Была лишь одна Дорога... (гет)

He used often to say there was only one Road;

that it was like a great river: its springs were at

every doorstep, and every path was its tributary.

Frodo about Bilbo

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

…Он часто говорил, что была только одна Дорога,

и была она подобна великой реке: её истоки начинались

у каждого крыльца, и каждая тропа становилась притоком…

Фродо о Бильбо

3018 г. т.э.

20 день месяца Норуй (Июнь)⁽¹⁾

Душная летняя ночь неспешно струилась с небес, не добавляя ни капли прохлады ни раскалённому пропахшему гарью воздуху, ни иссушенной растрескавшейся земле почти безжизненной долины, затенённой высящейся над нею горой с зубчатой вершиной. Спускающиеся сумерки поглощали дымки́ костров, во множестве мерцающих у подножия горы и тянущихся цепочками на запад через всю долину до стен гигантской крепости, мрачной и суровой, молчаливо надзирающей за царящей у её основания суетой.

По бастионам крепости, у ворот и на внешних переходах нижних ярусов перемигивались сигнальные огоньки, выдавая бродящих караульных, но над ними все этажи и бесчисленные шпили укрывала непроглядная тьма. И лишь на вершине крепости с головокружительно-высокой башни, увенчанной железной короной, из узких окон лилось яркое красноватое свечение, на которое мало кто из снующих у подножия караульных решался поднять взгляд.

Над покровом жмущейся к земле тьмы ещё можно было кое-где угадать густо-синее беззвёздное небо. Но затерянный за чернильными тучами свет уже никак не мог стать помехой тем, кто собрался в Высокой Зале мрачной крепости под зубцами железной короны высоко над землёй.

Оттуда как на ладони вырисовывались покрытая военными лагерями безжизненная долина и окутанная алым заревом, исходящая столпами дыма и испарений гора, предвещавшая новые бедствия землям за пределами Чёрных Врат. Амон Амарт⁽²⁾, метко звали эту гору в землях эльфов, и им вторили люди, долгие годы пытавшиеся сдерживать зло, расползавшееся из-за Чёрных Врат: Роковая гора. Алые сполохи меж её зубчатых вершин породили и другие названия во внешних землях — Ородруин, Гора Пылающего Огня, Огненная Гора… А ещё неизменной и верной среди стерегущих границы чёрных земель южан в давние времена считалась примета: появилось огненное зарево — жди из-за Врат врага.

Времена изменились — под Чёрными Вратами более не стояли воины в крылатых шлемах, и древние крепости у Шлаковых Холмов опустели, одна за другой подпадая под власть поверженного когда-то врага. К востоку от Роковой Горы снова восстала из пепла разрушенная однажды крепость, и с большой неохотой поминали её потомки бывших победителей — Ба́рад-дур, Тёмная Башня, твердыня Повелителя Чёрных земель. Лугбу́рз — мстительно шептали живущие у её подножия твари, не всегда осмеливаясь поднимать к вершине глаза…

 

Тишину Высокой Залы Тёмной Башни нарушало лишь потрескивание пылающих факелов, выхватывающих среди тьмы, неестественной даже для южной ночи, мельтешащие тени и недвижимые фигуры в чернёной броне. Словно статуи в схожих тяжёлых доспехах и с одинаково закрытыми шлемами лицами, безликие и казавшиеся бездушными, они стояли вдоль стен, у входов, колонн, оконных проёмов. И молчали, повернувшись к возвышению с троном, высеченным когда-то давно из цельного куска чёрного камня костей твердыни Барад-дур и не так давно занявшим своё законное место в Высокой Зале. Не так давно — по меркам собравшихся. По времени, промчавшемуся за стенами крепости, — шестьдесят семь лет назад…

Восседающий на троне Повелитель тоже молчал, разглядывая за окнами неверные сполохи умирающего света в догорающих за Роковой Горой небесах. Лишь когда чернота неба сравнялась с той, что успела покрыть земную твердь, его взор обратился на присутствующих — пристальный, прожигающий, неумолимо властный, которому мало кто мог противостоять.

— Летние ночи коротки, — обронил Повелитель, и его голос, глухо пророкотав сквозь забрало чёрного шлема, облетел Залу. — Не теряйте времени…

Неподвижные воители послушно задвигались, повинуясь приказам хрипловатого голоса, не нуждаясь ни в лишних понуканиях, ни в иных словах. Угрукхор… Дартандир… Дулгабет… Аркендор… Урудани… Всем им слышались их собственные имена, и они откликались:

— Да, Повелитель, в исполнение нерушимых клятв, — один за другим повторяли они, уходя.

Они уходили, но каждый чувствовал на себе неотвязное внимание Повелителя — и так было с того самого мгновения, когда их плоти коснулся его зачарованный кинжал, принимая кровавую дань добровольных обетов и даря драгоценное время, чтобы их воплощать.

Вслед за живыми, по Зале заметались Тени, отвечая на беззвучные приказания Повелителя. С давних времён слуг-теней было девять, но нынешней ночью в Зале присутствовали не все — наиболее доверенные несли службу в иных местах. И лишь когда последняя тень наивернейшего и самого могучего из слуг растворилась в черноте надвигающейся из-за окон Залы тьмы, сидящий на троне Повелитель шевельнулся. Пальцы закованной в броню руки дрогнули и пробарабанили по подлокотнику чёрного трона.

— Лаэрэт, — равнодушно донеслось из-под шлема, — я уже ясно всё сказал…

Из тени колоннады массивных подпор невидимого потолка Залы выступил чей-то силуэт и, двигаясь тихо, грациозно, но не слишком уверенно, приблизился к трону.

— Повелитель… — мягкий голос прозвучал с едва уловимым сомнением, и перед чёрным троном на колени опустилась фигура, чьи изгибы тела без сомнений выдавали женщину. — Я прошу лишь мгновение… Это ведь ничтожно мало для Вас…

— Я. Всё. Сказал. — Отчеканил голос сквозь забрало. И спустя несколько мгновений, добавил: — Полторы тысячи лет назад!

— Тысячу триста восемьдесят два, — тихо отозвалась коленопреклонённая женщина.

И её невнятные слова заставили сидящего на троне Повелителя чуть дольше задержать взор на смиренно стоящей под ним фигуре.

— Ты не исполнила клятвы, Лаэрэт, мне нечего тебе дать, — отрезал Повелитель, но всё же доля заминки в его словах подарила собеседнице надежду.

— Я исполню, Владыка! За минувшие годы я совершенно точно узнала, как исправить прошлые ошибки! Клянусь!.. — торопливо заговорила она.

Вскинутая рука Повелителя заставила Лаэрэт ещё ниже склонить голову, но не остановила жалких попыток договорить:

— Я исполню всё по Вашему слову, мой Господин…

— Если ты осмеливаешься нижайше испрашивать милостей, Лаэрэт, признавая прошлые ошибки, то чего так страстно сейчас желаешь? Прежних владений не жди! Те земли не вернутся под твою власть, их вполне достоин новый хозяин. Который, как ни прискорбно для тебя, никогда ещё меня не подводил.

Она приподняла было голову, чтобы что-то ответить в лицо Повелителю на безжалостные слова, но была остановлена не только прожигающим властным взглядом, но и взмахом руки:

— Что ж, Лаэрэт, попытайся…

Повелитель многозначительно замолчал, а его собеседница встрепенулась, пытаясь скрыть заметавшиеся мысли от его поблёскивающих из-под шлема всевидящих глаз.

— Я никогда не отступаюсь от своих слов, — продолжал Повелитель, и в голосе его отчётливо слышалась холодная насмешка: — Наши уговоры вступили в силу с того мгновения, как ты поклялась служить мне. Потому спрошу снова: чего ты желаешь сейчас?

— Того же, что и тогда, — едва различимо произнесла она.

А потом, словно зачарованная, приложила руку к груди и снова низко поклонилась, повторяя произнесённые когда-то давным-давно слова:

— Я клянусь, мой Повелитель, что под твоей властью окажутся все земли от Беллерианда до Восточных Пределов…

— И тогда я исполню то, чего просила ты, Лаэрэт! — перебил её Повелитель, в раздражении тяжело хлопнув ладонью по подлокотнику трона. Чёрный камень звякнул под чёрным железом, но выдержал удар. — Но так случится лишь только в том случае, если твои деяния принесут плоды, отличные от тех, что были полторы тысячи лет назад!

— Тысяча триста восемьдесят два… — прошелестела она, не надеясь быть услышанной.

Но Повелитель слышал всё.

Наклонившись вперёд, он свесился с трона над распластанной у подножия женщиной.

— Напомнить тебе давние обещания? — процедил он обманчиво-мягко и вкрадчиво.

— Нет, Повелитель… — сникла она.

— Нет, дорогая моя Лаэрэт, твоя настойчивость вынуждает меня повторить! — рыкнул он. И в наступившей вслед за тем тишине отчётливо произнёс — звучно и громко, заставляя собеседницу вздрагивать, закрывать лицо руками и согласно кивать: — Ты сотворишь для меня деяние, равного которому ещё не видели земли Эннорат! Деяние, которое приведёт под мою власть все земли от Восточных Пределов до Западного моря! И в этот раз твоё творение не будет подвластно исцелению травками, растущими в каждой ложбине или у каждого ручья!!!

— Да, Повелитель… Я знаю, как сотворить это здесь и сейчас… Я прошу только две…

— В прошлый раз была лишь одна просьба, Лаэрэт! — проревел Повелитель, заставляя смокнуть не только собеседницу, но и любые звуки на ведущих к Зале лестницах.

— Она и сейчас одна… — запинаясь, прошептала Лаэрэт, — та же, что и тогда.

— Тогда почему ты говоришь о двух? — внезапно успокаиваясь, спросил Повелитель.

— Вторая просьба: я прошу позволения вернуться в мою бывшую крепость, пусть и не как хозяйка. Всё нужное — там…

Некоторое время Повелитель молчал, разглядывая собеседницу, не смевшую поднять на него глаз.

— Хорошо, — обронил, наконец, он. — Возвращайся. Но не как хозяйка. И даже не надейся, что вместе с тобой туда вернутся старые порядки — всё же Назгул оказались куда более достойны награды, чем ты. И твои владения по-прежнему принадлежат ему!

— Благодарю, Повелитель…

Снова некоторое время он молча разглядывал неподвижную Лаэрэт, пока не обронил:

— Ты всё спросила?

— Да, Повелитель.

— Тогда почему всё ещё здесь?

Набравши в грудь воздуха, она шумно вздохнула:

— Прошу дозволения подтвердить слова давно прозвучавших клятв.

Повелитель застыл от её дерзости, но потом всё же выпрямился на троне и взмахом руки позволение дал:

— Говори!

— Я клянусь привести под власть моего возлюбленного Повелителя все земли от Восточных Пределов до Западного моря. И взамен прошу лишь одного, того что давно желаю и не могу получить сама, оставшись последней из своего народа…

— Довольно, Лаэрэт! — нетерпеливо оборвал Повелитель переливы её жалостливого голоса. — Когда свершится моя победа, ты получишь своё дитя, как я и обещал в давние дни. Но только одно!

— Благодарю, мой милостивый Господин…

— Одно дитя после моей победы — слово Повелителя! А сейчас убирайся, у меня и без тебя ещё есть дела!

Раздражённо взмахнув рукой, Повелитель дал знать собеседнице, что любые разговоры более не уместны. И та не стала настаивать — пятясь от трона, направилась к зияющему колдовской чернотой оконному проёму и, поравнявшись с ним, опрокинулась наружу из окна, с тихим шелестом развернув в полёте мощные кожистые крылья.

Но Повелителя не интересовали её передвижения — откинувшись на спинку чёрного трона, он погрузился в глубокие раздумья, мысленно следя за гораздо более ценными посланниками, чем подвластная его воле искажённая дева из морэдайн. К тому же, утратившая пол эпохи тому назад его доверие. Как ни крути, но всё же было огромной ошибкой полагаться на смертных — только вложенные в Назгул силы оправдывались сейчас сполна…

 

Чёрная тень растекалась от мрачной твердыни глухой пеленой, изменяя обыкновенную темноту южной ночи. По следам этой тени замолкали цикады и безвозвратно истаивали огоньки светлячков, кружащихся над высокими травами пустующего Итилиэна. Вздохи ветра стихали, никли головки душистых цветов, и даже выбравшиеся на охоту ночные хищники предпочитали потерять след добычи, исчезая с пути более страшной охоты, выступившей за границы Мордора.

Они двигались неуловимо и бесшумно.

А за ними шла Тьма…

---

1) 20 июня 3018 года т.э. — день, когда Саурон выпустил из Мордора Назгул на поиски Единого Кольца, тем самым по сути развязав войну

Вернуться к тексту

2) Амон Амарт — Гора Судьбы (синд.) amon — "холм" и amarth — "рок, судьба"

Вернуться к тексту

High towers that people built, and strong places

and havens of many ships; and the winged crown of the Kings of Men

was held in awe by folk of many tongues.

Their chief city was Osgiliath, Citadel of the Stars,

through the midst of which the River flowed.

Elrond about the people of Gondor

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

...Высокие башни возводили те люди и укреплённые поселения,

и гавани со множеством кораблей; и крылатая корона Короля Людей

внушала благоговение народам, говорящим на иных языках.

Их главным городом был Осгилиат, Цитадель Звёзд,

сквозь который струилась Река...

Эльронд о людях Гондора

Из-за зубчатых отрогов у восточных пределов выползала тьма. Раскидывая вдоль горизонта крылья, она обнимала небо, надвигаясь неумолимо и безотвратно на серебрящуюся в лунном свете ленту реки. Звёзды гасли при её приближении, не оставляя даже мерцающих отблесков среди клубов густой чёрной пелены. Фиолетовые молнии полосовали небо, непрерывно рокотал гром. И, вторя рёву ночной грозы, отчётливо стонала и дрожала земля, словно последняя преграда на пути неудержимого напора могучих сил.

На западе ещё брезжили отголоски заката — бирюзово-синее небо отделяла от земли золотисто-алая полоса. И с дыханием ветра оттуда доносился далёкий голос, чистый и звонкий, повторявший уже не раз слышанные слова…

 

— Фарамир! Фарамир! Проснись! — звал знакомый голос.

Он рванулся ему навстречу, вцепившись в стиснувшую плечо крепкую руку, словно утопающий в борт лодки. Подхватился на жёсткой походной постели и сел, несколько мгновений непонимающе глядя в родное лицо. Затем, тяжело дыша, выпустил руку брата и прикрыл ладонями глаза, пытаясь разогнать остатки сна. Но картины расколотого молниями неба и наступающей тьмы всё ещё жили в растревоженном сознании, и не так-то просто было избавиться от дрожи земной тверди, заставляющей трепетать и его сердце после не впервые увиденного сна.

— Снова тот сон? — брат догадался без пояснений и, сочувственно усмехнувшись, протянул кувшин разбавленного вина.

В летней духоте тепловатая жидкость не принесла облегчения, но хотя бы смочила пересохшее горло.

— Боромир, я говорил что-нибудь во сне? — выдавил он из себя.

— Нет, брат, не в этот раз. Что ты видел?

Дёрнув завязки туники у ворота и потирая шею, он сделал ещё один глоток и попытался отмахнуться от расспросов:

— То же, что и раньше: буря, молнии, зарево заката у западного края мира, далёкие голоса…

Боромир слушал внимательно, а смотрел насторожено, задумчиво и серьёзно. И на его лице не было ни тени недоверия или сомнений — всего того, чего Фарамир втайне всё же опасался с самой первой ночи, как подробно рассказал брату о повторяющихся снах. Эти сны, тревожащие и необъяснимо яркие, невозможно было утаить: военный лагерь — не личные покои под защитой многоярусных каменных стен Минас Тирита. А с самой весны они с Боромиром делили на двоих походный шатёр в западном гарнизоне полуразрушенного Осгилиата, где ещё оставалось немало укреплений, охранявших подступы к бродам через Андуин, но почти не было ни жилых помещений, ни, тем более, изысканных покоев или роскошных палат. Здесь не было места тайнам, да и особой нужды хранить секреты не было — с детских лет Фарамир мог довериться старшему брату. Доверял он ему и сейчас.

Поморщившись от прокатившейся по горлу кислоты, кашлянув и отставив подальше кувшин, Фарамир поднялся с походной кровати, мечтая по-настоящему освежиться и отирая испарину со лба. Запоздало заметил горящие у стола лампы и тёмный квадрат забраного тонкой тканью окна.

— Солнце село? Тебе следовало разбудить меня раньше, брат.

Боромир в свой черёд отмахнулся:

— В гарнизоне и на бродах всё тихо, а вот тебе уже давно требовался хороший отдых, Фарамир. Сонный командир не может думать за солдата, сонный капитан — слабость отряда и первый враг…

Фарамир чуть усмехнулся: слова брата были так ожидаемы… Он всегда слышал подобные наставления: сухие, скупые и сдержанные — от отца, назидательные — от капитанов его гвардии, снисходительные — от брата, с юных лет мечтавшего о воинской славе и к своим неполным сорока годам уже добившегося высочайших званий Генерал-капитана и Верховного Защитника Белой Башни. Фарамир всю жизнь старательно следовал военным наставлениям, пытаясь угодить отцу и не подводить всегда встававшего на защиту старшего брата. И сейчас если и уступал Боромиру, то явно не в доблести или военной выучке. Он умело управлялся с оружием и никогда не жаловался на тяготы походной жизни. Но военное дело само по себе не несло ему радости, а поединкам с соратниками он предпочитал книги — и тем по-прежнему немало разочаровывал отца.

— Прогуляюсь по бастионам до восточной стороны, — Фарамир с благодарностью хлопнул по плечу брата, обрывая его тираду, и, застёгивая оружейные ремни, направился к выходу из палатки. Отдёрнул полог, жадно вдыхая сладкий воздух Итилиэна и втайне надеясь, что это поможет окончательно разогнать морок неотступного сна. — Проверю посты. Оставайтесь на месте, — остановил он дежуривших снаружи стражей, — не нужно меня сопровождать.

Но как только под его осторожными шагами приглушённо вздохнули каменные плиты древней лестницы, ведущей к сторожевым башням у не так давно наведённого моста, полог палатки снова шевельнулся. Отпивая из высокого кубка разбавленного вина, Генерал-капитан Боромир подал дежурным стражам знак. И тотчас же по его повелению следом за исчезнувшим в темноте братом к мосту направился верный страж, оставляя командира молчаливо и хмуро наблюдать, как спускается ночь на руины города, слава которого гремела когда-то по землям не только людей, но и эльдар.

 

С высоты сторожевой башни хорошо просматривался мост, прокинутый меж берегов Андуина и соединяющий охраняемые гарнизоном древние укрепления Осгилиата. Некогда великий, город давно пустовал — но всё ещё оставался важным опорным пунктом людей Гондора. И последним оплотом жителей покинутого Итилиэна, десятилетиями хранящих надежду на возвращение к землям отцов из-под защиты Раммас Эхора — стены, возведённой вокруг Пеленнорских полей за стенами Минас Тирита.

Быстрое течение Андуина с плеском огибало замшелые камни мостовых опор, и в сравнении с их древностью и массивностью настил, спешно наведённый для снабжения припасами восточных бастионов, казался детской поделкой, призванной порадовать мастера-отца. Протекая сквозь город, Андуин серебрился переливами струй в лунном свете. А за городом, ниже в течении, чистота серебра резко меркла, смешиваясь с ядовито-зелёным свечением Моргулдуина, — воды мёртвой реки, отравленные колдовством и нечистотами, протекали через крепость Минас Моргул⁽¹⁾, в чьих стенах уже давно не играл лунный свет.

По мосту, освещённому цепочкой факелов, сновали солдаты — накануне вечером прибыл очередной обоз из Минас Тирита. Возничие толпились у западной оконечности моста, подгоняли по очереди тяжело гружёные поводы к настилу, на который так и не решались въезжать, перешучивались в предвкушении скорого отдыха и беззлобно переругивались с солдатами. Все торопились закончить роботу, благо с реки как раз начинала подниматься прохлада, неся долгожданное облегчение после жаркого дня.

Фарамир вскинул голову к небу, наслаждаясь дуновениями ночного ветра, и прикрыл глаза, пытаясь по крупицам восстановить в памяти услышанное во сне: «Ищи меч, что был сломан… Имладрис хранит… Там получишь советы… сильнее моргульских чар…»

При упоминании тёмных заклятий он вздрогнул — будто вовсе не лёгкий ветерок скользнул по его щеке, а отрезвляющая пощёчина. И открыл глаза, силясь разглядеть далеко в ночи мертвенное зеленоватое свечение, которое иногда появлялось над горами у перевала, хранимого бывшей Башней Луны — нынешней крепостью Минас Моргул — твердыней, отданной на откуп зла.

У перевала стояла тьма…

Чёрное беззвёздное небо слилось с земною мглой, зубцы гор исчезли, растворившись в темноте небес. И ни единый блик света не проявлялся на убегающей к востоку от королевского перекрёстка дороге, которую словно обрубила чёрная стена…

Не до конца понимая происходящего на восточной равнине, Фарамир некоторое время просто смотрел на надвигающуюся тьму, что ярд за ярдом поглощала дорогу. И лишь когда следовавшая перед стеной тьмы тень придвинулась на бросок копья к восточным укреплениям Осгилиата, затемняя звёздное небо над головой и серебро реки, он встрепенулся.

— Тревога! — выкрикнул он, внезапно понимая, что восточные бастионы по-прежнему немы. И… осознал, что не издал ни звука.

Будто в плену дурного сна, поднимая невероятно отяжелевшую руку и поднося к губам висящий у пояса рог, Фарамир ощутил за спиной незримое присутствие — следовавший по пятам от самой палатки страж всё же решил тоже подняться на смотровую площадку. Вот только обернуться в его сторону удалось лишь тогда, когда ночь огласили раскаты тревожного сигнала — оцепенение спало в тот же миг, как со стороны лагеря на поднятую тревогу отозвался рог Боромира.

— Тревога! — в этот раз голос послушался Фарамира.

Но стоящий за спиной страж так и не двинулся с места: вцепившись двумя руками в подпорную колонну у лестницы, он отчётливо подрагивал и покачивался, не в силах двинуться с места, а лицо его походило на гипсовую маску, снятую с мертвеца.

— Арантир, очнись! — Фарамир подлетел к стражнику, встряхнул за плечи.

Голова воина лишь безвольно качнулась из стороны в сторону, но искра понимания так и не осветила остекленевший взгляд.

— Арантир!..

Звуки пощёчин невозможно было расслышать сквозь поднявшуюся суматоху, но стражник дёрнулся и широко распахнул глаза:

— Да, Капитан…

— Убрать возниц с площадки и вывести отряды к восточным башням у моста, — отрывисто скомандовал Фарамир, вглядываясь в бледное лицо воина, на скулах которого только-только начала появляться краска.

Лишь под прожигающим взглядом командира воин сумел окончательно справиться с неведомой слабостью и пришёл в себя.

— Да, Капитан Фарамир, будет исполнено, — его ответ прозвучал с почти обыденной уверенностью.

И Фарамир отпустил стражника, обратив всё внимание на тень, подобравшуюся к самым границам сторожевых укреплений на восточной стороне моста.

— Проклятье!.. — выругался он сквозь зубы, виня себя за бездействие и беспечное созерцание ночных просторов Итилиэна. — Пятый отряд! Построиться! Третий — отвести повозки за лагеря!

Ревели сигналы рогов, заглушая выкрики командиров отрядов, скрипели брёвна мостового настила под ногами бегущих стражей. Торопливо спускаясь вниз по лестнице с башни через две ступени, Фарамир всё пытался разгадать причины бездействия командиров укреплений на восточной стороне моста — по-прежнему тихих и безжизненных под залпами летящих из темноты стрел…

* * *

— Отступать!!! — неслось над опорами моста древнего Осгилиата.

— Отступать! — подгоняли командиры замешкавшихся воинов, поглядывая на утопающий в темноте восточный берег Андуина.

Отступать… Это приходилось делать под напором наползающей с востока тьмы отрядам, подоспевшим с западного берега. И гарнизоны восточных укреплений не по своей воле молчали — они были мертвы…

Застывшие на своих постах, вглядываясь безжизненными взорами в равнину перед зубчатыми склонами гор, они верно сторожили рубежи владений Гондора, как и многие поколения стражей до них. Но не сберегли…

Воины Гондора отступали, прикрываясь залпами стрел. И хотя почти каждый выстрел находил свою цель в наседающих полчищах орков, восточные сторожевые башни моста были потеряны. А чтобы не утратить и западные бастионы, приходилось спешно отступать.

— Скорее! Не мешкать! — ревел Боромир, вместе с несколькими воителями прикрывая щитами от свистящих по воздуху стрел узкий проход в наспех выставленных защитных заграждениях на восточной оконечности моста, через который уходили к западному берегу войска.

Фарамир посылал стрелу за стрелой в темноту над головой брата, не пытаясь оглянуться — он и без того ощущал каждого солдата, успевшего спастись на противоположной стороне. Как и тех, кто падал рядом, отдавая товарищам свой шанс на спасение…

Стрела… Ещё стрела…

Тетива звенела, наседающие орки громоздились едва ли не выше баррикад, но их ряды не редели.

— Давай! Скорее! — Боромир охрип, но его голос по-прежнему отчётливо слышали отряды гондорской стражи на обоих берегах.

Топот множества ног по настилу моста отдалялся, а звуки ударов топоров становились всё настойчивее. Только бы удалось…

С треском рухнули доски, плеск и грохот обрушения на время заглушили даже звуки кипевшего на берегу сражения.

— Фарамир! Скорее! Арантир! Не отставать!..

Без лишних раздумий, не мешкая и повинуясь командам брата, Фарамир бросился в реку. К счастью, стремительное течение почти мгновенно унесло от моста обломки настила и можно было не опасаться хотя бы столкновения с пляшущими на волнах брёвнами. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, Фарамир огляделся: от пятого отряда, прикрывавшего отступление гарнизона Осгилиата, осталась едва ли четвёртая часть. Воины один за другим появлялись над поверхностью воды, пытались удержаться в волнах и течении, плыли меж опор разрушенного моста.

Но спасительный западный берег казался нескончаемо далеко, а оружие, доспехи, усталость и свистящие над головой стрелы ничуть не делали его ближе…

 

Они выбрались из воды вчетвером: Боромир, Фарамир, Арантир и Тэлианар, второй из стражей, дежуривших накануне днём у палатки командиров.

— Добрая встреча, друзья! — сквозь шум в голове расслышал Фарамир ободряющий голос брата.

Протягивая руку обессилевшим в борьбе с течением воинам, Боромир помог им выбраться на обрывистый берег. Фарамир выбрался сам. И только после того, как Тэлианар уронил голову в траву у кромки воды, оба брата, как по команде, тоже опустились на землю.

— Нужно проверить вниз по течению, — тяжело дыша, произнёс Боромир, — наверняка ещё кто-нибудь выбрался.

— Нет… Больше никто… — хрипло, незнакомым голосом обронил Арантир, заставив обоих братьев переглянуться. — Не спасся больше никто…

Воин снова был смертельно бледен. Его тело сотрясала сильная дрожь — что было не удивительно после приложенных для спасения усилий. Но неприкрытый страх в голосе и рассеянный взгляд многоопытного, закалённого в сражениях воина заставил и Боромира, и Фарамира насторожиться.

— Не выжил никто, — монотонно повторил он. — Никто… Никто… Никто…

— Тихо, Арантир! — прикрикнул Боромир, пытаясь приказным тоном воззвать к долгу верного воина. — Ты что-то видел?

— Видел… видел… видел… — эхом отозвался тот, обхватив себя за плечи и раскачиваясь взад-вперёд в такт словам.

— Арантир, — Фарамир осторожно придвинулся ближе, коснулся руки стража, вспоминая его странное поведение на башне перед атакой и собственные ощущения, нахлынувшие в миг, когда надвигалась тьма. — Что ты видел? Ты можешь сказать?

— Я видел смерть… — безжизненно прошелестел его голос, и воин рухнул на траву, пряча лицо. — И тьму. Бесконечная тьма… Я безумен? — внезапно встрепенулся он, пытаясь подняться. — Лорд Боромир! Простите…

— Тихо, Арантир, — повторил Боромир чуть мягче, вместе с братом удерживая его на месте. — Тихо. Тебе надо отдохнуть. — Он, как и Фарамир, перебрался ближе к стражнику, бросил быстрый взгляд на по-прежнему неподвижного Тэлианара. — Да и всем нам. Два часа — потом выступаем к отрядам. Всем отдыхать.

Арантир затих, сжавшись на земле. Фарамир бросил быстрый взгляд на хмурого Боромира. «Я тоже видел нечто странное, брат. Там, на мосту перед атакой», — хотел было он сказать. Но являть собственную неуверенность перед подчинёнными, равно как и говорить о подобных вещах в присутствии посторонних, не стоило.

Фарамир растянулся на траве и прикрыл глаза, пользуясь возможностью восстановить силы. Мирно плескалась река о каменистый берег, серебрилась стремнина, снёсшая их вниз по Андуину за мертвенное свечение ядовитых вод Моргулдуина. И на севере золотились вдоль берега лагерные костры выбравшегося из западни войска, до которых ещё предстояло добраться, — далеко-далеко, у самого горизонта, где-то на границе необъяснимой и неестественной тьмы.

Тьмы, переползшей на западный берег и удаляющейся вверх по течению.

* * *

— Фарамир! Фарамир... — звал знакомый голос.

Он распахнул глаза и резко сел.

Брат, взволнованный и встревоженный, убрал руку с его плеча.

Их окружала ночь — тёплая, ласковая, южная ночь, где, казалось, не было места морокам или страхам. Душистый, напоённый травами воздух гулял над берегами, и его целительные касания успели привести в сознание и Арантира, и Тэлианара, бродивших вдоль кромки воды в безуспешных попытках отыскать ещё кого-либо из тех воинов, что прикрывали отступление гарнизона Осгилиата.

— Фарамир, как называлась та земля, о которой тебе говорили во сне? — быстро прошептал Боромир, едва заметил, что брат выбрался из оцепенения сна.

— Им… Имладрис, — вспомнил и повторил Фарамир незнакомое слово. — Что случилось?

— Я тоже видел этот сон.

Окончательно проснувшись, Фарамир в изумлении вскочил.

— Но это значит…

— Значит, это не просто сон, и вовсе не случайность, брат, — кивнул Боромир. — Но ни ты, ни я не можем истолковать его. Надо поговорить с отцом. Подобные знамения не являются просто так.

— Ты веришь мне! — не сдержал восклицания Фарамир.

— Как и всегда! — при виде облегчения на лице брата, хмурые тени покинули и Боромира: — Разве ты когда-либо сомневался во мне?

— Никогда!

Братья крепко обнялись — совсем как в детские годы, когда на всём белом свете единственной поддержкой для младшего стал старший брат, — и слаженно повернулись к западу.

— Мы разгадаем эти сны, Фарамир, обещаю, — произнёс Боромир, вглядываясь в ночь.

— Но сначала…

— Да, сейчас надо добраться до войска и отстоять Осгилиат.

Фарамир согласно кивнул и посмотрел на Арантира — всё ещё бледный и осунувшийся, страж всё же больше не походил ни на безумца, ни на мертвеца. Собранный и спокойный, он стоял у реки и смотрел на далёкое зарево лагерных костров.

— Капитан, — окликнул он Фарамира, когда тот проходил мимо него. — И всё же я видел…

Фарамир обернулся:

— Я знаю, Арантир. И, кажется, понимаю, что тревожит тебя.

Не проронив больше ни слова, страж почтительно склонил голову и направился вдоль берега вверх по течению.

А Фарамир попытался отыскать отголоски неестественной тьмы — но не нашёл. Лишь шептался камыш, стрекотали цикады и дрожали отблески звёзд в быстром течении Великой Реки, берега которой делили во все времена…

---

1) Минас Анор и Минас Итиль — (синд.) Башня Солнца и Башня Луны. Построены по двум берегам Андуина в знак основания Гондора в 3320 году второй эпохи. Позднее, в середине 1 тысячелетия третьей эпохи, Минас Анор стали перестраивать и укреплять, а после Великой Чумы в 1640 году туда была перенесена из Осгилиата столица Гондора. Минас Итиль захватывали дважды — в 3329 году второй эпохи перед началом Войны Последнего Союза, и в 2002 г. третьей эпохи, когда люди Гондора ослабли. Тогде же Минас Итиль стал Минас Моргулом (Башней Чёрного Колдовста), а позднее, когда стала расти угроза Мордора, переименовали и Минас Анор в Минас Тирит — Башню Стражи (2043 г. т.э.)

Вернуться к тексту

The dark things that were driven out in the year of the Dragon's fall

have returned in greater numbers, and Mirkwood is again an evil place,

save where our realm is maintained.

Legolas about Mirkwood

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

...Порождения тьмы, изгнанные в год падения Дракона,

вернулись ещё бо́льшим числом, и Мирквуд снова полнится злом

за пределами охраняемых нами границ...

Леголас о Темнолесье

По ненавистному и непривычному сумрачному лесу они бежали впятером. Цепкие ветки колючих кустов и выпирающие из земли корни не способны были их задержать — вперёд гнала сила, с рождения внушавшая страх куда более весомый и куда более знакомый, чем присыпанные полусгнившей прошлогодней листвой ямы и шуршащие по зарослям существа. Они бежали, не разбирая дороги, лишь за спинами их свистел и пощёлкивал хлыст, направляя. И никто из пятерки вооружённых воинов не пытался ни обернуться, ни защититься от хлёстких ударов бича, время от времени жалящих плечи или ноги тех, кто не вовремя переводил дыхание или пытался оглядываться по сторонам.

— Стоять! — глухой рык заставил всех замереть. — А теперь всем сидеть тихо! И не раскрывать свои пасти без команды! Ясно?!

— Да, командир, — отозвался кто-то.

От него разом отшатнулись прочие четверо членов отряда, и тотчас же свистнул хлыст, опоясывая ноги заговорившего и опрокидывая его наземь.

— Разве команда была? — рык предводителя стал чуть громче, но не перешёл в лавину ругани и беспорядочных ударов.

Все пятеро благоразумно промолчали, и командир, не найдя повода выплеснуть сжигавшую его ярость, отвернулся.

Один из ближайших соседей лежащего на земле вояки ткнул его в бок носком сапога и в ответ на ощеренные в оскале зубы показал увесистый кулак, не роняя ни слова. И тоже отвернулся, оглядываясь по сторонам и выискивая исчезнувшего где-то среди зарослей разведчика, приведшего их на укромную поляну в сердце эльфийского леса.

Командир приказал ждать. И все, боясь ослушаться, ждали. Хотя на самом деле нестерпимо хотелось бежать без оглядки прочь — подальше от пропитавших землю, камни, деревья и воздух чар.

А ведь поначалу всё совсем не так начиналось…

 

…Поначалу для выступившего из Дол Гулдура отряда орков, больше привычных к горным склонам, чем к лесным сумрачным тропам, поход был не так уж и изнурителен. Поначалу шли по дороге, рассекающей древнюю чащу почти посередине, — ровной, древней гномьей дороге, давно покинутой хозяевами леса. Шли и днём, и ночью. Делали остановки для отдыха, дожидались донесений разведчиков, исправно предупреждавших об опасностях незнакомого леса. И благодаря этому успешно избегали столкновений c остроглазыми эльфами, сторожащими свои лесные владения с укрытых в кронах постов.

Всё шло спокойно — по ночам любое зверьё само убегало прочь и старалось держаться подальше от вооружённого отряда, а днём сияние ослепительного светила слабо проникало под раскидистые кроны, позволяя почти безостановочно двигаться к цели. Это было хорошо: получалось не слишком раздражать командира, чей крутой нрав и безудержные приступы ярости были известны всем в отряде не понаслышке и испробованы на собственной шкуре не раз. Поговаривали, что именно благодаря этому он в короткие два года поднялся от простого надзирателя темниц до командирских ярусов крепости, где мало кто из прочих орочьих вожаков решался заступать ему дорогу. Он давно был на хорошем счету у лейтенантов Дол Гулдура, а по окончании этого похода явно рассчитывал на немалую награду: не зря ещё у ворот крепости сулил своему отряду и щедрое пиршество по возвращении, и развлечения — даже несколько пленников, если будут захвачены, обещал отдать.

Всё шло гладко до утра, когда вожак в очередной раз выслушал разведчиков и, отведя их в сторонку от прочего отряда, что-то долго втолковывал и разъяснял. Когда разведчики исчезли в зарослях, с ними вместе пропал и покой остальных.

Вместо обычного дневного привала, командир принялся подгонять всех и заставлять двигаться дальше, раздражённо поглядывая на пробивающееся сквозь полог листвы солнце. Отряд продолжил поход и шёл через лес весь день, без тропы петляя меж деревьями и какими-то укромными полянами, и усталость от дневного светила, пусть и затенённого могучими кронами, всё вернее выявляла в отряде недовольство. Один из новичков попытался было ворчать, но прочие бывалые в походах вояки его не поддержали, а хлыст вожака быстро заткнул любые возмущения.

На отдых встали к вечеру у заваленных буреломом валунов и всю ночь до нового утра чего-то ждали. Командир запретил жечь костры, заставлял сидеть тихо, злился всё сильнее, и при виде его метущего землю хлыста не находилось желающих пускаться в разговоры даже шёпотом.

К утру явился один из соглядатаев, отправленных на восток сутки назад, — низкорослый, сутулый и щуплый орк, держащийся в отряде только благодаря своей незаметности, способностям тихо двигаться, прятаться и умению не попадать в свары соплеменников. Вожак сгрёб его в охапку, оттащил подальше от отряда и снова долго о чём-то расспрашивал, временами срываясь на тихий рык. Но в конце концов, по-видимому, остался доволен донесениями и даже одобрительно потрепал щуплого по затылку, хотя тот и сжимался от страха при каждом прикосновении.

Отряд с облегчением услышал команду «вперёд!» и бодро выдвинулся за командиром, не обращая особого внимания на поднимающееся над деревьями солнце — его приглушённое сияние едва ли могло сравниться с тем диким блеском, что последние часы ожидания явно проявлялся во взгляде вожака.

Тогда, после рассвета, в сердце эльфийского леса их было ещё семеро, не считая скрипящего зубами командира и перепуганного до полусмерти разведчика, указывающего отряду дорогу и исподтишка оглядывающегося по сторонам, — мелкий гадёныш явно искал не только безопасную тропу для вожака, но и запасные пути для собственного бегства.

Сейчас, когда время шло к закату, их осталось пятеро, потому что двое — слишком глупых и слишком молодых — слишком часто открывали рты, не понимая взглядов вожака и взмахов его хлыста, выказывая недовольство командам «стоять», «замолкнуть», «бежать». А вожак Горготар никогда не терпел ни малейшего прекословия никаким своим распоряжениям, и в подтверждение этого на вылазках за его отрядами частенько оставались наспех припрятанные бездыханные тела…

 

Ночь раскинула по лесу густые сизые тени, зашелестела листва под порывами ветра, скрывая шорохи и звуки. И превращая поляну, где укрылся орочий отряд, в ещё более надёжное убежище от всевидящих глаз хозяев леса.

Разведчик вернулся незаметно и бесшумно, ловко сползая по стволу раскидистого дерева к расположившемуся у корней вожаку Горготару.

— Всё готово, предводитель. Можно выступать…

Вожак в долю секунды взвился на ноги:

— Он на месте? Ты уверен?

— Да, на месте. И стражи меньше нас.

— Сколько?

Разведчик ненадолго задумался.

— Двое под деревом, трое у дальней границы поляны, — принялся перечислять он, загибая пальцы, — ещё двое или трое ушли к мосту…

— Идиот! — рыкнул Горготар, отвешивая разведчику затрещину. — Ушли? А те, что приходят на смену?

Ловко втянув голову в плечи, ускользнув от увесистой ладони вожака, лишь вскользь прокатившейся по макушке, разведчик захихикал:

— Те приходили и ушли, предводитель! И наши соглядатаи ведут каждого из них — только прикажи, и утыкаем стрелами.

Его слова заставили Горготара задуматься.

— Пока не надо, — поразмыслив, обронил он. — Не за ними мы шли.

Кто-то из отряда, во все уши прислушивающегося к разговору, раздражённо заворчал. Вожак стремительно обернулся на недовольство:

— Что-то хочешь сказать, Баргхаш?

— Только одно: ты обещал пленников, Горготар.

Вожак несколько мгновений сверлил осмелившегося заговорить орка настойчивым взглядом, а потом ощерился:

— Захватишь — будут твои, Баргхаш.

И, вопреки ожиданиям всего отряда, его хлыст на сей раз не взметнулся над примятой травой.

— Обещаешь, Горготар? — Баргхаш поднялся на ноги и выпрямился, ростом и осанкой мало уступая предводителю.

— Ты меня знаешь, Баргхаш, — процедил сквозь зубы вожак, — не первый раз ты в моём отряде.

— Знаю, потому и спрашиваю, — прошипел вояка, но больше спорить не стал.

Вожак повернулся к разведчику.

— Собери всех своих у поляны, и будьте готовы атаковать. Передай остальным вожакам: мы на месте, ударим через два часа, никого не ждём. А если захватим пленников, — он бросил быстрый взгляд на свой отряд насторожившихся орков, — то они наши!

Последнее слово он рыкнул, оставив попытки шептаться, и тем самым порушив царящую на поляне тишину.

— Вперёд! — взмах закованной в сталь ладони указал направление.

И десяток тяжёлых сапог в темноте затопали напролом через заросли, приминая подлесок, ломая сухие ветки и перетирая в кашу бледно-зелёные стебельки чахлых растений, с трудом пробивающихся в сумрачной чаще сквозь плотный опад хвои...

* * *

Серебристые россыпи звёзд украсили ночной небосвод росчерками созвездий, ярко сверкающих на безоблачно-чистом небе. Вдалеке шумела на перекатах быстрая вода, а по-летнему ласковый ветерок осторожно касался ветвей обступивших поляну деревьев, стряхивая росяные брызги в высокую траву.

Среди зарослей жимолости, окаймляющих ведущую к мосту тропу, переливчатыми трелями зазвенел соловей — значит, сменившиеся дозорные успели пересечь реку и, скорее всего, уже скрылись за зачарованными вратами подземной крепости. Им предстоял отдых, а сменщикам — коротать до рассвета ночь под раскидистым буком посреди поляны, где упрямый пленник владыки Трандуиля так и не пожелал по-хорошему спуститься к своим охранникам вниз по ветвям.

Он и сейчас сидел высоко над землёй, не двигаясь с места, держась двумя руками за ветку и вскинув голову к небесам — тёмный силуэт на фоне светло-серого ствола, одинокий и сгорбленный, испытавший на своём тщедушном тельце и пытки, и побои, и железную длань зла. Его жалели — страшно было видеть, с какой жадностью он набрасывался на пищу; и пытались обходиться помягче — пленник шарахался от любого резкого движения стражников, смеха или разговора на повышенных тонах: закрывал в испуге руками голову, падал лицом на землю, визгливо кричал и дрожал. Долгое пребывание в подземельях крепости Трандуиля плохо сказывалось на его состоянии и поведении — он становился агрессивным и капризным, бросался на решётки и стены, скалился, подобно дикому зверю, на охранников, а иногда сидел, забившись в угол и непрерывно плакал или стонал. От подобных приступов помогали прогулки — его выводили к лесным полянам и позволяли вольно бегать в охраняемом кольце леса. Пленник на время успокаивался, становился более покладистым и не донимал стражу по пустякам.

— Три месяца нет покоя нашему отряду, просто наказание какое-то. Словно мы провинились и заслуживаем порицания, которому не видно конца... — прозвучал у речного обрыва приглушённый голос.

И со стороны реки к поляне с раскидистым буком, где сидел пленник, вышли пятеро стражей: в боевых доспехах, с оружием и в длинных плащах с широкими капюшонами, прикрывающими не только голову, но и часть лица.

— Три месяца мы только и занимаемся тем, что ходим следом за этим несчастным, как за дитём неразумным, — в голосе говорившего явственно слышалось недовольство.

— Кормим, поим, сносим оскорбления и рыдания и выпускаем гулять, — поддержали его.

— И это вместо того, чтобы исполнять наш прямой долг, — подхватил ещё один страж.

— Перестань, Лантирион, — отозвался четвёртый воитель, широкими шагами взбираясь на невысокий пригорок и, придерживая у пояса клинок, оглядываясь по сторонам. — Наш прямой долг — и вашего отряда, и моего — исполнять приказы владыки Трандуиля. И не важно, где придётся нести стражу. Или тебе и твоему отряду был не ясен приказ?

— Ясен, Эленмар… — тяжело вздохнул страж, названный Лантирионом.

— Так исполняйте, для того и произносились слова клятв!

— Тебе легко рассуждать о приказах, Эленмар, когда твой отряд в боевом облачении все прошлые недели уходил к границам, а не на праздничную поляну стеречь тронутого искажением коротыша! — вспылил страж, первым высказавший недовольство.

Эленмар, опередивший на пару шагов недовольных воителей, резко остановился и обернулся. Но пятый страж, всё это время молчаливо идущий следом, упреждающе положил ему руку на плечо. И встал рядом, заступая спиной прочих троих.

— Не горячись… — вполголоса обронил он.

И в ответ на его цепкий взгляд, сверкнувший из-под насупленных бровей, Эленмар только согласно кивнул:

— Ты прав, Таэрдир, я вступил в препирательства совсем напрасно…

— Если кто здесь и пускается в рассуждения о приказах, то это ты, Арантон, — суровый, обвиняющий взгляд воителя, повернувшегося к троице возмущавшихся стражей, заставил всех замолчать. — Наведи уже порядок среди своих подчинённых, Лантирион, а не поощряй подобные разговоры. А то мне начинает казаться, что я совершенно напрасно настаивал перед эрнилем, Советом и владыкой доверить тебе отдельный отряд.

— Половина моего отряда с радостью поменялась бы с вами дозорами. Но не нам это решать, Арантон, — укоризненно произнёс Эленмар. — Исполняйте свой долг, если зовётесь стражей, и не важно, где придётся при этом стоять.

Он отвернулся и быстро сбежал с пригорка, направившись прямиком под раскидистый бук в центре поляны, где с интересом прислушивались к их перепалке ещё двое стражей, принявших пост не более часа назад.

— Сдайте пленника стражам Лантириона и следуйте за мной, — обронил Эленмар, едва поравнялся с деревом. Он бросил обеспокоенный взгляд на неподвижную скрюченную фигурку высоко в ветвях и оглянулся на приближающегося Лантириона. — Лучше бы вы всё-таки попытались уговорить его спуститься…

— Мы попытаемся, Эленмар, — согласно кивнул страж. И, чуть поколебавшись, примирительным тоном добавил: — Не сердись, мэллон, никто из нас не имеет намерений осуждать, спорить или ослушаться распоряжений владыки. Просто многим не сидится в безопасности крепости и не для того они шли в отряд…

— Нелегко командовать новичками, мой друг, я знаю, — негромко рассмеялся вдруг Эленмар. И хотя его губы скрывала маска капюшона, но улыбка отразилась в ярком сиянии глаз. Приблизившись к собеседнику, он наклонился к его уху: — Прости, что погорячился. Просто давно не сталкивался с упрямством и задором молодого бойца. Ради давних уз нашей дружбы… Побереги их и себя.

— Ты тоже… — отозвался Лантирион, отвечая на быстрое рукопожатие. — До встречи.

— Не прощаюсь и не загадываю грядущих встреч, плохая примета, — покачал головой Эленмар. И обернулся к поджидающим его воинам: — Выступаем по южной дороге, и как можно быстрее. Остальные наши стражи уже на перекрёстке, ждали только лишь вас.

Он стремительно развернулся и быстрым шагом направился через поляну на юг. Воины его отряда поспешили следом.

— Что-то случилось, командир? — поинтересовался кто-то из сменившихся раньше срока бойцов.

— Эрниль и браннон Сигильтаур увели в лес два отряда. Мы держим оборону на ближних рубежах. После заката по постам отряда Аглариона нанесён был удар.

— Кто?.. — вопрос долетел до Лантириона уже издалека, от края поляны.

— Орки, и весьма настырные и напористые на сей раз…

Эленмар с товарищами скрылись за раскидистыми кустами, и Лантирион обратил взгляд на шевельнувшуюся в ветвях фигуру пленника.

— Эй! — окликнул он пленника. — Эй, ты… — повторил, старательно подбирая немногие известные ему слова всеобщего языка, — есть будешь? Есть… ужин… еда…

Пленник шевельнулся и переместился на ветке чуть ниже, проявляя интерес к протянутой руке Лантириона.

— Его не смогли дозваться с полудня, — произнёс Арантон, приближаясь.

И тотчас же пленник зашипел, словно разъярённая дикая кошка, и полез по дереву выше вверх, сыпля грязными ругательствами.

— Да, Арантор, ему явно не пришлась по вкусу ваша прошлая с ним прогулка, — засмеялся, приближаясь, третий новичок-страж.

— Это когда ты снял его с ветки? — покосился на Арантона Лантирион.

— Да, командир, каюсь…

— Лезь ещё раз, — подзадоривал со смехом третий.

— Ты мне не командир, чтобы распоряжения отдавать! — хмуро отозвался Арантон, бросая быстрые неуверенные взгляды на Лантириона.

Но тот молчал.

А потом отошёл на несколько шагов от дерева и отвернулся, вглядываясь в темноту за поляной, куда не доставал ни серебристый свет звёзд, ни отблески мерцающего у тропы фонаря.

— Не нужно никуда лезть, Арантон, — устало обронил он, отстёгивая с лица маску и снимая с головы капюшон плаща. — Нам приказано стеречь на поляне, здесь и останемся…

Он вдохнул полной грудью сладкий душистый воздух и мечтательно протянул:

— Ночь-то какая…

— Я бы тоже не захотел спускаться назад в погреба, — с тихим смешком поддержал его Арантон, приближаясь и становясь рядом.

— Слышите? Там! — прошептал третий страж, присаживаясь в высокую траву у корней дерева.

— Тише! Не спугни! — таким же шёпотом откликнулся Арантон, вслушиваясь в трели соловья. — Недолго нам их слушать осталось…

— Да что ж за глупцов мне послали Валар! — воскликнул Лантирион.

Арантон, скидывая с головы капюшон, повернулся к командиру. Выражение его лица являло недоумение и изумление разом.

— Никогда так не говори, это плохая примета! — произнёс Лантирион.

И упал лицом вниз, с изумлением — не меньшим, чем только что наблюдал у Арантона, — понимая, что земля ушла из-под ног.

Краем глаза он уловил резкое движение где-то среди высокой травы, совсем рядом, услышал громкий вскрик Арантона, ощутил сокрушительный удар по затылку.

После чего навалилась тьма...

* * *

Восходящее солнце ослепительно сияло в росяных брызгах и стекало искристыми каплями по стволу и ветвям серебристого бука в сизо-зелёную высокую траву. Привалившись спиной к стволу и откинув к плечу русоволосую голову, у корней стоящего в центре поляны дерева сидел эллон в боевом облачении. Чуть поодаль, ближе к тропе, где трава была примята и не сверкала роса, лежал, раскинув руки и глядя в синее небо, второй воин-эллон.

— Сюда! Вот след! — донеслось из леса.

Заросли жимолости в юго-западной части поляны раздвинулись, и к раскидистому буку устремились бесшумные воины, укутанные в коричнево-зелёные плащи.

— О, Валар… — прошептал первым из них тот, что скорее прочих добрался до центра поляны.

— Здесь следы! — отозвались со стороны тропинки и другие голоса.

Воины выходили на поляну из леса и останавливались, сделав шаг или два.

— Они мертвы, браннон Сигильтаур, — к появившимся на поляне двум светловолосым лордам в украшенной узорами броне подбежал воин, одним из первых осмотревший поляну. — Эрниль нин, я…

Взмахом руки браннон Сигильтаур остановил объяснения. И повернулся ко второму светловолосому лорду:

— Леголас, я доложу королю о случившемся, а твои разведчики…

— Мои разведчики пойдут по следу под твоею рукою, браннон Сигильтаур. А с отцом я должен говорить сам. Выступайте сейчас же, не ждите. И не теряйте зря времени — после объяснения с отцом я сразу же нагоню вас.

— Хорошо, эрниль, как пожелаешь, — браннон согласно склонил голову и тотчас же направился к поджидавшим поодаль разведчикам. — Идёмте! — разнеслись по опушке поляны его команды. — Не теряем времени! Веди, Таэрдир!

— Браннон Сигильтаур, на поляне нет Лантириона…

— Тогда для нас ещё более важной становится погоня, мой друг. Вперёд! Всем рассыпаться и подавать сигнал!

* * *

Тьма мигнула осколком Итиль и тихонько рассеялась, отступила, оставляя размытому зрению мельтешащие перед лицом силуэты и тускло поблескивающую сталь.

— Смотри-ка, очнулся, — проскрежетал хриплый голос неподалёку.

— А ты говорил «бросить»… — захохотал второй.

— Вот тебе и обещанная награда… Подвернулась удача… Попался… — подхватили где-то и слева, и справа сразу на разные голоса.

— Тихо!!! — рявкнул командирским тоном ещё один голос, заставляя все прочие в одночасье замолчать. — Наша цель ускользнула, мы не выполнили задание. И не получили желаемого!

— Почему же «не получили»? Я получил как раз всё, ради чего шёл с тобой в этот раз.

— Я сказал «тихо», Баргхаш!

— Хватит затыкать мне рот, Горготар! — не хуже вожака рявкнул названный и вскочил на ноги.

— А то что, недоумок?

Свистнул хлыст, рассекая воздух, но за ним не последовало ни обычного вскрика, ни звука удара о тело. Горготар и Баргхаш стояли друг против друга, тяжело дыша, а все прочие потихоньку пытались отодвинуться от разъярённых соперников как можно дальше, не желая даже лёгкой тенью навлечь на себя ни один из пылающих яростью взглядов.

— Недоумок у нас появится после того, как вернёмся, — прошипел наконец-таки сквозь стиснутые зубы Баргхаш.

— Подбери свою падаль и выступаем, — выплюнул ему в лицо Горготар, рвано дыша. — А откроешь ещё раз свою пасть — не посмотрю на старые заслуги. Ещё одно слово — и хлыста получите оба. И обоих прикопаю под ближайшим кустом. Ты понял меня?

— Понял, — обронил Баргхаш, отступаясь.

И над лежащим на земле распростёртым пленником склонилась тёмная тень:

— Вставай, снага⁽¹⁾. И иди, достаточно уже я тебя таскал.

— Мог бы и бросить, — с трудом разлепляя спёкшиеся губы, пробормотал вполголоса пленник.

Но тень всё расслышала, и в обезображенное до неузнаваемости лицо пленника прилетел очередной удар, рассекая бровь и заливая кровью потемневший и заскорузлый капюшон плаща.

— Не дождёшься, снага. Но можешь мечтать, — громко загоготал он. — Вы, я слышал, большие мечтатели!

— Я тебя уничтожу…

Громкий смех повторился:

— Я уже наслаждаюсь каждой минутой своего похода! А что будет дома?! Твои сородичи из него не выходят! Твоя жизнь теперь принадлежит Баргхашу. Но ты мечтай. Мечтай...

---

1) снага — (орк.) раб

Вернуться к тексту

That the Nine had indeed arisen I felt assured,

apart from the words of Saruman which might be lies…

Gandalf at the Council of Elrond

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

В том, что Девять снова появились, я был уверен и без слов Сарумана,

которые могли оказаться ложью…

Гэндальф на Совете Эльронда

3018 г. т.э.

Уолд

17 день месяца Кэрвэт (Июль)

Над водами Великой Реки сгущался туман, поглощая отражение чисто-звёздного неба. На истаивающих в зыбком мареве берегах царила тишина — не шелестели даже камыши, всегда чутко откликающиеся на малейшее дуновение самого лёгкого ветра. Журчание быстрин Сарн Гебир доносилось с юга неразборчивым шепотком, а стрекотания цикад или сверчков нынешней ночью и вовсе никто не слышал. Не плескалась рыба на отмелях. Не шуршало в густой траве мелкое зверьё. И не охотились за ними ночные хищники.

По пути наступления туманной мглы едва уловимо шевелились травы — словно даже они пыталась убраться подальше от того, что надвигалось с юга, и чей путь предваряла стелющаяся над землёй, а не падающая с неба, ледяная роса. Травы восточного берега Великой Реки умирали сразу. Но на западном берегу Андуина творилось невиданное: впитавшие мощь воды и земли, налившиеся полной силой стебли внезапно клонились к земле, цеплялись друг за друга, тянулись подальше от подползающей со стороны реки дымки и подрагивали, метались по земле и сплетались, прежде чем окончательно замереть в признании невозможности убежать…

А туман толкал их то в одну сторону, то в другую, направляя, пока наконец-таки не накрыл непроглядной мглой со всех сторон, не сломил сопротивление жизни и не выложил кольцо переплетённых стеблей чуть поодаль от нагромождения прибрежных валунов. И отступил, открывая вытоптанную площадку среди бесконечности цветущей степи, — словно буря, выкосившая поляну в древних лесах.

Нехотя поднялся в поднебесье узкий серп луны, и серебристое сияние оросило круг полёгших трав. Но слабый отблеск благословенного света был бессилен развеять смертоносный туман — непроницаемое покрывало мглы надёжно скрывало то, что поднялось с юга по Великой Реке и зачем-то задержалось на побережье малолюдного Уолда.

Некоторое время — час или несколько мгновений, обычный наблюдатель или случайный путник не смог бы сосчитать, — ничто не нарушало безжизненной тишины, сковавшей берега Андуина. А затем вдруг по правому берегу прокатилось заливистое конское ржание, вслед за ним раздалась приглушённая ругань и множество ног тяжело затопало вниз по течению от мелководья до россыпи валунов.

Туманная мгла по размытой границе лунного света на вытоптанных травах беспокойно зашевелилась и вздыбилась клубами. Немного повисела неподвижно, будто раздумывая, и наконец-таки нехотя расступилась узким коридором от валунов до самой реки, пропуская на освещённое пространство высоких и могучих чёрных коней в сопровождении десятка вооружённых солдат. Стреноженные и опутанные верёвками скакуны не слишком охотно шли со своими провожатыми — всхрапывали, недовольно фыркали и трясли головам, безуспешно пытаясь избавиться от удерживающих их рук. Но ругающиеся сквозь зубы вояки, в большинстве своём обладатели невысокого роста и нескладных сутуловатых фигур, каждый раз надёжно перехватывали и цепко удерживали поводья и путы, не давая воли норовистым скакунам.

Добравшись до круга полегшей травы, кони встали, неожиданно притихнув и словно только сейчас заметив клубящийся неподалёку мрак. Оставив бесплодные попытки высвободиться и неуверенно перебирая спутанными ногами, они сгрудились в центре на рассеянном блеклом свету, явно стараясь держаться подальше от края. Их провожатые тоже затихли, оборвав нескончаемые злобные ругательства, и заозирались по сторонам.

Порыв холодного ветра пролетел над землёй, ещё сильнее забеспокоились кони. Задрожали клубы тумана, непрерывно меняясь в прозрачности и форме, и расступились, пропуская из темноты всадника на могучем скакуне и отряд пеших воинов в боевых доспехах. Ни единый блик света не отражался от чернёного металла брони, делая воинов неуловимыми во мраке, — лишь поблескивали в щелях закрытых шлемов настороженные внимательные глаза.

Всадник остановился, натянув поводья своего коня, и вскинул руку, подавая беззвучный сигнал. Повинуясь мановению его руки, отряд прошагал до сгрудившихся в центре поляны коней и выстроился полукругом позади их провожатых, перекрыв все пути отступления и загородив коридор, по которому кони пришли от реки.

По второму знаку Чёрного командира несколько послушных воинов выступили из общего строя, держа перед собой на вытянутых руках небольшие свёртки — то ли знамёна, то ли стопки дорожных вещей. По-прежнему молчаливо, они слаженно приблизились к краю клубящейся мглы, на ходу разворачивая свою ношу, и так же разом все замерли, почтительно склонив головы у границы света и тьмы. Очередной леденящий порыв ветра пролетел по поляне, взметнулись чёрные полотнища в руках молчаливых воинов. Пара неуловимых мгновений — и уплотнившиеся клубы мглы приняли форму семи человекоподобных фигур, облачившись в покровы чёрных одежд. Воины незаметно отступили, возвращаясь к общей шеренге у реки и не поднимая глаз на трепыхающиеся под ветром одежды, сделавшие зримыми порождения тьмы.

— Приветствую, мой господин, — глухо произнёс сквозь забрало Чёрный командир и спешился. Его конь тряхнул головой, делая неуверенный шаг навстречу новоявленной семёрке облачившихся в поднесённые одежды призракам, но был остановлен хозяином, тут же приложившим руку к груди и отвесившим низкий поклон. — Лорд-Наместник Кхамул, как и было условлено, отправил нас...

— Нет времени на разговоры, — раздражённо махнул рукой один из призраков, а из-под ткани, очертившей контур его руки, выплеснулась мгла. — Чем порадуете Повелителя? Пленник у вас?

— Ещё нет, — покачал головой Чёрный командир, — но наши отряды были высланы…

Договорить он не успел. Новый взмах руки — и новый поток мрака раскинулся по земле из-под рукава всё того же воплотившегося Призрака, явно привыкшего повелевать:

— Я сказал — времени нет! Повелитель не терпит промедлений, а мы и без того достаточно медлили, пробираясь тайком через земли Западного берега. Пора сбросить маски и явить силу!

— Но, мой господин, явно не здесь и не сейчас. Соглядатаи эльфов могут быть где угодно и…

Покрытая капюшоном до самых глаз голова Призрака медленно повернулась к Чёрному командиру, запнувшемуся на полуслове от этого движения.

— Ты готов доложить обстановку, снага? Здесь и сейчас!

— Ещё нет, повелитель… Наши отряды всё ещё осматривают речные равнины и не все возвратились с востока…

Невнятные оправдания явно не впечатляли воплотившегося Призрака, нетерпеливо притопнувшего ногой.

— Тогда я выслушаю доклад твоего господина, когда он будет готов. Скажем… пяти дней будет достаточно. И ваша беда, если к тому времени никто не сумеет ничего рассказать, — звук, раздавшийся из-под капюшона, напоминал одновременно свист и шипение. Призрак вскинул руку. — Коня! Надеюсь, навыки скакунов Мордора не умалились от рук орков-снаг.

Один из могучих чёрных скакунов, доставленных на поляну, выступил вперёд и покорно склонил голову.

— А вот и тот, кто готов!

Чёрные полотнища рукавов легли на шею коня, и в закреплённое на спине седло взвилась фигура Призрака:

— Вперёд, на север. Ищем Шир! — приглушённо скомандовал он. — А ты, — злым огнём полыхнули направленные на Чёрного командира глаза, — в точности передай мои слова Кхамулу. — Командир лишь коротко кивнул, не решаясь ничего произносить. — Встреча через пять ночей на полях у земель лесной ведьмы. Но если Шир будет найден раньше, то Повелитель быстро узнает имена тех, кто медлил впустую, исполняя его безотлагательный приказ. И тогда…

Призрак склонился в седле, всматриваясь в Чёрного командира.

— Как твоё имя?

— Урхерон, мой господин.

— Открой лицо!

Чёрный командир поднял забрало, стянул с головы шлем и вскинул голову, подставляя лунному свету лицо: высокие скулы, сжатые в тонкую линию губы, рассечённая давним шрамом щека, спадающие на лоб из-под подшлемника чёрные пряди волос и ярко-серые, горящие вызовом глаза.

— Рад служить Повелителю, мой господин, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Из-под капюшона Призрака донёсся короткий смешок:

— Узнаю сыновей ангмаррим⁽¹⁾.

— Мои предки сражались на полях Форноста во славу Ангмара и его короля!

— Славные были времена… — мечтательно прошептал Призрак. Он протянул руку, окутывая тенями обращённое к нему лицо человека, и одобрительно похлопал того по плечу: — Доблесть и преданность твоих предков не будет забыта, Урхерон. Мне до сей поры нужны подобные слуги.

— Клятвы верности нашего рода принесены Повелителю в незапамятные времена.

— Чем ты занимаешься у Кхамула, когда не разносишь недобрые вести, скрываясь от соглядатаев в пустынных землях?

— Лорд Кхамул поручает мне тренировки отрядов и сражения в Зале Мечей.

— Если тебе будут предложены другие Залы, готов ты покинуть Дол Гулдур?

— Надо мной воля Повелителя, — безлико отозвался Урхерон, глядя прямо перед собой, — и моего Короля.

Призрак глухо засмеялся, заставляя забеспокоиться мглу на границе поляны, отряды чёрных воителей и коней, всё ещё под присмотром дожидающихся своих всадников, но уже не делающих попыток высвободиться и бежать.

— Ответ, достойный истинного сына ангмаррим! А для них всегда найдутся занятия более важные, чем ве́сти передавать.

Призрак объехал кругом неподвижного Чёрного командира и в очередной раз махнул рукой, рассеивая новые клубы мглы по поляне, но Урхерон так и не шелохнулся под пристальным взглядом невидимых глаз.

Один за другим остальные шестеро призраков завладели предназначенными им скакунами.

— Через пять дней на полях Келебрант! — дёрнув поводья, Призрак выпрямился в седле, окинул Урхерона прощальным взглядом свысока: — Так и передай!

Чёрный командир почтительно поклонился.

А когда разогнул спину и отнял от груди руку, поляна почти опустела — лишь у реки ещё жались, испуганно перешептываясь, орки-провожатые и несокрушимой стеной возвышался за их спинами его отряд.

Урхерон глубоко вздохнул, с трудом переводя дыхание — нелегко выносить прикосновения Короля-Чародея, даже если твой род служил его власти и могуществу многие века, — и опустил на голову шлем.

— Пропустите их, — хрипло скомандовал он своему отряду.

Воины расступились, позволяя оркам-провожатым исчезнуть в ночи.

Урхерон подозвал одного из подчинённых:

— Возьми моего коня и поспеши в крепость. Сообщи лорду Кхамулу о встрече в полях Келебрант через пять дней.

— А вы… — опрометчивые слова, вырвавшиеся у воина, замерли на его губах под ледяным взглядом командира: — Простите, мой господин.

Но, вопреки обычаю, командир ответил:

— Мы осмотрим ещё одно место в болотах Ирисной Низины. А коней для отряда… я найду, где взять.

* * *

Псы выли с самого заката.

Верные сторожа, никогда не страшившиеся никаких хищников и не отступавшие даже перед набегами орков, с наступлением вечера исчезли в малодоступных закутках фермы и даже кормёжка не выманила их к центру двора. На зов Уидфары вышла лишь Тира, недавно ощенившаяся любимая гончая и преданная подруга, с которой они гоняли по раздольям Уолда зайцев и лис. При своём появлении Тира, вопреки обычному, не кинулась скакать вокруг хозяина, выпрашивая ласки и угощения, а сразу направилась к миске. С жадностью проглотила пищу и рванула назад к логову, где ждали щенки, — которых сегодня никто из обитателей фермы тоже во дворе почему-то не видал. И только отойдя на несколько шагов от недоумевающего Уидфары, Тира словно опомнилась — остановилась, обернулась, тихо заскулила и попятилась, вертя по сторонам лопоухой головой. Потом припала на передние лапы, жалобно взвизгнула и убежала, не оглядываясь на хозяина и более не отзываясь ни на его оклики, ни на ласковые слова.

Оставшийся в одиночестве посреди двора Уидфара нахмурился и всмотрелся в сгущающийся за оградой сумрак. А потом развернулся к своему дому, взбежал на крыльцо и решительно толкнул дверь.

— Собирайтесь! И поскорее!

Испуганно вздрогнув от звука хлопнувшей двери, на Уидфару оглянулась стоявшая у очага жена:

— Что стряслось? Орки? — она повесила на стену половник, который уронила при внезапном появлении мужа, и снова сунулась к очагу: — Ужин готов, а вот лепёшкам ещё немного бы постоять…

— Нет времени, Уинтрис, — остановил её супруг. — Собирай, что готово, и уводите детей к погребам.

Не задавая лишних вопросов, жена кивнула и засуетилась у стола:

— Хильда и Хута уснули давно, а вот Барнота только-только Балдег домой забрал. Мальчик всё ждал, когда отец вернётся.

Уидфара вздохнул, приближаясь к жене и принимая из её рук чашу с похлёбкой:

— Да, нам пришлось задержаться. Доехали почти до Лангхольда. Всё никак не могли их овец отыскать.

— Нашли? — поинтересовалась жена, привычно быстро собирая в узелок еду и краем глаза наблюдая за тем, как муж стоя ужинает, поспешно черпая ложкой из чаши и дуя на горячий суп. На вопрос он так и не ответил — а значит, всё закончилось удачно и печальных вестей сосед Балдег своей супруге Сванвиг не принёс. — Ты бы хоть присел, Уидфара, — усмехнулась она и ласково чмокнула его в щеку, направляясь к комнате, где спали их дети, шестилетняя дочка Хильда и долгожданный сын Хута, встретивший в нынешнем году свою третью весну.

— Некогда, милая, нам тоже пора, — пробормотал хозяин, быстро отвечая на поцелуй. — Собаки так и не вышли, даже Тира сразу же удрала.

Жена вскинула на него озабоченный взгляд:

— Они выли весь день — только кто-то из них замолкал, другой подхватывал. Не к добру это, матушка моя всегда так говорила… Мне тоже тревожно, Уидфара. Что-то слышно в окрестностях?

— На минувшей неделе был набег на Ульфа и Утреда.

Уинтрис охнула и всплеснула руками:

— Отбились?

— Да́ла сказал, что все живы, отбились. — При виде облегчения на лице жены Уидфара продолжал: — А ещё раньше у Турхарда пожгли поля.

— И как они?

— Ушли в Лангхольд. А ещё у Сеоки коней свели — в одну ночь всех вороных лишился. Теперь день и ночь стерегут табуны с охранниками, и Турхард тоже к ним подался, чтобы семью кормить.

Закончив рассказывать новости о соседних фермах, Уидфара отставил на стол пустую чашу и прислушался — псы по-прежнему скулили и жалобно подвывали в сгущающейся за окнами тьме. Уинтрис вышла из спальни, ведя за руки едва-едва проснувшихся детей — оба тёрли кулачками заспанные лица и непонимающе оглядывались по сторонам.

— Папа! Папа вернулся! — первой проснулась Хильда, вырываясь от матери и подбегая к отцу.

Уидфара подхватил дочку на руки, обнял, взъерошив мягкие пряди белокурых волос, быстро расцеловал в обе щеки и поставил на пол, опустившись на колени на уровень её лица.

— Хильда, деточка, я тоже соскучился. Но сейчас нет времени — вам с мамой надо прятаться.

— Снова в погреб? — недовольно скривилась девочка. — Но там темно и страшно…

— Там безопасно, и ты это знаешь, Хильда, — остановила её Уинтрис, забирая собранные припасы. — Не капризничай, дорогая, ты же не Хута. Возьми это, — вложила она в руки девочки узелок с едой и, забрасывая на плечо одеяла, оглянулась на мужа: — Мы готовы.

— Скорее, поторопитесь, — ответил он, быстро вставая во весь рост. Распахнул двери, придержал створку и выставил на крыльцо горящий фонарь. — Сванвиг уже на месте, — известил он жену, замешкавшуюся у порога.

— Там лепёшки на углях… — с отчаянием пробормотала она.

— Я уберу, поспеши.

— Берегите себя, Уидфара. — Уинтрис обернулась к мужу, а он быстро наклонился, коснувшись губами её лба:

— Мы всегда осторожны, родная, ты же знаешь. Берегите и вы себя.

Уинтрис вложила в ладошку расстроенной Хильды полу своей юбки, подхватила фонарь с крыльца и, крепко сжимая руку так до конца и не проснувшегося Хуты, почти бегом побежала по дорожке к погребам, таща детей за собой. Там уже суетились прочие женщины с фермы и хныкали дети, недовольные пробуждением и предстоящей ночёвкой не в собственных кроватях, а на общей лежанке у земляной стены. Там скрипели ступени лестницы и петли массивных дверей, скрежетали проверяемые засовы и мельтешили фонари.

Мужчины спешили к воротам, переговариваясь с часовыми, взобравшимися на наблюдательные посты и тщетно пытающимися рассмотреть что-либо в расплескавшейся по просторам Уолда кромешной тьме.

И выли псы…

 

…До рассвета оставалось не более часа.

Уставшие мужчины едва удерживались от зевоты, вглядываясь в беспросветную мглу за ограждающим ферму частоколом, которую ничуть не рассеивали ни горящие факелы, ни поддерживаемые всю ночь костры.

— Балдег! — выкрикнул Уидфара, делая очередной круг вдоль внутренней стороны частокола мимо конюшен.

— Ничего! — вяло отозвался с вышки над его головой сосед.

— У нас тоже чисто! — включился в перекличку глава дозорных, обходящих поля снаружи частокола.

— И у меня ничего! — ещё один отзыв с мельницы.

Четвёртый дозорный, чей пост располагался на вышке у ворот, промолчал.

Уидфара немного подождал, прежде чем громко окликнуть:

— Херебрит! Ты меня слышишь?!

Тишина.

— Херебрит! — выкрикнул мгновенно проснувшийся Балдег, но и ему ответом была тишина.

Заскрипели под весом Балдега доски рассыхающегося старого настила, до ремонта которого всё не доходил черёд, и тотчас же дробной россыпью загрохотали быстрые шаги по лестницам прочих вышек и мельницы. Дозорные, не сговариваясь, спешили к воротам, а их факелы — слабо различимые светлячки — едва пробивались сквозь мглу и туман непроглядной, не по-летнему холодной ночи.

Уидфара крепче перехватил рукоять меча — хоть и старого, но добротного, скованного ещё во времена молодости деда и с той поры верой и правдой служившего надёжной защитой роду, Рохану и королю, — и тоже побежал к воротам. Но едва завернул за угол конюшни, как остановился будто вкопанный, лицом к лицу столкнувшись с чужаком в тёмных одеждах, делающих его невидимкой в ночи: длинный дорожный плащ с капюшоном, чернёная броня. И холодные серо-стальные глаза, поблескивающие в прорезь маски, прикрывающей верхнюю часть лица.

Уидфара вскинул клинок, успевая отразить удар незнакомца, и с отчаянием понял, что время на разглядывание потрачено было очень зря.

Чужак был быстр. Молниеносно быстр, ловок и опасен. И опытен в ближнем бою. Уидфара не успел ни крикнуть, ни развернуть свой замах — сильный удар утяжелённых металлом наручей в голову застил глаза алой пеленой и заставил беззвучно осесть на землю.

Исчезли встревоженные голоса перекликающихся соседей, добравшихся до ворот, огоньки факелов и холодные серые глаза чужака. Он не видел, как незнакомец развернулся к частоколу, перекидывая через него верёвку, как такие же незаметные в ночи силуэты бесшумно проникли в конюшни, как забеспокоились кони и зашлась громким лаем Тира, защищая прячущихся щенят. В кромешной темноте, так не похожей на летнюю звёздную ночь, не было ни звуков, ни света. Лишь на губах ощущался солёный привкус крови, стекающей из рассечённого виска…

 

Он очнулся от криков и запаха гари. Лязг металла доносился от ворот, а лицо обжигало горячее дыхание.

— Тира, уймись, — пробормотал он, отпихивая гончую, старательно лизавшую его щеку.

Та заскулила и ткнулась носом в ухо, подталкивая и побуждая, словно щенка, шевельнуться и повернуть раскалывающуюся от боли голову. Он с трудом перевернулся на бок и попытался привстать.

В глубине конюшни разгорался огонь. Горели загородки, поилки и стойла в центральной части, видимые из распахнутых дверей. Огонь метался по полу, вылизывая остатки соломы, шипел от пролившейся из поильных вёдер воды и грозил вот-вот перекинуться на подпорные столбы — затем на стропила, кровлю, а там уже могли запылать и мельница, и соседствующий с ними амбар…

Уидфара привстал на колени, затем поднялся на ноги, с трудом сохраняя равновесие, и огляделся по сторонам. Конюшня была пуста, лошади исчезли. Он ухватился за створку двери и попытался сунуться внутрь. Но внезапно ощутил у своей шеи холодную сталь.

— Ну до чего же упорный и живучий, — злобно прошипел чей-то голос, и навстречу ему из-за двери вышел всё тот же чужак с ледяными глазами.

Под его напором Уидфара отступал шаг за шагом, едва избегая падения, пока не осознал, что оказался прижатым спиной к частоколу. Бессильно сжимая кулаки, он жаждал ощутить в ладони рукоять клинка — но оружие, выроненное во время удара, осталось где-то в темноте на земле, между мельницей и конюшней.

— Что ж тебе не лежалось-то спокойно на родной земле, а? — глумливо выдохнул незнакомец прямо в лицо Уидфаре, оскалившись в ухмылке. — Глядишь, и жив был бы… Ыыы…— только и издал он, внезапно оседая на только что помянутую землю.

Уидфара удивлённо взглянул на бьющегося в конвульсиях чужака у своих ног и с трудом сквозь замутнённое сознание понял, что в спину незнакомца воткнуты вилы, на которые все весом опирается его собственная жена.

— Уинтрис… — только ахнул он.

— Скорее, Уидфара, — запричитала она, выпуская из рук вилы и подхватывая за талию едва держащегося на ногах мужа, — коней увели за ворота, там ждали ещё чёрные чужаки. И Балдег убил одного на воротах…

— Как ты здесь оказалась? — прикрыв лицо рукою, Уидфара пытался подавить тошноту и головокружение и окончательно прийти в себя. — А дети?

— Дети в погребе. Но неужели же ты думал, что я тебя одного без надзора оставлю?

В голосе супруги нельзя было не разобрать насмешки, и Уидфара в ответ лишь помотал головой, пытаясь проглотить ком в горле:

— Наши живы?

— Все были живы, пока я бежала сюда. Поспеши, Уидфара, — жена вложила ему в ладонь рукоять такого желанного и недавно утраченного меча, и быстро обняла: — Скорее к воротам, может ещё удастся отбить…

Они потеряли четырёх ездовых коней, остальных удалось вернуть к рассвету. Посевы и пастбища не пострадали, а огонь в подожжённой конюшне удалось потушить до того, как он поднялся до кровли — серьёзно обгорели и требовали срочного ремонта лишь два центральных подпорных столба. Все обитатели фермы были живы — в отличие от двух мёртвых чужаков, которых подобрали у ворот и около конюшни, снесли к амбару и решали, что делать дальше. Больше всех пострадал Уидфара — удар в голову чудом не оказался роковым для хозяина, но осознание этого не делало его жизнь легче: голова кружилась, тело сковывала боль, сознание расплывалось, стремясь слиться с подступающим со всех сторон вязким туманом, и временами исчезало ощущение реальности. Но в такие моменты рядом неизбежно оказывалась жена, которая подносила к губам целебное питьё, удерживала на постели и не позволяла встать, чтобы самому принять участие в наведении порядка в пострадавшем от набега хозяйстве.

Уидфара был благодарен жене за заботу, но в то же самое время, наблюдая, как она носится по дому, гремит посудой у очага и раздаёт толковые распоряжения жёнами соседей, старательно и осторожно подбирал про себя слова для высказывания недовольства за своеволие и очередное вмешательство в совсем не женские дела.

Случись что с Уинтрис, и Уидфара не представлял, как сумел бы жить дальше…

* * *

Приминая высокие травы, четвёрка коней неслась по ночной степи. Они летели на север, по правому берегу Андуина, опережая расползающуюся по Уолду непроглядную тьму.

Южные отмели остались позади в ту же ночь, но сразу за ними на восточном берегу кони, удачно сведённые с подвернувшейся по случаю фермы, пали. Дальше путь лежал на север по левому берегу, но здесь уже легко было отыскать лагеря и стоянки, где можно было свободно распоряжаться и воинами, и лошадьми. Особенно с теми приказами, что нёс командир, безжалостно подгоняющий уцелевших воинов своего отряда…

* * *

Низина Нинглорион (Ирисной Реки)

19 день месяца Кэрвэт (Июль)

Мелисса проснулась внезапно, от стука — раздражающего и резкого. Ворвавшегося в сладкие сны: где цвели сады, высаженные на месте расколотой яблони, и муж вытаскивал полные сети рыбы, стоя на мостках у расчищенного пруда. Где над водою цвели ирисы — не только жёлтые, но всех цветов и оттенков. Где зеленели ровные ряды грядок, жужжали пчёлы над ульями. И где виделась отремонтированной и расширенной старая нора, ставшая им приютом несколько месяцев назад, когда позади остались скитания по просторам Дунланда и Эрегиона, головокружительные хребты Мглистых гор и бесконечность равнин Андуина. Больше года бродили они по чужим землям в поисках вот этой, покинутой, опустевшей, но когда-то родной долины. Родной не им, поженившимся накануне скитаний, а прабабке мужа, завещавшей правнукам отыскать когда-то покинутый дом.

— Мелисса… Мелисса, вставайте! — донеслось из-да двери.

И новый град ударов обрушился на запертую дверь, окончательно развеивая сны-мечтания о доме, садах, огородах и тихой беспечной жизни.

По правде говоря, беспечная жизнь закончилась для Мелиссы ещё до свадьбы. В тот злосчастный — или счастливый? — год она потеряла не только привычное спокойствие, но и всю родню: отец с двумя братьями погибли от рук гоблинов, когда забрели слишком далеко от сокрытого среди холмов Энедвайта посёлка в поисках потерявшегося скота; а мать, всегда слабая здоровьем, слегла вскоре после этого, не вынеся одиночества и тягот, свалившихся враз. Злые языки поговаривали, что после смерти мужа она частенько наведывалась в таверну за крепкими настойками. Но Мелисса знала, что мать использовала их для растираний, в тщетной надежде по совету знахарки ослабить боли в суставах и вернуть подвижность пальцам, которые в последние годы не могли нормально удерживать ни иглу с рукоделием, ни веретено, ни черенок лопаты, ни черпак… до самой смерти.

После Мелисса осталась совершенно одна в обветшалой норе, и единственной радостью в жизни стал для неё жених Гетберт, свадьба с которым после смерти матери откладывалась на неопределённое время не первый уже раз.

Иногда Мелиссе казалось, что светлые дни никогда не наступят. Но владыки судеб всё же подарили милость осиротевшей девушке, и в итоге обернули пережитые горести радостью — их с Гетбертом свадьба была скорой и незаметной, но от того не менее счастливой. А свидетелем всех событий в жизни молодожёнов — и счастливых надежд, и страхов, и сладких мечтаний, и приключений, пережитых за последний год, — невольно стал кузен мужа, Гигберт: пьяница, задира, болтун, выскочка, бездельник, бродяга — как только не называли его соседи и в лицо, и за глаза. Но Гетберт с детства был близким и верным другом Гигберта, и годы ничего не изменили в отношениях кузенов. В детстве они делили шалости и игры, с возрастом стали делить беды и проблемы. И хоть Гигберт попадал в них с завидным постоянством, но Гетберт всегда готов был предоставить родичу и помощь, и слово, и крепкий кулак…

— Мелисса! Мелисса, хватит спать! — звал из-за двери голос кузена Гигберта. — Мелисса, беда!

Склонившись над спящим мужем, Мелисса потрясла его плечо:

— Гетберт, проснись, — но муж в ответ только заворчал недовольно и попытался перевернуться на другой бок.

Мелисса прислушалась, ощущая страх и тревогу. И принюхалась — из приоткрытого окна отчётливо тянуло дымом, словно от степного пала, видеть который ей довелось лишь один-единственный раз в детстве, но память о котором не меркла от времени.

— Гетберт! Мелисса! Вставайте! — не утихал на пороге кузен, и его крики потихоньку достигали цели.

Мелисса села в постели, широко распахнула глаза, вглядываясь в темноту за окном и спросонья понимая, что кузена ни она, ни муж не видели с позавчерашнего дня, когда он отправился за травами.

— Проснитесь же, сони! Беда!

Гетберт заворочался в постели, несколько раз попытался отмахнуться от настойчивых стуков и от Мелиссы, трясшей его плечо, и, наконец-таки, открыл сонные глаза.

— Там кузен, — прошептала ему Мелисса, — говорит, что беда. И горит что-то…

Супруг вскочил с кровати и в несколько шагов оказался у двери. Лязгнул запор, скрипнули петли, и с порога ввалился запыхавшийся, взволнованный кузен.

— Вставайте, вставайте скорее! Надо бежать!

Мелисса испуганно ойкнула — такие появления кузена никогда не предвещали ничего хорошего. Почти так же было и накануне их ухода из родного посёлка — тогда муж, вопреки её уговорам, всё-таки отправился заступаться за кузена, повздорившего с братом соседки. Ссора превратилась в скандал, потом разгорелась ругань и драка. А в результате им пришлось уходить куда глаза глядят — разъярённые родичи пострадавшего соседа требовали наказания и поднадоевшему всем задире-Гигберту, и вмешавшемуся в свару Гетберту. Да и Мелиссе припомнили несколько проступков, про которые ей с юности не особо хотелось вспоминать.

Натянув простыню до шеи, Мелисса выбралась из кровати и направилась к входной двери, пытаясь разобрать разговор мужа с кузеном. «Огонь, пожар, скорее, уходим…» — доносились до неё разрозненные слова.

Пожары и огонь пугали её с детства. Добравшись до взволнованных мужчин, она остановилась, лихорадочно размышляя: остаться — и с лёгкостью можно погибнуть, как подруга детства Лисия, навеки оставшаяся в охваченных пожаром полях; бежать — и снова бесприютно скитаться, потеряв и едва обретённую крышу над головой, и зреющий за палисадом урожай.

— Чего ты стоишь, Мелисса! — вернул её к действительности окрик кузена. — Собирайся, если жизнь дорога!

Мелисса всхлипнула, но тут же ощутила на плече ободряющее рукопожатие мужа.

— Скорее, дорогая, нам лучше убираться от огня подальше. Здесь хоть и болот много, и вода рядом, но Гигберт говорит, что видел на юге не только пожар.

— А что ещё? — испуганно пискнула Мелисса, утирая непрошеные слёзы, готовые вот-вот закапать из глаз.

— Огонь сам не загорается, глупая, — заворчал раздражённо Гигберт, — тем более без грозы. Долго ты будешь столбом стоять?!

Решив до поры не обращать внимания на грубость и оставив препирательства на будущее, Мелисса метнулась в спальню. Быстро переоделась и сложила стопкой одеяла, хоть и ветхие, но уже отслужившие верой и правдой целый год скитаний по диким местам. Отыскала дорожные мешки, спрятанные в дальней кладовой с надеждой больше никогда их не видеть, и, чуть поразмыслив, увязала в большой рулон шерстяные плащи и несколько отрезов ткани, которые успела соткать весной — мало ли как повернётся судьба… Муж с кузеном тем временем вовсю хозяйничали на кухне. Когда Мелисса притащила собранные вещи к входной двери, мужчины появились в коридоре, увешанные припасами: сковородка, кастрюля, забитые снедью мешки. У Гетберта через плечо была перекинута связка вяленой рыбы, Гигберт на ходу пытался затолкать в сумку утку, пойманную и общипанную только вчера…

— Скорее, скорее же… — безостановочно торопил всех Гигберт. Выбегая на крыльцо, он чуть замешкался, захватив по дороге и один из мешков Мелиссы. — Стой, Гетберт, — остановил он кузена, рванувшего со ступенек сразу к заводи. — Не туда! Только не к речке. За мной, скорее, нам сюда…

Потянув за собой растерянную Мелиссу, явно не верящую происходящему, Гигберт припустил по дорожке на север вверх по склону холма: мимо палисадника, через огород, прямиком к густым и колючим зарослям вдоль осыпающихся каменных оград заброшенных делянок.

С трудом взобравшись на вершину холма и оглянувшись на пыхтящего за спиной мужа, Мелисса ужаснулась: с юга от реки над землёй ширилось алое зарево. Горели высокие травы, одичалые сады и давно пустующие дома старого поселения, где уже несколько поколений хоббитов не ступала ничья нога. Горели ветхие постройки и недавно наведённые мостки над заводью. С треском падали рядами старые деревья и проваливались кровли бесхозных нор, выплёвывая целые снопы искр, тут же раздуваемых в новый пожар. Ветер вздымал к небесам клубы едкого дыма, застилающего звёзды, по долине, как из раскалённой печи, расползался нестерпимый жар.

— За холм спустимся через кусты, чтобы нас не заметили, — задыхаясь, выкрикнул Гигберт.

Мелисса с Гетбертом только закивали, безропотно ныряя под колючие ветки.

Упав на землю с тяжёлым мешком за спиной, Мелисса ползла и ползла за кузеном мужа, не чувствуя ни царапин, ни боли, ни усталости. Всё застил неодолимый ужас. И единая мысль билась в её голове: бежать, бежать, бежать…

Как можно скорее, как можно дальше. От пугающего с детства пожара и безумного, дикого огня, который уж никак не мог в мгновение ока разгореться сам по себе на пустынных покинутых землях вблизи болот и реки, заливающей все окрестные луга. Разве способен огонь так неумолимо пожирать дома и деревья?

Если он, конечно, не является порождением чёрного колдовства…

* * *

Поле Келебрант

22 день месяца Кэрвэт (Июль)

Чёрные кони сливались с ночной темнотой, выдавая себя лишь позвякиванием сбруи и тяжёлым топотом мощных копыт, гулко ударяющих в иссушенную зноем землю. Призраки, невидимые в ночи, несущие на себе ещё более страшную угрозу всему сущему и сеющие непроглядный, леденящий сердца мрак.

Семеро коней летели с севера на юг по безлюдным полям Келебрант, рассыпавшись цепью и выдерживая между собой расстояние по растекающимся кругам тьмы. Волна мрака неслась с севера на юг — так же, как пять дней назад она прокатилась в противоположном направлении.

Их уже ждали в обусловленном месте встречи — несколько неярких огней, окруживших ещё одно пятно тьмы посреди безграничной степи. И когда Предводитель Призраков приблизился к свету, одним мановением руки гася едва брезжившие факелы, ему навстречу выступил один из ожидавших — такой же призрак на чёрном коне и в чёрных одеждах, укутанный в холодный туман. Протяжный душераздирающий вопль огласил ночную равнину, и в ответ ему раздался безжизненный равнодушный голос:

— Говори на Всеобщем, Кхамул, с тобой пришли люди.

— Приветствую, повелитель. Мы явились по твоему зову, как ты и пожелал, — глухо произнёс дожидавшийся призрак, склоняя голову перед прибывшим Предводителем.

— Что готов доложить? — обрывая приветствия, поинтересовался тот.

— Пленник бежал из леса, мои отряды действовали скрытно и быстро во владениях эльфов.

— Я допрошу его сам, — кивнул предводитель.

— Это невозможно сейчас, мой господин, он бежал и от нас.

Предводитель стиснул руку в кулак и с силой ударил по луке седла. Конь тряхнул головой, звякнув удилами, но не шелохнулся и не тронулся с места, безропотно вынося ярость всадника.

— Почему я слышу это только сейчас?!

— Мы следовали по пятам и пытались перехватить его за лесом. За ним шли эльфы, мы потеряли несколько групп разведчиков и соглядатаев, преследуя беглеца. Но он всё же ускользнул и укрылся под горами в гномьих туннелях, а там свои правила, как должно быть известно предводителю, — призрак опять наклонил голову, но под его капюшоном невозможно было распознать никаких эмоций, — и туда не каждый из моих разведчиков решается проникать. У меня же не было времени искать его лично.

— Чем же ты так был занят, Кхамул, что решился оставить без внимания прямой приказ Повелителя? — насмешливо переспросил предводитель.

— Кроме избавления от эльфийского преследования, мой господин? — в голосе Кхамула звучали отнюдь не оправдания. — Мы пытались исполнить ещё один прямой приказ Повелителя.

— И что же ты готов доложить, позволь поинтересоваться во второй раз?

— Мы не нашли Шир, хотя осмотрели все пустоши здешнего берега от Уолда до Сир Нинглор. В землях отсюда и до границ Ирисных Низин нет поселений низкоросликов. Лишь за болотами Нинглорон мы обнаружили давным-давно покинутые норы.

— Обнаружили? — от удивления и предвкушения Предводитель подался к собеседнику и даже чуть привстал в стременах.

— Да, Предводитель. Но они пусты и давно позаброшены. Там не первый век никто не живёт и там не ступала ничья нога.

— Это точно?

— Абсолютно точно. Мои люди сожгли все руины. Их обнаружил Урхерон, один из моих доверенных командиров, он же проверил все болота. И его воля заставила болота пылать.

— Урхерон? Тот ангмаррим, что встретил нас в Уолде?

— Всё верно, господин. Он передал в Дол Гулдур твой приказ о месте встрече и сам направился проверить остававшиеся под подозрением места.

Предводитель сипло рассмеялся:

— Исполнительный и понимающий. Он, должно быть, на особом счету в крепости.

— Да, повелитель, это так.

— Тогда, быть может, тебе стоило бы отправить его на другое задание, Кхамул? Более важное? Такое, как погоня за ценным пленником, а?

— Для меня все распоряжения нашего Господина неоспоримы и важны, — процедил сквозь зубы Кхамул. — И все мои командиры исполняют полученные приказания от начала и до конца.

— Только сейчас ты не исполнил ни одного, Кхамул! — рыкнул предводитель, заставляя чуть отступить немногих людей-воинов, застывших поодаль немыми статуями и с трудом удерживающих погасшие факелы в подрагивающих от напряжения руках.

— Мы уничтожили эльфов-стражей и помогли бежать пленнику — и не наша вина, что он оказался хитрее. Мы последуем за ним в гномьи туннели и я лично, если потребуется, поведу отряд в Морийские копи. Что же до земель полуросликов… У нас есть несколько пленников, захваченных в эльфийских лесах по обе стороны реки. И мы допросим их. И узнаем всё, что они знали или слышали когда-либо не только о полуросликах, но и обо всех поселениях, лагерях или путниках на обоих берегах Великой реки.

— Хорошая мысль, Кхамул! — неожиданно развеселился предводитель. Он подъехал ближе и поманил собеседника пальцем, заставляя склониться в седле: — Займись пока этими пленниками и добудь из них всё, что только могло предстать перед их глазами за все прожитые сотни лет.

— Да, повелитель, — покорно поклонился Кхамул. И тотчас же с удивлением обнаружил, что прочие шестеро Призраков заворачивают коней по знаку Предводителя, готовясь уезжать. — Но, господин, разве ты не желаешь присутствовать на допросах? Крепость готова предоставить укрытие всем…

— Не сейчас, Кхамул, у нас ещё есть дела, — отмахнулся предводитель. Едва удостоив взглядом девятого всадника, державшегося всё время позади Кхамула и не проронившего за время беседы ни единого слова, он тоже развернул коня к северу. — Я хочу сам проверить долины за землями Белой Ведьмы. И к нашему возвращению, надеюсь, тебе будет что мне рассказать. Более полезное и интересное, чем сейчас, — донеслось до Кхамула уже издалека.

Топот коней затихал вдалеке. Люди-воины из отряда сопровождения, словно очнувшись от тяжкого сна, неуверенно озирались по сторонам и пытались зажечь погасшие факелы. К Кхамулу подъехал девятый всадник-призрак на чёрном коне:

— Повелитель не доверяет нам?

— Он никому не доверяет, пора бы это запомнить, — Кхамул поднял голову, так и не показывая спрятанного под капюшоном лица. — Возвращаемся в крепость, нам многое надо сделать за предоставленный волею Повелителя шанс. И приведите ко мне Урхерона сразу же по возвращении, — добавил он.

Воины отряда сопровождения потянулись друг за другом до отмели Андуина, едва разбирая дорогу под блеклым светом задыхающегося в непроглядном мраке огня. Даже им, не понаслышке знакомым с древними заклятьями, родившимся во мгле под властью чёрного колдовства, положившим жизни на службу призрачным силам, иногда всё же требовался свет. Но не их хозяевам.

Двое чёрных всадников проследовали до брода, настороженно оглядываясь по сторонам — близость Золотого леса и зоркой стражи эльфийских границ, очевидно, всё же лишала их обычной уверенности, — и направили коней в воду. Конь Кхамула ступил в бурлящий поток без возражений, получив от хозяина одобрительный хлопок по холке, а второй призрак чуть замешкался, направляя заартачившегося коня. Но спустя несколько мгновений и второй конь неохотно вошёл в быструю реку, и отражение серебристого звёздно-лунного света померкло в ряби, играющей на воде.

Два пятна непроглядной мглы пересекли Андуин и вскоре слились с тенями мрачного умирающего леса, раскинувшегося на восточном берегу.

* * *

Из-за стягивающихся на небе туч бесшумно вынырнула огромная птица и, раскинув гигантские крылья, заскользила вдоль речного потока на недосягаемой ни для стрел, ни для обычного взора высоте.

В несколько мощных взмахов она преодолела преграду реки, за которой только-только скрылись чёрные всадники, и закружилась над лесной опушкой восточного берега, огласив окрестности пронзительным криком.

С севера донёсся ответный крик — протяжный и громкий. Гигантская птица развернулась на голос собрата, спустилась пониже, завернула ещё один круг над рекой, вздымая брызги и волны на отмели, и взмыла в поднебесье, растворяясь в тенях и облаках.

Её путь, как и прочих крылатых стражей, лежал к Повелителю Гвайхиру, собиравшему вести обо всех тёмных силах, внезапно зашевелившихся по берегам Великой Реки...

---

1) Ангмаррим — (синд.) народ Ангмара

Вернуться к тексту

“Despair, or folly?' said Gandalf. `It is not despair,

for despair is only for those who see the end

beyond all doubt. We do not…”

Gandalf at the Council of Elrond

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

«Отчаяние, или глупость? — сказал Гэндальф. — Это — не отчаяние.

Ведь отчаяние только для тех,

кто безо всяких сомнений видит конец. Мы — нет…»

Гэндальф на Совете Эльронда

Старый Брод

23 день месяца Кэрвэт (Июль)

Над лесами Рованиона — от Андуина до Кэльдуина и от истоков Лесной до Росгобэля⁽¹⁾ — носились тяжёлые сизые тучи, изливаясь шумными летними грозами в кроны вековечных деревьев. Прозрачные капли влаги скатывались по листьям, омывали морщинистые стволы, стекались к корням деревьев и проникали глубоко в почву. Чтобы потом сбежать неизведанными подземными дорогами к костям земли или выбраться к поверхности, разлиться говорливыми потоками на пути к стоячим водам и испариться в небеса к сбившимся в тучи собратьям. У каждой капли свой путь.

У всего живого свой путь…

«Свой… путь…» — непрерывно шептали пересохшие губы, ловя стекающие по замшелому камню капли холодной воды…

 

Темноволосая эллет резко подхватилась на постели и села.

Тяжело дыша, задыхаясь от впечатлений и картин Незримого, куда увели её тропы сновидений, она закрыла ладонями лицо. И лишь некоторое время спустя сумела поднять голову, ответив на неотрывный пристальный взгляд — с соседней кровати за ней внимательно наблюдала сестра.

— Не беспокойся, Мэллерин, всё в порядке, — с трудом проговорила эллет и попыталась улыбнуться встревоженной сестре.

Но улыбка, по-видимому, вышла не слишком убедительной, поскольку взгляд сестры не потерял проницательности.

Вздохнув, эллет потёрла виски, собираясь с мыслями, и ощутила влагу кончиками пальцев — совсем как та, что стекала по листьям и ветвям древних деревьев в её снах-видениях.

— Я всего лишь видела дождь, — пробормотала она, пытаясь придать голосу уверенности.

— И я видела, Мирэ, — неожиданно ответила сестра и тоже закрыла руками лицо.

Такой её жест был настолько необычен, что эллет тотчас же вскочила со своей кровати и в пару шагов преодолела расстояние до кровати сестры. Присела рядом с ней, осторожно коснулась плеча:

— Мэль… Мэллерин… Что… что видела ты? — едва слышно, запинаясь, прошептала она. И замерла, боясь услышать ответ сестры, чей дар предвидения был много сильнее её собственного.

Мэллерин несколько раз прерывисто вздохнула, выравнивая дыхание, прежде чем едва слышно произнести:

— Смерть и страх, Мирэ. Темницу, неволю, подземелье. И боль…

После чего отняла от лица руки и договорила:

— Мирэ, я… Я никогда не встречала в Незримом ничего подобного. И особенно с такой ясностью…

Рывком она поднялась с постели, сбрасывая объятия сестры, и устремилась к выходу из комнаты как была — утопая в водопаде спутанных прядей золотистых волос и подобрав рукой подол ночной сорочки, не озаботившись даже светильником, чтобы осветить проём перекосившейся двери комнаты и высокий порог.

— Это неспроста, Мирэ! Эти видения надо проверить!

— Мэль, постой! Мэллерин! — воскликнула сестра ей вослед, поспешно одеваясь и пытаясь отыскать впотьмах на столе огниво и фонарь.

Но Мэллерин уже было не остановить.

Под уверенным толчком её ладони распахнулась наружная дверь хлипкой хижины, приткнувшейся у косогора над обрывом реки. Эллет выбежала в ночь, а следом за ней тенью метнулась сестра.

И обе в ужасе застыли на пороге, разглядывая в поднебесье далёкие алые отсветы и сполохи — но совсем не над вершинами вековечных деревьев противоположного берега реки, откуда ежедневно проливалось зарево рассвета и где последние недели часто бесновались грозы. Тревожащее зарево рдело далеко-далеко на юге — там, куда утекали воды Андуина и где небо смыкалось с бесконечной безлюдной степью, раскинувшейся вокруг их хижины.

 

Неприметная хижина, выросшая на косогоре у западного берега Великой Реки неподалёку от Старого брода чуть более трёх десятилетий тому назад, вот уже восемь лет служила летним домиком, где коротали ночи сёстры-эльфийки, часто скитающиеся по малолюдным землям к востоку от Мглистого Хребта. Их жизнь была проста — сбор трав, охота, рыбная ловля... Они не обрабатывали землю и не выращивали скот, но не знали ни в чём недостатка — они в совершенстве умели иное: исцелять тяжёлые недуги и изготавливать амулеты, несущие радость и свет любой погрязшей во тьме и боли душе. И эти навыки быстро снискали им уважение, благодарность и поддержку среди народа Лесных людей, чьи крошечные поселения были разбросаны по опушкам Мирквуда вдоль всего восточного берега Андуина от истоков Лесной до позаброшенного Гномьего тракта. На взгляд лесовиков, сёстры-эльфийки жили такой же простой жизнью, как и они сами: питались дарами природы и людей, помогали нуждающимся и больным. Но при том все знали: горе было бы тому, кто дерзнул бы явиться непрошеным к их хижине с дурными намерениями или же задеть словом, жестом или взглядом дев во время их визитов к людям. Сёстры-элллет всегда были под защитой, за ними присматривали сотни невидимых глаз. И далеко не все из них были людскими…

Так случалось последние восемь лет — восемь лет кряду вместе с первым весенним теплом на берегах Андуина объявлялись близ Старого брода две девы из народа эльдар и жили простой жизнью так же, как и лесные эдайн по другую сторону Великой Реки. Просто жили в старой хижине неподалёку брода: лечили, учили, ходили в гости к друзьям, которыми успели обзавестись среди людей…

Но основной целью непрекращающихся скитаний двух эллет по долинам Андуина было иное, и про то знали немногие, — ве́сти и слухи. Слухи, намёки, беседы, сплетни, которыми полнились тракты и которые не слишком сложно было узнать от путников, разносящих их по обоим берегам Андуина через Старый брод в обмен на ужин, ночлег, совет, балладу или приятную беседу у горящего огня.

Для таких путников огонь всегда приветственно горел в очаге и мерцал в окнах старой хижины около брода, но сейчас…

…Сейчас лишь лунные блики играли на встревоженных лицах сестёр, вглядывающихся в алое зарево, которое не в силах был бы заметить людской глаз.

 

— Мэллерин, что это? И что ты видела, поясни же?! Что происходит?..

— Мирэ… Эльмирет, — чуть запнувшись и зовя сестру полным именем, что случалось лишь перед посторонними или в ситуациях, не располагающих к использованию ласковых семейных прозвищ, Мэллерин обернулась с порога хижины, поспешно сплетая за спиной золотистые волосы в косы, — ты же видишь, что Незримое растревожено! Что-то происходит в южных землях, какое-то чёрное колдовство. Нужно исполнить наш долг, нужно оповестить всех. Нам следует поспешить!

— Да-да, в этом ты права, — тотчас же согласно кивнула взволнованная Эльмирет, отводя взгляд от горизонта.

После чего хлопнула дверью дома, подхватила висящий на стене плащ, оружие и один из расставленных у входа светильников, и снова явилась на порог:

— Я оповещу ближайшие деревни на том берегу и прогуляюсь по побережью к югу. Не волнуйся, недалеко, — сразу упредила она ожидаемые возражения сестры, — к тому же, ты знаешь, я буду не одна. — Она успокаивающе улыбнулась и присела, разжигая свой фонарь. А едва огонёк затеплился, сбежала с крыльца: — Передай известия, как было оговорено, и встретимся здесь же, у брода.

— Нет, Мирэ, не здесь! Становится слишком опасно. Не задерживайся в этих степях, встретимся в лагере на дороге к перевалу. Я буду там тебя ждать! — крикнула ей вслед Мэллерин, наблюдая, как светлячок фонаря сестры быстро движется вдоль берега реки по направлению к Старому броду. — Северные деревни я оповещу!

Она взглянула на юг и прерывисто вздохнула, волевым усилием сдерживая рвущиеся с языка вслед исчезнувшей в ночи сестре ненужные напутствия, и снова закрыла лицо руками, словно пытаясь укрыться от далёких алых сполохов:

— Да хранят нас Валлар, — прошептала она в ладони и тотчас же вскинула голову, взывая к полыхающему небу: — Пресветлая Варда, — её громкое восклицание огласило притихшую степь, — услышь мою мольбу! Донеси это известие твоему супругу, если не удастся передать иной знак! Время пришло! Помогите! Помогите же нам… — уже тише произнесла Мэллерин и закрыла глаза, обращая лицо к далёким звёздам и беззвучно шевеля губами.

С её протянутых вперёд ладоней слетел крошечный блик света и медленно вознёсся вверх, истаивая подобно облачку дыхания в морозный день.

Дева открыла глаза, тяжело дыша, и уронила руки, подрагивающими пальцами комкая складки юбки.

— Поторопись, Мирэ, родная, поторопись, — прошептала она в ночь, переводя дыхание, — и побереги себя….

Затем эллет метнулась в дом, зажигая фонари и быстро собирая припасы в дорогу: старый плащ, изящный короткий меч с россыпью сапфиров по гарде, сумку с припасами, запасной нож и огниво…

Её ждал путь на север — так было оговорено минувшей зимой в Каминном Зале Имладриса, когда до эльфийской обители стали долетать тревожные вести от разведчиков из южных земель…

 

Двадцать пять миль на север до Каррока, цели своего путешествия, Мэллерин преодолела ещё до полудня наступившего дня. Она торопилась, но двигалась размеренно, сберегая силы и стараясь не задерживаться в пути — лишь дважды напилась из прихваченной из дому фляги и восполнила запас воды, заодно предупредив о пугающих знамениях жителей крошечного посёлка в пять домов, укрывшихся за частоколом на границе леса восточного берега. Ей, как и сестре, всегда было сложнее путешествовать по восточным берегам Великой Реки, где даже на большом отдалении от Дол Гулдура явственно ощущалось дыхание тьмы, но сейчас выбирать не приходилось — единственный брод, по которому можно было попасть на Каррок, вёл к острову только с восточного берега. И это был самый верный способ быстро отправить известия на другую сторону Мглистого Хребта…

Мэллерин ступила на скользкие камни брода и преодолела половину расстояния до Каррока. И лишь оказавшись вблизи скалы, высящейся посреди разбивающего быстрину каменистого острова, позволила себе перевести дыхание после долгой дороги, которую проделала почти бегом.

Эллет присела на корточки, тронув ладонью журчащие под ногами струи быстрого течения:

— Pid nen lasto estad nin ar togo siniath an mellonen⁽²⁾, — прошептала она, умывая лицо. — Кто меня слышит — придите, явитесь! Помогите мне, помогите нам…

Чуть поиграв с потоком, она выпрямилась и вскинула голову вверх — растрёпанных волос давно не сдерживал капюшон плаща, да и сам плащ уже был скинут за ненадобностью под летним зноем. Мэллерин отерла лицо и вгляделась в вершину скалы, залитую полуденным солнцем. Не разглядев того, что искала, она разочарованно вздохнула, отерла лицо и со всех ног побежала к чернеющему зеву пещеры у подножия скалы, крепко сжимая в ладони огниво и фонарь…

* * *

Чадящий факел, забытый на стене кем-то из караульных, с шипением погас, плюнув напоследок облачком едкого дыма.

Лишь только исчезли даже самые крошечные искры света, в подземелье воцарилась полная тьма в довершение властвовавшей последние часы тишине. В камерах справа и слева уже несколько дней никто не отзывался. Обитатель камеры напротив, которого накануне увели караульные, так и не вернулся — а значит, его место вскоре займёт кто-нибудь другой. Какой-нибудь бедолага-путник, которому случилось оказаться на пути отряда лазутчиков, расползающихся от крепости на все стороны света, или житель посёлка с опушки Мирквуда, выбравшийся не ко времени за крепкий частокол. Или же ротозей-патрульный, не сумевший исполнить свой долг и защитить себя и своих подчинённых…

При этой мысли пленник не сдержал стона и шевельнулся, поднимая голову с холодного камня стены, к которой прижимался то щекой, то виском в тщетной попытке остудить мечущиеся мысли.

Звякнули цепи, которыми он был прикован к кольцам в стене и полу. Единственная ошибка — и цепи. Единственная ошибка за сотни лет! И расплата не заставила себя ждать… Это лежало на сердце холодным камнем — совсем как те, которые окружали его со всех сторон, но не способны были охладить гнетущие мысли. И подобно волне накатывало отчаяние: одна ошибка — и неподвижные тела на омытой росой поляне. Тела тех, кто доверился, за кого отвечал…

Он снова попытался пошевелиться, почти не ощущая онемевших от железа скованных рук и избитого тела. Боль уже стала привычной, от неё было легко отрешиться. Но вот мысли…

Пленник тряхнул головой, пробормотав нечто невразумительное сквозь стиснутые зубы. Потом зажмурился — словно пытаясь найти в темноте за сомкнутыми веками что-то иное, а не глухую тьму подземелья, — и потянулся губами к замшелой дорожке на камне. Но дождей, по-видимому, не было на поверхности уже несколько дней, и спасительный ручеёк влаги безнадёжно иссяк.

Он прижался щекой к мягкому мху и замер. И даже грудь его так редко вздымалась от неглубокого дыхания, что шастающие по подземелью крысы сочли его мёртвым. Выбравшись из многочисленных нор когда погас факел, они свободно хозяйничали в подземелье, проверяя притихшие камеры. Подобравшись к пленнику, они обнюхали его ноги, но не решились атаковать — миска с засохшим варевом на полу показалась им более привлекательной, чем прикованный к стене пленник, который странно и необычно для человека пах…

* * *

Ещё до рассвета добралась Эльмирет до последнего к югу от Брода относительно крупного людского поселения Мирквуда. Передав старейшине новости и предостережения, которые разведчики понесут дальше вглубь леса, она решительно остановила заботливые хлопоты хозяйки главного дома и засобиралась дальше, отказавшись от еды и ночлега. Единственное, что она приняла — помощь двух охотников, одолживших ей лёгкий челнок и помогших донести его до реки.

С первыми лучами солнца эллет вернулась на западный берег, непривычно притихший и замерший — будто в предчувствии надвигающейся грозы. И странной была эта тишина при ясном небе и в сиянии восходящего солнца, изгоняющего тени мрачного леса с поверхности ослепительно сверкающей воды.

Эллет вытянула на берег лодку и надёжно укрыла её от случайных взглядов среди камышей и выброшенных водою коряг. Затем вернулась к воде и присела на корточки у кромки берега, отмывая руки. Едва уловимый шорох камышей при полном безветрии притихшего побережья заставил её насторожиться. Но уже спустя пару мгновений эллет расслабилась и снова принялась плескаться в воде. Отмыв испачканный грязью и тиной рукав дорожной куртки, она выпрямилась во весь рост и с удовольствием потянулась, щурясь на восходящее солнце. Затем покосилась на чуть покачнувшиеся камыши по левую руку от себя и едва слышно произнесла:

— Ну не сердись, малыш, всё же в порядке. Я благополучно вернулась с берега, который ты так не любишь.

Немного помолчала, искоса поглядывая на речные заросли, явно дожидаясь отклика, и снова позвала:

— Ну же, малыш, не сердись. Теперь мы одни, выходи.

На её уговоры камыши снова зашелестели, и в просвет неподалёку высунулась лохматая рыжая голова с ушами-кисточками. Пятнистая расцветка делала её обладателя невидимкой, но Эльмирет не нуждалась в зримом подтверждении присутствия своего давнего стража — ведь того крошечного рысёнка, который после гибели матери вырос на её руках, эллет неизменно чувствовала, даже в его взрослой жизни и если их разделяли многие мили, и всегда могла позвать. Потому и не боялась многого из того, что обычно пугало путников среди безлюдных степей. Последние восемь лет она всегда была — и успела с этим смириться — под неуловимой защитой верного зверя, куда бы ни заводила её судьба.

Пятнистая голова с кисточками на ушах ткнулась в протянутую ладонь эллет, и Эльмирет усмехнулась, зарываясь пальцами в мягкий мех рыси:

— Пойдём, малыш, проверим степь дальше. Да, я знаю, знаю, что тебе это не нравится. Я тоже не в восторге от того, что может происходить в необозримой дали. Но иногда приходится поступать по долгу, а не по желанию. И моя дорога сейчас лежит именно туда, а свою — выбирал ты сам…

* * *

Гулкие отзвуки тяжёлых шагов в каменном коридоре подземелья вывели пленника из зыбкого забытья.

Он поднял голову, оторвавшись щекой от мягкого мшистого налёта каменной стены, и прислушался.

Крысы разбежались, в соседних камерах по-прежнему царила тишина.

И он понял — вместе с отзвуками шагов пришёл и его час.

Не насмешки, не издёвки, не удары или тычки, не игры, которыми развлекался Баргхаш с приятелями на стоянках отряда лазутчиков, швыряя клинки в мишень над его головой… Ничего этого теперь не будет — будет лишь то, после чего не остаётся пленников в подземельях Дол Гулдура.

Допрос — дознание. Пытки — смерть…

Из рассказов бывалых воинов он знал, что многие из его народа способны противиться воздействию тьмы. И по мере собственных умений и сил тоже делал всё возможное с того момента, как очнулся пленником Баргхаша посреди захваченного тьмой леса, — уходил в аванир, закрывая и замутняя сознание, и давно уже не отвечал на поддёвки орков-стражников и Баргхаша, навещавшего подземелье с рвением истосковавшегося по домашнему очагу сына. Но по мере того, как пустели соседние камеры, всё отчётливее приходило понимание — с верхних этажей крепости пленники не возвращаются.

А сейчас пришёл и его час…

Он с трудом подобрался и сел ровно, осторожно проверяя подвижность закаменевших в тисках тяжёлых оков мышц. Тело пронзила острая боль, напоминая о переломах, ссадинах и едва затянувшихся ранах. Но усилием воли он заставил её отступить, а через несколько мгновений и возвратил телу возможность почти свободно двигаться.

Круг мерцающего света факелов подобрался к самому порогу камеры и вдруг остановился.

— Кто оставил здесь этот огарок? — раздался в коридоре недовольный рык.

— Я уберу, сейчас же, — услужливо залепетал чей-то голос.

Заскрежетало заржавелое железо, когда забытый в стене огарок заменили новым факелом, заметались по полу чьи-то тени. А когда свет выровнялся, к камере пленника вплотную приблизились трое.

— Эй, ты, — грохнуло железом по решётке, порождая волны эха в глубине подземелий, — идёшь с нами.

Пленник поднял голову, пытаясь разглядеть своих тюремщиков в неверном свете чадных фонарей.

Стоящий перед камерой орк Горготар, предводитель пленившего его отряда, злорадно оскалился, безошибочно прочитав в глазах пленника сознание и узнавание.

— Вставай и пошли, снага. Лейтенант хочет видеть тебя.

Один из орков-сопровождающих завозился у замка, отпирая камеру, и вскоре Горготар шагнул внутрь.

— Вставай, я сказал! — Он рывком потянул цепи, вздёргивая пленника в оковах на ноги, и снова оскалился, когда тот не издал ни звука, невзирая на вывернувшиеся суставы: — Так и молчишь, снага? Ничего, скоро заговоришь. У Лейтенанта все говорят.

Он громко засмеялся, делая знак отстегнуть оковы от стены, и потянул цепь за собой, покидая камеру, а его смех подхватили приспешники, неотступно следуя за командиром и наперебой выкрикивая в спину пленнику:

— Заговорит.

— Ещё как заговорит.

— Помнишь, как разговорился тот, с пятого яруса?

— Так тот был не из эльфов!

— Точно не был?

— Точно, тот из людей был.

— Тогда этот ещё и запоёт!

— Надо принести ему дудку, ещё и сыграет!..

Остальные их слова поглотило эхо, порождённое громким хохотом.

Пленник прикрыл глаза, щурясь от едкого дыма факелов, и равнодушно направился за Горготаром. Все силы его уходили на то, чтобы равномерно передвигать ноги в такт позвякиванию цепи оков, отсчитывая ступени ведущей вверх лестницы.

И очень важным было не выказать своим тюремщикам, что он не намерен пройти её всю до конца…

* * *

У подножия скалы Каррока Мэллерин просидела до вечера.

За день она успела обойти весь остров, осмотрев все укромные уголки в поисках условленных знаков. Ничего не найдя, она укрылась в прохладе пещеры от палящих лучей июльского солнца и терпеливо ждала вечера, временами выходя наружу, вглядываясь в пустующую вершину, а потом снова прячась в тень. Когда стемнело, дева развела небольшой костёр у подножия пещеры и зажгла от него фонарь. Не опасаясь никаких неожиданностей, она спокойно оставила всеобщему обозрению огонь снаружи пещеры и, забрав фонарь, принялась взбираться на вершину скалы по едва заметной тропинке, петляющей склоном вверх.

На вершине она остановилась. Поставила фонарь в предназначенное ему углубление на камне и всмотрелась в небесный свод, на котором одна за другой расцветали искры созвездий. Её губы шевельнулись в едва различимой мольбе:

— Lasto estad nin… ⁽³⁾

И лишь только первые слова были произнесены вслух, как в лицо Мэллерин пахну́л порыв ветра. Эллет улыбнулась, прикрыла глаза и подставила лицо прохладе, позволяя прядям волос взметнуться за спиной, с удовольствием ощущая движение воздуха у воротника одежд и на шее.

— Благодарю, — прошептала она, — благодарю вас, Стражи Туманных вершин.

— Спасибо и тебе, эллет, — ответил ей хриплый голос. — Что за срочные вести привели тебя сюда так скоро после нашей последней встречи?

Мэллерин открыла глаза и шагнула вперёд, без опаски протягивая руку навстречу огромной орлиной голове, склонившейся к ней с нагромождения камней над установленным в углубление фонарём.

— Степь горит, Повелитель, — произнесла эллет. — И неведомое мне колдовство творится в южных землях. Мы с сестрой прошлой ночью видели его отголоски — там, далеко на юге, куда не ходят ни лесные люди, ни путники из-за Мглистых гор. Незримое растревожено. Тёмные тени разбужены и ищут свои пути…

— Чёрные тени, эллет, — перебил деву орёл. — Мои вестники видели их на берегах Великой Реки. Мы уведомим Истари, как просил Митрандир. Дальнейшее мне не подвластно.

— А владыка Имладриса извещён?

— Я летал к нему минувшей ночью. Теперь он тоже знает.

Мэллерин широко улыбнулась:

— Благодарю ещё раз, Повелитель Гвайхир, — она приложила ладонь к груди и поклонилась.

— Не стоит, эллет Мэллерин, — птица склонила голову, учтиво повторяя вежливый жест эльфийки. — Наш долг — хранить покой здешних земель. Но скоро, боюсь, он будет нарушен.

Почти одновременно эльфийская дева и огромная птица выпрямились и их взгляды встретились.

— Могу ли я быть полезен тебе и твоей сестре, эллет Мэллерин? — неожиданно спросил Повелитель.

Мэллерин удивилась, впервые за годы общения с огромными птицами расслышав в их речи открытое предложение помощи, и на мгновение замешкалась с ответом.

— Мой долг — быть полезной Стражам Туманных вершин, Повелитель Гвайхир. Мне и сестре не нужна помощь, — осторожно произнесла она.

Но тут же чуть запнулась под проницательным взглядом Повелителя Крылатых, и это не осталось без его внимания.

— Где твоя сестра? — спросил орёл.

— Ушла оповестить людей на юге, — не стала скрывать Мэллерин. — Мы уговорились встретиться в лагере у дороги на Перевал.

— Тогда позволь сейчас доставить туда тебя, — любезно отозвался Гвайхир.

И протянул огромное крыло к ногам эльфийки, приглашая взобраться по нему, словно по лестнице, вверх.

Мэллерин колебалась лишь несколько мгновений, а потом аккуратно ступила на жёсткие перья, которые даже не прогнулись под её ногами.

— Держись крепче, эллет Мэллерин, — произнёс Гвайхир, расправляя крылья, когда дева оказалась на его спине.

Быстрым движением когтя он оставил росчерк на камне около фонаря. Мэллерин успела рассмотреть знак «raxe» — опасность, и огромная птица мягким толчком взмыла со скалы ввысь.

Эмоции захлестнули Мэллерин, от восторга сердце готово было вырваться из груди. Ветер бил в лицо, трепал и путал волосы, для вдоха приходилось отворачивать лицо. Но она, кажется, даже не дышала, опасаясь прикрыть слезящиеся от ветра глаза и утратить даже миг захватывающей действительности, — звёзды летели ей навстречу или же, что более вероятно, к ним рвалась и летела её душа. Так бывало только во снах, в Незримом, в песнях. Так сейчас было наяву. И Мэллерин не помнила, не замечала, не понимала, как проносились под ней в темноте мили пустынных степей.

Приземлились они у подножия Мглистых гор, в небольшой ложбине чуть поодаль от ведущей на северный перевал дороги, где притаилась старая хижина, дающая приют отрядам разведчиков, уходящих из Имладриса к Рованиону, хранящих покой Перевала или следящих за долинами Андуина от Старого брода до северных границ Лотлориэна.

Гвайхир вытянул крыло, давая возможность деве спуститься со своей спины, и как только она оказалась на земле, с трудом переводя дыхание и пытаясь прийти в себя после ошеломительного путешествия, произнёс:

— Мой долг и мои обещания исполнены, эллет Мэллерин, ты в безопасности. Ступай к друзьям, тебя заждались.

Мэллерин в удивлении оглянулась. Окнах хижины приветливо сияли тёплыми отсветами горящего внутри очага. На поляне вольно бродили двое коней, и дева чуть улыбнулась, узнавая выносливых рослых скакунов.

— Благодарю тебя, Повелитель Гвайхир, — поклонилась эллет птице.

И получила поклон в ответ:

— Не стоит благодарностей, эллет Мэллерин. Ты всегда была нам другом и помощницей. Ты взывала в отчаянии о помощи, и мы пришли, потому что твоему зову всегда открыты наши сердца. Теперь же мы не скоро увидимся снова. Грядут тёмные времена. Удачи тебе и твоей сестре. Берегите себя.

— До встречи, Повелитель.

— До встречи, эллет, — отозвался Гвайхир, взлетая.

В лицо Мэллерин ударил порыв ветра, но она не отвернулась, мысленно всё ещё переживая восторг полёта. И оторвала взгляд от тёмно-звёздного неба, лишь когда позади неё раздался громкий оклик мужского голоса, звенящего разом и тревогой, и облегчением, а нотки с трудом скрываемого раздражения вполне можно было принять за злость:

— Мэллерин!

Эллет обернулась на голос и склонилась в глубоком церемонном поклоне, приложив ладонь к груди:

— Маэ гованнен, эрниль Элладан.

Высокий темноволосый эллон, спешащий к ней от настежь распахнутых дверей хижины, резко остановился, словно налетев на невидимую стену.

— Твоя правда, бренниль Мэллерин, добрая встреча, — с горькой иронией процедил он сквозь стиснутые зубы и, в точности повторяя жест девы, отвесил ей ответный столь же церемонный поклон. — Рад, что ты добралась сюда невредимой. И прошу присоединиться к нам с братом.

Он махнул рукой в направлении хижины, развернулся и, не оглядываясь, направился назад.

— Элладан! — окликнула его Мэллерин, мысленно кляня себя за неуместные церемонии — он не раз просил звать его только лишь именем, а после долгой разлуки её поклоны для его сердца и гордости — словно стужа и лёд.

Но эллон не отозвался.

Он почти дошёл до входа в хижину, когда его локтя коснулась изящная ладошка эллет.

— Элладан, постой!

Он остановился, но так и не повернулся к деве, стискивающей его руку.

— Прости… — едва различимо прошептала Мэллерин и виновато опустила голову, коснувшись лбом его крепкого плеча. — Прости, Элладан, — повторила она чуть громче, — это была лишь шутка, я не хотела задеть или обидеть тебя.

— Шутка?! — При стремительном развороте Элладана Мэллерин едва успела отпрянуть. — Ты всего лишь пошутила?!! — воскликнул он, испепеляя негодующим взглядом потупившуюся Мэллерин. — Пошутила как тогда, когда исчезла из Имладриса, не дожидаясь моего возвращения? Или как шутишь каждую весну, покидая безопасную обитель в поисках приключений?

— Я не ищу приключений, Элладан, — негромко, но твёрдо остановила его тираду эллет. — И тебе это известно, как никому иному. А сейчас за тебя говорит вовсе не разум...

— Разум? О да, конечно же, не он! — продолжал едко выговаривать эллон. — Что угодно, но не разум — его я утратил уже давно! А что говорит в тебе? Что гонит в дорогу? Разум ли? Или всё же глупость?

— Может быть и так, — обронила Мэллерин, и горький тон её голоса заставил Элладана замолчать. — Называй, как пожелаешь: глупость, безумие, безнадёжность… или отчаяние…

— Мэль…

— Не стоит, Элладан, — дева чуть отстранилась от его протянутой руки, готовой коснуться её щеки.

И ему не оставалось ничего иного, кроме как отступиться:

— Как пожелаешь ты, бренниль Мэллерин…

Голос из хижины оборвал их ставшую слишком неприятной и болезненной для обоих перепалку.

— Элладан! Мэллерин! Ужин на столе!

— Благодарю, Эльрохир! — громко отозвалась эллет, не сводя глаз с тяжело дышащего Элладана.

Его губы жгло от невысказанных слов. Взгляд горел огнём не хуже освещавшего ложбину входа хижины. Но он промолчал. Промолчал, как молчал все последние годы, снедаемый страхом и беспокойством за своевольную эллет. За эллет, которая стала смыслом всей его жизни, но которой он так и не решался ничего предложить — слишком неясным и зыбким рисовалось будущее, и столь ничтожно малой казалась надежда хоть что-то светлое в нём обрести…

— От ужина я не откажусь. Все мои припасы остались в пещере на Карроке, — продолжала меж тем Мэллерин, отворачиваясь, обходя Элладана и направляясь на свет приветственно сияющего огня. — Даже плащ. Только оружие при мне.

Возникший на пороге хижины второй темноволосый эллон приветственно вскинул руки, раскрывая дружеские объятия прибывшей гостье:

— Добрая встреча, Мэллерин! И почему я не удивлён?

Мэллерин переливчато рассмеялась, открывая объятия в ответ:

— Должно быть потому, что слишком хорошо знаешь меня, мэллон.

На несколько коротких мгновений они крепко обнялись, а затем Эльрохир произнёс, направляя деву к ярко горящему очагу:

— Мы с братом рады, что ты благополучно добралась сюда, Мэллерин. Осталось дождаться возвращения твоей сестры, и мы проводим вас до Имладриса.

Мэллерин устало опустилась на скамью. Приняла из рук Эльрохира кружку горячего отвара и благодарно улыбнулась.

— Это вы направили орлов на Каррок? — спросила она, наслаждаясь напитком и краем глаза наблюдая за тем, как Элладан присоединяется к брату в хлопотах у стола.

— Отец, — коротко процедил сквозь зубы Элладан на её вопрос. Но даже такой его ответ Мэллерин предпочла расценить как знак примирения. И робко улыбнулась ему, пряча за кружкой лицо.

— Мы были на севере, — подхватил Эльрохир. — Нас тоже направили орлы.

— А… наши отец и мать? — чуть замешкавшись, поинтересовалась Мэллерин. — От них не было вестей?

— Они в западных землях, — всё так же отрывисто ответил Элладан, отодвигая от стола и проверяя на устойчивость старую скамью.

И всё так же его объяснения продолжил брат:

— Последние вести от них доставили дунэдайн как раз накануне нашего отъезда из Имладриса, около двух недель назад.

Мэллерин с облегчением вздохнула — одна из тревог покинула её сердце. Оставалось лишь дождаться возвращения Эльмирет.

— Прекрасную бренниль прошу присоединиться к нашей скромной трапезе, — Эльрохир расстелил на скамье свой плащ и учтиво предложил Мэллерин руку, приглашая за стол.

Эллет засмеялась и, подыгрывая ему, приняла приглашение с редким изяществом и безупречной вежливостью. Она села за стол, занявшись нехитрым ужином и украдкой разглядывая мрачного, словно грозовая туча, Элладана. Поддерживая беседу с Эльрохиром, всеми силами пытающимся скрасить молчаливость брата, она так и не могла отрешиться от разрастающейся тревоги за блуждающую где-то по берегам Андуина Эльмирет.

Лишь бы только упрямая, вспыльчивая и своевольная сестра не натворила глупостей, увлёкшись осмотром растревоженных степей. В том, что Эльмирет не остановится на предупреждении людей и пожелает собственными глазами увидеть происходящее на юге поближе, Мэллерин не сомневалась ни на миг…

* * *

Эльмирет осторожно пробиралась западным берегом вниз по течению реки, укрываясь в прибрежных зарослях осоки и камышей. Наступил вечер, и алые отсветы на юге всё более отчётливо проступали в потемневших небесах. Теперь зарево занимало половину небосвода над горизонтом, а ветер доносил горькую гарь, стоило хоть малейшему дуновению потревожить напоённый травами воздух затихшей, словно перед грозой, степи.

Она забралась намного дальше, чем обещала сестре, чем изначально хотела. Несколько раз за минувший день эллет собиралась остановиться и повернуть назад. Но какая-то неведомая сила настойчиво толкала вперёд — на юг, всё глубже в замершую степь, навстречу неведомой беде. После полудня она впервые поняла, что сны-видения, разбудившие её минувшей ночью, настигают уже наяву — тесные темницы подземелья, замшелые каменные стены, чьи-то мятущиеся мысли и боль. Временами она видела и узника — светловолосого, накрепко прикованного к стене, отчаявшегося. Но как ни старалась, не могла рассмотреть его лица, то скрытого прядями спутанных окровавленных волос, то отвёрнутого к стене в надежде найти хоть каплю влаги меж камней. Разумом Эльмирет понимала, что эти видения приходят к ней неспроста — значит, узник был ей знаком. Это тревожило, путало мысли и, заставляя сердце сжиматься от страха за близких, гнало вперёд в надежде раскрыть видения до конца.

На закате её остановило внезапное появление молчаливого стража, тенью следовавшего за ней по пятам. Рысь вынырнула из зарослей неподалёку, заградив деве путь, и с утробным рычанием бросила к её ногам грязный обрывок грубо выделанной кожи.

— О-о-о, малыш, — задумчиво протянула Эльмирет, разглядывая поближе его добычу, — вот, значит, как… Я буду осторожна, обещаю.

Она с благодарностью погладила верного спутника по остроухой голове и постаралась избавиться от настойчивых видений, затмевающих разум и отвлекающих от того, что творилось вокруг.

А на степь меж тем опускалась ночь. Звёзды высыпали на небосвод, размываемые алым заревом в полнеба. Молчали цикады и сверчки, молчали птицы, и отчётливо ощущались отголоски чужого тёмного колдовства.

Эльмирет осторожно двинулась вперёд, но не прошла и десятка шагов, как снова замерла при виде мерцающих в отдалении огоньков костров. Будь сейчас день, она могла и не заметить их сразу — запах дыма терялся среди той гари, которую дева вдыхала в течение всего дня. Наблюдая из укрытия, она попыталась подсчитать костры — два, три, четыре... Нет, всё же три — один вдруг мигнул и погас. Но Эльмирет успела запомнить его расположение и потихоньку направилась туда.

* * *

Шаг за шагом приближался конец винтовой лестницы, связывающей ярусы подземелий и выводящей к башням, где обитали командиры крепости Дол Гулдур.

Узник шёл ровной размеренной походкой, невзирая на насмешки за спиной, пинки тюремщиков и боль в искалеченном теле. Его выдержка и молчание лишь сильнее ярили орков, а к третьему витку ступеней их выкрики стали настолько громкими, что приоткрылась спрятанная в стене дверь.

— Эй, вы, чего разорались! — грубо рыкнул высунувшийся на лестницу страж.

И узник, щурясь от ударившего по глазам света множества факелов за его спиной, едва не застонал в отчаянии — путь им преграждал никто иной, как Баргхаш, выбравшийся из трапезной залы на шум, который подняли приспешники Горготара.

Несколько мгновений два могучих орка хмуро разглядывали друг друга, а затем Баргхаш захлопнул за собой дверь коридора и шагнул на лестницу.

— Эй, не понял, это что такое? — оскалился он, разглядывая процессию.

— Пленника потребовал Лейтенант, — коротко бросил Горготар.

— Это мой пленник, ты не забыл? — не отступался Баргхаш.

— Это пленник Повелителя. А ты его слуга, если я не ошибаюсь, — Горготар показал в ответ зубы и попытался отодвинуть соперника: — Посторонись!

— А то что будет? А, Горготар? — в голосе Баргхаша прозвенела неприкрытая ярость. — Ты обещал! Забыл, снага? Обещал его нам!

От столько непочтительного обращения Горготар на мгновение онемел, а потом напористо шагнул к сопернику, открыто бросившему вызов в присутствии притихших орков.

— Что ты себе позволяешь, Баргхаш? Ты забыл, кто кормит тебя и твоих прихвостней?

— Прихвостни здесь есть только у тебя, — презрительно бросил ему в лицо Баргхаш и плюнул.

И тут же получил увесистым кулаком по зубам:

— Заткнись, снага!

От резкого движения Горготара пленник потерял равновесие и упал на колени. Он до крови закусил губу, не позволяя себе кричать от боли в снова вывернувшихся запястьях. Орки за спиной Горготара попятились, не рискуя встревать меж двух давних соперников. А Баргхаш, медленно разъяряясь, сделал шаг навстречу Горготару.

— Ты. Никуда. Его. Не. Заберёшь, — раздельно, по словам прорычал он в лицо бывшему командиру. — Он мой!!!

— Так попробуй забрать! — взвыл Горготар, бросаясь на Баргхаша.

Тот увернулся, проявив удивительную ловкость на узкой лестнице, и с размаху ударил соперника в живот:

— Он мой!

И пока Горготар скрючился от боли, наклонился к коленопреклонённому пленнику, прошипев ему прямо в лицо:

— Ну что, снага, я же тебе обещал…

Договорить он не успел — в мгновение ока узник взвился на ноги, рванул на себя цепи, выскользнувшие из руки утратившего бдительность Горготара, и завернул две удушающие петли железных колец на шее Баргхаша.

— Я тоже тебе обещал, уруг⁽⁴⁾, — выплюнул он ему в лицо со всей ненавистью, что скопилась в душе. И прохрипел слова, сказанные в лесу после пленения, изо всех оставшихся сил сдавливая кольцо цепей: — Я… тебя… уничтожу…

Баргхаш взревел, выплёскивая боль, ярость и ненависть. Рванулся из удушающей железной хватки. Но пленнику нечего было терять — он лишь засмеялся на его потуги:

— Мечтай, gwaur lavan⁽⁵⁾, мечтай… — И рванул врага на себя, заставляя потерять равновесие.

Они слетели со ступеней вниз, кубарем покатившись по виткам лестницы. Когда лестница кончилась — выпали на площадку одного из бесконечных ярусов подземелья. Деревянные перила треснули под их неудержимым напором, и непримиримые враги, крепко сцепившись, рухнули в пропасть. Мимо них мелькали факелы и ярусы крепости, куда никогда не достигал солнечный свет, доносились обрывки криков и топот бегущих ног…

А потом резкий удар выбил дыхание из груди пленника, и он закрыл глаза, теряя из виду перекошенное яростью, страхом, ненавистью и болью лицо своего врага. Погружаясь во тьму, он так и не ослабил хватки, твёрдо вознамерившись не позволить более отродью тёмного племени осквернять землю, за которую тысячелетьями бились его родичи и которую он сам поклялся хранить и защищать…

 

Мощный раскат грома прогремел над притихшей степью. Набухшие дождём тучи, занесённые с восточного берега реки, вспороли фиолетовые и белые молнии. Дождь хлынул потоком — могучим водопадом, за стеной которого почти ничего не возможно было разобрать. Потоки воды прибивали к земле рослые травы, уносили в реку слои земли, глину и камни.

И вместе с тем гасили алое зарево в небе и дымные клубы, вздымающиеся над болотами Ирисной Низины.

У каждой капли свой путь…

---

1) В работе здесь и дальше принята та версия расположения Росгобэля, дома Радагаста, согласно которой он находился на левом берегу Андуина, напротив болот, образованных впадением реки Ирисной в Андуин (чуть южнее Ирисних Низин), а не около Каррока.

Вернуться к тексту

2) Pid nen lasto estad nin ar togo siniath an mellonen — (синд.) Пусть вода услышит мой зов и принесёт вести моим друзьям

Вернуться к тексту

3) Lasto estad nin — (синд.) Услышь мой зов...

Вернуться к тексту

4) уруг — (синд.) urug, орк

Вернуться к тексту

5) gwaur lavan — (синд.) грязное животное

Вернуться к тексту

Yet such is oft the course of deeds

that move the wheels of the world:

small hands do them because they must,

while the eyes of the great are elsewhere.

Elrond at the Council

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

Однако именно так зачастую вершатся дела,

что сдвигают колёса мира:

руки ма́лых делают то, что до́лжны,

пока взоры великих заняты иным.

Эльронд на Совете

Пятый день смертельно усталые Гигберт, Гетберт и Мелисса пытались уйти от пожара. Они бежали, брели и ползли по степи на север, в надежде избавиться от алого зарева за спиной. Порой выбирались на самую кромку побережья Великого Андуина — но тут же приходилось отступать под угрозой чернильно-сизых туч, грозящих обрушиться из-за реки на незадачливых путников и утопить их в потоках воды, скопившейся на небесах. Порой сворачивали к высящимся по левую руку окутанным туманами горам, которые уже однажды пришлось преодолеть. Но и тут приходилось отступать: ни единая тропинка не вела к головокружительным зубчатым вершинам и, вдобавок, Гигберту всё время мерещились чьи-то тени на склонах и у подножия гор, а он не хотел приближаться к подозрительным местам. Временами они падали без сил на разогретую летним зноем землю и мгновенно засыпали, но сон их был тревожным — и малейший шорох степных обитателей или дуновение ветерка снова гнали вперёд.

Временами Мелисса плакала, старательно скрывая слёзы от мужа и Гигберта, — плакала не потому, что потеряла всё, едва обретённое, а потому что казалось, будто вернулись старые времена и в её жизни больше никогда не установится порядок и покой. А иногда они разводили на скорую руку костерок и наспех подкреплялись прихваченными из уничтоженного дома припасами. И тогда Мелиссе казалось, что эта трапеза — последняя в её жизни. Ведь восполнить исчезающие из сумок запасы во время утомительной и безостановочной гонки было уже нельзя…

Днём пятого дня беглецы заметили, что дым и зарево за спиной больше не приближается так стремительно, как раньше, и Гигберт, ставший их предводителем с молчаливого согласия Гетберта, объявил долгий привал.

Мелисса упала в высокую траву и смежила веки, а когда открыла покрасневшие, припухшие от слёз и дыма глаза — уже вечерело. Гарь пожарища, как и днём, едва улавливалась; зарево вроде бы тоже не слишком приблизилось. И в сердце Мелиссы забрезжила слабая надежда — оторвались и… спасены?

Она привстала и, сонно моргая, посмотрела на горящий костерок, откуда доносился вкусный запах готовящейся еды.

— Вставай уже, соня, и ешь, давай, — Гигберт протянул Мелиссе миску: несколько варёных крошечных картофелин, которые успели выкопать на проверку урожая, и вяленая рыбёшка.

— Спасибо, кузен, — пробормотала Мелисса, принимая еду. И миска в её руках перед глазами расплылась от снова застивших взгляд слёз — с каждым днём порция становилась всё меньше, а вынесенные из дома сумки таяли на глазах.

Но в этот раз слёзы не удалось скрыть от кузена мужа, и Гигберт произнёс:

— Да не реви, глупая, придумаем что-нибудь. — И тотчас же отвернулся, стараясь в свою очередь скрыть тревогу в голосе.

Но его беспокойство подхватил и разделил Гетберт, вскочивший на ноги и ткнувший пальцем в направлении гор:

— Смотрите, там!

Гигберт и Мелисса взглянули в указанном направлении: среди травяного раздолья, полого восходящего к Мглистому Хребту, загорались огни — и свет их отчётливо был виден на открытой местности в расстилающейся над степью ночи́.

Мелисса не успела ойкнуть, как муж с кузеном разом бросились к костру, гася чем не попадя ещё играющие с хворостом язычки пламени.

— Туши, туши скорее! — раздраженно шипел Гигберт, ругаясь сквозь зубы. — И там, и ещё вон там!!

— Тушу, ты что, не видишь?! — не отставал Гетберт.

Но толку от их препирательств было мало. Ровно до того момента, когда Мелисса бросила на костёр одно из одеял. Огонь погас. Дымные язычки попытались было выбрать наружу, но Гигберт притоптал их ногами.

— А теперь быстро и тихо уходим, — прошептал он, приложив к губам палец.

Они спешно похватали вещи, собираясь бежать. Но когда Мелисса разогнулась, пряча в сумку что-то из вещей, на неё смотрели янтарно-жёлтые хищные глаза.

Она набрала в грудь воздуха, пытаясь закричать и в то же самое время найти взглядом мужа и кузена. Муж елозил по земле, отодвигаясь подальше от погашенного кострища и сбивая перекинувшийся на штанину уголёк, рот же онемевшего Гигберта накрывала чья-то рука, а к его горлу был приставлен кинжал.

Хищник прыгнул — беззвучно, неумолимо. Мягкие лапы с силой ткнули Мелиссу в плечи, отталкивая в сторону от кострища, и пружинистое тело тяжело навалилось сверху, прижимая к земле. Она открыла рот, но вместо крика из горла вырвался лишь сиплый хрип.

— Leithiо sen!⁽¹⁾ — прозвучало вполголоса повеление на незнакомом языке, и с негромким ворчанием хищник чуть сместился, позволяя Мелиссе сделать вдох. — Всем молчать! — добавил тот же голос уже на всеобщем. — Я не хочу, чтобы кто-либо из вас пострадал.

Гетберт вскочил на ноги во весь рост, растерянно переводя взгляд с жены на кузена, но кричать не стал. Он сунулся было к Мелиссе, но одного утробного рыка хищника хватило, чтобы остудить его порыв. Мелисса зажмурилась, в ужасе представляя, как смыкаются на её шее острые клыки, и понимая, что даже пожелай она закричать — от страха всё равно не выйдет.

— Вот и молодцы. Очень рада, что вы такие понятливые, — едва уловимо произнёс всё тот же спокойный голос. Женский, мягкий и переливчатый — успокаивающий голос. Может быть, потому никто из троицы беженцев и не пытался всерьёз закричать. Этому голосу хотелось верить. Верить, покоряться и молчать…

— Ты же не закричишь, если я отпущу тебя? — осторожно поинтересовался тот же голос. — Тебя и твоих друзей. И мы спокойно поговорим.

Мелисса открыла глаза, пытаясь разглядеть, к кому обращается незнакомая дева, незваной явившаяся к их костру, но в темноте с земли среди высоких трав были заметны лишь силуэты мужа и кузена. А ещё хищные жёлтые глаза совсем рядом и высокая, укутанная в плащ фигура, словно нарисованная на фоне алого неба. Она не видела, как Гигберт отрицательно покачал головой, как с его лица исчезла изящная рука. Лишь после расслышала тихий голос кузена:

— Нет, не буду. И они не станут. Так же, кузены?

— Нет, — отозвался Гетберт, всё ещё не отводя глаз от придавленной к земле Мелиссы.

— Нет, — пискнула в свою очередь и она.

— Methed-en-Faras!⁽²⁾ — снова повелительно произнесла незнакомка, а Мелисса ощутила, как с её тела исчезла тяжесть хищника, отозвавшись лишь мягким толчком в плечо. — Не бойтесь, он не тронет — если не делать резких движений и не пытаться сбежать, — тотчас же добавила дева, цепко хватая бросившегося к Мелиссе Гетберта за плечо. И склонилась, заглядывая в его лицо: — Вы понимаете меня, хоббиты?

Речь незнакомки, хоть и с едва уловимым, каким-то напевно-тягучим произношением знакомых слов, не вызывала у беглецов непонимания, и все трое дружно закивали в ответ, искоса поглядывая на отступившего к ногам девы хищника.

Незнакомка отпустила Гетберта, потрепала по загривку зверя и произнесла, как показалось хоббитам, с усмешкой:

— Очень рада это услышать. А теперь поговорим, только быстро, пока не явились новые гости. Как вы сюда попали и что здесь делаете? — выждав несколько мгновений, но так и не получив ответа, она вздохнула. — Сколько вас? Вы, хоббиты, хоть и неторопливый народец, но всё же должны понимать, когда действовать надо быстро.

В её голосе прозвучала столь откровенная ирония и, как показалось всем, доля пренебрежения, что вся троица разом подалась вперёд.

— Мы живём здесь! — возмущённо воскликнула Мелисса, подхватываясь с земли. И лишь утробное ворчание зверя заставило её сдержать свой порыв.

— Жили… — негромко поправил Мелиссу Гетберт. — Только мы трое.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, он приблизился к супруге и встал рядом, пытаясь плечом отодвинуть её за спину, загораживая от хищника. Мелисса враз сникла, вспоминая полыхающие сады, проваливающиеся кровли нор и снопы искр, взмывающие к алым небесам, и покорно отступила за Гетберта, пытаясь в который раз уже за последние дни не разрыдаться у всех на глазах.

Но дева была весьма проницательна и от неё не укрылись ни растерянность беглецов, ни печаль Мелиссы. Она чуть шевельнула головой, искоса разглядывая хоббитов, но ничего не стала больше говорить. Лишь отступила на несколько шагов от погасшего костра, взмахом руки увлекая за собой зверя.

— Pado niben,⁽³⁾ — снова прозвучали незнакомые для беглецов слова.

Но едва она сдвинулась с места, как тотчас же в воздухе свистнули несколько стрел. Гигберт выругался сквозь стиснутые зубы, падая на землю. Незнакомка исчезла из поля зрения Мелиссы даже раньше прилетевших сюрпризов. А сама хоббитянка снова покачнулась под тяжестью навалившегося тела — и в этот раз на Мелиссу упал супруг, так заботливо прикрывавший её от всего мира лишь мгновение назад.

— Гетберт! Гетберт! Гетберт, вставай! Вставай же! — испуганно запричитала Мелисса, пытаясь поднять на ноги мужа и подняться сама.

Но тут же ей на лицо опустилась шершавая ладонь кузена мужа, окончательно припечатывая к земле.

— Тихо! Ни звука, — почти беззвучно прошипел он, но Мелисса всё прекрасно расслышала.

И затаилась на земле, давясь слезами и дрожащими руками сжимая в объятиях неподвижное, отяжелевшее тело Гетберта…

 

От подножия гор, подобно щупальцам диковинного чудовища, по долине расползались цепочки костров: одна, вторая, третья… Четвёртая яркими точками словно отмечала путь, который беглецы проделали днём с юга, и раскинулась полукругом-лагерем совсем неподалёку от того места, где они ночевали. Степь шевелилась — видимо, недаром Гигберту чудились чьи-то тени. Только сейчас они были не на далёких склонах сизых гор, а совсем рядом, среди высокой травы. И сложно было не заметить их в безветренной ясной ночи.

— Быстро! Уходите туда! — повелительно прошелестел голос незнакомки.

И с тела Мелисса исчезла тяжесть тела Гетберта. Мимо её лица промелькнула тёмная тень то ли плаща, то ли рукава чужой одежды, указывая направление. Но хоббитянка ничего не видела из-за заливающих лицо слёз и не хотела понимать чужих приказов — вцепившись в полу куртки мужа, она пыталась вернуть его себе, дозваться, убедиться, увериться… и снова укрыться за силой его плеча. Но Гигберт рванул её в сторону, и чужие руки уверенно оторвали от мужниных одежд:

— Быстрее, не медлите, — прозвучал тот же, ставший уже ненавистным, мелодично-протяжный голос незваной гостьи. — Уходите к реке, скорее, я найду вас…

* * *

«Я найду вас…» — билось у Мелиссы в голове, пока она бежала, задыхаясь, захлёбываясь слезами и спотыкаясь, но увлекаемая вперёд неотвратимой рукой кузена. Поначалу она пыталась вырваться, и мысли об оставшемся где-то позади недвижимом супруге заставили до синяков натереть запястье в попытке высвободиться.

Но в Гигберта будто вселились демоны — он бежал, не разбирая дороги, и при этом ни на мгновение не отпускал Мелиссу. А у той уже и сил не было ни противиться, ни возмущаться, ни хотя бы обернуться назад…

 

Беглецы не видели, как незнакомая дева осторожно опустила в высокую траву неподвижного Гетберта. Как сняла с плеча лук и приготовила в удобном доступе несколько стрел, затаясь. Как её хищный спутник исчез с места их недавней стоянки. И как навеки замерли преследователи от молниеносных проблесков кинжала с искрами синего огня.

Не видели они и того, как дева, ловко и бесшумно двигаясь, пробралась до раскинувшегося полукругом лагеря. Как её зверь с яростным рычанием бесстрашно прыгнул в круг ярких огней, сея панику. И как падали бездыханные тела, не успевшие донести дорожные припасы до распахнутых в ужасе или крике ртов…

Не знали Гигберт и Мелисса и прочего — что незнакомая дева, оставив нетронутыми факелы и костры в лагере, дабы не навлечь лишнего внимания тех, кто надвигался от гор, снова вернулась к Гетберту. И что обломила чёрное древко торчащей из его плеча стрелы. И что пела едва слышную песню над его недвижимым телом, и что влила ему в рот, разомкнув крепко стиснутые губы, глоток какого-то зелья из своей фляги. И что потом подняла его на руки — бережно, будто ребёнка, — и направилась вслед беглецам, стараясь как можно меньше возвышаться со своей ношей над колышущимся морем травы…

 

Прижавшись друг к другу спина к спине, Гигберт и Мелисса сидели на побережье неподалёку от валуна, рассудив, что огромный обломок скалы на берегу реки в направлении, указанном им впопыхах незнакомкой, — достаточно верный знак для того, чтобы она сумела их найти. Они напряжённо вслушивались в ночь, но различали лишь отдалённый стрекот цикад и шорох камней на перекате. Шелестел под порывами ветра камыш, шуршала меж его стеблей вода. Но поблизости больше никаких звуков, кроме сдавленных всхлипываний Мелиссы, разобрать было нельзя. Огней тоже больше не было — убежать успели достаточно далеко от стоянки.

«И от оставленного на волю незнакомой девы кузена», — при этой мысли Гигберту хотелось опять подхватиться на ноги и бежать, не разбирая дороги, — но теперь уже назад.

— Тише, глупая, не реви, — он попытался было неуклюже утихомирить Мелиссу, по-прежнему судорожно стискивая руку кузины, но тут же и сам понял, как неубедительно звучит его собственный голос.

И замолчал. «Я найду вас…» — горело надеждой в его сердце. Но надежда — не всегда верный спутник отчаявшихся.

— Пусти меня, — вдруг тихо попросила Мелисса, подавив очередной всхлип. — Я не побегу. Мне уже некуда бежать…

Гигберт отпустил. Ему тоже больше некуда было бежать — при одном взгляде на те огни, что ползли по степи от склонов гор, пропадала любая уверенность в побеге. Особенно, если однажды уже видел, как от таких же цепочек способен разгореться негасимый пожар…

Совершенно внезапно перед хоббитами возник хищник незнакомой девы — просто вынырнул из камышей, не потревожив ни стебля, и издал странный утробный звук. Гигберт и Мелисса даже не успели решить, что делать дальше — отбиваться, кричать, бежать, — как вслед за хищником появилась и незнакомка. Как она подошла столь незаметно, не понял ни Гигберт, ни, тем более, Мелисса, — к тому же их внимание было полностью занято Гетбертом, которого несла дева.

— Он жив, не волнуйтесь, — упреждая все возможные вопросы, сразу же заявила незнакомка. И присела рядом с хоббитами, осторожно спуская Гетберта на землю со своего плеча. — И будет жить, если поспешим. Там моя лодка, — она взмахнула рукой в нужном направлении. — Забирайте своего родича и идите вдоль самого берега реки, за валун и на север, не более мили. Я проверю преследователей и встречу вас там.

И снова бесшумно исчезла вместе со своим зверем, не давши хоббитам времени ни что-либо ответить, ни поблагодарить, ни расспросить — а вопросов в их головах за одну только эту безумную ночь успело скопиться великое множество.

Мелисса бросилась к Гетберту, но кузен остановил её, не давая возможности снова удариться в рыдания:

— Быстро, бери его за ноги, и идём, — вполголоса скомандовал он и, подхватив кузена под руки, переложил на свой плащ.

Вдвоём с Мелиссой они осторожно подняли так и не приходящего в сознание Гетберта и торопливо, как только могли, двинулись в указанном незнакомкой направлении.

 

Валун они обогнули вдоль самой кромки реки — даже сырая земля зачавкала под ногами, — потому что Гигберт предпочёл промочить ноги, чем высунуться из-за прикрытия камня или приблизиться хоть на фут к горам. Мелисса была с ним согласна — даже поскользнувшись на скользкой кочке и рухнув на одно колено в воду, вымарав штаны и половину куртки, она не выразила ни малейшего недовольства. Гигберт, вопреки обыкновению, тоже промолчал и не бросил ни слова упрёка её нерасторопности или неловкости — лишь подождал, пока кузина поднимется на ноги и поудобнее перехватит свою половину плаща. И они продолжили путь.

За валуном они, не сговариваясь, разом принялись отсчитывать шаги, пытаясь не пропустить упомянутую незнакомкой милю — и Мелиссе даже показалось, что так идти стало чуть легче. Но уже на пятой сотне шагов рядом с хоббитами в очередной раз возникла, как из-под земли, остроухая голова хищника, и Мелисса с перепугу снова чуть не рухнула в воду. Хозяйка хищника не заставила себя ждать:

— Сюда, давайте я помогу, — негромко позвала она, выступая из темноты — но появилась не позади беглецов, а с той стороны, куда они направлялись. — Лодка там, уйдём на другой берег.

Она присела на корточки рядом с хоббитами, и Мелисса успела заметить, как дева коснулась шеи Гетберта и быстро прошептала какие-то неразборчивые слова. После чего выпрямилась во весь рост, поднимая на плечо раненого, и направилась к самой воде. Опасаясь потеряться в высоких прибрежных зарослях и упустить в темноте из виду неуловимую незнакомку, беглецы припустили следом. А Мелисса не без опаски поглядывала через плечо на хищника, не отстававшего ни на шаг.

В лодке хоббитянке снова пришлось поволноваться — зверь недовольно ворчал, улёгшись на самом носу лодки, а дева время от времени заговаривала с ним на незнакомом языке. Он успокаивался и вроде бы не обращал внимания на по-прежнему неподвижного Гетберта, которого незнакомка устроила там же. Гигберту и Мелиссе она велела сидеть на корме и не двигаться лишний раз — да они и не собирались, ведь даже в темноте легко можно было разобрать, как в опасной близости от верха борта плещется вода. Дева вела лодку уверенно и быстро, умело выгребая против течения, лавируя среди невидимых отмелей и омутов, угадать которые можно было только по журчанию воды…

 

…На восточном берегу реки властвовала тьма. Ни единый отблеск света не тревожил ночную мглу. Но после всех пережитых волнений темнота уже казалась хоббитам желаннее, уютнее и милее, чем самые яркие огни.

Незнакомка первой выпрыгнула из лодки и подтолкнула её на мель. Беглецы безропотно последовали примеру девы, невзирая на то, что вода достигала им обоим почти до пояса. Мелиссе было уже безразлично — вымокшая и измазанная едва ли не по уши ещё на западном берегу, она мечтала лишь убедиться в словах незнакомки: «Он жив… И будет жить, если поспешим…» Но убедиться мешал хищник — каменным изваянием замерев на носу рядом с Гетбертом, он не торопился покидать сухую скамью, а приблизиться без дозволения хозяйки Мелиссе было слишком боязно.

Лишь когда нос лодки уткнулся в берег и зашуршали под днищем сминаемые камыши, зверь одним огромным прыжком перемахнул через полосу воды и, не озираясь, растворился в ночи.

— Заберите родича и не отставайте, — бросила вполголоса дева, оттаскивая лодку подальше на берег. — Там настил, сейчас подсажу. Осторожно, не свалитесь, — предупредила она, протягивая хоббитам руку.

Лишь после её слов беглецы заметили, что незнакомка стоит не в воде, а на тщательно укрытых среди камышей досках и привязывает лодку ко вбитому на отмели потемневшему от времени и влаги столбу. Воспользовавшись предложенной помощью, они тоже выбрались из воды, и Мелисса наконец-таки бросилась к мужу:

— Гетберт, Гетберт… — всхлипнула она.

Но в свете узкого серпа луны разглядеть что-либо было сложно, к тому же все её порывы властно остановила чужая рука:

— Я же ясно сказала, поторопитесь! — чуть повысила голос незнакомка. Но тотчас же, забирая из лодки свои вещи вместе с вещами хоббитов, искоса поглядывая на беглецов, слегка смягчилась: — Нам к лесу. Там помогут. Но не медлите, если вам его жизнь дорога́.

Гигберт и Мелисса без лишних споров подхватили с двух сторон плащ, на котором лежал Гетберт. И поспешили за незнакомкой к угадывающейся поодаль от берега полосе густых деревьев, стараясь не отставать.

Но едва ступив за черту опушки, они всё же потерялись — незнакомка бесследно исчезла, не потревожив ни веток, ни трав. А вокруг беглецов стеной встал лес — незнакомый, неизведанный, мрачный. Безумно пугающий…

Они замедлили шаги и разом встали, едва ли пройдя сотню шагов.

— Ты уверен, что мы правильно идём? — полушёпотом спросила с надеждой Мелисса. Сама она, никогда не бывавшая среди таких деревьев, утратила направление сразу, как только над головой сомкнулись непроглядным куполом кроны, скрыв даже отблески звёзд.

Гигберт поколебался — уверенным ни в чём он ничуть не был, но пугать и без того перепуганную кузину не стал.

— Кажется, нам туда…

— Туда — значит, туда, — обречённо вздохнула она.

Они прошли ещё около трёх сотен шагов, как внезапно впереди показались отблески света. Гигберт остановился, лихорадочно соображая, стоит ли бежать. Но так и не успел ни на что решиться.

— Вот они, сюда, — раздался уже ставший знакомым мелодично-протяжный голос.

И внезапно беглецов окружили высокие силуэты в неприметных одеждах.

— Не бойтесь, хоббиты, идите сюда. Вам помогут, — дева появилась из зарослей меж необъятных деревьев вместе с высокими силуэтами и, подняв повыше горящий фонарь, повторила: — Идите сюда.

Пламя осветило юное лицо с сияющими, будто драгоценные каменья, густо-зелёными глазами, и тёмные косы, струящиеся по плечам из-под скинутого капюшона плаща. Её появление заставило беглецов в очередной раз остановиться и оторопело уставиться, бесцеремонно разглядывая: столь идеальной красоты, гладкой кожи и сияния глаз им ещё ни у кого не доводилось встречать. Незнакомка казалась молодой и прекрасной — ровно до того мгновения, пока не встретишься с сиянием её ослепительно-ярких глаз. Они манили и чаровали, словно отражения звёзд в зеркале чистой воды. Но под обманчиво-спокойной поверхностью пряталась бездна: лишь потянись — поглотит без следа.

— Госпожа Эльмирет, это и есть хоббиты? — чьё-то удивлённое восклицание позволило Мелиссе и Гигберту попытаться сбросить оцепенение и оглядеться.

Вокруг них суетились чужаки, освещая окрестности фонарями и факелами — высокие бородатые мужчины в простой дорожной одежде, с клинками у пояса и луками на плечах. Тот, что задал вопрос, ростом сильно уступал всем прочим, но даже ему хоббиты едва ли достали бы и до груди.

Красавица-незнакомка кивнула, а один из мужчин, обернувшись на голос, нахмурился и, сурово сдвинув на переносице густые чёрные брови, подтолкнул вопрошавшего к густым кустам:

— Иди, Фридхорн, иди к дому. Не мешай, успеешь ещё наболтаться. Вот же упрямый мальчишка! К матери, быстро! Кому сказал!

— Кто вы такие? — удивлённо спросил Гигберт, едва смог разлепить пересохшие губы и осознать, что чужую речь, хоть и со странным непривычным произношением, но всё же способен понять.

— Вы… люди? — неуверенно поинтересовалась и Мелисса, разглядывая казавшихся великанами чужаков и вспоминая бабкины сказки у горящего зимнего очага.

— Люди, люди, — насмешливо произнёс кто-то.

— Мы вам поможем.

— Не бойтесь, хоббиты.

— Мы не враги вам… — зазвучало на разные голоса.

Хоббиты не успели до конца опомниться, как руки бородатых чужаков подхватили Гетберта и понесли куда-то в заросли. Они не успели ни запротестовать, ни возмутиться, как ясноглазая красавица поманила их за собой. И, ободряя, чуть улыбнулась их растерянности:

— Сюда, идёмте за ними. Вам больше не́кому здесь довериться, потому не бойтесь. Они не причинят вреда вашему родичу и помогут вам.

То, как она произнесла «вам», «они» и «ними», ясно дало понять беглецам, что сама дева не считала себя равной кому-либо из тех, кто собрался под сенью крон. И на мгновение, как раньше на берегу реки, их снова смутил её снисходительный тон и послышавшееся в голосе пренебрежение — к вынесенным ими лишениям, усталости, голоду, раненому Гетберту, так и не открывшему глаз…

Но, тотчас же вспомнив, чем стали обязаны незваной гостье, явившейся на свет их костра, Гигберт и Мелисса проглотили обиды и безропотно последовали теперь уже за светом её фонарика, замелькавшего в гуще сплетения кустов и трав…

* * *

Они шли через лес. А потом через поля. А за полями, кажется, потянулись виноградники. И ещё огороды. А потом опять лес. Или же это был сад — но разобрать в темноте было сложно…

Когда почти выбившиеся из сил Гигберт и Мелисса подошли вместе в красавицей-девой к высокому неприступному частоколу, ограждающему поселение лесных людей, в небе розовела заря нового дня. Ворота приветственно распахнулись им навстречу, и, переступая порог обещанной обители, хоббиты лишь устало молчали, разглядывая добротные подворья и просторные, недавно отстроенные дома…

 

…В большом доме было тихо.

Гетберт, устроенный на лежанке около окна в первой комнате — большой зале, — по-прежнему не подавал признаков жизни. Мелисса и Гигберт бросились было к нему, но властная красавица в очередной раз пресекла все порывы:

— Avo!.. — воскликнула она, осеклась и тотчас же перешла на всеобщий язык: — Нет! Стойте! Не трогайте вашего родича, лучше поешьте. Пусть ним занимаются целители. — И села за стол.

По её знаку — или же и без него, утомлённые хоббиты уже не могли разобрать, — появились еда, напитки и свечи, украсившие массивные широкие столы. И ни Мелисса, ни Гигберт впоследствии не смогли бы уже с уверенностью рассказать, что происходило дальше: как приходили и уходили какие-то люди из общей комнаты, как им выдали чистую и сухую одежду, отправив переодеваться в полутёмную каморку около очага, или как пела русоволосая дева из чужаков около Гетберта. Как они сами вернулись потом за столы, ели и пили из появляющихся тарелок и сосудов, и как уснули беспробудным сном под умиротворяющий, мерный, чарующий напев сидящей напротив них ясноглазой красавицы, от которой невозможно было оторвать взгляд…

* * *

Когда оба беспокойных низкорослика уснули за столом, Эльмирет поднялась со своего места, проверила их состояние и приблизилась к сидящей у постели третьего хоббита деве Лангхар, дочери правителя здешних земель Гримбеорна. Та как раз закончила поить его зельем из фляги Эльмирет и обернулась к эльфийке:

— Этого мало, Мирэ. Слишком мало отвара…

— Я знаю, Лангхар. Но это всё, что осталось, и больше нет сейчас у меня.

— Ты заговорила кровь, мы вырезали наконечник. Но яд остановить… — Лангхар на мгновение запнулась, договорив с сомнением: — Одних лишь чар недостаточно. Нужны травы, а наши запасы были опустошены ещё прошлой зимой. Мне очень жаль…

— Мы с Мэллерин не успели много собрать, но кое-что в хижине есть. Если согласитесь присмотреть за ними, — Эльмирет кивнула на спящих у стола хоббитов, которым лесовики готовили постели в этой же комнате, — и их родичем, я постараюсь к вечеру доставить наши запасы сюда.

— Если ты уйдёшь, чьи чары станут сдерживать яд? Он умрёт, Мирэ. Моих умений для его исцеления не достаточно.

— А если не уйду — он всё равно умрёт, но медленно и мучительно. Так присмотрите? — повторила просьбу она.

Лангхар с сомнением взглянула на эллет, чуть поколебалась, словно не решаясь что-то сказать, и отвела взгляд:

— Жизнь этого полурослика ценнее твоей, Мирэ? Ты действительно считаешь так?

Тон голоса и слова Лангхар встревожили Эльмирет.

— Что ещё приключилось за этот безрадостный и бесконечный день, пока меня не было? Что за беда? — спросила она.

— Боюсь, что уже ни до хижины, ни до ваших трав никак не добраться, — горько обронила Лангхар. — Правый берег охвачен огнями, сколько хватает глаз, орки выбираются из пещер. Когда я сегодня пришла в поселение и узнала, куда ты отправилась, Мирэ, я подумала, что больше никогда не увижу тебя.

Она замолчала, будто надеялась услышать объяснение безрассудству эллет. Но поскольку глубоко задумавшаяся Эльмирет ничего не ответила, Лангхар снова заговорила:

— Ваши с сестрой предупреждения достигли наших селений очень вовремя. Мы успели подготовиться, укрыться за стенами и готовы ко всему — хоть отбиваться, хоть, если потребуется, нападать. Но на нашем берегу пока что тихо и не творится никакого зла. Про остальное — ничего не известно, и ни в чем нет полной уверенности. Потому отец ещё минувшей ночью… — она взглянула на разгорающийся за окнами рассвет и поправила сама себя, — две ночи назад, когда прибежал гонец с вестями от твоей сестры, ушёл на западный берег. Он отправился прямиком через Старый Брод к Мглистому Хребту, желая получить самые верные вести — хоть от гномов, хоть от эльдар. А может и орков решил попытать…

Она помедлила, искоса поглядывая на застывшую собеседницу, и продолжила:

— Дом остался на попечении матери, с ней Офолмот и Вартмат, отец поручил им оборону, если случится нужда. Стэркист не пожелал отсиживаться с ними за стенами — в дорогу мы вышли вместе, на закате минувшего дня. Но я сразу же направилась к югу через лес, в надежде разыскать следы Радагаста. А он… Он собирался сначала завернуть на Каррок — ведь туда же направилась и твоя сестра?

Эльмирет молча кивнула.

Лангхар снова немного помолчала, но так и не дождалась большего от эллет.

— Мы собирались встретиться здесь и, если не будет иных новостей, идти искать Радагаста вместе. Но уже рассвет — а брат так и не пришёл… — чуть слышно закончила она.

— Я тебя задерживаю? — чуть оживилась Эльмирет, озабоченно хмурясь. — Ты из-за нас с полуросликами осталась и не ушла его искать?

Лангхар покачала головой:

— Не только, Мирэ. Детям старейшины тоже потребовалась моя помощь, они оба больны. Боюсь, это та же хворь, что и зимой, — но тогда её остановил Радагаст. А сейчас… Сейчас никто не знает, где он странствует, а здешний старейшина рассказал мне, что Росгобэль пуст, он посылал охотников туда неделю назад. Правый берег горел, топи пылали, и они не стали задерживаться у дома Мудрого, вернулись поскорее назад.

— Почему же вы не сообщили нам?

— Мы и сами ничего не знали, новости от старейшины пришли только вчера к вечеру. До этого они надеялись, что всё обойдётся. Пока здесь не появилась ты вчера утром. А потом и вернувшиеся охотники подтвердили твои предостережения и слова.

— Как же всё глупо! — устало воскликнула Эльмирет, закрывая руками лицо. — Глупо и бессмысленно! Почему нельзя было сразу сообщить нам? Почему не сказали о больных детях, когда я прошлым утром просила лодку? Почему нужно было молчать?!

Лангхар повернулась к эллет и приобняла её за плечи, утешая:

— Мирэ, милая, ваша помощь бесценна для меня и нашего народа. Но у нас все прекрасно понимают, что вы не можете быть сразу во всех местах. Ты торопилась — старейшина не решился говорить о своих бедах. Они с женой скромные люди, потому и не стали задерживать тебя.

— Я могу взглянуть на больных?

— Они спят, Мирэ. Я дала им отвар по рецепту Радагаста, и они проспят до полудня. Но если хочешь — пойдём, посмотришь.

Эльмирет согласно кивнула, и Лангхар поднялась, приглашающим жестом позвав эллет за собой.

 

Дети старейшины спали в самой дальней комнате большого дома. С ними сидела мать, которая тотчас же поднялась при появлении дочери вождя и эллет:

— Большая честь, госпожа Лангхар, госпожа Эльмирет, — поклонилась она поочерёдно каждой деве, — принимать вас в нашем доме, — произнесла она.

Лангхар поклонилась в ответ, Эльмирет вежливо склонила голову — и сразу же направилась к постелям детей.

Их сон был спокоен. Но бледность и испарина на лицах не укрылась от внимательного взгляда эллет. Она опустила руку в подвешенную у пояса расшитую рунами сумку и, не отрывая глаз от спящих детей, зашептала что-то беззвучное. Потом извлекла из сумки два небольших камешка и вложила в детские ладошки, плотно сомкнув их в кулачки.

— Всё обойдётся, — произнесла Эльмирет, отходя от кроватей.

И жена старейшины снова поклонилась, пряча слёзы:

— Спасибо, госпожа Эльмирет, да хранят тебя высшие силы.

Эльмирет ответила общей фразой:

— Пусть не встретится на вашей дороге тьма и…

Но не успела она договорить слова благословения, как внимание всех привлёк поднявшийся снаружи дома шум. Грохоча цепями, зашлись громким лаем сторожевые псы, хлопнуло несколько дверей, но тревогу дозорные не поднимали. Лангхар насторожено вскинула голову, прислушиваясь, и почти бегом направилась к выходу из дома. Эльмирет ободряюще похлопала хозяйку по руке и поспешила за Лангхар.

На крыльце обе девы остановились, оглядывая двор, по которому бродили предрассветные тени. Псы затихли, дозорные тушили фонари. А по дорожке от входных ворот частокола к дому шёл высокий темноволосый человек.

— Стэркист! — обрадовано воскликнула Лангхар. — Наконец-то!

Всплеснув руками, она сбежала по ступеням во двор и бросилась навстречу брату:

— Ох и заставил ты меня поволноваться, бродяга! Смотри, узнает отец — достанется тебе по делам!

— Тогда и тебя тоже не минует его недовольство, сестричка, — с нескрываемой иронией парировал молодой широкоплечий мужчина, обнимая Лангхар. А потом, едва заприметив стоявшую у двери Эльмирет, с достоинством поклонился, враз став серьёзным: — Добрая встреча, бренниль Эльмирет. Рад видеть тебя невредимой и в безопасности.

— Добрая, Стэркист, — склонила голову Эльмирет и не стала разводить церемоний: — Какие вести принёс? Как добрался?

Вместо ответа мужчина поднялся по ступеням крыльца и, приблизившись к эллет, молча протянул ей дорожную сумку. Самую обычную, потрёпанную и полинялую, дорожную сумку, но при виде её краски сбежали у эллет с лица — точно такую же она сама всего несколько часов назад сбросила в доме старейшины со своего плеча.

— Больше ничего там не было, — не отводя пронзительного взгляда от обратившейся в статую Эльмирет, произнёс Стэркист. — Только это. Я забрал её в пещере около оставшихся от костра углей. А на вершине Каррока горел фонарь.

— И больше ничего? — сдержанно, с трудом разомкнув губы, спросила эллет.

— Под фонарём был знак опасности.

— И всё? — снова настойчиво переспросила Эльмирет.

— Всё. — Стэркист помедлил, прежде чем продолжать: — Больше ничего: ни тел, ни крови, ни следов. Мэллерин поднялась по лестнице от подножия до вершины — и исчезла. Только фонарь, знак опасности — и эти вещи.

Эльмирет долго молчала. Молчали и дети вождя лесных людей. Потом эллет присела, опустила сумку на крыльцо и принялась проверять вещи: дорожные припасы, запасная одежда и кухонный нож, верёвка, огниво, фляга с отваром и мешочек трав, вышитый её собственной рукой…

Эллет встала и протянула флягу Лангхар:

— Без сомнений, это отстрочит наш приговор полурослику.

— Мирэ, я не сомневаюсь…

Но Эльмирет не дала ей договорить:

— Это — для хоббита, чтобы он выжил. А это, — она вложила в руки Лангхар расшитый рунами мешочек с травами, — оставь для себя и своих людей.

— Мирэ, а ты…

— А я должна с вами проститься, друзья мои.

— А может быть, кто-нибудь наконец-таки объяснит, что происходит сейчас!!! — вдруг раздался от двери громкое восклицание, и все, стоящие на крыльце, разом обернулись на голос.

На пороге объявился хоббит, которого привела Эльмирет в поселение лесных людей и который безропотно исполнял её указания ровно до этого момента. И который, кажется, только недавно беспробудно спал…

* * *

— Я хочу знать, что происходит, — Гигберт приблизился к стоящим на пороге высоким силуэтам.

Все трое замолкли, разглядывая хоббита.

— Кто вы такие? Почему ты, — он ткнул пальцем в Эльмирет, но, наткнувшись на непроницаемый взгляд изумрудных глаз, всё же поклонился, попытавшись исправиться в манерах, — госпожа, нам помогаешь? Чем мы заслужили такую честь?

Люди переглянулись, мужчина неодобрительно покачал головой, и Гигберт пожалел, что так резко и непочтительно заговорил с ними. Особенно настораживал прищур девы, которая их спасла.

— Моё имя Эльмирет, хоббит, на будущее можешь звать меня так, — протянула она. — Чем тебе не нравится моя помощь?

— Я бы тоже хотела это узнать, — вполголоса пробормотала русоволосая дева, которую он помнил как ту, что пела ночью около кузена.

На мгновение Гигберт ощутил укол совести — их спасли от преследователей, увели от опасности, накормили и напоили, помогают кузену… Наверное, не стоило начинать разговор с требований, хоть и захлёстывало каждый раз негодование при виде надменности и пренебрежения на красивом лице Эльмирет. Но слова уже вырвались, и отступать теперь было некуда.

— Нравится, госпожа, — он поспешно поклонился ещё раз, пытаясь сгладить первую неловкость, и попытался объясниться: — Но я и мои кузены не привыкли быть в долгу. Не нравится мне и неведение. Почему ты помогла нам? Где мы? Почему за нами гнались и стреляли в Гетберта? Почему люди-колдуны сожгли наши дома?

Люди снова переглянулись. Эльмирет с удивлением и нескрываемым интересом вскинула бровь.

— Люди-колдуны? — переспросила она. — Насколько я знаю, Шир в безопасности. Что вы делали в долинах Андуина?

— Что такое Шир? — непонимающе поинтересовался Гигберт, и его простой вопрос поверг в изумление сразу всех присутствующих. — Мы жили там, у реки — там хорошие земли, вода, там ещё остались сады наших предков…

Он не успел договорить, как Эльмирет присела на корточки, ростом почти сравнявшись с ним, и переспросила, настойчиво заглядывая в лицо:

— Повтори-ка, пожалуйста, что ты сказал?

— Что там хорошие земли…

— Я не о том. Что ты сказал о Шире?

Несколько мгновений Гигберт непонимающе смотрел на Эльмирет, пытаясь связать обрывки разговора, прежде чем снова спросил:

— Я тебя не понимаю, госпожа. Что такое Шир?

Эльмирет в свою очередь замолчала, и Гигберту даже показалось, что на её лице промелькнула растерянность. Наконец она выпрямилась и за плечо развернула Гигберта к дому:

— Думаю, нам надо более серьёзно поговорить. Для начала: как зовут тебя и твоих друзей, хоббит?

— Гигберт, госпожа Эльмирет. Раненый — это мой кузен Гетберт, и Мелисса, его жена.

Эльмирет мягко, но настойчиво, подтолкнула его к двери дома.

— Идём, попросим у хозяйки завтрак для тебя и поговорим, — от тона голоса Эльмирет — властного, требовательного — у Гигберта по спине побежал холодок.

— О чём поговорим, госпожа?

— Расскажешь более доходчиво, где вы жили — и про земли, и про сад. И про колдунов… Сможешь на карте показать?

— Не знаю, у нас не было карты. Разве что у старого Бридегара могли заваляться, но у нас всё равно никто не смог бы их читать.

— У вас? Кто такой Бридегар? Вы же сказали, что вас всего трое?

— Так то ещё там, в старом посёлке было, до того как мы ушли. Вернее, выгнали нас… — едва слышно выдавил из себя Гигберт. Но когда он произнёс эти постыдные слова, как ему сразу же стало легче — словно внутренний разлад кончился, и голос в сердце и мыслях подсказал: «Всё равно ведь не скроешь от неё никаких тайн…»

— Интересная история, — хмыкнула Эльмирет, переступая порог дома. За её спиной люди тоже вошли в залу, плотно прикрыв входную дверь. — Но попробовать можно. Я покажу тебе карту, Гигберт, и расскажу, где нашла вас и как мы бежали. А ты попробуешь указать знакомые места. Я очень хочу выслушать твою историю до малейших деталей, самый подробный рассказ…

* * *

Когда они закончили разговор, прошло немало времени — обитатели дома успели позавтракать и разойтись по своим делам, проснулась Мелисса и присоединилась к трапезе, русоволосая дева несколько раз напоила Гетберта отваром, а хозяйка вывела к столу детей. Когда Эльмирет, выспросив у хоббитов всё, что хотела знать, поднялась и отошла к кровати раненого, Гигберт так и остался сидеть на месте, невидяще глядя на разложенную перед ним карту и рассеяно водя пальцем по пергаменту.

Мысли Гигберта неслись быстрее скаковых лошадей: новые земли, огромная зелёная страна — страна, где живут такие же хоббиты… А что, если?.. За минувший год жизнь перевернулась с ног на голову дважды. Что им делать на руинах погоревшего дома? Куда идти? Путь в родной посёлок заказан — никто не ждёт их там, и никто не примет, нечего и пытаться. Просить убежища у добрых лесовиков? Жить на их подаяние? До зимы не успеть уже выстроить жильё, хоть немного похожее на ту нору, что дала им прибежище минувшей осенью. Нет ни тёплой одежды, ни припасов; остаётся рассчитывать только на чужую милость. Эльмирет говорит — далеко… Но что ещё остаётся? Там никто не узнает о прошлом, там есть шансы построить новую жизнь — уж он бы больше не стал ругаться с соседями и просиживать штаны по тавернам. Он бы работал, если примут, и со временем, — кто знает? — может быть появились бы собственный дом и жена.

Размечтавшись, Гигберт поднял глаза от карты и наткнулся на умоляющий взгляд Мелиссы.

— Что ты думаешь, кузен? Это правда? Мы могли бы попытаться отправиться туда?

Собственные мысли, озвученные Мелиссой, словно оживили Гигберта. Он решительно отодвинул карту и взглянул на окно, прежде чем решиться обратиться к сидящим у кровати кузена девам.

— Госпожа Эльмирет, госпожа Лангхар, — позвал он, — скажите, когда Гетберт сможет идти?

Эльмирет обернулась, безошибочно прочитав в голосе хоббита затаённую надежду. С такой же надеждой на неё смотрела и хоббитянка, подперев кулачком голову и время от времени потирая красные распухшие глаза.

— Если всё пойдёт хорошо, то к вечеру он очнётся, — ответила Лангхар. — А вот идти…

— И куда же вы собрались? — поинтересовалась Эльмирет.

Гигберт бросил на Мелиссу вопросительный взгляд, снова глянул на карту, взъерошил пятернёй волосы и решился:

— В Шир. Если там живут наши сородичи, то, может быть, найдётся местечко и для нас…

Лангхар фыркнула:

— Вы не доберётесь туда до осени. Тем более с вашим родичем…

— Тем более, когда правый берег кишит орками, — не менее решительно влез в разговор и её брат.

— Но и здесь нам делать нечего, — произнёс хоббит, но вдруг понял, что его слова можно истолковать как пренебрежение радушием хозяев, как совсем недавно на крыльце, и тотчас же попытался оправдаться: — Нет-нет, госпожа, господин, — он по очереди поклонился людям, — не посчитайте меня неблагодарным, но…

— Но жить так долго на вашем гостеприимстве мы не можем, — неожиданно подхватила Мелисса, вставая из-за стола и подходя к постели мужа. Она села около кровати, смахнула слёзы и взяла его за руку: — Как только он наберётся сил, мы отправимся в дорогу. Спасибо за всё вам…

Её тихая благодарность прозвучала так трогательно, что Эльмирет, складывающая дорожную сумку, внезапно оставила своё занятие. Отложив не до конца упакованные вещи, она приблизилась к Лангхар и вгляделась в спящего Гетберта.

— Ты сумеешь поставить его на ноги до утра? — обратилась она к целительнице.

— К вечеру он должен проснуться, — повторила Лангхар. И тут же вскинулась: — Эльмирет, что ты задумала?

— Я отложу отъезд до рассвета и помогу тебе вывести яд. А утром, если желание хоббитов не переменится, они могут пойти со мной.

— Но куда вы пойдёте? — изумился Стэркист. — Это безумие! Я ведь сказал, берег кишит орками. И что на Карроке…

— Ты нашёл вещи моей сестры, мэллон. Ни крови, ни тел — ты сам так сказал. Только я знаю другое — Мэллерин не подпустила бы к себе никого незамеченным. Это попросту невозможно, Стэркист. Она ждёт меня, и я отправляюсь к ней.

— Куда? В степь? К оркам? Ваша хижина сожжена!

— Мы должны были встретиться в лагере у перевала, потому для начала — туда.

— Эльмирет, подумай, может быть не стоит сейчас туда соваться? — попыталась было отговорить и Лангхар. — Здесь ты сейчас в безопасности, а в случае необходимости сможешь быстро и незаметно ускользнуть, хотя бы и к лесным эльдар.

— Там мне тоже делать нечего, — в тихом голосе Эльмирет прозвучали горечь и сожаление. — И я не могу оставить сестру, которой грозит опасность, в одиночестве ждать.

— Ты так уверена, что она тебя ожидает? — спросил Стэркист. — Что она не убита, не уведена орками, не…

— Конечно, — отрезала Эльмирет. — Иначе я бы почувствовала, — добавила она. И, упреждая любые уговоры, развернулась и вышла из дома.

— Ты не отговоришь её Стэркист, — донеслись до её чуткого слуха слова Лангхар. — Даже не пытайся.

— Знаю, сестра, — со вздохом отозвался он. — Но всё же…

Эльмирет не стала дальше прислушиваться к их разговору. Вместо этого прикрыла глаза и попыталась нащупать через осанвэ в Незримом ту тонкую нить единения, что вела её вчера на юг в течение всего бесконечно-напряжённого дня.

Но ничего не обнаружила — пленник подземной камеры, так отчаянно взывавший в Незримом, с прошлой ночи молчал…

* * *

Всё же среди лесного народа не было никого, кто не знал бы о взаимной любви, близости и привязанности двух сестёр из народа эльдар, объявляющихся по весне на берегах Андуина. Потому оставив бесплодные попытки вразумить или отговорить от опрометчивых действий упрямую эллет, Стэркист и Лангхар настояли лишь на том, что на рассвете проводят её с компанией хоббитов до брода. Против этого Эльмирет не возражала — в присутствии опытного воина и искусной целительницы ей было спокойнее за полуросликов. К тому же её четырёхлапый спутник, всегда с неприязнью принимавший восточный берег Андуина, остался верен себе и в этот раз — исчезнув после того, как лодка причалила к берегу, больше не показывался никому из лесовиков на глаза. Эльмирет знала, что он где-то поблизости, рядом, — но всё же против спустившихся с гор орков вернее был клинок и лук со стрелами, чем только лишь ловкость, когти и преданный нрав.

До Старого Брода добрались без приключений. Часть дороги Стэркист нёс раненого Гетберта, часть дороги хоббит шёл сам. Мелисса, украдкой потирая нос и глаза, ни на шаг не отходила от мужа, и Эльмирет, как и Гигберт, уже не пыталась её ни успокаивать, ни утешать, ни ободрять. Эльфийка не понимала слёз хоббитянки, особенно когда в данный момент времени её жизни ничего не грозило, всё было вполне благополучно и с раненым, и с путешествием. А Гигберт, увлечённый размышлениями о будущем, чувствовал себя усталым и опустошённым — настолько, что впору и само было лицо утирать. Его гложили совесть и сомнения, сожаления о прошлом и жалость к кузенам — ведь как не крути, а именно из-за него приключились все эти беды. Запоздалая вина и раскаяние дарили мало надежды на счастливое будущее, но сейчас он готов был на всё, лишь бы хоть частично исправить промахи. И он шёл, упрямо таща свой мешок и вещи кузенов, отмеряя шагами ярды и мили, и мечтал…

 

Путь, который занял у Эльмирет менее половины ночи, вместе с хоббитами едва успели преодолеть за день. Весь день эллет ещё надеялась, что удастся расшевелить полуросликов и заставить их двигаться быстрее. Но когда стало понятно, что брода до вечера никак не достичь, она ещё утешала себя мыслями, что Стэркист, быть может, ошибся и их хижина, способная дать приют, цела. Когда же перед ней предстали каменистые отмели, за которыми на другом берегу дотлевал обгорелый остов дома, Эльмирет устало вздохнула и усилием воли отогнала нахлынувшие воспоминания: подобную картину пожарища на месте, которое с радостью готова была называть домом, за свою жизнь она видела уже не в первый раз.

— Мирэ, — тихо приблизилась к ней Лангхар, — идём с нами. Скоротаете ночь в одном из наших селений. А на рассвете…

— Нет, — жёстко отрезала Эльмирет. — Разве ты не видишь, что сейчас самое время попытаться прорваться? Орки стягиваются в лагерь, — взмахом руки она указала на юг, где и вправду в подступающих сумерках стали разгораться далёкие огни. — Там, чуть поодаль от Брода, чтобы наверняка не привлекать раньше времени вашего внимания и не попасться на глаза дозорным. Если медлить, нам вообще не перебраться. А вам, друзья, предстоит ещё выдержать их натиск.

Брат и сестра переглянулись.

— Выдержим, Мирэ, — ответил за двоих Стэркист. — Лучше ты побереги себя.

Эльмирет искоса взглянула на мужчину и чуть усмехнулась — в отличие от сестры, он редко звал её домашним прозвищем, хоть это и было ему дозволено. А потому сейчас такое обращение лишь сильнее выказало его волнение. И Эльмирет шагнула к друзьям, распахнув объятия:

— Это ты береги себя, мэльдир, — обняла она Стэркиста. — И ты, мэльдис, — достались объятия и Лангхар. — Ну что, хоббиты, готовы? Если решились, то назад дороги, наверное, уже не будет. Нам пора.

Она подошла к берегу и позвала:

— Pado niben. Pado an bar.⁽⁴⁾

И на её зов бесшумно появилась рысь. Не обращая внимания ни на спутников Эльмирет, ни на быструю воду меж камнями отмели, зверь махнул с берега на ближайший сухой островок и в несколько неуловимых прыжков растворился в спускающейся темноте.

— Никогда я к нему не привыкну, — проворчал Гигберт, протягивая кузену руку.

Мелисса промолчала, подхватывая Гетберта под руку с другой стороны. И втроём они с явной опаской ступили на скользкие камни, с одинаково упрямым видом давая понять без лишних объяснений, что отступать не намерены.

Эльмирет усмехнулась, глядя на отважную троицу. И подумала, что, несмотря на все сложности совместного путешествия, было очень правильным задержаться в пути на два дня. Эти полурослики того стоили, и на западном берегу найдётся немало желающих с ними познакомиться поближе — если будет благосклонна к ним всем судьба…

Эллет подобрала все вещи — и свои, и хоббитов, — и сняла лук с плеча. Приготовила стрелу на тетиве, вглядываясь в ночь:

— Pid ardh sen lasto estad nin ar halthatha men⁽⁵⁾, — одними губами почти беззвучно прошептала она.

Но земля будто услышала: вздохнул ветерок, зашелестели приречные заросли. Мигнули и пригасли искры на месте пожарища, оставшегося от дома, где ещё две ночи назад спала и сама Эльмирет, и её сестра. Две ночи — и уже наступала третья…

Эльмирет зачерпнула воды из реки, на ходу умываясь. Но это не слишком сняло усталость — ей требовался отдых. Настоящий отдых, когда можно будет не думать о преследовании, спускающихся с гор огнях, яде, запертых в темнице узниках или оставшихся в колчане стрелах… И ещё — о трёх жизнях, встретившихся на нежданном повороте судьбы и вверившихся её умениям в поисках собственной, неуловимой и запутанной, дороги…

---

1) Leithiо sen! — (синд.) Отпусти её!

Вернуться к тексту

2) Methed-en-Faras! — (синд.) Конец охоты!

Вернуться к тексту

3) Pado niben — (синд.) Идём, малыш

Вернуться к тексту

4) Pado niben. Pado an bar. — (синд.) Идём малыш. Идём домой.

Вернуться к тексту

5) Pid ardh sen lasto estad nin ar halthatha men. — (синд.) Пусть эта земля услышит мой призыв и укроет нас.

Вернуться к тексту

You know little of the lands beyond your bounds.

Peace and freedom, do you say?

The North would have known them little but for us.

Fear would have destroyed them.

Aragorn's answer to Boromir at the council of Elrond

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

Вы мало знаете о землях за пределами ваших границ.

Мир и свобода, ты говоришь?

Не будь нас, Север мало знал бы об этом.

Их уничтожил бы страх.

Ответ Арагорна Боромиру на Совете Эльронда

В лагере у подножия Мглистых гор дни и ночи сменяли друг друга, и Мэллерин казалось, что она утратила им счёт.

Первой ночью — уже после того, как улетел Гвайхир, закончился поздний ужин с сыновьями лорда Эльронда и братья безоговорочно уступили ей хижину, уйдя сторожить окрестности, — эллет всё пыталась разобраться в неясных видениях, что заставили так внезапно проснуться накануне. Она долго раздумывала над тем, что успела разглядеть сквозь Незримое, сопоставляла все известия о близких, которые доносила до них с сестрой молва, мысленно перебирала имена друзей или просто знакомых и всё пыталась уловить отзвуки осанвэ неведомого узника. Но, как ни старалась, не находила больше ни малейшего отклика.

Той ночью она поначалу ещё не слишком тревожилась о сестре — знала, что Эльмирет не появится вместе с рассветом. Понимала, что сестра не устоит перед соблазном поближе рассмотреть непонятное зарево и задержится в степи, несмотря на все обещания, что успела перед расставанием дать. К тому же, Гвайхир своей нежданной помощью очень сильно сократил путь самой Мэллерин — без вмешательства Повелителя Крылатого Народа она добралась бы до лагеря в лучшем случае лишь к вечеру следующего дня. А значит, и Эльмирет никак не сумеет объявиться раньше этого времени.

Но с течением ночи настроение эллет изменилось — мысли и вопросы множились, ответов не находилось. А к полуночи Мэллерин поняла, что сестра и вовсе ушла в аванир — и с этого момента потеряла покой. Неизвестность порождала тревоги, тревоги вели за собой бессонницу. До утра она в раздумьях и волнении меряла шагами комнату, не находя себе места, занимая руки будничными делами и не сомкнув глаз.

Когда с рассветом в дверь постучал Эльрохир, то в хижине братьев уже ждал стол с накрытым на двоих завтраком. Взволнованная эллет, не давая возможности братьям произнести ни слова, вихрем вылетела мимо них за дверь со словами: «Доброго утра, друзья. Отдыхайте. Я посторожу ваш покой».

Но ей самой покоя не было. Пытаясь не утратить бдительности и дать возможность друзьям отдохнуть, Мэллерин металась вдоль границ лагеря, вглядывалась в шевеление листвы и прислушивалась к шорохам ветра и трав. Но мысли её были далеко — на бесконечных просторах равнин Андуина, где исчезла бесследно сестра. Она отчаянно ждала вечера — словно некой черты, что позволит разрешить все сомнения, словно сумерки просто обязаны принести успокоение, словно вместе с ночью явится сестра...

Эльмирет не появилась к вечеру.

Элладан с Эльрохиром, видя волнение эллет, не зная как подступиться к ней и какую предложить помощь, весь день не решались донимать её праздными разговорами. Лишь когда солнце скрылось за горы и по лагерю поползли длинные тени зубчатых вершин, Эльрохир наполнил кружку душистым травяным отваром из котелка, томящегося над очагом, и кивнул брату:

— Это молчание хуже раскатов грома, Элладан. Собери-ка на стол, пока я попробую поговорить с ней. Ей не мешало бы поесть и поспать.

Он направился к Мэллерин, статуей застывшей у границы лощины под прикрытием деревьев, и негромко позвал:

— Мэллерин... Ты слышишь меня?

Она вздрогнула, словно не ждала и не слышала ничьего приближения, и тотчас же смутилась, опустив голову и пряча в ладонях лицо:

— Прости, Эльрохир. Прости... Ох, как же неловко. Плохой из меня получился страж.

Эльрохиру показалось на мгновение, что её глаза предательски блеснули, но когда эллет вскинула голову, убрала руки и обернулась к нему, лицо её было по обыкновению спокойно и на щеках не виднелись следы слёз. Он протянул ей кружку:

— Ужин готов, идём. Ты тоже должна отдыхать.

Эллет приняла предложенный напиток, поднесла к лицу, принюхалась. И горько усмехнулась:

— Благодарю за заботу, Элладан, но нет, не сейчас. К тому же это вряд ли принесёт покой моему сердцу и мыслям. Так что не сейчас. — И вернула ему кружку.

Он молча забрал её, отвернулся и ушёл в дом, сделав вид, что не заметил слетевшей с губ эллет случайной оговорки — безошибочно различать братьев-близнецов Мэллерин прекрасно научилась ещё при первом их совместном путешествии восемь лет назад.

Ужин прошёл в молчании. Мэллерин с трудом глотала похлёбку, ничем не напоминая себя вчерашнюю, с восторгом спустившуюся с широкого орлиного крыла.

После ужина братья снова приняли на себя обязанности охраны, и снова утром в хижине их ждали завтрак и не находящая себе места Мэллерин.

Напряжение становилось невыносимым, и Эльрохир, едва взглянув на хмурого брата, первым начал осторожный разговор:

— Мэллерин, прости мой нескромный вопрос, но… Впервые я вижу тебя в таком волнении. Ты точно не хочешь рассказать что-то большее, чем уже поведала, когда добралась к нам?

Эллет чуть поколебалась, переводя взгляд с одного близнеца на другого. А потом решительно опустилась на скамью за стол напротив Эльрохира и заговорила, откровенно и подробно описывая то, что видела в ночных видениях накануне появления алого зарева — и тревожащие признаки наступления тени, и собственные сомнения, и узника, в муках и отчаянии взывающего сквозь мрак…

Выслушав Мэллерин, братья долго молчали. В оглушительной тишине слышалось лишь потрескивание затухающего очага и шёпот ветерка в ветвях деревьев снаружи хижины. Наконец заговорил Элладан:

— Считаешь, этим узником может быть кто-то из ваших родных? — напрямую спросил он, озвучивая вызванные рассказом эллет мысли.

— Тебе ли не знать, что светловолосых мужчин в нашей семье совсем не много, Элладан, — тряхнула головой Мэллерин, словно возвращаясь к действительности из неотвязных видений. И невесело усмехнулась: — К тому же я никогда не поверю, что это может быть он.

— Ты права, Мэллерин, конечно же, права, — задумчиво пробормотал Эльрохир. — Случись что с лордом Сигильтауром, такие вести уже наверняка донеслись бы до нас, особенно сейчас, когда разведчики приносят их со всех сторон света.

— Тогда кто? Кто среди ваших близких мог бы так взывать к вам?

— Не знаю, Элладан, — отозвалась Мэллерин. — Возможно, это кто-то из друзей Эльмирет. И быть может, до меня достигали лишь отзвуки её осанвэ, — не слишком уверенно добавила она. И, глубоко вздохнув, уронила голову, закрывая ладонями лицо: — Потому что сейчас я не слышу ничего. Совсем ничего от Эльмирет…

Братья переглянулись — им прекрасно был известен этот страх. Близнецы, всю свою жизнь — и даже до рождения — делившие через осанвэ на двоих любые эмоции, знания или чувства, всегда страшились лишь одного: не услышать отклика второй родной души. И потому прекрасно понимали сейчас метания и страхи Мэллерин.

После продолжительного молчания первым заговорил Элладан, рассеянно постукивая по столу кончиками пальцев:

— Мы здесь две ночи и уже начался третий день. И всё вокруг на удивление спокойно. Но я могу сказать только одно — никогда раньше тишина и покой так сильно не тревожили меня, как сейчас.

Эльрохир задумчиво кивнул, соглашаясь:

— Ты прав, брат. Не к добру так притихли горы.

Близнецы обменялись долгими многозначительными взглядами. Мэллерин безошибочно угадала течение их мыслей и тоже согласно закивала:

— Два дня не слышно птиц. Исчезла мелкая живность. А ночи становятся всё более тихими. Нам всем надо хорошо отдохнуть сегодня, пока ещё день. Кто знает, что приготовит нам наступление темноты, — она решительно поднялась и направилась было к очагу, где томился котелок с успокоительным отваром. Но вдруг остановилась и обернулась к братьям: — И ещё, друзья, скажу сразу, если вы возьметесь меня отговаривать или решите переубедить… Я не намерена покидать этот лагерь до возвращения Эльмирет. Мы с сестрой условились встретиться здесь, и я не уйду из этой лощины, пока не уверюсь… — она замолчала, не договорив.

— Мы не собирались ни от чего тебя отговаривать, Мэллерин, — поспешил заверить Эльрохир.

Элладан лишь криво усмехнулся, одарив эллет тяжёлым взглядом.

Мэллерин поймала взгляд Элладана и отвернулась к очагу.

— Можешь осуждать меня, Эладан, если пожелаешь, — резко произнесла она, глядя в тлеющие угли, а голос её дрогнул от сдерживаемой горечи. Чуть помолчав и взяв себя в руки, она закончила уже спокойно, твёрдо и непререкаемо: — Но я всего лишь хочу, чтобы мои решения не стали ни для кого неожиданностью.

Элладан промолчал, стиснув в руках кружку. Затем одним махом опустошил её, вернул на стол и вышел из дома, обронив напоследок:

— Я буду снаружи, отдохну в тени.

— Отдыхай до полудня, брат, — крикнул ему вслед Эльрохир. А затем перевёл взгляд на деву: — Тебе тоже нужно отдохнуть и постараться не терять голову, Мэллерин. Я посторожу.

Эллет хотела было что-то сказать, но Эльрохир быстро встал и направился следом за братом к выходу из дома, не оставляя ей возможностей возражать. На пороге он замешкался, обернулся, и Мэллерин тяжело вздохнула в ответ на его укоризненный взгляд.

— Знаешь, Мэллерин, не вижу причин скрывать от тебя то, что скажу сейчас, — вполголоса произнёс Эльрохир и, дождавшись внимания девы, добавил: — Я очень хотел бы видеть тебя и своего брата такими, какими вы были во время нашего первого совместного путешествия.

Он постоял у двери, явно давая ей возможность ответить. Но Мэллерин молчала, тиская кружку в руках. Не дождавшись, Эльрохир сокрушённо покачал головой и переступил порог дома.

— Я тоже очень хотела бы этого, мой друг, — почти беззвучно шевельнула дева губами. И, в полной уверенности, что никто её не слышит, со вздохом добавила: — Но того лета, увы, не вернуть…

— Всё в твоих руках, Мэллерин. Всё в твоих руках… — отозвался Эльрохир, уходя.

Мэллерин вздрогнула от неожиданности его слов, оглянулась на хлопнувшую дверь и с очередным тяжёлым вздохом устало прикрыла глаза.

Над укрывшимся в лощине лагерем дрожал зыбкий туман, предвестник разгорающегося летнего дня, и раскалённая ладья Ариэн неуклонно взбиралась на небосвод, разгоняя порождений ночи по тёмным пещерам, безлюдным руинам и оплетённым липкими паучьими тенетами древним лесам.

Начинался 26 день месяца Кэрвэт, и все временные обитатели лагеря у подножия гор чувствовали, как давит приближающаяся с юга тьма…

* * *

26 день месяца Кэрвэт (Июль)

Старая Южная Дорога

Он процарапал острием ножа небольшую бороздку на грубой коже ножен походного меча, сдул невидимую пыль и провёл пальцем по царапине — вторая в новом ряду ещё не перечёркнутых отметин, итого — двадцать вторая.

Двадцать второй день пути…

Хлопнул себя ладонью по щеке, пытаясь избавиться от жужжащего около уха надоедливого комара, и встряхнулся — солнце уже поднялось над горизонтом, самое время сворачивать лагерь и продолжать путь…

А дорога предстояла непростая — далеко за спиной остались ухоженные тракты Истфольда и Вестфольда, брод через Изен. Потом были степные просторы, где, к счастью, ему не встречались дикие племена даже тогда, когда приходилось бродить по выжженным солнцем пустошам в поисках исчезнувшего среди сухостоя древнего пути. А потом начались болота.

Степь превратилась в болота нежданно — просто однажды к вечеру между плитами старой дороги захлюпала вода. Тогда он резко остановился, спешился, отыскал чуть поодаль от дороги сухое место на возвышении под поникшим деревом и стал ждать утра, поддерживая крошечный костерок. И хоть в костре особой нужды не было — земля и ночью дышала жаром летнего дня, — но мерцающий свет от сгорающих стебельков и веток создавал видимость присутствия людей, суетящихся, по обыкновению, в любом лагере около огня. Видимость присутствия людей была лучше полного безлюдья и одиночества — а после Врат Рохана ему не встретилась ни одна живая душа, кроме шебуршащих в траве сусликов, лисиц или же волков, бесстрашно выбирающихся на тракт. Была ещё мошкара, роями вьющаяся над степью, но на её присутствие он не обращал внимания до той поры, пока меж плит не захлюпала вода.

Вода хлюпала уже не первый день, местами плиты древней дороги исчезали совсем, а найти их стоило немалых усилий и времени. Путь становился всё сложнее — и, к тому же, не совсем таким, каким он был на картах, разложенных на столах библиотеки Минас Тирита.

Дома, в Минас Тирите, когда по возвращении из Осгилиата он и брат вдвоём предстали перед отцом и рассказали ему о падении восточной части города и о своих одинаковых снах, всё казалось проще. Отец тогда, сидя на троне Королей, обронил: «Это не случайность, такие сны не приходят просто так…» И надолго задумался, хмурясь и потирая лоб. А потом мановением руки отпустил стражу и позвал сыновей за собой. Они быстро прошли втроём по гулким коридорам до библиотеки, и слуги, едва заслышав шаги повелителя, старались убраться подальше с их пути и не попасться на глаза Наместника. А потом отец развернул на столе древние пыльные свитки с картами и указал на полустёртую надпись на языке эльфов: «Imladris»…

До Имладриса вели две дороги из Гондора, чёткие, явные, отмеченные жирной линией на детальных картах: одна — прямо на север, вдоль левого берега Андуина, через брод и за Мглистые горы; а вторая — вдоль Белых гор, через Врата Рохана и дальше по пустошам к Арнору, колыбели древних королей. Вся беда была в том, что на этом чёткость кончалась — карта, на которой имелась надпись «Имладрис», была столь древней, что могла рассыпаться в прах от малейшего дуновения, а сама полустёртая надпись размещалась на просторах от множественных точек, обозначавших поселения людей Арнора, и до пиков Мглистых гор…

Тогда отец сказал, что эльфы не способны уже нынче помочь в войне, но их мудрый совет лишним не будет.

…Потом они с братом долго спорили, выбирая дорогу — восточный Осгилиат был захвачен, Северный Итилиэн был закрыт. Оставалась дорога через Рохан мимо Белых гор, но за бродами Изена путь не мог подсказать даже самый опытный разведчик Гондора — слишком давно не ходили они в степи Энэдвайта, да и с дунландцами повстречаться никто не был бы рад.

Спор разрешило слово отца — своею волей он приказал идти в поход старшему сыну. Из-за бо́льшего доверия или бо́льших надежд, но решение было принято не в пользу Фарамира, и двадцать два дня назад они с братом простились у ворот Белого Города…

Он затоптал остатки костра и навьючил на коня вещи.

Конь недовольно фыркнул, но противиться не стал — уже не первый день он нёс не всадника, а только его поклажу. Всадник сам выбирал путь, иногда сворачивая в сторону, обходя возникающие на пути болота, рассыпающиеся плиты древней дороги и разросшиеся камыши. И сейчас он снова потянул поводья, похлопал холку боевого товарища и произнёс:

— Пора, малыш, самое время в путь. Ты же тоже чуешь воду, да?

Конь тряхнул гривой и перебрал копытами — ему не нравилась дорога, но противиться воле хозяина он не смел и не желал.

— Чуешь, я знаю, — засмеялся хозяин. — Нам вперёд, малыш. Будем надеяться, что за рекой дорога пойдёт попроще. Так что давай, не отставай.

И потянул поводья, шагая с твёрдой почвы в неизвестность, где отчётливо журчала вода меж обломками плит древней дороги…

* * *

26 день месяца Кэрвэт (Июль)

Лагерь у подножия Мглистых гор

Раскалённое солнце пошло к закату, опускаясь за пики гор, и, хотя до наступления ночи было ещё далеко, обитатели лагеря с облегчением порадовались наползающей от гор прохладной тени. К этому времени все трое эльдар постарались, как умели, восстановить свои силы и готовы были встретить неизвестную опасность, приближение которой ощущали все последние дни.

Мэллерин собиралась в дорогу — для себя она ещё утром решила отправляться искать сестру, если та не объявится в бесконечном однообразии очередного длинного дня. Вечерело, сил праздно ждать больше не было, и уже все опасности мира не смогли бы её остановить…

Элладан и Эльрохир прекрасно понимали настроение эллет и, как обещали, не противились её выбору и не пытались ни на что повлиять. К дороге они были готовы ещё до того момента, как солнце добралось до пиков гор.

И, принимая от Элладана сумку с припасами, Мэллерин благоразумно не стала пытаться отказываться — с одним клинком среди пустошей долго не протянешь, а помощью таких воинов как сыновья Эльронда только глупец стал бы пренебрегать.

— Благодарю, — тихо произнесла Мэллерин, не решаясь поднять на него глаза и опасаясь наткнуться на укор или холодность.

— Всегда рады быть тебе полезны, Мэллерин, — доброжелательно отозвался Эльрохир.

— Куда собираемся выступать? — голос Элалдан был тих и бесстрастен.

Но даже такой его ответ обрадовал эллет, которая винила себя все эти дни за те неуместные слова, что породили раздор в вечер встречи.

— Я хочу спуститься к долине, потом проверить дорогу к броду и осмотреть степь. Не уходя от дороги, — поспешно добавила она, бросая на близнецов быстрые взгляды и видя, как от каждого её слова всё сильнее хмурится Элладан.

— При необходимости, мы сами проверим степь, не волнуйся, — тихо и твёрдо ответил он. И, всё же поймав неуверенный взгляд девы, вдруг усмехнулся: — Или ты думаешь, что нам так хочется объясняться с вашим отцом, Мэль…лерин?

То, как он протянул её имя, тронуло эллет до глубины сердца — уже давно она не слышала этого из его уст. И она шагнула к нему, ловя и сжимая в ладонях его руку, и заговорила, уже не замечая ничего, кроме вызова в его глазах:

— Элладан, умоляю, не сердись. Не сердись на меня. И прости. Если можешь, то прости за те слова, что сказала при встрече.

Он напрягся. Уловил движение Эльрохира, поспешившего отвернуться и отойти к очагу, а затем вскинул руку, которую так и не выпустила Мэллерин. В одно мгновение эллет оказалась у его груди, и он обнял её плечи второй рукой, прижимаясь щекой к её виску.

— Я не сержусь, Мэль, — выдохнул он.

И тотчас же почувствовал, как разжались её пальцы на его руке. Он поспешил проглотить готовые вырваться горькие слова и ослабил объятие, но вдруг Мэллерин сама обвила его шею руками.

— Твой брат сказал, что хотел бы видеть нас с тобой такими, какими мы были в наше первое путешествие, — зашептала она, обжигая горячим дыханием. — Но я всё та же, Элладан. Я не изменилась. А ты… ты всё так же дорог мне…

Не в силах более сохранять холодность при звуках её волшебного голоса и пролетающего у самого уха дыхания, он крепко стиснул объятия.

— Мэль, единственная моя, моей жизни без тебя нет, — одними губами шевельнул он.

И замер, ощущая в ответ лёгкое касание нежных губ на своей щеке.

Элладан не успел ни ответить на мимолётный поцелуй, ни что-либо ещё сказать — громогласный отдалённый рёв сотряс горы.

Мэллерин отпрянула, в мгновение ока подхватив с пола и прижимая к груди сумку с припасами. Эльрохир резко обернулся, устремив взгляд на распахнутую дверь.

— Ме... Мед… Медведь? — три голоса прозвучали как один.

И все трое эльдар разом нахмурились, вслушиваясь в отголоски звуков.

— Если не ошибаюсь, это севернее нас, ближе к истоку ручья, — медленно произнёс Эльрохир.

— И, мне кажется, выше по склону, — не слишком уверенно повела головой Мэллерин, указывая направление.

— Сложно сказать, — протянул Элладан, обратившись в слух, — мы среди скал, здесь сильно гуляет эхо.

Ему никто не стал возражать, и спустя четверть часа все трое были готовы выступать. Они закрыли для зверей любые возможные проходы в хижину, не забыв, по обычаю, восполнить запасы воды и дров у очага. Дорожные сумки близнецы оставили с конями, для которых узкие горные тропы могли оказаться непроходимыми и которые должны были ждать хозяев неподалёку от дороги на перевал. А затем пешком, взяв с собой лишь оружие, огниво, воду и небольшой запас хлеба и лечебных трав, все трое поспешили из лагеря вдоль русла ручья на север — именно там, как им казалось, прозвучал рёв, похожий на медвежий. И это было странно, потому что дикие медведи избегали появляться на здешних склонах или в долине от дороги на брод и до самого Каррока.

В этих землях, далеко за обжитыми людьми или эльфами пределами, издавна хозяйничали вовсе не животные — и троим эльдар это было очень хорошо известно…

* * *

26 день месяца Кэрвэт (Июль)

Старая Южная Дорога

— Ну же, малыш, давай, не упрямься. Ещё немного осталось. Переберёмся на другой берег и, обещаю, сразу же устроим лагерь. Видишь, какая там трава на пригорке? Там и встанем на ночь.

Конь всхрапнул, затряс головой, но всё же подчинился направляющей руке хозяина и ступил на очередную каменную плиту, просевшую в болотистой почве под его весом.

— Ничего, малыш, давай. Немного осталось. Ещё чуть-чуть… — продолжал уговаривать хозяин, таща его за поводья и внимательно оглядывая окрестности в лучах заходящего солнца.

В золотистом зареве заката раскинулась топь. Сочная зелень окаймляла сизо-зелёную ленту реки и отражалась в болотистых лужах и омутах. Густую тень бросали на медленно текущую реку остатки моста на высоких опорах — по нему, наверное, уже было не пройти. Ведь единственный отчётливый путь на другой берег вёл по отмелям и бродам, перемежаясь совсем недавно проложенными деревянными настилами меж древними плитами, невесть как оказавшимися вдали от старого пути, у самого русла реки, в стороне от развалин Тарбада и моста через Сероструй.

Там они и брели — проверяли на прочность плиты, переходили по колено в воде, от кочки до кочки. И каждая обнаруженная плита дороги становилась не только островком безопасности, но и добрым знаком — здесь кто-то ходил до них.

Конечно же, никакого пригорка за рекой видно не было — там тянулись те же топи, что и по левому берегу реки. Но им обоим нужна была надежда, и потому он шептал:

— Вперёд, малыш, осталось совсем немного…

Где-то на середине широкого разлива реки он стал особенно внимателен — несколько раз поверял путь, прежде чем сделать шаг, пробовал почву подобранной по пути вехой. И без конца уговаривал артачившегося коня двигаться дальше, в неизвестность, ступая на подающиеся при малейшем движении плиты. Время от времени он запускал пятерню в шелковистую гриву коня, успокаивая и упрашивая, заставляя идти за собой. И вдруг ощутил, что казавшая надёжной опора ухнула из-под ног в глубины болота, а конь оказался в мутной воде по колени, испуганно заржав.

Только чудом удалось ему отскочить в сторону, не получив удара от перевернувшейся под весом забившегося коня плиты. И вторым чудом оказалось то, что следующая плита вполне выдержала его вес, не утонув. Он протянул руку, ухватив поводья и гриву коня, утихомиривая и одновременно вытаскивая:

— Тихо, малыш, не дёргайся. Иди сюда, иди ко мне, только тихо, тихо. Не дёргайся… — непрерывно бормотал он, ловко направляя и выводя коня из трясины.

Только вернувшись в безопасное место на возвышении, он перевёл дыхание и замолчал, выпуская поводья из рук. И устало осел на землю, разглядывая место неудавшейся переправы — растревоженный топкий берег пестрел свежими отметинами провалов, чётко обозначивших проделанный путь. В вязкой топи их медленно затягивало ряской и тиной, а из глубины трясины временами лениво всплывали и с глухим хлопком лопались газовые пузыри. И отсюда, с возвышенности из-под раскидистой ивы, было совершенно ясно, что до деревянного настила, прокинутого чуть дальше к середине реки меж плитами на противоположный берег, уже было не дойти. По крайней мере, не с этим неопытным и навьюченным поклажей конём, и тем более — до наступления темноты…

Немного передохнув, он поднялся по откосу к одной из древних опор. И, хотя солнце висело на самом краешке небосклона, попытался осмотреть старый мост. Снизу он казался вполне пригодным для прохода, но... Но ведь не просто так прокидывают настилы по болотистым протокам, если есть мост.

Чуть поразмыслив, он направился вверх по склону ещё выше, к тому месту, где старая дорога выводила на переправу над опорами. А потом свистом подозвал коня, и у настила моста они оказались уже вместе в последних лучах заката.

— Ну что, малыш, завтра попробуем перебраться, — пробормотал он, вглядываясь в противоположный берег и похлопывая холку коня. — Если не внизу, то здесь. А сейчас идём, пора отдохнуть, тот берег подождёт. Подождёт… — Но не договорил.

Конь всхрапнул, затряс головой и, чуя противоположный берег с обещанной травой, пригорком и лагерем, пошёл вперёд по ненадёжной переправе.

В это мгновение он окончательно осознал и понял, насколько ошибся в конюшнях Минас Тирита, выбирая резвого молодого коня, с которым быстро преодолел первые лиги казавшейся такой прямой и ровной по картам дороги — последние мили оказались мукой. А весь нынешний день и вовсе обернулся кошмаром.

Неопытный пятилетка ринулся вперёд, на несколько мгновений обескуражив хозяина. И лишь увидев, как под гружёным конём проломилась ненадёжная переправа, тот рванулся следом. Вцепился в поводья и рухнул вслед за конём в реку…

Их обоих тотчас же потянуло вниз по течению — медленно, но неотвратимо, разворачивая прямиком на перегораживающие течение обломки моста. Он ещё помнил, как грёб против течения, ощущая в руке шелковистые пряди конской гривы. И конь был рядом с ним. А потом произошло самое худшее — внезапно конь громко заржал и исчез под водой. И, утопая вместе с ним в мутных, илистых водах, он осознал, что поводья, которыми удавалось всё это время направлять верного друга, сейчас сыграли с конём злую шутку — запутались где-то среди камней, коряг и обломков моста, обрушенного в воду с опор сотни лет назад…

Он всё же выгреб на противоположный берег, успев в последний момент отпустить поводья и выпутать руку из шелковистой гривы, тянущей его ко дну. И долго потом лежал на мягкой траве, глядя в небосвод, на котором одна за другой вспыхивали звёзды. И лишь после осознал, что остался совсем один — без друзей, брата или войска, без коня, без припасов…

Один на незнакомой дороге, которая успела сыграть с ним не одну злую шутку. А впереди лежали ещё сотни миль неизвестности…

Он поднялся и осмотрелся. Не без труда развёл огонь. Затем разделся и разложил для просушки мокрую одежду около разгорающегося костра. А потом обнажил клинок, ощупывая двадцать вторую бороздку на ножнах, проклиная незадавшийся с самого утра день, и направился к злосчастному Серострую, глубоко вдыхая, чтобы иметь возможность провести под водой больше времени. И твёрдо намереваясь вернуть хоть что-то из того, что осталось с павшим товарищем. Хоть что-то из того, что потерял…

* * *

Восточные склоны Мглистых гор

Едва лишь солнце ушло за хребет Мглистых гор, восточные склоны утонули в тени. Сумрак стремительно сгущался, особенно под кронами немногочисленных деревьев, где подобно теням бесшумно пробирались сквозь осыпи и заросли трое эльдар. Они шли вдоль русла небольшого ручья, поднимаясь к его истокам от скрытого в лощине лагеря. И все трое испытывали странное чувство тревоги, противоречащее царившей вокруг тишине. Ни чьих-либо следов, ни присутствия после ухода из лагеря так и не было обнаружено. Но все они слышали тот яростный звериный рёв. И они не могли ошибиться. По крайней мере, не все трое разом…

— Есть что-нибудь? — вполголоса спросил Эльрохир, пробирающийся по правому брегу ручья.

— Ничего, — коротко отозвался Элладан, исследуя левый берег.

Близнецы действовали настолько привычно и слаженно, что Мэллерин, следуя чуть поодаль за ними, даже не надеялась обнаружить что-либо после опытных братьев-следопытов. Даже в ночи их зрение оставалось безупречно-острым, а внимание, умения и навыки не позволили бы остаться незамеченным ни малейшему следу. Вокруг простирались лишь нехоженые просторы, где крайне редко ступала нога человека. Да ещё осыпи, камни, промоины, прошлогодняя полусгнившая листва… Но ни единого следа, указавшего бы на того, кто издал услышанный всеми рёв.

— Есть, — вдруг произнёс Эльрохир, не меняя обычного тона, — здесь.

И резко встал, указывая на капли свежей крови, окропившей скалы.

— Здесь тоже, — тотчас же отозвался Элладан.

И Мэллерин поспешила приблизиться к близнецам, чтобы вместе с ними рассмотреть следы.

Кровью было щедро орошено оба берега ручья. Да и направление поиска они тоже правильно определили ещё из лагеря — кровавый след вёл дальше к северу, за исток, и терялся в зарослях кустарников над каменистыми осыпями, отмечавшими русло. Вытоптанная трава у берегов и сломанные ветви кричали о разыгравшейся жестокой схватке, и все трое эльдар, не сговариваясь, покрепче перехватили оружие.

Элладан и Эльрохир плечом к плечу вошли в заросли. Мэллерин без колебаний шагнула следом, обнажив свой меч.

Едва за ними сомкнулись потревоженные ветви, все трое разом остановились — при всей кажущейся тишине окрестных гор и беззаботности летней ночи запах крови и смерти стал почти невыносим.

В полутьме след угадывался смутно, но для зрения эльфов был всё ещё зрим. Они осторожно углублялись в заросли, пока вдруг снова разом не остановились.

— О, Валар… — ахнула Мэллерин.

Элладан шагнул чуть вперёд, задвигая эллет себе за спину и загораживая от её глаз открывшуюся поляну. Мэллерин коснулась рукой его плеча, заставляя подвинуться, и накрепко стиснула губы, чтобы больше ничего не произнести.

Посреди укромной поляны под едва синеющим сводом небес была напрочь вытоптана трава. Обломанные ветви, взрытая земля и вывернутые из неё камни, испещрённые каплями крови... А в самых укромных местах зарослей, где полутени и звёздный свет растворялись в густой темноте, торчали воткнутые в землю шесты в рост человека, увенчанные орочьими головами с предсмертными оскалами.

— Стойте там, где стоите! — резко выкрикнул Эльрохир и предупреждающе вскинул руку, заставляя брата и Мэллерин замереть позади себя.

Затем показательно выпростал перед собой вторую руку без оружия в направлении поляны и произнёс на вестроне, чётко и раздельно проговаривая слова:

— Всё. Мы. Уходим. Мы. Не. Враги. Нет.

Потом медленно попятился и направился к брату с замершей рядом девой, жестами заставляя их обоих уйти.

Элладан и Мэллерин, даже не успев разглядеть всех подробностей, сделали несколько шагов назад и безропотно исполнили приказание Эльрохира, не поворачиваясь к поляне спиной.

— Где? — чуть слышно спросил у брата Элладан, как только Эльрохир поравнялся с ними.

— Северо-восток, — отозвался Эльрохир, — у самого склона, под осыпью и прикрытием кустов.

Элладан достал из сумки у пояса завёрнутый в листья дорожный хлеб и положил его на камень. Медленно вскинул пустые руки, всем видом демонстрируя добрые намерения, разогнул спину. А затем все трое эльдар удалились, шаг за шагом отступая лицом к поляне — как можно быстрее, но стараясь не проявлять спешки.

Отвернулись от окровавленной поляны и перестали пятиться назад они лишь тогда, когда выбрались из зарослей и спустились вниз по ручью на сотню шагов от истока. И поспешили вернуться на дорогу, уводящую к лагерю и дальше за перевал. К этому времени небо полностью почернело и, усыпанное бесчисленными звёздами, безмолвно взирало на подножия Мглистых гор. Кони ждали близнецов, готовые нести куда угодно. А Мэллерин, при виде их, в который раз вспомнила своего любимца Орикона, оставленного далеко-далеко на запад отсюда, в конюшнях семейного дома у подножия Эрэд Луина, и пожалела, что его нет здесь сейчас.

— Да уж… Не на шутку разбушевался Хозяин, — первой нарушила тишину Мэллерин, пытаясь выбросить из мыслей увиденное на поляне.

— Удивлена? — подал голос Эльрохир. — Почему? Ты же говорила, что предупредила северные поселения людей?

— Предупредила, но никак не ожидала, что мои слова и предупреждения возымеют такое действие, — в голосе Мэллерин прозвучал нервный смешок. — Гонец сказал, что доставит послание незамедлительно, и покинул посёлок той же ночью. Сказал, что в Беорнхолле очень ждут вестей. Но я никак не думала, что Хозяин вот так вот объявится лично на здешнем берегу, при этом настолько далеко от дома.

— Если ждал, значит, был готов к походу, — ответил Элладан.

— И, значит, имел и свои собственные тревоги или подозрения, — подхватил Эльрохир.

— И направился искать им подтверждения, — подтвердил Элладан.

— И, по-видимому, нашёл их, — подытожил брат, взмахом руки указав на только что покинутую поляну.

Мэллерин едва заметно усмехалась, слушая отрывочные слова братьев, — за время знакомства с сыновьями владыки Эльронда её всегда радовало, если удавалось услышать озвученными такие их обмены мыслями. И не раз она втайне сожалела, что не родилась одновременно с сестрой, чтобы иметь возможность одинаково мыслить, вести с ней разговор так же непринуждённо и быть понятой с полуслова.

Усмешка Мэллерин и её мечтательный взгляд не укрылась от Элладана. Он замолчал, оставляя последнее слово за братом, и обратился к эллет, поглаживая морду своего коня:

— Ты хотела проверить дорогу в долину. Идём туда?

Мэллерин вздохнула, возвращаясь к реальности из раздумий, согласно кивнула:

— Да, идём. Может быть, обнаружим что-нибудь на дороге к броду или в долине. Как бы мне ни хотелось расспросить Хозяина, всё равно до рассвета за исток соваться нельзя.

Эльрохир окинул проницательным взглядом брата и деву, поправил перевязь меча.

— Идёмте. Я слева, ты справа? — спросил он брата и, едва тот согласно кивнул, снял с плеча лук. — Держись между нами, Мэллерин, к рассвету сможем осмотреть полпути до брода.

— Эльмирет так и молчит? — спросил Элладан.

— Да, — коротко отозвалась эллет.

— Будь рядом, Мэль, и попытайся её позвать, — негромко произнёс Элладан. А отходя, ободряюще коснулся её руки и едва ощутимо пожал. — Мы найдём её, обещаю.

— Спасибо… — Мэллерин сжала ладонь, кончиками пальцев успевая задержать исчезающее прикосновение его руки.

Элладан обернулся:

— Всё будет хорошо.

— Я только это твержу себе последние три дня. И лишь в это верю, Элладан…

По петляющей, полого спускающейся тропе они пешком выбирались в долину, тщательно прочёсывая окрестности. Кони снова остались ждать.

Всё было спокойно до той поры, пока Элладан, пробравшись на небольшой уступ склона, с которого хорошо просматривалась долина Андуина, вдруг не вскинул руку, предупреждая спутников.

— Там огни, — тихо произнёс он, едва брат и Мэллерин приблизились к нему, укрываясь за валунами.

С высоты уступа долина Андуина до самого брода была как на ладони. Чёрно-звёздная, спокойная при безветрии вода далеко внизу сливалась с чёрным левым берегом, утонувшим в лесной тени. А на серебрящейся высокой траве правого берега плясали оранжевые отблески множества костров, которыми был усеян весь простор степи.

В отчаянии от увиденного, Мэллерин осела на землю, уронив голову на скрещенные руки.

— Она обещала… Обещала не делать глупостей!

— Ты тоже многие обещания успела дать, Мэллерин, — едва слышно прошептал где-то у самого уха Элладан, но укор в его голосе не укрылся от эллет.

Дева поднялась на ноги, отдёрнула руку, не позволяя его ладони опуститься на её плечо. И, не высовываясь из-за прикрытия камней, ещё раз окинула взглядом долину.

Костры пылали на склонах к югу от уступа, местами спускались в долину, и где-то далеко-далеко на юге их отсветы сливались с бликами от реки. Но дорога до Старого брода была пока что свободна.

— Она обещала, и я верю. Я верю сестре. Эльмирет никогда не подводила никого из семьи, никого из нас, — словно заклинание произнесла Мэллерин, — никогда не подводила меня…

Эллет выпрямилась в полный рост, с вызовом взглянула на близнецов.

— Не осмелюсь оспорить, — в один голос воскликнули они, разом вскидывая руки в примиряющем жесте.

И Мэллерин, опешив от их восклицания, негромко рассмеялась.

Горное эхо подхватило переливчатую трель её смеха и отразило вдруг звуки где-то под уступом, распадаясь на несколько голосов:

— Нет!.. Такого я не хочу… И не буду.

— И я не стану!

— А вот я пойду! И буду! Буду делать то, что скажут, только бы наша жизнь стала иной…

— Тогда и на меня можешь рассчитывать, кузен.

— Да замолчите же вы все, наконец, сколько можно просить!!!

Последнее громкое восклицание знакомого голоса, в свой черёд эхом отразившееся от скал, заставило напрячься и Мэллерин, и близнецов.

Мэллерин ринулась вниз по дороге к долине, не обращая внимания ни на преграды из камней, ни на заросли, ни на извивы тропы.

Эльрохир удержал брата за плечо, силой останавливая его порыв рвануться следом.

— Два выхода над нами, один ниже, — произнёс он, кивнув вверх, — не торопись и будь осторожен, брат…

Элладан остановился, пожал руку Эльрохира в знак понимания. Отвёл взгляд от исчезнувшей на дороге Мэллерин и, покинув уступ, исчез в темноте среди камней над головой брата.

Оба старых, известных всем следопытам, выхода из недр орочьих пещер под Мглистыми горами были по-прежнему напрочь завалены камнями. И ничто не указывало на попытки их снова открыть.

Элладан осмотрел старые завалы, убедившись в их целостности, проверил окрестности, ожидая обнаружить раскопы свежей земли или новые навалы камней, но всё было спокойно — по крайней мере, на этом участке склона орки не пытались выбраться на поверхность и ожидать внезапного нападения не стоило.

Он спустился на уступ, потом бесшумно пробрался к брату, осматривающему нижний заваленный выход, тоже давно известный всем разведчикам и на котором также никаких изменений не обнаружилось.

Затем оба близнеца направились по склону дальше вниз и обнаружили Мэллерин, которая обнимала сестру прямо посреди дороги.

Эльмирет молчала, крепко сжимая объятия, и никак не реагировала на поток бесконечных упрёков от Мэллерин. А рядом с ними стояли трое растерянных полуросликов, и у ног Эльмирет щерилась и шипела, являя агрессию во все стороны, раздражённая рысь.

Когда близнецы бесшумно возникли у дороги, Эльмирет отпустила сестру и обернулась к ним:

— Mae govannen, mellyn!⁽¹⁾ — воскликнула она. И, поочерёдно обнявшись с Элладаном и Эльрохиром, тихо добавила: — Как я счастлива, что Мэллерин не оказалась здесь одна…

— Мы тоже очень рады видеть, Эльмирет, что с тобой всё благополучно, — произнёс Элладан.

— Было очень опрометчиво пускаться в такие странствия одной, — не упустил возможности упрекнуть Эльрохир.

Эльмирет примирительно улыбнулась, согласно кивнула. Братья удивлённо переглянулись от её внезапной покладистости — своевольный и неукротимый нрав всех членов этого семейства был им обоим прекрасно известен не понаслышке, а уж Эльмирет, младшая внучка мирквудского лорда, была характером схожа сразу и с дедом, и с матерью, и с отцом: уверенная в себе, упрямая, непримиримая…

Но сейчас она улыбалась и, отступив чуть в сторону, указала рукой на своих спутников:

— Да, вы правы, друзья. Я напрасно забралась одна в степи так далеко. Я признаю все свои ошибки, неосторожность и опасности, что поджидали меня. Но я хочу представить вам троих периан: Гигберта, его кузена Гетберта и Мелиссу, его жену.

Хоббиты ничего не понимали из разговора на совершенно незнакомом для них языке, но сразу уловили момент, когда речь зашла о них — взмах руки Эльмирет был весьма выразителен. а уж свои-то имена они сумели угадать даже среди потока незнакомых слов. Полурослики переглянулись, и даже не понимая сути беседы, приветственно поклонились двум высоким черноволосым воителям с ясными, словно искрящимися серебром, глазами.

— Дорога возле кишащей орками долины — не самое лучшее место для разговоров, — негромко подала голос Мэллерин и наклонилась, совершенно безбоязненно погладив ощетинившуюся рысь, которая при её прикосновении перестала рычать и распласталась на земле, тычась головой в ладонь эллет.

Братья-близнецы заговорили одновременно:

— Думаю, нам лучше вернуться сейчас в лагерь.

— И обо всём спокойно поговорить…

— По крайней мере, до рассвета там будет вполне безопасно…

— И вы сможете отдохнуть.

— Потом мы проводим вас в Имладрис.

Эльмирет, переводя взгляд с одного близнеца на другого, беспомощно вскинула руки и согласно закивала, так и не сумев их различить. Мэллерин лишь усмехнулась, почёсывая за ухом успокаивающегося зверя.

Они вернулись в лагерь, вновь открыли дом, накормили усталую, осунувшуюся Эльмирет и едва держащихся на ногах хоббитов. Эльмирет попыталась было ещё что-то объяснить про полуросликов, и даже попробовала начать рассказ о своих приключениях в долине Андуина, но Мэллерин заставила её замолчать, видя, как сильно измотана сестра.

— Потом, Мирэ, всё потом. Потом поговорим, — нашептывала она, заставляя сестру лечь на постель, на которой сама так и не обрела покоя за все проведённые в лагере ночи. — Отдохни, утром поговорим, — она погладила Эльмирет по волосам, и от её ласкового прикосновения сестра тотчас же расслабилась, проваливаясь в желанный сон.

Хоббитов, в отличие от эллет, уговаривать не пришлось — они уснули едва ли не раньше, чем встали из-за стола.

Когда все уснули, Мэллерин, Элладан и Эльрохир тихо покинули хижину, приняв на себя обязанности охраны, и до рассвета чутко ловили любые возможные звуки опасности, охраняя их сон.

А утром к лагерю вышел ещё один путник.

Он спускался по склону гор с севера вдоль ручья, и его взлохмаченная черноволосая голова и растрёпанная одежда были испачканы кровью. На плече его висел лук, колчан со стрелами и старая дорожная сумка, за поясом — длинный нож и топор. Он остановился за границами лагеря, склонился к воде, умылся и попытался пригладить волосы, вглядываясь в своё искажённое течением ручья отражение. Потом вздохнул, поднялся и направился к наблюдавшим издалека эльфам.

— Приветствую тебя, Хозяин Гримбеорн, — первой подала голос Мэллерин, приветливо улыбаясь новому гостю.

— И я рад видеть тебя в добром здравии, госпожа Мэллерин, — учтиво произнёс он и, приложив руку к груди, поклонился.

Затем огляделся по сторонам, скользя внимательным взглядом по братьям, и, так и не разобравшись между ними, махнул рукой:

— Спасибо за понимание и угощение, друзья. Уж простите, не знаю кого и за что благодарить.

На лицах близнецов заиграли одинаковые улыбки, и они разом приблизились к гостю.

— Не стоит благодарностей, Хозяин Гримбеорн, — произнёс Элладан, пожимая протянутую для приветствия руку.

— Это мы должны благодарить за тишину и покой здешних гор, — в свою очередь отозвался его брат и добавил, не желая и дальше держать в неведении старого друга: — Я Эльрохир. Тяжёлая выдалась ночь?

Путник лишь кивнул, мрачнея и произнёс, явно оправдываясь:

— Вы уж простите, если что было не так. Я… плохо помню, что случилось после того, как…

— Не переживай, друг, — поспешил успокоить его Элладан. — Ничего не случилось.

— Кроме того, что мы хотим ещё раз поблагодарить за защиту. Те орки, — он кивнул в сторону поляны, на которой они побывали ночью, — в считанные минуты могли добраться сюда.

— Теперь не доберутся, — самодовольно ухмыльнулся гость, успокаиваясь. — И пещеру я им тоже закрыл, пусть попробуют откопать.

Мэллерин улыбнулась и приглашающим жестом указала на хижину:

— Ты голоден? Хочешь отдохнуть? Есть похлёбка, хлеб и травяной отвар.

— Спасибо, госпожа Мэллерин, но отдыхать времени нет. Надо возвращаться домой. Если эти твари так свободно разгуливают по склонам, то неизвестно, как обстоят дела в долине.

— Плохо, друг, — с сожалением обронил Эльрохир, — совсем не благополучно там дела обстоят. Ночью мы видели огни вдоль реки до самого горизонта.

Гость помрачнел, задумался, запустив пятерню в волосы и взъерошив и без того лохматую шевелюру.

— Неужели настал час? — помедлив, спросил он.

— Может быть и так… — негромко отозвался Элладан. — Отец прислал нас сюда, предчувствуя беду и угрозу. А вести, что принесли орлы, лишь подтвердили его опасения: с юга ширится тьма и тревога. Грядёт война…

— Значит, война… — эхом повторил Гримбеорн.

И глубоко задумался.

Элладан и Эльрохир переглянулись — мысли Старейшины лесного народа были всем предельно ясны: защита, охрана, припасы… А ведь поселения лесовиков были раскиданы по всей опушке Мирквуда, и требовался не один день, чтобы хотя бы вести передать.

— Идём в хижину, Хозяин Гримбеорн, — позвала вдруг Мэллерин, нарушая тягучее молчание. — Моя сестра вчера вернулась с юга, она расскажет, как обстоят там дела.

— А и верно, госпожа Мэллерин, — согласился гость. — Сначала выслушаю все вести, а потом и домой буду пробиваться. Хоть не зря шатался по горам… — неуклюже и чуть смущённо добавил он, оставляя в покое волосы и кладя руку на рукоять топора. — Ну что ж, тогда я воспользуюсь вашим гостеприимством и не откажусь от похлёбки. Хотя и за хлеб спасибо, эрниль Элладан.

Элладан усмехнулся, догадываясь, что Старейшина всё же что-то помнит с прошедшей ночи, и, дружески хлопнув его по плечу, повёл в дом.

И до полудня четверо эльдар, Старейшина лесовиков и трое полуросликов делились новостями, рассевшись на шатких скамейках вокруг стола.

Потом они распрощались, разделив припасы. Эльфы и хоббиты направились к перевалу, а Старейшина лесовиков — прямиком в долину Андуина, надеясь успеть добраться до Старого Брода, пока не спустилась ночная мгла и осмелевшие орки не покинули своих лагерей и пещер.

Снова обращаться медведем на пути к дому Гримбеорну не слишком хотелось…

* * *

Боль билась в висках, скручивала в узел все суставы и мышцы непослушного тела, ползла по венам и давила на грудь невыносимой тяжестью.

Он едва разлепил спёкшиеся губы и сглотнул кровь. Горло обожгло жаром, в голове полыхнул пожар.

— Dino… dino…⁽²⁾ — шептал женский переливчато-нежный голос.

И горящие губы омыло прохладной водой, показавшейся сладкой. Жар в горле отступил, и он кашлянул.

— Dino… — повторил тот же голос, и на пылающий лоб легла прохлада.

Капельки воды стекли по лицу, и он подхватил их языком у рта, чувствуя привкус крови среди свежести.

Снова губ коснулась прохлада, и боль немного отступила. Он попытался открыть глаза, и медленно шевельнул веками. Ничего не изменилось — мир по-прежнему был тёмным, но прохлада спустилась от лба к глазам, ещё дальше отодвигая боль.

— Sogo… sogo…⁽³⁾ — не смолкал ласковый говор.

У самых губ вдруг возник ободок фляги, заставляя жадно ловить сладкие капли влаги.

— Si idho,⁽⁴⁾ — голос стал повелительным.

И он потянулся к нему, не желая оставаться в небытии.

Но сил открыть глаза и увидеть ту, что разговаривала и помогала, так и не получилось. Как не удалось и изменить положение тела, чтобы унять боль в онемевших до бесчувственности конечностях.

— Idho.. idho…⁽⁵⁾ — стал настойчиво повторять голос, и он поплыл за ним, послушно слушая каждый перелив интонации.

Уплывая в безмятежность, он всё же попытался разлепить непослушные губы и прохрипел:

— In…⁽⁶⁾

Прохладная ладонь легла на его губы, заставляя молчать, а сил произнести что-либо или сбросить её не было.

— Im Sigilet, — ласковый женский голос нёс покой, пылающую кожу холодила свежесть. — Idho, maethoer.⁽⁷⁾ Не время разговоров… Спи… отдыхай…

---

1) Добрая встреча, друзья!

Вернуться к тексту

2) (синд.) Тихо… тихо…

Вернуться к тексту

3) Пей… пей…

Вернуться к тексту

4) Теперь отдыхай

Вернуться к тексту

5) Отдыхай… отдыхай…

Вернуться к тексту

6) Кто…

Вернуться к тексту

7) Я Сигилет… Отдыхай, воин.

Вернуться к тексту

In this high place you may see the two powers

that are opposed one to another;

and ever they strive now in thought,

but whereas the light perceives the very heart of the darkness,

its own secret has not been discovered. Not yet.

Haldir about Dol Guldur

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

С этой высоты ты можешь видеть две силы,

что враждуют и всегда мысленно противостоят друг другу.

Но в то время как свет проникает в самое сердце тьмы,

его собственная тайна не раскрыта. Ещё нет.

Халдир о Дол Гулдуре

Он открыл глаза и подумал, что ослеп — вокруг был непроницаемый мрак. Полная темнота и безмолвие. И холод — но не свежесть и прохлада ветреной ночи в просторе открытого неба, а промозглая сырая стынь безжизненных камней и подземелья, куда никогда не проникали лучи небесных светил. За долгие недели неволи вечный холод каменной темницы уже стал привычным, но вот настолько непроницаемая темнота…

Во тьме он попытался шевельнуться, как можно шире разведя руки, и привстать. Но это оказалось непосильной задачей — тело яростно воспротивилось даже малейшей попытке движения, полыхнув болью от макушки до самых кончиков пальцев ног. С огромным трудом делая новый вдох, он не сдержался и застонал, всем сердцем желая снова оказаться в беспамятстве. Но сознание в этот раз не желало расставаться с явью.

Внезапно вспыхнул свет — крошечный язычок пламени в плошке с жиром ожёг глаза ярче сияния полуденного солнца, и в мгновение различимый мир смыло новой волной боли. Он снова попытался судорожно вздохнуть и не сразу понял, что мучительный стон, отразившийся от каменных стен, был его собственный.

Чья-то тень закрыла собой огонь, чуть отодвинула светильник, и чужая рука коснулась его ладони, а после заботливо отёрла ему лоб и виски.

— Прости, не подумала, — прошептала тень, вытирая его лицо. — Всё в порядке, ты жив и в безопасности. Только не шуми, умоляю, и тогда всё будет хорошо. Тише, тише…

Ласковый, полный сочувствия женский голос и слова, которые он уже слышал: «Тише… тише», — разом вернули воспоминания. Он напрягся, пытаясь разглядеть собеседницу, но перед глазами было лишь тёмное пятно лица и расплывчатый силуэт в ореоле огня светильника.

Он собрался с силами, разлепил непослушные губы и скривился, силясь выговорить:

— Будет… хорошо?..

Несмотря на все усилия, голос не слушался, и вместо слов раздались лишь невнятные обрывки звуков. Но она угадала — или же прочла по губам.

— Да, всё будет хорошо, — повторила, — только нам нужно быть как можно тише. Запомни: здесь враги везде и даже камни слышат всё.

Он прикрыл глаза, не пытаясь больше говорить, и погрузился в воспоминания. Захлестнуло эмоциями: ненависть, полыхнувшая при виде презренного врага, бесконечное падение и нескончаемая боль, жажда и затем прохлада, несущая облегчение. И тихий шёпот: «Im Sigilet…»

Сигилет… Её зовут Сигилет… Имя, не слишком подходящее для девы, но столь желаемое во вражеском подземелье, что он попытался снова заговорить.

Но его попытки всё также пресекла лёгкая рука, коснувшаяся губ. И едва уловимый шёпот:

— Спи, воин, спи. После будем говорить…

В следующий раз, когда он вернулся к реальности, было светло. Но то был не ясный свет солнца, а едва уловимый колеблющийся фитилёк. И его неверный свет так же сильно ударил по глазам, как и в первый раз.

Он отвернул лицо и вскинул руку, прикрываясь. И хоть боль снова прошила все мышцы, тело всё же послушалось. Но сейчас никто не поднёс воды и не стал уговаривать молчать.

Чуть привыкнув к свету и справившись с резью в глазах, он отнял от лица руку и попытался оглядеться — серый камень холодных стен сдавил кольцом и сомкнулся во тьме над головой, куда не доставал свет.

Он провёл рукой по влажной шершавой стене, отрешённо наблюдая за пробежавшими по камням тенями, и провалился в беспамятство. Уже не чувствуя, как его голову бережно приподняли и изящная женская рука отёрла выступившую на губах кровь…

В четвёртый раз приходя в сознание, сначала он услышал звук: что-то скрежетнуло по каменной кладке стен и глухо опустилось на пол. Потом едва различимо прозвучало ругательство, и снова протяжно заскрежетали камни, по которым тянули железо. Тихий щелчок — и гулкая бесконечность каменных лабиринтов исчезла, сменившись чирканьем огнива. И вспыхнул свет — всё тот же фитилёк в плошке жира. Рядом опустилась тень и уже ставший знакомым женский голос произнёс:

— С возвращением, воин. Как твои дела?

Он всмотрелся в сидящий около лежанки силуэт, укутанный в поношенный плащ. Но снова не смог рассмотреть лица девы — лишь тёмное пятно в тени лампы и светлые пряди волос, что выбивались из заплетённой косы и беспорядочно спадали на плечи, словно хозяйка однажды пыталась спешно укоротить их, заботясь об удобстве, а не о красоте.

— Я жив. Значит, неплохо, — сделав усилие, произнёс он. И сам удивился тому, как твёрдо прозвучал его голос.

Она хмыкнула, скрывая усмешку, и склонилась чуть ниже, предлагая руку:

— Встать сможешь?

Он сжал кулаки и прислушался к ощущениям — нестерпимой боли уже не было, лишь отдалённые отголоски её бродили по телу. Согнул руки и привстал, опираясь на локти.

Дева тотчас же подхватила его под спину, удерживая, помогая выровняться и сесть. И набросила на плечи одеяло, оставляя прислонившимся к стене.

— Тебе пока что стоит поберечь тепло, — тихо произнесла она, отстраняясь.

— Благодарю, — так же тихо отозвался он. — Моя благодарность до конца моих дней будет с тобой, Сигилет.

Она встрепенулась и удивлённо спросила:

— Ты запомнил моё имя?

Он кивнул, не тратя силы на слова. И, чуть помолчав, добавил:

— И твою заботу тоже.

Скрывая смущённую улыбку, она отвернулась. Свет упал на её лицо, позволяя наконец-таки разглядеть изящно очерченные губы, чуть вздёрнутый носик, высокий лоб и серо-стальные глаза. Глаза, которые в полой мере являли обманчивость юности её милого личика, и которые не оставляли сомнений в уместности имени — Сигилет, дева-кинжал…

—Тебе нужно поесть, воин, — дева встала и направилась к большому деревянному ящику за своей спиной.

Окованный железом, высотой он достигал ей почти до колен, и, судя по росчеркам на камнях пола, именно скрежет железной оковки этого ящика заставил воина прийти в себя.

— Лантирион, — негромко обронил воин, следя за действиями девы, — меня зовут Лантирион.

Чуть замешкавшись, дева оставила попытки открыть ящик, обернулась к нему и тепло улыбнулась. Отряхнула руки, вернулась к лежанке, присела рядом.

— Время представиться пришло? — произнесла она. — Ну что ж, — она приложила руку к груди, — маэ гованнэн, маэтор. Я, как ты уже знаешь, Сигилет. И мой дом — в Лотлориэне. Неужели ты уже готов вести долгие беседы?

Он через силу улыбнулся в ответ на её иронию, затем кивнул в сторону стоящего посреди комнаты ящика:

— Боюсь, что беседы — это единственное, чем я сейчас могу помочь. Хотя хотелось бы стать более полезным…

— Нет-нет, — быстро произнесла дева, опуская руку на его плечо, словно испугалась, что он решится воплощать слова в дело, — тебе нельзя ещё вставать. И двигать тоже надо с осторожностью. Слишком много повреждений…

— Я знаю, — перебил он её и попытался успокаивающе улыбнуться, — удивительно, что мы с тобой вообще сейчас говорим. Обещаю быть осторожным и не допустить, чтобы твои труды и заботы стали напрасными.

Она помолчала, пытливо вглядываясь в его лицо, затем осторожно пожала его плечо и убрала руку, чуть задев большим пальцем подбородок и коснувшись щеки.

— Спасибо, маэтор… Лантирион, — тотчас же исправила сама себя. — Мне… Я… — она замялась, подбирая слова, но всё же договорила: — Для меня очень важно твоё присутствие здесь и сейчас. И, может быть, это прозвучит совсем не благородно, но я рада. Рада тому, что сейчас здесь не одна. И благодарю все высшие силы, что они послали мне тебя.

Он помолчал, разглядывая прячущую глаза деву. И лишь когда она поднялась, так и не решившись взглянуть на него открыто и прямо, произнёс:

— Ты давно здесь? Как вообще ты здесь оказалась? Кто ты?

— Слишком много вопросов, Лантирион, — отозвалась эллет. — Ответ на первый вопрос неподалёку от тебя. — Она взмахом руки указала на стену рядом с лежанкой, испещрённую отметками и знаками. — Это мои дни здесь и, надеюсь, я не слишком сбилась в их подсчёте.

Пока воин разглядывал стену, Сигилет приблизилась к ящику, всадила клинок под крышку и рывком со скрипом взломала его.

— О! — воскликнула радостно она. — Нам повезло!

А когда Лантирион перевёл на неё удивлённый взгляд, пытаясь подсчитать и осмыслить увиденное на стене, она уже оказалась рядом с лежанкой, протягивая ему кусок хлеба и полоску вяленого мяса.

— Не самое изысканное, что можно представить на обеденном столе, но, по крайней мере, без плесени или паразитов. Ешь, тебе нужно набираться сил.

Он с изумлением разглядывал пищу:

— Где ты это взяла? Откуда этот ящик?

— Из кладовой крепости, конечно же, — она равнодушно пожала плечами, кивком неопределённо указав куда-то себе за спину. — Откуда ему ещё быть? И это не то, чем кормят орков. Так что не бойся, ешь.

Вложив хлеб и мясо в руки Лантириона, она снова отошла к ящику, исследуя его содержимое.

Чувствуя накатывающую усталость и очередную волну беспомощности, воин не стал больше донимать деву расспросами, отложив долгие разговоры на более благоприятные времена.

С трудом прожевав хлеб и мясо, он запил трапезу водой из стоящей около лежанки кружки и тяжело опустился на подстилку, кутаясь в сползшее с плеч одеяло.

Усталость накрывала сознание вязкой пеленой. Но вместе с тем росла и крепла уверенность: он жив, он встанет на ноги. И тогда беспощадная месть настигнет тех, кто обитает на верхних этажах нагромождения серых каменных стен…

* * *

На верхних этажах крепости ярко горели огни — здесь хозяйничали не орки, а люди. Верным слугам Чёрного Властелина Дол Гулдур был удобным домом, а самым доверенным из них в полной мере были доступны и роскошь, и комфорт — для этого лишь необходимо было безукоризненно исполнять приказы Наместника, не задавать лишних вопросов и внимательно смотреть по сторонам. И тогда могла стать доступной не жёсткая кровать с колючим походным одеялом в общей казарме, и не каморка прислуги неподалёку от трапезной, и не просто место за общим столом, а отдельная комната с мебелью из чёрного дерева, с коврами и гобеленами, защищающими от холода каменных стен. Но для этого требовалось потрудиться, и столь высоко подняться было дано далеко не каждому…

— Командор Урхерон, в Верхнем Зале вас ждут Наместник и лейтенанты, — молодой воитель почтительно замер на пороге роскошной комнаты, не решаясь без дозволения ступить внутрь, где стоял командир в полном боевом облачении, только-только возвратившийся в крепость, задумчиво глядя перед собой в пустоту.

Урхерон обернулся ко входу, окидывая цепким взглядом молодого адъютанта. Юноша почтительно поклонился, заметив недоумение на лице командира:

— Я Ардор, господин, — поспешил он напомнить, — меня назначили посыльным лейтенантов за день до вашего отъезда.

— Я помню, Ардор, — равнодушно кивнул Урхерон, снимая шлем и стаскивая с рук перчатки. Он откинул голову назад, позволяя рассыпаться по плечам густым чёрным прядям, и вскинул вверх обе ладони, массируя виски.

— Господин, я бы с удовольствием предложил вам освежиться с дороги, но мне приказано срочно сопроводить вас в Верхнюю Залу. Вас очень ждут…

— Иду, — коротко отозвался командор.

Резко развернувшись, он стремительно вышел из комнаты, заставляя спешно отступить юношу-воина, и зашагал по бесконечным лестницам вверх — туда, где собирались лишь самые влиятельные командиры Дол Гулдура, и где обитал Наместник Кхамул, результат встречи с которым никто никогда не мог предсказать…

Просторный трапезный зал пустовал, тишина царила в кухнях и кладовых. Фонари на лестницах были приглушены, и застывшие статуями стражи не являли признаков почтительности.

Урхерон шёл в одиночестве по пустынным залам, а над ним в безмолвии сгущались тени.

Наместник Кхамул гневался — и его ярость накрывала Дол Гулдур чёрной пеленой…

* * *

Глядя на деву, которая сидела неподалёку и размеренно помешивала что-то в котелке над крошечным костерком, воин не удержался и тихонько позвал:

— Сигилет…

Она обернулась, отложив ложку:

— Что такое, Лантирион?

Он немного помолчал, делая усилие, чтобы сесть на лежанке. А когда справился, то ответил, кивнув в сторону костерка:

— Ты всегда настаиваешь на тишине. А не боишься, что нас обнаружат?

Она проследила направление его взгляда и усмехнулась:

— По дыму? Нет, не боюсь. Там, — она кивнула на утопающий в темноте потолок, — хватает отверстий. А копоти, вони и дыма несравнимо больше. — Попробовав похлёбку, которая томилась на огне, эллет удовлетворённо зажмурилась: — Ммммм… Очень вкусно. Есть будешь, маэтор?

Лантирион промолчал — знал, что при любом ответе получит миску супа и даст обещание его съесть. И будет есть, лишь бы поскорее восстановить силы и больше не видеть, как дева тихо ускользает в одиночестве за дверь, чтобы прокормить их обоих. И возвращается, оттирая от тёмной крови старый орочий кинжал…

— Спасибо, — выдавил он из себя в ответ на тепло оказавшейся в руках миски.

— Ешь, — односложно отозвалась Сигилет, отходя.

Он поднёс к губам похлёбку и замер, прислушиваясь к тихому невнятному навязчивому шёпоту, едва различимо звучащему из-за закрытой двери, откуда с добычей приходила Сигилет…

* * *

— Я хочу уссслышать, что ты мне расссскажешь, Урхерон, — свистящий говор раздался сразу, как командор переступил порог Высокой Залы. — Расскажешшь ссам, а не черессс посссланников.

В центре Залы вспыхнули фонари, озарив зеленоватым светом возвышение с троном и сидящую на нём фигуру, укутанную в чёрное. Рядом с троном терялся в тенях ещё один из Назгул. Чуть ниже полукругом молча сидели на своих местах прочие люди-командиры Дол Гулдура.

— Мы ждём, Урхерон, расссскажи, — снова прошипел Кхамул.

И командор едва устоял на ногах под его невидимым взором. Но всё же не упал…

Взойдя на возвышение перед троном, окружённое лейтенантами, он опустился на одно колено, как подобало, и заговорил, изо всех сил стараясь удержать твёрдость духа:

— Нет никакой страны, — ни Шира, ни чего-либо иного, — к северу от земель эльфийской колдуньи. Я клянусь в этом всем, что может потребовать мой господин. Я уже докладывал через посланников и готов повторить ещё раз: все земли там выжжены, следы поселений уничтожены. Я сделал всё, что было в моих силах. Всё, что сумел…

— Да, я принял твои посссслания, Урхерон, — прошипел Наместник, с трудом сдерживая ярость. — Но мои ссссобратья уверены в ином.

— К северу от Лотлориэна нет обитаемых земель, — продолжал уверенно твердить Урхерон. — Старые норы мы выжгли, новых не нашли. Всё уничтожено. Я использовал заклятья огня. Там не может существовать страна полуросликов. Вы, господин, можете допросить меня, как пожелаете. Мой ответ будет тот же — долины Андуина необитаемы и останутся такими ещё на века.

Казалось, что Наместник на мгновение заколебался, но затем всё же встал с трона. Приблизился к Урхерону и протянул к нему руку, коснувшись горла — ни единый звук не вылетел у командора изо рта. Но когда Кхамул отпустил его и взмахнул рукою, возвращаясь на трон, двое из лейтенантов подоспели к Урхерону, помогая ему подняться.

Тот тоже отмахнулся, показывая, что вполне способен стоять на ногах. И поклонился всему собранию.

— Моя цель — служить Повелителю, — прохрипел он, отступая при виде обернувшегося к нему Кхамула.

— Помни об этом, сссснага… — донеслось ему вслед.

— Всегда! — твёрдо отозвался он.

И вышел из Залы с позволения Наместника, уверенно меряя шагами лестницу вниз до своей комнаты.

Лишь в своих апартаментах он позволил себе расслабиться.

Снял броню и, заметив наполненную тёплой водой ванну, с удовольствием скинул одежду.

— Господин, чем я ещё могу быть полезен? — донеслось из-за спины, когда он примеривался поудобнее погрузиться в ванну.

Урхерон резко обернулся — около порога стоял всё тот же молодой адъютант.

«Ардор», — вспомнил он мимолётное знакомство с юношей.

И в мгновение оказался рядом. Стиснул его горло, заставляя рухнуть на колени:

— Я не сказал, чего хочу, Ардор. И разве я сказал, что хочу ванну?

— Нннн… Нннн…Нннет, господин, просто я решил… — с трудом прохрипел тот. — Чего пожелаете?

— Вина, — ухмыльнулся Урхерон, отпуская свою жертву. — Побольше и покрепче. И ещё больше горячей воды. Ничего не способны сделать без приказа, — с отвращением выплюнул он вслед исчезнувшему за порогом юноше, подходя к зеркалу.

На него взглянуло отражение — разъярённое лицо с растрепавшимися чёрными волосами, посиневшим шрамом от скулы до брови и наливающимся кровью отпечатком пятерни у горла…

* * *

Держась за колонну, пошатываясь, он стоял под арочным сводом входа просторной комнаты, вглядываясь во мрак.

Позади ветвился лабиринт узких коридоров, который удалось преодолеть лишь ориентируясь на синевато-призрачное мерцание грибов, разросшихся по каменной кладке. И там же осталась потайная дверь в убежище Сигилет, которую удалось открыть лёгким касанием руки. Выходя из убежища в подземный лабиринт, он на миг с иронией подумал, что стены подчиняются его воле больше, чем ноги. А сейчас и вовсе приходилось сжимать трясущимися руками каменную опору, чтобы хотя бы просто стоять...

За порогом комнаты царствовала тьма — непроглядная, плотная, густая. И леденящая — стоило лишь попытаться ступить за порог, как всё тело сковывало холодом, а сердце стискивал беспощадный страх.

Далеко впереди, за непреодолимой стеной тьмы, неясно угадывался ещё один коридор и отсветы зеленоватых фонарей — если присмотреться. Но не оставалось уже сил ни на малейший шаг.

Он вытянул руку, неимоверным усилием воли преодолевая волну нахлынувшего ужаса, и попытался коснуться тьмы. Рука задрожала, отказываясь повиноваться, грудь сжало спазмом, не позволяя дышать. По вискам покатились холодные капли пота, и промелькнула мысль: «Проклятая слабость! Не падай, только не здесь и не сейчас…»

Он пошатнулся, теряя связь с реальностью, и попытался сильнее стиснуть пальцы на колонне: «Не время было выходить из убежища. Слишком рано и самонадеянно…»

— Хорошо, что ты хоть сейчас это понимаешь, маэтор, — раздался около уха сердитый шёпот.

Его подхватили уверенные руки, не позволяя упасть, и потянули подальше от клубящейся в комнате тьмы.

Лишь отступив на десяток шагов от арочного свода, он почувствовал облегчение и сумел выпрямиться, подчиняя своей воле непослушное тело, всё ещё ощущая дрожь и слабость в ногах.

— Спасибо, Сигилет, — прохрипел он, останавливаясь. — Кажется, я снова обязан тебе жизнью. Как ты меня нашла?

Дева тоже остановилась, смахивая с лица пот и неровные пряди волос. Кинула несколько быстрых испуганных взглядов на заполненную мраком комнату, ощупала у пояса кинжал.

— Идём, Лантирион, поговорим в убежище, — нервно кусая губы, прошептала она. — Я не хочу снова тащить тебя без памяти по этим коридорам. И не хочу, чтобы меня снова касалась та тьма. Идём же, пока не явились незваные гости. Ты и без того оставил достаточно следов, пока бродил по коридорам. И чем тебе досадили растущие на стенах грибы?

— Это вышло случайно, Сигилет, не сердись, — виновато пробормотал воин, тяжело дыша и оглядываясь. — Я пытался запомнить дорогу, но вот тело… Тело всё ещё не до конца слушается меня. Обычно я более незаметен и осторожен, — попытался пошутить он, стараясь разглядеть выражение её ярких глаз.

Но дева не поддержала его попытки сгладить ситуацию.

— Иди за мной и постарайся больше ничего не трогать и не следить, — сердито обронила она, беря его за руку. И бесшумной тенью скользнула в коридор, безошибочно находя дорогу в темноте.

В молчании они добрались до убежища.

И лишь когда секретная дверь тихо щёлкнула за их спинами, отделяя от подземного лабиринта, эллет выпустила руку Лантириона и зажгла светильник.

Воин осторожно опустился на свою лежанку, радуясь безопасности и чувствуя, как постепенно отступает сковывавший тело липкий, противный страх. Сигилет занялась припасами, отбирая из очередного принесённого ею ящика съестное и задумчиво поглядывая на пустующий последние дни котелок. Наконец, поразмыслив, она решительно разожгла огонь и налила в котелок воды.

— Это не опасно сейчас? — поинтересовался Лантирион, наблюдая за медленно истаивающей в темноте под потолком струйкой дыма. — Не боишься, что нас слышали и могут отследить?

Сигилет не удостоила его ответом, возвращаясь к припасам, и вскоре по убежищу поплыл запах мясной похлёбки, дразня.

Лантирион ощутил горькую досаду и мучительный укол совести — каждый раз когда эллет, рискуя собой, отправлялась на поиски пропитания, он мог лишь недвижимой куклой отлеживаться в каменном мешке. И даже малейшая попытка осмотреться, чтобы стать чуть более полезным, едва не привела к непоправимым последствиям — выбираясь наружу в отсутствие Сигилет, он и подумать не мог, что не хватит сил самостоятельно возвратиться назад.

— Эй, Сигилет, — мягко позвал Лантирион, пытаясь загладить вину. — Не сердись на меня, умоляю. Прости.

Она молчала, упрямо помешивая похлёбку и не отзываясь на его мольбы.

— Не молчи, прошу тебя, — Лантирион так же не менее настойчиво звал. — Ты совершенно права, я виноват. И случись что — мне никогда не загладить своей вины. Мне вообще не смыть её… — горечь прошлых промахов едва позволила произнести эти слова, но он сделал над собой усилие и всё же договорил: — За многое мне нет прощения, но я не могу видеть, как ты в одиночку стараешься ради меня. Я хочу быть полезным, хочу поддержать тебя. Я не думал что… что будет так… так… — он запнулся, подбирая слова, но не сумел выразить весь тот ужас, что не позволил сделать и шагу дальше арочного свода переполненной мраком комнаты. — Я не знаю, что там случилось. Никогда раньше я не чувствовал себя так.

Все его призывы наталкивались на стену отчуждения — Сигилет упрямо молчала, словно в комнате была одна.

Лишь когда догорел костерок и доварилось мясо, она разлила похлёбку по мискам, приблизилась к Лантириону и поставила около него порцию, коротко обронив:

— Ешь.

Он потянулся и прежде, чем дева ушла, успел поймать её ладонь:

— Сигилет, не сердись. Прости меня.

В его тихих словах отразились и боль, и раскаяние, и отчаяние, толкнувшие на необдуманный шаг. И эллет остановилась, не отнимая ладонь.

Затем решительно обернулась к воину и присела рядом, глядя прямо в глаза.

— Послушай, маэтор, — отрывисто произнесла она, и в голосе её не было ни заботы, ни былой теплоты. — Всё это время я избегала разговоров о себе, невзирая на твои настойчивые расспросы. Если ты считаешь, что пора для долгих бесед пришла, то слушай — я расскажу тебе всё, что успела узнать сама.

Лантирион удивлённо вскинул брови, но Сигилет резко встала, опережая любые готовые вырваться у него слова. Шагнула к костерку, взяла свою порцию еды, вернулась к лежанке.

— Ешь, маэтор, — она подняла его миску и настойчиво сунула ему в руки. — Ешь и не перебивай, пока не дослушаешь до конца. — Хоть её голос звучал холодно и отстранённо, в глазах сверкала непреклонность, и Лантирион послушно кивнул, безропотно принимая и стараясь удержать горячую миску. — Ешь, набирайся сил и слушай — а после будем решать…

There lies the fastness of Southern Mirkwood.

It is clad in a forest of dark fir,

where the trees strive one against another and their branches rot and wither.

In the midst upon a stony height stands Dol Guldur,

where long the hidden Enemy had his dwelling.

Haldir about Dol Guldur

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

Там лежит твердыня Южного Темнолесья.

Она окружена лесом из тёмных елей,

где деревья борются друг с другом и их ветви гниют и умирают.

Посреди каменистой возвышенности стоит Дол Гулдур,

где долгое время тайно обитал Враг.

Халдир о Дол Гулдуре

— Они появились ранней весной, когда прошлогодняя листва ещё не до конца облетела с мэллирн, а почки нового цветения только-только набухали на ветвях.

Сигилет заговорила так резко, что Лантирион, в глубокой тишине заканчивающий есть, вздрогнул от неожиданности. Голос девы — холодный и бесстрастный — взлетел в темноту потолка и дрогнул едва уловимым эхом каменных стен, а воин непроизвольно бросил быстрый взгляд на вход в убежище.

Но потайная дверь была плотно закрыта, а Сигилет не проявляла ни малейшего беспокойства — сидя на вскрытом ящике в центре комнаты, она держала в руках миску с похлёбкой, к которой так и не притронулась, и помешивала её ложкой, не замечая, что еда уже совсем остыла. И говорила — размеренно, словно в такт движениям руки, не поднимая глаз.

— Они пришли с севера, и стража северных рубежей держала их на одном из таланов, покуда с ними не встретился лорд Келеборн. Потом они ушли, так и не проникнув вглубь нашего леса, — эллет чуть помедлила, прежде чем договорить, — но об их визите мы узнали уже много позже, когда владыки собрали нас.

«Они?» — хотел было переспросить обескураженный Лантирион.

Но Сигилет, впервые решившаяся на откровения, сидела с таким отрешённым видом, что воин поостерегся что-либо уточнять или переспрашивать, чтобы не сбить деву с мыслей и не прервать едва завязавшийся за долгие недели разговор. Рассудив, что вопросы подождут, Лантирион приготовился внимательно слушать.

— Ты спросишь, кто такие «они»? — эллет бросила на воина мимолётный взгляд, словно уловила течение его мыслей. — Они были из народа наугрим — все низкорослые бородачи, чьи лица было сложно различить, а имена не слишком хотелось запоминать. Но одного я запомнила…

Сигилет замолчала, уставившись невидящим взглядом вдаль, и Лантирион не торопил её, позволяя выбирать крупицы болезненных воспоминаний, которые она готова была явить ему.

— Его звали Бройн, — наконец заговорила эллет. — Они и его родичи явились к вратам Чёрной Бездны, чтобы узнать о судьбе тех, кто почти три десятилетия назад решился вернуться в копи Мории. Около трёх десятков лет назад… — задумчиво повторила Сигилет. — Для фириат это почти жизнь…

«Наугрим живут дольше», — хотел было вставить Лантирион, но снова не решился прерывать течение мыслей эллет. Его радовало уже хотя бы то, что завеса молчания покачнулась, а под мрачными сводами каменной крепости завязывается хоть какой-то разговор.

— Потом они снова пришли, — монотонно продолжила Сигилет. — Это было уже при цветении мэллирн. Их опять задержала стража северных границ. И снова лорд Келеборн выезжал к тем рубежам. И уже после этого нас собрали владыки…

Она надолго замолчала, мерно постукивая ложкой, и Лантирион уже не смог выносить тишину.

— Вас? — негромко спросил он.

Дева бросила на него рассеянный взгляд.

— Нас было пятеро, — вопреки ожиданиям и опасениям собеседника ответила она. — И леди Галадриэль нарекла нас Тайной Стражей.

Повисло молчание, пока Лантирион вновь не решился подтолкнуть эллет к рассказу:

— Стражей чего? Или кого?

Сигилет криво усмехнулась:

— Стражей Золотого Леса. Но после нам пришлось хранить не совсем наш лес, а тех, кто приходил и ушёл, так и не войдя. И это отродье тьмы я предпочла бы уничтожить без промедления, а не охранять…

Лантирион в изумлении вскинул брови, недоверчиво разглядывая эллет — сложно было представить, что в её хрупком и изящном теле таилось столько ненависти, сколько выплеснулось сейчас в двух словах: «отродье тьмы». Называть так наугрим даже он бы не стал…

Не дождавшись продолжения рассказа, воин негромко кашлянул, пытаясь привлечь внимание девы, и осторожно произнёс:

— Я понимаю… Но всё же… Чем же заслужили пришлые наугрим такие слова?

Сигилет непонимающе моргнула, словно возвращаясь к реальности, а затем усмехнулась:

— Я не о них говорила. — И, заметив наконец-таки полное недоумение собеседника, добавила: — Прости за мои бессвязные россказни. Я, должно быть, ещё не слишком готова всё объяснять.

И снова лишь мерное позвякивание ложки о тарелку зазвучало в полутьме.

Наконец Лантирион не сдержался.

— Сигилет, — негромко позвал он, — а ты попробуй. Просто попробуй говорить. Не объясняй…

Эллет криво усмехнулась:

— Проще начать сначала. И не пускаться в объяснения. Слушай, маэтор. Я постараюсь не уходить в пережитое и просто поведать о событиях, что привели меня сюда.

Нынешней весной в Лотлориэне побывали гости с востока — наугрим Железных гор. Они искали своих родичей, которые попытались возродить власть над копями Мории. Они ушли после короткой встречи с владыкой Келеборном. А потом из Мории пришёл один из них, Бройн, и с ним был пленник. Орк. Бройн просил дозволения владык пройти через наши земли и помощи, чтобы переправиться через Андуин. А путь его лежал в Дол Гулдур…

Сигилет замолчала, словно собираясь с мыслями. Потом бросила на Лантириона вопрошающий взгляд:

— Так понятнее, маэтор?

— Продолжай, всё предельно ясно, — успокаивающе ответил Лантирион. — Просто продолжай.

Сигилет без возражений заговорила:

— Владыки не позволили Бройну и орку войти в наш лес. И наугрим со своим пленником направились в обход наших границ. После этого владыки собрали нас…

Нас было пятеро: я, следопыт Раддир, воитель Ахарндор, охотник Кухерон и целительница Иссуриэль. Тайная стража — назвала нас владычица Галадриэль. И нашей целью было защитить Золотой Лес от того, что скрывал Дол Гулдур. А для этого нужно было помочь Бойну и его пленнику достичь цели…

И мы ушли вслед за ними. Сначала держались на расстоянии, потом пришло время, когда наши пути пересеклись…

Тогда я едва сдерживалась от желания размозжить мерзкую голову этого орочьего отродья и стереть с его морды надменную ухмылку, с которой он цедил каждое слово…

А потом погиб Ахарндор — ради нас, прикрывая нас. Позволяя нам уйти после того, как наша цель была достигнута…

Потом была битва, в которой погибла я…

Сигилет замолчала и, прекратив своё бесконечное постукивание по тарелке, подняла взгляд на Лантириона.

— Да, маэтар, для всех своих близких я мертва.

— Как и я, Сигилет. Как и я… — эхом повторил за девой Лантирион.

Некоторое время оба молчали, обмениваясь одинаковыми изучающе-ободряющими взглядами. А потом Сигилет первой отвела глаза и заговорила:

— Я очнулась в полутьме на каменной лестнице. И с трудом могла восстановить в памяти случившееся. Помню, что Раддир вёл нас с окраины леса подземными проходами сквозь холм к подножию цитадели. Я и сейчас не могу вспомнить путь, каким мы выбрались во внутренний двор, но лестница казалась знакомой — мы поднимались вдоль массивной каменной стены по щербатым ступеням, а из-за каждого поворота появлялись охранники-орки. Мы отбивались, а потом… Потом меня ранили… И дальше было лишь бесконечное падение…

Эллет помолчала, упорядочивая мысли. Тяжело вздохнула, выравнивая сердцебиение. И продолжила:

— Так вот, вокруг было темно. Ночь ли сошла на землю, или то была темнота каменного мешка, или же зрение меня подвело после ранения — не знаю. Полустёртые ступени подо мной были влажными, стены поросли мхом. Уже много позже я поняла, что при падении оказалась в каком-то ответвлении лестницы, куда выходила сточная труба. А тогда я просто кое-как встала на ноги и побрела по туннелю, ощупывая в темноте перед собой путь. И вдруг под моей рукой один из камней сдвинулся, и я ввалилась в ещё более густую темноту. И снова потеряла сознание.

Она снова перевела дыхание и продолжила спокойным, монотонным тоном, словно говорила об обыденных вещах:

— Потом я долго бродила по подземельям. Я выучила повороты коридоров и ответвления лестниц. Тупики и заваленные проходы… Научилась определять день и ночь по едва уловимым звукам с поверхности и свечению растений в коридорах. Я нашла это укрытие и выходы к пополняемым кладовым. Мои раны зажили, силы восполнились, но я так и не смогла выбраться из этих подземелий. И причину ты видел сегодня сам…

Сигилет бросила быстрый взгляд на Лантириона и согласно кивнула на его безмолвный вопрос:

— Да, маэтор. Именно та комната, на которую ты наткнулся сегодня. И та невыносимая тьма, что проникает в самое сердце при малейшей попытке пересечь тот странный зал. Мне кажется, что именно за ней можно найти выход. А если не там, то где? Где он может быть?! — эмоции превозмогли напускное спокойствие девы, и последние слова она почти выплюнула сквозь стиснутые зубы. — Я исследовала всё! Всё! Заглянула в каждую каморку, обшарила каждый сток и яму. Пересчитала все доступные ступени лестниц. Знаешь сколько их, маэтор? Знаешь?!

Лантирион отрицательно покачал головой, но Сигилет уже почти не обращала на него внимания.

— Две тысячи двести восемьдесят семь! И это только те, куда я смогла проникнуть и где мне не смогли помешать! — резко взмахнув рукой, эллет выхватила невесть откуда взявшийся кинжал и с силой всадила его в стоящий рядом опустошённый ящик.

Рассохшаяся древесина жалобно скрипнула и раскололась. Сигилет стиснула кинжал так крепко, что хрустнули то ли костяшки пальцев, то ли старая рукоять.

— Две тысячи двести восемьдесят семь… — хрипло повторила она. — Я прошла их все… И не нашла выхода.

Несколько минут они оба молчали, а потом эллет судорожно вздохнула, выпуская из рук оружие. Она резко встала, цепким взглядом окинула ящики, горестно скривилась и отвернулась от Лантириона, отойдя на несколько шагов в дальний угол убежища.

— Знаешь, о чём я действительно сожалею? — чуть помедлив, спросила она почти обычным голосом. И, не оглядываясь на молчаливо кивнувшего воина, ответила сама: — Мне бесконечно жаль, что я потеряла своё оружие. Мои клинки, мои кинжалы — Ланхигиль и Эгнасигиль… Я сделала их сама… Выковала их из наилучшей стали… И перед уходом из Лотлориэна поклялась, что смерть каждого орочьего отродья будет отмечена на их рукоятках. Я хотела покрыть свои кинжалы несмываемой славой и после окончания нашего похода преподнести владыкам в дар…

Но я потеряла их на той проклятой бесконечной лестнице. А когда очнулась — уже не смогла найти. И на их рукоятках оставалось ещё немало свободного места…

Я не сумела… Не смогла… Всё было напрасно. Все мои намерения пошли прахом. Я не справилась. Я потеряла всех… потеряла всё… и себя…

Сигилет замолчала и, скрестив на груди руки, застыла скорбной статуей в дальнем углу убежища.

Некоторое время царила тишина.

А затем раздался звук, заставивший Сигилет обернуться — скрипнуло дерево рассохшегося ящика, который задел приближающийся Лантирион.

Воин подошёл в деве и остановился неподалёку. Его рука дрогнула, приподнимаясь, и он крепко стиснул пальцы в кулак. А потом прижал ладонь к ещё не до конца зажившим переломам рёбер, так и не решившись протянуть её Сигилет под холодным и пристальным взглядом девы.

— Сигилет… — Лантирион кашлянул и продолжил, уверенно и непоколебимо глядя в серебристо-серые глаза: — Я знаю, о чём ты говоришь. Знаю, что ты пережила. Я понимаю тебя, понимаю твои чувства — от начала до конца. Я тоже не смог… Не сумел сохранить жизни тех новичков, что были вверены мне. И я тоже не справился с заданием…

Но мы всё ещё живы. И мы можем попытаться. Даже если не получится — мы можем попробовать. Нам нужно только доверять друг другу — от начала и до конца. К этому я готов…

Я клянусь, что буду искать отсюда выход, — он протянул руку Сигилет и замолчал, ожидая ответа.

Эллет колебалась лишь мгновение:

— И я поддержу твою клятву, маэтор. Но лишь после того, как твои силы полностью восстановятся.

— И не будет между нами более тайн? — усмехнулся Лантирион.

— И не будет тайн, — согласно кивнула Сигилет, сжимая его ладонь. — Но ты всё ещё слаб.

— И потому мы подождём. Обещаешь не искать опасностей без меня?

— Обещаешь не покидать убежища до полного восстановления?

Вопросы прозвучали одновременно, и оба обитателя подземелий опешили, глядя друг на друга с толикой недоумения.

— Обещаю, — в один голос ответили они.

И оба от неожиданности совпадения усмехнулись.

— Обещаю до полного выздоровления не искать выхода наверх, — после недолгого молчания первым произнёс Лантирион, снова пожимая руку Сигилет.

Ощутив рукопожатие, эллет чуть шире улыбнулась:

— А я, в свою очередь, обещаю показать все найденные мной ступени, проходы и туннели.

— И расскажешь про ту комнату с темнотой? — помрачнев, поинтересовался Ланрион.

Сигилет тоже сникла.

— Мне нечего рассказать про неё, — с трудом выговорила она. — Кроме бесконечного ужаса и мрака… Я не знаю, что ещё сказать или как объяснить. Та комната с тенями и меня лишает сил. По моим расчётам выход на поверхность находится где-то за той комнатой. Но я не могу продвинуться дальше. Та зала — воплощение Зла...

— А вместе?.. — негромко поинтересовался Лантирион.

— А вместе мы попробуем, — вскинула голову Сигилет. — Я расскажу тебе всё… Всё, что пережила, пытаясь пробиться за тьму. Все ужасы, что видела, касаясь тёмной завесы. Расскажу всё…

— Да будет так, — произнёс Лантирион, дружески слегка приобнимая Сигилет и успокаивающе поглаживая её по растрёпанным волосам.

Прижимаясь лбом к его груди, пряча лицо, давясь нежданными слезами, Сигилет сквозь зубы произнесла:

— Да будет так! — И затихла, сжавшись всем телом и пытаясь совладать с эмоциями.

Лантирион отстранился от эллет, не снимая руки с её плеча, и прошептал едва слышно:

— И пусть помогут нам Валар…

* * *

Факел на стене под лестницей шипел, плевался искрами и почти не разгонял мрак глубинного подземелья крепости.

В узком проходе полутёмного коридора стояла женская фигура, неотрывно глядя на непроницаемую стену тьмы, клубящуюся в проёме прохода меж двух каменных колонн.

И вспоминала…

Той ночью, когда она впервые нашла этот проход, тоже стояла тёплая летняя ночь. Многие месяцы бродила она по окрестным лесам, пока всё же, не в силах противостоять настойчивому зову, спустилась в бесконечные подземелья пустующей крепости. Зов шёл из глубин, из самых недр лабиринта пещер, и не один день пришлось пропетлять подземными коридорами, лишь изредка выбираясь на поверхность для охоты, прежде чем перед ней встала стена непроглядного мрака, из-за которой и доносился призыв — настойчивый, непреодолимый и такой родной…

Она нашла его, своего Создателя и Повелителя, почти бесплотным, едва начавшим принимать осязаемую форму — но тем острее ощущалась мощь его духа. Приказы оставались неоспоримыми, а воля — непреклонной. И она вновь, как и в давние дни, повторила свою клятву верности. Повторила со всей надеждой и любовью, какие ещё оставались в её очерствевшем сердце: «Я клянусь привести под власть моего возлюбленного Повелителя все земли от Восточных Пределов до Западного моря…» И в ответ получила холодное обещание: «Да будет так…»

Потом были долгие годы и века, когда Он становился всё сильнее, а мрак, что когда-то был сосредоточен в одной небольшой комнатушке подземного лабиринта, постепенно расползался по коридорам, лестницам и этажам. Крепость наполнялась жизнью — орки, пауки, бездомные духи и люди собирались на зов, которому невозможно было противостоять.

Она покинула лесную крепость, вернулась в свой замок за Чёрными Вратами, где полностью сосредоточилась на работе для Повелителя. И задача была решена — Великая Чума зашагала по землям от Восточных Пределов до Западного моря, свободно проникая за казавшиеся непреодолимыми стены и кося неисчислимые войска.

Она гордилась результатами своих трудов и предвкушала награду — скоро, совсем скоро Повелитель даст ей желаемое, и Сладкая Лара, как прозвали её в землях людей, больше не будет красться неуловимой тенью по людским поселениям, чтобы забрать у жалких людишек очередное смертное дитя…

Но всем этим мечтам не суждено было сбыться. Крошечная помеха — простая трава, растущая под ногами во всех людских землях, — положила конец Великой Чуме. И Сладкая Лара потеряла всё — доверие и расположение Повелителя, слуг и соратников, готовых исполнить любое её желание, обещанное дитя… Её владения — замок Серегост в долине Агарнайта — отошли одному из Назгул. И всё, что осталось — скитаться по Средиземью, сгорая от ненависти к людям, которым судьба с лёгкостью дарила то, чего она так давно была лишена…

— Лаэрэт? — раздался за спиной мужской голос, выдёргивая из воспоминаний. — Ты ли это? И что делаешь здесь? Как прошла?

Она резко обернулась — плотные кожистые крылья черкнули по стенам каменной твердыни, сдирая наросты мха.

— Ты ещё жив, Урхерон?

— Как видишь, Лаэрэт. Судьба пощадила меня, — к свету факела вышел темноволосый мужчина, и неверный отсвет проложил глубокую борозду тени вдоль старого шрама на его лице.

Лаэрэт ухмыльнулась. Подошла поближе к мужчине и, вскинув изящную руку, по-хозяйски положила ему ладонь на затылок, заставляя склониться к своему лицу.

— А ты почти не изменился, Урхерон. Всё такой же упрямый и своевольный, — произнесла она, ощущая его сопротивление.

— На меня твои чары более не действуют, Лаэрэт, — ответил он, отстраняясь. — За эти годы я многому научился.

— Хотела бы я на это посмотреть… — насмешливо протянула она и пробежалась языком по своим губам, придавая двусмысленность произнесённым словам.

Потом приподнялась на цыпочки, стараясь дотянуться до лица мужчины, и выдохнула почти в его губы:

— Покажешь? Может быть, вспомним старые времена?..

Урхерон никак не отреагировал на её откровенные игры, лишь криво усмехнулся, отчего тень шрама ещё глубже прочертила его лицо.

— Как ты здесь оказалась? И что тебе надо? — медленно, разделяя слова, процедил он сквозь зубы.

Но его отстранённость и строгость не произвели особого впечатления.

— Мне нужен был ты — и ты явился на мой зов, — игриво ответила Лаэрэт. Но вдруг стала холодна, убирая руку с затылка Урхерона. — А как прошла сюда? То ты забыл, мой дорогой, что эти подземелья известны мне лучше, чем кому-либо из вас, живущих здесь сейчас.

— Зачем явилась? — повторил Урхерон, отступая на шаг.

Лаэрэт раздражённо взмахнула рукой, и её крылья тоже чуть дёрнулись:

— Мне нужен Клинок Либеннина. Я знаю, что Назгул направились сюда.

— Семеро ушли на север. Но Наместник Кхамул и лорд Либеннина здесь.

— Отведи меня к ним.

— Лорды не в духе, — чуть поколебавшись, обронил Урхерон.

Но его ответ не понравился Лаэрэт. Она оскалилась, демонстрируя острые клыки, шагнула к человеку и положила руку ему на плечо.

— Я не спрашивала об их настроениях. Я сказала, отведи меня к ним, — неотрывно глядя на его горло, где из-под ворота туники виднелся чёткий отпечаток ладони, прошипела она. — И чем быстрее, тем лучше. Или всё же желаешь поиграть?

Урхерон чуть повернулся, взмахнул в сторону лестницы за своей спиной.

— Прошу за мной. Они сейчас в Верхней Зале.

Развернувшись, он, не оглядываясь, пошёл по коридору к выходу из подземелий, а за ним неслышной тенью двинулась Лаэрэт.

Её вела данная Повелителю клятва. И давняя невоплощённая мечта.

А для желаемого нужно было сначала получить доступ к Серегосту, который после прошлой неудачи достался Назгулу. Она не сомневалась — с Клинком Либеннина удастся договориться. Главное — беспрепятственно вернуться в Агарнайт, хотя бы как гостья. А потом…

Потом всё будет иначе — не так, как в прошлый раз…

The noise of bubbling waters came up from the foaming river-bed.

Birds were singing, and a wholesome peace lay on the land.

Шум бурлящей воды поднимался от пенящегося потока.

Пели птицы, и благотворный покой простирался по земле.

Месяц Уруй (Август)

3018 год т.э.

В северо-восточной части долины Имладриса, где по обрывистым склонам гор в долину с громких рёвом обрушивались потоки Бруинен, редко можно было встретить обитателей Дома Эльронда. Здесь не возделывали поля, не рыбачили и не растили сады — лишь нескончаемые вересковые заросли простирались по склонам, а за ними вдали чернели хвойные дебри, уходящие за перевал. Эта часть долины прекрасно просматривалась со смотровых вышек, и патрулям стражи Имладриса не было нужды совершать пешие обходы извилистых каньонов, нагромождений валунов и россыпей скал. Здесь лишь изредка можно было встретить охотников, выслеживающих осторожных оленей, или целителей, старающихся не упустить редких трав. Но выезды охотников, как и походы целителей, всем обитателям Имладриса были хорошо известны, и тому, кто искал уединения, не составляло труда их избежать.

Она приходила сюда в те моменты, когда тоска и отчаяние сжимали горло нестерпимой хваткой. Когда не хотелось видеть сочувствия на лицах обитателей Имладриса, когда не было сил слышать обнадёживающие или успокаивающие слова. Когда песни менестрелей разрывали сердце невыносимой болью, а слёзы сами собой лились из глаз от потаённых мыслей и понимания на лицах близких друзей.

Рокот воды, бурными потоками стекающей по склонам в долину, и грохот камней, увлекаемых за собой искристыми струями, помогали справиться с тоской и непрошеными слезами вернее стараний подруги. А обременять лишний раз своими нескончаемыми волнениями, снами и предчувствиями владыку Эльронда, его сыновей или же названного отца она не осмеливалась — их дни и без того были заняты заботами не только о тех, кто вверил им свои жизни в покое долины, но и тревожными вестями, приходящими всё чаще из-за рубежа.

Когда-то ей казалось, что эти пустоши и горы ближе и роднее уютной комнаты в доме военачальника Имладриса. Когда-то она приходила к здешним водопадам и ручьям едва ли не каждый день. Когда-то только здесь находила душевное равновесие, уверенность и покой. Но потом многое изменилось, и с годами всё меньше влекли безжизненные пустынные склоны. Несколько лет подряд она вообще ни разу не появлялась у здешних водопадов.

Но за последние два года уже в третий раз наведалась сюда — прошлогодней весной, потом осенью, и вот теперь уже летом, сейчас…

Сидя на искривленной ветке над обрывом, она ловко поддела носком туфельки россыпь брызг водопада, отражая их в общий поток. И снова глубоко задумалась, безучастно позволяя неуловимой водной пыли оседать на платье, волосы и лицо…

Минуло десять лет, как ей, ничего не помнящей и ничего не знающей, эта долина стала родным домом.

Отцом стал лорд Глорфиндэль, разом положивший конец любым слухам и разговорам не только о появлении в Имладрисе эдайн без памяти, но и по поводу её необычных умений, отличных от способностей как эдайн, так и эльдар. Многому научили сыновья владыки Эльронда, названный отец, Митрандир, сам владыка, жители долины…

Многое познала и поняла сама…

Поняла, что подвластные ей силы не схожи ни с умениями эльфов, ни с теми записями в библиотеке владыки Имладриса, что свидетельствовали о проявлении необычных способностях среди людей. Поняла, что не добиться всей правды от Митрандира, которого в шутку иногда звала «учителем», но который не слишком торопился что-либо объяснять. Да, собственно, после того, как много лет назад едва не рассталась с жизнью в Лотлориэне, больше и не допытывалась…

Разумом она понимала, что весьма отличается от эдайн, чей облик носила, но сердцем ничего принять не могла…

Её сердце не стремилось за разумом, оно жило и полнилось только любовью. И возлюбленный, вопреки всем былым опасениям, почти всегда был рядом — он оставил родные леса и поселился в Имладрисе, хотя по первому зову владык всегда был готов перейти Карадрас. Все эти годы его отлучки были недолгими и не позволяли разгуляться её страхам и сомнениям. И не давали возможности что-либо из зародившихся сомнений проверять. До прошлогодней весны, с которой разлука с любимым затянулась на второй год…

Обычно когда он уезжал, она с головой погружалась в повседневную жизнь Имладриса — с удовольствием вызывалась помочь подруге и её матери в сборе трав для целителей, готовила трапезы на общей кухне, работала в мастерских, много читала или же совершенствовалась в тренировках на клинках. Она добровольно подчинялась жёсткому режиму, заполняя дни чем угодно, лишь бы не оставалось времени на душевные терзания. Обычно — но не в нынешние времена. Когда позапрошлой весной любимый уезжал с вестями для Лотлориэна, она ждала его возвращения самое позднее к лету. Но он не вернулся. Миновало лето, потом осень, и с последними вестями из Золотого Леса сыновья владыки доставили ей лишь короткое письмо, полное недомолвок, сожалений и нежных слов. Тогда под её напором Элладан нехотя почти подтвердил и причины отсутствия возлюбленного, найденные между строк письма, и дурные предчувствия, не дававшие спать по ночам. Хоть и отказался начистоту всё рассказать… А потом потянулась бесконечная зима, и закрытые перевалы не оставляли никаких надежд на скорое возращение любимого. Но и весна не принесла радости… Сны и предчувствия временами становились невыносимы, заставляя искать уединения на безжизненных склонах и в окружающих Имладрис лесах. А потом она уже и сама молила все высшие силы не позволить ему натворить безрассудств или глупостей, ловя тревожные вести, что приносили разведчики Имладриса и следопыты эдайн…

Она жила, ни на что не надеясь. И уже ничего не ждала, успокаивая сердце и душу одиночеством возле бурлящей воды с тем, чтобы снова вернуться к обыденности. К жизни. К познанию…

Она всегда пыталась познавать и стремилась быть наравне со всеми, даже в те времена, когда ничего не умела. И никогда никто из эльдар её ничем не попрекал. И не перечил.

И она познавала.

Долгие десять лет познавала свои возможности, и всё же не была уверена, что толком до конца всё поняла…

Взмахнув ногой, она снова сбила поток отклонившейся россыпи капель, и услышала нежный переливчатый напев под собой. Недовольно скривилась и выглянула из-за полога листвы — по берегу вдоль речного потока медленно брела темноволосая дева, напевая, временами склоняясь к земле и срывая спрятанные в выгоревшей за лето траве цветы.

Убежище среди ветвей было достаточно надёжным, чтобы избежать нежеланных встреч и сохранить нерушимым одиночество. Но вот гуляющий неподалёку белоснежный Тиннар, светлым пятном выделяющийся на склоне, не оставлял ни единого шанса оставаться и дальше незамеченной.

Она вздохнула и соскользнула вниз, уверенно и привычно держась за ветку. Повисла на руках, нащупывая опору под ногами, а потом легко пробежала до развилки у ствола, придерживаясь руками за ветку над головой. Несколько движений — и спрыгнула на землю. Одёрнула платье, выходя из-за ствола к темноволосой деве, которая уже успела заметить прохаживающегося по склону коня и оглядывалась по сторонам в поисках его хозяйки. Потом глубоко вздохнула, в приветствии склонила голову, старательно пряча за улыбкой следы горьких раздумий, которые привели сюда, и ровно произнесла:

— Маэ гованнэн, Арвен.

Темноволосая дева резко обернулась на голос, чуть дрогнув от неожиданности:

— Эленья! Прости, я… — она запнулась, внимательно разглядывая светловолосую хрупкую девушку, появившуюся внезапно из-за искривлённого ствола. — Я не хотела потревожить тебя.

Та беспечно махнула рукой, сохраняя приветливую улыбку, и неопределённо дёрнула плечом.

— Не важно. Не имеет значения. Всё равно я собиралась возвращаться домой. Уже полдень, а после обеда меня ждёт Эллотмериль… — Она замолчала, не вдаваясь в подробности и планы донельзя заполненного событиями дня. Очередного пустого и одинокого дня…

А потом окинула взглядом дочь владыки Эльронда и поинтересовалась с искренним удивлением:

— Не стоит беспокоиться обо мне, Арвен. Я всего лишь искала уединения. Но что тебя привело сюда?

Дочь Эльронда кивнула на объёмистый букет, который прижимала одной рукой к боку:

— Мне понадобились синие нити, а краситель закончился. Ни крупицы во всех мастерских, представляешь? — быстро заговорила она, словно радуясь предоставившейся возможности просто поболтать. — Я решила восполнить запасы.

Её собеседница понимающе кивнула:

— Конечно, именно по этой причине дочь владыки забирается без охраны в настолько глухие места.

Арвен ответила лишь проницательным взглядом. И ослепительно улыбнулась, сильнее прижимая к боку букет.

— Я действительно не хотела мешать тебе, Эленья. Извини, что потревожила, — повторила она.

И Эленья лишь тяжело вздохнула под её проникновенным взглядом.

— Не стоит просить прощения, — повторила она, выискивая глазами коня. — Тиннар! — окликнула и вытянула руку, ожидая.

Мягкие губы ласково ткнулись в её ладонь, шелковистая грива окутала руку. Конь склонил голову и опустился на передние ноги, услужливо подставляя хозяйке спину.

Уже сидя верхом, Эленья обернулась к дочери владыки:

— Скажи, Арвен, в чём твой секрет? Где ты находишь силы, чтобы ждать?

Та грустно улыбнулась:

— Там же, где и ты, Эленья. Просто проживая за часом час…

Эленья неопределённо кивнула, взмахнула на прощание рукой, хлопнула по холке Тиннара и помчалась к дому, больше не оглядываясь. А темноволосая дева у быстрого потока вполголоса продолжила бесконечный нежный напев, старательно собирая пробивающиеся среди высохшей травы цветы…

* * *

После обеда в общей зале Эленья одной из первых покинула трапезную и поспешила к Дому Целителей.

С целительницей Эллотмериль, много лет назад выхаживавшей вместе со своей матерью Эленью при появлении в долине, а после ставшей доброй подругой, встреча была оговорена в послеобеденное время. Но когда в трапезной на несколько минут появился супруг подруги, Глирдан, унося с собой обед на троих, Эленья вдруг растревожилась.

Неспокойно было в горах, на перевале и окрестностях. Нехорошие вести с самой весны приносили разведчики дунэдайн. С начала нынешнего года уже не раз являли свои умения целители Имладриса, а недавно возвратившиеся из-за гор сыновья владыки Эльронда привели с собой ещё тех, кому требовалась помощь...

Эленья шла, выбирая короткую дорогу, легко спускаясь и поднимаясь по ступеням — уже давно она привыкла их не замечать. Приближаясь к Дому Целителей по террасам, сверху она увидела лорда Глорфиндэля, быстро шагающего в том же направлении через сад.

Лорд уехал со стражей позапрошлым вечером, и нынешним утром, когда Эленья выезжала к водопадам, ещё не вернулся домой. Иногда ей казалось, что сам владыка Эльронд не всегда до конца осведомлён о планах на день своего военачальника. Но, конечно же, это было не так, и стража всегда готова была дать ответ на вопрос о том, где при необходимости его можно найти. Вот только Эленья никогда не любила лишний раз кого-либо тревожить или расспрашивать — намного проще ей было связаться с названым отцом через ованвэ. Но и к этому способу она прибегала лишь в крайнем случае. Да и лорд, оберегая её от излишних усилий, отзывался на подобные призывы не всякий раз…

Разглядывая издалека Глорфиндэля, Эленья не на шутку озадачилась. После всех тревожных вестей, что стекались в Имладрис на протяжении последних недель, его появление возле Дома Целителей ничуть не было бы удивительным, если бы лорд шагал через сад в броне, а не в обычной одежде.

И если бы не держал в руках букет цветов — простых диких цветов, подобных тем, что недавно собирала Арвен, а не тех, что во множестве украшали сад…

Эленья остановилась, издали наблюдая за названым отцом.

Глорфиндэль подошёл к двери Дома Целителей, и она распахнулась раньше, чем лорд успел тронуть створку. Навстречу вышла главная целительница Истэлен, мать Эллотмериль, и почтительно поклонилась, приглашая войти.

Пытаясь осмыслить увиденное, Эленья медленно двинулась дальше. И почти тотчас же заметила Эллотмериль, появившуюся с бельевой корзинкой на небольшом балкончике башенки Дома Целителей и спустившуюся по ступенькам к общим террасам.

Подруга скрылась за поворотом в направлении мастерских, а Эленья задумалась. В Доме Целителей она бывала нередко, но никогда не поднималась в башенку и не посещала крыло, куда выводила узкая винтовая лестница с общих террас.

Повинуясь любопытству и рассудив, что такой непростительный пробел в своих познаниях стоит заполнить, Эленья направилась к башенке. Поднялась по винтовой лестнице, вышла на балкон. И замерла перед распахнутой дверью, едва бросив вглубь комнаты взгляд…

Небольшая круглая комната утопала в солнечном свете и расставленных среди светлой мебели цветах, а лёгкий тёплый ветерок слегка шевелил полупрозрачные лёгкие занавеси на окнах по обе стороны от балконной двери. Напротив балкона располагалась входная дверь, а между ними, словно разделяя комнату пополам, изголовьем к стене стояла кровать с чуть приспущенным балдахином, прячущим от яркого света лежащую на кровати эллет.

Эленье показалось, что никогда прежде она не встречала такой красоты — золотисто-рыжие волосы эллет огненной волной стекали с шёлковой подушки через край кровати почти до пола. И солнечные блики от балкона и окон беспрепятственно играли в её волосах. Тень балдахина вырисовывала безупречный точёный профиль и шею, но лицо незнакомки могло поспорить белизной с подушкой, на которой неподвижно покоилась её голова. Глаза эллет были закрыты, и ни единая складка простыни, прикрывающей её выше груди, не шевелилась, обозначая дыхание. Мертвенно-бледной была и лежащая поверх простыни левая рука.

Вторую её руку бережно держал в своих ладонях Глорфиндэль.

Лорд сидел на стуле рядом с кроватью, неподалёку от входа в комнату, боком к окну, и Эленья не сразу заметила его со света. Он осторожно поглаживал тонкие пальцы огневолосой красавицы и не отрывал сосредоточенного взгляда от её лица. Рядом с ним на столике возле кровати стоял в небольшой вазочке букет полевых цветов…

Эленья неловко замерла на балконе, опасаясь малейшим движением потревожить лорда или привлечь его внимание. Но не в силах была отвести глаз от незнакомки. Тяжёлую, давящую атмосферу в комнате не мог развеять ни игривый ветерок, ни солнечные лучи, ни яркие букеты. Казалось, что неподвижно лежащая эллет источает какой-то неестественный холод, сковывающий ледяной коркой её неживое лицо и тело. Это было так неправильно, противоестественно и страшно, что Эленья почувствовала, как против её воли зашлось гулким стуком сердце. Кровь бросилась ей в лицо, жар побежал по венам, и она крепко сжала руками ограждение балкона, опасаясь потерять сознание. Подобное случилось с ней лишь однажды, много лет назад, на талане Керин Амрота, когда Халдир показывал ей Лотлориэн…

Вот только за минувшие годы она всё же успела чему-то научиться и понять…

Преодолевая головокружение и тошноту, она медленно протянула руку и коснулась висевшей на шее подвески в виде многолучевой звезды с сияющим шлейфом адамантов — давнего подарка лорда Глорфиндэля, с которым по его настоянию не расставалась никогда. Звезда привычно запульсировала под рукой, позволяя с лёгкостью выровнять биение сердца. Головокружение исчезло, а зрение обрело необыкновенную остроту. Эленья ощутила, как где-то глубоко внутри её эндэ, в самой глубинной сути, медленно приоткрываются массивные врата, за которыми таится животворящий родник.

Лорд что-то прошептал рыжеволосой недвижимой красавице и отпустил её руку, уложив поверх простыни. Его пальцы чуть задержались на её запястье, а потом легонько коснулись мраморно-белой щеки. Он встал и, не оглядываясь, вышел в дверь, ничего не замечая вокруг.

Эленья чувствовала, как капля за каплей её наполняет свет. Она хорошо помнила ярко-белое кольцо ослепительного сияния, не раз успевшее послужить непреодолимой защитой от опасностей и ударов тьмы. Помнила, как в Лориэне тянулась к такому же свету и сиянию, сливаясь с ним, кружась и танцуя, отдавая всю себя... Но прекрасно помнила и другое — встревоженное лицо лорда Глорфиндэля, оправдания Митрандира, вину в голосе Элладана…

И Халдира, прячущего полные боли глаза…

Как только за лордом закрылась входная дверь, Эленья отпустила перила балкона и медленно пошла вперёд.

Она ещё до конца не понимала, что может сделать, не знала, нужно ли что-то делать вообще. Но исходящая из комнаты холодная тьма не позволяла ей остаться на месте и просто продолжать созерцать.

Шаг за шагом она ощущала, как разгорается спасительное кольцо света, как растёт и течёт сила из-за приоткрывшихся в глубине души врат. Казалось, что свет и тепло солнца закрыли её несокрушимой бронёй и приближаются вместе с ней к комнате. И с каждым шагом всё дальше отступают холод и тьма.

Она уже переступила порог комнаты и протянула руку, коснувшись колышущейся занавески, как за спиной раздался испуганно-удивлённый оклик:

— Эленья?! Что ты делаешь? Эленья, не надо, не ходи туда!

Она остановилась и оглянулась — вверх по ступеням от террас бежала взволнованная Эллотмериль. Оказавшись на балконе, подруга ахнула и умоляюще протянула руки:

— Прошу, не надо! Не входи! Это опасно… Опасно для тебя!

Эленья остановилась, переводя заинтересованный взгляд с подруги на лежащую неподвижно красавицу.

— Почему, Лотсэ? — спокойно спросила она и краем взгляда уловила своё отражение в стекле балконной двери — лёгкое серебристое сияние окутывало всю её с ног до головы, подобно шлейфу, сотканному из отсветов звёзд. Прикрыв ладонью подвеску на груди и выровняв дыхание, она пригасила сияние рвущегося наружу огня. И спросила: — В чём опасность? И кто она?

— Малинарэ. Так зовут её лорды, — отозвалась подруга, едва лишь заметила, как исчезает окутывающий Эленью свет. — А опасность ты, кажется, и сама поняла, — проницательно заметила Эллотмериль, укоризненно качая головой.

Эленья ощутила на себе оценивающий взгляд целительницы и тоже покачала головой:

— Не хочешь подробнее рассказать?

Эллотмериль перевела взгляд на рыжеволосую эллет и произнесла:

— Все подробности знают только лорды. Она здесь появилась задолго до моего рождения, сразу после Войны…

Изумлённая, Эленья повернулась к подруге:

— Какой войны?

— Войны Последнего Союза… — протянула та.

— С прошлой эпохи? — ахнула Эленья.

— Да…

После долгой паузы Эленья снова обратила взгляд на незнакомку.

— Но… — осторожно заговорила она.

Эллотмериль уловила через осанвэ её мысли и быстро произнесла:

— Она не мертва, Эленья. Она заблудилась где-то во тьме среди Незримого. И не слышит ничьи голоса… Но её сердце всё ещё бьётся, и хроа уже давно исцелилось ото всех ран. Оно невредимо. Но что-то мешает её фэа вернуться… А что именно мешает воссоединению — то не может понять даже владыка Эльронд. — Чуть помолчав, она снова заговорила, тщательно подбирая слова: — Лорд Глорфиндэль особо настоял, чтобы мы не позволяли тебе приближаться к этой комнате. Хотя сам он иногда приходит сюда…

— Я видела, — обронила Эленья, вспоминая отрешённого Глорфиндэля, сжимающего ладонь незнакомки в руках.

— Но и он тоже не может её вернуть…

— Но ведь это неправильно, Лотсэ! — воскликнула вдруг Эленья, прожигая подругу взглядом всевидящих глаз. — Так не должно быть! Это… Это чудовищно! — Она обратила сияющий взгляд на недвижимую эллет. — Такая красивая…Такая живая… Так не должно быть!!!

И она шагнула через порог комнаты, протянув окутанную серебром руку к кровати.

— И не будет так!

«Эленья! Нет! Не надо…» — вспыхнул на мгновение в сознании вскрик Эллотмериль.

Но разлившееся от руки Эленьи сияние поглотило всё…

Эленья видела перед собой лишь мертвенно-бледное лицо недвижимой красавицы и россыпь золотисто-огненных волос.

Она вспомнила всё прекрасное, что знала в жизни: окутанные сиреневой дымкой вересковые склоны над Имладрисом, рассечённые звонкими ручьями в окружении радуг и водопадных брызг. И золотые деревья Лотлориэна, роняющие резные листья в ожидании новой листвы. Встревоженную Лотсэ, сующую в руки кубок сладкого напитка, и её строгое: «Пей, Эленья. А теперь сядь сюда. И не спорь. Ведь самые лучшие целители живут где? В Имладрисе…» Дружеские объятия Элладана, его наставления и насмешки — и видения, показанные через Незримое тоже им. Окрики хмурого Эльрохира на тренировках и его ободряющую улыбку, когда он оттирал от крови варга её кинжал. И тёплый сгиб плеча лорда Глорфинделя, его всегда успокаивающее «малышка моя»… И хитрый прищур Митрандира, рассказывающего полуправдивые байки под шорох дождя… И бесконечно любимые синие глаза, сияния которых так давно не видела воочию — «Я здесь, Антэлен. Я не уйду. Никуда… До конца Арды…»

Эленья вспомнила песню жизни, которую пела леди Галадриэль на празднике, и очищающее сияние белого кольца. И все рассветы, знаменующие начало нового дня...

И тот удар, что пережила в Лотлориэне, когда мир свернулся до крошечной точки, а вокруг встала несокрушимая стена белого огня…

Она опустила взгляд на свою сияющую руку и издалека провела ладонью вдоль тела лежащей незнакомки — от прикрытых простынёй ступней до макушки.

Тьма шарахнулась из комнаты во все стороны. И рассеялась в высоком небе Имладриса.

Эллотмериль вскрикнула, метнулась в комнату и громко закричала, зовя мать: «Нана!» За внутренней дверью послышались шаги и голоса.

Ничего не замечая вокруг себя, Эленья опустила руку. И встретила взгляд незнакомки — необыкновенный и прекрасный, как осеннее небо: яркая синева в низких серых облаках. Серые тучи постепенно рассеивались, глаза эллет приобретали голубой оттенок. Шум за дверью стал громче, она распахнулась, и в комнату влетел лорд Глорфиндэль. За его спиной спешила на зов дочери Истэлен.

Эленья ободряюще улыбнулась незнакомке, накрыла ладонью подвеску на груди, отвернулась и вышла на балкон. Там-то её и настигла слабость — оберегаемая и лордом, и владыкой, и друзьями, и возлюбленным, никогда она ещё осознанно не тратила столько сил за раз.

Она пошатнулась от головокружения при виде лестницы и села прямо на ступеньку, чтобы не свалиться вниз. Её рука крепко сжимала перила и Эленья с силой прижалась лбом к предплечью, пытаясь до конца с собой совладать. Под второй ладонью на шее пульсировала звезда, быстро улучшая самочувствие. А где-то глубоко внутри закрывались массивные врата…

Цепляющиеся за перила пальцы разжало одно-единственное прикосновение. Уверенная рука обхватила плечи Эленьи и притянула к твёрдой груди. Тёплой, знакомой, сильной…

— Шшшш… Тихо, тихо, только никуда не беги, — прошептал голос Глорфиндэля.

И Эленья с облегчением выдохнула, расслабляясь и чувствуя прилив новых сил:

— Адар…

Ласковая рука погладила её по голове, едва не заставив разрыдаться. И через осанвэ плеснуло покоем: «Всё хорошо, малышка. Всё хорошо. Успокойся, сейчас станет лучше… Только не упади вниз, не подвергай себя опасности…»

Эленья глубоко вздохнула, окончательно приходя в себя, подняла голову и обнаружила лорда, сидящего рядом на ступеньке над узкой лестницей, убегающей вниз и вдаль. Взглянула в его лицо и согласно кивнула, произнеся вслух:

— Да, адар, всё хорошо. Со мной всё в порядке. А она… Кто?.. Как?.. Кто она?

Лорд окинул Эленью внимательным взглядом и чуть приподнял бровь, произнеся:

— Ты уверена?

— Да, — кивнула Эленья, безошибочно истолковав вопрос. — Абсолютно уверена, адар. Со мной всё хорошо. А ты?.. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Кто она такая и почему ты запретил целителям подпускать меня сюда?

Глорфиндэль долго молчал, глядя пытливо и с сомнением.

Но Эленья не испытывала сомнений и с лёгкостью выдержала его взгляд.

— Кто она, адар? — настойчиво повторила. — И почему мне не позволено было приближаться сюда?

— Зачем ты это сделала? И, главное, как? — вместо ответа произнёс лорд.

Он ждал чего-то от Эленьи, но та не собиралась отступать:

— Ты не ответишь?

— Её имя Малинарэ, — спокойно отозвался лорд. И усмехнулся: — Вопрос за вопрос?

— Её имя мне назвала Лотсэ, — парировала Эленья. — Но это не объясняет остального — кто она и почему был твой запрет?

Глориндэль снова надолго замолчал, устремив взгляд куда-то вдаль, поверх ажурных перил лестницы. А когда снова повернулся к Эленье, то просто произнёс:

— Она сражалась вместе с нами. И мы, все кто тогда вернулся, в свою очередь приложили все силы, чтобы сохранить ей жизнь. Но вернуть к жизни так и не могли. До сегодняшнего дня…

Он замолчал, жестом предлагая Эленье выбрать один из прозвучавших вопросов, на который она готова была дать ответ.

Та тоже немного помолчала, прежде чем произнесла, безошибочно угадав главное, что тревожило лорда:

— Зачем? Я… я не могла просто смотреть… Я увидела тебя, и её… такую… — она запнулась, не в силах договорить, но потом продолжила, зная, что и без лишних слов её всё же поймут. — Я просто хотела, чтобы ты был счастлив, адар…

Глорфиндэль в изумлении выгнул бровь.

— Счастлив? Что заставляет тебя думать, будто твоя гибель сделает меня счастливым?

Эленья молча хлопнула глазами.

А лорд продолжил:

— И насколько я буду счастлив, когда стану объяснять твоему супругу, что случилось с тобой под защитой моей и Имладриса? И какие при этом стоит выбирать слова? И есть ли вообще такие слова в этом мире?

Эленья прерывисто вздохнула, но промолчала. Глорфиндэль меж тем продолжал:

— Я потерял многих, малышка. И не только я. И много раз мне приходилось подбирать слова утешения. Но никогда — слышишь меня? — никогда я не смогу объяснить Халдиру почему ты не встретила его за подъездным мостом Имладриса. Никогда… У меня нет таких слов.

Он крепко обнял Эленью, потом отпустил. И протянул на ладони салфетку.

Эленья недоуменно взглянула на неё. Но лорд аккуратно развернул сложенную ткань:

— Смотри, что обнаружила сейчас Истэлен на подушке Малинарэ.

В складках салфетки ярко блеснул крошечный осколок металла. И, едва его тронули солнечные лучи, растаял, не оставив и следа.

— Их было несколько, остальные ещё меньше, — произнёс лорд. — И истаяли сразу, как только явились солнечным лучам.

Эленья подняла на него непонимающие глаза.

— Что это?

— Осколки моргульского оружия, которые не позволяли её фэа вернуться. И которые при всей своей искусности всё это время не мог обнаружить Эльронд. Но каким-то образом сейчас их изгнала ты. — Глорфиндэль немного помолчал, прежде чем закончить: — Похоже, малышка, твои возможности и способности наконец-таки в полной мере раскрылись и проявили себя.

Он скомкал и спрятал пустую салфетку. Взглянул на изумлённую онемевшую Эленью.

— Ты всё ещё хочешь знать, почему я просил Истэлен не допускать тебя к этой комнате?

— Нет. Я понимаю… — прошептала Эленья, и в её памяти живо воскресли дни, проведённые на грани жизни и безвременья в Доме Целителей Лотлориэна…

Лорд чуть кивнул и ещё раз окинул девушку пытливым взглядом.

— Как ты себя чувствуешь?

Она задумалась, внимательно прислушиваясь к себе — сердце билось привычно ровно, тошнота больше не мучила, головокружение исчезло. Не было страха, не было тьмы, мир играл привычными красками, звуками и запахами. И привычная тоска гнездилась в сердце…

— Как обычно, адар, — уверенно ответила она.

Глорфиндэль встал. Протянул ей руку, предлагая помочь подняться.

— Если тебе лучше, давай пройдёмся до дома владыки. И поговорим, если пожелаешь, обо всём, что ты видела в этой комнате, — он лукаво усмехнулся, — и что успела себе вообразить... А потом… Потом ты должна будешь рассказать Эльронду — шаг за шагом, мысль за мыслью, — всё, что делала или чувствовала.

Он чуть помолчал, давая время Эленье окончательно всё обдумать и прийти в себя, прежде чем договорить:

— Поверь, Эленья, я совсем не хочу, чтобы ты снова переживала случившееся, даже на словах. Я не хочу подвергать тебя подобным испытаниям. Но всё случившееся сейчас важно, очень важно. Эти моменты могут быть важны и в будущем.

Эленья вскинула на лорда глаза и без колебаний вложила свою руку в его протянутую ладонь.

— Адар, я сделаю всё, что ты скажешь. Если от меня хоть что-то зависит, я сделаю всё…

Лорд крепко сжал руку Эленьи, уложил её ладонь себе на сгиб локтя, спустился на несколько ступеней, и повёл девушку за собой вниз по лестнице, словно не доверяя всем услышанным уверениям в хорошем самочувствии.

Эленья не противилась — сейчас, после всего случившегося и не до конца осмысленного, ей очень хотелось, чтобы и дальше вела твёрдая рука…

В круглой комнате башенки Дома Целителей Имладриса Истэлен тихо напевала, поглаживая по голове огневолосую эллет, впервые за минувшие три тысячи лет засыпающую обычным спокойным сном, дарующим отдых...

---

Примечания:

Подробнее о появившейся в этой части героине (Эленье) можно узнать здесь:

https://ficbook.net/readfic/1818535

и дальше ссылки есть в шапках работ

They rode then through Rohan in haste,

and the terror of their passing was so great

that many folk fled from the land,

and went wildly away north and west,

believing that war out of the East

was coming on the heels of the black horses.

J. R. R. Tolkien

Unfinished Tales: The Lost Lore of Middle-earth

Они стремительно пронеслись через Рохан,

и сопровождавший их ужас был столь велик,

что многие люди бежали из этих земель

на север или запад, думая,

что следом за чёрными конями с востока идёт война.

Дж. Р. Р. Толкин

Неоконченные предания Нуменора и Средиземья

месяц Иваннэт (сентябрь)

3018 год т.э.

Уолд

Над просторами травянистых равнин Уолда ещё вовсю гуляли тёплые ветра. Осень с дождями и туманами не слишком торопилась воцариться в этих землях, и жители немногочисленных поселений коневодов неспешно готовились к зиме, перегоняя стада с дальних пастбищ, заполняя склады и амбары, скирдуя сено и солому на убранных полях.

Уидфара завязал последний на сегодня мешок муки, отёр вспотевший лоб и поднялся на самый верх мельницы, где под крышей был обустроен один из сторожевых постов. Он подставил разгорячённое лицо ветерку и с удовольствием всей грудью втянул начавший остывать к вечеру воздух.

Солнце уплывало за горизонт, розоватые тени заката скользили по равнине. А с востока по поднебесью заходила непроглядная чернота…

Уидфара едва ли не кубарем скатился с мельницы. Выбежал на площадь и затрубил в рог, созывая жителей посёлка. Ещё свежи были в памяти события минувшего лета, когда с юга явилась подобная тьма. Ещё не до конца были готовы к зиме повреждённые тогда постройки, да и у него только-только перестала болеть после полученного удара голова — а рёв горна живо напомнил об этом.

Он успел было подумать, что в прошлый раз перед нападением сильно тревожилась молчавшая сейчас Тира — и тотчас же грянул тоскливый вой всех псов разом.

Уидфара скривился от вспыхнувшей в голове боли, но с удовлетворением подметил, что соседи за всеми заботами не утратили бдительности. «Можно было и не звать, все и без того наготове», — мелькнула мысль при виде того, как распахиваются двери домов, мастерских, сараев, кухонь и на главную площадь сбегаются во всеоружии рохиррим.

Привычно и молча, не нуждаясь ни в указаниях, ни в лишних распоряжениях, воины заняли сторожевые посты. И вскоре над посёлком понеслась перекличка со сторожевых вышек. Женщины меж тем уводили детей в погреба, и Уидфара быстро поцеловал Хильду, Хуту и Уинтрис, принимая от неё свой меч. И плащ, предусмотрительно прихваченный женой из дома.

— Держи, ночи уже могут быть холодные, — шепнула она, заботливо отряхивая его рубашку от следов муки. — И береги себя.

— Ты тоже лишний раз не выходи, — ответил Уидфара, ещё раз крепко прижимая жену к себе. — До утра. Помнишь сигнал?

Она ответила насмешливо-укоризненным взглядом, быстрым поцелуем и коротким:

— До утра. — Подхватила незажжённый фонарь и узелок с ужином. — Скорее, поторопимся и не будем мешать, — скомандовала она детям, направляя их перед собой к погребам.

Уидфара взбежал на сторожевую вышку возле восточных ворот и всмотрелся в зыбкую даль степи. Далеко-далеко на востоке, гораздо дальше, чем то было летом, катилась волна тьмы. И ему на мгновение показалось, что тьму возглавляет табун вороных лошадей, совсем как те, что летом увели с пастбищ соседа Сеоки…

Ночь прошла на удивление спокойно — ни нападений, ни чужаков. Никто не пытался проникнуть за частокол и не таился за стогами в полях. Тень в этот раз прошла стороной, словно и не было.

А на рассвете со сторожевых вышек заметили первых беженцев, потянувшихся с юга. Они прибывали всё утро, день, ночь и следующие два дня…

И то, что они рассказывали, заставляло и самого Уидфару, и его соседей лишь крепче сжимать пальцы на рукояти меча.

Два дня в заботах пролетели словно мгновение. А когда перепуганные до немоты женщины и дети перестали стучаться в ворота частокола, снова собрали общий сбор.

В присутствии немалого количества беглецов, которых поселили в два пустовавших амбара, собранный урожай уже не казалось столь щедрым. Свободных домов в посёлке не было даже для размещения малолетних детей, а на то, чтобы хотя бы обогреть и накормить всех зимой, требовалось немало сил и свободных рук…

На общем собрании Уидфара не сдержался:

— Нужно поскорее закончить приготовления к зиме, — произнёс он, разглядывая хмурых друзей и растерянных беженцев. — И мы не можем не признать, что зимой всех прокормить будем не в силах.

— Мы не просим милостыни, — гордо выступила вперёд одна из женщин, что явились под утро самого первого дня. — Мы ищем всего лишь крыши над головой, чтобы дождаться наших мужей. У нас есть припасы. Мы хотим всего лишь возможности нашим детям в безопасности переждать. Наши мужья вернутся, как только нагонят тех орков, что обворовали нас. А потом мы уедем к своим домам.

Уидфара согласно закивал, успокаивающе вскидывая руку:

— Не горячись, Лин, речь не о вас. Разве можем мы не оказать вам помощи после всех лет, прожитых рядом?

Женщина замолчала и с достоинством села, и к ней тотчас же прильнули сразу несколько детей — и своих, и чужих, — которых она тем утром привела с помощницей, совсем ещё юной девушкой. Их поселение, где за главу был Утред, было одним из ближайших к Уидфаре, и они никогда не оставляли друг друга в беде.

— А нам некуда возвращаться, — подала голос ещё одна из женщин.

Она была среди тех, кто пришёл последними. И в поселении Уидфары их никто не знал.

— Наших домов больше нет, — горько обронила она. — И мужчин тоже не стало…

— Почему вы бежали на север? — спросила Уинтрис. — Почему не в Альдбург? Не в Эдорас?

— Мой муж ещё весной уехал в Эдорас, — ответила немолодая уже женщина с твёрдым взглядом и суровым лицом. — И с лета он него не было вестей. А когда сейчас появились эти… эти… — она никак не могла подобрать подходящего слова и сникла под пытливыми взглядами множества глаз.

— Тени, — закончила за неё ещё одна из беглянок, юная русоволосая девушка. — Или призраки, как хотите называйте. Но можете не верить, только за ними стелется холод и страх. И уходить на юг — то было выше наших сил…

После её слов замолчали все — и юные, и пожилые, и беженцы, и хозяева, и воины, повидавшие многое не раз…

Тишину нарушил Уидфара.

— Мы примем всех, кто готов терпеть лишения — ведь эта зима не будет лёгкой. Ни для кого, — с нажимом повторил он, — ни для нас, ни для вас. Но если пожелаете, мы найдём провожатых и поможем добраться дальше на север — до Ланхольда, например. Или же сопроводим к домам тех, у кого они уцелели. — Его взгляд скользнул по женщинам и детям из поселения Утреда, но их предводительница лишь отрицательно покачала головой. Уидфара продолжил, обращаясь уже ко всем: — Друзья, все мы понимаем, что спокойные времена кончились. Мы не сможем отсидеться за этим частоколом. Все эти набеги — лишь искры, пожар ещё впереди…

Соседи ответили молчаливым согласием.

У всех них, живущих в пустынном Уолде, для такого случая всегда была собрана необходимая экипировка, оружие и конь, привычный к битвам и не боящийся никакого врага.

И определён путь — на Альдбург, в ставку Третьего Маршала Марки, лишь только зазвучат призывно рога…

* * *

Девять чёрных коней несли своих всадников через бескрайние степи на юго-запад к бродам Изен.

Предводитель Назгул был в бешенстве — почти два месяца поисков в Долинах Андуина не принесли абсолютно никаких результатов. Ни народа полуросликов, ни страны с названием Шир они так и не нашли. Лишь выжженные равнины от реки до гор, как и докладывал посланник Кхамула при встрече летом у полей Келебрант.

А пока они бесплодно обшаривали безжизненные пустоши, в мире происходило то, что осталось ними не замеченным. И Повелитель Мордора об этом узнал…

Король-чародей бессильно стиснул руку в кулак, вспоминая встречу с посланниками Мордора, которые ждали их возле бродов в сопровождении Кхамула и гвардии Дол Гулдура. И угрозы, что были озвучены Устами Повелителя Мордора, — такое не забыть никогда…

«Бесполезные слуги мне не нужны», — передал тот безлико, не поднимая забрало шлема и не являя глаз.

Но Предводитель Назгул не одну эпоху слышал подобные слова и прекрасно знал, что за ними следовало. И ему не хотелось подобной участи — не для того он так долго и упорно шёл к своему нынешнему существованию, чтобы враз всё потерять…

Назгул дёрнул уздечку коня, и тот послушно прибавил в беге, забирая к западу — настроение хозяина он научился безошибочно распознавать. Но Король-чародей даже не заметил этого и вдобавок ещё и пришпорил коня, следуя своим раздумьям…

Никто! Никто и никогда не осмеливался разговаривать с ним так, как говорил посланник при встрече на бродах! И это не укрылось от прочих кольценосцев — даже Кхамул со своим помощником, до сего всё внимание уделявшие только крепости, сейчас следовали за Предводителем, наспех оставив на людей-офицеров Дол Гулдур. Тот командир из ангмаррим — Урхерон, кажется, — принял на себя командование. Преданный и понятливый, осторожный и разумный, и, когда всё закончится, стоило бы потребовать его для себя…

Но посланник!.. О, этот жалкий смертный вообразил о себе слишком многое! И ему не стать наместником Изенгарда, как рисует он себе в потаённых мечтах. Никогда не стать! Уж об этом-то не сложно позаботиться…

Король-чародей хлестнул коня поводьями, подгоняя, вскинул голову к темнеющему небу и в ярости закричал. Дикий вой огласил пустынные степи — всё живое давным-давно убралось с пути неудержимо летящей на юг девятки Назгул. Хранить тайну присутствия, как раньше, и пробираться незаметно и скрытно им больше не было нужды. Теперь всё решала скорость — Повелитель Мордора не терпел провалов и не любил ждать.

Броды Изен приближались, и всё ближе становилась цель, куда приказал отправляться Повелитель — крепость Изенгард. А уж обитающий там Белый маг обязательно расскажет слугам Владыки Мордора всё, что знает сам. Не сможет не рассказать…

* * *

Имладрис

Первые золотистые искры осени заиграли в кронах буков и берёз, окружающих Имладрис. Ночи становились всё холоднее, и всё чаще рассветному солнцу было непросто пробиться сквозь висящий над долиной туман.

Трое хоббитов, которых в Имладрис привели сыновья владыки чуть больше месяца назад, почти оправились от тягот дороги, пережитых страхов и ран.

Гигберт, которого, кажется, меньше всех затронуло пережитое в путешествии, не задержался надолго в Доме Целителей. Уже через неделю после появления в Имладрисе он с трудом сдерживал свою неуёмную энергию и буйный нрав, а потому хозяева поспешили выделить ему одну из гостевых комнат, куда он с удовольствием перебрался. Почти всё время он ходил следом за Бильбо, изводя его просьбами рассказать о жизни в Шире и сбегая каждый раз, когда старик пытался начинать читать стихи. К кузену и его жене Гигберт приходил только трапезничать. Уже к концу лета он успел изучить в Имладрисе едва ли не каждый уголок, куда имел доступ, и успел пресытиться размеренной спокойной жизнью, которую вели в Доме Эльронда. С началом сентября он был готов по малейшему знаку продолжать путь дальше, и каждый новый день разжигал в его сердце страхи, что осень и грядущая зима могут помешать новому путешествию. Гостеприимные хозяева-эльфы молчали, не заводя разговоров ни о каких новых путешествиях, кузены тоже казались вполне довольными сытой беспечной жизнью. И с каждым днём наступившей осени в душу Гигберта закрадывалась тревога, подобная поднимающемуся над водой туману — он ничуть не хотел, чтобы пошли прахом все те надежды, которые успели поселиться в его сердце и мечтах.

Мелисса тоже довольно быстро приходила в себя после пережитых страхов. На её лице всё чаще стала появляться улыбка после уверений целителей, что Гетберт благополучно поправится. Да и успокоительные отвары Эллотмериль сделали своё дело — слёзы хоббитянки иссякли, и Мелисса посвятила Гетберту всю себя. Она дни и ночи не отходила от его постели, а по распоряжению Истэлен ей установили в комнате вторую кровать.

Хуже всех, конечно, пришлось Гетберту. Несмотря на всю спешку, с которой сёстры-эллет и сыновья владыки стремились в Имладрис, хоббита всё же привезли без чувств — яд медленно, но верно подтачивал его силы, как ни крепился Гетберт в начале пути. Тех средств, что были при себе у эльфов, не хватало для полного его излечения, но всё же способности Элладана и Меллерин не позволили ему умереть. Несколько дней он пролежал без сознания под присмотром целителей и безутешно рыдающей Мелиссы, пока не открыл глаза. А после потихоньку пошёл на поправку, и к концу лета уже мог прогуливаться по террасам возле Дома Целителей с женой.

Время шло, силы всей троицы крепли, и вскоре уже не только Гигберт с нетерпением поглядывал с террасы за горизонт…

* * *

На скамье возле Дома Целителей, неподалёку от выходящей в сад двери, сидела задумчивая эллет. Она отрешённо вертела меж пальцами полузасохший синий цветок и скользила невидящим взглядом по пустынным аллеям. Время от времени она опускала глаза вниз и бесцельно отрывала один из мёртвых лепестков. Чуть подержав его на раскрытой ладони, она ловила пролетающий мимо порыв воздуха и отдавала лепесток ветру во власть. Некоторое время провожала печальным взглядом, а потом снова замирала, глядя в никуда. Игривый ветерок слегка шевелил пряди золотисто-огненных волос, рассыпавшихся по её плечам. И могло показаться, что это покачиваются ветви поникшего деревца с последней листвой, обласканной осенним солнцем.

В очередной раз устремив взгляд вдаль, она заметила женский силуэт, промелькнувший на повороте дорожки и скрывшийся в тенях розовой аллеи. Но даже кратких мгновений хватило для понимания и решения — нужно поспешить, чтобы прояснить ещё остававшиеся в сознании тёмные места. Колебалась она недолго — отбросив на скамью остатки мёртвого цветка, быстрым шагом направилась за силуэтом, скрывшимся среди вьющихся роз.

Даже не войдя ещё под розовую арку, эллет заметила свою цель — на другом конце аллеи в полукруглой беседке стояла светловолосая дева, опираясь на резные перила ограждения и сосредоточенно глядя вдаль. Эллет двинулась было к ней, но из боковой аллеи появилась целительница Эллотмериль. Дева обернулась, сбрасывая оцепенение и отвечая на приветствие, и они живо заговорили, временами перебивая друг друга.

Эллет развернулась и потихоньку пошла назад, не желая стать невольной свидетельницей их беседы, но вдруг всей спиной ощутила прожигающий, пронзительный взгляд. Оглянулась — светловолосая дева, с которой её так и тянуло встретиться снова, смотрела прямо на неё. Эллотмериль молчала.

— Малинарэ… — донеслось то ли вслух, то ли через осанвэ.

Эллет склонила голову в приветствии.

— Послушай, Эленья, отложим этот разговор, — быстро произнесла Эллотмериль. — Потом поговорим.

Светловолосая дева согласно кивнула, но лицо её выражало досаду и недовольство. Всё её внимание обратилось к стоявшей в тени розовой арки эллет.

Целительница ушла, и эллет снова направилась к своей цели.

— Значит, тебя зовут Эленья? — спросила она, едва войдя в беседку из-под тени аллеи.

— Да, — коротко кивнула та. — А тебя, насколько я знаю, Малинарэ.

Эллет тоже кивнула. Повисла неловкая тишина.

Первой нарушила молчание Эленья:

— И почему ты меня искала? — спросила она.

— Наверное, чтобы поблагодарить…

— Наверное… — словно эхо озвучило её сомнения. — Но это не точно?

— Я… не знаю… Не могу понять…

— Тогда не стоит благодарить, — резко ответила Эленья. — Сначала определись, нужна ли тебе эта жизнь...

Она вежливо поклонилась и развернулась, собираясь уходить.

— Кто ты такая? — не сдержалась Малинарэ. — Скажи мне правду, кто ты?

— Я Эленья, дочь лорда Глорфиндэля. — И, пока эллет подыскивала нужные слова, поторопилась уйти.

Малинарэ осталась в беседке одна.

Она села на скамью и устало потёрла лоб — головная боль мучила почти постоянно, но это было самое малое, что тревожило сейчас. Страшнее и больнее было совершенно незнакомое чувство потерянности и беспомощности — три тысячелетия это немало даже для эльдалиэ.

Эта светловолосая дева, ворвавшаяся в её беспамятство и подарившая невыразимо-сладкие мгновения жизни через осанвэ, сейчас была абсолютно права в своих резких высказываниях. Проведя, как оказалось, три тысячелетия в Незримом, Малинарэ предстояло определиться — стоит ли начинать снова жить…

Из глубокой задумчивости её выдернул знакомый голос — мелодичный, бархатистый и с извечными искрами иронии:

— Сегодня ты ушла намного дальше от своей скамейки, Малинарэ.

Она подняла голову с рук, скрещенных на перилах беседки, и обернулась:

— И сделала немало открытий, Лаурэфин.

Малинарэ изо всех вил попыталась вложить в голос бодрую уверенность — но в её душе этого не было, и ответ прозвучал безлико, как шелест осыпающейся листвы.

— Это тебе, — лорд Глорфиндэль сел рядом с эллет и протянул ей небольшой букет васильков. — Ты всегда их любила, и…

— И ты приносил их мне всё это время… — закончила за него она, принимая цветы.

— Да, — просто согласился он.

Малинарэ поднесла букет к лицу и сделала глубокий вдох, словно пытаясь уловить аромат. Лорд усмехнулся — в его воспоминаниях каждый цветок она всегда принимала именно так.

На некоторое время повисло молчание. Первым нарушил его Глорфиндэль:

— Не стоит, Малинарэ, не сожалей.

— Ты так легко теперь читаешь мои мысли? — она вскинула голову, убирая от лица букет и стараясь поймать его взгляд.

Лорд кивнул.

— Мы долгие годы… и столетия… пытались вернуть тебя. Что же удивительного теперь в том, что мне открыты твои мысли?

— Мы? — переспросила она.

— Эльронд, я, Эрестор, Кирдан… И Галадриэль пыталась помочь…

— А… Артанаро⁽¹⁾?

— Его свет теперь сияет на западе… — осторожно ответил Глорфиндэль.

И надолго повисла тишина.

Потом Малинарэ шевельнулась, положила цветы на скамью рядом с собой и снова уронила голову на скрещенные на перилах руки.

— Тогда чей же свет заставил меня вернуться? — едва слышно прошептала она в пустоту и замолчала.

Лорд не торопился объяснять. Малинарэ продолжала, словно говоря сама с собой:

— Свет… Жизнь… Я помню, как там, на лестнице у Барад-дура, когда в меня вошёл тот кинжал — я подумала, что рана не опасна. И мне ничего не грозит. Я стиснула оружие и продолжила идти вперёд. А потом… Потом мир стал меркнуть, словно из него исчезали краски, звуки, запахи… Я вздохнула — так глубоко, как только могла, — и оказалась здесь. Всё вернулось — и свет, и жизнь. Но я ничего не узнаю. Всё изменилось, даже эта обитель. Время изменило всё.

Она подняла на Глорфиндэля хмурый взгляд.

— Ты понимаешь, Лаурэфин?

Он лишь кивнул. Но, погружённая в свои мысли, Малинарэ ничего не замечала. Она продолжала:

— Конечно, понимаешь. Ты всегда всё понимал… Для тебя жизнь всегда была простой и ясной, даже когда ты её потерял…

— Малинарэ, — предостерегающе произнёс Глорфиндэль, — я прошу тебя остановиться. Не надо ворошить былое. Это не то, что я хотел бы сейчас обсуждать.

— Былым это стало для тебя, — горько прошептала Малинарэ, — для тебя и Эльронда, и Эрестора… Для всех вас. Да и для Артанаро, наверное, тоже… Я вижу воина из эльдалиэ и зову его Эльрондом — но его имя не Эльронд, передо мной его сын Элладан или же Эльрохир. Мне поёт песню покоя Истэлен, которую я помню всего лишь ученицей целителей, — а на следующий день её дочь строго отчитывает меня за оставленное в чаше питьё. Через осанвэ мне рассказывает о жизни чужая дева — и это оказывается твоя дочь… Для вас всех эта эпоха — былое. А для меня её нет…

После продолжительного молчания первым заговорил Глорфиндэль.

— Ты права, Малинарэ. Эпоха — это немало. И немало пережито за эти столетия и года. Но я могу тебе поклясться: потерять эпоху жизни — это не так тяжело и безвозвратно, как потерять жизнь.

Малинарэ вскинула голову, вглядываясь в лицо Глорфиндэля.

Он криво усмехнулся и договорил:

— Ты выжила тогда и оказалась здесь по моему настоянию, Малинарэ. И если пожелаешь винить кого-либо в том, что потеряла время и эпоху — вини меня. Но за тебя я выбрал тогда то, что предпочёл бы для себя — ни смерть, ни участь бездомного призрака меня не влекли никогда. Я выбрал бы жизнь — и потому сейчас ты жива. А дальше… Дальше тебе самой решать — твоя судьба в твоих руках. Пожелаешь — оставайся в Имладрисе, познавай упущенное, вспоминай… Но скажу тебе сразу — сейчас совсем не спокойное время в Арде и я не знаю, сколько мирных и тихих дней осталось всем нам.

От таких слов эллет лишь застонала, снова опуская голову:

— Война? Разве тогда не удалось довести всё до конца?

— Не всё, Малинарэ. Тёмная Башня тогда была разрушена, но за эту эпоху Мордор многое наверстал. Бурад-дур восстановлен…

Эллет закрыла лицо руками, сжала пульсирующие болью виски.

Глорфиндэль протянул к ней руку:

— Ты позволишь?

Без долгих сомнений она кивнула:

— Да.

Он осторожно коснулся её щеки. Едва ощутимо скользнул ладонью по скуле и запустил пальцы в огненное золото её волос, поглаживая за ухом и у виска.

Боль стремительно улетучилась, Малинарэ глубоко вздохнула и произнесла с облегчением:

— Спасибо, Лаурэфиндэ…

— В следующий раз стоит всё же до конца допивать то, что приносят целители, — с лёгкой насмешкой обронил он, убирая ладонь.

— А если не пожелаю? — произнесла она, возвращаясь к прерванному разговору.

Глорфиндэль прекрасно понял, что эллет заговорила вовсе не про недопитые зелья, и ответил, безошибочно уловив течение её мыслей:

— Если не желаешь оставаться здесь — есть дорога на Запад. — Взмахом руки он указал направление. — И дальше, за море. И есть корабли Кирдана, всегда готовые доставить туда. И провожатых мы найдём. Если пожелаешь…

Она долго молчала, обдумывая услышанное, сверяясь с тем, чем горела душа. Он неотрывно смотрел на неё.

Наконец Малинарэ усмехнулась, раздумывая и вспоминая, и ответила:

— Почему-то твоя дочь не дала мне такого выбора. Как я успела понять, для неё жизнь — это лишь Арда…

— Да, это так, — оборвал её Глорфиндэль, отворачиваясь. — Но сейчас речь не об Эленье.

— Почему же?

— Что «почему»?

— Почему ты не хочешь о ней говорить?

— Потому что сейчас мы говорим о тебе! — Глорфиндэль на мгновение замолчал, а потом по его лицу скользнула мимолётная усмешка, и он снова обратил взгляд на собеседницу. — Хочешь знать, чем было вызвано её решение вмешаться и разбудить тебя?

— Вмешаться?

— Она не знала ни о тебе, ни о том, как всё происходило эпоху назад. Она вообще многого не знает. А ты хочешь знать?

— И почему же? — в голосе Малинарэ впервые проявился интерес.

— Она хотела, чтобы я был счастлив.

Малинарэ долго молчала, прежде чем произнесла:

— А ты не был счастлив?

После её вопроса надолго замолчал Глорфиндэль.

— Был, Малинарэ, — наконец ответил он. — Но в тот момент, когда она меня увидела, я пытался в очередной раз безуспешно вернуть тебя.

— Твоя дочь хорошая помощница… — протянула эллет.

— Это так, — согласился Глорфиндэль и тепло улыбнулся своим мыслям. Потом чуть наклонился вперёд, положив руки на перила беседки и устремив задумчивый взгляд вдаль. — Её способности до конца не постиг ни Эльронд, ни…

Неожиданно Малинарэ спросила:

— А что на это сказала твоя жена?

Глорфиндэль, остановившись на полуслове, медленно повернул к ней лицо.

— На что «это»?

— На то, что твоя дочь так заботится о счастье своего отца, что изо всех сил желает вернуть к жизни незнакомку, у кровати которой он сидит…

— Ничего, — обронил он, — ничего не сказала. И не скажет.

— Прости… — прошептала она, смешавшись.

Чуть помедлив, словно не заметив извинений эллет, Глорфиндэль с сожалением покачал головой и произнёс с едва уловимым укором:

— Меньше всего я ждал сейчас от тебя таких слов, Малинарэ. — И холодно закончил: — Эленья показала тебе жизнь, во всех её проявлениях. Но если ты не готова вернуться к этому, если твоё сердце не желает ничего из увиденного — в гаванях Митлонда всегда примут тебя. Потому что в Арде скоро не останется безопасных мест. Ты должна знать: Девять покинули Мордор. И по землям востока за Хитаэглир уже шагает война…

Она ещё несколько мгновений вглядывалась в его бесстрастное лицо, безуспешно пытаясь найти ответы, потом опустила голову, пряча в ладонях лицо.

Гнетущая тишина накрыла беседку, пока Глорфиндэль не произнёс, осторожно касаясь её плеча:

— Ты… Прости, Малинарэ. Прости, я тоже сейчас погорячился и был неправ.

— Каждый раз, когда ты зовёшь меня этим именем, во мне словно что-то умирает, — глухо ответила она.

— Разве могу я звать тебя иначе? Малинарэ⁽²⁾… — медленно произнёс лорд, пытаясь заглянуть в лицо эллет. — Ты всегда была и будешь для меня Золотым Огнём Гондолина. Единственная среди тех, кто видел то же, что и я. Единственная, кто остался… — почти беззвучно произнёс он и замолчал.

Она подняла голову, и голос её был безжизненным:

— Огонь, Лаурэфиндэ? Наверное, больше нет никакого огня. Огонь догорел и погас. Остался лишь пепел. Ринглит⁽³⁾… — да, наверное, это так. Наверное, это самое подходящее имя для меня сейчас…

Глорфидэль не отводил от её лица пытливого взгляда.

— Если пожелаешь, так тебя будут звать все, кому ты назовёшься этим именем. Но не я. Хотя бы ради прошлого, оставь мне право на этот маленький каприз…

Она, поразмыслив, согласно кивнула.

Он грустно улыбнулся:

— Значит, всё же Митлонд?

— Да.

— Ну, что ж, тогда надо всё приготовить к дороге.

Лорд поднялся со скамейки, ничем не являя возможного разочарования или сожаления от решений эллет.

— Должен сказать, что не смогу сам сопровождать тебя, Малинарэ. Моё присутствие, помощь и совет требуются сейчас здесь. Одна ты не справишься с дорогой — даже не спорь, — он вскинул руку готовясь отметать доводы эллет, но та молчала, наблюдая за его действиями и словами. — Тебя проводят к Кирдану сыновья Эльронда. И, поверь, лучших провожатых никто не мог бы желать.

— Я даже не собиралась спорить, — усмехнулась она. И, чуть помедлив, добавила: — Но если я вдруг передумаю уходить за море, мне будет позволено вернуться сюда?

Глорфиндэль чуть прищурился и склонился к эллет, пряча усмешку в лучистом взгляде ярких глаз:

— После всех этих лет, разве ты не чувствуешь, где тебя ждут? Где тебе рады?

Она промолчала, читая все ответы на его лице.

Лорд настойчиво продолжил:

— Три тысячи лет я звал тебя, надеясь на возвращение. И, если ты изменишь решение, буду рад всё же услышать ответ.

От двусмысленности его слов кровь прилила к щекам Малинарэ. И проснулись сомнения в правильности принятого решения. И вспомнились бескрайние поля за стенами Гондолина, откуда воин с золотыми волосами, один из немногих имевший возможность покидать скрытое королевство, всегда привозил ей букет васильков…

Она опустила руку, нашла оставленные рядом цветы и поднесла их к лицу, вдыхая. Глорфиндэль снова усмехнулся.

— Они пахнут, Лаурэфиндэ, ты всегда был неправ, — произнесла эллет, словно продолжая давний спор. И её ясные синие глаза сверкнули вызовом поверх букета. Почти как раньше…

— Тебе виднее, Малинарэ, — отозвался лорд. Он протянул ей руку, предлагая подняться: — Проводить тебя назад?

— Думаю, что вполне найду обратную дорогу и справлюсь сама, — ответила она. — Я хочу ещё немного побыть здесь.

— Как знаешь. — Он приложил руку к груди, вежливо поклонился и покинул беседку. — Я предупрежу Эльронда и его сыновей, — донеслось уже со стороны розовых аллей.

— Когда уезжать? — спохватившись, воскликнула вслед ему Малинарэ.

Глорфиндэль остановился и обернулся.

— Я ведь уже ответил — когда будешь готова сама, — в его голосе явственно прозвучал укор, и эллет больше не стала ни о чём спрашивать.

Внезапно лорд вернулся, в несколько шагов оказавшись снова возле Малинарэ, и присел на край скамьи.

— Вот, возьми это, — в её ладони оказался золотой перстень с зелёным камнем, сверкавший до этого на руке Глорфиндэля. — Если уйдёшь за море, покажешь в гаванях там. Тебе помогут…

Эллет изумлённо смотрела на переливы граней зелёных бериллов. Потом подняла глаза:

— Я не могу взять этот перстень, Лаурэфиндэ! — воскликнула она, пытаясь вернуть нежданный подарок. — Это знак твоего дома! Я не могу его взять!

Глорфиндэль сжал пальцы эллет в кулак, властно пресекая все её отказы.

— Ты правильно сказала Малинарэ, — это знак, — спокойно произнёс он, удерживая её руку. — И здесь он не важен уже ни для кого. У Кирдана, как и в Имладрисе, тебе помогут и без него. Но за морем… Как будет там — не знаю. Возможно, там тебе больше пригодится этот знак, чем мне здесь.

Малинарэ замолчала и перестала противиться, разглядывая подарок.

— Лаурэфин… — едва слышно прошептала она.

— Бери, — он сам надел ей на палец кольцо, отметая любые возражения. — И не сомневайся. — А когда она подняла на него полные грусти глаза, добавил: — Если тебя так это тревожит, то вернёшь мне перстень, если решишь возвратиться сюда. Я к нему всё же привык, — с улыбкой закончил он.

Эллет согласно кивнула и вдруг резко подалась вперёд, обняв его за шею обеими руками. Он колебался несколько мгновений, потом осторожно приобнял в ответ.

— Спасибо, Лаурэфин, — сдавленно выдохнула Малинарэ ему в плечо.

— Не стоит, Малинарэ, — негромко отозвался лорд. — Это мне нужно благодарить тебя.

— За что? — она отстранилась.

И Глорфиндэль не стал удерживать.

— За прошлое, за память. За то, что было в Гондолине — для меня ты всегда была и останешься Золотым Огнём… Просто помни об этом…

Она согласно кивнула и снова спрятала лицо в цветы.

Он поднялся, отвернулся и ушёл. И звук его шагов растаял среди шелеста осыпающихся жёлтых листьев и лепестков отцветающих розовых аллей…

* * *

Солнце садилось. По Имладрису быстро расходились закатные тени, стекая с отрогов гор. Элладан почти закончил приготовления к очередному отъезду и направился к конюшням, чтобы выбрать коней для себя, брата и эллет, которую они с братом должны были с завтрашним рассветом сопроводить в Митлонд по распоряжению лорда Глорфиндэля и отца. Его конь и конь брата уже были готовы к походу и, предчувствуя дорогу, нетерпеливо перебирали ногами в стойлах, словно стремясь приблизить отъезд. А вот над конём для эллет он задумался — резвый норовистый Гваэв или спокойный и безукоризненно вышколенный Архал?

Он уже протянул было руку, собираясь выбрать Архала, как дверь конюшни распахнулась и от порога раздался взволнованный голос Меллерин:

— Элладан, вот ты где! Я с самого ужина тебя по всей долине ищу!

Она приблизилась и остановилась неподалёку.

— Ты просто неуловим, — продолжила с насмешкой. — Все тебя видели, но никто не знает где искать.

— Мы завтра уезжаем, — обронил Элладан. — Я хотел закончить все приготовления и потом попрощаться.

— Знаю, — кивнула Меллерин. — Лорд Эльронд рассказал. Я тоже еду завтра с вами.

И, пока Элладан осознавал услышанное, перевела взгляд на коня:

— Оставь, пожалуйста, Архала мне.

Элладан с сомнением посмотрел на коня, потом перевёл удивлённый взгляд на Меллерин:

— Архала? Не замечал между вами особой любви.

— О, боюсь, что в этом путешествии мне будет важна не привязанность, а покорность. Не смотри на меня так, Элладан, — засмеялась Меллерин, — ты просто не всё ещё знаешь.

Он вопросительно выгнул бровь, молча ожидая продолжения, и эллет деланно вздохнула:

— Боюсь, тебе не понравится то, что я скажу, — продолжала насмехаться она.

— Ты можешь проверить это сама и не строить догадки, — его голос был холоден, на лице — усталость, а в глазах — сожаления и грусть.

И эллет пожалела о том, что снова сама невольно пошатнула хрупкий мир, установившийся между ними после возвращения из-за Хитаэглир. Она сделала ещё несколько шагов вперёд и вытянула руку к приветливо потянувшемуся Гваэву, с которым успела сдружиться крепче прочих коней за время пребывания в Имладрисе.

— Прости, малыш, наверное, завтра ты повезёшь не меня, — пробормотала она. Потрепала длинную гриву и, собравшись с мыслями, снова взглянула на Элладана. — Завтра я еду с вами. Сначала до Шира, потом в Митлонд. Заодно попытаюсь разыскать мать и отца — у меня для них полная сумка посланий. Пока вы будете у владыки Кирдана, я успею заглянуть домой, заберу с собой Орикона и коня для Эльмирет. Если вам потребуется срочно возвращаться, можете не дожидаться меня в Митлонде — я вполне доберусь до Имладриса сама. Это распоряжения вашего отца, — выпалив всё на одном дыхании, она на мгновение замолчала, бросив на Элладана быстрый взгляд.

Он не успел и рта открыть, чтобы уточнить, чем именно должно было быть вызвано его недовольство — приказы лорда Глорфиндэля и распоряжения отца они с братом никогда не оспаривали, — как Меллерин продолжила:

— Но до Шира с нами поедут хоббиты. Они не смогут ехать верхом самостоятельно на конях, пони в Имладрисе нет, да и никто не станет проверять их навыки верховой езды. Гораздо проще будет, если мы трое — я, ты и твой брат, — возьмём их в седло. Это не слишком задержит Малинарэ в дороге. Она будет ехать одна...

— На Гваэве? — с сомнением протянул Элладан, даже не пытаясь оспаривать слова эллет, вопреки её опасениям. — Думаешь, она справится?

— Воительница из Гондолина, старше тебя и меня вместе? — усмехнулась Мэллерин. И протянула: — Даже не знаю…

— Ты права, — устало согласился Элладан. — Прости, что-то я совсем…

Она вдруг шагнула к нему совсем близко и накрыла лежащую на загородке руку ладонью.

— Это ты прости меня, Элладан. Прости и не сердись. Я не искала ссор, но едва снова всё не испортила. Ты устал, тебе надо отдохнуть. Иди, я сама закончу…

Он отрицательно покачал головой и обхватил эллет за талию, ещё ближе притягивая к себе.

— Я не сержусь, Меллерин, — негромко произнёс он, вглядываясь в переменчиво-синие, словно море, глаза. — Впервые за долгое время я рад.

Она улыбнулась, сплетая с ним пальцы, и второй рукой ласково погладила по щеке.

— Что же тебя радует, Элладан?

— Ты и сама всё знаешь, Мэль… — прошептал он, склоняясь к её губам.

Она промолчала, отвечая на поцелуй.

И Элладан с облегчением вздохнул — несколько недель нежданного путешествия обещали быть незабываемыми. И если до этого мгновения его интересовала возможность в дороге попытаться разговорить эллет из Гондолина и услышать то, что не найти среди книжных страниц, то теперь его сердце готово было вырваться из груди от счастья — ради нескольких недель рядом с Меллерин он готов был ехать хоть на край света.

Главное, что она была рядом, не как в эти её ненавистные отлучки на берега Андуина. И он мог её видеть, слышать, оберегать…

---

1) Артана́ро (Artanáro) — отцовское имя на квенье верховного короля нолдор Гиль-галада

Вернуться к тексту

2) Malin (квен.) + nare (квен.) — Золотой Огонь

Вернуться к тексту

3) Ring + lith (синд.) — Холодный пепел

Вернуться к тексту

What of Saruman?

He is learned in the lore of the Rings, yet he is not among us.

What is his counsel — if he knows the things that we have heard

Galdor of the Havens

J. R. R. Tolkien

Lord of the Rings: The Fellowship of The Ring

А что Саруман?

Он сведущ в знаниях о Кольцах, но его нет среди нас.

Каков будет его совет — если ему известно то, что услышали мы?

Галдор из Гаваней на Совете Эльронда

Изенгард

3018 год т.э.

18 день месяца Иваннэт (сентябрь)

В лучах заходящего солнца покрытая вереском вершина холма Дол Баран казалась пурпурной, контрастируя с чёрными тенями, заполонившими долину Нан Курунир. Когда-то цветущая, утопающая в садах и зелени, сейчас она была подёрнута чёрным дымом, вырывающимся их штолен и шахт. Да и чёрный камень Стены Изенгадра, окольцевавшей всю долину, света не прибавлял. Как и высящаяся в центре долины башня Ортанк, чья тень доставала до восточного края Стены, укрывая сумраком единственный вход в башню.

На балконе с железными перилами над входом в Ортанк стоял седовласый старик в белых одеждах, опираясь на резной посох и сосредоточенно вглядываясь вдаль. Ветерок чуть шевелил длинные полы его мантии, касался спадающих на плечи гладких волос, зарывался в бороду. Но он не в силах был отвлечь старика от сосредоточенного созерцания — тот неотрывно смотрел на восток, словно отрешившись от всего, что происходило на пространстве от башни до полукруга Стены, опоясавшей Изенгард.

А за Стеной с востока заходила тьма.

Соперничая в черноте с той мглой, что растекалась от Стены и поднималась к небу вместе с дымом от кузниц и шахт Изенгарда, она стремительно катилась по степи, изредка сворачивая к северу или югу. Но всё же её направление было неизменным — к бродам Изена, на Изенгард…

Понаблюдав некоторое время за мечущейся по степи тьмой, старик устало вздохнул и что-то пробормотал, крепче стискивая пальцами посох. Его навершие слегка засветилось, и едва различимый в сумраке наступающей ночи блик света слетел с балкона Ортанка, устремившись к накрепко запертым Вратам Стены Изенгарда.

Бледный огонёк достиг Врат, коснулся окованной железом створки и, вспыхнув на мгновение переливчатыми бликами, исчез. А старик перевёл взгляд на долину.

Среди сгустившихся вечерних сумерек один за другим стали загораться огни факелов и светильников, обозначив жилые ярусы Стены. К дыму кузниц прибавился дым костров и запах похлёбки — для гарнизона крепости готовился ужин. Заслышав усилившиеся запахи съестного, забеспокоились и стали подвывать варги в подземельях под Стеной, и тоненькими цепочками потянулись светлячки факелов от общих кухонь к сторожевым постам. Наступала ночь.

Седовласый старик на балконе снова вздохнул, развернулся и неспешно направился в башню. Когда за его спиной закрылась балконная дверь, он сел в кресло у большого, заваленного свитками стола в кабинете, где потрескивал и шипел, разгораясь, камин, и приготовился ждать. На его лице лежали мрачные тени долгих раздумий, а глаза, не мигая, смотрели на отблески разгорающегося огня.

Незваные гости прибудут скоро. Но у него найдётся, чем их встретить… И он давным-давно знает, что можно им сказать…

* * *

Девять Назгул достигли своей цели уже глубокой ночью.

В отсветах слабо светящегося неба Чёрная башня Ортанка высилась за чёрной Стеной, утопая во тьме и отличаясь лишь оттенками. Входные ворота Стены были накрепко заперты, и безмолвные тролли-стражи в тяжёлой броне неподвижно высились по правую и левую сторону Врат.

Назгул замедлили бешеный бег коней и пошли шагом по подъездной дороге за пару сотен ярдов до Врат. При их приближении один из стражей-троллей шевельнулся и, приподняв руку, ударил в створку шипастой булавой. По долине прокатился тягучий гул удара, но запертые Врата не только не открылись, но даже не дрогнули. И никто не торопился со стороны Ортанка к ним, чтобы встретить остановившихся на дороге Назгул.

— Где вашшш хосссяин? — прошипел Король-чародей и тронул коня, выдвигаясь впереди прочих Назгул к троллям-стражам. — Где Сссаруман?

Стражи не шелохнулись, безмолвно и безучастно, словно статуи, взирая сквозь прибывших Назгул на подъездной тракт. Но Врата чуть дрогнули, источая едва уловимую серебристую дымку. И, когда она окутала сверху донизу створки, прозвучал чарующие-бархатистый голос:

— Я здесь. И полностью готов внимать…

Несколько мгновений Король-чародей молчал.

Затем снисходительно хмыкнул, разглядывая мерцающие на Вратах серебристые блики, но открыто пренебрежения или недовольства выказывать не стал.

— Решшшил не покасссываться, Сссаруман? — сквозь зубы прошипел Назгул, приближаясь к Вратам почти вплотную и касаясь створки рукой.

Волна тьмы снесла серебристое свечение, словно порыв ветра. И вместо развеявшегося морока с площадки над Вратами заговорил сам хозяин Изенгарда:

— Ну что ты, отчего бы мне и не явиться вам, мои друзья?

Саруман возвышался над Вратами, крепко сжимая обеими руками посох с сияющим белым камнем и снисходительно глядя на гостей. Но истинное выражение его лица никому из них не дано было определить.

Предводитель Назгул вскинул вверх голову, покрытую капюшоном одежд.

— Будешшшь прятатьссся, маг?

— Как видишь, я перед вами, — продолжил говорить Саруман, и в его звучном голосе не было ни капли сомнения или страха. Он держался свободно и уверенно, открыто стоял над Вратами, и ночной ветерок шевелил серебристые пряди его волос. — Но я не могу впустить вас внутрь, друзья.

— Это почему же? — выступил вперёд ещё один Назгул.

Но Предводитель взмахом руки остановил его:

— Не спешшши, Кхамул, нашшш друг сссам всссё расскажет. Ведь так, маг?

— Мне нечего рассказывать вам. Я говорю напрямую только с владыкой Барад-дура. И, как понимаю, не вправе задерживать здесь вас надолго и препятствовать вашей миссии.

Владыка Назгул издал хриплый звук, но оспаривать ничего не стал.

Белый маг между тем продолжил свою речь:

— Более того, друзья, в подтверждение своих дружественных намерений и искренности я могу помочь вам в завершении ваших поисков. — Он выдержал паузу, разглядывая стоящих под собой Призраков, и лишь после того, как последний из них вскинул голову, закончил, втайне торжествуя: — Не так давно мне удалось захватить пленника, который, я уверен, будет очень полезен для ваших поисков.

Король-чародей нетерпеливо дёрнулся, его конь сделал шаг.

— Но! — повелительно воскликнул Саруман, и его голос налился силой, заставляя даже коня выжидающе замереть на дороге. — Это мой пленник! Мой, а не ваш! Я, а не вы, заполучил его! И я сам расспрошу его о том, что интересует вашего Повелителя. Ждите здесь! Я скоро вернусь…

— А ессссли ты ничего не уссснаешь, маг? — злобно и раздражённо прошипел Король-чародей.

Мало кто позволял себе так пренебрежительно обходиться с ним, но и сила, исходящая от Белого Мага, не позволяла Назгул открыто ему противостоять.

— Если не узнаю ничего интересного для владыки Мордора, то, так тому и быть, пленник будет ваш, — через плечо обронил, приостановившись, собравшийся было уходить маг, — сможете сами его расспросить. — И продолжил свой путь по галереям и подвесным мостам к Башне Ортанка.

Назгул настороженно следили за передвижением мага, и лишь кони выдавали их нетерпение, перебирая копытами на месте, фыркая, встряхивая гривами и грызя удила. Но ни один из Призраков не стал торопить хозяина Ортанка или повторно пытаться проникнуть за Врата.

Саруман поднимался по лестнице, ведущей на вершину башни. Маг не торопился, несмотря на то, что возле Врат нетерпеливо переминалась вся Девятка Назгул. Он размышлял — и его разум лихорадочно пытался выбрать наиболее выгодный вариант среди предполагаемого развития событий.

Пленник, заточённый на вершине Ортанка, позволял выиграть многое — но этот пленник уже отверг всё былое, отказался от помощи, высмеял сотрудничество, закрылся в своей гордыне и ушёл в аванир. Но ему по прежнему известно многое, что так и не познал Саруман… И если сейчас попытаться его разжалобить — а Олорин всегда был склонен к искренности чувств, — то, возможно, всё же удастся переманить его на свою сторону и вернуть былое доверие. И тогда…

Тогда, наверняка, можно будет ещё выиграть время и скрыть от Мордора цель поисков Девятки — и тогда он успеет первым. И власть над Средиземьем будет принадлежать не Саурону, а ему, Саруману. И уж он-то сможет распорядиться этой властью в полном согласии с волей Валар…

Он станет хорошим властелином — требовательным, но справедливым. И во всех землях установится мир, подобный тому, что царит в Изенгарде среди множества проживающих здесь слуг. И народы всего мира будут жить в соответствие своих заслуг перед ним, владыкой Саруманом, а не по прошлым завоеваниям или договорами. И в первую очередь предстоит наградить старейшину клана Сокола и тех вождей небольших кланов людей Дунланда, что присылали дары на протяжении последних десятилетий в Изенгард…

Преодолевая последние ступени лестницы к вершине башни, Саруман несколько раз мысленно перепроверил всё, что предстоит сказать заточённому на вершине пленнику. И, просчитав за последние часы все возможные вопросы и ответы, пришёл к выводу, что его доводы безукоризненны, и на этот раз Гэндальф никак не сможет отказать — особенно, когда перед Вратами стоят слуги Тьмы…

Добираясь до конца кажущейся бесконечной лестницы, Саруман нарочито стал пристукивать посохом по ступеням, стремясь привлечь к себе внимание пленника. А когда над головой заискрило звёздами тёмно-синее небо, он заговорил:

— Знаешь, Олорин, я уже не раз говорил тебе, что вместе мы пережили многое. И что, невзирая на все твои выходки, я по-прежнему считаю тебя самым разумным и понимающим среди всех нас. И что готов обсуждать с тобой, именно с тобой, наше — и всего Средиземья тоже, — будущее. Мы пришли сюда вместе, вместе и…

Он остановился перед последними ступенями вершины Ортанка и на полуслове замолчал.

Над пустой безмолвной башней под тёмно-сине-звёздным небом гулял лёгкий тёплый ветерок.

— Гэндальф, — вкрадчиво позвал чарующий голос. — Гэндальф, ты меня слышал?

— Гэндальф, я не шучу, — прозвучало спустя несколько минут. — И ничего не скрываю от тебя, друг мой. Я открыт перед тобой. Вместе мы всё преодолеем. Ты слышишь меня? Я обещаю, Гэндальф. Разве это не то, к чему стремился ты?

Вершина Башни молчала.

Саруман переступил последнюю ступень и едва сдержался, чтобы в отчаянии от упрямства и молчания пленника не выкрикнуть: «Гэндальф!»

Вершина Ортанка, служившая чуть больше двух месяцев тюрьмой Серому магу, была пуста.

Саруман окинул взглядом горизонт и далеко на юге, на фоне заходящей ладьи Талиона, заметил силуэт огромной птицы, направляющейся к землям Рохана.

— Будь ты проклят, Олорин! — едва не закричал в голос, захлёбываясь злостью, Белый маг.

Но вовремя вспомнил, что внизу его ожидает вся Девятка, с лёгкостью способная уловить любые эмоции даже на расстоянии. И потому произнёс взвешенно и спокойно, ни словом, ни жестом не выдавая охвативших его чувств, словно выступал перед невидимыми зрителями:

— Хорошо, Олорин, я в точности передам всё владыке Барад-дура…

Вниз с башни он старался спускаться не медленнее, чем поднимался вверх, старательно играя выбранную роль и стараясь не вызвать подозрений незваных гостей. Заставлял ноги мерно передвигаться по ступеням, пока мысли неслись, опережая одна другую.

Гэндальф бежал… Это значит, что теперь в одиночку предстоит иметь дело со всей Девяткой. Помощи, даже призрачной, ждать больше неоткуда. Призывать к сотрудничеству некого. И играть предстоит самому. И сейчас самое главное — выиграть время…

Уверенно и спокойно, сохраняя надменное выражение лица, вернулся Саруман к Вратам Изенгарда, перед которыми нетерпеливо переминались чёрные скакуны Назгул. Склонившись вниз к дороге, он заговорил, старательно сдерживая истинные эмоции:

— Ну что ж, друзья мои, можно сказать, что сегодня у вас поистине удачливый день. Я узнал многое, что могло бы упростить ваши поиски — и немалую долю важных сведений рассказал мне мой пленник.

— Хватит! — выкрикнул вдруг Предводитель Назгул, сбрасывая очарование льющихся со Стены речей. — Ты достаточно морочил нам разум, иссстар! И доссстаточно уже выссслушали мы твоих сссладких слов! Говори, что знаешшшь, или мы сейчас разнесссём эти врата!

Саруман засмеялся, и даже Король-чародей не усомнился в искренности его эмоций.

— Что знаю я, то не стоит знать тебе, Назгул, — с издёвкой обронил он, и по его знаку тролли-стражи вскинули оружие, преграждая любые подходы к Вратам. — Все важные дела я обсуждаю только с твоим хозяином! Помни об этом!

Назгул застыли на дороге, не решаясь напрямую противостоять надменному старику, бесстрашно вещающему с площадки над Вратами.

Саруман меж тем продолжал:

— Всё, что тебе нужно знать для исполнения приказов твоего господина, мой пленник рассказал. Тебе нужен «Шир» — так вот он находится примерно на шесть сотен миль к северо-западу отсюда, возле границ земель морских эльдар.

Заметив, как недовольно прохрипел что-то невразумительное и задумался Король-чародей, маг с трудом сдержал ликование. И голос его зазвенел, очаровывая и словно напевая:

— Вернитесь отсюда по дороге к Бродам и обогните южную гряду Мглистых гор. А потом направляйтесь прямиком по Старой дороге, и она выведет вас к древнему городу нуменорцев Тарбаду, к переправе через Гватло. Дальше Зелёный Тракт, как зовут его путники, доведёт вас до обжитых земель и до реки под названием Барандуин. За этой рекой вы и найдёте Шир. Езжайте, друзья мои, а я передам вашему господину, куда вы направились. Не стоит времени зря терять.

Маг был столь убедителен и уверен в себе, что даже пристальное внимание Предводителя Назгул не заставило его запнуться, либо же хоть на мгновение изменить голос или отвести глаза. Едва Саруман договорил, Король-чародей вскинул руку, подавая знак остальным Назгул.

Они развернули коней и, не оставляя теней, помчались прочь от ворот Ортанка по дороге, вымощенной чёрным камнем. И лишь перестук копыт скакунов в ночи говорил об их недавнем появлении в долине Изенгарда…

Едва Назгул добрались до бродов, как Врата Изенгарда распахнулись, и из долины выехали несколько разрозненных отрядов орков верхом на варгах. Они ехали бесшумно и растворились в темноте ещё до того, как на грани восточного горизонта забрезжил рассвет. Вряд ли они могли тягаться с крылатым посланником, унёсшим из плена Серого Мага, но даже призрачный шанс на его поимку Саруман сейчас не имел права упускать.

Ещё некоторое время в окне кабинета башни мерцал огонёк — Белый Маг не спешил уходить отдыхать, он размышлял.

Если Гэндальф бежал — значит, Назгул не скоро до него доберутся. И есть шанс настигнуть и вернуть его первым. А значит, не будет большого вреда от того, что Девятке теперь известна дорога до Шира — рано или поздно они бы и так достигли хранимых следопытами границ. Зато сейчас Назгул верят, что Изенгард является союзником Саурона. И это значит, что ещё есть время — и не стоит его упускать…

Треснула ветка в камине, разрывая нить его раздумий. Белый Маг протянул руку к распахнутому окну кабинета и словно поманил кого-то. Вскоре за окном на фоне сереющего неба замелькали сизо-чёрные тени, и громкое карканье предварило рассвет. Даже не вставая из кресла, маг повёл рукой в сторону — и огромная кребанья стая рванула на северо-запад, повинуясь мановению его руки.

Лишние глаза не помешают в Эриадоре. А пока… Пока что предстоит лишь ждать.

* * *

Разбившись на четыре отряда, Назгул пронеслись через пустоши Энедвайта, обшаривая безлюдные земли и тщательно выискивая любые следы.

Король-чародей ехал во главе самой быстрой двойки и планировал первым перебраться через Гватло у Тарбада. Но вдруг явившийся под вечер второго дня Кхамул со своим напарником из Лебеннина преподнесли неоценимый подарок: пленника-человека — по всей видимости, родом из земель Дунланда. И, к тому же, с немалой долей орочьей крови — а таких полукровок сломать не составляло никакого труда.

Даже без особых усилий со стороны Предводителя Девятки, человек был запуган до полусмерти и рассказал обо всём: о своём хозяине из башни Ортанка, о поездках в южные земли страны под названием Шир, об именах торговцев, к которым стоило обратиться за товарами, о товарах, которые предстояло приобрести… И о полурослике по имени Бэггинс, за которым следовало присмотреть…

Человек с радостью отдал Королю-Чародею карту, полученную в Изенгарде, и долго и многословно рассказывал, как готов служить столь сильному и могущественному повелителю…

Когда Предводителю надоели его причитания, он наложил на человека заклятье Тени и приказал продолжать задание. Вот только результаты его усилий отныне принадлежали не Саруману, а лишь ему, бывшему Ангмарскому королю…

Едва позади осталась переправа Тарбада, где взамен обрушенного древнего моста была наведена спешно сколоченная хлипкая деревянная переправа, у Короля-Чародея был готов дальнейший план: Тирн-Гортад в Кардолане давно ждёт своего владыку и повелителя…

Да и среди полуросликов Шира не стоит появляться сразу всей Девятке — лишняя огласка Повелителю Мордора не нужна. Кхамул достаточно осведомлён и умён, чтобы разузнать о Бэггинсе, не привлекая слишком много внимания — ему и предстоит воспользоваться картой, чтобы добраться до местности, помеченной как «Хоббитон», и о которой пленный человек ничего внятного так и не мог сказать.

Остальным Назгул предстояло получше приглядеться к восточным рубежам Шира и разведать местность вдоль границы от начала до конца…