слово. Но я царапала крышку, толкала и… мне показалось, что я задыхаюсь и… когда она вдруг поддалась, я увидела… — она вновь бросила взгляд на Чари, — я поняла, что попала в ад за всё, что сделала, что собиралась…

— Тише, тише, ми-милостивая госпожа, — Эйт снова начал запинаться, — Всё позади. Мы наверху, чувствуете, какой воздух? Мы вышли из пещеры. Тут свежо, вам станет легче. Чуть ниже под уступом озеро. Видите?

— Да, — улыбнулась баронесса, — я выбрала красивое место для упокоения.