Была лишь одна Дорога... (гет)

That the Nine had indeed arisen I felt assured,

apart from the words of Saruman which might be lies…

Gandalf at the Council of Elrond

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

В том, что Девять снова появились, я был уверен и без слов Сарумана,

которые могли оказаться ложью…

Гэндальф на Совете Эльронда

3018 г. т.э.

Уолд

17 день месяца Кэрвэт (Июль)

Над водами Великой Реки сгущался туман, поглощая отражение чисто-звёздного неба. На истаивающих в зыбком мареве берегах царила тишина — не шелестели даже камыши, всегда чутко откликающиеся на малейшее дуновение самого лёгкого ветра. Журчание быстрин Сарн Гебир доносилось с юга неразборчивым шепотком, а стрекотания цикад или сверчков нынешней ночью и вовсе никто не слышал. Не плескалась рыба на отмелях. Не шуршало в густой траве мелкое зверьё. И не охотились за ними ночные хищники.

По пути наступления туманной мглы едва уловимо шевелились травы — словно даже они пыталась убраться подальше от того, что надвигалось с юга, и чей путь предваряла стелющаяся над землёй, а не падающая с неба, ледяная роса. Травы восточного берега Великой Реки умирали сразу. Но на западном берегу Андуина творилось невиданное: впитавшие мощь воды и земли, налившиеся полной силой стебли внезапно клонились к земле, цеплялись друг за друга, тянулись подальше от подползающей со стороны реки дымки и подрагивали, метались по земле и сплетались, прежде чем окончательно замереть в признании невозможности убежать…

А туман толкал их то в одну сторону, то в другую, направляя, пока наконец-таки не накрыл непроглядной мглой со всех сторон, не сломил сопротивление жизни и не выложил кольцо переплетённых стеблей чуть поодаль от нагромождения прибрежных валунов. И отступил, открывая вытоптанную площадку среди бесконечности цветущей степи, — словно буря, выкосившая поляну в древних лесах.

Нехотя поднялся в поднебесье узкий серп луны, и серебристое сияние оросило круг полёгших трав. Но слабый отблеск благословенного света был бессилен развеять смертоносный туман — непроницаемое покрывало мглы надёжно скрывало то, что поднялось с юга по Великой Реке и зачем-то задержалось на побережье малолюдного Уолда.

Некоторое время — час или несколько мгновений, обычный наблюдатель или случайный путник не смог бы сосчитать, — ничто не нарушало безжизненной тишины, сковавшей берега Андуина. А затем вдруг по правому берегу прокатилось заливистое конское ржание, вслед за ним раздалась приглушённая ругань и множество ног тяжело затопало вниз по течению от мелководья до россыпи валунов.

Туманная мгла по размытой границе лунного света на вытоптанных травах беспокойно зашевелилась и вздыбилась клубами. Немного повисела неподвижно, будто раздумывая, и наконец-таки нехотя расступилась узким коридором от валунов до самой реки, пропуская на освещённое пространство высоких и могучих чёрных коней в сопровождении десятка вооружённых солдат. Стреноженные и опутанные верёвками скакуны не слишком охотно шли со своими провожатыми — всхрапывали, недовольно фыркали и трясли головам, безуспешно пытаясь избавиться от удерживающих их рук. Но ругающиеся сквозь зубы вояки, в большинстве своём обладатели невысокого роста и нескладных сутуловатых фигур, каждый раз надёжно перехватывали и цепко удерживали поводья и путы, не давая воли норовистым скакунам.

Добравшись до круга полегшей травы, кони встали, неожиданно притихнув и словно только сейчас заметив клубящийся неподалёку мрак. Оставив бесплодные попытки высвободиться и неуверенно перебирая спутанными ногами, они сгрудились в центре на рассеянном блеклом свету, явно стараясь держаться подальше от края. Их провожатые тоже затихли, оборвав нескончаемые злобные ругательства, и заозирались по сторонам.

Порыв холодного ветра пролетел над землёй, ещё сильнее забеспокоились кони. Задрожали клубы тумана, непрерывно меняясь в прозрачности и форме, и расступились, пропуская из темноты всадника на могучем скакуне и отряд пеших воинов в боевых доспехах. Ни единый блик света не отражался от чернёного металла брони, делая воинов неуловимыми во мраке, — лишь поблескивали в щелях закрытых шлемов настороженные внимательные глаза.

Всадник остановился, натянув поводья своего коня, и вскинул руку, подавая беззвучный сигнал. Повинуясь мановению его руки, отряд прошагал до сгрудившихся в центре поляны коней и выстроился полукругом позади их провожатых, перекрыв все пути отступления и загородив коридор, по которому кони пришли от реки.

По второму знаку Чёрного командира несколько послушных воинов выступили из общего строя, держа перед собой на вытянутых руках небольшие свёртки — то ли знамёна, то ли стопки дорожных вещей. По-прежнему молчаливо, они слаженно приблизились к краю клубящейся мглы, на ходу разворачивая свою ношу, и так же разом все замерли, почтительно склонив головы у границы света и тьмы. Очередной леденящий порыв ветра пролетел по поляне, взметнулись чёрные полотнища в руках молчаливых воинов. Пара неуловимых мгновений — и уплотнившиеся клубы мглы приняли форму семи человекоподобных фигур, облачившись в покровы чёрных одежд. Воины незаметно отступили, возвращаясь к общей шеренге у реки и не поднимая глаз на трепыхающиеся под ветром одежды, сделавшие зримыми порождения тьмы.

— Приветствую, мой господин, — глухо произнёс сквозь забрало Чёрный командир и спешился. Его конь тряхнул головой, делая неуверенный шаг навстречу новоявленной семёрке облачившихся в поднесённые одежды призракам, но был остановлен хозяином, тут же приложившим руку к груди и отвесившим низкий поклон. — Лорд-Наместник Кхамул, как и было условлено, отправил нас...

— Нет времени на разговоры, — раздражённо махнул рукой один из призраков, а из-под ткани, очертившей контур его руки, выплеснулась мгла. — Чем порадуете Повелителя? Пленник у вас?

— Ещё нет, — покачал головой Чёрный командир, — но наши отряды были высланы…

Договорить он не успел. Новый взмах руки — и новый поток мрака раскинулся по земле из-под рукава всё того же воплотившегося Призрака, явно привыкшего повелевать:

— Я сказал — времени нет! Повелитель не терпит промедлений, а мы и без того достаточно медлили, пробираясь тайком через земли Западного берега. Пора сбросить маски и явить силу!

— Но, мой господин, явно не здесь и не сейчас. Соглядатаи эльфов могут быть где угодно и…

Покрытая капюшоном до самых глаз голова Призрака медленно повернулась к Чёрному командиру, запнувшемуся на полуслове от этого движения.

— Ты готов доложить обстановку, снага? Здесь и сейчас!

— Ещё нет, повелитель… Наши отряды всё ещё осматривают речные равнины и не все возвратились с востока…

Невнятные оправдания явно не впечатляли воплотившегося Призрака, нетерпеливо притопнувшего ногой.

— Тогда я выслушаю доклад твоего господина, когда он будет готов. Скажем… пяти дней будет достаточно. И ваша беда, если к тому времени никто не сумеет ничего рассказать, — звук, раздавшийся из-под капюшона, напоминал одновременно свист и шипение. Призрак вскинул руку. — Коня! Надеюсь, навыки скакунов Мордора не умалились от рук орков-снаг.

Один из могучих чёрных скакунов, доставленных на поляну, выступил вперёд и покорно склонил голову.

— А вот и тот, кто готов!

Чёрные полотнища рукавов легли на шею коня, и в закреплённое на спине седло взвилась фигура Призрака:

— Вперёд, на север. Ищем Шир! — приглушённо скомандовал он. — А ты, — злым огнём полыхнули направленные на Чёрного командира глаза, — в точности передай мои слова Кхамулу. — Командир лишь коротко кивнул, не решаясь ничего произносить. — Встреча через пять ночей на полях у земель лесной ведьмы. Но если Шир будет найден раньше, то Повелитель быстро узнает имена тех, кто медлил впустую, исполняя его безотлагательный приказ. И тогда…

Призрак склонился в седле, всматриваясь в Чёрного командира.

— Как твоё имя?

— Урхерон, мой господин.

— Открой лицо!

Чёрный командир поднял забрало, стянул с головы шлем и вскинул голову, подставляя лунному свету лицо: высокие скулы, сжатые в тонкую линию губы, рассечённая давним шрамом щека, спадающие на лоб из-под подшлемника чёрные пряди волос и ярко-серые, горящие вызовом глаза.

— Рад служить Повелителю, мой господин, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Из-под капюшона Призрака донёсся короткий смешок:

— Узнаю сыновей ангмаррим⁽¹⁾.

— Мои предки сражались на полях Форноста во славу Ангмара и его короля!

— Славные были времена… — мечтательно прошептал Призрак. Он протянул руку, окутывая тенями обращённое к нему лицо человека, и одобрительно похлопал того по плечу: — Доблесть и преданность твоих предков не будет забыта, Урхерон. Мне до сей поры нужны подобные слуги.

— Клятвы верности нашего рода принесены Повелителю в незапамятные времена.

— Чем ты занимаешься у Кхамула, когда не разносишь недобрые вести, скрываясь от соглядатаев в пустынных землях?

— Лорд Кхамул поручает мне тренировки отрядов и сражения в Зале Мечей.

— Если тебе будут предложены другие Залы, готов ты покинуть Дол Гулдур?

— Надо мной воля Повелителя, — безлико отозвался Урхерон, глядя прямо перед собой, — и моего Короля.

Призрак глухо засмеялся, заставляя забеспокоиться мглу на границе поляны, отряды чёрных воителей и коней, всё ещё под присмотром дожидающихся своих всадников, но уже не делающих попыток высвободиться и бежать.

— Ответ, достойный истинного сына ангмаррим! А для них всегда найдутся занятия более важные, чем ве́сти передавать.

Призрак объехал кругом неподвижного Чёрного командира и в очередной раз махнул рукой, рассеивая новые клубы мглы по поляне, но Урхерон так и не шелохнулся под пристальным взглядом невидимых глаз.

Один за другим остальные шестеро призраков завладели предназначенными им скакунами.

— Через пять дней на полях Келебрант! — дёрнув поводья, Призрак выпрямился в седле, окинул Урхерона прощальным взглядом свысока: — Так и передай!

Чёрный командир почтительно поклонился.

А когда разогнул спину и отнял от груди руку, поляна почти опустела — лишь у реки ещё жались, испуганно перешептываясь, орки-провожатые и несокрушимой стеной возвышался за их спинами его отряд.

Урхерон глубоко вздохнул, с трудом переводя дыхание — нелегко выносить прикосновения Короля-Чародея, даже если твой род служил его власти и могуществу многие века, — и опустил на голову шлем.

— Пропустите их, — хрипло скомандовал он своему отряду.

Воины расступились, позволяя оркам-провожатым исчезнуть в ночи.

Урхерон подозвал одного из подчинённых:

— Возьми моего коня и поспеши в крепость. Сообщи лорду Кхамулу о встрече в полях Келебрант через пять дней.

— А вы… — опрометчивые слова, вырвавшиеся у воина, замерли на его губах под ледяным взглядом командира: — Простите, мой господин.

Но, вопреки обычаю, командир ответил:

— Мы осмотрим ещё одно место в болотах Ирисной Низины. А коней для отряда… я найду, где взять.

* * *

Псы выли с самого заката.

Верные сторожа, никогда не страшившиеся никаких хищников и не отступавшие даже перед набегами орков, с наступлением вечера исчезли в малодоступных закутках фермы и даже кормёжка не выманила их к центру двора. На зов Уидфары вышла лишь Тира, недавно ощенившаяся любимая гончая и преданная подруга, с которой они гоняли по раздольям Уолда зайцев и лис. При своём появлении Тира, вопреки обычному, не кинулась скакать вокруг хозяина, выпрашивая ласки и угощения, а сразу направилась к миске. С жадностью проглотила пищу и рванула назад к логову, где ждали щенки, — которых сегодня никто из обитателей фермы тоже во дворе почему-то не видал. И только отойдя на несколько шагов от недоумевающего Уидфары, Тира словно опомнилась — остановилась, обернулась, тихо заскулила и попятилась, вертя по сторонам лопоухой головой. Потом припала на передние лапы, жалобно взвизгнула и убежала, не оглядываясь на хозяина и более не отзываясь ни на его оклики, ни на ласковые слова.

Оставшийся в одиночестве посреди двора Уидфара нахмурился и всмотрелся в сгущающийся за оградой сумрак. А потом развернулся к своему дому, взбежал на крыльцо и решительно толкнул дверь.

— Собирайтесь! И поскорее!

Испуганно вздрогнув от звука хлопнувшей двери, на Уидфару оглянулась стоявшая у очага жена:

— Что стряслось? Орки? — она повесила на стену половник, который уронила при внезапном появлении мужа, и снова сунулась к очагу: — Ужин готов, а вот лепёшкам ещё немного бы постоять…

— Нет времени, Уинтрис, — остановил её супруг. — Собирай, что готово, и уводите детей к погребам.

Не задавая лишних вопросов, жена кивнула и засуетилась у стола:

— Хильда и Хута уснули давно, а вот Барнота только-только Балдег домой забрал. Мальчик всё ждал, когда отец вернётся.

Уидфара вздохнул, приближаясь к жене и принимая из её рук чашу с похлёбкой:

— Да, нам пришлось задержаться. Доехали почти до Лангхольда. Всё никак не могли их овец отыскать.

— Нашли? — поинтересовалась жена, привычно быстро собирая в узелок еду и краем глаза наблюдая за тем, как муж стоя ужинает, поспешно черпая ложкой из чаши и дуя на горячий суп. На вопрос он так и не ответил — а значит, всё закончилось удачно и печальных вестей сосед Балдег своей супруге Сванвиг не принёс. — Ты бы хоть присел, Уидфара, — усмехнулась она и ласково чмокнула его в щеку, направляясь к комнате, где спали их дети, шестилетняя дочка Хильда и долгожданный сын Хута, встретивший в нынешнем году свою третью весну.

— Некогда, милая, нам тоже пора, — пробормотал хозяин, быстро отвечая на поцелуй. — Собаки так и не вышли, даже Тира сразу же удрала.

Жена вскинула на него озабоченный взгляд:

— Они выли весь день — только кто-то из них замолкал, другой подхватывал. Не к добру это, матушка моя всегда так говорила… Мне тоже тревожно, Уидфара. Что-то слышно в окрестностях?

— На минувшей неделе был набег на Ульфа и Утреда.

Уинтрис охнула и всплеснула руками:

— Отбились?

— Да́ла сказал, что все живы, отбились. — При виде облегчения на лице жены Уидфара продолжал: — А ещё раньше у Турхарда пожгли поля.

— И как они?

— Ушли в Лангхольд. А ещё у Сеоки коней свели — в одну ночь всех вороных лишился. Теперь день и ночь стерегут табуны с охранниками, и Турхард тоже к ним подался, чтобы семью кормить.

Закончив рассказывать новости о соседних фермах, Уидфара отставил на стол пустую чашу и прислушался — псы по-прежнему скулили и жалобно подвывали в сгущающейся за окнами тьме. Уинтрис вышла из спальни, ведя за руки едва-едва проснувшихся детей — оба тёрли кулачками заспанные лица и непонимающе оглядывались по сторонам.

— Папа! Папа вернулся! — первой проснулась Хильда, вырываясь от матери и подбегая к отцу.

Уидфара подхватил дочку на руки, обнял, взъерошив мягкие пряди белокурых волос, быстро расцеловал в обе щеки и поставил на пол, опустившись на колени на уровень её лица.

— Хильда, деточка, я тоже соскучился. Но сейчас нет времени — вам с мамой надо прятаться.

— Снова в погреб? — недовольно скривилась девочка. — Но там темно и страшно…

— Там безопасно, и ты это знаешь, Хильда, — остановила её Уинтрис, забирая собранные припасы. — Не капризничай, дорогая, ты же не Хута. Возьми это, — вложила она в руки девочки узелок с едой и, забрасывая на плечо одеяла, оглянулась на мужа: — Мы готовы.

— Скорее, поторопитесь, — ответил он, быстро вставая во весь рост. Распахнул двери, придержал створку и выставил на крыльцо горящий фонарь. — Сванвиг уже на месте, — известил он жену, замешкавшуюся у порога.

— Там лепёшки на углях… — с отчаянием пробормотала она.

— Я уберу, поспеши.

— Берегите себя, Уидфара. — Уинтрис обернулась к мужу, а он быстро наклонился, коснувшись губами её лба:

— Мы всегда осторожны, родная, ты же знаешь. Берегите и вы себя.

Уинтрис вложила в ладошку расстроенной Хильды полу своей юбки, подхватила фонарь с крыльца и, крепко сжимая руку так до конца и не проснувшегося Хуты, почти бегом побежала по дорожке к погребам, таща детей за собой. Там уже суетились прочие женщины с фермы и хныкали дети, недовольные пробуждением и предстоящей ночёвкой не в собственных кроватях, а на общей лежанке у земляной стены. Там скрипели ступени лестницы и петли массивных дверей, скрежетали проверяемые засовы и мельтешили фонари.

Мужчины спешили к воротам, переговариваясь с часовыми, взобравшимися на наблюдательные посты и тщетно пытающимися рассмотреть что-либо в расплескавшейся по просторам Уолда кромешной тьме.

И выли псы…

 

…До рассвета оставалось не более часа.

Уставшие мужчины едва удерживались от зевоты, вглядываясь в беспросветную мглу за ограждающим ферму частоколом, которую ничуть не рассеивали ни горящие факелы, ни поддерживаемые всю ночь костры.

— Балдег! — выкрикнул Уидфара, делая очередной круг вдоль внутренней стороны частокола мимо конюшен.

— Ничего! — вяло отозвался с вышки над его головой сосед.

— У нас тоже чисто! — включился в перекличку глава дозорных, обходящих поля снаружи частокола.

— И у меня ничего! — ещё один отзыв с мельницы.

Четвёртый дозорный, чей пост располагался на вышке у ворот, промолчал.

Уидфара немного подождал, прежде чем громко окликнуть:

— Херебрит! Ты меня слышишь?!

Тишина.

— Херебрит! — выкрикнул мгновенно проснувшийся Балдег, но и ему ответом была тишина.

Заскрипели под весом Балдега доски рассыхающегося старого настила, до ремонта которого всё не доходил черёд, и тотчас же дробной россыпью загрохотали быстрые шаги по лестницам прочих вышек и мельницы. Дозорные, не сговариваясь, спешили к воротам, а их факелы — слабо различимые светлячки — едва пробивались сквозь мглу и туман непроглядной, не по-летнему холодной ночи.

Уидфара крепче перехватил рукоять меча — хоть и старого, но добротного, скованного ещё во времена молодости деда и с той поры верой и правдой служившего надёжной защитой роду, Рохану и королю, — и тоже побежал к воротам. Но едва завернул за угол конюшни, как остановился будто вкопанный, лицом к лицу столкнувшись с чужаком в тёмных одеждах, делающих его невидимкой в ночи: длинный дорожный плащ с капюшоном, чернёная броня. И холодные серо-стальные глаза, поблескивающие в прорезь маски, прикрывающей верхнюю часть лица.

Уидфара вскинул клинок, успевая отразить удар незнакомца, и с отчаянием понял, что время на разглядывание потрачено было очень зря.

Чужак был быстр. Молниеносно быстр, ловок и опасен. И опытен в ближнем бою. Уидфара не успел ни крикнуть, ни развернуть свой замах — сильный удар утяжелённых металлом наручей в голову застил глаза алой пеленой и заставил беззвучно осесть на землю.

Исчезли встревоженные голоса перекликающихся соседей, добравшихся до ворот, огоньки факелов и холодные серые глаза чужака. Он не видел, как незнакомец развернулся к частоколу, перекидывая через него верёвку, как такие же незаметные в ночи силуэты бесшумно проникли в конюшни, как забеспокоились кони и зашлась громким лаем Тира, защищая прячущихся щенят. В кромешной темноте, так не похожей на летнюю звёздную ночь, не было ни звуков, ни света. Лишь на губах ощущался солёный привкус крови, стекающей из рассечённого виска…

 

Он очнулся от криков и запаха гари. Лязг металла доносился от ворот, а лицо обжигало горячее дыхание.

— Тира, уймись, — пробормотал он, отпихивая гончую, старательно лизавшую его щеку.

Та заскулила и ткнулась носом в ухо, подталкивая и побуждая, словно щенка, шевельнуться и повернуть раскалывающуюся от боли голову. Он с трудом перевернулся на бок и попытался привстать.

В глубине конюшни разгорался огонь. Горели загородки, поилки и стойла в центральной части, видимые из распахнутых дверей. Огонь метался по полу, вылизывая остатки соломы, шипел от пролившейся из поильных вёдер воды и грозил вот-вот перекинуться на подпорные столбы — затем на стропила, кровлю, а там уже могли запылать и мельница, и соседствующий с ними амбар…

Уидфара привстал на колени, затем поднялся на ноги, с трудом сохраняя равновесие, и огляделся по сторонам. Конюшня была пуста, лошади исчезли. Он ухватился за створку двери и попытался сунуться внутрь. Но внезапно ощутил у своей шеи холодную сталь.

— Ну до чего же упорный и живучий, — злобно прошипел чей-то голос, и навстречу ему из-за двери вышел всё тот же чужак с ледяными глазами.

Под его напором Уидфара отступал шаг за шагом, едва избегая падения, пока не осознал, что оказался прижатым спиной к частоколу. Бессильно сжимая кулаки, он жаждал ощутить в ладони рукоять клинка — но оружие, выроненное во время удара, осталось где-то в темноте на земле, между мельницей и конюшней.

— Что ж тебе не лежалось-то спокойно на родной земле, а? — глумливо выдохнул незнакомец прямо в лицо Уидфаре, оскалившись в ухмылке. — Глядишь, и жив был бы… Ыыы…— только и издал он, внезапно оседая на только что помянутую землю.

Уидфара удивлённо взглянул на бьющегося в конвульсиях чужака у своих ног и с трудом сквозь замутнённое сознание понял, что в спину незнакомца воткнуты вилы, на которые все весом опирается его собственная жена.

— Уинтрис… — только ахнул он.

— Скорее, Уидфара, — запричитала она, выпуская из рук вилы и подхватывая за талию едва держащегося на ногах мужа, — коней увели за ворота, там ждали ещё чёрные чужаки. И Балдег убил одного на воротах…

— Как ты здесь оказалась? — прикрыв лицо рукою, Уидфара пытался подавить тошноту и головокружение и окончательно прийти в себя. — А дети?

— Дети в погребе. Но неужели же ты думал, что я тебя одного без надзора оставлю?

В голосе супруги нельзя было не разобрать насмешки, и Уидфара в ответ лишь помотал головой, пытаясь проглотить ком в горле:

— Наши живы?

— Все были живы, пока я бежала сюда. Поспеши, Уидфара, — жена вложила ему в ладонь рукоять такого желанного и недавно утраченного меча, и быстро обняла: — Скорее к воротам, может ещё удастся отбить…

Они потеряли четырёх ездовых коней, остальных удалось вернуть к рассвету. Посевы и пастбища не пострадали, а огонь в подожжённой конюшне удалось потушить до того, как он поднялся до кровли — серьёзно обгорели и требовали срочного ремонта лишь два центральных подпорных столба. Все обитатели фермы были живы — в отличие от двух мёртвых чужаков, которых подобрали у ворот и около конюшни, снесли к амбару и решали, что делать дальше. Больше всех пострадал Уидфара — удар в голову чудом не оказался роковым для хозяина, но осознание этого не делало его жизнь легче: голова кружилась, тело сковывала боль, сознание расплывалось, стремясь слиться с подступающим со всех сторон вязким туманом, и временами исчезало ощущение реальности. Но в такие моменты рядом неизбежно оказывалась жена, которая подносила к губам целебное питьё, удерживала на постели и не позволяла встать, чтобы самому принять участие в наведении порядка в пострадавшем от набега хозяйстве.

Уидфара был благодарен жене за заботу, но в то же самое время, наблюдая, как она носится по дому, гремит посудой у очага и раздаёт толковые распоряжения жёнами соседей, старательно и осторожно подбирал про себя слова для высказывания недовольства за своеволие и очередное вмешательство в совсем не женские дела.

Случись что с Уинтрис, и Уидфара не представлял, как сумел бы жить дальше…

* * *

Приминая высокие травы, четвёрка коней неслась по ночной степи. Они летели на север, по правому берегу Андуина, опережая расползающуюся по Уолду непроглядную тьму.

Южные отмели остались позади в ту же ночь, но сразу за ними на восточном берегу кони, удачно сведённые с подвернувшейся по случаю фермы, пали. Дальше путь лежал на север по левому берегу, но здесь уже легко было отыскать лагеря и стоянки, где можно было свободно распоряжаться и воинами, и лошадьми. Особенно с теми приказами, что нёс командир, безжалостно подгоняющий уцелевших воинов своего отряда…

* * *

Низина Нинглорион (Ирисной Реки)

19 день месяца Кэрвэт (Июль)

Мелисса проснулась внезапно, от стука — раздражающего и резкого. Ворвавшегося в сладкие сны: где цвели сады, высаженные на месте расколотой яблони, и муж вытаскивал полные сети рыбы, стоя на мостках у расчищенного пруда. Где над водою цвели ирисы — не только жёлтые, но всех цветов и оттенков. Где зеленели ровные ряды грядок, жужжали пчёлы над ульями. И где виделась отремонтированной и расширенной старая нора, ставшая им приютом несколько месяцев назад, когда позади остались скитания по просторам Дунланда и Эрегиона, головокружительные хребты Мглистых гор и бесконечность равнин Андуина. Больше года бродили они по чужим землям в поисках вот этой, покинутой, опустевшей, но когда-то родной долины. Родной не им, поженившимся накануне скитаний, а прабабке мужа, завещавшей правнукам отыскать когда-то покинутый дом.

— Мелисса… Мелисса, вставайте! — донеслось из-да двери.

И новый град ударов обрушился на запертую дверь, окончательно развеивая сны-мечтания о доме, садах, огородах и тихой беспечной жизни.

По правде говоря, беспечная жизнь закончилась для Мелиссы ещё до свадьбы. В тот злосчастный — или счастливый? — год она потеряла не только привычное спокойствие, но и всю родню: отец с двумя братьями погибли от рук гоблинов, когда забрели слишком далеко от сокрытого среди холмов Энедвайта посёлка в поисках потерявшегося скота; а мать, всегда слабая здоровьем, слегла вскоре после этого, не вынеся одиночества и тягот, свалившихся враз. Злые языки поговаривали, что после смерти мужа она частенько наведывалась в таверну за крепкими настойками. Но Мелисса знала, что мать использовала их для растираний, в тщетной надежде по совету знахарки ослабить боли в суставах и вернуть подвижность пальцам, которые в последние годы не могли нормально удерживать ни иглу с рукоделием, ни веретено, ни черенок лопаты, ни черпак… до самой смерти.

После Мелисса осталась совершенно одна в обветшалой норе, и единственной радостью в жизни стал для неё жених Гетберт, свадьба с которым после смерти матери откладывалась на неопределённое время не первый уже раз.

Иногда Мелиссе казалось, что светлые дни никогда не наступят. Но владыки судеб всё же подарили милость осиротевшей девушке, и в итоге обернули пережитые горести радостью — их с Гетбертом свадьба была скорой и незаметной, но от того не менее счастливой. А свидетелем всех событий в жизни молодожёнов — и счастливых надежд, и страхов, и сладких мечтаний, и приключений, пережитых за последний год, — невольно стал кузен мужа, Гигберт: пьяница, задира, болтун, выскочка, бездельник, бродяга — как только не называли его соседи и в лицо, и за глаза. Но Гетберт с детства был близким и верным другом Гигберта, и годы ничего не изменили в отношениях кузенов. В детстве они делили шалости и игры, с возрастом стали делить беды и проблемы. И хоть Гигберт попадал в них с завидным постоянством, но Гетберт всегда готов был предоставить родичу и помощь, и слово, и крепкий кулак…

— Мелисса! Мелисса, хватит спать! — звал из-за двери голос кузена Гигберта. — Мелисса, беда!

Склонившись над спящим мужем, Мелисса потрясла его плечо:

— Гетберт, проснись, — но муж в ответ только заворчал недовольно и попытался перевернуться на другой бок.

Мелисса прислушалась, ощущая страх и тревогу. И принюхалась — из приоткрытого окна отчётливо тянуло дымом, словно от степного пала, видеть который ей довелось лишь один-единственный раз в детстве, но память о котором не меркла от времени.

— Гетберт! Мелисса! Вставайте! — не утихал на пороге кузен, и его крики потихоньку достигали цели.

Мелисса села в постели, широко распахнула глаза, вглядываясь в темноту за окном и спросонья понимая, что кузена ни она, ни муж не видели с позавчерашнего дня, когда он отправился за травами.

— Проснитесь же, сони! Беда!

Гетберт заворочался в постели, несколько раз попытался отмахнуться от настойчивых стуков и от Мелиссы, трясшей его плечо, и, наконец-таки, открыл сонные глаза.

— Там кузен, — прошептала ему Мелисса, — говорит, что беда. И горит что-то…

Супруг вскочил с кровати и в несколько шагов оказался у двери. Лязгнул запор, скрипнули петли, и с порога ввалился запыхавшийся, взволнованный кузен.

— Вставайте, вставайте скорее! Надо бежать!

Мелисса испуганно ойкнула — такие появления кузена никогда не предвещали ничего хорошего. Почти так же было и накануне их ухода из родного посёлка — тогда муж, вопреки её уговорам, всё-таки отправился заступаться за кузена, повздорившего с братом соседки. Ссора превратилась в скандал, потом разгорелась ругань и драка. А в результате им пришлось уходить куда глаза глядят — разъярённые родичи пострадавшего соседа требовали наказания и поднадоевшему всем задире-Гигберту, и вмешавшемуся в свару Гетберту. Да и Мелиссе припомнили несколько проступков, про которые ей с юности не особо хотелось вспоминать.

Натянув простыню до шеи, Мелисса выбралась из кровати и направилась к входной двери, пытаясь разобрать разговор мужа с кузеном. «Огонь, пожар, скорее, уходим…» — доносились до неё разрозненные слова.

Пожары и огонь пугали её с детства. Добравшись до взволнованных мужчин, она остановилась, лихорадочно размышляя: остаться — и с лёгкостью можно погибнуть, как подруга детства Лисия, навеки оставшаяся в охваченных пожаром полях; бежать — и снова бесприютно скитаться, потеряв и едва обретённую крышу над головой, и зреющий за палисадом урожай.

— Чего ты стоишь, Мелисса! — вернул её к действительности окрик кузена. — Собирайся, если жизнь дорога!

Мелисса всхлипнула, но тут же ощутила на плече ободряющее рукопожатие мужа.

— Скорее, дорогая, нам лучше убираться от огня подальше. Здесь хоть и болот много, и вода рядом, но Гигберт говорит, что видел на юге не только пожар.

— А что ещё? — испуганно пискнула Мелисса, утирая непрошеные слёзы, готовые вот-вот закапать из глаз.

— Огонь сам не загорается, глупая, — заворчал раздражённо Гигберт, — тем более без грозы. Долго ты будешь столбом стоять?!

Решив до поры не обращать внимания на грубость и оставив препирательства на будущее, Мелисса метнулась в спальню. Быстро переоделась и сложила стопкой одеяла, хоть и ветхие, но уже отслужившие верой и правдой целый год скитаний по диким местам. Отыскала дорожные мешки, спрятанные в дальней кладовой с надеждой больше никогда их не видеть, и, чуть поразмыслив, увязала в большой рулон шерстяные плащи и несколько отрезов ткани, которые успела соткать весной — мало ли как повернётся судьба… Муж с кузеном тем временем вовсю хозяйничали на кухне. Когда Мелисса притащила собранные вещи к входной двери, мужчины появились в коридоре, увешанные припасами: сковородка, кастрюля, забитые снедью мешки. У Гетберта через плечо была перекинута связка вяленой рыбы, Гигберт на ходу пытался затолкать в сумку утку, пойманную и общипанную только вчера…

— Скорее, скорее же… — безостановочно торопил всех Гигберт. Выбегая на крыльцо, он чуть замешкался, захватив по дороге и один из мешков Мелиссы. — Стой, Гетберт, — остановил он кузена, рванувшего со ступенек сразу к заводи. — Не туда! Только не к речке. За мной, скорее, нам сюда…

Потянув за собой растерянную Мелиссу, явно не верящую происходящему, Гигберт припустил по дорожке на север вверх по склону холма: мимо палисадника, через огород, прямиком к густым и колючим зарослям вдоль осыпающихся каменных оград заброшенных делянок.

С трудом взобравшись на вершину холма и оглянувшись на пыхтящего за спиной мужа, Мелисса ужаснулась: с юга от реки над землёй ширилось алое зарево. Горели высокие травы, одичалые сады и давно пустующие дома старого поселения, где уже несколько поколений хоббитов не ступала ничья нога. Горели ветхие постройки и недавно наведённые мостки над заводью. С треском падали рядами старые деревья и проваливались кровли бесхозных нор, выплёвывая целые снопы искр, тут же раздуваемых в новый пожар. Ветер вздымал к небесам клубы едкого дыма, застилающего звёзды, по долине, как из раскалённой печи, расползался нестерпимый жар.

— За холм спустимся через кусты, чтобы нас не заметили, — задыхаясь, выкрикнул Гигберт.

Мелисса с Гетбертом только закивали, безропотно ныряя под колючие ветки.

Упав на землю с тяжёлым мешком за спиной, Мелисса ползла и ползла за кузеном мужа, не чувствуя ни царапин, ни боли, ни усталости. Всё застил неодолимый ужас. И единая мысль билась в её голове: бежать, бежать, бежать…

Как можно скорее, как можно дальше. От пугающего с детства пожара и безумного, дикого огня, который уж никак не мог в мгновение ока разгореться сам по себе на пустынных покинутых землях вблизи болот и реки, заливающей все окрестные луга. Разве способен огонь так неумолимо пожирать дома и деревья?

Если он, конечно, не является порождением чёрного колдовства…

* * *

Поле Келебрант

22 день месяца Кэрвэт (Июль)

Чёрные кони сливались с ночной темнотой, выдавая себя лишь позвякиванием сбруи и тяжёлым топотом мощных копыт, гулко ударяющих в иссушенную зноем землю. Призраки, невидимые в ночи, несущие на себе ещё более страшную угрозу всему сущему и сеющие непроглядный, леденящий сердца мрак.

Семеро коней летели с севера на юг по безлюдным полям Келебрант, рассыпавшись цепью и выдерживая между собой расстояние по растекающимся кругам тьмы. Волна мрака неслась с севера на юг — так же, как пять дней назад она прокатилась в противоположном направлении.

Их уже ждали в обусловленном месте встречи — несколько неярких огней, окруживших ещё одно пятно тьмы посреди безграничной степи. И когда Предводитель Призраков приблизился к свету, одним мановением руки гася едва брезжившие факелы, ему навстречу выступил один из ожидавших — такой же призрак на чёрном коне и в чёрных одеждах, укутанный в холодный туман. Протяжный душераздирающий вопль огласил ночную равнину, и в ответ ему раздался безжизненный равнодушный голос:

— Говори на Всеобщем, Кхамул, с тобой пришли люди.

— Приветствую, повелитель. Мы явились по твоему зову, как ты и пожелал, — глухо произнёс дожидавшийся призрак, склоняя голову перед прибывшим Предводителем.

— Что готов доложить? — обрывая приветствия, поинтересовался тот.

— Пленник бежал из леса, мои отряды действовали скрытно и быстро во владениях эльфов.

— Я допрошу его сам, — кивнул предводитель.

— Это невозможно сейчас, мой господин, он бежал и от нас.

Предводитель стиснул руку в кулак и с силой ударил по луке седла. Конь тряхнул головой, звякнув удилами, но не шелохнулся и не тронулся с места, безропотно вынося ярость всадника.

— Почему я слышу это только сейчас?!

— Мы следовали по пятам и пытались перехватить его за лесом. За ним шли эльфы, мы потеряли несколько групп разведчиков и соглядатаев, преследуя беглеца. Но он всё же ускользнул и укрылся под горами в гномьих туннелях, а там свои правила, как должно быть известно предводителю, — призрак опять наклонил голову, но под его капюшоном невозможно было распознать никаких эмоций, — и туда не каждый из моих разведчиков решается проникать. У меня же не было времени искать его лично.

— Чем же ты так был занят, Кхамул, что решился оставить без внимания прямой приказ Повелителя? — насмешливо переспросил предводитель.

— Кроме избавления от эльфийского преследования, мой господин? — в голосе Кхамула звучали отнюдь не оправдания. — Мы пытались исполнить ещё один прямой приказ Повелителя.

— И что же ты готов доложить, позволь поинтересоваться во второй раз?

— Мы не нашли Шир, хотя осмотрели все пустоши здешнего берега от Уолда до Сир Нинглор. В землях отсюда и до границ Ирисных Низин нет поселений низкоросликов. Лишь за болотами Нинглорон мы обнаружили давным-давно покинутые норы.

— Обнаружили? — от удивления и предвкушения Предводитель подался к собеседнику и даже чуть привстал в стременах.

— Да, Предводитель. Но они пусты и давно позаброшены. Там не первый век никто не живёт и там не ступала ничья нога.

— Это точно?

— Абсолютно точно. Мои люди сожгли все руины. Их обнаружил Урхерон, один из моих доверенных командиров, он же проверил все болота. И его воля заставила болота пылать.

— Урхерон? Тот ангмаррим, что встретил нас в Уолде?

— Всё верно, господин. Он передал в Дол Гулдур твой приказ о месте встрече и сам направился проверить остававшиеся под подозрением места.

Предводитель сипло рассмеялся:

— Исполнительный и понимающий. Он, должно быть, на особом счету в крепости.

— Да, повелитель, это так.

— Тогда, быть может, тебе стоило бы отправить его на другое задание, Кхамул? Более важное? Такое, как погоня за ценным пленником, а?

— Для меня все распоряжения нашего Господина неоспоримы и важны, — процедил сквозь зубы Кхамул. — И все мои командиры исполняют полученные приказания от начала и до конца.

— Только сейчас ты не исполнил ни одного, Кхамул! — рыкнул предводитель, заставляя чуть отступить немногих людей-воинов, застывших поодаль немыми статуями и с трудом удерживающих погасшие факелы в подрагивающих от напряжения руках.

— Мы уничтожили эльфов-стражей и помогли бежать пленнику — и не наша вина, что он оказался хитрее. Мы последуем за ним в гномьи туннели и я лично, если потребуется, поведу отряд в Морийские копи. Что же до земель полуросликов… У нас есть несколько пленников, захваченных в эльфийских лесах по обе стороны реки. И мы допросим их. И узнаем всё, что они знали или слышали когда-либо не только о полуросликах, но и обо всех поселениях, лагерях или путниках на обоих берегах Великой реки.

— Хорошая мысль, Кхамул! — неожиданно развеселился предводитель. Он подъехал ближе и поманил собеседника пальцем, заставляя склониться в седле: — Займись пока этими пленниками и добудь из них всё, что только могло предстать перед их глазами за все прожитые сотни лет.

— Да, повелитель, — покорно поклонился Кхамул. И тотчас же с удивлением обнаружил, что прочие шестеро Призраков заворачивают коней по знаку Предводителя, готовясь уезжать. — Но, господин, разве ты не желаешь присутствовать на допросах? Крепость готова предоставить укрытие всем…

— Не сейчас, Кхамул, у нас ещё есть дела, — отмахнулся предводитель. Едва удостоив взглядом девятого всадника, державшегося всё время позади Кхамула и не проронившего за время беседы ни единого слова, он тоже развернул коня к северу. — Я хочу сам проверить долины за землями Белой Ведьмы. И к нашему возвращению, надеюсь, тебе будет что мне рассказать. Более полезное и интересное, чем сейчас, — донеслось до Кхамула уже издалека.

Топот коней затихал вдалеке. Люди-воины из отряда сопровождения, словно очнувшись от тяжкого сна, неуверенно озирались по сторонам и пытались зажечь погасшие факелы. К Кхамулу подъехал девятый всадник-призрак на чёрном коне:

— Повелитель не доверяет нам?

— Он никому не доверяет, пора бы это запомнить, — Кхамул поднял голову, так и не показывая спрятанного под капюшоном лица. — Возвращаемся в крепость, нам многое надо сделать за предоставленный волею Повелителя шанс. И приведите ко мне Урхерона сразу же по возвращении, — добавил он.

Воины отряда сопровождения потянулись друг за другом до отмели Андуина, едва разбирая дорогу под блеклым светом задыхающегося в непроглядном мраке огня. Даже им, не понаслышке знакомым с древними заклятьями, родившимся во мгле под властью чёрного колдовства, положившим жизни на службу призрачным силам, иногда всё же требовался свет. Но не их хозяевам.

Двое чёрных всадников проследовали до брода, настороженно оглядываясь по сторонам — близость Золотого леса и зоркой стражи эльфийских границ, очевидно, всё же лишала их обычной уверенности, — и направили коней в воду. Конь Кхамула ступил в бурлящий поток без возражений, получив от хозяина одобрительный хлопок по холке, а второй призрак чуть замешкался, направляя заартачившегося коня. Но спустя несколько мгновений и второй конь неохотно вошёл в быструю реку, и отражение серебристого звёздно-лунного света померкло в ряби, играющей на воде.

Два пятна непроглядной мглы пересекли Андуин и вскоре слились с тенями мрачного умирающего леса, раскинувшегося на восточном берегу.

* * *

Из-за стягивающихся на небе туч бесшумно вынырнула огромная птица и, раскинув гигантские крылья, заскользила вдоль речного потока на недосягаемой ни для стрел, ни для обычного взора высоте.

В несколько мощных взмахов она преодолела преграду реки, за которой только-только скрылись чёрные всадники, и закружилась над лесной опушкой восточного берега, огласив окрестности пронзительным криком.

С севера донёсся ответный крик — протяжный и громкий. Гигантская птица развернулась на голос собрата, спустилась пониже, завернула ещё один круг над рекой, вздымая брызги и волны на отмели, и взмыла в поднебесье, растворяясь в тенях и облаках.

Её путь, как и прочих крылатых стражей, лежал к Повелителю Гвайхиру, собиравшему вести обо всех тёмных силах, внезапно зашевелившихся по берегам Великой Реки...

---

1) Ангмаррим — (синд.) народ Ангмара

Вернуться к тексту