Гарри Поттер и Поиск убежища (джен)

В начале сентября глава мракоборческого центра Гавейн Робардс с подачи своего старинного друга, а ныне министра магии Кингсли Бруствера наконец взялся за масштабную реформу системы магического правопорядка. Перемены назревали очень давно, но только сейчас в министерстве появились люди, достаточно мужественные и умные, чтобы взять на себя эту ношу.

Робардс вызвал к себе Гарри почти сразу после того, как тот вернулся на работу после свадебного отпуска.

— Поттер, у меня для вас есть особое поручение, — начал он после всех положенных приветствий и поздравлений. — Я помню, как эмоционально вы всегда высказывались против присутствия дементоров в Азкабане. Что ж, теперь вы сможете принять самое активное участие в их изгнании.

— С большим удовольствием, сэр, — ответил Гарри. — Что я должен делать?

— Я так и думал, — с удовлетворением произнес начальник. — Сейчас министерство начинает огромную реформу. Действительно огромную. Мы намерены пересмотреть, перетряхнуть и изменить все принципы охраны магического правопорядка, содержания и охраны подозреваемых и заключенных, применения заклятий и зелий из особого реестра. Миссис Уизли-Грейнджер, которая, как вы знаете, тоже теперь работает в министерстве, уже дала согласие поработать над той частью законов, которая регулирует магические популяции. А вам я хочу поручить внимательно просмотреть всё, что касается Азкабана и мракоборческого центра. И, скажем, к концу осени подготовить свои поправки или даже законопроекты.

Гарри издал изумленный возглас. Робардс улыбнулся:

— О нет, конечно же, вы не будете заниматься этим в одиночестве! Артур и Перси Уизли уже присоединились к рабочей группе. Перси вообще незаменим, когда нужна канцелярская дотошность и внимание к мелочам. У Артура огромный практический опыт.

— Но у меня нет ни того, ни другого, сэр! — воскликнул Гарри.

— У вас, Поттер, есть нечто гораздо более важное, — снова улыбнулся Робардс. — Светлая голова и большое сердце.

— Это много у кого есть. У Рона, у Невилла, у Сьюзен, — упрямо возражал Гарри. — Мистер Робардс, я не умею писать законы!

— А этого от вас никто и не требует, — объяснил начальник. — Уильямсон говорил мне, что вы проявляли большой интерес к наследию нашего основателя, Элдрича Диггори, что даже однажды повздорили с Сэвиджем из-за условий, в которых содержатся заключенные в Азкабане...

— Да, — с вызовом в голосе твердо подтвердил Гарри. — У нас с ним совершенно разные взгляды на этот предмет.

— Сейчас ваша задача довольно проста, — продолжил Робардс. — Сравнить то, что есть сейчас, с тем, что отстаивал Элдрич Диггори. И подробно изложить ваши собственные идеи. Оформлять все это в скучные официальные бумаги будут другие люди. Под вашим авторским надзором, разумеется.

Робардс помолчал и добавил мягко:

— У тебя, Гарри, может быть, недостаточно технической квалификации. Ты очень молод. Но никто не смотрел в глаза злу так пристально и отважно, как ты. Дамблдор всецело доверял твоему сердцу, твоей способности распознавать зло. И жизнь показала, насколько он был прав. Гарри, ты можешь войти в историю не только как Мальчик-Который-Победил. То, что мы создадим сейчас, будет служить людям столетия спустя. Именно поэтому я хочу, чтобы ты был частью этих перемен. Чтобы вложил в это дело свой труд, свои мысли, свое неукротимое стремление к правде. Я буду очень рад, если ты согласишься.

— Если вы не будете от меня требовать сочинять юридические документы, я вполне готов помочь! — воскликнул Гарри. — Я не умею писать законы. Но все остальное... Я сделаю все, что будет в моих силах. Все-таки боюсь, что вы все меня переоцениваете. Я не хотел бы никого разочаровать, сэр.

Робардс улыбнулся.

— О, не говори глупостей! Гарри, я не представляю, что ты должен вытворить, чтобы меня разочаровать! Ну что, ты согласен?

— Да, сэр. Если вы настаиваете, я буду рад помочь чем смогу, — чуть смутившись, ответил Гарри.

С этого дня он понемногу влился в огромный бумажный водоворот внутри министерства. Гарри выделили небольшую комнатенку недалеко от нового кабинета мистера Уизли, назначенного замглавы отдела магического правопорядка. Сюда стекались теперь старинные пожелтевшие документы, корреспонденция и запрошенные им справки. Сьюзен самоотверженно помогала ему разбирать горы бумаг, и они вместе с Гермионой старательно приучали Гарри хотя бы к мало-мальскому порядку. Но даже терпения Сьюзен, обожавшей своего напарника, частенько не хватало, и тогда крохотный кабинет взрывался ее возмущенными криками и его горячими громогласными извинениями. Гермиона, уже имевшая большой опыт по этой части, не повышала голос, а лишь поднимала брови и отпускала язвительные замечания. И Гарри с удвоенным рвением бросался приводить в порядок свой стол...

Дело, которое было ему поручено, оказалось и крайне сложным, и крайне интересным. Сидеть целыми днями, зарывшись в бумагах, было для Гарри занятием крайне непривычным. Обычно это Гермиона пропадала в библиотеке среди старых фолиантов и газетных подшивок. Он частенько думал о ней и время от времени отправлял бумажного журавлика из лиловой бумаги с одной только фразой: «Помоги, тону! Братец Гарри». И «сестрица Герми» либо присылала ему сердитую ворчалку, мол, сама тону, приду попозже. Либо приходила в его кабинет, чтобы встряхнуть ошалевшего парня и принести в царящий там хаос свою неизменную ясность и неумолимую логику.

Теперь, породнившись, они с Гермионой частенько так называли друг дружку. «Братец Гарри» и «сестрица Герми» вошли в их привычный обиход. Сама мысль о том, что Гермиона теперь по-настоящему стала ему сестрой, делала его очень счастливым. Гарри от души веселился, поддразнивая ее и наблюдая, как с ее лица слетает строгость, как она шутливо сердится, а потом смеется вместе с ним. В конце концов все Уизли увлеченно подхватили эти прозвища, как это обычно бывает в счастливых семьях, где люди искренне любят друг друга.

Если семья Уизли собиралась вместе, то это всегда было тесно, тепло, очень шумно, и Гарри считал, что на свете нет ничего более прекрасного. Он жадно впитывал эти простые семейные радости, как сухая земля пьет долгожданный дождь. Наслаждаясь каждой каплей, замечая каждую мелочь.

В конце сентября Уизли отмечали юбилей Гермионы. Разбили большой шатер в саду, пригласили множество друзей и родных. Джордж даже устроил танцы и пригласил настоящих музыкантов. Гордый и величественный, как лев, Рон ни на минуту не желал выпустить жену из объятий, она, к слову, совсем не возражала, поэтому весь вечер они так и ходили везде вместе, с нарочитым презрением фыркая на шуточки Джорджа и Гарри. Когда он попробовал поймать Джинни и проделать тот же фокус с ней, она рассмеялась, чмокнула его и ускользнула, как блестящая рыбка, заявив, что атмосфера и без того чрезмерно искрит, и что совсем не хочет поджечь родной дом.

— Хорошо, что у нас нет электричества, Гарри, — заметил Артур Уизли с улыбкой. — В магловских домах от такого обычно пробки перегорают. Слишком большая концентрация волшебства.

Он показал ему на Рона и Гермиону, которые до того искрились радостью, что казалось, что от их физиономий можно было зажигать лампы.

— Это точно, — засмеялся Гарри. — Сегодня они оставили бы без освещения полквартала. И нам с вами пришлось бы бежать на работу, последствия ликвидировать.

Оглядывая лица собравшихся, Гарри чувствовал, что его просто разрывает от нежности и любви. В эту минуту он любил даже суховатого и чопорного Перси, с которым у него было мало общего. Что же говорить про «сестрицу Герми», про родное рыжее чудо-юдо Рональда, про умницу Джорджа и спокойного, надежного и мудрого Билла?

* * *

— Знаешь, Гермиона, — задумчиво проговорил Гарри. — Я просто в каком-то тупике.

Уизли совсем недавно проводили всех гостей, и теперь Гарри и Гермиона сидели в гостиной и пили чай, Джинни и Рон помогали матери приводить в порядок столовую, Артур, Джордж и Анджелина ликвидировали праздничный хаос во дворе.

— В смысле? — повернулась к нему Гермиона.

— С этой реформой, — пояснил Гарри. — Более-менее разобрался с Диггори, хотя этот старинный стиль... То еще занятие — переводить все это на человеческий язык. Но было очень интересно! Знаешь, потрясающий был человек! Я разделяю очень многие его мысли. А теперь надо свои идеи как-то сформулировать.

— Ни за что не поверю, что у тебя их нет! — воскликнула Гермиона.

Он улыбнулся.

— Есть, конечно! Просто их много. И я не представляю даже, с чего начать. Голова пустая, как котёл.

Гермиона посмотрела на него:

— Скажу банальность: попробуй начать с начала. С цели. Есть три самых главных вопроса: «Что, для кого и почему». Держи их в голове, и всё. Мне, во всяком случае, это очень помогает собраться, когда я начинаю тонуть в мелочах.

— Неплохой совет, спасибо, — ответил Гарри. — Но тебе, наверное, проще. Твои магические популяции... Мне приходится думать одновременно и за тех, кто сидит в Азкабане, и за тех, кто его охраняет. И от этого в голове полная каша.

— Да, — Гермиона задумалась, нахмурившись, будто пытаясь расслышать нечто важное. — Слушай, Гарри. Я бы на твоем месте попробовала действовать от противного. Это может сработать.

— Поясни, — попросил Гарри.

— Ну, если ты пишешь закон о том, как содержать злодея в Азкабане, то представь себя на его месте. Ну, или Сириуса. А если это закон для мракоборца, который его охраняет, то представь, что именно по этой инструкции тебя будет охранять твой заклятый враг. Тогда может получиться нужный баланс.

— Гермиона! Ты просто гений! — восхитился Гарри и чмокнул ее в щеку. — Великолепная идея! Что бы я без тебя делал!

Гермиона покраснела и засмеялась.

— Думаю, что ты и без меня справился бы. Но мне все равно приятно!

После этого дело пошло гораздо легче. «Сестрица Герми» всегда умела точно сформулировать то, что плавало в голове Гарри неоформленными лоскутами. Ее великолепная логика всегда здорово ему помогала...

Во всей этой безоблачной радости постепенно возникло и кое-что еще. Сначала Терри Бут и Энтони Голдштейн вернулись с тяжелого задержания с раненым Джастином и обезвреженным убийцей. А потом Рон, Невилл, Симус и Падма Патил в ходе блестяще проведенной операции взяли целую банду садистов, терроризировавших маглов. А Гарри по-прежнему не вылезал из кабинета в министерстве, выходя лишь на штатные дежурства в Азкабане. Он не находил себе места от тревоги, изводился и мучился, глядя, как товарищи уходят на задание, как возвращаются. Ни он, ни Сьюзен ни разу не попали в ударную группу...

Осознание происходящего было для него холодным душем, от которого слегка померк свет. Его снова выделяли среди остальных. Он так хотел быть обычным, а ему снова давали какие-то особые привилегии... Гарри был растерян, очень расстроен. И даже разочарован. Какое-то время он прожил в иллюзии, что прошлое осталось в прошлом, что ему удалось наконец смыть с себя клеймо избранности, что теперь он будет таким же, как все. И иллюзия развеялась.