Королева (джен)

— Что это за скандал произошел вчера за ужином?.. — спросил Валларикс, разбиравший свою утреннюю корреспонденцию.

Сидевший в аулариуме сюзерена Ирем сделал неопределенный жест.

— Дамы поссорились во время танцев. К счастью, ссору удалось остановить, прежде чем кто-то пострадал. Кто мог подумать, что в наших прелестных девушках может быть столько боевого пыла!

— Ты, кажется, тоже очень кстати оказался рядом, — заметил Вальдер.

— За столом я беседовал с обеими участницами ссоры. Если я правильно понял, каждая из них надеялась, что, если подойти ко мне и продолжить эту беседу после ужина, я приглашу ее потанцевать. Что было дальше, не вполне понятно. То ли кто-то специально наступил кому-то на ногу, то ли прекрасной леди Инбер это только показалось...

— Совести у тебя нет, — сказал Вальдер. — Всем этим девушкам лучше было бы обратить внимание на тех, кто может и готов на них жениться, а не тратить свое время на тебя.

Ирем пожал плечами.

— Ну, это как посмотреть… Я полагаю, что делаю их будущим мужьям большое одолжение. Лучше пусть эти девушки разочаруются во мне сейчас, чем начнут сравнивать меня с супругом уже после свадьбы!

Валларикс покачал головой, как будто признавая, что пытаться устыдить мессера Ирема было бессмысленно, и вернулся к своим бумагам.

Пользуясь тем, что Валларикс не видит выражение его лица, рыцарь смотрел на сюзерена с мягкой, почти снисходительной усмешкой. Валларикс был просто неспособен осознать, что молодые девушки, все время увивавшиеся вокруг императора и его друга, в половине случаев искали вовсе не внимания мессера Ирема.

Надежда увидеть свою дочь или племянницу новой супругой императора заставила имперских рыцарей и лордов состязаться не в расходах на оружие и боевых коней, а в тратах на роскошные наряды и учителей музыки и танцев для собственных дочек. Наиболее дальновидные нанимали также учителей поэзии, риторики, истории и философии, делая ставку на любовь Валларикса к этим искусствам. Двор наполнился молодыми, образованными и очень красивыми девицами, большинство из которых никогда не знали прежней королевы, и видели в молодом, учтивом и красивом императоре, так глубоко скорбящем о своей супруге, романтического персонажа из баллад и рыцарских романов, которого было очень лестно спасти от тоски и вернуть к жизни собственной любовью.

Помешать этим девицам докучать Валлариксу было поистине трудной задачей, и тут требовались самые решительные меры.

В глубине души Ирем наверняка считал, что его другу не стоит так решительно ставить на своем сердце крест, но, раз Вальдер желал скорбеть о королеве, Ирем был готов ему помочь, и прилагал все силы, чтобы оттянуть внимание придворных дам от друга на себя.

Валларикс, в простоте душевной, даже не подозревал, что большинство этих шестнадцати и семнадцатилетних девушек открыто флиртовали с ним. Ему казалось очевидным, что всех этих юных девушек — в его глазах почти детей — должны занимать молодые неженатые аристократы, а не король-вдовец, который носил траур и почти не принимал участия в придворных развлечениях.

Ирема это откровенно забавляло, но открывать императору глаза он не спешил.

Пару минут спустя Валларикс снова обратился к рыцарю.

— Смотри, что пишет мне леди Лан-Дарен, — сказал он, имея в виду свою тещу и мать Элики. — «Любезный зять и государь, простите, что осмеливаюсь отрывать»… ну и так далее, и все тому подобное, это не интересно… Важно вот что : «Юлия, моя вторая дочь, в детстве была очень близка с нашей возлюбленной покойной королевой, и тяжело приняла весть о ее гибели. Хотя срок траура давно прошел, Юлия до сих пор избегает общества людей и выглядит подавленной. Смерть любимой сестры стала для нее большим ударом, и мы с мужем опасаемся за ее здоровье».

Валларикс озабоченно нахмурился.

— Должен признать, выглядит это все достаточно безрадостно. Леди Лан-Дарен спрашивает, нельзя ли устроить визит Юлии в Адель, чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей.

Коадъютор коротко пожал плечами.

— У брата ее мужа особняк в столице, — сказал он. — Ей следовало бы писать ему.

— Может, она боится, что внезапный приезд сестры Элики вызовет у меня тяжёлые воспоминания? — предположил Вальдер. — Это ведь будет совсем как тогда — мессер Лан-Дарен представляет ко двору свою племянницу. А если она еще и похожа на сестру!.. Я, кажется, встречался с леди Юлией на свадьбе, но совсем ее не помню. Вполне может быть, что сейчас, когда Юлия стала старше, они с Эликой — одно лицо. Неудивительно, что ее мать сначала написала мне. Очень любезно с ее стороны было подумать о таких вещах заранее.

— Возможно, — признал Ирем, оценив изображенную Валлариксом картинку по достоинству. — Ну, тогда пригласите ее сами.

— Да. Так я и сделаю, — кивнул Вальдер. И, помолчав, добавил:

— Я не знал, что они с королевой были так близки. Элика иногда рассказывала про свою семью, но мне не приходило в голову, что ей может их не хватать. Может, она стеснялась попросить о том, чтобы я пригласил их ко двору? Наверное, мне стоило бы догадаться самому. Она могла подумать, что я никогда не говорю об этом потому, что не хочу видеть здесь ее родных...

Ирем поморщился.

— Да бросьте, государь. Я думаю, у королевы просто не хватало времени, чтобы скучать. У вашей жены было много обязанностей при дворе. Так что навряд ли стоит удивляться, что свободные минуты она хотела сохранить для своей дочери и вас.

— Наверное, ты прав, — признал Вальдер. — Ну что ж, я напишу леди Лан-Дарен, и мы постараемся отвлечь бедняжку Юлию от ее горя.

Элика подумала, что этого следовало ожидать. На самом деле, удивляло уже то, что ее мать ждала целых два года, прежде чем предпринять подобный демарш. Может быть, она думала, что следует дать императору время оправиться от горя, чтобы просьба помогать кому-нибудь другому не вызвала у Вальдера раздражения?.. Во всяком случае, сейчас это казалось Элике самым правдоподобным объяснением.

Раньше Элика всегда старалась ограждать Вальдера от контактов с ее родственниками, и ни разу за время их брака не показывала мужу свою переписку с матерью. Вальдер, скорее всего, был бы возмущен, расстроен и обескуражен тем, что писала его жене Аталия Лан-Дарен.

Когда стало ясно, что Элика будет королевой, мама восприняла это, как дар судьбы, который должен круто изменить их жизнь, и преисполнилась честолюбивыми надеждами. Она считала само собой разумеющимся, что Валларикс пригласит отца своей невесты в государственный совет и наградит своего тестя землями и титулами. Элика, по мнению Атталии, должна была рассматривать свое замужество, как шанс на возвышение своей семьи. Маме казалось просто неприличным, что дядя Элики заседает в Круге лордов и имеет особняк в столице, а младшая ветвь семьи Лан-Дарен, несмотря на близкое родство с семьей правителя, не получит таких же привилегий.

Свадьба, которая рисовалась Элике счастливым и ничем не омраченным днем, едва не обернулась катастрофой. Валларикс снабдил родню жены отрядом для сопровождения в столицу и выделил им на время свадебных торжеств апартаменты во дворце, но родственников новой королевы откровенно затмевали представители старой аристократии вроде Дарнторнов и Фин-Флаэннов, и мама пребывала в постоянном раздражении. В конце концов, это же дочь Лан-Даренов, а не какая-нибудь из наследниц древней знати, станет новой королевой, и Вальдер, по ее мнению, должен был не жалеть ни сил, ни средств на то, чтобы старые аристократические семьи ясно осознали и прочувствовали этот факт.

В результате, когда праздники закончились, и ее родственники — так и не дождавшиеся новых титулов и приглашения в совет — покинули столицу, негодуя на «неблагодарность» императора, Элика ощутила не тоску из-за разлуки со своей семьей, а чувство облегчения.

Юлия была следующей по старшинству после нее, и в своих письмах мать неоднократно намекала, что Элике следует включить ее в число своих придворных дам. Но королева слишком ясно понимала, что, стоит Юлии оказаться при дворе, как просьбам не будет конца. А значит, ей придётся либо во всем потакать младшей сестре, либо изо дня в день терпеть ее обиды и претензии.

Юлия захочет иметь лучших лошадей, лучшие драгоценности, лучшие платья, и удовлетворить ее аппетиты будет невозможно, потому что она будет постоянно сравнивать себя с первыми дамами в столице и с самой Эликой — и чувствовать себя несправедливо обойденной. И, конечно, мама снова встанет на сторону Юлии и станет говорить, что Элика совсем не думает о собственной семье... Им невозможно будет объяснить, что сама Элика не покупала свои украшения и что в домашней обстановке она одевается довольно скромно, а такие вещи, как бриллиантовая диадема королевы Дженвер, просто перешли к ней по наследству. Элика воспринимала фамильные драгоценности дан-Энриксов точно так же, как Вальдер — Крылатый трон: было бы гораздо приятнее выслушивать послов и принимать просителей, сидя в обычном кресле, но статус обязывал соблюдать предписанный церемониал.

Но объяснять что-то подобное леди Аталии было бессмысленно.

Потерпев неудачу с Эликой, мама попробовала написать лорду Лан-Дарену, который когда-то сам предложил взять свою старшую племянницу в столицу — но, похоже, дядя тоже не стремился связываться с Юлией. Поэтому на все намеки и прямые просьбы матери шутливо отвечал, что он и так уже лишил их родовые земли самой завидной невесты, и не хочет похищать у местных женихов еще одну. «Уверен, отъезд Юлии повергнет всю нашу знать в отчаяние, — писал он. — Я слышал, что она считается первой красавицей».

Можно себе представить, как подобные ответы злили мать.

И вот теперь, когда Элики не стало, мама решила снова попробовать добиться своей цели, обратившись непосредственно к Вальдеру.

В то, что Юлия действительно убита горем, Элике не верилось. Конечно, Юлия была ее сестрой и они росли вместе. Нежной дружбы, на которую ссылалась мать в своем письме, между ними не было — в детстве они ругались, ссорились и отнимали друг у друга платья и игрушки так же часто, как вместе играли, делились мечтами и секретами или придумывали способы нарушить какой-то очередной родительский запрет. Юлия, в целом, нравилась Элике даже меньше их младших сестер, поскольку она была маминой любимицей и не стеснялась пользоваться своим положением, бегая ябедничать или переваливая общую вину на остальных. Но, вполне может быть, что, если бы мама оказывала предпочтение не Юлии, а кому-то из них, они вели бы себя точно так же. В целом они с Юлией ни разу не поссорились так сильно, чтобы им не захотелось помириться на второй же день, и, став постарше, Элика никогда не держала на сестру обиды за поступки, которые она совершала в детстве.

С другой стороны, чем старше они становились, тем сильнее отдалялись друг от друга, и после того, как Элика отправилась в столицу, отношения практически оборвались — за все пять лет, которые она жила в Адели, они обменялись всего парой писем. Не из-за какой-то ссоры — просто им было особо нечего сказать друг другу.

Элика прекрасно понимала, что Вальдера самым беспардонным образом обманывают, играя на его любви к ней, но не могла вмешаться и сказать, что на письмо ее матери лучше всего ответить вежливым отказом.

И Валларикс, судя по всему, уже захваченный идеей поддержать другого человека, который воспринимал потерю Элики так же мучительно, как и он сам, тут же взялся писать ответ леди Лан-Дарен, сообщая о своем желании пригласить Юлию в Адель.

Опасения Валларикса насчёт того, что с виду Юлия окажется слишком похожей на покойную сестру, не соответствовали истине. Если внешность самой Элики была обычной и ничем не примечательной, то Юлия с самого детства была очень хороша собой. Наверное, это было еще одной причиной особой любви Аталии Лан-Дарен к своей второй дочери — ведь мама и сама когда-то считалась редкой красавицей, так что хорошенькая Юлия должна была казаться ей продолжением самой себя.

В тот раз, когда Валларикс пригласил Лан-Даренов на свадьбу, он был слишком поглощен своей невестой, и совсем не обратил внимания на внешность Юлии. Поэтому на этот раз, разглядев, наконец, свою сноху, Валларикс удивленно поднял брови.

«Королева часто говорила мне, что вы красавица и что у вас отбою нет от женихов, — сказал Вальдер. — Но я всегда считал, что ей руководит обычная любовь к младшей сестре. Теперь я вижу, что моя жена нисколько не преувеличивала. Вы и в самом деле ослепительно красивы, месс Лан-Дарен. Ваш приезд, вне всякого сомнения, доставит нашим рыцарям большое удовольствие!».

Юлия, не привыкшая к обыденной придворной куртуазности, явно была в восторге от такого комплимента, да к тому же исходящего лично от короля.

Валларикс не умел ничего делать наполовину, так что, вызвавшись отвлечь сноху от ее горя, приложил все силы, чтобы принять Юлию с особенным радушием. На правах родственницы ее усадили рядом с императором, за королевский стол на возвышении, а напротив нее на высоких подушках сидела Элиссив, что само по себе было признаком исключительной торжественности ужина. В свои неполные семь лет принцесса обедала и ужинала обычно в своих комнатах, под наблюдением придворных дам, и получала право сидеть за одним столом со взрослыми только в особых случаях. Так что приезд Юлии превращался в такое же значимое событие, как наступление Эйслита или годовщина коронации. Будь мама здесь и знай она все эти тонкости дворцовой жизни, она, вероятно, была бы довольна.

Юлия никогда еще не видела свою племянницу, и за столом ее взгляд то и дело устремлялся на принцессу — отчасти, конечно, потому, что Элиссив была почти точной копией Элики в том же возрасте, но еще больше потому, что Юлия, скорее всего, никогда не видела маленькой девочки, которая была бы одета и причесана, как взрослая, и — что казалось уж совсем невероятным — ни на мгновение не забывала про свое королевское достоинство. В своем туго зашнурованном корсаже, с косой, уложенной короной вокруг головы, Элиссив больше походила на картину или на красивую и тщательно наряженную куклу, чем на настоящего ребенка. Принцесса вежливо улыбалась самой Юлии и остальным гостям, говорила мало и обращалась к сидевшему рядом с ней отцу настолько рассудительно, что казалась гораздо старше своих лет.

После ужина Вальдер пригласил гостью в свои покои, чтобы там спокойно побеседовать за бокалом оремиса. Правила придворной куртуазности гласили, что выпить вина наедине с какой-то дамой мог либо давно знакомый с нею человек, либо любовник на свидании. Однако Юлия, не знающая этого, была разочарована, что император не велел подать вина, как сделал бы любой хозяин в их краях.

В последние два с лишним года Валларикс ни разу не принимал в своих личных покоях хоть кого-нибудь, кроме мессера Ирема и Рам Ашада, но при этом было непохоже, что компания едва знакомой женщины стесняет императора. За ужином он спрашивал ее о том, как прошло ее путешествие в столицу, потом расспрашивал Юлию о ее домашних, а теперь от разговоров о родне Лан-Даренов и их фамильном замке плавно перешел к вопросам о совместном прошлом Элики и Юлии.

Элика видела, что ее младшая сестра, которая в торжественной обстановке Зала Тысячи Колонн воспринимала Валларикса исключительно как короля, и потому держалась скованно, теперь, ощутив неподдельный интерес своего собеседника к ее словам, мало-помалу увлеклась беседой и начала вспоминать разные случаи из того времени, когда Элика еще не отправилась в Адель.

В конечном счете, она спохватилась, что рассказывает о совсем уже не подходящих для такого случая вещах — вроде того, как в детстве они с Эликой случайно обнаружили, что водосточное отверстие на галерее замка позволяет явственно расслышать все, что происходит в кухне, и узнали кучу важной информации из сплетен замковой прислуги.

Осознав, с кем она разговаривает, Юлия смутилась.

— Извините, государь... Я тут болтаю о какой-то ерунде, — пробормотала она в полном замешательстве.

— Ну что вы, леди Юлия. Мне это очень интересно, — возразил Валларикс, слегка запнувшись на обращении к снохе. И тут же улыбнулся, словно извиняясь. — Вам не покажется слишком бесцеремонным, если я и дальше буду звать вас «леди Юлия»?..

Скулы у Юлии порозовели.

— Нет, государь. Я буду только рада, если вы будете звать меня по имени, — ответила она.

Элике грустно было видеть, что Юлия придает этой мелочи излишнее значение, относя его на счет собственного обаяния и красоты. Будь сестра проницательнее — и будь она в тот момент способна думать о ком-нибудь кроме самой себя — Юлия, несомненно, догадалась бы, Валлариксу тяжело заставить себя выговорить «месс Лан-Дарен». Так он обращался к Элике в самом начале их знакомства, когда будущая королева была для него всего лишь одной из придворных дам.

Приняв слова Валларикса за шаг к сближению, Юлия оказалась в трудном положении. Продемонстрировать свою симпатию кому-нибудь вроде Валларикса, не нарушая этикета, крайне сложно. Но, надо признать, что сестра с блеском вышла из сложного положения.

— Ваша с Эликой дочь — очаровательный ребенок. Я привыкла думать, что моя племянница — еще совсем малышка, но сегодня она показалась мне совсем большой... Мне очень жаль, что я не знала ее раньше!

Валларикс улыбнулся.

— Не волнуйтесь, леди Юлия... Элиссив не всегда ведет себя так чопорно, как сегодня за ужином. Если вы опасаетесь, что она слишком быстро выросла, и у вас уже никогда не будет маленькой племянницы, то не тревожьтесь. Моя дочь бывает очень разной.

Дальнейшие события могли бы показаться драматичным подтверждением этого замечания Валларикса, если бы только они представляли из себя что-нибудь необычное. Валларикс как раз рассказывал своей гостье о том, как Элика фактически сделала ему предложение (известие о том, что ее скромница-сестра решилась первой объясниться в своих чувствах, да еще и императору, повергла Юлию в глубокий шок), когда их разговор прервало появление дежурного гвардейца, явно ощущавшего себя предельно некомфортно от того, что он мешает императору беседовать с сестрой покойной королевы. Глядя в пол, молодой рыцарь смущенно спросил, не будет ли король так добр, чтобы уделить одну минуту леди Рисвелл?.. У нее и остальных придворных дам возникли какие-то затруднения с принцессой, и она настаивает, что дело не терпит отлагательства. Он бы послал ее к мессеру Ирему, будь коадъютор во дворце, но мессер Ирем, как назло, в отъезде, так что приходится беспокоить императора.

Валларикс только удивленно шевельнул бровями на упоминание об Иреме, а вслух сказал :

— Конечно, пусть войдет.

Фрейлина, вошедшая в гостиную Валларикса, была женщиной средних лет, причем довольно полнотелой, так что после непривычно быстрой для нее ходьбы по коридорам ее лицо было покрыто красными пятнами, а дыхание прерывалось.

— Простите, мой лорд. Мне, правда, очень жаль отрывать вас от дел... но я боюсь, у меня просто не было другого выхода! Ваша дочь никого не хочет слушать. Может, она послушает хотя бы вас.

— Прошу, месс Рисвелл, не волнуйтесь так, — сказал Валларикс. В отличие от Юлии, он совершенно не казался выбитым из колеи этим вторжением. — Присядьте и спокойно расскажите нам, что, собственно, случилось. Если хотите, я прикажу налить вам бокал оремиса.

— Нет, государь, благодарю вас, но я не могу задерживаться, — возразила фрейлина. — Я обещала остальным, что пойду прямо к вам.

— Понятно. Ну так что случилось?

— Принцесса с ее подругой, месс Гефэйр, заперлись в библиотеке. Мы уже целый час стучим и требуем, чтобы они шли спать, но они утверждают, что это осада Западного форта, и отказываются открывать дверь. Это неслыханно! Не можем же мы попросить гвардейцев ее выломать...

— Да, в самом деле, это было бы довольно неприятно. И к тому же, как известно, оба штурма Западного форта завершились неудачей, — чуть заметно усмехнулся Валларикс. — Что ж, в таком случае, я пойду с вами и буду вашим парламентером.

С этими словами он поднялся на ноги, показывая, что готов последовать за фрейлиной немедленно.

Дама определенно была недовольна такой легкомысленной реакцией. Она бы предпочла, чтобы Валларикс рассердился, услышав об этой дикой выходке собственной дочери. Но, видя, что Вальдер воспринял это сообщение с такой невозмутимостью, достойная дама была вынуждена сдерживать свое негодование.

— Простите, Юлия, — сказал Валларикс сестре Элики. — Надеюсь, что мы сможем продолжить нашу беседу завтра.

Но Юлии явно не хотелось уходить к себе, так что она рискнула попросить:

— Можно мне с вами, государь?.. Если только мое вмешательство в ваши семейные дела не кажется вам неуместным, — поспешно добавила она, сообразив, что императору может быть неприятно, что его наследница предстанет перед гостьей в таком неприглядном свете.

Но Вальдер только повел плечом.

— Пойдемте, конечно, если вам так хочется, — сказал он Юлии. — Так вы, во всяком случае, увидите, что впечатление, которое Лисси произвела на вас за ужином, было несколько однобоким.

Когда они дошли до дверей императорской библиотеки, их глазам предстало зрелище, которое, действительно, отчасти походило на осаду крепости. У запертых дверей столпилось несколько придворных дам, а кроме этого — с полдюжины гвардейцев. Эти молодые рыцари, в отличие от дам, явно считали эту ситуацию отличным развлечением. Придворных дам ухмылки орденских гвардейцев откровенно раздражали — легко им стоять тут и веселиться, как зевакам на осенней ярмарке, раз уж ответственность за воспитание наследницы и ее поведение лежала не на них!

Впрочем, при виде императора усмешки молодых людей тут же сменились подобающе серьезным выражением.

— Итак?.. — спросил Вальдер, приблизившись. — Я вижу, дверь они по-прежнему не открывают?..

— Нет, государь! — выпалила одна из дам. — Вот, посмотрите сами...

Она приблизила лицо к дверному косяку, а потом громко и отчетливо сказала :

— Принцесса, сколько вы еще намерены продолжать эту глупую игру? Откройте дверь! Вам давно пора спать!

— Я уже двадцать раз вам говорила, что я не принцесса, — раздалось из-за двери. — Я бесстрашная королева Беатрикс!..

Голос казался сдавленным от смеха, а под конец Лисси и вовсе не смогла сдержаться и довольно громко фыркнула, после чего обе стоявшие за дверью девочки стали смеяться в голос.

Они явно были в восторге от этой новой игры.

— Королева Беатрикс не возглавляла оборону Западного форта, — заметил Валларикс, подойдя к двери.

Смех тут же стих, как будто бы его обрезало ножом. За дверью наступила тишина.

Вмешательство Валларикса явно повергло «осажденных» в полную растерянность. Было похоже, что Элиссив и ее подруга до последнего не верили, что кто-то из придворных дам способен воплотить в действительность свои угрозы и на самом деле пойти к императору. Из чего следовало, что подобные угрозы слишком часто и по самым разным поводам употребляются впустую.

Юлия выжидательно смотрела на Валларикса и явно ожидала, что он прикажет девочкам сейчас же выйти из библиотеки. Но император всего лишь сказал :

— Если _ваше величество_ не хочет отобрать у сэра Ирема Стальную звезду, врученную ему за оборону крепости — что было бы, по-моему, весьма несправедливо — то вам стоит прекратить вашу военную кампанию и открыть дверь.

За дверью лязгнул выскользнувший из пазов засов, и все смогли увидеть раскрасневшуюся от долгого смеха Лисси и ее подругу. Обе выглядели донельзя смущенными и, судя по всему, сами не знали, что им теперь делать или говорить.

— Я полагаю, что вам стоит извиниться перед дамами, — сказал Валларикс ровным голосом. — Я не хочу, чтобы вы втягивали ваших наставниц в свои игры. То, что вы заставили взрослых людей плясать перед дверью и упрашивать вас выйти, просто возмутительно. Это неуважение сразу и к вашим дамам, и к другим придворным, и ко мне.

— К тебе?! Но почему? — вскинулась Лисси.

— То есть насчет того, что это — проявление неуважения ко всем, кроме меня, вопросов нет? — невесело хмыкнул Валларикс. — Уже хорошо. А ко мне — потому, что это _я_ поручил этим женщинам заботиться о твоем воспитании. А вы с Лейдой ведете себя так, что мне потом приходится за вас краснеть...

— Мы ничего такого не хотели, — потупившись, пробормотала подруга Лисси — темноволосая девочка, выглядевшая на год или на два старше принцессы. — Мы собирались только пошутить, а потом просто... увлеклись. И уже не могли остановиться. Извините нас, пожалуйста.

Валларикс мельком посмотрел на девочку.

— Месс Лейда, я ничуть не сомневаюсь в том, что, если даже вы и «увлеклись», то мне точно известно, кто из вас увлекся первым, — сказал он, и в его голосе проскользнула нотка усталости, которая заставила Элиссив совершенно сникнуть.

— Я больше не буду так шутить! Честное слово! — выпалила она с тем же пылом, с которым пару минут назад изображала Бесстрашную Беатрикс. Элиссив повернулась к дамам. — Простите меня, пожалуйста. Мне правда очень, очень жаль! Это и в самом деле было глупо. И невежливо.

— Теперь я вас оставлю, — сказал Валларикс, убедившись, что его дальнейшее вмешательство не требуется, и предлагая руку леди Юлии, чтобы вернуться в свои комнаты.

— ...Видите, — сказал он своей спутнице, когда они отошли на значительное расстояние от дворцовой библиотеки. — Как я уже сказал, ваше первое впечатление о моей дочери было не совсем верным.

Юлия только кивнула, явно ошарашенная хладнокровием Валларикса.

Валларикс сдержал обещание, которое он дал леди Аталии, и искренне старался развлекать сестру своей жены. Он подарил Юлии исключительно красивого охотничьего сокола, и сам тоже стал чаще отвлекаться от своей работы, чтобы съездить с ней на соколиную охоту. Это пошло ему на пользу — теперь, когда он не сидел так много в четырех стенах, нахмурив лоб и погрузившись в изучение каких-нибудь бумаг, а скакал вместе с Юлией и другими придворными по весенним полям, Вальдер избавился от утомления и бледности, а в его глазах появился прежний блеск. Придворные внезапно обнаружили, что их король впервые за последние два года начал интересоваться придворными развлечениями, и двор начало лихорадить от какого-то особенного праздничного возбуждения. На первый взгляд, все вроде бы шло так же, как всегда — Вальдер по-прежнему не танцевал, а выступления придворных музыкантов и поэтов он и раньше всегда слушал с интересом. Но придворные, чуткие к малейшим изменениям в манерах императора, явно почувствовали, что Валларикс наконец-то начинает оживать, как будто пробуждаясь от своего горького оцепенения, и его двор мгновенно охватило радостное оживление.

— Никогда бы не подумал, что мое уныние настолько заразительно. Уверен, что сэр Ирем просто не узнает двор, когда вернется из своей поездки, — с усмешкой сказал Валларикс, гуляя с Юлией по залитому майским солнцем парку. — И все это — исключительно благодаря вам. Я очень рад, что вы приехали в Адель. В последние недели я все чаще начинаю думать...

Судя по жадному взгляду Юлии, ей было очень интересно, как Валларикс собирается продолжить эту мысль — но тут из глубин парка неожиданно раздался отчаянный детский крик, и глаза императора испуганно расширились.

— Лисси!.. — ужасно побледнев, пробормотал Вальдер. И, не раздумывая, бросился в ту сторону прямо через цветочные кусты.

На лице Юлии причудливо смешались выражения испуга и досады. Не желая оставаться в стороне, она подобрала тяжелый бархатный подол и поспешила вслед за императором.

Валларикс, разумеется, опередил ее и первым добежал до находившегося в стороне от прогулочных парковых дорожек вяза, к узловатой ветке которого крепилась подвешенная к канатам длинная доска. Качели еле заметно покачивались, а прямо под ними на траве ничком лежала маленькая девочка.

Самая молодая из придворных дам, смотревших за наследницей, с белым испуганным лицом пыталась оттащить от бесчувственной девочки заливавшуюся плачем Лисси, то и дело оборачиваясь и пытаясь звать на помощь. Голос у девушки дрожал, так что призыв звучал неубедительно, как будто бы она сама не очень верила в успех. И в самом деле, в этой отдаленной части парка ее вряд ли мог бы кто-нибудь услышать, если бы Валларикс с Юлией случайно не бродили по соседству и не слышали недавний вопль ужаса — куда более громкий и пронзительный, чем голос молоденькой фрейлины.

Другие девочки, игравшие вместе с принцессой и ее подругой, с круглыми от ужаса глазами топтались вокруг, явно не зная, что им теперь делать. Растерянность и нескрываемый испуг наставницы повергли их в полное замешательство, так что никто не догадался побежать за взрослыми. Внезапное вмешательство Валларикса и Юлии пришлось как нельзя кстати. Увидев императора, Элиссив, кажется, немного успокоилась и, наконец, позволила придворной даме притянуть ее к себе, а Вальдер поднял потерявшую сознание подругу дочери на руки и сказал придворной даме:

— Пожалуйста, успокойте девочек и уведите их отсюда. Я сам отнесу месс Гефэйр во дворец.

И, видимо не слишком веря в способности дамы справиться с этим нехитрым поручением, сам сказал девочкам:

— Лейда ушиблась при падении, но я уверен, что ничего страшного с ней не случилось. Она скоро придёт в себя. Лисси, не плачь, все будет хорошо. Я вызову к Лейде врача.

Закончив с этим, Валларикс быстро зашагал в сторону дворца, явно не слишком тяготясь такой маленькой ношей.

Лисси, вырвавшись из рук у обнимавшей ее дамы, побежала вслед за ним.

— Ваше высочество! Вернитесь! Вашему отцу сейчас не нужно, чтобы его кто-то отвлекал! — крикнула дама вслед принцессе, но звучало это совершенно безнадежно. Она явно понимала, что Элиссив ее не послушает.

Юлия оглянулась на несчастную наставницу принцессы и на девочек, которые сбились вокруг нее, как овцы вокруг своего растерянного пастуха, и тоже поспешила следом за Валлариксом.

— Что за бардак!.. — в сердцах пробормотала Юлия, пользуясь тем, что торопившийся Валларикс далеко опередил ее и не мог слышать этот нелицеприятный отзыв о происходящем.

К вящей досаде Юлии, Валларикс отказался отдать девочку дежурному гвардейцу, поспешившему на помощь императору, и сам отнес ее наверх. По пути она, очевидно, стала понемногу приходить в себя и, приоткрыв глаза, издала удивленный стон — ведь с ее точки зрения она, наверное, только что падала на землю, а сейчас пришла в себя уже посреди дворцового коридора. Валларикс успокоительно сказал:

— Тшшш... Тише, месс Гефэйр, все хорошо. Вы упали с качелей. Вам сейчас нужно прилечь. Я отнесу вас в вашу комнату.

Войдя в одну из спален, он положил девочку на покрывало на кровати и спросил:

— Ну как, милая леди, вам уже немного лучше? Что у вас болит?

— Н-не знаю... Голова. Меня ударило по голове, — чуть слышным голосом отозвалась подруга Лисси. И сразу же вслед за этим неожиданно заволновалась. — Не рассказывайте моему отцу!

— Не беспокойтесь, — серьезно сказал Валларикс. — Думаю, у нас не будет никаких причин извещать вашего отца. Уверен, Рам Ашад не найдет ничего серьезного, когда придет вас осмотреть. Вы помните, как вы упали?

— Помню. Я стояла на доске, а потом... потом я упала. И доска ударила меня по голове.

— Где именно?

— Вот здесь, — девочка потянулась к своему затылку, но тут же отдернула от него руку.

— Ничего, это пройдет, — сказал Валларикс. — Помнится, я однажды точно так же упал с качелей, когда был чуть постарше вас. Вас не тошнит? Голова не кружится?..

Подруга Лисси быстро замотала головой. То ли действительно не чувствовала тошноты, то ли боялась, что другой ответ заставит императора решить, что она пострадала от падения достаточно серьезно, чтобы известить ее родных.

— Ну ладно, — покладисто согласился император. — Но вы всё-таки лежите здесь и не вставайте. Я хотел бы, чтобы Рам Ашад вас осмотрел. За ним уже послали.

Юлия переводила взгляд с императора на его собеседницу, и на ее лице выражалось одновременно раздражение и замешательство. Элика не могла её винить. Дома, если бы кто-нибудь из них откуда-то упал во время своих игр, мама, едва убедившись, что упавший пострадал не слишком сильно, принялась бы на него ругаться и грозить разными наказаниями за неосторожность. Снисходительность Валларикса явно представлялась Юлии чрезмерным попустительством, особенно учитывая то, что девочки явно не слушали своих наставниц и делали все, что взбредёт в голову, так что легко было предположить, что Лейда пострадала исключительно по собственной вине.

Но Элика не осуждала мужа. Может быть, это было и неправильно — во всяком случае, ее родители бы вслед за Юлией сочли бы, что такой подход способен только поощрить кого-нибудь на новые глупые выходки — но королева полагала, что, когда что-то страшное уже случилось, вряд ли стоит делать ситуацию ещё страшнее криками и руганью. Девочки и без того уже были достаточно наказаны за свое безрассудство. Зареванная Лисси выглядела страшно перепуганной, а ее красное от слез, опухшее лицо стало почти неузнаваемым. Бледную и растрепанную Лейду тоже было жаль.

— Вам следовало быть осторожнее, месс Гефэйр, — все же упрекнул Валларикс, убедившись, что и его дочь, и Лейда успели немного успокоиться. — На этот раз ваше падение, скорее всего, обойдется без последствий, но на самом деле вы могли серьезно пострадать.

— Она тут ни при чём! — с внезапной яростью вмешалась в разговор заплаканная Лисси. — Это я! Я первая придумала качаться, стоя на ногах... Я думала, что смогу раскачаться так, чтобы сорвать листок с соседней ветки. Леди Мелвис пыталась мне запретить, но я ее не слушала. И тогда Лей встала на ее сторону и тоже стала говорить, что я могу упасть. А я стала над ней смеяться и сказала, что она просто боится сделать то же самое, но не хочет этого признавать... А Лей сказала, что докажет мне, что не боится, а в обмен я должна обещать, что больше не стану так делать. И она раскачалась так же сильно, как и я, а когда отпустила одну из веревок, чтобы сорвать лист, то не сумела удержаться... и упала. Это все из-за меня! Она бы не разбилась, если бы не я! Не надо на нее ругаться!

Юлия закатила глаза к потолку. Похоже, представление Элиссив, что значит «ругаться на кого-то», только утвердило ее в убеждении, что император совершенно ничего не понимает в воспитании детей.

— Я вижу, вы сумели доказать моей дочери и свою правоту, и свою отвагу. Я очень благодарен вам за то, что вы заботитесь о Лисси, — сказал император, и, взяв лежащую на одеяле руку Лейды, коснулся ее губами, словно она была взрослой дамой, а не восьмилетней девочкой.

— ...Пойдемте, Юлия, — предложил он, повернувшись к своей снохе. — Я думаю, что девочки спокойно подождут прихода Рам Ашада сами. Лисси, проследи, чтобы у Лейды было все необходимое. Если она захочет пить, пошли кого-нибудь на кухню за оремисом, а сама посиди с ней до прихода Рам Ашада. Полагаю, это меньшее, что ты можешь для нее сделать. Я надеюсь, вам хватит ума на то, чтобы не затевать каких-то новых игр?.. Месс Гефэйр сейчас обязательно нужно лежать спокойно.

— Я за этим прослежу, — важно сказала Лисси, заставив сестру королевы поджать губы.

Ее возмущение было настолько велико, что, несмотря на свое постоянное стремление угождать императору и всячески подлаживаться под него, на этот раз она все же решилась выразить Вальдеру свои возражения — правда, в гораздо более смягченной форме, чем ей, надо полагать, хотелось бы.

— Государь, вам не кажется, что ваша дочь не слишком-то прислушивается к мнению своих воспитательниц? Мне кажется, она уверена, что может делать все, что ей захочется, а это не особенно разумно и полезно для ребенка ее возраста. В детстве нас с Эликой бы непременно наказали, если бы мы заперлись в библиотеке и заставили бы слуг упрашивать нас открыть дверь, считая, что это какая-то веселая игра...

— Наверное, вы правы, — согласился Валларикс задумчиво. — Мне следует найти Лисси наставницу, которая будет следить за ней более строго... Я подумываю о месс Лэнгдем. Она отличается твердым характером. Что же до наказаний — видите ли, Юлия, вы с Эликой в их возрасте были обычными счастливыми детьми, а Лисси... У меня такое чувство, что эти ее дикие выходки — просто попытка как-нибудь отвлечь себя от горя. Лисси не похожа на других детей. Когда не стало Элики, она почти не плакала — во всяком случае, при всех. Ее служанки говорили мне, что она плакала у себя в спальне, по ночам. Но если кто-нибудь к ней подходил — Лисси тут же делала вид, что крепко спит. И она не ходила грустная, а вместо этого, наоборот, часто бывала лихорадочно веселой. Возбужденной. И мне кажется, что я — единственный — кроме, может быть, сэра Ирема — кто понимал, что это вообще не радость, а, скорее, ее противоположность. И с тех пор мало что изменилось. Так что мне трудно ругать ее за то, что она делает. Взрослым людям тоже свойственно бежать от собственного горя. Кто-то может с головой уйти в работу или вообще поехать на войну, как мой отец. Другой пойдет играть на деньги или пить вино... В конце концов, взрослый может может отправиться в дальнее путешествие, чтобы отвлечься, — Валларикс слегка кивнул в сторону Юлии. — Но что может такая маленькая девочка, как Лисси? Полагаю, только искать в своих играх таких острых ощущений, чтобы они перевешивали ее горе. Так что у меня язык не поворачивается ругать Элиссив за ее дурацкие забавы. Мне бы только не хотелось, чтобы в результате ее действий пострадала сама Лисси — или кто-нибудь другой. Вы меня понимаете?

Судя по ее виду, Юлии не приходило в голову рассматривать вопрос с подобной точки зрения, и рассуждения Вальдера выбили ее из колеи. Элика полагала, что, хотя Юлия помимо воли тронута словами императора, эти слова ей не особенно приятны. Про себя она, наверное, уже начала мысленно выстраивать цепочку рассуждений, полностью опровергающих теории Валларикса. Элика слишком хорошо помнила время, когда ее жизнь все время омрачали мысли о болезни и о скорой смерти ее няни, и она по собственному опыту могла сказать, что постоянно думать о чужих страданиях — мучительно и очень неуютно. Именно поэтому люди почти всегда стараются по мере сил избегать мыслей о таких вещах. И Юлии, конечно же, куда спокойнее было убедить себя в том, что Лисси просто слишком избалована своим отцом, чем видеть все ее поступки теми же глазами, что Вальдер.

Но спорить с императором она, конечно же, не стала. Элика не сомневалась, что ее сестра, при всем своем эгоизме и известной толстокожести, вовсе не была по-настоящему жестоким человеком. Валлариксу с его горем трудно было не сочувствовать, и Юлии не очень-то хотелось лишний раз бередить его рану. С другой стороны — явное несогласие снохи могло заставить императора понять, насколько несопоставима была их утрата после смерти Элики, а это в планы Юлии определенно не входило. Так что она сочла самым разумным изобразить подобающее случаю серьезное и грустное лицо и понимающе кивнуть.