Дом в саквояже (гет)

Во взгляде перед разлукой нет тоски. В нём безмолвный протест. Протест против себя самой. Чувства проигрывают разуму. Чаще всего…

Эльчин Сафарли, «Я вернусь»

Вечернее небо было затянуто густыми облаками. Холодный ветер продувал насквозь, пробираясь своими холодными когтями под пальто и утеплённые брюки. Кристина осторожно шла по скользкому, закованному в лёд асфальту. Её кожа уже давно покрылась мурашками, пальцы ног онемели, а зубы громко стучали друг о друга. Но она должна была найти Бродягу.

Новый приступ сухого кашля вырвался из горла, заставив бабушку, проходившую мимо, оглянуться. Раскрасневшиеся щёки, жуткий кашель и постоянная слабость. Кроме этого, ничего нового за последнее время с Кристиной не происходило.

— Простыла, — спокойно заметил отец в первый день её болезни. Кашель раздирал горло, в груди болело, не переставая. Это был последний учебный день перед каникулами, и Кристина с досадой хрипела, пряча рот за сгибом локтя. Не болеть она хотела на каникулах, уж точно не болеть!

— А если грипп? На рождественских каникулах — и грипп! Только ты, Кристина, так можешь! — мама всегда всё преувеличивала, и как бы папа не пытался её переубедить, доктор всё равно был вызван. Правда, ни гриппа, ни каких-то других заболеваний у Кристины, как сказал доктор, не было. Она была абсолютно здорова, но при этом кашляла так сильно, что начинала задыхаться. Слабость одолевала Кристину, а ещё холод, жуткий холод... От него не было спасения, от него невозможно было укрыться. Даже под тремя пледами кожа Кристины покрывалась мурашками, будто была она не в теплой комнате, а в глубоком и холодном сугробе из колючего снега.

Доктор сказал, что раз симптомы есть, а болезни нет, значит, скорее всего, она просто встретила свою родственную душу. Тот человек болеет, а Кристина лишь чувствует отражение болезни. Он всё улыбался и подбадривал её, говорил, мало ли астматиков в этом мире, мало ли людей, что простужаются каждую зиму. Но Кристине казалось, что он о чём-то умалчивает, будто есть у него какие-то опасения, но он не хочет обременять её ими. И потому стоило доктору и родителям выйти из её комнаты, как Кристина аккуратно, морщась от ломоты в теле, встала с кровати и подошла к двери, завернутая во все свои пледы. С этого расстояния она смогла услышать разговор взрослых — и в этой беседе доктор оказался честнее.

— Скажите, у неё ведь это первый приступ, не так ли? — доктор пытался говорить тише, но его низкий голос звучал гулко и всё равно был отчётливо слышен.

— Да, — ответил отец.

— И из города она не выезжала? С новыми людьми не встречалась?

— Вроде нет, — неуверенно сказала мама. — За последние пару месяцев — нет.

Доктор тяжело выдохнул и тут же продолжил:

— У меня есть некоторые предположения, и боюсь, что они вам не понравятся.

— Говорите уже, доктор, — громче, чем следовало, встрял раздражённый и напуганный отец.

— Я знаю только одного человека с таким же кашлем, что и у вашей дочери. Наш бездомный гость, и у него запущенный туберкулёз. При условии тщательного ухода и лечения он бы протянул ещё полгода, может год, но... — доктор прервался и затих, а Кристина от его слов сползла вниз, уже не слушая разговоры взрослых.

В голове не укладывалось. Как такое может быть, проносилось у Кристины в голове, что этот бродяга — её родственная душа? Нет, наверняка доктор ошибается. В запястье внезапно кольнуло. Имя её половинки всё так же выделялось на запястье. Доран. Красивое имя, и мужчину, его носящего, она представляла таким же красивым: высоким, широкоплечим и почему-то кудрявым и рыжим. А знакомый ей бродяга? Росту в нём немного — на полголовы её выше, так она сама пигалица, метр с кепкой. Волосы длинные, грязные, но видно, что какие-то русые или светло-каштановые — то, что называют мышиным цветом. Не может он быть её родственной душой, не может!

На мгновение Кристина вспомнила его голубые глаза — как она смотрела в них и буквально тонула. И его голос, хриплый и неприятный поначалу, но потом, когда он разговорился... Слушала бы и слушала, не переставая.

Может, правда всё? А что, если так? За мыслями о внешности она забыла самое главное — Бродяга смертельно болен. Сердце Кристины сжалось от подступающей тоски. Он умирает, ему нельзя помочь, а она...

А она во что бы то ни стало узнает правду, решила Кристина. Дождавшись, когда родители зайдут и пожелают ей спокойной ночи, Кристина надела самые тёплые вещи, что были в комнате, и выбралась по карнизу и водосточной трубе на улицу. Она должна была найти его и поговорить, убедиться, правда ли это. Но сколько бы она ни искала его, встретить его так и не удавалось. Время было позднее, и все горожане давно прятались от ночного мороза по домам, а те, кто всё ещё был на улице, разбегались по своим норкам к чаю, к газете, к телевизору.

Но вот наконец похожая на Бродягу фигура мелькнула рядом с аптекой: он выходил оттуда, держа в руках свой саквояж. Едва увидев его вдалеке, Кристина припустилась следом.

— Бродяга, подожди! — кричала Кристина что есть мочи. — Да постой же!

Ноги подкашивались, увязая в снежной каше, но она изо всех сил пыталась угнаться за Бродягой.

— Доран! — наконец окликнула она его, и Бродяга нехотя остановился и обернулся.

Кристина подбежала к нему, задыхаясь, сняла с руки варежку и показала ему запястье, на котором было написано его имя, а затем задрала рукав его драного пальто, убедившись в том, что на его руке написано её.

— Значит, правда, — тихо пробормотала она. — Правда...

— Ну правда, а дальше-то что? — угрюмо бросил он и собрался было уходить, но Кристина схватила его за локоть и потянула на себя, останавливая.

— То есть как это? Ты же... Мы же...

— Родственные души? — Доран закатил глаза. — Вероятно, да. Но это ещё ничего не значит.

— Как это не значит? Ведь это же неразрывная связь, вечная, — от удивления Кристина округлила глаза так, что во всех своих шарфах и одёжках стала похожа на сову.

Доран наконец вырвал руку из её хватки и, собравшись уходить, напоследок произнёс:

— Девочка, забудь сказки про настоящую любовь и иди домой.

Но Кристина, вместо того, чтобы остаться стоять на месте и смотреть ему вслед, как это обычно показывают в мелодрамах, рванула за ним и догнала.

— Не пойду, — произнесла она, стараясь поспевать за его широкими шагами.

— Пойдёшь.

— У-у, — упрямо помотала она головой, и Доран остановился, раздражённо втягивая воздух сквозь сжатые зубы.

— Маленькая глупая девчонка, — каждое слово он произносил так, словно не говорил, а выплёвывал все слоги.

— Большой злой дядька, — в той же манере, что и он, ответила Кристина.

Доран постоял пару мгновений, поозирался по сторонам, а затем снизошёл до нормального тона.

— Ладно. О чём ты хочешь поговорить?

— Я... Не знаю, — ошарашенная такой резкой сменой настроения, Кристина растерялась. Теперь она и впрямь не знала, о чём именно они должны говорить. А должны ли? Наверное, да. — Но ведь это же важно.

— Не боишься меня? — устало и как-то обречённо ухмыльнулся он, и Кристина со стыдом вспомнила, как в первые дни его появления в городе, стоило ему показаться поблизости, разворачивалась и шла в другую сторону, лишь бы не пересечься.

— Раньше немного боялась, а теперь нет, — честно призналась она.

Он улыбнулся, ожидая подобного ответа, и махнул головой в сторону.

— Пойдём.

Их путь был недолог — чуть пройдя вперёд, они завернули в переулок, где стоял чуть покосившийся и явно заброшенный дом, о существовании которого Кристина и не подозревала. Одно из стёкол было выбито, скорее всего, самим Дораном, пытавшимся пробраться внутрь. В воздухе пахло плесенью и мышами. Мебель, старую и потому оставленную прежними хозяевами, покрывал толстый слой пыли. Дом производил устрашающее впечатление, но Кристина старалась не подавать вида — в конце концов, она здесь не одна.

— Извини, чаю не предлагаю, — прокряхтел Доран, усаживаясь на диванчик с выцветшим узором. — Завтра я покину город. Не хочу мельтешить у тебя перед глазами.

— Но ведь... — попыталась было возразить Кристина, опускаясь на краешек сиденья, но Доран резко её перебил.

— Я ещё не договорил, — он выдохнул, взъерошил волосы на затылке и продолжил уже спокойным голосом. — Пойми, связь связью, но она не отменяет реальность. А реальность такова, что у меня ни кола, ни двора, и даже место, где можно помыться, я нахожу не в каждом городе. Но и это не главное.

— Ты болен, — ответила она за него. Почему-то сейчас Кристине было глубоко безразлично, что она тоже может заболеть. Она сидела в метре от Дорана и всё, что её заботило — а что же, собственно, дальше?

— Да, болен. Я умру — через год, через два, а может и через пару месяцев. А ты совсем ещё дитя. У тебя впереди длинная жизнь, полная множества возможностей. У тебя семья, друзья, ты сможешь прожить такую жизнь, которой позавидует любой. А со мной ты будешь жить в постоянных надеждах на чудо, а когда чудо не случится — в горестном ожидании. Ты будешь страдать, — подытожил он, глядя на неё с самым серьёзным, не терпящим возражения видом.

— А как же любовь? — осторожно спросила она, и первая слезинка упала с её ресниц.

— Любить можно и без связи.

— И всегда знать, что это не то самое.

— Зато не будет такой боли, — произнёс он с усилием, словно ему самому тяжело давался этот разговор. — Я уже причиняю тебе боль, ведь так? Тебе плохо, грудь разрывает от кашля, тебя колотит от озноба, и ты не можешь согреться, потому что не в твоём организме дело. Лучше так, лучше любить человека, но не быть с ним связанным. Моя мама как чувствовала, всегда говорила: «Связь — это дар сродни проклятию, она даёт одно, но забирает другое. Мы получаем любовь, но теряем свободу». Если бы я мог освободить тебя, то именно это я и сделал бы.

Кристина утирала копившуюся в глазах влагу, понимая, что он прав. У них нет будущего. Все её опасения оправдались, все её мольбы мирозданию остались неуслышанными. Их судьба оказалась хуже судьбы Лестеров. Пока мистер Лестер чувствует себя хорошо, Лита может не волноваться, может верить в то, что он проживёт и до ста. Единственная болезнь мистера Лестера — старость. Болезнь, которой подвержены все, незаразная болезнь. А их конец наступил раньше, чем что-либо успело начаться. Даже если Доран останется, даже если он будет лечиться, сколько он протянет? Какова вероятность того, что он не заразит её? Доктор Адамс, считай, поставил на нём крест. Но от этого принять решение, отпустить было не легче.

— А что стало с твоей мамой? — спросила Кристина, стараясь отвлечься от горестных раздумий.

— Умерла. Задохнулась при пожаре, как и отец. Дом сгорел, и всё, что от него осталось — обломок двери с цифрами. Его-то я и ношу в саквояже, — Доран уставился в одну точку, погрузившись в тяжкие воспоминания, но быстро взял себя в руки. — Я знаю, каково терять близких. Поэтому и хочу уйти, не став слишком дорог тебе.

— Ты уже мне дорог.

— Это тебе только кажется, — усмехнулся он. — Иди домой, забудь обо мне и не печалься моей судьбе. Я её принял, прими и ты.

Что-то в его голосе подсказывало Кристине, что он вовсе не принял свою судьбу до конца, что он не относится к ней как к чему-то само собой разумеющемуся. Она взглянула в глаза Дорана, такие же печальные, как и прежде, и теперь они открывались ей, говорили, как бы ему хотелось остаться, как бы ему хотелось иметь всё — работу, дом, её. Не сейчас, но чуть позже, быть может, через пару лет. Но у них не было этого времени — было только здесь и сейчас, и здесь и сейчас он отпускал её. В уголках глаз Кристины вновь начали закипать слёзы. Почему жизнь такая несправедливая?

Заметив, что она снова начинает плакать, Доран успокаивающе погладил её по спине, а затем спешно начал рыться во внутреннем кармане пальто, из которого спустя несколько мгновений вытащил два кольца.

— Возьми, оставь его у себя. Только прошу, береги, — он взял её ладонь в свою и вложил в неё кольцо, меньшее по размеру.

— Обручальное? — внимательно посмотрев на украшение, спросила Кристина.

— Мамино. Я забрал кольца родителей после... — подтвердил он, спешно добавив: — Оно мытое, не бойся.

— Я не могу взять, это же память... — попыталась было возразить она, но он покачал головой, отстраняя её руку от себя.

— Будет при мне эта память, пока я не умру, а дальше-то что? — возразил Доран. — Со мной в могилу? Или, что гораздо более вероятно, к могильщику в карман? Пусть будет у тебя. А другое будет у меня.

— Как-то не так я себе свадьбу представляла, — сквозь слёзы попыталась пошутить Кристина. — Я буду беречь его.

Окончательно разрыдавшись, Кристина прижала руку с кольцом к своей груди и лбом уткнулась Дорану в плечо. Он принялся гладить её по спине, стараясь хоть как-то подбодрить её.

— Ну-ну, не переживай так, всё наладится. Судьба не даёт человеку больше страданий, чем он может вынести. Хотя любовь, особенно такая, как у нас, порой может принести столько страданий... Но она как зима. Холодно, постоянно болеешь, вьюги заметают дороги, но зима проходит. Уходят и чувства. И наступает новое время года, новая жизнь.

Но что бы он ни говорил, как бы не успокаивал, нужного эффекта это не производило, и ни он, ни Кристина не верили ни одному из сказанных им слов.