Да, господин министр (гет)

— Маша, проходи, у Вас гостья! — раздался звонкий голос матери, едва Мария переступила порог. Что же, вполне ясно, что за гостья — Таня. Замечательно, отлично. Антон и Татьяна уже поедали суп, а Ангелина Николаевна хлопотала у плиты.

И Мария, и Антон всегда считали мать самым близким человеком. Ангелина Николаевна в свою очередь искренне любила семью и старалась уделить воспитанию детей как можно больше времени. Она всегда умела понять и поддержать, но в случае проступков или наглости могла говорить и с сыном, и с дочерью холодно и односложно: считала, что дети должны уметь осознавать свои ошибки, исправляться и включать, когда нужно, голову.

Ангелина Николаевна всегда одевалась красиво и со вкусом: осенью она любила носить белый плащ и высокие коричневые сапоги, летом — бежевый деловой костюм или короткое фиолетовые платье в тандеме с красными туфлями. Она любила покрасоваться на людях, но старалась держаться в обществе отстранённо и вежливо, даже осуждала излишнее жеманство многих женщин-коллег. Недаром она в свое время была старостой курса: ей приходилось отчитываться за множество ребят.

— Салют! Проходи скорее, — махнул рукой Антон.

— Не прошло и полгода, — тепло улыбнулась Ангелина Николаевна. — Суп уже остывает.

Белые плита и кухонные тумбы, в сочетании с такого же цвета полками и бледно-сиреневыми обоями, добавляли обстановке уюта. Серебряная люстра казалась богатой, как, впрочем и вся квартира.

— Как прогулка? — чуть насмешливо спросила Таня.

— Банальщина какая-то, — бросила Мария, доставая из микроволновки тарелку с супом. Уф, горячая! — Любуйтесь, дескать, оцените силушку богатырскую. Впрочем, ожидаемо.

— Дела на пятак, фанфаронства на тысячу, — фыркнула Ангелина Николаевна.

— А ты Петьке, между прочим, нравишься, — прыснул Антон.

— Полно, — рассмеялась Маша в такт слов брата. — Есть, с чем сравнивать.

— А что у вас произошло все же? Прости, что лезу не в свое дело, — бросила на приятельницу выразительный взгляд Таня.

— С кем?

— Не тяни: меня не проведешь, — настаивала Стрельцова. — С Владом, разумеется.

— Сложная история, — махнула рукой Маша. — Я… Я растерялась. Он всегда мне нравился — остроумный, талантливый, самодостаточный, вежливый. Я была на вершине счастья от своей победы, и наслаждалась. Я мечтала быть его хозяйкой. Командовала. Капризничала. Исчезала со связи. В конце концов, — автоматически отодвинула она тарелку с супом. — Он поставил меня перед выбором: или я честно объясняюсь, что к чему, или всё кончено раз и навсегда. Я вспылила, и сказала, что нечего терять.

— А он? — нахмурился Антон.

— А он не сказал ни слова. Ни единого. Просто развернулся и ушел… Словно мы и не встречались никогда, — горько вздохнула Маша. — Честно говоря, я бы предпочла открытую ссору.

Антон тепло обнял сестру за плечи, чем вызвал легкую улыбку. Всегда приятно осознавать, что в твоей жизни есть те, кто всегда тебя поддержит. Те, кто тебя любит такой, какая ты есть. Со всей твоей вредностью и самомнением. Те, кому ты нужна всегда.

— История не сложная, — Ангелина Николаевна оказалась безжалостнее и строже. — А глупая. Относись, как говорится, к людям так, как относишься к самой себе. Чего ты, собственно, добивалась? Что хотела в ответ услышать?

— Осознание пришло. Только дел к тому моменту уже натворила.

— Ничего, — вздохнула Ангелина Николаевна. — Сумела натворить — сумеешь и исправить.

— Попроси прощения. Ну поговори, — повернулся к сестре Антон. — Вы же нужны друг другу. Ты скучала на встрече с Петькой потому что есть, с чем сравнивать. Прямо говоря.

— А что это изменит? — бросила, сверкнув глазами, Маша.

— Он, полагаю, думает, что ты прыгаешь выше головы, — без обиняков, за что и Антон, и Маша всегда ее ценили, бросила Татьяна. — Красоваться, дескать, первая, а отвечать будет Пушкин? Вам просто нужно время. Время и искренность. Только и всего. Подойди, объяснись, и дело с концом. Без фокусов.

— Не совсем, — тепло улыбнулась Маша. — Слишком просто. Помнится, мы на прогулке видели, что одна девица, чуть не плача, рассыпается в извинениях по телефону. Жалкое, говорю, зрелище. Он ответил, что ещё и глупое. Если ты, дескать, сделал что-то непозволительное, можно совершить что-то более достойное и не повторять ошибок. А на красноречие все способны.

— Не исключено, — протянул Антон. — Мы привыкли, что можно сотворить любую пакость и отделаться одним единственным словом. Следовательно, оно не имеет никакого значения.

— Вот именно. Вследствие чего просто не поверит. А знаю я его лучше чем саму себя. Но это не повод, — сверкнула Маша глазами. — Сдаваться на полпути. Так что я придумала кое-что другое.

— И что же? — одновременно спросили брат и его девушка. Ангелина Николаевна тепло улыбнулась.

— Раз влюбился — влюбится и дважды! — задорно отозвалась Мария, хлопнув по столу ладошкой. — Рассказать мало. Я дам понять, что искренна.

— Осторожно. Аленка засмотрелась, мне кажется, — прыснула Таня, но добродушный взгляд подсказывал, что она рада, видя боевой настрой приятельницы.

— Бог с тобой, милая, — махнул рукой Антон. — Аленка наверняка сочинила себе принца на белом коне и приняла вымышленный образ за действительность, только и всего. Они даже не разговаривали. Потому что не о чем.

— Знаешь, дорогой, моя приятельница собирается написать книгу про Маргариту Бургундскую, — отбросила волосы Таня. — Неизвестно, почему их с Людовиком брак рухнул. Может, и Маргарита поняла, что влюбилась в образ, а не в реального человека? Что её саму, впрочем, и подвело.

По телевизору шел очередной любимый Ангелиной Николаевной сериал, где слышалась песня Романа Полонского:

Любовь, я знаю ты реальностью была,

Приносит ночь забытые мечты.

Любовь, я знаю от меня уже ушла,

В разбитых зеркалах, я бегу от пустоты.

Если мир сгорел дотла, только белых два крыла

Мне напомнят миг, когда я мог с тобой летать.

И мечты твои, как звезды на ладонях собирать,

И одной звезде упавшей прокричать, что тебя нельзя терять

Мария нахмурилась. У них обоих, откровенно говоря, характер весьма и весьма далек от святости. Влад умел весьма метко высмеять человека, откровенно презирал двоечников и некрасивых девушек, считая, что им не стоит лишний раз красоваться, при таких-то достоинствах, и весь удел — скромно помалкивать. Да и она, Мария, далеко не подарок: насмешливая, своенравная, да и, что скрывать, самовлюбленная. Но она не позволит «сгореть дотла» своему миру. Она не позволит праздновать свою победу третьим лишним. Если предстоит бороться, то она готова и к сражению, и к победе.

* * *

Яблоко раздора по имени Влад Миронов, выйдя из квартиры, нажал на кнопку вызова лифта, который, как обычно, ехал довольно медленно. Когда он все-таки вошёл, то обнаружил, что поедет не один.

— Похоже мы застряли, — прыснула Алена Скворцова, нарядившаяся в серое прямое платье и кремовую куртку.

— Спасибо за информацию, — ехидно отозвался Влад, после чего объявил об этом, нажав на кнопку.

— Алена раз уж так сложились обстоятельства, не могла бы ты немного рассказать о себе? — было бы интересно раскрыть эту девушку, в чем он, впрочем, не признался бы даже самому себе.

Скворцова представляла некий феномен, если так можно выразиться. Она казалась весьма непохожей на большинство девчонок. Она не отличалась ни непредсказуемостью и обворожительности Маши, ни прямолинейным нравом Тани, как никто способной высказываться честно и справедливо, скорее совсем наоборот — тихая и скромная, причем вполне удовлетворена.

— Я типичный представитель общества, но желающий добиться своего по жизни, — вполне правдиво ответила Скворцова, поправив бежевую куртку.

— Вы все так говорите, — равнодушно бросил Влад. — Только ничего не достигаете.

На этот счёт его всегда забавляла бывшая одноклассница Наташа Зайцева. Она мнила себя по меньшей мере звездой мирового масштаба, ничего, по-сути, не представляя. За исключением рыжих кудрей и длинных ножек, разумеется. Самолюбования, разумеется, было мало — Натали провозгласила себя образцом морали.

«Предмет может нравиться или не нравиться, но ответственные люди, как правило, если не учат от души, то хоть зубрят, чтобы не просить никого о помощи и не огорчать родителей неуспеваемостью, — ворчала Зайцева на пухлую Соньку Петрову. — Полениться самой выучить и пользоваться чужой помощью, чужим временем плохо в любом случае, это паразитирование».

«Значит, себя ты ответственным человеком не считаешь? Или негде списать?» — нарочито равнодушно бросил Влад.

«Много ты понимаешь, — вздыхала Наташа. — Разве списывание помогает лучше самостоятельности? Только лень развивается».

«Будь снисходительнее, — заливисто смеялась Маша. — Наташенька не ты — брать олимпиады и статьи писать. Вот и завидно».

Самое интересное, что при подготовке к итоговой контрольной, Наталья Мудрейшая бомбила его звонками в многочисленных попытках спастись от тройки, чем изрядно насмешила. Тот, кто собирается чего-то добиться, никогда об этом не говорит. Важен результат. И только.

Алёнка хотела, похоже, высказаться, но сдержанность взяла верх над эмоциями.

— Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Расскажи о себе. Пожалуйста.

Влад бросил на собеседницу быстрый взгляд. Не нужно быть гением, чтобы понять очевидное: Аленка явно заинтересована. Что же, придется в самом деле рассказать о себе… Правду.

— Ну что могу сказать… Успеваемость на уровне, собственник и социопат, но пользуюсь популярностью.

Эта самая популярность как льстила, так и утомляла. Влад всегда удивлялся женской наивности, когда дело касалось любви. Все они так верили ее существование, что не замечали откровенной сказки. Вспомнить хотя бы Ангелину, или, как он её звал, Ангелю, Арсеньеву из третьей школы, талантливую художницу и первую красавицу.

Казалось бы, с ней было бы можно поговорить обо всем на свете. Казалось бы, она всегда поймет и примет даже в самой безысходной ситуации, окрашивая каждый день теплом и остроумием. Казалось бы, прохода не давала, но стоило на горизонте появиться юному, что подтверждали слухи и достижения, гению, Ярославу Гончарову, так всё… Нет, Ангелина не устраивала сцен и не пыталась объясниться. Она просто — напросто пропала со связи. И куда, казалось бы, девается необыкновенная верность до гроба, что воспевается в «Ромео и Джульетте»? Ответ на этот вопрос весьма прост и прозаичен: нет ее, верности, как и вечного доверия. Ничего серьезного у Ярика с Арсеньевой, к счастью, не вышло.

— Социопат? — чего-чего, а этого Алена явно не ожидала.

— Если тебе что-то и даст эта информация, то отвечу: не считаю, что чувства существуют, в чем убедился уже давно.

Долго грустить по Арсеньевой не приходилось — рядом была Маша. Маша, забавная и невероятно трогательная в своей самоуверенности и доброте. Маша, ждавшая своего шанса, и, наконец, получившая его. Маша, ставшая, честно говоря, самой близкой и родной на свете. Как говорится, если вы найдете человека с которым сможете себя вести также свободно, как наедине с собой, то цените его как воздух. Маша, оказавшейся самовлюблённой пустышкой… Если бы она только показала, что ждёт по-настоящему, если бы только оценила, он бы мгновенно протянул ей руку. Впрочем, мечтать не вредно. Да и стоит ли?

— А я думаю, что чувства все же реальны, просто главное — не обмануться. Важно не как человек сам себя демонстрирует, а что представляет на самом деле, — пожав плечами, рассудила Аленка.

«Судя по Женьке, не так и важно», — с усмешкой подумал собеседник. В тихом омуте, кроме того, и черти водятся. Он скорее понимал бы Машку, насмешливую и наглую, но естественную и искреннюю, чем так называемых ангелов. Если человек излишне сдержан и бескорыстен, он забивает гол в собственные ворота. Во-первых, в действительности явно не настолько приятная личность. Во-вторых, раз кажется святее Папы Римского, значит есть, что скрывать.

Машка, к её чести, никогда не строила из себя святую. Когда-то, например, Соня Петрова требовала в ВК сказать ей домашнее задание. Учиться она не соизволила прийти, зато прохлаждаться на улице — пожалуйста. «В школу прийти», писала Маша, «не можешь, зато гулять по холоду — можешь. Умора». Именно, как казалось Владу. Если уж София находит в себе силы бродить по улице, почему бы ей и до школы в таком случае не добраться? Если уж болеешь то хотя бы делай вид, что болеешь, зачем палиться?

— Интересное мнение, — снисходительно бросил Влад. — Только редко попадаются.

Где-то спустя минуту объявились, наконец, долгожданные лифтеры. Выйдя из лифта, ребята попрощались и разошлись по разные стороны.

* * *

Последним уроком вторника оказалась литература. Учительница, Вера Дмитриевна, как казалось Маше, из тех, кто в рубашке родился. Невысокая, белокурая, стройная, она смотрелась изящно и молодо, хоть ей и было уже за сорок. Голубые глаза смотрели на окружающий мир внимательно и насмешливо. В юности она занималась художественной гимнастикой, что подарило невероятно тонкую спортивную фигуру.

Глубоким анализом, внимательностью и ироничными комментариями ей легко удавалось привлечь учеников к предмету, что, естественно, куда лучше криков. Вот физичку Маша — да и не она одна — с трудом переносила как раз по этой причине. Если у тебя есть проблемы — решай, в чем виноваты остальные? Не можешь найти общий язык с людьми — почему работаешь учителем? Этого Мария никогда не могла понять.

Удивительным качеством Веры было, однако, высокомерие. Она нередко высмеивала жеманство и амбиции окружающих: «Дел реальных на пятак, самомнения на сотню». Даже о коллегах она могла сказать, презрительно поджав губы: «Ограниченная утка», «сама двух слов связать не может, а туда же…». Сама она была кандидатом наук, что позволяло ей высоко держать голову.

«Забавный случай, — сказал как-то Влад. — Можно подумать, в самой Вере ни малейшего самомнения».

«В чужом глазу, — усмехалась Маша. — Соринку вижу, а в своем бревна не замечаю».

Объективно говоря, Влад был прав. Маша, помнится, читала книгу по психологии, где встретила любопытный термин: «Фундаментальная ошибка атрибуции». Это, как было написано, понятие, обозначающее переоценку личностных и недооценку обстоятельственных причин при интерпретации поведения человека. Проще говоря, это склонность человека объяснять поведение других их индивидуальными особенностями, а своё поведение — ситуацией, внешними обстоятельствами. Вера с легкостью осуждала жеманство окружающих, но собственное предпочитала не замечать. На уроке проходили «Войну и мир».

— Наташа интересный случай, — вскинул руку Влад. — Остроумная. Энергичная. По-детски трогательная. Но непредсказуема, причём себе в ущерб. Что странно.

— Нестандартно, — отозвалась Вера Дмитриевна. — Бытует мнение, что Наташа само очарование. Но, если присмотреться, эта девушка далеко не образец. Влюбчивая и безответственная. Считается, что Наташа предала князя Андрея. Но что, если Анатоль ей ближе и по возрасту, и по интеллекту? Оба наглые и недалекие, оба падки на внешний блеск.

— Не смогла бы, — объявила вдруг Маша. — Тяжело на душе. Наташа знала, что виновата, и что у неё нет права даже попросить прощения: словами время вспять не повернуть. При таком раскладе она явно не могла просто кайфовать от жизни, не правда ли?

Она и сама сейчас проходила как раз то, что и Наташа. На Ростову Анатоль нацелился, а на неё саму — Петька. Обеим было бы сложно сказать окончательное «Да». Слишком просто. Слишком легко. Слишком пусто, как ни странно.

— Да и ожидаемо, — пожал плечами Антон. — Наташа с детства привыкла быть в центре внимания и воспринимала мир, как собственный театр. Да, она непостоянна, да, она насмешлива, но искренняя. Настоящая. Чем и очаровывает, кстати.

— Как посмотреть, — вскинула руку Аленка. — С предсказуемой хоть ясно, что ей надо.

— Разумеется, ясно, — ввернул Влад. — Такие люди редко попадают в неприятности, потому что живут по правилам. Такие люди ответственны и умеют контролировать чувства и мысли, но в этом и слабость. Они одинаковые.

— Они всегда пребывают в одном и том же настроении, — не сдержалась, наконец, Маша. — Сегодняшний день похож на завтрашний, а завтрашний на послезавтрашний. Они никогда ни на что не претендуют. Понятны и просты, как раскрытая книга. Может стать и скучно.

— Но кто, собственно, сказал, что жизнь — сплошное веселье? — пожала плечами Вера Дмитриевна. Она всегда была рада дискуссиям между учениками.

Мария хлопнула пушистыми ресницами. Слону ясно, что Влад с Тошкой подразумевали вовсе не героиню романа. Это ее шанс. Возможно, не единственный, но шанс. И она его не упустит.

— Наташа и Андрей считались парой слишком короткий срок, — вскинула руку Маша. — Ей не хватило времени привязаться по — настоящему. Когда она осознала свою вину, то раскаялась. Она была готова на что угодно, лишь бы получить прощение. Да, Наташа виновата, но она способна подняться над собой и признать свои ошибки, что дано, объективно говоря, далеко не каждому. Да, она не сразу просила прощения, но потому, что понимала — на красноречие способны все.

— Это правда, — кивнула Вера Дмитриевна. — Но, опять же, как посмотреть. Признание ошибок не исправит ситуации, не так ли?

— Она нашла в себе силы осознать, — пожал плечами Влад. — Она сумела поставить чувства другого человека выше собственных. Она искренне мечтала повернуть время вспять, что дорогого стоит. Не каждая смогла бы.

Мария нахмурилась. Она неоднократно сопоставляла себя с главной героиней произведения и обнаруживала немало сходств. И та, и другая привыкли считать себя лучшими, да и, честно говоря, отнюдь не без оснований. И той, и другой всегда было легко находить общий язык с людьми. И та, и другая обладали, честно говоря, несносным нравом, но окружающие, несмотря на это, и к той, и к другой относились с искренним теплом. И та, и другая весьма самоуверенны и самовлюбленны, но способны, казалось бы, признать свои ошибки и подняться над собой.

* * *

Мария Гордеева отошла от размышлений на Невском проспекте. Эва куда занесло. Что же, отлично. Можно пройтись по магазинам. Вот, например, грандиозное белое пальто. Вот зеленая куртка с белыми узорами известной фирмы. Вот и косметический отдел с помадами самых разнообразных вариантов: и блестящие, и матовые, и яркие, и бледные.

Мария обернулась к зеркалу и глубоко вздохнула. Объективно говоря, всё это ложь. Рано или поздно любую косметику придется смывать и любоваться на самое обыкновенное лицо. Рано или поздно приходится возвращаться домой, в самую обыкновенную квартиру, где нет ни нарядов последней моды, ни зеркальных стен. Она могла бы, теоретически, нарядиться хоть королевой Англии, но на самом — то деле это отнюдь ничего не меняло. Фактически она оставалась все той же Машей из четвертой школы. Она может сколько угодно притворяться на глазах у Влада, что абсолютно не расстраивается, но на самом -то деле это далеко не так. Но правда — то оставалась правдой.

Радужные оттенки губных помад сразу померкли, зеркальные стекла будто перестали отражать. Это ложь. Всего лишь ложь, хоть и, разумеется, красиво замаскированная.

Она и сама не могла до конца понять зачем после осмотра магазинов пошла бродить куда-то вбок. Возле Макдональдса валялись пластиковые стаканы и бумажки. Маше вдруг ужасно захотелось есть, но у нее как на зло не было с собой денег. Чувствуя в душе странную тревогу, Мария свернула за угол, а затем свернула в подворотню.

К удивлению Маши здесь было то ещё местечко. Некоторые торговцы фруктов с интересом смотрели на неё. Чувствуя, что надо вырваться отсюда поскорее, Маша свернула за угол дома. Так-то лучше. Однако теперь Маша оказалась возле забора какой-то строки. Или какой-то закрытой территории. Маша не успела, казалось бы, и вздохнуть, как к ней мгновенно подошли три рослых парня. Один был смуглый, второй долговязый блондин, третий невысокий и рыжий.

— О, какие дамы, а? — улыбнулся рыжий. — Ходим, гуляем, а пацанов не замечаем? «Мужиков надо ценить».

Парни подошли близко. Угрожающе близко. Спокойствие. Спокойствие. Главное — не паниковать.

— Я и ценю, — ледяным тоном ответила Маша. — Тех, кто этого заслуживает.

— Будьте проще, девушка, — пробасил рыжий.

Мария неприязненно посмотрел на зеленые шорты до колен. «Какая мерзкая одежда», — с отвращением подумала она.

— Что уставилась? Низшей расой нас считаешь? — хмыкнул смуглый. — А сама какова?

К изумлению Марии в его руке мелькнул нож. «Почему… — затравленно подумала девушка, глядя на забор. — Почему именно я?» Очень хотелось бы, конечно, отделаться пощёчиной или пинком в промежность, но здравый смысл подсказывал, что она и с одним из них не справится, не то что со всей троицей.

— Трудно сказать, — усмехнулся блондин. — Всё закрыто одеждой.

Мария не успела и вздохнуть, когда с неё рванули пальто. Пуговицы посыпались градом и разлетелись по асфальту.

«Красотка, покажись!» — блондин снова засмеялся и сорвал с Маши шапку. Не сдержавшись, Гордеева всё же влепила наглецу пощечину. Осознание, разумеется, пришло. Но уже было поздно…

«Что я наделала? Что я, Мерлинова борода, наделала?» — думала Маша. — Они же на месте меня теперь угробят».

— Скажите пожалуйста, какие мы смелые, — фыркнул смуглый. В следующую же секунду Маша отлетела в сторону. Боже правый, даже если они начнут бросать ее по кругу, только бы не нож пошёл в дело, только бы не нож… «Пожалуйста», — сокрушенно думала Маша. Антон. Родители. Полиция. Хоть кто-нибудь. Хоть ненадолго…

— Оставьте её в покое! — послышался знакомый тенор. Маша вздрогнула. Она узнала бы его из всех голосов мира.