Алый купаж (джен)

Обливаясь потом, Эжен остервенело рыл могилу. Копал, не разгибаясь, словно время стояло над нм с плетью и подгоняло. Его мутило от запаха крови, а при мысли о лежавшем неподалеку Буаселье горло сжимал спазм. Эжен надеялся, что штурман умер мгновенно, еще в воздухе. Сломанная лопасть винта вспорола боковую обшивку кабины и грудную клетку Буаселье, застряв между ребер. Удар о землю вогнал ее еще глубже, едва не раскроив тело пополам. Эжен не впервые видел смерть, но эта была такой безобразно вероломной и первобытно кровавой, что сначала его долго рвало, а потом он малодушно оттягивал момент, когда придется вытащить тело из кабины. Он бы предпочел, чтобы этим занялся Дюкре, но тот кричал от боли, когда Эжен помогал ему выбраться из самолета. После укола обезболивающего Дюкре безвольно сидел в тени дерева, прислонившись спиной к стволу, вытянув покалеченную ногу, и лишь изредка постанывал. Эжену пришлось все делать самому: доставать штурмана, обматывать разрезанную грудь тканью парашюта, тащить тело к дубу. Вид Буаселье вверг Дюкре в тихую истерику с дрожью и беззвучными рыданиями. Эта эмоциональная распущенность разозлила Эжена. Злость пришлась как нельзя кстати. Она помогла сосредоточиться на том, что необходимо сделать в первую очередь — похоронить Буаселье.

— Готово, — сказал Эжен, бросая грязные перчатки на траву рядом с вырытой ямой. Это было первое слово за несколько часов.

Дюкре открыл глаза. Угрюмо-спокойным взглядом он скользнул по горке свежей земли, пробормотал что-то. Потом стер рукавом испарину на болезненно бледном лице, привстал, опираясь на здоровую ногу, застонал и снова сел.

Эжен опустился на колени перед телом Буаселье, проверил все карманы.

— Возьми, что хочешь, — он положил содержимое рядом с Дюкре. — На память.

— Мы сами сдохнем здесь через несколько дней, — пересохшие губы Дюкре скривились. — Я уж точно. Но ты прав: надо хранить традиции.

Он схватил маленькую жестяную банку с леденцами и торопливо засунул в карман брюк, потянулся за фляжкой, открутил крышку. Отпив глоток, протянул Эжену.

— Потом, — пообещал Эжен. Он подобрал с земли оставшиеся вещи — именной жетон, портсигар, зажигалку — и потащил тело Буаселье к яме.

В могильный холм Эжен воткнул обломок винта, нацарапав на нем имя, фамилию и дату.

Тошнота прошла, в ноздрях больше не стоял запах крови. Желудок недовольно заурчал, сигнализируя о первейшем признаке здорового организма — голоде. Каким-то чудом Эжен остался не просто живым, но безукоризненно целым: ни переломов, ни вывихов, ни болезненных ссадин и заметных синяков. На этом оптимистичные элементы настоящего заканчивались, или же Эжен их не видел. Рация окончательно мертва. «Бленхейм» зарылся носом в землю, один из двигателей покорежен, от крыла остался обрубок. У Дюкре, вероятно, сломана нога, и обезболивающего хватит еще на один укол. Кругом джунгли, которые надежно прячут все, и почти все чуждое им хоронят. Проклятая дикая Африка.

Эжен пристально обвел глазами поляну, на которой они оказались и, решив, что для начала нужно поесть, побрел к самолету.

На двоих у них было три сухих пайка и пять мешков отборных апельсинов. Эжен забрался в грузовой отсек и как раз развязал один из них, когда до него донеслась зычная брань. Дюкре одновременно неистово смахивал что-то с себя и пытался передвинуться. Эжен поспешил к нему.

— Каналья! Мерсье, слей бензина! Я сожгу этих тварей! — захлебывался криком Дюкре.

Рукояткой револьвера он яростно молотил по тянущейся рядом веренице огромных красных муравьев.

— Прекрати! — гаркнул Эжен, силой забирая оружие. — Ты их не интересуешь. Они ползут на кровь Буаселье. Двигай отсюда. Вставай. Давай помогу.

— Я сам, — отмахнулся Дюкре.

Сидя, помогая себе руками, он тащил свое тело на другую сторону необъятного ствола. На новом месте скрупулезно высматривал насекомых, не нашел и только тогда обессилено выдохнул. Эжен сел рядом, положил между ними коробку с сухим пайком и пару апельсинов.

— Обещай, Мерсье, что зароешь меня как следует. Копай прямо до преисподней. Я не переживу, если эти твари будут по мне ползать, — сказал Дюкре, меланхолично хрустя галетой.

— Нет, — покачал головой Эжен, — я тебя сожгу. Оболью бензином и сожгу, чтобы наверняка. Да, так и сделаю, обещаю.

Дюкре опустил голову и долго рассматривал свои руки. Когда он повернулся к Эжену, след загнанного взгляда еще читался на его лице.

— Ты еще более рационален, чем я думал, — усмехнулся Дюкре. — Можно и так, возражать не буду. А сам как? Рации капут, нас не найдут.

— Ты же успел рассмотреть это место? Что скажешь про него? — спросил Эжен.

— Крохотная плешь в густой шевелюре джунглей. Удачно подвернулась. Ты везунчик, Мерсье.

— Хм, плешь…Да, поразительно жидкая растительность. Интересно, в чем причина? Природная особенность или дело рук человека? Некоторые места будто пропололи и посыпали свежим речным песком. Могила Буаселье как раз на таком пятачке. На нем я нашел глиняный горшок и плошку из дерева. Посмотри туда, — Эжен указал рукой, — там такие же. Похоже на культовое место.

— Может, кладбище? — предположил Дюкре и уронил голову на грудь, плечи его мелко затряслись от смеха. — Везунчик, ни дать, ни взять. Мы сели точно по адресу.

— Ты прав, это кладбище. Значит, недалеко должны обитать люди, — оживился Эжен.

— И где же эти люди? Почему до сих пор не прибежали взглянуть на громкий «бух»? — усомнился Дюкре.

— Боятся, наверное.

— А ты не боишься толпы черных дикарей?

Дюкре намеренно сформулировал вопрос таким образом, чтобы уколоть Эжена, а он, так же намеренно, проигнорировал его.

— Раз они не спешат к нам, поищу их сам, — сказал Эжен и поднялся. — До темноты вернусь. Сейчас принесу тебе еще апельсинов.

— Стой! — крикнул Дюкре. На его лице отчетливо проступал страх. — Я посижу в самолете. Помоги дойти.

— Там пекло. Оставайся здесь, в тени.

— Нет, идем — Дюкре стиснул зубы и решительно привстал. — И верни мой револьвер.