Потерянный Рай (джен)

Михаил думал, что, когда его глаза привыкнут к темноте, то он поймет, где именно он очутился — но он вскоре понял, что его старания что-нибудь разглядеть бессмысленны. Дело было не только в том, что впереди было темно — ему, вдобавок ко всему, казалось, что он упирается в глухую стену, и не может ничего увидеть просто потому, что здесь ничего нет.

— Это и есть Ничто? — спросил Михаил — и поразился, как безжизненно и глухо звучит его голос — как будто сжимающая его темнота душила всякий звук.

— Это его преддверие, — ответил его Проводник.

— Но где же Азриэль и остальные? Как мне отыскать их здесь?.. — спросил Михаил Создателя, чувствуя, в то же время, полную абсурдность своего вопроса. Где бы он не находился, это место едва ли могло вместить кого-нибудь еще, кроме него. Михаил чувствовал, что он не в состоянии ни развернуться, ни направить взгляд в другую сторону — он словно втиснулся в темную щель, в которой он был зажат со всех сторон и едва мог дышать. Какие уж тут поиски!

— Теперь ты понимаешь, почему Я говорил, что ты не в состоянии последовать за теми, кто бежал сюда?.. — спросил Создатель. — Все они _здесь_ — и в то же время для тебя они все равно что не существуют, точно так же как и ты — для них. Но Я привел тебя сюда, и с Моей помощью ты сможешь увидеть это место таким, каким его видят они. Соберись с силами. Прикосновение к их разуму не будет легким и приятным.

— Я готов, — решительно ответил Михаил.

Но он ошибся. Он совсем не был готов к тому, что ожидало его дальше.

Михаилу показалось, что он падает. Он помнил тесноту, сжимавшую его со всех сторон, и сознавал, что ему, собственно, некуда падать, но при этом ощущение падения казалось удивительно реальным. Под ним как будто разверзлась бездонная пропасть. Михаил готов был напрячь свою волю, чтобы удержаться от хотя и иллюзорного, но все же очень неприятного падения — но ощутил присутствие Создателя, напоминавшее прикосновение теплой руки к его плечу, и вспомнил, что он сам хотел последовать за Азриэлем.

Теперь Михаил смог в полной мере оценить предупреждение Создателя — это и в самом деле не было ни легким, ни приятным делом. А ведь он, по крайней мере, знал, что он не движется и вообще не покидает тесной темной щели, и даже все время чувствовал эти тиски, мешавшие ему свободно мыслить и дышать… тогда как для Азриэля и его соратников чувство неудержимого падения должно было сопровождаться острым ужасом — особенно когда они почувствовали, что их ангельская природа утратила свою силу, и они не могут управлять этой реальностью при помощи собственной воли.

Чувство падения в абсолютной пустоте быстро сменилось чем-то еще более ужасным — Михаилу показалось, что его со страшной скоростью тащит сквозь огненные вихри и неведомо откуда возникающие камнепады, и порывы ледяного воздуха сменяют обжигавшие, словно расплавленный металл, дожди. Эти образы казались настолько яркими, что он едва не закричал от ужаса, и удержался только потому, что в глубине души осознавал, что эти иллюзорные опасности не могут причинить ему вреда.

Его падение закончилось внезапным ощущением необычайно сильного удара о твердую землю — но этот страшный удар, как и все предыдущие препятствия, на деле был так же безвреден, как падение в воображении или во сне.

Впрочем, Михаил почти сразу усомнился в том, что остальные пережили это ощущение так же легко, как он. Во всяком случае, те Ангелы, которые первыми попались ему на глаза, выглядели такими измученными и растерзанными, какими он не видел их даже после сражений с самыми опасными чудовищами на границе с Пустотой.

На самом деле, прежде Михаил не мог даже вообразить кого-нибудь из своих братьев в таком жалком состоянии.

Спутники Азриэля выглядели разом обозленными, напуганными и страдавшими от боли, хотя Михаил нигде не видел ран или ожогов вроде тех, которые им приходилось получать в бою. Но после боя Ангелы обычно исцеляли свои раны или торопились оказать помощь товарищам, не дожидаясь, пока те справятся с повреждениями сами — точно так же, как кто-нибудь мог предупредительно поднять оброненный другом предмет, прежде чем тот нагнется за ним сам, хоть и не сомневался, что тот может обойтись без его помощи. Но соратники Азриэля не пытались помогать не только кому-нибудь из своих собратьев, но даже самим себе. Они выглядели подавленными и, казалось, уже полностью смирились с мыслью, что их воля подчиняется этой реальности вместо того, чтобы менять ее.

Михаил подошел поближе, надеясь понять, с кем из прежних соратников он встретился, но, сколько ни старался, не сумел узнать в этих трех Ангелах кого-то из своих бывших друзей. Это было странное ощущение — он _должен_ был их знать, поскольку они все знали друг друга. Кто-то больше, как он — Азриэля, бывшего его напарником и лучшим другом, кто-то — меньше, но все же вполне достаточно, чтобы сама идея встретить «незнакомого Ангела» ещё недавно показалась бы ему абсурдной. Но сейчас, хотя Ангелы находились прямо перед ним, Михаил понимал, что он не может узнать никого из них. Они так сильно изменились, что походили на знакомых ему Ангелов гораздо меньше, чем Адам и Ева — на тех Королей, которые ещё не пробовали злополучный плод. Черты их лиц как будто затуманились и стерлись, потеряв прежнюю четкость, красоту и выразительность, сделались одинаковыми, словно камни, сточенные прибрежной волной, и опознать в этих созданиях кого-то из тех Ангелов, которых он когда-то знал, было нельзя.

Их измученный вид и явная беспомощность внушали сострадание, и Михаил, забыв устроенную для него засаду, окликнул их, раздумывая, не сумеет ли он чем-то им помочь — но они не услышали и не заметили его, так же как недавно Адам и Ева, занятые своим спором. Не приходилось сомневаться, что здесь действовали те же самые законы, что и в случае с людьми. А значит, если он по-настоящему захочет этого, то сможет, как и в случае с людьми, заставить своих бывших братьев осознать его присутствие. Но Михаил отлично помнил, что с людьми все кончилось совсем не так, как он предполагал — и потому он предпочел не торопиться и сначала присмотреться к этим Ангелам получше.

Несколько минут понаблюдав за ними, он увидел, что, несмотря на свой истерзанный и несчастный вид, они не проявляют сострадания друг к другу и вообще выглядят скорее ожесточенными, чем сожалеющими о своей судьбе. Пожалуй, если бы они сейчас увидели здесь Михаила, то не обрадовались бы ему, как своему возможному помощнику, а вместо этого опять напали на него, ничуть не беспокоясь, что такое действие не облегчит их участь и вообще ничего им даст.

Михаил вспомнил, что Создатель называл его желание последовать за Азриэлем «вторжением на вражескую территорию», и решил, что он будет вести себя соответственно — по крайней мере, до тех пор, пока не разберется в том, что замышляют его бывшие товарищи.

Место, где они находились, напомнило Михаилу Приграничье — то есть те его части, которые были больше прочих отравлены Пустотой. Это был дикий, вывернутый наизнанку мир, и вид перед его глазами был похож на мрачную пародию на нормальный пейзаж. Все здесь казалось неуютным и каким-то неуместным. Каменистые, бесплодные участки почвы перемежались песчаными полосами, из которых снизу вверх закручивались смерчи высотой чуть ли не с гору, хотя в воздухе не ощущалось никакого ветра.

Над воображаемой «землей» висели тучи, но даже с земли было видно, что они собраны не из водяного пара, а из мелкого, изжелта-серого песка. В прорехах между этих туч время от времени мелькали тусклые оранжевые молнии, и тогда облака песка окрашивались сумрачным багряным светом.

Солнце, если оно вообще было где-то над этими облаками — в чем Михаил сомневался — не просачивалось через облака ни одним проблеском или лучом. Но, несмотря на это, здесь, внизу, было достаточно светло, чтобы он мог свободно видеть окружающий его пейзаж и находившихся перед ним Ангелов — вот только этот свет казался тусклым, темным и каким-то удивительно безжизненным. Этот призрачный свет напомнил Михаилу день, когда он вместе с Азриэлем встретил в Приграничье Змееволка и убил его — но, если там его поддерживала мысль, что за его спиной остался настоящий мир, живой и полный красок, то весь вид этого места вызывал глухую, безысходную тоску.

Должно быть, это чувствовал не только он один, поскольку один из соратников Азриэля, пнув попавшийся ему под ноги камень, раздраженно бросил:

— Нужно возвращаться. Здесь везде одно и то же. Просто голая равнина без конца и края.

Из этого замечания Михаил сделал вывод, что встреченные им Ангелы отделились от остальных, чтобы осмотреть окружающую местность и понять, куда они попали.

— Что же нам теперь делать? Как мы сможем выбраться из этого чудовищного места?.. — вырвалось у одного из его спутников.

— Спроси у Азриэля! — зло ответил первый. — Это он затащил нас в эту ловушку!..

— Замолчи, глупец!.. — с ошеломившей Михаила пылкостью оборвал его третий Ангел. — Ты что же, хочешь, чтобы он тебя услышал?..

После этого все трое обменялись подозрительными взглядами, как будто каждый был уверен, что любой из его собеседников при первой же возможности сообщит Азриэлю то, что было сказано другим.

— Мы должны быть благодарны нашему вождю за его мудрое и своевременное отступление, — заключил, наконец, один из них, как бы желая положить конец этому напряженному и полному общего недоброжелательства молчанию. — В противном случае мы все погибли бы. К тому же, не следует забывать, что исключительно благодаря его командованию, воинскому искусству и отваге мы вообще выдержали этот неравный бой с превосходящим нас воинством Ангелов.

— Да, кто бы мог подумать, что Михаил соберет против нас такие силы?.. — поддержал говорящего его сосед.

— О каком _воинстве_ Ангелов они говорят? — не понял Михаил. — Там же был только я.

— Я тоже был там вместе с тобой. Так что они не так уж и не правы, полагая, что сражались с целым воинством, — возразил на его слова Создатель.

— Давайте вернемся к остальным, — предложил первый Ангел своим спутникам. — Доложим Азриэлю, что наша разведка ни к чему не привела.

— А вдруг он посчитает, что мы приложили недостаточно усилий? — с сомнением заметил один из его товарищей.

— Ну, тогда продолжай искать, если тебе так хочется, а я вернусь назад! — огрызнулся его собеседник. Второй Ангел, судя по всему, готов был согласиться, но третьему из их спутников такое предложение пришлось совсем не по душе.

— Нет, ничего подобного! Мы вернёмся все вместе. Не воображай, что сможешь выслужиться за наш счёт, — враждебно бросил он тому, который опасался недовольства Азриэля.

Михаил слушал эту перебранку с тем же болезненным изумлением, с каким недавно наблюдал ссору Адама с Евой.

Странно было сознавать, что эти Ангелы могут не доверять друг другу и бояться Азриэля, которого они сами называли своим предводителем. Но, с другой стороны, обдумав их странное поведение, Михаил должен был признать, что это было неизбежно. Азриэль убедил их напасть на Михаила и убить его, поскольку Михаил ему мешал. Неудивительно, то теперь каждый из них полагал, что Азриэль способен сделать это снова, если что-нибудь вызовет его гнев. Способность Азриэля убеждать других и подчинять их своей воле превратилась в страшное оружие. К тому же, поучаствовав в засаде против Михаила, каждый из нападающих имел все основания не доверять другим и думать, что их преданность друг другу относительна и может смениться враждой в любой момент. Ведь Михаил тоже совсем недавно был их другом...

Безмятежная уверенность, что, что бы ни случилось, ни один из Ангелов не сможет, да и не захочет напасть на себе подобных, потеряла всякий смысл, и неудивительно, что Азриэль, которого они звали своим вождём и предводителем, казался им самым большим источником угрозы.

— Если Азриэль послал своих товарищей на разведку, а один из них прямо называл это место ловушкой, значит, они хотят выбраться отсюда?.. — спросил Михаил. — Как же они до сих пор не поняли, что это все — только иллюзия?

— Все не так просто, Михаил, — возразил его Собеседник. — Скажи Мне, каким было то место, где ты оказался, следуя за Азриэлем?

«Никаким» — подумал Михаил. Но, понимая, что этого недостаточно, попробовал честно припомнить свои впечатления.

— Темным… пустым… и в то же время тесным, — вспомнил он. — Как будто я втиснулся в какую-то темную щель и застрял в ней.

— Но ты был там совсем недолго, и все время помнил, что Я рядом и способен вывести тебя оттуда. Сознание мыслящих существ — как Ангелов, так и людей — не терпит пустоты. Представь, что ты бы оказался там, не зная, как оттуда выбраться, и по какой-либо причине не желал бы Моей помощи. Что бы тогда случилось?..

— Я не знаю, — содрогнувшись от подобной перспективы, сказал Михаил.

— Иллюзия, которая порождена полным отсутствием каких-то внешних впечатлений — это бегство от того, что довело бы мыслящее существо сначала до безумия, а после этого — до полного распада и исчезновения. Азриэль и его товарищи считают, что они находятся в ужасном месте, но на самом деле это вообще не «место», а, скорее, состояние их собственного разума. Они были не в состоянии заполнить пустоту, которая сводила их с ума, чем-то другим. Сила иллюзий вроде этой равна силе того страха и отчаяния, которые ее породили — и поэтому неудивительно, что их иллюзия стала сильнее их самих, и они оказались у нее в плену. Освободиться от нее, по правде говоря, не так уж сложно, но для этого им нужно увидеть свою иллюзию — а значит, и самих себя — такой, как есть, а не такой, какой им хочется ее видеть. И они скорее согласятся оставаться здесь и проклинать свою судьбу, чем согласятся на подобное решение. Ведь и до этого им было бы достаточно всего лишь попросить о помощи, чтобы Я вывел их из пустоты — но они этого не захотели и решили, что должен существовать и другой путь. Они все время отвергают самые простые и самые лучшие решения, считая, что найдут обходной путь — и каждый раз его находят, совершенно не заботясь, что при этом делают себе хуже и хуже.

Соратники Азриэля тем временем закончили препираться и все вместе устремились к месту сбора остальных своих товарищей. Михаилу оставалось только последовать за ними, отметив про себя, что, с точки зрения попавших сюда Ангелов, этот пустынный, неуютный и враждебный мир был исключительно велик — три Ангела, отправившиеся исследовать эти призрачные территории, покрыли огромное расстояние, прежде чем убедились, что не обнаружат здесь ничего нового или достойного внимания.

Возвращение разведчиков к своим товарищам вышло безрадостным. Азриэль и его соратники собрались среди каменистой пустыни, и посреди этого мрачного пейзажа это многочисленное и угрюмое собрание смотрелось угрожающе и в то же время жалко, как военный лагерь основательно потрепанного в битве войска. Михаилу часто приходилось видеть других Ангелов задумчивыми или погрузившимися в созерцание какого-то предмета, но сейчас он в первый раз увидел Ангелов, которые были погружены в апатию. Они бездействовали, но при этом почти ни о чем не думали, и в них каким-то непонятным Михаилу образом сочеталось оцепенение и постоянное мучительное беспокойство.

Из общей массы выделялся только Азриэль — единственный из всех своих соратников, которого Михаил сразу же узнал, не потому, что его друг не изменился до неузнаваемости со времени их последней встречи, а потому, что, даже утратив свой прежний облик, Азриэль смотрел вокруг себя знакомым Михаилу острым взглядом и, судя по всему, продолжал напряженно размышлять. Время от времени на тонких губах Азриэля появлялась удовлетворенная усмешка, которая сразу же сменялась мрачностью или страдальческой гримасой, и при виде этого постоянно изменяющегося, как будто от внезапных судорог, лица Михаил ощутил острую жалость к Азриэлю.

Возвращение разведчиков вызвало у собравшихся в «походном лагере» общее оживление, которое, однако, тут же схлынуло, как только они изложили остальным свои неутешительные новости.

Однако Азриэль, по-видимому, был готов к такому повороту дела и уже успел обдумать, что делать и говорить. Михаил даже заподозрил, что он вовсе не рассчитывал что-то узнать благодаря этой разведке, а просто хотел выиграть время, чтобы составить план дальнейших действий. Во всяком случае, в эту минуту Азриэль — единственный из всех — казалось, совершенно не был удручен и обессилен мрачной новостью. Он презрительно обратился к своим потерявшим всякую надежду спутникам :

— Перестаньте стенать и жаловаться на свою судьбу! Вы что, не понимаете, что _он_ даже в эту минуту продолжает наблюдать за вами, и вы доставляете ему большую радость этим жалким блеянием?.. Он хотел заставить нас страдать, чтобы отомстить нам за то, что мы не захотели больше быть его рабами. И худшее, что только можно сделать в нашем положении — это доставить ему удовольствие, показывая, что его усилия достигли своей цели.

Слушая эту речь, Михаил уже далеко не в первый раз подумал, что, парадоксальным образом, Азриэль сейчас думал о Создателе, которого он ненавидел и боялся, едва ли не больше, чем он раньше думал о Создателе, которого любил. Если бы во времена их дружбы между ним и Азриэлем зашла речь о том, видит ли их Создатель в настоящую минуту, то каждый из них, конечно, согласился бы, что Создатель может, если пожелает, видеть все, что происходит в Высшем мире или в Приграничье, но это едва ли значит, что за каждым их словом и поступком постоянно наблюдают. У них никогда не возникало подобного ощущения, и они знали, что, если ты нуждаешься в присутствии или внимании Создателя, то о нем нужно попросить. А потом Азриэля начало швырять из стороны в сторону. Вместо того, чтобы обращаться к Создателю, когда он в нем нуждается, Азриэль начал с утверждения, что Создатель забыл о нем, сосредоточив все свое внимание на людях, а в конце концов дошел до еще более абсурдной убежденности, что все внимание Создателя сосредоточено только на нем одном, и что Он с жадным интересом наблюдает за тем, как Азриэль страдает от своих несчастий.

Остальные Ангелы заволновались.

— Но что же нам теперь делать? — спрашивали некоторые из них Азриэля. — Чего _он_ от нас хочет? Может быть, если мы согласимся ему подчиниться, то он примет нас обратно…

Глаза Азриэля сверкнули, как молния.

— Он вверг нас в это отвратительное место. Обрёк на страдания, которым нет конца и края. А вы хотите ему подчиниться и вымаливать его прощение?!

Гневная вспышка Азриэля произвела впечатление, и кто-то из собравшихся вполне искренне, а некоторые — из нежелания злить остальных — откликнулись на этот призыв вспышкой энтузиазма.

— Нет! Конечно, нет!..

— Мы не сдадимся и не примем власть фальшивого творца! — выкрикнул кто-то из ближайших к Азриэлю Ангелов с глубокой, неподдельной страстью. — Мы с тобой, Азриэль!

— Слава нашему предводителю! Слава Вождю, который первым повел нас к свободе! Азриэль!..

— Азриэль! Аз-ри-эль! — мгновенно подхватили остальные.

— Теперь я наконец-то вижу перед собой воинов, а не рабов и трусов! — удовлетворенно отозвался Азриэль. — Я рад, что, несмотря на все наши страдания, вы все же не забыли, _для чего_ мы подвергли себя опасности. Тех, кто собрался здесь, объединяет то, что всем нам ненавистна тирания. Именно наша свобода отличает нас от тех, кто выбрал рабство и остался в Верхнем мире. Они объявили нам войну, а война вынуждает к дисциплине. Именно поэтому я жду, что до конца этой войны каждый из вас будет беспрекословно подчиняться мне, как вашему военачальнику. В противном случае нам никогда не одолеть небесных сил. Мы не потерпим здесь, в наших рядах, разброда, хаоса и колебания. Отныне все должны запомнить — кто не с нами, кто не хочет отдавать себя нашему Делу целиком и без остатка, тот будет нашим врагом. И мы без всякой жалости будем искоренять в наших рядах всех ренегатов, трусов и предателей. Но прежде всего мы построим стену, чтобы защититься от наших противников. Мы и так уже слишком сильно пострадали от их происков. Теперь мы создадим твердыню, которая будет неприступной для наших противников, и отобьет у них охоту вредить нам.

Михаилу потребовалось все имеющееся у него самообладание, чтобы сдержаться и не вмешаться в разыгрывающуюся перед ним сцену. Ему хотелось заорать, что все эти слова о дисциплине, общем деле, которому нужно подчиняться без остатка, и безжалостном искоренении всех «ренегатов, трусов и предателей» — это как раз и есть явное рабство, и спросить, не кажется ли им, что они собираются стеснить себя гораздо больше, чем их якобы стеснял Создатель?

Азриэль снова вывернул все наизнанку, предложив своим последователям явную тиранию под предлогом общего стремления к свободе — но ужаснее всего Михаилу казалось то, что никто даже не заметил этого открытого и явного несоответствия. Впрочем, если бы даже кто-то из собравшихся осознавал в эту минуту вопиющие противоречия в словах их предводителя, то он бы не осмелился сказать об этом вслух, чтобы не оказаться в числе «ренегатов и предателей».

«Я больше не могу, — подумал Михаил. Ложь Азриэля вызывала ощущение, похожее на тошноту, как будто его разум выворачивался наизнанку в попытке исторгнуть эти безумные и противоестественные утверждения. — Спаси меня отсюда!..»

…Его лица коснулся теплый ветер, и, открыв глаза, Михаил обнаружил себя на гребне поросшего травой холма. По царившему вокруг спокойствию и безмятежности, как и по особенному ощущению простора, он сейчас же понял, что он дома, а не в Малом мире, из которого отправился за Азриэлем. Михаил изумился, что возвращение домой было таким простым и быстрым по сравнению с мучительным и долгим путешествием, которое ему пришлось проделать, чтобы найти Азриэля и его соратников.

— Все относительно, — сказал Создатель с ноткой сожаления. — Для тех, кто выбирает самый простой путь, вернуться куда проще, чем попасть туда. А для того, кто хотел бы попасть сюда иным путем, это вообще невозможно.

Михаил сел на землю, наслаждаясь светом солнца и льющимся на него теплом, провел ладонью по траве… Он снова здесь, а Азриэль заперт в своей воображаемой пустыне из камней, багровых молний, смерчей и пылевых облаков. Он хочет быть властителем этого мира и находит в собственном владычестве над ним мрачное удовлетворение — а между тем его «владения» даже не существуют в реальности. Но даже если бы они существовали, то весь мир Азриэля был бы в тысячу раз меньше самой крошечной пылинки в саду, где еще недавно жили Адам с Евой, а с точки зрения обитателя Верхнего мира он вообще едва ли существовал — то ли уже Ничто, то ли что-то такое, что все же может с натяжкой называться «чем-то» и считаться крошечной частью реальности.

Итак, Азриэль был несчастен и все глубже погружался в охватившее его безумие. Но, если уж по справедливости, то Азриэль и все его соратники гораздо меньше заслуживали сочувствия и сострадания, чем преданные и обманутые Азриэлем Короли, знавшие до недавних пор только любовь — не только Ангелов и самого Создателя, но и всего их мира, охраняющего и старающегося порадовать своих правителей. А теперь люди потеряли данную им власть — а вместе с ней, как им казалось, и любовь Создателя — и страдали от страха, угрызений совести и одиночества.

Михаил тихо застонал.

— Не позволяй тому, что ты увидел, ослепить себя, — сказал Создатель. — Ад не настолько страшен, каким кажется. То, что Я предназначил для людей, исполнится — хоть и не так легко и быстро, как могло бы. И тогда все падшее — и Ангелы, и люди — будет спасено.

Было в знакомом Голосе что-то такое, от чего его печаль Михаила сразу отступила — но зато он почувствовал волнение, как будто бы ему необходимо было прямо сейчас сделать что-то очень важное, но что — он до конца не понимал.

— Как бы я хотел Тебя увидеть!.. — вырвалось у Михаила. Сейчас ему было безразлично, что это звучит абсурдно и почти кощунственно — вроде дурацких рассуждений Азриэля относительно того, что их Создатель позволяет говорить с Собой, но не видеть Cебя. Но Михаилу не нужны были доказательства того, что Азриэль неправ. Он даже не хотел чем-то уравновесить все те грустные и страшные картины, которые он наблюдал в последние несколько дней. Он хотел этого просто потому, что хотел. Михаил был уверен, что Создатель скажет, что он хочет невозможного, но Он сказал :

— Тогда смотри.

Впрочем, "смотреть" ему, по сути, не пришлось, поскольку все, что он видел глазами — золотившийся в утреннем солнце горный воздух, поросший травой холм, выглядывающие из травы цветы, светлое высокое небо у него над головой... — в эту секунду отодвинулось и уступило место совершенно другим ощущениям, бывшим гораздо ярче и полнее, чем любые испытанные им когда-то прежде впечатления.

Казалось, мир раскрылся и принял его в свои объятия, и первым, что увидел Михаил, был он сам — но не такой, каким он видел себя в отражении, а такой, каким его, должно быть, сейчас видел его Собеседник — юный и прекрасный, изумленный, сбитый с толку, хрупкий и... любимый. А потом он увидел их мир, полный гармонии и смысла, пульсирующий от жажды жизни, раздвигающий границы окружавшего его небытия — и отсюда, из того центра самой Жизни, из которой он смотрел, даже враждебное Ничто казалось всего лишь случайностью, мелкой и временной помехой на пути утверждения любви и торжествующего Бытия.

И он ещё успел подумать, что Создатель, которого он хотел увидеть, Сам был Взглядом, устремленным на него и все живое — но потом поток нахлынувших на него впечатлений ещё раз раздался вширь, как будто рухнула последняя преграда, отделяющая его разум от реальности, которая лежала за пределами их мира, и он увидел сам Источник жизни, средоточие любви и силы, которую он вплоть до этой минуты знал только по ее творению.

Михаил обнаружил, что Создатель был похож и в то же время непохож на все, что он все это время видел в других Ангелах, и в людях, и в самом себе. Сейчас он видел Мысль и Чувство в ее самом полном воплощении, видел Того, с кем он беседовал все это время и кто говорил о себе "Я", хотя и не был, в отличие от него, замкнутым в себе существом, способным ощутить нечто похожее на одиночество.

Ощущение было настолько всеобъемлющим и острым, что Михаил издал изумленное, хотя и радостное восклицание — а потом его неожиданно швырнуло из надмирных далей назад в его собственное тело, и ему почудилось, что его выдернуло из сияющей и лишённой границ реальности обратно, внутрь его сжатого, словно светящаяся точка, разума.

Михаил перевел дыхание. Ему было невыразимо хорошо, но вместе с тем смешно и чуть-чуть неловко, как если бы он всю жизнь судил о свете по огонькам светлячков в траве — а потом однажды увидел их при свете солнца.

Это заставило его опять вспомнить о своем лучшем друге, выстроившим всю свою аргументацию на том, что Создатель все это время прятался от них, чтобы не подорвать тем самым своего могущества.

— А Азриэль? Он действительно хотел увидеть Тебя? — спросил он у Создателя, хотя уже не сомневался, что ответ ему известен.

— Нет, совсем не хотел. Но часто убеждал себя, что хочет. И если сначала он просто думал не то, что есть на самом деле, то потом он начал очень сильно _не хотеть_, чтобы его желание сбылось. Ведь если бы он увидел Меня, то увидел бы, что он не прав, а он к тому времени уже предпочитал свое заблуждение реальности, — сказал Создатель. — А теперь иди. Твои собратья уже знают о случившемся с людьми и с Азриэлем, и никто не сможет поддержать их лучше, чем это сделаешь ты.

Михаил встрепенулся. В самом деле, как он мог забыть о том множестве Ангелов, которые остались верными Создателю, и полностью сосредоточить все свое внимание на людях и на Азриэле!..

— В этом нет ничего удивительного, — мягко возразил Создатель. — Ты беспокоился прежде всего о тех, кто был в беде. Но, раз уж ты _пока_ не можешь им помочь, настало время обратить свое внимание на тех, примет твою помощь и участие.

— Иду, — ответил Михаил.

Местом собраний Ангелов, которые являлись Стражами границы и поэтому были сильнее прочих озабочены вопросами, связанными с охраной вверенного им мира от Пустоты, был сияющий город у подножия горы. Михаил рассудил, что новость о предательстве бывших товарищей и о падении Малого мира должна была побудить его соратников собраться там. Не вызывало никаких сомнений, что в подобных обстоятельствах его собратья должны были воззвать к Создателю задолго до того, как он закончил свое путешествие и возвратился в этот мир, и все это время Он был с ними точно так же, как и с самим Михаилом. Но если при этом Он сказал, что остальные Ангелы нуждаются в его присутствии и утешении, то, значит, Михаил был почему-то нужен им не меньше, чем Создатель, и ему стоило поспешить.

Приблизившись к знакомым сияющим стенам, Михаил увидел, что собравшиеся в городе были предупреждены о его появлении и сами вышли из ворот ему навстречу. Он только сейчас почувствовал, насколько сильно ему не хватало их присутствия. То ли все дело было в том, что последними Ангелами, которых он видел, были соратники Азриэля, то ли их последний разговор с Создателем изменил что-то в нем самом, но сейчас Михаил как будто бы впервые увидел своих старых товарищей — и поразился, что раньше как будто бы не замечал их красоты. Не только мир переливался новыми, свежими красками, но и его старых друзей окутывало какое-то новое сияние. Теперь он видел их, как воплощение отваги, юности и красоты. Но, к его удивлению, они смотрели на него, как будто бы переменились не они, а он. Он видел в их глазах благоговение, как будто бы он был не одним из них, а незнакомым, высшим существом.

Михаил двинулся вперед, думая, какими словами рассказать своим соратникам о том, что он увидел в Малом мире — и потом, когда последовал за Азриэлем. Еще несколько часов назад необходимость вспоминать и пересказывать эти события казалась бы почти невыносимым бременем. Но теперь в его сердце больше не было печали, потому что у него перед глазами стоял Тот, в честь кого пели звёзды Верхнего мира.