Там, на неведомых дорожках (гет)

В кухне вдруг раздался звук бьющейся посуды, за которым последовали громкий смешок и ругательство. Последнее определённо принадлежало матери — её сопрано было трудно не узнать, да и кто бы ещё в выходной день с утра пораньше отважился бить посуду? Уж явно не соня Коля, который, если ему не мешать, мог проспать до обеда, не Павел, вкрай потерявший голову от сестры Аси, и уж точно не отец, уже третий день не выходивший из своей мастерской. А временно оккупировавшая их квартиру бабушка Ольга была слишком утонченной натурой, чтобы бить посуду и выражаться.

Подумав все это, Маша поднялась с кровати, протерла лицо ладонью и, подмигнув внимательно наблюдавшей за её движениями рыбке, направилась на кухню. Как потом оказалось, достаточно вовремя, чтобы не дать разгореться скандалу между матерью и бабушкой, и в тоже время весьма некстати, так как мама тут же поспешила покинуть поле боя, и бабушка перевела своё внимание именно на Машу.

Вопреки её опасениям, Ольга говорить ничего не стала и возвратилась к проверке тетрадей. Судя по её едва заметной усмешке, пятиклашки написали весьма весёлую контрольную работу.

Маша же, убрав следы маминого плохого настроения, поставила на плиту чайник и задумалась. Странно всё это было, оттого и не хотело сходиться в единый пазл. Бабушку Ольгу она с детства видела редко и в основном на больших семейных праздниках или в газете посреди колонки «Новости спорта». Лет до девяти она и вовсе-то не знала, что эта величественная и утонченная женщина является её бабушкой.

Ольга сближаться с родственниками тоже никогда не спешила. Коля и вовсе как-то сказал, что её приезды так, для галочки: мол, вот она я, Ольга Ивановна Стрельцова, чемпион мира по чарам, жива-здорова, о дочке и троих внуках помню. Ни о каких семейных посиделках и уж тем более пирожках для внуков с утра пораньше и заикаться не стоило.

Поэтому то, чем руководствовалась Ольга, заявляясь в конце августа в дом дочери со словами о том, что поживёт здесь некоторое время, оставалось большой загадкой.

Стоит отметить, что «некоторое время» длилось уже месяц. Прошёл август, сентябрь приблизился к середине, а съезжать бабушка определённо не собиралась. Маше и вовсе иногда казалось, что ей даже доставляло удовольствие ежедневно доводить всегда спокойную дочь до нервного тика и истерики, а зятя — до того, что он почти не выходил из своей мастерской, создавая новую плеяду картин.

Чайник оглушительно засвистел, и Маша, потянувшись в буфет за кружкой, из вежливости поинтересовалась:

— Вы чай будете?

Почему-то говорить ей в лицо «ты», пусть и она была родной бабушкой, у Маши язык не поворачивался.

— Нехорошо разговаривать со старшими, находясь к ним спиной, — лениво пожурила её Ольга. Она поставила в тетради размашистую тройку, сняла очки и наконец ответила: — Если можно, кофе.

Не ожидавшая такого поворота событий Маша внутренне содрогнулась, но тут же поспешила взять себя в руки, выдохнуть, взять кофейную чашку и приняться готовить завтрак.

— Ты же общаешься с Лисичкиными? — спросила Ольга, как только дымящаяся чашка кофе оказалась на обеденном столе, аккуратно втиснутая между тетрадками.

— Да, немного, — неохотно ответила Маша, догадываясь, к чему этот вопрос.

С незапамятной вылазки в лес прошло только четыре дня. У Димы, помимо многочисленных ссадин, оказался перелом голеностопа, и лишь благодаря великолепной фантазии Полины их приключение не стало достоянием общественности. Согласно её рассказу, они с братом отправились на ночную прогулку по крышам, откуда Диме и не повезло упасть. Колдовстворский лес, берлога и то, что было в ней, так и осталось между ними одиннадцатью.

То, что в треклятой берлоге мальчишки что-то нашли, было ясно ещё там, в лесу, когда Диму только вытащили на поверхность. Было ясно по побелевшим лицам, перепуганным глазам, переглядкам и перешёпотам. Вопреки уговорам делиться этим они не спешили, но Маша была уверена, что увидели они там явно не семейство лис. Иначе бы Коля не просыпался посреди ночи в холодном поту и смертельно бледным.

— Ты же в тот вечер с ними была, я права?

Сердце Маши бешено застучало.

— Нет.

— Не лги.

— Не лгу.

— Лжёшь.

— Нет, — твёрдо ответила Маша, надеясь, что сердце не выскочит из груди именно сейчас. Лучше чуть позже, когда она выйдет из кухни и будет уверена в том, что бабушка не увидела её волнения.

Окинув её внимательным взглядом поверх очков, Ольга сложила руки в замок и поведала:

— Я видела, как в тот вечер ты и Николай скрылись в маленькой комнате. Если я о чем-то не сказала, Мария, это не значит, что я этого не заметила.

Маше показалось, что сердце всё-таки выпрыгнуло — по крайней мере, она не ощущала его стук.

Она не знала, как дальше держать ответ, и не могла придумать ничего лучше, чем незаметно для родственницы обронить стоявший на тумбе черепашник. Вода из него брызнула во все стороны, две красноухие черепашки испуганно спрятались в свои панцири. Ольга нахмурилась, а Маша, пользуясь случаем, убежала в свою комнату.

«Не здесь. Не при ней.»

* * *

— Твоя бабушка — ну просто Агата Кристи! — высказалась Ася, когда в понедельник перед уроками Маша рассказала ей о воскресной беседе.

Быстро припомнив, кто такая Кристи и чем она так знаменита, Маша вздохнула:

— Я ей так и передам.

Почему-то лёгкого и весёлого настроения подруги она не разделяла.

— Вы не поверите! — заявила спешащая к ним Лада.

— Ты назвала Лаврентьева папой? — не удержалась от шпильки Ася.

Бросив в неё недовольный взгляд, Лада запрыгнула на подоконник, сняла с юбки соринку и, наклонившись к подругам, прошептала:

— Эти придурки опять собрались в лес!

— А, ну в это-то поверить можно, — фыркнула Ася, и Маша согласно закивала. — Мало им Димы со сломанной ногой, надо бы ещё сотрясение заработать и нервный тик.

Лада пожала плечами:

— Не знаю, что насчёт сотрясения, но нервный тик им обеспечен. Тем более что они собрались исследовать ту нору.

— Коля тоже идёт? — встрепенулась Маша.

— Понятия не имею. Знаю только, что идут Костя, Соколов и Бендеберин.

Маша задумчиво кивнула.

Между тем раздалась трель звонка, возвещающего о начале урока, и подруги, ухватив рюкзаки, направились в кабинет трансфигурации.

Преподаватель трансфигурации, Лукин Борис Николаевич, был мужчиной средних лет и, если верить школьным слухам, когда-то даже дружил с нынешним президентом Волшебной России, хотя сам он этой информацией не делился. Да и некогда было на его уроках сплетничать — уж кто-кто, а Борис Николаевич во время урока не оставлял ученикам ни одной свободной секунды.

И пусть его занятия не были признаны самыми любимыми у школы, как это было с историей магии, все, с пятого по одиннадцатый, с удовольствием посещали эти уроки и, в отличие от нумерологии, никогда не устраивали преподавателю бойкоты.

Едва стих шум, характерный для первых минут любого урока, Борис Николаевич взмахнул волшебной палочкой, и на столе материализовался ящик со множеством прутиков и камешков.

— Цель нашего сегодняшнего урока, — начал Борис, раздавая ученикам сырье, — превращение неживого вещества в живое. Вернее будет сказать, в мнимо-живое. Мнимо-живое вещество (будет неплохо, если вы это запишите) — это вещество, которое по всем внешним признакам является живым, а по биологическим — неживым.

— Это как? — нахмурился Илья.

— А это когда смотришь — отличная жирная свинья, хоть сейчас на шашлык, а на деле оказывается, что это просто твоё отражение, — поддел его Егор.

— Ха-ха-ха, очень смешно, Егор, обхочешься, — недовольно фыркнул Илья, но Борис Николаевич, оказавшись около парты Алины и Аси, заметил:

— В некоторой степени так и есть. Вот например… Да, думаю это подойдёт.

Он на секунду задумался, постучал концом палочки по парте, и уже через секунду на месте ученического стола важно возвышалась… Лошадь! Самая настоящая, гнедая, с темно-коричневой, блестящей на свету шерсткой.

Ася с Алиной восторженно ахнули — ещё бы, это великолепие было прямо перед их носом! — и одновременно потянули руки к гладкой тёмной шерсти, а вот сидящие на соседней парте испуганно замерли — копыта у лошади выглядели особенно реалистично.

— Аккуратнее, она может укусить, — предупредил Борис Николаевич, но опасения его были напрасны: лошади определённо льстило внимание. — Что ж, девушки, опишите мне её.

Поняв, к чему он клонит, Алина поднялась с места, подошла к морде лошади и, не прекращая её поглаживать, медленно начала:

— У неё мягкая и тёплая шерсть коричневого цвета. Горячее дыхание. Она двигается. Фырчит. — Она на секунду задумалась, после достала из портфеля яблоко и протянула его животному. — А ещё ест. С удовольствием, прошу заметить. И глаза у неё карие, умные… Она живая, — заключила Алина, поворачивая голову к преподавателю.

Егор громко усмехнулся на её заявление, а Борис Николаевич покачал головой:

— К сожалению, Алина, это не так. Да, конечно, по всем внешним признакам её можно отнести к живым существам, но если мы углубимся в исследования, то поймём, что она не может расти и стареть, не может размножаться, у неё не происходит обмен веществ. Что касаемо раздражимости… Люмос! — воскликнул он и поднёс светящийся конец палочки к глазам лошади. Ответной реакции с её стороны не последовало. Тогда он резким движением выдернул из её гривы волосок — лошадь даже не фыркнула на это. — Как видите, она никак не реагирует. А если мы рассмотрим эту лошадь как продукт питания, то я могу вас уверить: вкус у неё будет, как и у оригинала, вот только голод её мясо не утолит. Это все равно что есть воздух.

Он ещё раз взмахнул палочкой, превращая лошадь обратно в парту (класс при этом разочарованно вздохнул), и оглядел учеников.

— Как я уже сказал, тема нашего сегодняшнего урока — превратить камень в черепаху, а прутик в птицу. На первый взгляд это не так тяжело, но я хочу предупредить, что трансфигурация неживого в мнимо-живое — одна из самых трудных тем. Итак, для начала нам следует выучить несколько заклинаний для трансфигурации.

К концу урока по классу летали воробей Маши и дятел Егора, а также бегали три черепахи, принадлежавшие Егору, Косте и Асе. Ещё одна синичка с деревянными лапами и полудеревянными крыльями отчаянно пыталась взлететь с парты Лады и Маши, но, несмотря на подбадривания подруг, у неё это так и не получилось.

* * *

Бросив взгляд на тёмное безлунное небо, Костя тяжело сглотнул. Он не стеснялся своих чувств — было действительно страшно. Быть может, все дело в том, что на этот раз он знал, что его ждёт. Быть может, виноват Илья, которому повсюду мерещился какой-то человек. Костя точно сказать не мог, но тот факт, что чувство страха пробирало до мозга костей, отрицать не спешил.

— Мы пришли, — сказал Илья, внимательно оглядевшись. — Вон и моя сигарета, которую Кнопка выкинула. Вы уверены, что за нами никто не следит?

— Ну если только белка, — хмыкнул Егор, стараясь казаться весёлым, но нервно дрогнувший кадык выдал его с головой.

Он подошёл к нужной сосне, прошептал: «Люмос максима!» — и обернулся на друзей.

— Предлагаю так: я и Костя спускаемся вниз, а ты, Илья, остаёшься здесь.

— Зачем?

— Потому что если мы не сможем подняться, кто-то должен объявить тревогу.

Он одарил друга долгим внимательным взглядом и прыгнул в берлогу.

Внизу все было точно также, как и рассказывал Костя: темно, сыро, множество корней и то, что заставило их троицу вернуться — чей-то скелет. Комок подкатил к горлу, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, глаза заслезились от неприятного запаха, сердце заколотилось в груди, и в голову ударила совершенно ненужная мысль — если они не будут осторожны, то могут запросто составить этому «везунчику» компанию.

— Как думаешь, давно он здесь? — спросил спустившийся Костя.

— Судя по одежде, лет двадцать. Плюс-минус лет пять. Опережая твои вопросы — скорее всего, мужик.

— Но как он здесь оказался? — Костя посмотрел на товарища, и тот пожал плечами:

— Давай у него спросим.

Не обращая внимания на недоумевающий взгляд Кости, Егор подошёл к трупу. Сначала долго принюхивался, после освещал фонариком каждый миллиметр на скелете и лишь после этого предложил:

— Можно взять его образец, провести экспертизу. Ты же в зельях разбираешься?

— Я?! Ну если только в пределах школьной программы…

— Ну как, скажи пожалуйста, с такими-то генами можно было прошляпить талант к зельям? Это, если что, был риторический вопрос, — пробурчал Егор и направил волшебную палочку на опавшие хвоинки, попутно произнося нужное заклинание.

Через несколько секунд хвоинки превратились в инструмент, сильно напоминающий лопатку, и маленький целлофановый пакетик. Удостоверившись в надёжности своего творения, Егор соскреб с черепа образец кости и поместил его в пакет.

— Ты маггловских сериалов про ментов пересмотрел? — спросил Костя, всеми силами борясь с подступившей рвотой.

— Нет, я в последний раз маггловское телевидение видел, когда мама ещё была… — Он запнулся, на секунду прикрыл глаза, встряхнул головой и с показной задорностью продолжил: — Ездил я как-то с Юлей на раскопки — она нечто похожее делала. Попрошу её, пусть поработает, хватит ей в декрете нежиться.

— Собираешься ей рассказать о том, что мы нарушили кучу правил?

— Конечно, нет. Она мне просто должна.

Он замолчал, явно о чем-то раздумывая. После втянул носом воздух, нахмурился и буквально сдернул с шеи скелета цепочку с кулоном-буквой. Как собака-ищейка он поднёс её к носу, внимательно изучая запах, после аккуратно ощупал пальцами и спросил:

— Мужские имена на «К»?

Быстро моргнув, Костя откликнулся:

— Константин, Кирилл, Кузьма, Кондратий, Капитон… Это если русские, а иностранных и того больше.

Егор опять кивнул каким-то своим мыслям, вновь принюхался, но не успел ничего расслышать, как раздался оглушительный вскрик Ильи.

Выглянув наверх, они застали тяжело дышавшего Илью с палочкой наготове.

— Что случилось? — в унисон выпалили они, на что Илья, держась за сердце, выдохнул:

— Ничего. Показалось.

Они разошлись только во втором часу ночи. Егор взял ещё несколько образцов с одежды и костей мертвеца, забрал цепочку и пообещал результаты через месяц. Мысленно пожелав удачи и крепких нервов его мачехе, Костя распрощался с другом и исчез в будке.

Вышагнул он уже из уличного летнего душа, внимательно оглядываясь. Свет в окнах не горел, мамина макушка нигде не мельтешила, с собаками его, вроде, тоже не искали — значит, всё было в порядке. Так он по крайней мере надеялся, влезая в открытое окно своей спальни — открывать входную дверь и проходить мимо спальни матери он не решался.

Однако в комнате его ждал сюрприз: на его кровати, обняв подушку, сладко дремала Лада. Спустя некоторое время (может, всего секунду, а может и даже спустя несколько часов) Костя поймал себя на мысли, что откровенно любуется спящей подругой. И прилипшими к лицу волосами, и чуть приоткрытыми губами, и курносым, обильно усыпанным веснушками носом… Он быстро встряхнул головой, подошёл к Ладе и едва успел дотронуться до её плеча, как она открыла глаза и резко подскочила.

— Который час? — спросила она, озираясь по сторонам.

— Второй.

— Ага, — она кивнула каким-то своим мыслям и протерла заспанные глаза. — Ты давно вернулся?

— Только что.

— Ага. Всё хорошо? Все в порядке?

— Все живы, никто не поранился, — подмигнул ей Костя, но в темноте комнаты, да ещё и за стёклами его очков это было почти незаметно.

— Ну слава Богу, — искренне улыбнулась Лада, наконец оживившись. — А то я уже не знала, что и думать! Ты на звонки не отвечаешь — что телефон, что «зеркало» молчат, как партизаны. В комнате тебя тоже долго нет… Ах да! — Она хлопнула себя по лбу и провела рукой по кровати, что-то выискивая. — Я твою тетрадь по ЗоТИ принесла!

Глубоко зевая, она протянула ему тетрадку, поднялась с кровати, потянулась и, пожелав приятных снов, вылезла в окно.

Ни секунды не медля, Костя рванул к окну и сощурился, пытаясь разглядеть её силуэт. Но так ничего и не увидел — только услышал, как хлопнула в ночной тишине дверь душа. Успокоив себя и на этом, он крепко сжал в руке тетрадку и широко улыбнулся. Ох не умеет Кольченко врать, ох не умеет! Вот только эта мысль о вранье, вопреки обычному, не расстраивала, а наоборот заставляла какое-то странное, но чертовски приятное тепло разлиться по всему телу.