Дом по соседству (гет)

Санта-Клаус прилетал к Гарри и Гермионе и на следующий год, и они снова смотрели за его полетом, сидя на окне, только поздороваться с прилетевшим Сантой Джон Грейнджер их не пустил, пообещав, что Санта придет и утром, когда управится со всеми подарками, что ему придется разносить этим вечером. А после праздников воспитательница в саду спросила, кто что делал на Рождество, и Гермиона, которая к тому времени уже ловко складывала фразы в небольшой рассказ, рассказала о том, как они с Гарри смотрели за Санта-Клаусом.

И тут воспитательница совершила небольшой промах. Во-первых, сказала воспитательница, то, как Санта летает на оленях, увидеть невозможно; во-вторых, пытаться за ним подсматривать нельзя. Это, может, было и правильно по отношению к другим детям, которые не должны были брать пример с Гарри и Гермионы и не пытаться подстеречь своего папу или дядю, одетого Сантой. Это, может быть, и хранило детвору от разочарований и прочих потрясений: например, похожих на то, что описано в шутливой рождественской песенке о том, как мама целовалась с Сантой. Но Гарри и Гермиона сделали из слов воспитательницы очень большие выводы — во-первых, о том, что взрослые не так уж много знают, а во-вторых, что только тот, кто делает что-то, чего делать нельзя, и увидит все интересное.

— Давай шалить, — предложил Гарри, когда воспитательница отошла, и посмотрел на красивую вазу, стоящую на шкафу.

— Ага! — согласилась Гермиона, которой тоже хотелось порассматривать вазу, и они вдвоем полезли по полкам вверх, после чего на них предсказуемо посыпались из шкафа игрушки и книжки, а ваза слетела со шкафа и разбилась вдребезги.

— Ой, — сказал Гарри, зависнув на середине шкафа.

— О-ё-ёй, — согласилась Гермиона, которая понимала, что им сейчас влетит.

Гарри услышал, что Гермиона расстроена и напугана, и ваза собралась из осколков обратно.

— Ваза! — с гордостью сказал Гарри, когда воспитательница сняла его со шкафа.

— Ваза целая, — уточнила Гермиона, она лезла по шкафу медленнее и потому залезла не так высоко и первой решилась спрыгнуть. — И красивая.

Заперли в кладовке до обеда их все равно, но, по крайней мере, воспитательница не сильно сердилась и расстраивалась, и Гермиона нашарила Гарри в темноте и чмокнула его в щеку.

— Ты опять меня спас, — сказала Гермиона. — Спасибо.

— Будем еще шалить? — хитро сказал Гарри, и Гермиона задумалась: с одной стороны, шалить было нехорошо, с другой стороны — тем, кто шалит и делает то, что нельзя, показывают и Санта-Клауса, и красивую вазу, и еще очень приятно посмотреть на волшебство, которое совершается ради тебя.

— Ага!

С тех пор в доме Грейнджеров и в детском саду неподалеку начались веселые времена: Гарри и Гермиона ходили искать в белом зимнем лесу белого зайца; залезли по пожарной лестнице на крышу детского сада и отламывали от водостока сосульки; проверили на прочность ледок рядом с домом и вернулись домой в хлюпающих ботинках. От серьезных увечий и неприятностей их спасала стихийная магия Гарри, чье вмешательство только укрепляло их в мысли, что все обойдется и сойдет им с рук; наказывать их было довольно бесполезно, потому что совместные приключения им были слаще конфет, которых их в наказание лишали, а запирать их в кладовке помогало только от немедленного продолжения проделок: Гарри и Гермиона нашаривали друг друга в темноте, устраивались рядышком, о чем-то шептались, и казалось, что им больше ничего для счастья и не нужно — вот только на приключения их потом тянуло все равно. Драть неслухам уши и давать им ремня было против принципов доктора Грейнджера, и он вызвал в свою клинику Кингсли — дом Грейнджеров Дамблдор в свое время зачаровал так, что гостей из магического мира Джону и Мэри приходилось проводить туда буквально под руки.

— Да в общем ничего страшного, — заверил доктора Грейнджера Кингсли, который в детстве тоже был тем еще сорванцом, другие люди не попадают в аврорат и не вступают в тайные общества. — Гарри, похоже, действительно будет очень сильным магом — уже в таком возрасте стихийная магия оберегает его словно по заказу. И ты знаешь, мне кажется, что он бережет Гермиону как самого себя — если она когда-нибудь, Мерлин ее упаси, свалится с крыши, он успеет ее поймать своей магией.

— Знаешь, мне как-то не хочется проверять, — признал Джон Грейнджер. — Ты же сам говоришь, что магов хранит их стихийная магия, в том числе от инфекций и серьезных травм. Но ведь маг только Гарри, а Гермиона нет! Если она попадет в больницу с пневмонией, ее что, тут же излечит его стихийная магия?

— Ну нет, наверное, — признал Кингсли. — Но пока же ничего не случилось, у твоей дочки, судя по тому, что ты рассказываешь, железное здоровье. Магию нужно тренировать, и иммунную систему нужно тренировать, они от этого только сильнее делаются. Хотя ладно: вот тебе монетка на всякий случай, нажмешь на нее — вызовешь меня. И компас я для тебя зачарую, чтобы тебе было легче их искать — сейчас прямо от тебя схожу к ним в детский сад и настрою на них стрелку.

— И вот еще чего, — добавил Кингсли, — у нас в волшебной школе, где мы все учимся, хулиганам назначают отработки. Например, захотел полетать в столовой на метле, уронил директору в суп ботинок — значит, следующую неделю по вечерам отмываешь тряпкой пол рядом с главным входом, куда все школьники ежеминутно натаскивают грязи.

— И что, это помогает?

— Ну как помогает, пол зато чистый всегда.

Джон Грейнджер все же был заинтересован в безопасности своих детей, а не в избавлении себя от домашней работы, тем более что в нежном пятилетнем возрасте от помощи Гарри и Гермионы по дому порой бывало больше вреда, чем пользы. Впрочем, Гарри благодаря своим проделкам хорошо научился чистить картошку, а потом ее варить — так уж ему, видно, на роду было написано, — а Гермиона аккуратно избавляла дом от пыли и даже мало что разбивала в процессе. Но в конце концов Джон Грейнджер нашел решение, за которое ему было немного совестно, хотя действовало оно безотказно: когда Гарри и Гермиона летом зачем-то рванули в лес Дин и даже почти доехали дотуда зацепом на бензовозе, Джон Грейнджер запер их по разным комнатам, и вот это отлично сработало, после этого оба почти неделю были шелковые. Конечно, сидеть одному в комнате, пока толком не умеешь читать, попросту скучно — не сравнить с тем, чтобы сидеть наказанными вдвоем и с удовольствием вспоминать детали недавней проделки, но Джон Грейнджер чувствовал, что есть еще одна причина: все это время Гарри и Гермиона были неразлучны, Джон даже помнил, как первые месяцы они спали под одним одеялком, потому что так осиротевший Гарри меньше плакал по ночам, и вот поэтому они так приросли друг к другу, что даже короткая разлука была для них болезненна.

К сожалению или к счастью, вскоре из Северной Ирландии вернулся Сириус: Сириус за свое поведение на базе третьей бригады не вылезал с гауптвахты, но еще во время десанта на Фолкленды проявил себя не просто отличным, а буквально волшебным бойцом, и потому уже дослужился до уоррент-офицера и получил орден, вот только в офицерское училище за звездочками Сириуса отправлять остерегались. Сириус на скорости долбанулся о защиту на доме Грейнджеров, потом послал Патронуса и был приглашен в гости — при родителях он дарил Гарри и Гермионе хорошие, хоть и милитаристские подарки (ну кто еще догадается подарить шестилетней девочке флотский ремень и посоветовать лупить обидчиков пряхой?), а наедине подарил им два зеркальца.

— Это зеркальце принадлежало твоему отцу, — сказал Сириус, вручая зеркальце Гарри. — Нас с ним часто отправляли на отработки в разные части Хогвартса, потому что, оставшись вместе без присмотра, мы с ним чаще всего не работали, а продолжали безобразия нарушать и дисциплину хулиганить.

Сириус посмотрел на Гермиону, которая в первый раз, четыре года назад, показалась ему очень правильным, образцовым ребенком, и оценил ее хитрую мордочку, лишенную всякого осуждения его безобразного поведения.

— Тогда я брал свое зеркальце, — держи, Гермиона, — произносил имя твоего отца, и он появлялся в зеркальце. Мы сидели, переговаривались, смеялись — конечно, это не то же самое, что бедокурить вместе, но все же нам было далеко не так скучно, как рассчитывали те, кто отправлял нас на отработки.

— А из зеркальца было слышно, как ты его зовешь? — спросила любопытная Гермиона.

— Нет, если тебя зовут, зеркальце просто нагревается у тебя в кармане, — разъяснил Сириус. — Если ты не можешь отвечать, можно просто вынуть его и туда подмигнуть: в конце концов, что может быть естественнее красивой девочки, которая смотрится в зеркальце и подмигивает своему отражению? Ты, конечно, вместо отражения будешь видеть Гарри, а он будет видеть тебя, но этого никто не узнает, даже если заглянет тебе через плечо.

— Спасибо, дядя Сириус! — радостно сказал Гарри и обнял своего понимающего крестного.

Следующим же утром Гарри и Гермиона проснулись намного раньше обычного, стащили из холодильника сосиски, а у соседей небольшое каноэ и отправились на остров, где стоял дом Джеймса и Лили, по осеннему морю.

Дом Джон Грейнджер и его сослуживцы восстановили еще в 1982ом году, обругав последними словами комиссию из Министерства, которая собиралась устроить из дома военный мемориал и пыталась помешать реставрации. Комиссия связываться не рискнула, пообещала прислать авроров и прислала Кингсли; Кингсли побродил по острову, полюбовался выстроенным причалом и заново воздвигнутой стеной первого этажа, в нескольких местах помог магией и написал по итогам липовый отчет. Спустя неделю после Кингсли к почти законченному снаружи дому прибыла какая-то дамочка в розовом костюмчике и с отвратительным характером, скандалила и угрожала, что Кингсли у нее никогда больше не будет лгать, и тогда морская пехота вспомнила свои морские корни, оттащила ее к причалу и провела с него по доске, благо что даже в конце причала было совсем неглубоко, и скандальная дамочка, с воем ужаса обрушившись в холодную воду, смогла нащупать ногами дно.

— В следующий раз протащим под килем, — пообещал Тони Чёрч, которого на Борнео майор ругал за мягкосердечие. — Кингсли тронешь — вообще на рее повесим. Палочку свою у этого деда получишь — как его, Дамблдора?

Дамблдор после этого долго разрывался между желанием тут же аппарировать к Грейнджерам и на них наорать и желанием, чтобы Амбридж походила без палочки подольше, и в результате протянул с решением две недели, пришел за палочкой к Грейнджерам в будний день и только стукнулся об магоотталкивающий барьер, который сам же и устанавливал. Зато Акцио на палочку подействовало, и она прилетела откуда-то из лесочка, завернутая в вежливую записку с описанием того, как шокированы бывают простые морпехи, перед которыми появляются из воздуха маги и грубо и цинично нарушают Статут Секретности.

Джон Грейнджер, конечно, присутствовал и при проведении Амбридж по доске, и при составлении нахальной записки — работа дантиста была кропотливой, порой скучной и однообразной, а каждому мужчине нужна иногда доза веселья и дружная мужская компания. Вряд ли при такой наследственности и постоянно появляющихся в доме участниках подобных развлечений стоило удивляться, что Гермионе показалось хорошей идеей отправиться в утлом суденышке по холодному осеннему морю, но было достойно удивления, что они с Гарри, словно два индейских малыша, догребли до острова, пусть и ценой вспузырившихся на детских ручках мозолей, и даже не забыли вытащить лодочку на берег, чтобы потом поплыть обратно.

Сириус застал Гарри и Гермиону сидящими на крыльце — ключа у них не было, бить окно им было жалко, но они уже о чем-то привычно шептались, и было похоже, что они найдут выход, а вернее, вход.

— Вам хорошенько влетит, когда вы вернетесь, — предупредил детей Сириус. — В основном за то, что вы украли соседскую лодку.

— Мы бы вернули, — ответил маленький Гарри.

— Если бы ее не упустили, то да, — заметил Сириус. — Не волнуйтесь, вы не упустили. А если бы волны были побольше, вы могли бы кильнуться — ботинки бы черпанули воды и потянули вас вниз, вода вокруг ледяная. Если только стихийная магия, а без магии даже я бы, может, с начала пути не доплыл до берега — а плыть на остров, кильнувшись, бесполезно: мокрый на берегу замерзнешь. Нельзя постоянно надеяться на стихийную магию, она все-таки довольно непредсказуема.

— Тогда научи Гарри колдовать, дядя Сириус, — предложила Гермиона.

— И подари нам моторную лодку на Рождество, мы тогда не будем брать соседскую, — добавил Гарри.

— Святой Георгий, у вас двоих есть хоть одна идея, которая не ведет напрямую к нарушению закона?

— Давай походим по дому?

— Слава тебе, святой Георгий!

— Аллохомора! — произнес вслед за тем Сириус и завел детей в дом. Сириус за эти годы повзрослел, закалился сердцем и уже мог без опаски перешагнуть порог дома, который раньше снился ему в кошмарных снах: даже во сне Сириус всегда опаздывал, пусть даже на полминуты.

В доме было пусто и чисто; кроме мебели в чехлах, вещей не было — здесь убирали те, кто не раз видел горе опустевших домов, и благодаря их трудам пустота и чистота дома были пустотой и чистотой новой страницы. Возможно, поэтому для Сириуса визит в дом на острове не стал горьким — он почувствовал, что жизнь победила и что он привел в дом новое поколение, такое же дружное, боевое и упрямое.

Гарри и Гермиона раньше в доме на острове не были: они хорошо знали родителей Гарри по колдографиям из семейного альбома, который Джон Грейнджер привез в свой дом вместе с Гарри, но почти на всех хорошо знакомых им колдографиях был дом в Годриковой Лощине, а не этот дом, который был для Джеймса и Лили временным убежищем. И все равно этот визит был для них важным, это была часть жизни Гарри, которую Гермиона не видела и которая теперь тоже становилась частью их общей истории.

Решив еще до приезда к Грейнджерам, что в этот раз он зайдет в дом на острове, Сириус и не ожидал, что ему придется вылавливать на острове рисковых и сумасбродных детей, и о педагогическом эффекте подаренных сквозных зеркал Сириус особенно не думал. Так, наверно, вышло и лучше: Сириус теперь наблюдал за детьми, которые не побежали по дому в разные стороны, а, напротив, отнеслись к дому с серьезным интересом и немного притихли. Сириус отмечал, как, заходя в новую комнату, дети сначала начинают держаться друг к другу поближе, словно оставшиеся в одиночестве щеночки, как Гермиона всегда идет на четверть шага позади и посматривает по сторонам, чуть дергая Гарри за руку каждый раз, когда заметит что-нибудь интересное, а вот Гарри показывает ей на вещи рукой. Сириусу теперь даже было интересно, сел ли Гарри в каноэ на заднее сиденье, где сидит тот, кто управляет лодкой и в случае чего ее вытягивает, но проверять Сириус, конечно, не стал.

Гарри и Гермиону, конечно же, по возвращении заперли по разным комнатам, и так надолго, что Сириусу пришлось всю свою побывку ночевать на диване в гостиной. Гарри практически тут же вынул свое зеркальце и позвал Гермиону, и в зеркальце появились его любимые озорные глазки.

— Спасибо, что сказала, что это была твоя идея.

— Ну ведь моя очередь была, в прошлый раз ты вину на себя брал.

— Все равно чмок тебя. Ладошки не болят?

— А, пройдут.

— Еще поедем?

— Только летом и босиком, — предположила Гермиона, она все-таки слушалась хорошего совета. — И если дядя Сириус подарит нам лодку.

— Твой папа его за это выставит из дома — возможно, на пару лет.

— Ну Сириус же волшебник, он же может лодку спрятать так, чтобы ее видели только мы?