Там, где драконы не спят (гет)

Естественно, столь редкий, почти бесценный момент слабости у рыжей строптивицы не продлился долго.

Она отстранилась и почти не оборачиваясь помчалась помогать немногочисленным раненым и устранять завалы. Очень логично — это был лютый сарказм. Потому что доблестный лидер выживших на волне своего смущения совершенно забыла, что его присутствие нужно объяснить людям.

Валтору от этих напуганных — частично ненавидящих, частично не понимающих — взглядов было не жарко и не холодно. Однако ему хотелось — очень эгоистично, — чтобы принцесса озвучила его статус. Снизошла, так сказать. Да и то, как Блум будет объясняться с друзьями, — зрелище обещало быть по меньшей мере восхитительным. А тут ему такой облом.

Демон пожал широкими плечами и обиделся...

То бишь исчез.

Валтор был готов поставить особенно редкий свиток по магии превращения, что Хранительница Светлого Пламени найдет его сама. Или прибегнет к их связи, которую теперь даже не стоило пытаться приглушать. Встреча лицом к лицу откатила все на позиции того времени, когда он выбрался из льдов Омеги. А Блум была сущим дитём — глупым и упрямым.

То есть притяжение огня к огню было невыносимым.

Одиночество и вовсе угнетало. Правда, он понимал, что несмотря на связь, обстоятельства и его привлекательность (осознание которой так трогательно окрашивало щечки Блум в алый), принцесса не упадет в его объятия. Блум — не очередной трофей пресыщенного победами гордеца. Валтор с горечью признавал, что рыжая заноза была для него всегда большим. Даже когда он был на нее неимоверно зол.

Он стащил плащ и совсем неизящно упал на диван. За витражным окном всем буйством красок услаждала взор осень. Никаких людей, тварей хаоса и еще чего-нибудь докучливого. Только дикая природа и мощнейшая охранная магия. Валтор не хотел, чтобы его такое уютное убежище нашли и потревожили его хрупкий покой, который он весьма ценил.

Правда, одной гостье он все же будет рад.

Валтор верил в старушенцию Гриффин: предательская стерва превосходно умела капать на мозги. И сейчас наверняка орет и давит на Блум, требуя не дурить, как ребенок, найти и поговорить с ним. Аппелируя, весьма драматично, что он — демон — последняя надежда Измерения. Пусть все так и было. Но от манипуляций, видных напросвет, это Блум не избавит.

К его удовольствию, принцессу и Светоч Домино до ручки доводить не ему.

Пусть Гриффин сражается с упрямством этого огонька. Он всего лишь подождет исхода — благоприятного, в кои-то веки, для себя.

Валтор призвал книгу и бокал с вином. Камин источал мягкое тепло, и он погрузился в чтение, впрочем, хорошо ощущая приглушенные отголоски той бури, которая царила в душе Блум. Вот же упрямая букашка... Он улыбнулся, зная, что его почти абсолютную безмятежность она ощущает так же хорошо, как и он абсолютный раздрай внутри нее. Должно быть, принцессу то, что он может с собой совладать, а она нет, — страшно бесит.

Хорошо быть сволочью!

На третьем бокале полыхнуло, причем в прямом смысле: из огненного портала вышла злая и снова уставшая Блум. Оглядев ненавязчивую роскошь обстановки и его, расслабленного на диване, мятежная бюриза взгляда обратилась водами в шторм. Он закрыл книгу, издевательски аккуратно заложив закладку, и лишь потом кивнул давней противнице, не потрудившись, впрочем, изобразить удивление ее скорым визитом.

— У меня безопасно, и доспехи тебе не нужны, принцесса. Заранее предвидя твои возражения, даю слово, что не нападу первым. Да и вообще не желаю тебе зла, Блум, — теперь тон его холодного голоса сменился на мягкий, и Валтор сам поразился той участливости, что прозвучала в нем, — снимай железки, ты смертельно устала их таскать.

— Иди в пекло, — как-то совсем без огонька огрызнулся Светлый Пламень, заключенный в хрупкую и прекрасную женскую оболочку. Но доспехи и меч исчезли. К его удовольствию. Позволяя рассмотреть ее во всех подробностях, что Блум, конечно же, заметила.

— Умоляю, хватит пялиться, как будто хочешь меня сожрать. Уверяю, Валтор, мяса на мне осталось не много.

Он улыбнулся, приятно пораженный. Это что, был черный юмор? Да от воспитанницы Фарагонды, у тех же обычно розовые блестки вместо мозга и заученные речи вместо мыслей. Все-таки девочка выросла. И с ней стало интересней даже ругаться. Идиоток, какими красивыми они бы ни были, демон просто не терпел.

— Сядешь? Вина или лучше полноценный ужин? А то боюсь, милая моя, ты от одного бокала вырубишься.

— Не льсти себе. И ужин с удовольствием, и вина тоже.

Блум выбрала удобно кресло поближе к огню и подальше от него. Грациозно в него опустилась и сцепила тонкие ручки в замок. Напоказ — примерная девочка. Только ее взгляд с этим образом совсем не вязался. Он щелкнул пальцами, и на коленки упал мягкий плед. Все еще мерзнет. Прах побери ее самоотверженость и привычку всех спасать. Блум до осознания пользы здорового эгоизма еще не доросла и не дорастет, если он не вмешается.

Погибнет раньше... Пытаясь закрыть гибнущий мир собой.

— Ты, моя дорогая, не пришла бы просто так.

— В этом случае кичиться своей проницательностью — пустая затея... Мы оба знали, что я приду.

Отбила пробный выпад, больше внимания уделяя столику с ужином, что появился перед ней, чем ему. Валтор встал и самолично наполнил бокал своей неожиданной строптивой гости, мимоходом успев оценить нервно сжатые, так что костяшки побелили, пальцы на ноже и вилке. Оставалось уповать, что принцесса Домино, поднаторевшая за годы "разлуки" в обращении с холодным оружием, не метнет нож в него.

Помнится, у папаши Блум была такая отвратительная привычка — бросаться острым железом в самый неожиданный момент.

А уж пять сантиметров стали в животе здоровья и демону не добавят.

— Видимо, с продуктами у тебя нет проблем.

— Нет. Но тебе, Блум, все покажется лучше тех консерв, что вы едите.

Демон не спешил приступать к трапезе, скорее, жадно наблюдая, как она ест его еду. Они только что, фигурально выражаясь, не "переломили хлеб", пусть принцесса, скорее всего, не в курсе таких нюансов и древности этого простого обычая, восходящего к тьме первых веков всего живого. А еще — диво дивное — его не обвинили в попытке "хитрого" отравления. Блум еду на наличие ядов даже не проверила.

Доверие? Или, скорее, так ужасающая его, параноика со стажем, в ней доверчивость?

— Насколько ты веришь теории Гриффин?

Никакого изящества — вопрос сразу в лоб. И тот самый непреклонный взгляд из-под челки. У него определенно дежавю в полный рост.

— С каких пор мнение демона и врага тебе важно, принцесса?

— Валтор, не называй меня так. Это просто-напросто больно — каждый раз слышать и вспоминать смерть семьи и гибель Домино.

— Я из той старомодной эпохи, Блум, когда титулы были важны. Ну хорошо, постараюсь сдерживаться. Мне жаль. Твоих родных.

— Хотела бы я назвать тебя лицемером, но ведь чувствую, что тебе действительно жаль меня и Домино. Но никак не моих родителей.

Он приподнимает руку, и с раскрытой ладони срывается, взлетая, огненный шар, обращается в планету. Такую знакомую им. Одна из первых планет, созданных от начала начал, и дом Огня Дракона. Только там рождаются Хранители этого предвечного Пламени. За одним маленьким исключением — он сам. Не рожденный, а сотворенный. Поверит ли она, что он тоже может тосковать? Например, по дому, которого у него никогда не было.

По пустым надеждам, что Домино станет таким домом, где демон наконец обретет покой.

Валтор ведь тоже пламя. И где искать прибежище, как не на той земле, где родился сам огонь?

Только благословение не для проклятых. Это он уже понял.

На его руку ложится тонкая ладонь. Он настолько отвлекся, что не заметил, как она встала и подошла так близко. Даря тепло и утешение без слов. Новое ощущение единения, на этот раз в общей боли, пронзило их обоих. Так правильно, так сладко и так естественно — будто "вместе" для них было константой мира всегда. Словно не разделяло их непреклонное "никогда", сказанное Блум и с яростью принятое им самим.

— Прошлое прошлому...

Его поразила та усталая обреченность, что так легко удалось в ней прочесть.

Блум отстранилась — не злая в кое-то веки, а просто смущенная. Тем, что увидела, поняла в нем. Мир фей прост до безобразия — есть черное и белое, добро и зло... никаких полутонов. Или других цветов. Также компромиссы невозможны. Какое счастье, что злые ветра, потери сначала оборвали ее прозрачные крылышки и затем закалили ее саму. Она не может плакать. Потери будут оплаканы после победы в дни мира.

Сейчас же ей пора решаться. Сделать шаг навстречу, вопреки логике, предубеждениям и собственному страху. Или же оставить все как есть. То есть позволить миру погибнуть окончательно. Вот уж в исходе одиночной битвы Блум не обманывалась. Ей не выиграть эту войну в одиночку, точно нет.

Валтор.

— Ты всегда умел делать мне больно.

— Мне извиниться?

Хотелось бы увидеть в нем привычную едкую насмешку, иронию существа, что выше всех человеческих слабостей. Того, кто лишь упивается страстями и страданиями — словом, демона. Блум отчего-то видит лишь мужчину. Которого, проклятье, желает! Неудобно и не вовремя.

— Но также ты единственный, кто меня понимал.

Блум отворачивается от него. Хлад этих глаз невозможно вынести. Особенно когда он смотрит так. Словно видит ее душу, читает сердце. Разделить абсолютное понимание с врагом, при этом парадоксально быть не согласной с ним же во всем. Такой кавардак она уже пережила. И не сказать что жаждала повторения. Связь — та единая, изначальная — и долг феи рвали Блум сердце на части. Валтор был злом, и она должна была его уничтожить.

Только должна кому?

Жаль, что вопросы Светоч Домино в ту пору юности задавать совсем не умела. Не делала себе труд подумать дольше. Может, сейчас бы не было так страшно и одиноко. Не пришлось бы "убийце" просить помощи у "убитого"... Если отбросить обтекаемые, пустые фразы, то вот то, что бы она с ним сделала — убила, причем чувствуя каждую секунду той агонии.

Валтор — ненавистный враг — пропал, а мир ее поблек.

Блум и не помнила, чего ей стоило не разрыдаться тогда, улыбаться и ликовать вместе с подругами. Уже тогда ее маленькая часть понимала, что совершила непоправимое. Но большая часть трусливо не хотела воспринять эту истину. Да что там, всего лишь мертвый демон. Она ведь права, она герой.

Был герой, да весь вышел.