Дорогою добра (джен)

Но если с другом худо,

Не уповай на чудо,

Спеши к нему, всегда иди

Дорогою добра.

(Приключения Маленького Мука)

После таких приключений уже было бесполезно притворяться Ланнистерами, и фрекен Бок тоже с волнением призналась королю Роберту, что она вовсе не королева. Фрекен Бок припоминались при этом всякие жуткие истории о том, что в Средневековье делали с самозванцами, но, к ее удивлению и смущению, король Роберт принял ее признание совсем по-другому.

— Мне такая королева куда больше по душе! — заявил Роберт. — Ну то есть я извиняюсь, миледи, что давеча ввалился к вам вечером — но я вполне готов честно заслужить такую возможность, могу даже пригнать хоть менестрелей, хоть ювелиров.

— Роб, в таких случаях положено хотя бы сказать, каким счастьем для тебя будет внимание благородной дамы, а не трясти сразу мошной, как на базаре, — усмехаясь напомнил Эддард.

— Да я это, я к тому, что она мне уже и плюшки, и блины, и голубцы — а я что ж, в ответ ни шиша? — пояснил Роберт. — Действительно, миледи, оставайтесь-ка у нас, к чему вам возвращаться в этот ваш Валарстан или как его. Чем у нас хуже?

Может, в другой ситуации фрекен Бок и поддалась бы на уговоры короля — ведь Фрида позеленела бы от зависти, узнав о том, что фрекен Бок стала королевой! — но в Вестеросе не было ни Фриды, ни других соседок с Фрейгатен, да и к впечатлительному и мнительному дядюшке Юлиусу фрекен Бок была уже привязана. А окончательно убедил фрекен Бок в необходимости возвращения именно Карлсон, предположивший, что если они двое попали в Вестерос, то Тирион и Серсея попали вместо них в Стокгольм и теперь выдают себя за Карлсона и фрекен Бок.

— Бедный мой Юлиус! — воскликнула фрекен Бок. — Нет, я решительно не могу доверить такого прекрасного человека этой беспринципной хищнице!

— Ты лучше подумай о моем славном домике, в который вселится этот маленький пьяница и развратник! — воскликнул Карлсон и даже подскочил на месте от возмущения. — А чему он может научить Малыша? Как ты знаешь, у меня золотое сердце, а поэтому я готов даже отказаться от теплого местечка королевского фаворита, чтобы вернуться к этому мальчугану.

Пока король и его десница занимались важными государственными делами, включая вопрос престолонаследия, который Роберт, как оказалось, полностью завалил, Арья шастала где ей угодно, сопровождаемая славой разоблачительницы заговора и дворцового переворота, а Санса печально сидела в своей комнате. Тайна происхождения Джоффри была пока известна только Роберту и Эддарду, и Эддард уговаривал своего друга не открывать никому этой тайны, чтобы детей Серсеи было легче пристроить куда-нибудь: красивенькую Мирцеллу можно было бы удачно с кем-то обручить, мягкого и задумчивого Томмена отправить хотя бы в мейстеры, а Джоффри, выросшего негодяем, сослать в какой дальний благородный дом, построже, вот хотя бы к Мормонтам, там его и младшая дочка обротает не надо лучше. Так что пока Сансе оставалось лишь гадать, почему о ней забыл ее прекрасный принц, и ни королева, ни принцесса не приглашают ее к себе.

Не забыл о Сансе только Карлсон, который заглянул к ней одним дождливым днем и даже против своего обыкновения принес с собой лимонный пирог, столь любимый Сансой.

— Я очень рада вас видеть, лорд Ланнистер, — произнесла вежливая Санса, радуясь тому, что ее хорошие манеры наконец можно пустить в ход, и стараясь не слишком плотоядно глядеть на пирог в руках Карлсона.

— Привет, малыш! — сказал Карлсон, которому никогда не приходило в голову, что по отношению к красивым девушкам такое обращение звучит даже более, чем фамильярно. — Мы с тобой разделим этот пирог по-честному. Только чур, я беру первый!

С этими словами Карлсон разломил пирог, но не пополам, а скорее на треть и две трети и забрал себе больший кусок.

— Между прочим, так делать невежливо, — не сдержалась Санса, которой самой хотелось побольше лимонного пирога. — Тот, кто берет первым, должен брать меньший кусок.

— Ты бы так и сделала? — жуя поинтересовался Карлсон, и Санса скромно кивнула.

— Ну вот ты и получила меньший кусок, — резонно заметил Карлсон. — Чем же ты недовольна?

Санса не нашлась, что на это ответить, но неожиданно для себя подумала, что быть благовоспитанной благородной леди, конечно, очень похвально, но не слишком-то выгодно.

— Слушай, а у тебя нет какой-нибудь паровой машины, чтобы мы могли ее взорвать? — спросил Карлсон, нимало не заботясь о том, как странно этот вопрос звучит в Вестеросе.

— Паровой чего? — не поняла Санса.

— Жаль, — покачал головой Карлсон. — Зато у меня есть смотри что, — и с этими словами Карлсон вытащил из кармана небольшой стеклянный сосуд с Диким огнем. — Спорим, сейчас здорово бахнет?

Санса даже не успела возразить, потому что бахнуло немедленно и действительно здорово, только Санса была этому совсем не рада.

— Представляю, что скажет септа Мордейн! — воскликнула Санса, тщетно пытаясь сбить пламя и замечая, что от этого только загорается больше вещей. Санса была настолько ошарашена выходкой Тириона, что даже забыла расстроиться или возмутиться.

— А что септа Мордейн? — ответил Карлсон, в восторге прыгая вокруг зеленого огня. — Пустяки, дело-то житейское!

— Пустяки? — наконец начала сердиться Санса. — Представляю, что скажет об этом мой отец!

— А, лорд Эддард, — уточнил Карлсон. — Ну все, я пошел, — и с этими словами Карлсон вылез в окно, а изумленная Санса даже не успела кинуться к окну, чтобы посмотреть, куда пропал Тирион, потому что в тот же момент в ее комнату ворвался лорд Эддард с парой длинных кинжалов, прибежавший на взрыв и пожар.

— Кто это сделал? — потребовал лорд Эддард, всерьез опасаясь того, что на его дочь могло произойти покушение.

— Это вышло случайно, отец, — потупившись, произнесла Санса, которая решила не выдавать дядю своего прекрасного принца, хотя какой-то шаловливый чертенок внутри уже подсказывал ей, что при следующей встрече ей следует задать Тириону взбучку, как сделала бы на ее месте Арья.

— Случайно могут порваться штаны, а Дикий огонь туда, где его не было, случайно не попадает, — сердито сказал Эддард. — Ты видела того, кто бросил его сюда? Это серьезное дело, Санса!

— Это был Тирион Ланнистер, — все же призналась Санса, испугавшись своего разгневанного отца, и Эддард неожиданно успокоился.

— Хотел бы я знать, зачем ему это понадобилось, — проворчал Эддард, вкладывая кинжалы в ножны. — Не туши, Дикий огонь ничем не потушишь. Он сам прогорит.

Стоило Эддарду уйти, как к сестре заглянула Арья, которую растрепанный и закопченный вид Сансы привел в восторг.

— Наконец-то ты выглядишь как человек, а не так, словно тебя нам подбросили Ланнистеры, — заявила Арья, на которую Карлсон уже оказал дурное влияние, но Санса даже не успела на нее рассердиться, потому что в окне показалась веселая физиономия Тириона.

— А лорд Эддард уже ушел? — спросил Карлсон и перемахнул через подоконник. — Какая досада!

Арья при виде Карлсона и сердитой сестры покатилась со смеха, а Санса наконец схватила подушку и совершенно неблагородно запустила ей в Карлсона, чем нисколько его не обидела.

— Мы устроим подушечный бой и будем прыгать вокруг зеленого костра! — заявил Карлсон, поймал подушку и запустил ей в Арью. — Ты знаешь, кто чемпион мира по подушечному бою?

И с этими словами Карлсон начал прыгать на кровати Сансы, уворачиваясь от подушек и кидая их обратно, а сестры накинулись на него вдвоем и в ходе подушечного боя сдружились. Хотя, возможно, сдружились они чуть позже, когда Арья и Санса гонялись за Карлсоном по Твердыне Мейгора и забежали вместе с ним к фрекен Бок на плюшки. Или еще позже, когда они втроем воровали на кухне лимонные пироги. Или еще позже, когда они кормили блинами и сыром Йорена и ватагу оборванцев, отправляющихся вместе с ним в Ночной Дозор, и Санса писала для Арьи письмо Джону, и сама дописала туда чуть-чуть. Но в любом случае было здорово, что Карлсон однажды заглянул к Сансе со склянкой Дикого огня, и лорд Эддард недаром тогда сразу поверил в его добрые намерения, даже и не поняв сначала, для чего Карлсон устроил такой тарарам.

Вернуть Карлсона и фрекен Бок в Стокгольм было непростой задачей — куда проще оказалось вернуть Станниса ко двору и разослать бывших принцев кого в Дорн, кого в Старомест, а кого и на Железные Острова, ибо и островам, и кое-кому так и надо. Если Карлсону и было доступно волшебство, которое остановило армию Ланнистеров, подвергнув ее полководцев одновременно низведению, курощению и дуракавалянию, то сам себе Карлсон помочь не мог, и по королевству поползли слухи, что король не то ударился в ворожбу, не то собрался уйти в монастырь замаливать свои грехи — каждый день в Красный замок приходили те, кто дерзал пообещать королю совершить чудо, и каждый день уходили оттуда несолоно хлебавши, так что, возможно, эти слухи распустили именно они.

Верховный септон с его приближенными, обещавшие королю чудеса, как только тот кратно увеличит пожертвования церкви, были прогнаны в шею самим королем, а вот старичок, прозываемый Его Воробейшество, был довольно убедителен в своей проповеди праведной жизни, в награду за которую королю будут явлены великие чудеса. Привезенная же Станнисом Мелисандра, напротив, праведной жизни от Роберта не требовала и даже предлагала ему наедине что-то неприличное, но очень хотела прежде совершения чудес уговорить его поклоняться Рглору.

— Ну, что ты о них скажешь, добрый дух? — спросил Карлсона Эддард, который больше других доверял мнению маленького проказника, во время визитов потенциальных чудотворцев евшего варенье прямо из бочонка и, казалось, совсем не обращающего на гостей внимания.

— Э, брат, это жулики! — весело ответил Карлсон. — Стал бы ты покупать варенье у этого тощего как смерть старика, как его, Воробейшества? Если хочешь знать, то, будь у него хорошее варенье, у него был бы такой же цветущий вид, как и у меня. А ведь чудеса лучше даже варенья — ну и где его цветущий вид, если у него есть чудеса?

Эддард не был согласен с Карлсоном в том, что цветущий вид обязательно должен включать такое же внушительное брюшко, которое Карлсон наел всего за пару недель в теле Тириона, но почувствовал, что в дурашливых словах Карлсона, как всегда, спрятана какая-то важная правда. Мордочка Карлсона, хоть и принадлежала Тириону, была веселой и довольной, и в целом у него был действительно цветущий вид, а о Его Воробейшестве и даже об обольстительной Мелисандре этого сказать было нельзя.

Наконец перед королем предстал оказавшийся самым скромным служителем культа Торос из Мира, недостойный жрец Рглора.

— Я постараюсь помочь нашему маленькому гостю, хотя, черт побери, мне будет жаль остаться без плюшек, которые печет фрекен Бок, — заявил Торос. — Не знаю, получится ли или нет, но в следующее полнолуние, когда луна будет близка к закату, а комета будет ровно напротив нее, мы сможем попросить Рглора о чуде — в старых книгах написано, что в такие минуты сбывается небывалое.

— Замолчи, нечестивец! — наконец вскричал очередной проповедник, который только что расписывал королю Роберту, как именно должна выглядеть праведная жизнь, удостаиваемая Семерыми чудес, и которого Торос, войдя в королевский чертог, бесцеремонно перебил.

— Ты, конечно, как хочешь, Роберт, — пожал плечами Торос, — но только все эти люди слишком уверены, что чудеса происходят исключительно с теми, кто им самим по душе, и слишком настойчиво предлагают тебе принести жертвы, не жертвуя ничем сами. А я думаю, что чудеса творит Рглор, тогда, когда хочет сам — или если кто-то ждет чуда так сильно, что его желание трогает Владыку Света. Я, конечно, не ожидаю тронуть сердце Владыки Света отказом от плюшек нашей фрекен Бок, но я хотя бы смиренно жду милости Рглора, а не пытаюсь переделать ближнего.

— Он прав, — вдруг сказал Карлсон. — Конечно, вся его идея с луной и кометой звучит как сущая чепуха, но и меня самого не раз называли выдумкой и чепухой, и это не мешало мне преспокойно и прекраснейше существовать.

— Время уходит, — напомнил Торос, указав на клонившуюся к горизонту луну, и Серсея с готовностью шагнула к нему, а Тирион упрямо помотал головой.

— Передайте Малышу, чтобы не прекращал шалить, а последствия по-прежнему валил на меня, — сказал Карлсон. — Вряд ли Тириону позволят быть самым лучшим в мире Карлсоном — по крайней мере, пока он не научится этому — так что Малышу теперь придется шалить одному.

— Неужели ты остаешься? — с ужасом спросила фрекен Бок. — Я не хочу показаться хозяевам невежливой, но мне до сих пор иногда кажется, что все вокруг — это мой ночной кошмар.

— Моя милая фрекен Бок, — ответил Карлсон, и печальное морщинистое лицо Тириона в этот момент очень ему шло, — вы же согласитесь, что не в каждом районе Стокгольма где-то на крыше есть маленький домик, в котором живет лучший в мире Карлсон. Может быть, такого домика нет больше ни в одном городе Земли, хотя это, признаюсь, было бы немного грустно. А значит, мы с домиком появились в Вазастане не случайно. Может быть, потому, что один мальчик с голубыми глазами думал, что у него никого нет, даже собаки. А может быть, для того, чтобы истории о нас потом помогли еще очень многим мальчишкам и девчонкам. И вот теперь я чувствую, что где-то здесь тоже есть очень одинокий мальчик, которому нужен лучший в мире Карлсон.

— Значит, теперь уже навсегда? — спросила фрекен Бок, и в мире Вестероса что-то дрогнуло, потому что даже если Серсея заняла бы в следующий момент место фрекен Бок, она бы попала в мир, в котором по ее лицу текут чистые и светлые слезы.

— Ну конечно же нет, фрекен Бок! — вскричал Карлсон, подпрыгнул и ударил ножкой о ножку, а его лицо карлика каким-то образом приняло милое и шаловливое выражение. — Конечно же нет! Ведь даже у вас с Юлиусом могут быть дети! Не смогу же я оставить их в такой беде.

— Ах ты негодник! — покачала головой фрекен Бок, и Карлсон легко оторвался от пола и вылетел в окно.

— Привет, малыш! — весело сказал Карлсон, и Бран увидел, что на окне его комнаты сидит толстенький коротконогий человечек, чье лицо скрывает белая маска с нарисованным рыжим вихром, румяными щеками и носом-картошкой. На большее Карлсона не хватило, и кожаная куртка с золотым львиным тиснением его выдала.

— Ланнистер, — проговорил Бран с ненавистью и гневом. — Лето!

К великому удивлению Брана, вскочивший в комнату лютоволк вовсе не собирался рвать Ланнистера на куски, а вместо этого уселся у кровати Брана, и Бран был готов поклясться, что Лето улыбается. Мнимый Тирион тем временем оторвался от подоконника и весело покружился в нескольких футах от пола.

— Ну какой же я Ланнистер, — резонно спросил Карлсон. — Разве Ланнистеры умеют летать? Я Карлсон, лучший в мире Карлсон, вот и все! Я летел, увидел крышу твоего дома — ты знаешь, что я самый лучший на свете лазатель по крышам?

— Жаль, что мы не встретились с тобой раньше, — ответил Бран, и это почему-то прозвучало не печально, а даже немного задиристо.

— Пустяки, дело житейское! — заявил Карлсон, и с этими словами он довольно легко подхватил Брана под мышки и вылетел с ним в окно. Лето подбежал к окну, высунул в окно голову и отрывисто завыл — то ли потому что он так смеялся, то ли потому что Карлсону вспомнилось, что именно так лаяла ему вслед собака Малыша.

Уже спустя минуту Бран сидел на коньке крыши, как он любил это делать до своего падения, и снова видел как на ладони весь Винтерфелл, лес за крепостными стенами и холмы на горизонте. Возможно, увидь Бран эту ранее обычную, а теперь недоступную ему картину как-нибудь еще, хотя бы во сне, он бы расплакался, но теперь вокруг него летал толстенький человечек и пел забавную песню на незнакомом Брану языке, из которой Бран улавливал только слова «ути, биссе и тарарам».

— Ты научишь меня летать? — неожиданно для себя спросил Карлсона Бран.

— Ну, это будет не так просто, — ответил Карлсон, а про себя подумал, что самое трудное в настоящих чудесах — это ждать, потому что даже если знаешь, что они произойдут, никогда не знаешь, когда. — Быть настоящим Карлсоном очень непросто. Не говоря уж о том, чтобы быть самым лучшим, единственным в мире Карлсоном!

Карлсон описал вокруг Брана торжествующий круг, чтобы показать Брану, как ему повезло, что у него есть такой Карлсон.

— Представь, скажем, что ваш сэр Родрик научится летать, — Карлсон остановился, а потом очень похоже изобразил походку Родрика Касселя, который неожиданно для себя идет по воздуху, так что Бран практически в первый раз после своего падения с башни звонко и беззаботно рассмеялся.

— Кажется, я чую запах отличного пирога! — вдруг возгласил Карлсон и замер в воздухе, чтобы определить, откуда запах доносится. — А ты знаешь, Бран, кто лучший в мире умыкатель пирогов с кухни?