Не спрашивай, не говори (джен)

В других фракциях наверняка считали, что члены Искренности вообще не думают и лепят первое, что приходит в голову. Некоторые искренние так и делали, конечно, но другие, поумнее, понимали: говорить-то надо то, что думаешь, а думать не только быстро, но и в верном направлении. Юстина была умной Искренней и знала: лепить первое, что приходит в голову, стоит лишь тогда, когда это действительно необходимо. Чтобы проверить настроение и реакцию собеседников в незнакомой обстановке, например.

Грин уже ждал ее, и не он один — за партой у стены сидел парень с их ступени. Юстина видела его на общих уроках, но в упор не могла вспомнить ни имени, ни фракции. Балахон, короткая стрижка, никаких фенечек — значит, отреченный? Или дружелюбный, не любящий украшения? Юстина знала, что и такое бывает... Чтобы не стоять столбом, она сосредоточилась на Грине, про которого точно знала, кто он и что.

— Не рада тебя видеть, и, думаю, это взаимно.

Она протянула руку, и Грин крепко ее пожал:

— Не в восторге от того, что ты уже действуешь мне на нервы, но рад, что ты пришла.

У него были очень нежные руки, почти как у самой Юстины. Узкая ладонь, длинные пальцы, тонкие кости — если не знать наверняка, можно решить, что рука девчоночья. Юстина предпочитала парней покрепче, а вот вошедшую следом Уиттиер, похоже, все устраивало — во всяком случае, когда они с Грином держались за руки, глядя в глаза друг другу, Юстине захотелось громко кашлянуть или хлопнуть в ладоши, чтобы спустить сладкую парочку с небес на землю.

От искушения ее избавил Деррик, с каким-то детским удивлением оглядевший класс:

— Не понял... и с кем из вас мне драться?

Драться? Грин что, пригласил его выяснить отношения? Юстине стало интересно, что и кому он написал, чтобы все пришли. А компания собралась презанятная — сам Грин, первый ученик; Дженна Уиттиер, если не самая красивая девчонка в школе, то точно одна из первой десятки; силач Деррик, вымахавший за эти годы настолько, что драться с ним стало уже просто опасно для жизни; сама Юстина и... она оглянулась на парня у стены — все-таки отреченный? По логике выходило, что да. Пять человек, пять фракций. Юстина уселась за третью парту в центре — ни с кем не сближаясь, но так, чтобы иметь возможность видеть всех.

Ее немного учили разбирать язык тела — те сигналы, которые человек вольно или невольно посылает в пространство, говоря гораздо больше, чем он хотел бы сказать. Грин оперся спиной на учительскую кафедру и начал свою речь с прописных истин — с того, как бесполезна история фракций в ее нынешнем виде, как неправильно считать, что какая-то фракция лучше и главнее других, — но как он это говорил! Преувеличенно открытая поза, слишком прямая спина, напряженная шея, руки, судорожно вцепившиеся в край кафедры — он нервничал и пытался скрыть волнение, он все силы вкладывал в свою речь:

— Каждый из нас рано или поздно может обратиться к другим фракциям, и каждый из нас когда-нибудь сам окажется полезен остальным. Хотя вообще-то такие вещи должен рассказывать не я, а учителя истории фракций, лучше всего с примерами. Нам не нужно знать в теории, что вроде бы каждая фракция для чего-то там нужна, — с каким презрением он выплюнул эти слова! — мы должны применять это знание на практике. Твердо понимать, кто из нас чего стоит и чем мы можем помочь друг другу — вот тогда, и только тогда, система фракций станет идеальной.

Юстина мысленно поаплодировала: ровный голос, правильные интонации, где надо — презрение, где надо — сталь. Своим голосом и дыханием Грин владел на отлично, был бы афракционером — она бы заподозрила у него за плечами несколько классов театральной школы. Но афракционером Грин не был, так, может, занимался самостоятельно?..

А он тем временем выдержал паузу, отпустил кафедру, шагнул вперед:

— Вам всем не хуже меня известно, что дружба между фракциями не поощряется; что Эрудиция на ножах с Отречением, а Искренность не выносит Дружелюбия. Я считаю, что это неправильно. Фракции должны дифференцироваться по функциям, но не по сути, ведь мы — части единого механизма, призванного сохранять мир. И мы все — люди; мы должны ценить друг друга, а не выяснять, кто из нас лучше и полезнее. Такие споры рано или поздно приведут нас к гражданской войне — тому самому кошмару, которого мы так боимся. Я... мне страшно, — ей показалось, или Грин действительно сморгнул слезы? — Я знаю, что ни за что в жизни, даже под дулом пистолета, не стану разрабатывать никакое оружие, но... не хочу, чтобы до этого дошло. Не хочу умирать. И видеть, как те, кого я, быть может, знаю, убивают и калечат друг друга, — тоже не хочу. Я хочу личным примером показать всем, что такое... если не дружба, то, по крайней мере, мирное взаимодействие членов различных фракций. Насколько эффективность командной деятельности превышает эффективность деятельности автономной. И вы нужны мне, потому что я не справлюсь в одиночку. Помогите, прошу вас.

— Какой именно помощи ты от нас ждешь? — подал голос отреченный; говорил он так тихо, что едва получалось разобрать слова.

Интересно, его-то чем сюда заманили? Или он просто не знал, что у Гринов какие-то свои счеты с Отречением? Да нет, похоже, знал: сутулился, смотрел исподлобья, всем своим видом показывая, что ему вся эта затея страшно не нравится. В отличие от Уиттиер — эта сидела за первой партой, всем корпусом подавшись вперед, и так же всем корпусом оборачивалась, готовая защищать Грина, если понадобится, — и Деррика, развалившегося на галерке и просто получавшего удовольствие. Похоже, он уже забыл, как вошел сюда напряженный и собранный, готовый драться и побеждать.

— Для того, чтобы научиться ценить чужую жизнь и труд, нам нужно побывать в чужой шкуре. Поэтому, если вы согласитесь, план таков: в ближайший... допустим, месяц мы исследуем жизнь друг друга. В неделе пять учебных дней, и нас здесь тоже пятеро; предлагаю разбить обучение по дням недели. Предположим, в понедельник все дружно грызем гранит науки так, как это делают эрудиты, то есть до умопомрачения; во вторник едем работать в поле, в среду — кхм... полагаю, тренируем речь — или чем вы в Искренности обычно занимаетесь?

— Примерно этим. Еще развлекаемся с детекторами лжи и всякое такое, — кивнула Юстина. Детектор лжи у нее дома был, не профессиональный, конечно — так, провериться шутки ради, и несколько раз они с Николь друг друга на этой игрушке проверяли. "Интересно, что будет, если проверить тебя?"

— Хорошо, понял, — Грин сделал вид, что не заметил ее заинтересованного взгляда. — В четверг, стало быть, будем лазать где попало, пятницу посвятим благотворительности. В принципе, дни можно менять, главное правило — все делать вместе. Вопросы есть?

Вопросы, конечно, были, и у Юстины в том числе. Она спрашивала, спорила по привычке, но для себя все уже поняла: и про Грина, и про остальных, и про свое решение.

Она примерно знала, что такое Эрудиция с ее неофициальным девизом "не пойман — не вор", и понимала, что если согласится, в родной Искренности на нее посмотрят косо. С другой стороны, риск, что на нее посмотрят косо, существовал всегда, и Юстина давно к нему привыкла, как привыкла к поразительной слепоте окружающих. Что важнее, она неплохо знала Грина — тот хотя бы не скрывал, что он подлец, и это делало ему честь. По крайней мере, с ним можно было иметь дело.

— Я за.

— Я тоже, — Деррик сидел на своей галерке так же привольно, как несколько минут назад, но смотрел по-другому — задумчиво и серьезно, как будто пытался что-то вспомнить или с кем-то Грина сравнивал. Или просто обдумывал внезапно пришедшую в голову мысль.

Джейсон Деррик, с его шестью с половиной футами роста и горой мышц, никогда не блистал умом. В школьном рейтинге он плелся где-то ближе к концу, едва наскребая себе на тест фракции; порой даже казалось, что более или менее связная речь — предел его умственных способностей. Но сейчас, пристально глядя на него вблизи, Юстина задумалась: действительно ли он был так уж глуп или все эти годы просто изображал дурака? Каковы были его причины, если так, и знал ли об этих причинах Грин?

На Уиттиер она взглянула мельком — у той, конечно, "я согласна" было крупными буквами на лице написано. Отреченный хмуро оглядывался, но Юстина уже знала, что и он согласится — насколько она поняла, члены этой фракции не имели права выделяться в чем бы то ни было, а сейчас, когда все уже согласились, отказать значило выделиться... а он очень хотел отказать, но посмотрел на Грина и вздохнул:

— Ладно, я тоже участвую. Но ты уверен, что нам на все хватит времени? Школу ведь тоже нельзя забрасывать...

Смит, вдруг вспомнила Юстина. Его звали Оливер Смит, он действительно был из Отречения и учился далеко не блестяще. Но вопрос-то он задал по существу... Грин в ответ широко улыбнулся, склонив голову к плечу:

— Обижаешь. Какие проблемы могут быть с учебой, если у всех вас есть я?

Юстина улыбнулась и мысленно поставила себе галочку: иметь с Грином дело было не просто можно, но и порой очень выгодно.