Почему он смеется (гет)

— Неужели Вы пришли ко мне с этим вопросом, моя дорогая? — Люциус чуть наклонил голову и посмотрел на неё изучающе.

— Нет, но, быть может, вы сообщите, мистер, какие женщины не вписываются под термин «эксплуатация»? — она вернула ему взгляд.

— Желаете записаться в эту категорию, леди? — слегка подначил её Малфой.

— Желаю понять ваши требования. Вчера вам так не понравилась моя игра, что вы сбежали, едва мои пальцы оторвались от клавиш. Сегодня привередничаете и щедры на оскорбления женщин. Чем нехороша Элизабет? — она поморщилась. — Чем нехороша моя игра, мистер Малфой?

— Был под впечатлением, леди. — Малфой улыбнулся своей самой аристократичной улыбкой.

— Своеобразная реакция, — она едва заметно сузила глаза.

— Какой стимул, такая и реакция, моя дорогая. — Люциус откровенно наслаждался её негодованием.

— Ах, вот как…

Между ними повисла и растянулась, как густая смола, пауза. Люциус рассматривал леди, и её леденящий взгляд, полный строгости и дисциплины, и длинную тень от тёмных ресниц, и губы с чётко очерченным контуром — смотрел и не находил изъяна, к которому ему так хотелось прицепить собственное внимание, чтобы не отвлекаться на сексуальное влечение. Чтобы не думать, как эта леди, раздетая и разгоряченная, извивается под ним с каждым новым толчком; как впивается в плечи тонкими пальцами, как постанывает, пока он прикусывает её шею и языком скользит к нежному местечку где-то под ушком. Чтобы не думать, что мог заставить её стонать и скулить. Что смог разжечь огонь в этой неприступной красавице. В этой красивой маггле.

Что мог разжечь такой же огонь, который вызвала она в его, казалось бы, высушенном, сожжённом и охладевшем ко всему сердце. В сердце, где не было ничего, кроме пустоты.

Ничего до встречи с этой загадочной особой, имя которой он предпочел не узнавать, потому что в его случае имя — начало романа.

Люциус поджал губы. Ему совершенно не нравились проблески весны в нём самом.

— Не стоит видеть двойной смысл там, где его нет. Играете великолепно. Мне интересно понять другое…— заявил он.

Она подалась вперёд, оперевшись на предплечья и, говоря тише, предположила:

— Как можно страдать бессонницами долгими и оттого бесконечными ночами, должно быть…

Люциус наклонился к ней, и их лица оказались друг напротив друга. Совсем рядом. Так, что леди смогла разглядеть каждую морщинку и найти возраст Малфоя весьма и весьма притягательным. Опасно притягательным. Особенно ей понравился лучистый узор лет в уголках его умных, спокойных глаз, от которых она не могла отвести взгляда — всё блуждала и по голубо-серой радужке, и по длинным ресницам, и по нижним, припухшим от хищного прищура, векам. У него было лощеное лицо и усмешка с едва заметной ямочкой на гладко выбритой щеке. И весь его образ, мучительно пугающий, принимал всё более приятную метаморфозу.

Ей стоило его опасаться. Она с самого начала подозревала, что знает, зачем он пришёл, и отдавать не хотела.

— У вас есть то, что принадлежит мне, — голос Люциуса Малфоя покрылся коркой льда.

— Не понимаю о чём речь, мистер Малфой, — её лицо приняло отстранённое выражение.

— Речь даже не о трости, леди.

Её глаза молниеносно сверкнули удивлением.

— И вам прекрасно известно, что мне известно. Вы так волнуетесь, когда я обращаю на вас внимание. Нервничаете и вместе с тем питаете интерес, леди. Но трость всё же следует вернуть.

Он накрыл её ладонь и ощутил ласковую ткань перчатки и то, как ладонь эта сжимается в упрямый кулачок.

— Да неужели? — заявила она, сдвинув брови.

— Я хочу это вернуть, и если вы назовёте цену, леди…

— Это не продаётся, мистер Малфой.

— Леди, я настоятельно рекомендую не спешить. Это моё, а моё всегда моё.

— А то что? Мне не удастся попасть в категорию А?

— Нет, леди, дело не в этом.

— Всё равно нет. Нет в любом случае, мистер Малфой.

Выражение его лица изменилось тотчас. Серьёзность, сконцентрированная в самой холодной и твёрдой форме, возобладала в Люциусе с новой силой, и леди, наблюдая с ужасом за всем этим, поняла, что шансы унести с собой артефакт крайне малы. И тем не менее артефакт был необходим не только ей.

— Обычно леди, если я чего-то хочу, то чаще просто стою на камне уверенности среди реки случайностей и обстоятельств. Но в Вашем случае, я приложу усилия, чтобы это заполучить. Или отобрать. Я рискну, леди.

— Что ж, в таком случае мне интересно, что вы сделаете, мистер Малфой. Говорят, вы не повторяетесь.

Насмешливый тон, с которым она произнесла последнюю фразу, окончательно раздосадовал Малфоя. Да к нему относились со скепсисом, в него не верили, считали слова всего лишь пустой формой… Он наклонился ближе, так что его нос оказался в дюйме от её, и ужасающе тихо сказал:

— Молитесь, леди. Я получу своё.

На её шее забилась жилка. Люциус усмехнулся, просунул руку под рукав её платья и добрался до верхней пуговки легкомысленной чёрной перчатки. Леди насторожилась, не могла, не смела, не хотела верить. Он удерживал её взгляд своим и заставлял покрываться мурашками. Пуговиц было немного, и каждую он расстёгивал медленно, ловля приглушенное женское дыхание.

— С ума сойти! — её изумлённый шёпот прозвучал слишком громко; к ним устремились взгляды. — Неужели вы всё ещё играете по этим правилам?

Он покачал головой. Глаза его сияли по-дьявольски победоносно.

Больше леди не издала ни звука, только время от времени переводила взгляд с его лица на руки и обратно. Шёпот за соседними столиками смолк. Гессенский щёлкнул фотоаппаратом, но ни Малфой, ни леди даже не посмотрели в его сторону. На четвёртой пуговице Люциус с беспокойством почувствовал, что и его пульс ускорился, а на седьмой — стал скачущим. Пришлось собраться, чтобы сохранить ровное, безмятежное дыхание.

Леди молчала. Позволяла. Изучала. Её тоже охватывала гремучая смесь оттепели, интереса и противостояния.

Люциус раздевал разных женщин и по-разному, но никогда не чувствовал себя таким соблазнителем, как в тот момент, когда расстегнул последнюю пуговицу и приспустил перчатку. Пальцы легли на её нежную кожу и скользнули к запястью, и по цепочке не того браслета, и зачем-то выше. Ему было мало этих прикосновений и будто бы уже плевать, что никакого артефакта не было, а был обычный браслет. Всё, чего хотелось — продолжения. Трогать её, оголять дальше…

Неужели он ошибся?

Некоторое время леди смотрела на вздутые вены его изящной кисти, на пальцы медленно, словно инстинктивно поглаживающие её предплечье и всё более задиравшие рукав её платья и на то, как сам Люциус Малфой впивался в неё взглядом, молчал и усмехался в полу оскале. Хищном. Властном. Требующим будто не артефакт, а её саму.

Она вырвала руку. Зрачки её были расширены, голос хриплым:

— Всё несколько иначе, мистер Малфой. Вы забываете, что это не светское общество и репутация здесь, на туристическом курорте, совсем не играет роли и… — она осеклась, когда взгляд его поднялся по локтю и на плечо, где скрывала баджу.

Шпинелевскую.

Его.

Глаза Люциуса сверкнули ярче. Он откинулся на спинку стула. Мысль, что она та самая обскур, о котором когда-то говорил Северус, интриговала его ещё больше. Теперь понятно, почему его друг так активно уговаривал его дать на время антимагический артефакт.