Дом по соседству (гет)

Дома на острове больше не было. Джон Грейнджер смотрел в свой армейский бинокль, переводил его туда и сюда, но там, где был дом, ничего нельзя было различить, кроме ощущения, что перед твоими глазами кто-то проматывает пленку: твой взгляд скользит по направлению к месту, где дом был всегда, а потом сразу с этого места перескакивает дальше.

Примерно так Джеймс Поттер это и описывал, когда прилетел прощаться: он никогда особо не заботился о том, чтобы поддержать иллюзию нормальности, и не заморачивался создать хотя бы видимость того, что он приплыл со своего острова на лодке. Так внимательный Джон Грейнджер его и подловил полтора месяца назад, когда Джеймс появился около его дома во второй раз.

— Где твоя лодка, Джим? — спросил мистер Грейнджер, он был старше Джеймса Поттера почти вдвое, а тот совсем не выглядел отцом семейства, скорее уж недавним школьником, и против такого обращения не возражал.

— Что, конспиратор из меня никакой, доктор Грейнджер? — весело сказал Джеймс. — Только вам одному: понимаете, я волшебник. Я прилетаю сюда на метле.

Доктор Грейнджер в ответ на это осуждающе покачал головой, показывая, что, плохо зачалив и упустив лодку, Джеймс мог бы соврать и получше, но Джеймс вынул палочку, взмахнул ею, и к нему прилетела метла, выдравшись из кустов рядом с пляжем. Джеймс оседлал метлу, сделал смеясь несколько кругов над головой у ошарашенного доктора Грейнджера и приземлился туда же, где стоял до этого.

— Вообще-то, нам нельзя так делать, — заговорщицким шепотом школяра-проказника сказал Джеймс. — Но я подумал, что вы все равно рано или поздно меня заметите. Не рассказывайте только никому, пожалуйста.

Конспиратор из Джеймса действительно был даже хуже, чем никакой: избавившись от груза своей тайны, Джеймс таким же образом притащил с пляжа упаковку на полдюжины пива и за полчаса выболтал доктору о себе практически все. Джон Грейнджер узнал, что он и все его соотечественники называются магглами, что Джеймс Поттер родом из маленькой деревушки Годрикова Лощина, где маги и магглы веками жили бок о бок и знали все друг о друге, что существует Статут Секретности, который Джеймс сейчас безбожно нарушает («ай, да ладно!»), что Джеймс с женой перебрались на остров пару недель назад, скрываясь от Темного Лорда, который хочет захватить власть в магической Британии, а они как-то перешли ему дорогу.

— Заезжайте к нам обязательно, доктор! — пригласил Джеймс, когда спохватился, что уже половина пятого, а он обещал Лили, что, начиная с четырех, будет сидеть с малышом и покормит его полдником. — Лили будет вам очень рада, ее родители тоже магглы.

Разумеется, Джеймс не то забыл предупредить, не то и сам не знал о том, что рядом с островом, уже окутанном магией, маггловские приборы могут начать сбоить — в сотне ярдов от острова в моторной лодке доктора Грейнджера перестало действовать электричество, практически отказал руль, и доктор чудом вписался в небольшую бухточку и миновал две гряды валунов по обе ее стороны.

Зато в том, что Лили будет рада гостям, Джеймс не обманул: Лили было интересно практически все, что происходило в большом мире. Кто выиграл Премьер-лигу, действительно ли распадется АББА, проиграет ли Тэтчер следующие выборы — доктор Грейнджер весь вечер чувствовал себя радиоведущим и в глубине души жалел Лили, особенно когда она убежала и вернулась с письмом для родителей, чтобы доктор отправил его обычной маггловской почтой. Своими зелеными глазами и быстрыми движениями Лили напоминала доктору Грейнджеру его Мэри, какой она была в студенчестве, и доктор подумал, что он бы свою Мэри не стал заточать на маленьком островке — да и свою войну Джон Грейнджер оставил за океаном и только потом начал ухаживать за девушками.

Доктор Грейнджер родился в небогатой семье; ни один из его родственников не учился в колледже, а потому и юный Джон не особо задумывался о том, что нужно для поступления — он не был ни спортсменом, ни активистом, ни даже круглым отличником, он только отлично знал математику, химию и биологию, нужные будущему медику. Но оказалось, что будущему медику для поступления еще нужна небольшая гора денег или именная стипендия, и самым реальным шансом получить таковую оказалось уйти в армию — Джон был крепким и здоровым парнем, и армия была ему настолько рада, что из графства Сомерсет забросила сразу на Борнео. Вот там, в липкой духоте джунглей, Джон научился спать с оружием, слышать среди птичьих криков человеческие шаги и стрелять в противника на поражение.

Пока доктор Грейнджер вспоминал молодость, проснулся сынишка Поттеров, и Джеймс притащил его знакомиться с «дядей Джоном», а потом решил показать «дяде Джону», как мы умеем ловить заколдованную маленькую метлу — тут Джеймс захлопал по карманам и стал сам крутиться по гостиной вместо метлы, ища палочку, а когда все-таки нашел — попытался посвятить доктора Грейнджера в детали квиддича, заменявшего магам футбол. Малыш Гарри тем временем словил маленькую метлу и немного ее пожевал, потому что у него резались зубки, и строгий «дядя Джон» метлу у него отобрал, переведя разговор на магические и маггловские способы дезинфекции и борьбы с детскими недомоганиями — хотя доктору Грейнджеру было под сорок, он и сам был молодым отцом.

— Послушай, Джим, прекратите оба этот позор, — наставительно сказал Джон Грейнджер, когда Джеймс пошел его провожать, а потом побежал обратно за палочкой, услышав о том, что мотор не заведется без электрической искры и нужно будет выпихнуть лодку магией за пределы стоярдовой зоны. — Если вашей семье угрожает опасность, оружие должно быть при вас всегда — даже когда вы спите, обедаете или умываетесь в ванной.

— Да ладно, доктор, — отмахнулся Джеймс. — Мы скоро засядем под Фиделиус, это такое заклятие, что никто не сможет нас найти, даже если пройдет прямо под окнами нашего дома. Вы, наверно, тогда и дом наш перестанете видеть — даже не знаю, что вам посоветовать сказать про нас соседям. Вас я, впрочем, обязательно как-нибудь протащу к нам в гости — если я подведу вас за руку к нашему крыльцу, думаю, вы дверь все-таки найдете.

Но со вторым визитом так и не сложилось: когда Джеймс прилетел прощаться, выяснилось, что ввести человека в защищенный дом может только Хранитель Секрета.

— Я, доктор, и про себя не знаю, смогу ли найти свой дом, если из него выйду, — с досадой сказал Джеймс. — А если смогу и проведу вас, то не получится ли так, что вы тоже станете хранителем нашей тайны? Тогда, пожалуй, выйдет, что я вас подставлю и охотиться начнут уже и за вами тоже.

— Береги Лили, Джим, — сказал доктор Грейнджер и похлопал парня по плечу. — Кстати, где твоя палочка?

Джеймс растерянно хлопнул себя по карманам и, обнаружив там палочку, шутливо погрозил доктору пальцем.

— Ну что вы, док, думаете, я совсем шляпа? — рассмеялся Джеймс. — А вообще все это скоро закончится, и мы с Лили прилетим к вам в гости. Гарри нравится летать — будет чертовски обидно, если из-за этого Фиделиуса я теперь не смогу катать его на метле.

Доктор Грейнджер вздохнул, глядя вслед улетающему Джеймсу, и подумал, что ему больше всего жалко Лили, запертую в домике без телевизора и радио — и даже без возможности поговорить с родителями по телефону.

А потом дом на острове появился — в ночи рванул взрыв, и Джон Грейнджер выскочил на веранду, накидывая плечевую кобуру и убирая туда пистолет. Дом Поттеров горел странным огнем, который очень быстро выгорал, и Джон Грейнджер побежал к своей моторной лодке, не забыв на этот раз прихватить весло.

Магии вокруг полуразрушенного дома уже не было, и лодка спокойно доехала до самого берега. Джон Грейнджер выскочил в воду, зачалился и услышал над головой странный шум — шум вертолетного винта он опознал бы, но сейчас казалось, что к дому Поттеров со стороны моря едет по небу мотоцикл.

Передняя стена дома Поттеров была разрушена, в гостиной доктор увидел с лужайки тело Джеймса, лежащего навзничь с неестественно подвернутой под себя ногой, а за домом и действительно приземлился мотоцикл, с которого слез огромный человек чуть не трех метров ростом.

— Стоять! — рявкнул Джон Грейнджер, встав за углом дома и взяв великана на прицел. — Я не шучу с вами, я действительно буду стрелять. Поднимите руки и покажите мне ваши ладони.

— А вы, простите, хто? — осведомился великан.

— Я ваша фея-крестная, черт подери! — раздраженно ответил доктор Грейнджер, ему нужно было бежать к Поттерам, возможно, кого-то из них он еще мог спасти, а приходилось переругиваться с каким-то великаном. — Мои соседи были магами, и на них напасть могли только маги. Как вы можете судить по моему пистолету, я не маг, и оснований подозревать меня у вас нет — а вот я по вашему летающему мотоциклу заключаю, что вы маг, и, возможно, один из тех, кто хотел смерти моих соседей. Поэтому быстро объясните мне, почему я еще вас не пристрелил.

— Я, эта, тоже помочь приехал, — ответил великан. — Можно я всет-ки подойду, а? Я ж тож беспокоюсь, что с ими.

Джон Грейнджер медленно отошел, продолжая держать великана на прицеле, и вскоре тот смог обойти дом и заглянуть в гостиную. А потом, увидев лежащего без движения Джеймса, великан начал плакать, и так горько, что Джон ему поверил — он видел, как плачут над павшими товарищами, закусывая кулак, и был уверен, что это невозможно сыграть.

— Подождите здесь, — велел Джон Грейнджер и поднялся по лестнице, прижимаясь к стене. Первая комната была пуста, Джон поводил по углам лучом фонарика, следуя за ним дулом пистолета, как в молодости. Во второй комнате была детская — и там Джон увидел лежащую без движения Лили, кучу черного тряпья рядом с ней и сидящего в своей кроватке Гарри, на лбу которого алела зигзагообразная рана.

— Иди-ка сюда, малыш, — как можно спокойнее сказал Джон и взял ребенка на руки. — Ты еще помнишь дядю Джона?

Джону Грейнджеру было больно, как не было больно уже почти пятнадцать лет, с тех пор как его группа входила в Кратер, теряя людей в городских боях и повсеместно натыкаясь на трупы гражданских, которыми город усеяла охватившая его анархия. Точно так же, как здесь, на острове, дома в Кратере выглядели мирно, в комнатах была мебель, в кухнях — посуда и утварь, и вид одинокой чашки на столе в опустевшем навсегда жилище бил под сердце как пуля. И так же, как тогда, Джон сейчас должен был держаться, сохранять ясную голову и делать свою работу.

Пульса на шее Лили не было, Джеймс, над телом которого все еще стоял великан, тоже был мертв, и Джон молча, в сердце своем пообещал павшим, что позаботится об их сыне.

Великана звали Рубеус Хагрид: увидев маленького Гарри на руках Джона Грейнджера, Хагрид сначала воззрился на них обоих, словно на призраков, а потом кинулся вверх по лестнице, ворвался в детскую и вернулся оттуда, потрясая черным тряпьем.

— Вы, я чай, не понимаете даж, что вы тут увидели, — провозгласил Хагрид. — Этот, сами-знаете-кто, за ребенком же сюда приходил. И вот теперь его нет! Его больше нет, Джон!

Ничего больше от Хагрида не удалось добиться — сами-знаете-кто сделал сами-знаете-что, а потом с ним случилось никто-не-знает-что, но завтра приедет Дамблдор и все объяснит. Напоследок Хагрид протянул руки к Гарри, словно доктор Грейнджер просто проходил мимо и вызвался подержать ребенка, и очень удивился, встретив решительный отпор.

— Вы хороший человек, Рубеус, — сказал доктор Грейнджер, а про себя добавил «хотя и не совсем в здравом уме», — но я обещал своим соседям позаботиться о их сыне, и я это сделаю. У меня самого растет маленькая дочка — у вас, Рубеус, есть дети?

— Дак я это, холостой, — признал Хагрид. — Но Дамблдор приедет и все уладит.

— Я не знаком с мистером Дамблдором и не могу ему доверять, как и любому незнакомому человеку, — холодно сказал Джон Грейнджер, и Хагрид такому ответу очень удивился. — Но, если ему будет угодно, я готов принять его и выслушать.

Взгляд Джона Грейнджера напомнил Хагриду о том, как только что он стоял под прицелом пистолета, и Хагрид решил не спорить со специалистом, только предложил подбросить его на своем летающем мотоцикле до дома, чем еще раз подтвердил мнение доктора о нем как о человеке невеликого ума — бросать лодку около острова, а потом ехать на соседской лодке буксировать ее обратно к дому доктору было совсем ни к чему.

Гарри тем временем мирно уснул на руках доктора Грейнджера и так и прибыл в его дом, где рана на лбу наконец была промыта и обработана, из-за чего Гарри поднял крик и не унимался, пока не поужинал — ему-то, конечно, повезло, что ужин был уже готов, а вот Мэри Грейнджер пришлось варить кашу заново, и маленькая щекастенькая Гермиона тем временем сидела в высоком стульчике и дулась, потому что ужинать она привыкла в одно и то же время, и вообще, ужин должен получать тот, кому он предназначен, а не тот, кто громче всех вопит!

Джон Грейнджер прихватил с собой из разрушенного дома семейный альбом Поттеров, думая сначала, что альбом пригодится для того, чтобы когда-нибудь, через несколько лет, Гарри смог увидеть фотографии своих родителей, но альбом пригодился ему немедленно: люди на фотографиях в альбоме двигались, махали руками смотрящему, словно узнавая его, а также летали на метлах, наряжали елку и зажигали свечи с помощью заклятий и даже исчезали из одного угла фотографии и появлялись в другом.

Этот альбом Джон и предъявил жене как вещественное доказательство существования магии — в отличие от покойного Джеймса, Джон Грейнджер умел хранить секреты и так и не сказал жене о том, что их соседи — маги. Теперь скрывать это не имело смысла, дело было серьезное, и Мэри должна была знать все.

— Я подожду здесь этого Дамблдора и посижу с ребенком, — сказал Джон Грейнджер, рассказав Мэри о том, что их соседи были сегодня убиты, и о том, как Хагрид был уверен, что убийца приходил, чтобы убить их маленького сына, и о том, что убийца Поттеров чудесным образом погиб сам. — А ты, Мэри, к окнам пока не подходи.

— Знаешь, я тоже посижу с тобой, — решила Мэри, поняв, что муж собирается сторожить малыша Гарри всю ночь. — Детей положим на диване, а сами поспим по очереди, как когда Гермиона болела весной.

— Я, пожалуй, Микки и Стэну позвоню, может, они разыщут еще кого из ребят, кто-нибудь к нам приедет.

— Микки — это такой высокий, у которого ты брал конспекты по фармакологии?

— Нет, Мэри, Микки — это тот, с которым я был под Аденом в 1967ом, он все еще служит. Мы с тех пор виделись раза два, наверное, но, думаю, он не забыл Аден.

Так в доме Грейнджеров произошел давно откладывавшийся сбор сослуживцев по сороковому отряду третьей бригады королевской морской пехоты и впервые за много десятилетий Статут Секретности был нарушен массово, но отнюдь не магами: Джон показал друзьям альбом, друзья внимательно все изучили и к полуночи разошлись по постам, а Мэри с детьми Микки как старший по званию определил в гостевую спальню на первом этаже, которая меньше простреливалась.

Дамблдор и действительно пришел рано утром, когда Гарри и Гермиона еще сопели рядышком, и даже Мэри еще не встала, она уснула поздно и постоянно просыпалась, взглядывая на детей и натыкаясь потом взглядом на охранявшего их человека в углу комнаты — в середине ночи караульный сменился, и Мэри испугалась незнакомой фигуры и некоторое время не могла уснуть.

Дверь дома Грейнджеров гостеприимно открылась, и в сердце Дамблдора нацелился пистолет.

— Папаша, одно движение — и в тебе две лишних дырки, — тихо предупредил серьезный мужчина в военной форме.

— Ваше или мое?

— Твое движение, папаша, твое. Я первым стрелять не буду, хоть наш майор де Каверли и ругал меня всегда за мягкосердечие. Где палочка твоя?

— В левом кармане, — признался Дамблдор, потому что что еще ему оставалось делать?

Мягкосердечный человек с пистолетом осторожно вынул палочку Дамблдора левой рукой, и так закончилась история Старшей Палочки, которая теперь принадлежала неизвестному магической истории магглу, обезоружившему самого Дамблдора при помощи пистолета и доброго слова.

— Проходи, — пригласил мягкосердечный, и Дамблдор вошел в дом и оказался в теплой компании прибывших на выручку Грейнджеру морпехов, из которых ни один не отговорился занятостью и дальним расстоянием, и поэтому трое, сменившись с караула, спали сейчас на полу в гостиной, один стоял на посту у французского окна, выходящего в сад, а один отбывал наряд по кухне.

— Джон Грейнджер, — представился отбывавший наряд по кухне. — Идите лучше сюда, ко мне.

— Альбус Дамблдор, — ответил Дамблдор, пожимая протянутую руку.

— Документы покажите.

— Я, собственно… — немного растерялся Дамблдор, который привык, что его все узнают. — Вот у меня есть письмо, которое адресовано мне — это может служить доказательством?

— Не может. Марка мотоцикла мистера Хагрида?

— Но у Хагрида нет мотоцикла…

— Хорошо, тогда подождем Дамблдора, — уже намного менее дружелюбно сказал Джон Грейнджер.

— Руки, папаша, — пригласил только что встречавший Дамблдора военный. — За спину руки заведи.

Дамблдор посидел немного на диване со связанными за спиной руками и почувствовал, как это обычно бывает, что в голове у него проясняется, память становится четкой, а идея бросить двух двадцатилетних юнцов на пустынном острове без поддержки двух отделений таких прекрасных ребят, какие его сейчас окружают, перестает казаться такой уж хорошей. Вот сидел бы лучше теперь Вольдеморт со связанными за спиной руками и отвечал бы на вопросы: сколько хоркруксов делал, куда прятал…

— Это был мотоцикл Триумф, с коляской, — припомнил Дамблдор, летающий мотоцикл был хоть и у Сириуса, а не у Хагрида, но на волшебный мир всего один, а Дамблдор правильно сообразил, что ни каком другом, обычном мотоцикле, Хагрид прибыть на остров не мог.

— Да, Триумф Бонневиль, 1959 год, у Данбэра был такой, — подтвердил Джон Грейнджер. — Тони, развязывай мистера Дамблдора, он, похоже, настоящий.

Пользуясь случаем, автор поздравляет свою любимую Гермионку с Днем Рожденья. Подарок ей папа уже привез, зеленоглазенький такой, дальше уж пусть она сама ;)

У Дамблдора был хитрый, далеко идущий план: он уже прикинул, что Гарри мог выжить, защищенный самопожертвованием Лили, а это означало, что на Гарри теперь защита крови, и следует прятать его в доме кровных родственников Лили. Теория была, конечно, непроверенной, случай с защитой от Авады при помощи магии любви — уникальным, но тем интереснее было проверить такую теорию. Дамблдор предполагал, что Вольдеморт погиб не окончательно и может вернуться, чтобы нарваться еще раз на защиту крови и развоплотиться снова, просто попытавшись проникнуть в маггловский домик. Конечно, второй раз защита крови могла и не сработать, чудеса не случаются дважды и на заказ, но ведь как увлекательно попробовать!

У коллективного разума морской пехоты были совершенно другие, приземленные идеи.

— Да пусть хозяйка съездит, Джон, — предложил Микки. — Тут же встал на «четверку» и максимум два часа, вон мы трое уже поспали, соберем сейчас из нас группу сопровождения. Зачем обижать старого человека, посмотрим на этих Дурслей.

— Я с детьми подсоблю, Джон, — вызвался мягкосердечный Тони. — Не боись, со мной ты без хозяйки не пропадешь. У меня у самого четверо спиногрызов, только младшему уже пять.

Тони и впрямь ловко усадил Гарри и Гермиону в высокие стульчики, благо Грейнджерам коллеги на «нулевой день рождения» надарили всего с большим запасом, и начал кормить их кашкой, которую Джон Грейнджер сварил вкупе со всем остальным, что сейчас ели бойцы. Гермиона быстро управилась со своей порцией и сидела в стульчике с довольным видом прирожденной отличницы; Гарри больше интересовался сидящими и ходящими вокруг людьми, чем кашей.

— Начинаем обязательную программу, — вздохнул Тони и, пользуясь отсутствием хозяйки, сел перед Гарри прямо на стол. — Ложечку за папу…

Джон Грейнджер из кухни сделал Тони страшные глаза.

— Ложечку за дядю Джона, — поправился Тони. — Ложечку за дядю Тони…

С новыми именами игра пошла бодрее, и Тони решил вовлечь в нее побольше людей.

— Ложечку за Гермиону, — продолжал Тони, — ложечку за капитана Микки... ложечку за полковника Буэндиа... ложечку за дедушку Альбуса…

На этом месте каша Гарри надоела, и не слишком вдохновляющий ребенка дедушка Альбус был из игры исключен.

— Ложечку за дядю Джона, — пошел Тони на второй круг. — Ложечку за дядю Тони... Ложечку за Гермиону...

— За меня есть не надо! — заявила Гермиона. — Я уже все съела!

Гарри обдумал этот аргумент и окончательно потерял интерес к каше.

— Что бы тебе было не смолчать, — недовольным шепотом сказал Тони Гермионе. — Сидела бы тихо и вдохновляла мальчика на свершения.

— Метлу! — тем временем начал требовать Гарри, вспомнив про свою любимую игрушку. — Метлу!

— Такому и наряд вне очереди не вкатишь, он сам на работу просится, — прокомментировал один из сменившихся из караула.

— Метлууу!

— Ладно, я съезжу, привезу его игрушки, — решил Джон Грейнджер.

— Ты сиди уж, а то Тони всех твоих соседей повяжет. Придут они спросить после вчерашнего пожара, как что, опознать их без тебя будет некому — а дальше сам понимаешь, устав гарнизонной и караульной службы.

— Пусть Тони тогда съездит, — нашелся Джон. — Тони! — и мимо Гарри через стол пролетели ключи от лодки.

— Метла! — обрадовался Гарри.

— Джон! — окликнул Тони и бросил ключи обратно.

— Метла!

— Лови!

— Метла!

Наконец ключи случайно пролетели слишком близко от Гарри, и он ловко сбил их в полете своей маленькой ручкой. Ключи с грохотом покатились по столу, Тони восхитился таким хватательным рефлексом, а вот Гермионе грохот не понравился.

— Плохая метла! — заявила Гермиона.

— Ага, — согласился Гарри, теперь, когда ключи перестали летать и лежали на столе, было видно, что они на метлу совсем не похожи. — Метлу! Метлуууу!

Так что Тони пришлось-таки отправиться за метлой и прочими игрушками — это опять было из-за Гермионы, и Тони подумал, что из-за этой милой девочки еще немало пацанов влипнут в неприятности.

Тони привез с острова две метлы и целый мешок игрушек; Гарри тем временем переместился на пол, где вместо летающей метлы играл с мобилем.

— Папина метла! — сразу узнал Гарри. — А моя?

Игрушки были вытряхнуты на ковер перед капризным мальчуганом — маленькой летающей метлы, которую Джон Грейнджер видел, когда был в гостях у Поттеров, среди них не оказалось.

— Метлу! — снова начал Гарри и даже постучал по полу пяточками. — Метлуууу!

— Ну елки-палки, ну Тони… — вздохнул Джон Грейнджер. — Привез весь дом, а то, что нужно, не привез.

— Ничего-то ты не знаешь, Джон Грейнджер, — наставительно сказал Тони. — Первенец у меня тоже был спокойный, пока мелкий, Бог миловал. А во вторую беременность жена как начала просить соленый арбуз, так с тех пор двенадцать лет без перерыва — то она капризничает, то малышня. Я ж почему до сих пор в погонах — служба государственное дело, отлучиться никак нельзя, да еще и наши командировки. Пусть они там без меня друг другу мозг выносят.

— Ладно, знаю я, какую он метлу просит, — и Джон Грейнджер забрал у Тони ключи и собрался ехать сам.

— Мистер Грейнджер, — позвал с дивана Дамблдор, который уже два раза напился чая, — верните мне, пожалуйста, мою палочку. У меня тоже находятся на попечении дети, я директор школы.

— А, да, с вами, — обратил внимание на Дамблдора доктор Грейнджер. — Я обещал Джеймсу и Лили позаботиться об их ребенке. Как вы видите, — Джон Грейнджер обвел взглядом своих боевых товарищей и перешедший на военное положение дом, — я настроен серьезно. Мистер Хагрид полагал, что убийца приходил за мальчиком, а не за его родителями. Я понимаю, что это значит — вы можете предоставить моему дому такую защиту, чтобы к нам не мог подойти ни один маг?

— А вам так не нравятся маги, мистер Грейнджер? — с интересом спросил Дамблдор, у него возникла любопытная идея о том, что, если Гарри поместить в семью, которая не желает иметь ничего общего с магическим миром и всячески магии сторонится, ранняя слава победителя Темного Лорда не испортит мальчика.

— Я любил Джеймса и Лили, мистер Дамблдор, но их убили маги — кто среди вас кто, я не знаю, и поэтому каждого мага я воспринимаю как источник опасности, пока не доказано обратное.

— Видите ли, защита, которая была на доме Джеймса, подразумевает, что открыть доступ в дом может только Хранитель Секрета, — начал объяснять Дамблдор. — Допустим, это будет один из ваших друзей — но вас, я думаю, не устроит представлять ему всех знакомых и даже почтальона.

— Не устроит, — согласился Джон Грейнджер. — Придумайте что-нибудь такое, магоотталкивающее.

— Я вернусь к вам вечером, — пообещал Дамблдор, но палочку так в руки и не получил — Джон Грейнджер отошел от дома на двадцать шагов, положил палочку на траву, а потом вернулся на крыльцо.

— Идите, — скомандовал Джон, и Дамблдор отправился за своей палочкой, а потом поскорее аппарировал прочь — мало ли какой приказ у неизвестно где стоящих караульных: почешешь палочкой в затылке, а что ты этим имел в виду, будешь объяснять уже апостолу Петру.

На острове Джон Грейнджер оказался не один: у полуразрушенного дома стоял встрепанный кудрявый юноша и что-то бормотал себе под нос. Из кармана мантии у юноши торчала волшебная палочка. Джон Грейнджер начал заходить со спины и вынул пистолет.

— Поганец… сволочь… — бормотал юноша, — ведь все знают, что я был Хранителем Секрета…

— Руки за голову или стреляю, — спокойно распорядился Грейнджер, стрелять он все же не хотел, пусть только что и услышал от Дамблдора подтверждение того, что говорил Джеймс о Хранителе Секрета. — Я сосед Джеймса и Лили и знаю, кто такой Хранитель Секрета. Убивать тебя пока не буду, хотя, может, и стоило бы.

— Стоило бы, — согласился понурый юноша, а Джон Грейнджер конфисковал его палочку и снова отступил назад.

— Видите ли, мистер, — сказал юноша через полминуты, по приказу Джона повернувшись и посмотрев некоторое время в дуло направленного на него пистолета. — Я ведь только говорил всем, что я Хранитель, а Джеймса уговорил сделать Хранителем Питера. И теперь вот из-за меня…

— Разберемся, — пообещал Джон Грейнджер. — Полежи на травке пока, я быстро.

Джон Грейнджер действительно быстро нашел маленькую зачарованную метлу, по которой скучал Гарри, после чего отконвоировал своего пленника к лодке и положил его на дно вниз лицом. На середине пути у пленника, до тех пор пребывавшего в отчаянии, самоуничижении и желании загубить свою молодую жизнь, в голове стало проясняться: лежать на дне лодки было неудобно и скучно, в борта билась холодная осенняя вода, и получить пулю в затылок и отправиться кормить крабов как-то совсем не улыбалось.

— Мистер! — гулко крикнул в железное дно пленник Джона Грейнджера. — Не надо меня топить в море, пожалуйста! Я действительно не был Хранителем — я вам под веритасерумом подтвердить могу.

— Разберемся, — еще раз пообещал Джон Грейнджер и вскоре пришвартовался к причалу.

— Ребята! — восхитился Тони, когда Джон вернулся, конвоируя пленника. — Я как на пятнадцать лет помолодел сегодня. Сидим, пьем чифирь, Джон языка ведет. Даже язык в дишдаш одет, как араб.

— Я не араб, — возразил пленник.

— Звать-то как?

— Сириус.

— Ну вот, а говоришь, не араб.

— Вы не понимаете, — быстро заговорил Сириус, после депрессивного состояния им овладела жажда деятельности. — Я не был Хранителем Секрета, это Петтигрю предал Поттеров. Хранитель может выдать тайну находящегося под Фиделиусом только добровольно. Он предал! Нужно найти его! Я его убью!

Юношеские обещания кого-то убить производят мало впечатления на сорокалетних повоевавших мужиков; Сириусу дали погрызть галет и немного налили, а Джон отправился к детям вручать игрушечную метлу и с интересом понаблюдал за тем, как Гермиона стоит перед Гарри на своих крепеньких коротеньких ножках и объясняет ему, что рыбка на мобиле — это ня. Гарри уже не капризничал и не канючил свою метлу, но в ответ упрямо мотал головой.

Зачарованной метле Гарри обрадовался и тут же предъявил ее Гермионе.

— Ня! — ликующе объявил Гарри, отпустил метлу, и Гермиона еле смогла от нее увернуться. — Ня!

Пока Джон Грейнджер возился с детьми, его боевые товарищи возились с Сириусом и сделали свои выводы.

— Джон, парень-то не врет, — тихо сказал Тони, отозвав Джона Грейнджера в сторону. — Самое паршивое, что он своим всем раззвонил, что только он знал тайну твоих соседей, так что теперь к своим ему возвращаться нельзя, они на него подумают, что он предал. Получается так, что вот Микки приедет, да пойдем мы с ребятами этого Питера ловить. Вендетту никакую устраивать не будем, возьмем живым и бородатому тому сдадим, который с утра приходил.

Два часа до Литтл-Уингинга и два обратно — это, с одной стороны, немного, а с другой, за это время может много чего произойти. Гарри наигрался со своей метлой, еще раз поел, и случилось то, чего Джон Грейнджер опасался: Гарри начал звать маму.

— Парня уведите, — распорядился Джон Грейнджер, увидев, как Сириус вцепился пальцами в лицо, слыша, как сквозь плач Гарри повторяет «Мама!» Гермиона сначала вздернула носик и попыталась показать, что она-то умеет хорошо себя вести, но очень скоро расслышала в голосе Гарри отчаяние и заревела тоже.

Джон Грейнджер сел на пол рядом с плачущими детьми и устроил их у себя на коленях.

— Мама не может к тебе прийти, Гарри, — искренне и серьезно сказал Джон. — Держись, парень. Не плачь. Видишь, из-за тебя теперь девочка ревет.

— Я не реву! — ответила Гермиона, отрываясь от отца, но вышло это неубедительно, а Гарри ткнулся Джону Грейнджеру в бок и продолжал всхлипывать.

— Стэн! — махнул рукой Джон своему другу, который вернулся с улицы, оставив Сириуса на попечение Тони и Нила. — Накапай нам валерьянки в две рюмочки.

Наплакавшиеся дети вскоре уснули, и Джон снял с дивана в гостиной подушки да уложил детей поперек, накрыв их одним одеялом — а тут и Мэри вернулась домой, с молоком, детским питанием и без родственников Гарри, несмотря на воскресенье, и Джон из одного этого сделал нужные выводы.

— Никуда Гарри от нас не поедет, — сердито сказала Мэри. — Если бы не твой Микки, я бы эту Петунью побила, — Мэри увидела спящих рядышком детей и перешла на шепот. — Она практически сказала мне, что Лили и Джеймсу так и надо, раз они якшались со своими выродками.

— Мне кажется, что Гарри по-прежнему в опасности, — напомнил Джон, — а вместе с ним в опасности и мы. Я пытаюсь все уладить, Мэри, но ребята не смогут охранять нас постоянно. Может получиться так, что нам придется уехать. Далеко и, возможно, навсегда.

— Значит, так и будет, Джон, — немного помолчав, вздохнула Мэри. — Все равно бы Гарри стали искать у нас. Ты не думай, я не обижаюсь на то, что ты принес его к нам в дом. Ты поступил правильно — а теперь и моя очередь поступать правильно.

Микки тем временем знакомился с Сириусом и слушал рассказ о его нелегкой судьбе — Микки сразу пришли в голову мысли о том, что, когда ни в семье, ни в сообществе, где ты вырос, никто тебя не ждет, истинный англичанин должен послать всех к черту и отправиться в увлекательное путешествие по дальним странам.

— А давай пробежимся, парень, — предложил Микки. — Вон до тех деревьев. Ты скидай свою рясу-то, а то я тебя ярдов на сорок сделаю.

— Шутите, мистер? — рассмеялся Сириус и скинул мантию, он не верил, что невысокий седеющий мужик может его обогнать.

Бег по пересеченной местности удался Сириусу не слишком, и, к его удивлению, Микки обогнал его ярдов на десять.

— Неплохо, парень, совсем неплохо, — похвалил Микки.

— Еще давай! — потребовал Сириус, хотя дышал он тяжелее своего соперника.

На обратном пути Сириус рванул изо всех сил, предсказуемо споткнулся, полетел с ног и, чтобы не расшибиться, обернулся собакой у всех на глазах.

— Ишь! — только и сказал Микки, который, конечно, не смог догнать огромного черного пса, и Сириус, добежав до крыльца дома Грейнджеров, снова превратился в человека. — А нюх у тебя в таком обличье тоже собачий?

— Ну да, — кивнул Сириус. — И слух. А дневное зрение хуже, и цвета странные — зато ночью и в сумерках вижу хорошо.

— А соображаешь ты в собачьем облике по-человечески?

— Ну да.

— Золотой ты мой человек, — растроганно сказал Микки. — Я ж тебя теперь никуда не отпущу. Это ж как нам такое пригодиться может!

— Петтигрю тоже анимаг, он в крысу превращается.

— Урегулируем твоего Петтигрю. Тони, ведь как бы нам на Кипре такой боец кстати пришелся!

Сириус только рот раскрыл, а его уже окружили дружелюбные люди, болеющие за славу родной третьей бригады.

— С нами ты посмотришь мир, Сириус, — уверенно сказал Тони. — Ты и Англии-то, небось, не видел — а я вот бывал и в Сингапуре, и в Индонезии, и в Африке, и на Кипре. Да где я только не был!

— А, ладно! — махнул рукой Сириус, он слабо понимал, на что он подписывается, но ему было и не надо. — Мне все равно теперь терять уже нечего.

— Правильное решение, Сириус, — одобрил Микки. — Мы все здесь теряли друзей. Некоторые из нас в юности остались без семьи. Многим было некуда возвращаться. Но у нас всегда есть наше братство: где бы ты ни оказался, любой морпех — твой брат. И даже если ты погибнешь, ты останешься жить вечно — потому что морпехи погибают, но морская пехота бессмертна.

Дамблдору в его длинной жизни приходилось иметь дело только с магглоотталкивающими заклинаниями, но неожиданно появившаяся задача придумать заклинание магоотталкивающее была весьма занимательной — Дамблдор бился над ней весь день и все же ее решил, только потом сообразив, что его, похоже, взяли на слабо — ведь защита крови на доме Петуньи Дурсль была и так, и действовала более точно и избирательно.

Дамблдор сдержал свое слово и вернулся к дому Грейнджеров вечером того же дня, сразу же после этого поняв, что не один Аластор Хмури на свете параноик — в маггловском мире это целая профессия.

— Здравствуйте, мистер Дамблдор, — сказал Стэн, который на этот раз стоял в карауле и вырос у Дамблдора на дороге словно из-под земли. — Я с вас удивляюсь, как вы еще живой ходите. Палочка у вас где? В кармане. А ствол мой где? У вас под подбородком. Ну нельзя же так: борода седая, а как пятилетний ребенок.

— Вы же узнали меня, мистер Марш? — с надеждой спросил Дамблдор.

— Узнать я узнал, а вы скажите мне, какая кличка была в школе у Сириуса Блэка?

— А откуда вы ее знаете?

— А почему вы отвечаете вопросом на вопрос?

— Бродяга.

— Проходите.

Дамблдору не пришлось долго гадать, откуда в доме Грейнджеров знают кличку Сириуса, потому что Сириуса Дамблдор увидел одним из первых и посмотрел на него уничтожающим взглядом — Дамблдор, как и все, слышал только о том, что Хранителем Секрета был Сириус.

— Хранителем Секрета был Питер Петтигрю, — вступился за своего человека Микки.

— Прочитайте мои мысли, директор! — задиристо сказал Сириус и вышел вперед, он уже был порядком пьян. — Вы же всегда можете точно узнать, врет человек или нет.

— Отличить настоящую память от фальшивой не всегда так просто, мистер Блэк, — немного холодно сказал Дамблдор. — Боюсь, что вашу репутацию теперь сможет восстановить только признание Питера Петтигрю.

— Да с этим как-то немного… — развел руками Тони, который вместе со Стэном и Сириусом отправился на задержание Петтигрю, но пошло оно не совсем по плану. — Вы вот разумный человек: видите направленный на вас пистолет — принимаете правильные решения. Короче, при попытке к бегству… в крысу-то я попал, навыки стрельбы при мне, только ее от этого практически пополам разорвало.

— Хорошо, я верю вам, Сириус, — согласился Дамблдор, он и впрямь при виде человека с пистолетом действовал очень разумно. — Но добиться вашего оправдания будет нелегко — в течение этого времени вам нужно будет находиться в штаб-квартире Ордена под Фиделиусом и никуда не выходить.

— Дудки! — не согласился Сириус. — Я вообще от вас всех уйду. Я, может, только жить начинаю — в морскую пехоту перехожу.

Дамблдор сначала подумал, что это такая пьяная шутка, но окружавшие его доброжелательные вооруженные люди, очевидно, думали иначе.

— Мистер Грейнджер, можно с вами поговорить наедине? — спросил Дамблдор.

— Можно, — согласился Джон Грейнджер. — Палочку на стол положите.

Начало переговоров было не слишком многообещающим, и Дамблдор изложил доктору Грейнджеру все свои соображения о защите крови даже в больших подробностях, чем собирался.

— Моего ответа это не изменит, — пожал плечами Джон Грейнджер. — Гарри останется здесь. Мэри, Микки и ребята ездили в Литтл-Уингинг. Ваши Дурсли — ужасные люди, им даже черепашку доверить совестно. Вы обещали помочь с защитой нашего дома — начинайте прямо сейчас.

— А если у меня это не получится?

— Тогда, мистер Дамблдор, я позабочусь о безопасности своей семьи сам — и нас не найдут ни ваши Пожиратели Смерти, ни ваши друзья, ни вы. Прочесать весь глобус вам будет нелегко, а Британское Содружество большое.

— Вам не кажется, мистер Грейнджер, что вы вмешиваетесь в чужие дела и собираетесь похитить чужого ребенка?

— Пойдемте, — решительно сказал Джон Грейнджер. — Только не шумите.

В гостевой спальне было уже темно, и Джон подсветил зажигалкой — в колеблющемся свете от маленького огонька Дамблдор различил силуэт уставшей женщины, уснувшей на широкой кровати, сидящего в углу около окна человека в военной форме, сторожащего ее сон, и двух малышей, сопящих рядом, которых женщина словно закрывала собой от любого, кто мог бы заглянуть в окно. Джон Грейнджер молчал, стоя рядом с Дамблдором, и Дамблдор сдался — все-таки он не был бессердечным и не мог не признать, что лучшей семьи он для осиротевшего Гарри не найдет.

Некоторые люди постоянно начинают с понедельника новую жизнь и все никак не могут ее начать; Грейнджеры с понедельника продолжили старую жизнь, хотя далось им это нелегко: Дамблдор устанавливал защиту почти до полуночи, потому что оказалось, что просто так от Грейнджеров не отделаешься: магоотталкивающие заклинания тестировали Сириусом; Дамблдору предъявляли претензии за отсутствие сигнала о покушении на их целостность и за то, что Сириус слишком дешево отделался, столкнувшись с защитой; с тем, что от перебора с магией в волшебном щите в доме пропало электричество, разбираться пришлось тоже Дамблдору; от него требовали систему оповещения о вторжении для тех, кто не дома; требовали, чтобы оповещение приходило также на базу третьей бригады в Плимуте; требовали портшлюза для срочной эвакуации детей, причем не в штаб-квартиру какого-то там Ордена Феникса, а опять же на ту самую базу третьей бригады. Ближе к часу ночи Дамблдор начал ощущать себя так, будто его взяли в заложники, но зато и результат был: утром Грейнджеры спокойно отправились на работу в свою клинику, а Гарри и Гермиона — в ясли.

— Тони Чёрч, — человек в военной форме протянул руку человеку в синей мантии и феске.

— Кингсли Шеклболт.

Тони и Кингсли под дезиллюминационным заклинанием уселись в углу большой комнаты, которую занимали маггловские ясли, и в первый же час уверились в том, что воспитательницы в яслях — святые люди, раз день за днем и год за годом терпят весь этот визг, гвалт и неорганизованные вскрики.

Сначала представители двух силовых структур прощупывали почву.

— Слышь, черный, у тебя сколько детей?

— Один.

— Салага. У меня четыре.

— Захлопнись.

— Да чего ты понимаешь. Мне что нравится — что эти двое дружненькие. У меня погодки есть — старший на младшего до сих пор волком смотрит. Воспринимает как конкурента — один велосипед трехколесный они с какими боями делили. А эти смотри как чинно прогуливаются.

Недалеко от аврора и морпеха Гарри и Гермиона действительно передвигались, держась друг за друга: Гермионе уже исполнилось два годика, и она хорошо держалась на ножках, а Гарри было год и три месяца, и он немного на Гермионе вис, после чего они останавливались и некоторое время удерживали равновесие по принципу шалаша, подпирая друг друга. Пару раз они все же заваливались, разбирали руки и ноги и снова продолжали движение. Вероятно, ими владела какая-то цель: например, выяснить, чаще ли они падают вдвоем, чем по отдельности.

— Это мы с Дедалом несколько лет назад так по пьяни до общественного камина доходили, — с невидимой усмешкой припомнил Кингсли.

— А, так тебя раньше звали Икар? — сообразил Тони. — А потом ты долетался на своей метле и подкоптился о солнышко?

— Да захлопнись ты, шпала тощая.

Спустя час представители силовых ведомств уточнили возможности и стратегию друг друга.

— А что это ты тут колдуешь? Вам же запрещено.

— А ты уже заметил.

— Меня сюда и посадили, чтобы я замечал.

— Наши докладывать попросили?

— Ты что, дурной?

— Скучно сидеть, хоть от игрушечного грузовичка своего защитил. Нечего его бить по ноге.

— Ты их что, поделил между нами?

— Ну да, мой волшебник, твоя нет.

— Захлопнись, а?

Через пару часов малышей покормили и увели спать, и представители силовых структур перешли к совместным действиям. Гарри не очень уважал режим и привык спать днем когда захочется, а не по часам; Гермиона была послушной девочкой, но ей было интересно, почему Гарри не спит и, пожалуй, приятно, что он приподнялся и ищет ее взглядом. Гермиона вылезла из кроватки и протопала к Гарри.

— Болит? — спросила Гермиона, указывая на лоб Гарри, на котором по-прежнему алела молния.

— Неа.

— Кингсли, колдани, — обратился Тони. — Сейчас их воспиталка растащит, дай молодежи поговорить. Милота же.

— Надо спать, — серьезно сказала Гермиона, а воспитательница под действием Конфундуса нашла себе более интересное занятие.

— Неа.

— Надо.

— Не хочу.

— А ты хоти.

— Иди сюда.

— Тесно.

В подтверждение правоты Гермионы они с Гарри выпали из его кроватки по разные стороны и Гарри, сопя, начал кроватку перелезать, хотя проще было бы обойти.

— Жалко, они всех перебудят, — сказал Тони, которому хотелось досмотреть сцену до конца.

— Так я их сейчас заклинанием неслышимости накрою, — заверил Кингсли и начал уже всерьез махать палочкой, накладывая иллюзии, раз уж решено, что их подопечные будут вести себя как хотят.

— Ну вот, теперь и нам с тобой ничего не слышно.

— Тебя сюда посадили подглядывать, а ты еще и подслушивать хочешь?

Гарри тем временем преодолел кроватку, сползя с нее вместе с матрасом, и некоторое время они с Гермионой о чем-то переговаривались, сидя на полу, а потом там же, на полу, и устроились спать, одеяло для одного все равно было слишком большим.

После тихого часа, когда малышню рассадили по горшкам, представители силовых ведомств уже стали заключать союзные договоры.

— У нас говорят, что Вольдеморт вернется, — рассказывал Кингсли. — Почему-то верят, что если Гарри повезло один раз, то повезет и второй, а Дамблдор вообще сказал, что именно Гарри суждено Вольдеморта убить. Я посидел тут, и знаешь — шансов против Вольдеморта у меня немного, но, если что, я исполнения пророчеств дожидаться не буду, выйду биться за парня сам. Потому что ну стыд же какой, столько здоровых мужиков надеются на младенца.

— Ты наколдуй такую вещь, чтобы для связи нам была, — предложил Тони. — Ты не один, Кингсли. Если нужно будет, нас много подойдет. Даже поддержка с воздуха будет. Вольдеморта вашего чайными ложечками будете собирать.

А в конце дня за детьми стали приходить родители, и чья-то мама пришла аж в четыре: Гарри услышал, что к кому-то пришла мама, некоторое время куксился, а потом заревел и стал звать свою маму.

— Твоя мама тоже скоро придет, — попыталась утешить его воспитательница, но Гарри, вероятно, уже что-то понял и продолжал рыдать, обхватив сидящую рядом Гермиону как большого плюшевого мишку.

— Давай выйдем, я сниму невидимость, и мы войдем, — предложил Кингсли. — Не могу я на это смотреть. Как чувствовал, что ни Джеймса, ни тем более Лили не надо было брать в Орден.

— У тебя под балахоном твоим хоть одежда приличная?

— А зачем? Гарри меня так лучше узнает, я у них дома бывал, пока они не переехали.

— Ну феску сними хотя бы, а то действительно прям как из Африки сбежал.

Даже бескорыстная помощь не всегда достается нам бесплатно — Гарри было с Гермионой куда лучше, чем одному, но только не за столом: как только ему приходило в голову, что каша может пригодиться для чего-то еще, кроме еды, и Гарри начинал ей плеваться или кидаться, Гермиона морщила носик и отворачивалась. Гарри это не нравилось больше, чем есть кашу, и он с сожалением прекращал исследования полезных свойств каши и с неохотой ее жевал.

— Мне всегда казалось, что, если у Гермионы будет братик, она будет его любить, но она же и будет его воспитывать, — сказала Мэри Грейнджер своему мужу в конце ноября, когда кормление Гарри кашей окончательно наладилось.

— Я думаю, лучше всего всегда говорить правду, — ответил жене Джон. — Гарри не такой, как мы — когда ему исполнится одиннадцать, он уйдет в свой мир, который помнит Джеймса и Лили. Гарри не должен забыть своих родителей, а Гермиона не должна думать, что он ее брат.

— Думаешь, так им будет легче расставаться? — спросила Мэри.

Времена постепенно становились спокойнее: война в волшебном мире довольно неожиданно закончилась, многие соратники Вольдеморта либо были арестованы, либо изо всех сил притворялись раскаявшимися, члены Ордена Феникса и бывшие боевые товарищи Джона Грейнджера успели перезнакомиться, обменяться средствами связи и дежурили теперь в яслях по одному, надеясь на то, что вскоре надзор можно будет и совсем снять. Джон Грейнджер дошел до органов опеки и попечительства и оформил опеку над Гарри: со второго раза, потому что с первого раза Гарри нигде найти не смогли, и ко второму визиту Кингсли сделал для него фальшивое свидетельство о рождении.

А иногда бескорыстная помощь сначала наказывается, а потом вознаграждается: Элфиас Дож незадолго до Рождества напросился в гости к Грейнджерам, услышав, что они не собираются ставить елку, чтобы ее не завалили дети, и закрепил для них елку и игрушки магией — после чего узнал, что он очень подходит на роль Санта-Клауса. В жизни детей в магическом мире и так было достаточно волшебства, и традиции выдумывать для них волшебного дедушку не было, но Мэри Грейнджер уговорила старого волшебника им подыграть, и вечером в Сочельник маленькие Гарри и Гермиона с подоконника своей спальни смотрели, как к их дому летит Санта на санях, запряженных невидимыми конями — а утром на Рождество Санта даже пришел к завтраку.

В судьбе Гарри принимали участие очень многие люди из обоих миров, и, поработав вместе на ясельных дежурствах, все они пришли к согласию, что не будут делить детей на своих и чужих, и завалили подарками и Гермиону тоже. Под елкой нашлись модель маггловского линкора и кукольный домик; барабанящий сам в себя барабан и зачарованная арфа; книга про гладиаторов и книга про принцесс; модель квиддичного стадиона с играющими друг с другом командами и зачарованный замок с озером, в котором плавали лебеди. У столетнего Санты рано утром чуть не заклинило спину, когда он раскладывал под елкой подарки, Джон и Мэри пришли к нему на помощь и даже попытались сосчитать свертки и коробки, но сбились на пятом десятке и подумали, что к дому скоро нужно будет городить пристройку.

Под сказки доброго Санты дети хорошо поели и даже особо не перемазались, и Джон Грейнджер отнес их к елке, чтобы они посмотрели на нее поближе. Гарри в очередной раз подергал игрушки, но Элфиас Дож хорошо закрепил их магией, так что по ним можно было даже поколотить рукой и посмотреть, как они качаются, а Гермиона заприметила на верхушке рождественского ангела.

— Дай! — вдруг сказала Гермиона, но, если бы Джон и хотел выполнить каприз дочки, ему пришлось бы сначала попросить помощи Санты, который заколдовал всю елку.

— Дай! — продолжала требовать Гермиона, она собиралась посадить ангела на верхушку своего игрушечного замка, только рассказать об этом ей еще было трудно.

— Ангелу будет лучше здесь, — попыталась урезонить дочку Мэри, а Гарри посмотрел на ангела, на которого указывала пухленькая ручка Гермионы, посмотрел на Гермиону — и ангел вдруг отделился от елки и плавно слетел Гермионе в руки.

— Восхитительно! — одобрил такое самоуправство Санта-Клаус. — Первый выброс стихийной магии в таком юном возрасте — и заметьте, как чисто и правильно все сделано! Говорят, по первому выбросу можно предсказать характер и жизненный путь — Гарри не причинил никому зла, не проявил ни раздражения, ни эгоизма, а сделал подарок прекрасной даме!

Санта-Клаус прилетал к Гарри и Гермионе и на следующий год, и они снова смотрели за его полетом, сидя на окне, только поздороваться с прилетевшим Сантой Джон Грейнджер их не пустил, пообещав, что Санта придет и утром, когда управится со всеми подарками, что ему придется разносить этим вечером. А после праздников воспитательница в саду спросила, кто что делал на Рождество, и Гермиона, которая к тому времени уже ловко складывала фразы в небольшой рассказ, рассказала о том, как они с Гарри смотрели за Санта-Клаусом.

И тут воспитательница совершила небольшой промах. Во-первых, сказала воспитательница, то, как Санта летает на оленях, увидеть невозможно; во-вторых, пытаться за ним подсматривать нельзя. Это, может, было и правильно по отношению к другим детям, которые не должны были брать пример с Гарри и Гермионы и не пытаться подстеречь своего папу или дядю, одетого Сантой. Это, может быть, и хранило детвору от разочарований и прочих потрясений: например, похожих на то, что описано в шутливой рождественской песенке о том, как мама целовалась с Сантой. Но Гарри и Гермиона сделали из слов воспитательницы очень большие выводы — во-первых, о том, что взрослые не так уж много знают, а во-вторых, что только тот, кто делает что-то, чего делать нельзя, и увидит все интересное.

— Давай шалить, — предложил Гарри, когда воспитательница отошла, и посмотрел на красивую вазу, стоящую на шкафу.

— Ага! — согласилась Гермиона, которой тоже хотелось порассматривать вазу, и они вдвоем полезли по полкам вверх, после чего на них предсказуемо посыпались из шкафа игрушки и книжки, а ваза слетела со шкафа и разбилась вдребезги.

— Ой, — сказал Гарри, зависнув на середине шкафа.

— О-ё-ёй, — согласилась Гермиона, которая понимала, что им сейчас влетит.

Гарри услышал, что Гермиона расстроена и напугана, и ваза собралась из осколков обратно.

— Ваза! — с гордостью сказал Гарри, когда воспитательница сняла его со шкафа.

— Ваза целая, — уточнила Гермиона, она лезла по шкафу медленнее и потому залезла не так высоко и первой решилась спрыгнуть. — И красивая.

Заперли в кладовке до обеда их все равно, но, по крайней мере, воспитательница не сильно сердилась и расстраивалась, и Гермиона нашарила Гарри в темноте и чмокнула его в щеку.

— Ты опять меня спас, — сказала Гермиона. — Спасибо.

— Будем еще шалить? — хитро сказал Гарри, и Гермиона задумалась: с одной стороны, шалить было нехорошо, с другой стороны — тем, кто шалит и делает то, что нельзя, показывают и Санта-Клауса, и красивую вазу, и еще очень приятно посмотреть на волшебство, которое совершается ради тебя.

— Ага!

С тех пор в доме Грейнджеров и в детском саду неподалеку начались веселые времена: Гарри и Гермиона ходили искать в белом зимнем лесу белого зайца; залезли по пожарной лестнице на крышу детского сада и отламывали от водостока сосульки; проверили на прочность ледок рядом с домом и вернулись домой в хлюпающих ботинках. От серьезных увечий и неприятностей их спасала стихийная магия Гарри, чье вмешательство только укрепляло их в мысли, что все обойдется и сойдет им с рук; наказывать их было довольно бесполезно, потому что совместные приключения им были слаще конфет, которых их в наказание лишали, а запирать их в кладовке помогало только от немедленного продолжения проделок: Гарри и Гермиона нашаривали друг друга в темноте, устраивались рядышком, о чем-то шептались, и казалось, что им больше ничего для счастья и не нужно — вот только на приключения их потом тянуло все равно. Драть неслухам уши и давать им ремня было против принципов доктора Грейнджера, и он вызвал в свою клинику Кингсли — дом Грейнджеров Дамблдор в свое время зачаровал так, что гостей из магического мира Джону и Мэри приходилось проводить туда буквально под руки.

— Да в общем ничего страшного, — заверил доктора Грейнджера Кингсли, который в детстве тоже был тем еще сорванцом, другие люди не попадают в аврорат и не вступают в тайные общества. — Гарри, похоже, действительно будет очень сильным магом — уже в таком возрасте стихийная магия оберегает его словно по заказу. И ты знаешь, мне кажется, что он бережет Гермиону как самого себя — если она когда-нибудь, Мерлин ее упаси, свалится с крыши, он успеет ее поймать своей магией.

— Знаешь, мне как-то не хочется проверять, — признал Джон Грейнджер. — Ты же сам говоришь, что магов хранит их стихийная магия, в том числе от инфекций и серьезных травм. Но ведь маг только Гарри, а Гермиона нет! Если она попадет в больницу с пневмонией, ее что, тут же излечит его стихийная магия?

— Ну нет, наверное, — признал Кингсли. — Но пока же ничего не случилось, у твоей дочки, судя по тому, что ты рассказываешь, железное здоровье. Магию нужно тренировать, и иммунную систему нужно тренировать, они от этого только сильнее делаются. Хотя ладно: вот тебе монетка на всякий случай, нажмешь на нее — вызовешь меня. И компас я для тебя зачарую, чтобы тебе было легче их искать — сейчас прямо от тебя схожу к ним в детский сад и настрою на них стрелку.

— И вот еще чего, — добавил Кингсли, — у нас в волшебной школе, где мы все учимся, хулиганам назначают отработки. Например, захотел полетать в столовой на метле, уронил директору в суп ботинок — значит, следующую неделю по вечерам отмываешь тряпкой пол рядом с главным входом, куда все школьники ежеминутно натаскивают грязи.

— И что, это помогает?

— Ну как помогает, пол зато чистый всегда.

Джон Грейнджер все же был заинтересован в безопасности своих детей, а не в избавлении себя от домашней работы, тем более что в нежном пятилетнем возрасте от помощи Гарри и Гермионы по дому порой бывало больше вреда, чем пользы. Впрочем, Гарри благодаря своим проделкам хорошо научился чистить картошку, а потом ее варить — так уж ему, видно, на роду было написано, — а Гермиона аккуратно избавляла дом от пыли и даже мало что разбивала в процессе. Но в конце концов Джон Грейнджер нашел решение, за которое ему было немного совестно, хотя действовало оно безотказно: когда Гарри и Гермиона летом зачем-то рванули в лес Дин и даже почти доехали дотуда зацепом на бензовозе, Джон Грейнджер запер их по разным комнатам, и вот это отлично сработало, после этого оба почти неделю были шелковые. Конечно, сидеть одному в комнате, пока толком не умеешь читать, попросту скучно — не сравнить с тем, чтобы сидеть наказанными вдвоем и с удовольствием вспоминать детали недавней проделки, но Джон Грейнджер чувствовал, что есть еще одна причина: все это время Гарри и Гермиона были неразлучны, Джон даже помнил, как первые месяцы они спали под одним одеялком, потому что так осиротевший Гарри меньше плакал по ночам, и вот поэтому они так приросли друг к другу, что даже короткая разлука была для них болезненна.

К сожалению или к счастью, вскоре из Северной Ирландии вернулся Сириус: Сириус за свое поведение на базе третьей бригады не вылезал с гауптвахты, но еще во время десанта на Фолкленды проявил себя не просто отличным, а буквально волшебным бойцом, и потому уже дослужился до уоррент-офицера и получил орден, вот только в офицерское училище за звездочками Сириуса отправлять остерегались. Сириус на скорости долбанулся о защиту на доме Грейнджеров, потом послал Патронуса и был приглашен в гости — при родителях он дарил Гарри и Гермионе хорошие, хоть и милитаристские подарки (ну кто еще догадается подарить шестилетней девочке флотский ремень и посоветовать лупить обидчиков пряхой?), а наедине подарил им два зеркальца.

— Это зеркальце принадлежало твоему отцу, — сказал Сириус, вручая зеркальце Гарри. — Нас с ним часто отправляли на отработки в разные части Хогвартса, потому что, оставшись вместе без присмотра, мы с ним чаще всего не работали, а продолжали безобразия нарушать и дисциплину хулиганить.

Сириус посмотрел на Гермиону, которая в первый раз, четыре года назад, показалась ему очень правильным, образцовым ребенком, и оценил ее хитрую мордочку, лишенную всякого осуждения его безобразного поведения.

— Тогда я брал свое зеркальце, — держи, Гермиона, — произносил имя твоего отца, и он появлялся в зеркальце. Мы сидели, переговаривались, смеялись — конечно, это не то же самое, что бедокурить вместе, но все же нам было далеко не так скучно, как рассчитывали те, кто отправлял нас на отработки.

— А из зеркальца было слышно, как ты его зовешь? — спросила любопытная Гермиона.

— Нет, если тебя зовут, зеркальце просто нагревается у тебя в кармане, — разъяснил Сириус. — Если ты не можешь отвечать, можно просто вынуть его и туда подмигнуть: в конце концов, что может быть естественнее красивой девочки, которая смотрится в зеркальце и подмигивает своему отражению? Ты, конечно, вместо отражения будешь видеть Гарри, а он будет видеть тебя, но этого никто не узнает, даже если заглянет тебе через плечо.

— Спасибо, дядя Сириус! — радостно сказал Гарри и обнял своего понимающего крестного.

Следующим же утром Гарри и Гермиона проснулись намного раньше обычного, стащили из холодильника сосиски, а у соседей небольшое каноэ и отправились на остров, где стоял дом Джеймса и Лили, по осеннему морю.

Дом Джон Грейнджер и его сослуживцы восстановили еще в 1982ом году, обругав последними словами комиссию из Министерства, которая собиралась устроить из дома военный мемориал и пыталась помешать реставрации. Комиссия связываться не рискнула, пообещала прислать авроров и прислала Кингсли; Кингсли побродил по острову, полюбовался выстроенным причалом и заново воздвигнутой стеной первого этажа, в нескольких местах помог магией и написал по итогам липовый отчет. Спустя неделю после Кингсли к почти законченному снаружи дому прибыла какая-то дамочка в розовом костюмчике и с отвратительным характером, скандалила и угрожала, что Кингсли у нее никогда больше не будет лгать, и тогда морская пехота вспомнила свои морские корни, оттащила ее к причалу и провела с него по доске, благо что даже в конце причала было совсем неглубоко, и скандальная дамочка, с воем ужаса обрушившись в холодную воду, смогла нащупать ногами дно.

— В следующий раз протащим под килем, — пообещал Тони Чёрч, которого на Борнео майор ругал за мягкосердечие. — Кингсли тронешь — вообще на рее повесим. Палочку свою у этого деда получишь — как его, Дамблдора?

Дамблдор после этого долго разрывался между желанием тут же аппарировать к Грейнджерам и на них наорать и желанием, чтобы Амбридж походила без палочки подольше, и в результате протянул с решением две недели, пришел за палочкой к Грейнджерам в будний день и только стукнулся об магоотталкивающий барьер, который сам же и устанавливал. Зато Акцио на палочку подействовало, и она прилетела откуда-то из лесочка, завернутая в вежливую записку с описанием того, как шокированы бывают простые морпехи, перед которыми появляются из воздуха маги и грубо и цинично нарушают Статут Секретности.

Джон Грейнджер, конечно, присутствовал и при проведении Амбридж по доске, и при составлении нахальной записки — работа дантиста была кропотливой, порой скучной и однообразной, а каждому мужчине нужна иногда доза веселья и дружная мужская компания. Вряд ли при такой наследственности и постоянно появляющихся в доме участниках подобных развлечений стоило удивляться, что Гермионе показалось хорошей идеей отправиться в утлом суденышке по холодному осеннему морю, но было достойно удивления, что они с Гарри, словно два индейских малыша, догребли до острова, пусть и ценой вспузырившихся на детских ручках мозолей, и даже не забыли вытащить лодочку на берег, чтобы потом поплыть обратно.

Сириус застал Гарри и Гермиону сидящими на крыльце — ключа у них не было, бить окно им было жалко, но они уже о чем-то привычно шептались, и было похоже, что они найдут выход, а вернее, вход.

— Вам хорошенько влетит, когда вы вернетесь, — предупредил детей Сириус. — В основном за то, что вы украли соседскую лодку.

— Мы бы вернули, — ответил маленький Гарри.

— Если бы ее не упустили, то да, — заметил Сириус. — Не волнуйтесь, вы не упустили. А если бы волны были побольше, вы могли бы кильнуться — ботинки бы черпанули воды и потянули вас вниз, вода вокруг ледяная. Если только стихийная магия, а без магии даже я бы, может, с начала пути не доплыл до берега — а плыть на остров, кильнувшись, бесполезно: мокрый на берегу замерзнешь. Нельзя постоянно надеяться на стихийную магию, она все-таки довольно непредсказуема.

— Тогда научи Гарри колдовать, дядя Сириус, — предложила Гермиона.

— И подари нам моторную лодку на Рождество, мы тогда не будем брать соседскую, — добавил Гарри.

— Святой Георгий, у вас двоих есть хоть одна идея, которая не ведет напрямую к нарушению закона?

— Давай походим по дому?

— Слава тебе, святой Георгий!

— Аллохомора! — произнес вслед за тем Сириус и завел детей в дом. Сириус за эти годы повзрослел, закалился сердцем и уже мог без опаски перешагнуть порог дома, который раньше снился ему в кошмарных снах: даже во сне Сириус всегда опаздывал, пусть даже на полминуты.

В доме было пусто и чисто; кроме мебели в чехлах, вещей не было — здесь убирали те, кто не раз видел горе опустевших домов, и благодаря их трудам пустота и чистота дома были пустотой и чистотой новой страницы. Возможно, поэтому для Сириуса визит в дом на острове не стал горьким — он почувствовал, что жизнь победила и что он привел в дом новое поколение, такое же дружное, боевое и упрямое.

Гарри и Гермиона раньше в доме на острове не были: они хорошо знали родителей Гарри по колдографиям из семейного альбома, который Джон Грейнджер привез в свой дом вместе с Гарри, но почти на всех хорошо знакомых им колдографиях был дом в Годриковой Лощине, а не этот дом, который был для Джеймса и Лили временным убежищем. И все равно этот визит был для них важным, это была часть жизни Гарри, которую Гермиона не видела и которая теперь тоже становилась частью их общей истории.

Решив еще до приезда к Грейнджерам, что в этот раз он зайдет в дом на острове, Сириус и не ожидал, что ему придется вылавливать на острове рисковых и сумасбродных детей, и о педагогическом эффекте подаренных сквозных зеркал Сириус особенно не думал. Так, наверно, вышло и лучше: Сириус теперь наблюдал за детьми, которые не побежали по дому в разные стороны, а, напротив, отнеслись к дому с серьезным интересом и немного притихли. Сириус отмечал, как, заходя в новую комнату, дети сначала начинают держаться друг к другу поближе, словно оставшиеся в одиночестве щеночки, как Гермиона всегда идет на четверть шага позади и посматривает по сторонам, чуть дергая Гарри за руку каждый раз, когда заметит что-нибудь интересное, а вот Гарри показывает ей на вещи рукой. Сириусу теперь даже было интересно, сел ли Гарри в каноэ на заднее сиденье, где сидит тот, кто управляет лодкой и в случае чего ее вытягивает, но проверять Сириус, конечно, не стал.

Гарри и Гермиону, конечно же, по возвращении заперли по разным комнатам, и так надолго, что Сириусу пришлось всю свою побывку ночевать на диване в гостиной. Гарри практически тут же вынул свое зеркальце и позвал Гермиону, и в зеркальце появились его любимые озорные глазки.

— Спасибо, что сказала, что это была твоя идея.

— Ну ведь моя очередь была, в прошлый раз ты вину на себя брал.

— Все равно чмок тебя. Ладошки не болят?

— А, пройдут.

— Еще поедем?

— Только летом и босиком, — предположила Гермиона, она все-таки слушалась хорошего совета. — И если дядя Сириус подарит нам лодку.

— Твой папа его за это выставит из дома — возможно, на пару лет.

— Ну Сириус же волшебник, он же может лодку спрятать так, чтобы ее видели только мы?

Кроме Грейнджеров, вернувшийся на побывку Сириус заехал и к Тонксам, произведя своими военными историями большое впечатление на двоюродную племянницу, и на следующее Рождество Тонксы приехали к Гарри в гости и были с большими предосторожностями проведены через магоотталкивающий барьер, который для начала юная Нимфадора попробовала на прочность головой, переполошив всех в доме. Нимфадора только что пошла в Хогвартс, и у нее была большая тележка историй про Снейпа, который ко всем придирается, про МакГонагалл, которая может превратить что угодно во что угодно, хоть парту в свинью, и даже себя саму может превратить в кошку, а еще у Нимфадоры была способность мгновенно перекрашивать свои волосы из розового в фиолетовый, из фиолетового в зеленый и умение строить удивительно смешные рожицы, так что даже нос у нее превращался в свиной пятачок. Гарри все это занимало настолько, что он почти не рассказывал в ответ истории из своей жизни, хотя Нимфадора его несколько раз начинала расспрашивать, а вот Гермиона в первый раз в жизни не разделяла его интерес.

Гермиона оставила Гарри слушать Нимфадору и дальше и подошла к Теду Тонксу, который развешивал по гостиной волшебные гирлянды, пользуясь по привычке руками, а не палочкой.

— Дядя Тед, а ты волшебник? — тихо спросила Гермиона.

— Да, я волшебник, — улыбнулся Тед и сотворил для Гермионы маленькую елочку, которая крутилась на подставке, но Гермиона то ли была немного огорчена его ответом, то ли думала о чем-то более важном, чем елочка.

— Дядя Тед, а бывает так, что волшебники женятся на не волшебниках?

— Конечно, бывает, — заверил Тед Тонкс. — Например, мать Дамблдора не была волшебницей. Есть, правда, волшебники, которые плохо относятся к таким бракам — но родители Андромеды тоже были против нашего брака, только потому что мои родители магглы. Я надеюсь, что, когда ты вырастешь, такого отношения уже не останется.

— Папа и мама работают вместе, — рассказала Гермиона Теду Тонксу, он был добрым и умным человеком, который не отмахивается от детских проблем. — Им это очень нравится, только получилось это у них не сразу — когда они только стали врачами, они сначала жили в разных городах. А я даже не знаю, где в нашем городе работают волшебники — хотя я знаю многих волшебников.

— Может быть так, что и нигде, — признал Тед Тонкс. — Волшебников на самом деле очень мало, население одного вашего Кардиффа раз в пятьдесят больше, чем население всей магической Британии. И часто волшебники живут рядом друг с другом, в своих поселениях.

— А где же тогда живут семьи, в которых один волшебник, а другой нет?

— Знаешь, — задумчиво сказал Тед Тонкс. — А это хороший вопрос. Я даже не могу так сходу придумать пример — все-таки, действительно, волшебники учатся вместе, многие потом работают вместе, ну и женятся в результате друг на друге. Это раньше было много деревень, где волшебники и магглы жили рядом, и юные волшебники потом находили себе пару в соседской семье, порой и маггловской. Ты на интересную мысль меня навела: у нас с каждым десятилетием все больше магглорожденных, но все меньше полукровок — даже волшебники, выросшие с магглами, женятся потом не на магглах.

И тут Тед Тонкс увидел, что вот этот его ответ Гермионе совсем не понравился.

После появления Гарри праздники в семье Грейнджеров стали намного веселее: если волшебников приходилось проводить в дом с осторожностью, то сослуживцы Джона Грейнджера обрушивались как снег на голову.

— Ме-е-е! — довольно похоже слышалось под дверью под Пасху.

— Хозяйка, барашек к праздничному столу нужен?

Гарри и Гермиона бежали открывать первыми, и им доставалось огромное пасхальное яйцо, в котором могло быть что угодно, от петард и хлопушек до ирисок и колбасок, которыми они перекусывали в дороге, когда ноги опять несли их за приключениями.

— Тони! — с укором говорила мама Гермионы. — Сладкое вредно для зубов.

— Мэри, для зубов вреден хоккей, — смеялся Микки. — А эти сорванцы все равно небось у тебя постоянно сидят без сладкого.

— Видите, что говорит мама, — подмигивал Гарри и Гермионе Стэн. — Сидеть без сладкого полезно для зубов и для фигуры.

Небольшой дом Грейнджеров тем временем заполнялся людьми, продуктами, подарками, трое вставали в наряд по кухне, на крыльце курили и прикидывали, как в этом году будут тянуть жребий, кому быть пасхальным кроликом. В мирной жизни сослуживцы по 40ому отряду чуть не потеряли друг друга, но теперь их снова объединяло общее дело, и они не выпускали друг друга из вида, зная, что когда-нибудь Джону Грейнджеру снова понадобится помощь боевого братства.

Если ночевать на праздниках оставалось слишком много человек, они ставили в саду палатку, чтобы не стеснять хозяев; маленькие Гарри и Гермиона постоянно крутились рядом, наблюдая, как разбирают рюкзаки, устанавливают палатку и разводят костер в переносном очаге, и многому у гостей научились. А еще большему они научились, просто слушая разговоры бывалых мужчин.

— Мой старший только прошлой осенью купил скейтборд, а пару месяцев назад пропахал мордой асфальт, — рассказывал Тони. — Вот что вредно для зубов, а не ириски. Хотя теперь у него зубы болеть не будут, из металлокерамики половина.

— Вставил бы ему железные, чтобы он не гонялся впредь за бесполезным адреналином, — подавал Стэн запоздалый совет. — Что он узнал нового, о себе или о жизни, из-за того, что гонял на своей доске?

— Ну, девчонка его к нему пришла, когда он с развороченной мордой дома прятался. Оказалось, что его выбитые зубы им целоваться не мешают.

— Ладно, хоть что-то полезное он выяснил, хотя это и не его заслуга, — соглашался Стэн и взглядывал на Гермиону, раз она с Гарри все равно сидит неподалеку. — Запомнила, как делать не надо? Не надо провоцировать парня на дурацкие поступки.

— Пытаться остановить тоже не стоит, — добавлял Тони с его большим опытом воспитания сорванцов сорванцами. — Если парень в молодости не упрямый как баран, из него не выйдет толка — кто не умеет сжать зубы и терпеть, чтобы сделать то, что хочет, — тот не мужчина, а просто прямоходящий самец. А вот вдохновлять парня на дельное стоит, это уметь надо.

Маггловские школы не так строги по части возраста учеников, как строг Хогвартс, в который не вступает ни один волшебник, которому не исполнилось одиннадцати, даже если его день рождения приходится на сентябрь. До семи лет Гермионе оставалось чуть больше месяца, но ей уже можно было собираться в школу: за последний год Гермионе понравилось читать, и она даже читала вслух для Гарри, который читать совсем не хотел — к счастью, родители Гермионы были врачами и быстро догадались, что у Гарри просто не очень хорошее зрение.

— Я смешной? — спросил Гарри у Гермионы, когда их запустили на заднее сиденье машины и Гарри в первый раз надел только что купленные ему в оптике очки.

— Ты красивый, — ответила Гермиона и опустила глаза.

— Это ты красивая, — сразу же сказал Гарри. — У меня, видно, и правда плохое зрение, и я раньше только догадывался, насколько ты красивая.

За пару недель до начала учебного года Джон Грейнджер провел с дочкой воспитательную беседу и объяснил ей, что школа для ребенка — это как работа для взрослого, и прежде всего остального нужно стараться сделать работу хорошо.

— Ты ведь вряд ли бы обрадовалась, если бы я плохо поставил тебе пломбу и начал переделывать ее через неделю, — сказал доктор Грейнджер, и Гермиона активно помотала головой, пример был очень доходчивый. — Вот и ты учись так, чтобы не нужно было переделывать и чтобы ты не была к чему-то не готова.

Гермиона обдумала, что сказал ей отец, и со следующего дня засела за школьные учебники — и только тогда Гарри понял, что очень скоро Гермиона пойдет в школу — без него.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — сказал Гарри. — Я тебя не отпущу.

— А что ты скажешь через пять лет, когда сова принесет тебе письмо? — спросила Гермиона, это был первый раз в их жизни, когда им приходилось идти разными дорогами. — Ты поедешь в Хогвартс на весь год — а я ведь сейчас из школы буду каждый вечер возвращаться к тебе.

— Я тогда скажу: «Поехали со мной».

— И чему я смогу там научиться? Там ведь учат колдовать, а это умеешь только ты, а не я.

Гарри замолчал, взял один из учебников Гермионы и начал его читать.

А потом наступил день, когда Гермиону отвезли в школу — папа и мама обняли ее на прощанье, Гарри поцеловал ее в щеку, и она побежала к своему классу, а Гарри повезли в тот же детский сад, куда они начали ходить вдвоем даже раньше, чем Гарри себя помнил.

В детском саду знали, что Гарри придет позже обычного; Гарри отворил дверь, дождался, пока машина Грейнджеров уедет, а потом закрыл дверь и не пошел в сад — одному ему там было делать нечего, он собирался пойти в школу, найти там Гермиону, сесть рядом с ней и тоже начать учиться.

Дорогу, которой они ехали от школы до детского сада, Гарри запомнил плохо, он был еще маленький и мало что видел из окна машины, да и одиноко бредущий по обочине шестилетний малыш, как бы решительно и целеустремленно он ни выглядел, вызывает подозрения в том, что он заблудился. Рядом с Гарри вскоре остановились две машины, и ответ, что он идет в школу, взрослых не удовлетворил. Через десять минут подъехала и полицейская машина — полицейских совсем не интересовало, в какую школу Гарри хочет попасть, и дорогу они ему подсказывать не собирались, а ведь взрослые всегда говорят, что, если заблудился, надо спросить дорогу у полицейского. Полицейских интересовало, как зовут родителей Гарри, и они приглашали Гарри в свою машину — Гарри забеспокоился, понял, что в школу он так совсем не попадет, закрыл глаза, представил себе, как Гермиона сидит за партой, такой, как ей купили родители, чтобы она делала домашние задания — и тут же Гарри на глазах у полицейских растворился в воздухе, а появился в классе школы рядом с Гермионой.

Гарри не растерялся, главное же было уже сделано, и отправился в конец класса, чтобы притащить себе стул.

— Мальчик, как ты здесь оказался? — удивленно спросила учительница. — Ты кто?

— Я ее брат, — сказал Гарри, садясь рядом с Гермионой, он иногда пользовался такой краткой формой, чтобы не рассказывать всю свою историю. — Меня зовут Гарри. Мы будем учиться вместе.

— Хорошо, Гарри, только сиди тихо, — сказала учительница, ей еще предстояло успокоить целый класс первоклашек, которых появление Гарри из ниоткуда в центре класса удивило не меньше, чем ее.

— Гарри, как ты меня нашел? — тихо спросила Гермиона.

— Как, как, — ответил Гарри и указал глазами на соседей, намекая, что Статут запрещает отвечать на такие вопросы при тех, кто не знает о существовании волшебного мира. — Я же сказал тебе, что я тебя не отпущу.

— Сейчас прибудут обливиаторы, и я даже помнить всего этого не буду, — прошептала Гермиона в ухо Гарри, а потом крепко сжала под партой его руку. Она уже не раз видела, как действует стихийная магия, и запомнила, что это происходит почти исключительно тогда, когда маг находится в отчаянном положении и его желание чего-то так велико, что весь мир как будто прогибается под него. Может, только теперь она поняла, как сильно Гарри не хотел с ней расставаться, и задумалась, о чем и почему он молчал все это время.

— Ты будешь помнить, — заверил ее Гарри. — Как только здесь появится человек в мантии, я снова скажу, что ты моя сестра.

К счастью для Гарри, искали его довольно долго и в процессе поисков поняли, кто именно пропал, так что обливиаторы подняли аврорат и отправили за Гарри Кингсли, которому они только рады были сплавить свою работу. Кингсли зашел в класс ближе к концу второго урока, выгнал Гарри и Гермиону в коридор, довольно долго провозился в классе и расспрашивал Гарри о случившемся уже на переменке.

А из школы Кингсли аппарировал сразу в клинику Грейнджеров — их, конечно, и следовало поставить в известность о произошедшем, но у Кингсли был на уме и другой разговор.

— Сначала полчаса бегали обливиаторы, потом битый час потел я, — рассказывал Кингсли доктору Грейнджеру. — Это же стихийная магия, Джон, это не запретишь — но черт знает, стихийную аппарацию лично я вижу впервые, и что будет дальше, тебе не предскажет и Дамблдор. Если завтра даже то же самое опять по новой, а потом и послезавтра — я же облысею весь уже к концу недели. Давай лучше они будут в школу тоже вместе ходить.

— А я, по-твоему, не облысею второго подряд ребенка в школу собирать? — немного недовольно сказал доктор Грейнджер. — Учебники покупать, тетрадки, пенал, карандаши…

— Ты мне это рассказываешь? У меня у самого сын в пятом классе. Ну поделятся они пока друг с другом чем-нибудь, и потом ты их будешь всегда в один класс собирать. Соглашайся, тебе же легче будет.

— С учительницей еще договариваться, с директором, документы собирать…

— А я уже память им изменил, они думают, что Гарри там с самой первой минуты учится.

— Кингсли, ты знаешь, что ты наглец? — спросил доктор Грейнджер, который понял, что его согласие спрашивали только для вида.

— А как же! — ответил Кингсли и улыбнулся своей белоснежной на черном фоне улыбкой.

Гарри был решителен и упрям, а многочисленные приключения, в которые они с Гермионой попадали без особого ущерба для здоровья, придали ему уверенности в себе. Во второй школьный день Гарри заприметил третьеклассников, которые гоняли на большой перемене в футбол, и потащил Гермиону за собой.

— Мы за кого будем? — спросил Гарри, когда мяч улетел слишком далеко и за ним побежал тот, кто его так пнул.

— И что, девчонка тоже играть будет? — удивился таким борзым первоклашкам один из игравших, до прихода Гарри играли они в сугубо мужской компании.

— Тебе жалко, что ли?

— А че, ладно, у нас на одного меньше, — вступил второй третьеклассник. — Вы двое сойдете за одного. Так что за нас будете.

В школьный футбол лучше играть в своей весовой категории — или быть очень шустрым, чтобы не попасть под горячую руку или горячую ногу. Гермиона была маленькой и к школьному футболу непривычной, практически сразу ее довольно сильно толкнули — а Гарри заметил, что она разбила коленку и чуть не плачет от обиды, подбежал и сразу залепил обидчику в нос, особо даже не думая о том, что тот выше него на полторы головы — Гарри же решил пойти в школу в шесть лет, а не в семь, как положено. Третьеклассник сначала опешил, но потом получил еще и болезненный пинок в коленку, разозлился, схватил Гарри за грудки и бросил на землю, примериваясь навалиться сверху и оттузить. Гарри выставил ногу, чтобы не дать на себя упасть, он еще собирался побороться, да и не сильно боялся своего соперника, а вот Гермиона за него испугалась и крикнула «Не трогай!» изо всех сил — третьеклассник отлетел от Гарри футов на десять, упал лицом вниз и встать уже не смог, потому что его руки прилипли к бокам и никак не отклеивались.

— Это не я, — сказал Гарри, а потом вскочил, обнял Гермиону, оторвал ее от земли и стал кружить ее на месте, и они начали кричать и смеяться как сумасшедшие. Это было самое лучшее, что с ними случилось в жизни — они сразу поняли, что через четыре года Гермиона тоже получит письмо из Хогвартса, что они поедут туда в один год, что они теперь не расстанутся уже никогда.

Кингсли поделился с родителями Гермионы прекрасной идеей, что после одиннадцати лет дети будут учиться только магии и, чтобы не вырастить оболтуса, который ни в зуб ногой ни в истории, ни в географии, нужно прыгать через класс. Этой идее Гарри и Гермиона были обязаны тем, что, когда МакГонагалл навестила их в конце сентября 1990 года, они пошли уже не в пятый класс, а в восьмой. Их одноклассникам было по четырнадцать лет, некоторые из них тайком начинали курить, некоторые бегали после школы пить пиво, на глазах у Гарри и Гермионы развивались первые школьные романы — они оба держались чуть особняком, но с этими же ребятами они ходили и в седьмой класс, и одноклассники уже привыкли к своим вундеркиндам, да и Гарри с Гермионой привыкли общаться с более старшими ребятами и вели себя не совсем на свой возраст.

То, что по сравнению со своими быстро растущими одноклассниками они все еще выглядели детьми, им, конечно, мешало, но их никто не трогал и не задевал — как-то получилось так, что у многих была уверенность, что этого лучше не делать, хотя никто и не помнил, чем оно может кончиться. Кончалось оно тем, что тому, кто над ним смеялся или обижал Гермиону, Гарри бил снизу в нос, не смущаясь разницей в габаритах, а потом рано или поздно действовала их стихийная магия. На место прибывали обливиаторы, одноклассники все забывали, Гарри в спешном порядке подлечивали волшебными способами, и помнили о произошедшем только он и Гермиона: Гарри запоминал, что смелость города берет, а Гермиона — что Гарри за нее всегда готов рискнуть целостностью физиономии и даже зубов.

А к середине года семиклассники привыкли к своим вундеркиндам — те оказались ребятами толковыми, острыми на язык и отчаянными: Гарри лазил по водосточной трубе на крышу школы за залетевшим туда мячом и бесстрашно прошел по скользкому краю крыши, Гермиона с его помощью стащила из учительской журнал, когда трудовик поставил всем парням двойки в столбик за устроенный на верстаке пожар и за то, что они не выдали виновника. Гарри и Гермиона не жаловались учителям, за них не приходили вступаться родители, и даже у не знавших о магии было такое ощущение, что, если надо, вставшую перед ними стену они двое просто пройдут насквозь, взявшись за руки. Так что свое место среди более старших ребят они заслужили по праву, и некоторым из их одноклассников было уже жаль, что после восьмого класса Гарри и Гермиона наверняка уйдут в какую-нибудь очень серьезную школу, чтобы учиться уже по-настоящему и в четырнадцать поступить в Оксфорд или LSE.

Магическая защита на доме Грейнджеров уже давно была среди магов притчей во языцех, равно как и то, что в окрестностях этого дома творится странное: незнакомому человеку там могли сунуть под нос ствол боевого пистолета и пообещать любопытный нос отстрелить, невежливых людей рядом с домом, бывало, проводили по доске, а слишком назойливых — метко и неожиданно зашвыривали гнилыми яблоками, и те потом плакались в «Ежедневном пророке» на нелегкую судьбу репортера.

Поэтому профессор МакГонагалл предупредила о времени своего прибытия заранее, и к этому времени ее уже ждала машина и два будущих студента вместо одного. Это удивило МакГонагалл, но ее удивление удивило Грейнджеров еще больше, словно она рассчитывала взять с собой в Косой переулок половину студента вместо целого.

— Тут ехать три часа в один конец, какой смысл гонять машину дважды? — наконец нашел простое объяснение Джон Грейнджер: еще когда шесть лет назад Кингсли делал ему волшебный компас, чтобы искать непоседливых детей, Джону и не пришло в голову просить поставить две стрелки — было же понятно, что где Гарри, там и Гермиона, искать их двоих в разных местах совершенно бессмысленно, и даже если они заблудятся, потеряются и не будут знать, где они находятся даже приблизительно, друг друга-то они точно не выпустят из вида, и чем отчаяннее ситуация, тем это вернее.

— Вам все равно придется ездить дважды, мистер Грейнджер, — попыталась объяснить МакГонагалл. — Гарри еще нет одиннадцати, палочку ему не продадут.

— Я попрошу Гермиону купить себе две, — предложил Гарри, он-то знал, как в руки его одноклассников по маггловской школе попадают сигареты и бутылки пива, и Гермиона утвердительно кивнула.

Из этого МакГонагалл сделала два вывода: во-первых, что это маггловские дети, почти совсем незнакомые с волшебным миром, а во-вторых и в-главных, что бедокурить эти двое будут постоянно.

— Дождь сейчас пойдет, — предупредила Мэри Грейнджер. — Давайте вы по дороге нам все расскажете.

— Вам понадобится довольно много наличных денег, — предупредила в ответ МакГонагалл. — Для покупки всех вещей в списке, который получила Гермиона, нужно минимум пятьсот фунтов.

— У вас не принимают чеки? — немного удивился доктор Грейнджер. — Ладно, сейчас по пути в банк заедем, снимем тысячи полторы.

— Гарри, я думаю, сможет воспользоваться теми деньгами, которые ему оставили его родители, — заметила МакГонагалл. — Их не надо будет обменивать на наши монеты, они в наших монетах и так.

МакГонагалл повидала всяких родителей: безответственные родители сдавали ей ребенка, и она водила его по Косому переулку без них; ответственные, напротив, говорили с МакГонагалл сами и все у нее выспрашивали, будто собирались ехать в Хогвартс вместо своих детей. Грейнджеры поехали с детьми оба и пригласили МакГонагалл сесть на заднее сиденье к детям: они были готовы помочь детям, если возникнет нужда, но вполне верили, что Гарри и Гермиона разберутся сами. Такое отношение, словно Гарри и Гермиона были старше года на три, а то и на пять, было необычным — а еще более необычным было то, что Гарри как-то буднично приобнял Гермиону за плечи, как будто так они всегда и сидят и никого это уже не удивляет.

Гермиона показалась МакГонагалл серьезной и положительной девочкой, так что у МакГонагалл почти пропали опасения, что Гермиона будет потакать Гарри в его поиске приключений и что теперь уже и на первом курсе в Хогвартсе будет школьный роман, с обычными обидами, слезами, снизившейся успеваемостью и обеспокоенными родственниками. А Гарри как-то ловко замаскировался за пышными волосами Гермионы, и только в конце своего рассказа МакГонагалл увидела, кто еще ее слушал и кто, собственно, решает, насколько положительной и благоразумной будет Гермиона.

— Давай купим сову и кота, — предложил Гарри, когда важные моменты подготовки к отъезду в Хогвартс закончились и дошло до фамилиаров. — Сова будет письма домой носить, а кот будет ее гонять, чтобы не заскучала. Или можно купить шотландского вислоухого — тогда сова будет думать, что это вторая сова. И еще кошки и совы хорошо видят ночью — это, по-моему, очень положительный момент.

Гермиона как-то быстро на него глянула и пихнула ладошкой в колено, Гарри наклонился к ее волосам еще ближе и что-то шепнул, и у МакГонагалл возникло впечатление, что по поводу использования ночного зрения кошек и сов они уже сговорились, причем у нее под носом и так, что не уличишь.

— Да все равно, кому кого, — ответил Гарри, хотя Гермиона вроде ничего и не спрашивала.

— Неа, — не согласилась Гермиона. — Если «все равно, кому кого», то я в результате буду ухаживать и за совой, и за котом. А это фигушки тебе.

МакГонагалл было интересно, как мальчик из маггловского мира воспримет свой статус знаменитости в мире волшебников; лишь только Гарри появился в Дырявом Котле, как бармен уставился на него, как на явление Христа народу.

— Боже милостивый, — произнес бармен, пристально глядя на Гарри. — Это… Неужели это…

— Это не я, — весело отозвался Гарри. — Я вообще еще пока ничего здесь не натворил.

Бармен был несколько ошарашен таким ответом, зато Гермиона так весело рассмеялась, что надежда МакГонагалл на благоразумие Гермионы растаяла: было видно, что Гермиона любит этого веселого и бесшабашного мальчишку и не просто прощает ему его авантюризм и рискованные хулиганские выходки, а уже считает все это частью своей жизни.

Посетители Дырявого Котла потянулись к Гарри, чтобы пожать ему руку, и он совсем не смутился от такого внимания к своей персоне: ему говорили о том, как ему благодарны, как давно хотели увидеть его и какая это честь — а он в ответ представлял Гермиону всем подошедшим, и возникало впечатление, что все это паломничество устроено только для того, чтобы он мог ее всем расхвалить. Гермиона чуть смущенно улыбалась подходящим, а в конце Гарри что-то шепнул ей в волосы и совсем ее растрогал.

Поэтому МакГонагалл уже не удивилась тому, что ребята постоянно держатся за руки, она теперь вполне понимала желание Гермионы не выпускать такое сокровище и даже некоторые недостатки Гарри принимать за достоинства — вот только последнее удавалось Гермионе подозрительно легко: во время поездки в Гринготтсе на бешеной вагонетке, которую МакГонагалл не очень любила, и Гарри, и Гермиона весело кричали и запускали по тоннелю эхо.

В хранилище Гарри ждало еще одно испытание, на этот раз грудами золота — Гарри сбросил куртку, они с Гермионой как-то ловко завязали рукава, превратив куртку в мешок, словно им уже не раз приходилось незапланированно обчищать банковские хранилища, и вдвоем стали насыпать в куртку золотые монеты.

— Мистер Поттер, в галеонах сумма, нужная для покупки учебников и мантии, не так велика, как в фунтах, — напомнила МакГонагалл.

— Я там видел одну метлу, — поделился Гарри. — Вернее, две метлы.

— Пятьсот сорок, должно хватить, — сказала Гермиона, она, оказывается, не только перекидывала золото в куртку, но еще и считала монеты, пусть и приблизительно.

Больше всего МакГонагалл хотелось спросить: «Как вы это делаете?» — потому что ну действительно, как можно по дороге до банка заметить выставленную в витрине метлу самой новой модели, запомнить цену, незаметно сговориться ее купить, да еще и согласиться, что покупать обе метлы они будут на деньги Гарри? Может, конечно, оба знали о магическом мире не так уж мало, можно было представить, что кто-то из знакомых волшебников оставил Гарри журнал о квиддиче и каталог метел, что сговориться о покупке Гарри и Гермиона успели еще дома, но все равно такая молчаливая слаженность поражала.

— Хочу напомнить вам обоим, что первокурсникам запрещено привозить в школу метлы, — строго сказала МакГонагалл.

— Ни в коем случае, мэм. Мы просто полетаем около нашего дома, — довольно очевидно для многоопытной учительницы соврал Гарри, да и любой бы понял, что для полетов вокруг дома не нужна гоночная метла, пригодная для полетов в сильный ветер и на любой высоте.

— Ваш дом, мистер Поттер, находится рядом с маггловскими домами, — напомнила МакГонагалл, — а полеты на глазах магглов являются нарушением Статута Секретности.

Про себя МакГонагалл думала о том, что, когда она рассказывала в машине о факультетах Хогвартса, ей следовало бы поменьше хвалить свой факультет, а нахваливать, допустим, Равенкло: Гарри и Гермиона там будут на своем месте, они ребята умные, пытливые — хотя Флитвика, конечно, и жалко отдавать им двоим на растерзание.

— Мы будем очень осторожны, профессор МакГонагалл, — пообещала Гермиона, и была она при этом такой примерной, такой благонамеренной, что, чтобы почувствовать обман, нужны были десятилетия педагогического стажа. И у МакГонагалл эти десятилетия были.

Гермиона уже привыкла учиться по учебникам самостоятельно — опыт перепрыгивания через класс в маггловской школе подарил ей и Гарри много полезных навыков и привычек. Гарри разобрал книги, которых Гермиона накупила у Флориша и Блоттса с большим запасом, а Гермиона набросала для них обоих расписание, с которым можно было и с отличием закончить восьмой класс в одиннадцать лет, и приехать в Хогвартс со знанием программы первого курса — а там уже разобраться на месте, что еще можно в Хогвартсе делать. Последняя часть плана нравилась Гарри больше всего, но все же он был не готов несколько месяцев постоянно сидеть над книгами даже ради такой благой цели: ему нужно было иногда отвлекаться на безумные приключения.

— На западе от Кардиффа есть большая радиовышка Венво, — рассказывал Гарри. — Метлы положим в тубусы, на которые Сириус наложил Расширительное. Если не удастся залезть или что-то при подъеме пойдет не так — тубусы будут на груди, просто улетим на метлах в сторону моря. Если все-таки заберемся на самый верх — сделаем фотографии и опять же улетим. Это даже не опасно — зато лезть по лестнице на такой высоте будет интересно.

— Надо будет толстые куртки взять, там ветер сильный будет, — добавила Гермиона, Гарри мог ее даже не спрашивать, согласна ли она на такое рискованное и безрассудное предприятие, словно в их груди билось одно на двоих горячее, отважное и отчаянное сердце.

Именно сильным ветром Гарри и Гермиона отговаривались на следующий день от Кингсли, который накрыл их, когда они мирно сидели на толстом одеяле на берегу моря и смотрели на романтичный закат, спрятав метлы обратно в тубусы.

— Ваш полет видела добрая полсотня магглов, — сердито говорил Кингсли. — Обливиаторы скоро начнут думать, что они работают лично на вас двоих — и что зарплату им должны платить тоже вы.

— Использование магии для спасения собственной жизни не может являться нарушением Статута, — отвечала довольная Гермиона из-под руки Гарри, недаром же она купила несколько книжек по магическому праву. — Мы залезли на самый верх радиовышки, а там такой ветер, так все шаталось и скрипело, что мы испугались, что упадем и разобьемся насмерть.

— И зачем же вы туда полезли?

— А разве лазить на радиовышки запрещено магическими законами? — спрашивал Гарри.

— Я вас боюсь, ребята, — признал Кингсли. — Раньше я думал, что вашу энергию хорошо бы ограничить рамками магического мира — он маленький и там точно нет, например, радиовышек. Но теперь я боюсь за магический мир. Он вас не выдержит. А еще всех магических артефактов, которыми вы так предусмотрительно обвешаны, не выдержали маггловские радиотрансляторы, и в Южном Уэльсе из-за вас заглохло Бибиси — все четыре канала.

— Ой, — отвечал на это Гарри, отключение соотечественникам радио точно не входило в его планы.

— О-ё-ёй! — подтверждала Гермиона, и они оба начинали смеяться — это ведь и было их первое совместное воспоминание: как они висят в детском саду на середине шкафа и роняют оттуда вазу. То, что было до этого, они оба не помнили, они чувствовали, что они были вместе всегда, практически с сотворения мира, и мир для них начинался с той самой шалости с вазой. Так и вся их жизнь потом пошла: весело, проказливо и всегда заодно.

— Кингсли, ну мы же милые и мы нечаянно, — говорила Гермиона, лукаво глядя на Кингсли исподлобья, и Кингсли тоже было весело, на них глядя. — Поэтому Уголовный Кодекс на нас не распространяется.

— Древние люди не знали о существовании Гарри и Гермионы, и поэтому происходящие с ними беды относили на счет темных сил природы, — отвечал Кингсли, у него тоже всегда был в запасе афоризм к случаю. — Ладно, хватайте меня под руки, и аппарируем поближе к вашему дому.

— И чтобы до Рождества ничего вот такого вот! — строго говорил Кингсли, отпуская Гарри и Гермиону домой. — Если бы вы учились в Хогвартсе, вас бы за это если не исключили, то попытались бы!

— А что, если мы еще не пошли в Хогвартс, нас и исключить оттуда не могут? — догадался Гарри и улыбнулся во весь рот.

— Зря, ох, зря я вам это сказал!

Кингсли в доме Грейнджеров уже считался своим человеком, и они даже удивлялись, что его до сих пор не пропускает упрямая защита и за ним приходится выходить далеко за ограду, чтобы его через защиту провести. Кингсли сочувствовал Гарри и Гермионе, которые хорошо проводят детство, но сочувствовал и родителям Гермионы и рассказывал им множество историй из своей школьной жизни, от которых у любого родителя зашевелятся волосы на голове. Истории всегда заканчивались тем, что никто не пострадал, никому не оформили привод в полицию, и только иногда кто-то попадал на денек в школьный лазарет, откуда выходил здоровый и веселый. Такими историями Кингсли пытался убедить Грейнджеров, что по меркам магов ничего прямо уж из рук вон Гарри и Гермиона не натворили, в волшебном мире они не убьются и не наживут проблемы с законом, и Сортировочная Шляпа не распределит их сразу в Азкабан.

Это, конечно, немного успокаивало, но после истории с радиовышкой Гарри и Гермиона все равно в наказание окопали все деревья в саду, покрасили крыльцо и окна, разобрали и вычистили чердак и убрали осенние листья со всего немалого участка. Запирать их в разных комнатах было не то чтобы бесполезно — когда Гарри исполнилось семь, доктор Грейнджер и так, скрепя сердце, расселил их по разным спальням — но вечерние их совместные посиделки доктор Грейнджер на время прекратил, так никогда и не узнав про сквозное зеркало, по которому Гарри и Гермиона всегда в таких случаях переговаривались и даже желали друг другу каждый день спокойной ночи действительно перед самым сном, чтобы заснуть под звук любимого голоса, словно в одной постели.

Такие массированные взыскания прекратили новые безобразия, но и серьезно замедлили освоение программы Хогвартса, и Гермиона решила, что приключения все-таки порой вредят делу, а избыток сил лучше пустить на то, чтобы стать в маггловской школе круглыми отличниками и наконец сдать нормативы по физкультуре за восьмой класс. Это оказалось нелегким делом, куда труднее самостоятельного освоения учебников, и порой напоминало попытки прыгнуть выше головы, но, когда Сириус приехал на Рождество перед отправкой в Кувейт, он даже поразился тому, какими жилистыми и крепкими могут быть невысокие и сухонькие одиннадцатилетние детки.

— Джон, ты их учишь чему-нибудь? — спросил Сириус наедине. — В смысле, тому, чему нас в учебке учили. Я, кстати, тебя пойму, если да.

— Нет, ничему не учу, — ответил Джон Грейнджер. — Они сами налегли на физо. А если ты насчет драк и стрельбы и про то, что вернется этот ваш Вольдеморт — мы ведь для того воюем, Сириус, чтобы им не пришлось.

А вот Гарри приезд Сириуса навел на мысли о том, как еще можно понарушать правила и подбить на это Гермиону, которая что-то стала слишком правильной.

— Здесь столько магии вокруг, что вряд ли нас засекут, — сказал Гарри, предлагая учиться Чарам и Трансфигурации не только теоретически, но и практически, и Гермиона увидела, как горят его глаза, и почувствовала, что вот этого чувства опасности — сцапают или нет, влипнем или опять вывернемся — ей самой не хватало. — Все только для пользы дела. А если что, скажем, что это Сириус показывал нам нашими палочками самые простые заклятия.

Первое волшебство они творили так, как и положено: в ночь перед Рождеством, когда дом уснул, Гарри прокрался к Гермионе в комнату, и они превратили припасенные спички в иголки и заставили подняться в воздух тетрадный лист. Гарри в свой первый визит в Косой переулок все же сторговался с Олливандером, похожим на старенького Бильбо Бэггинса из Дольна, и получил до срока свою знаменитую палочку с пером феникса, в руках Гермионы пела сердечная жила дракона, заключенная внутри ее палочки, и эта ночь была действительно волшебной: созданные их магией иголки блестели в полосе лунного света, и в лунной дорожке парил тетрадный лист. Внизу тихо отмерили полночь старые часы, Гарри и Гермиона стояли напротив друг друга, взявшись за обе руки, и Гарри чуть наклонился и коснулся губами губ Гермионы.

— С Рождеством, — тихо сказал Гарри. — Сколько я себя помню, я на Рождество просил у Бога только одного: чтобы в тебе проснулась магия и чтобы мы вместе уехали в Хогвартс. А потом, когда мы уже учились в школе и я уже знал, что ты волшебница, я подумал, что мне нечего просить на Рождество — и понял, что буду просить того же, что и просил раньше — чтобы мы с тобой прожили вместе всю жизнь.

Чемоданы Гарри и Гермиона бросили в тамбуре одного из вагонов Хогвартс-экспресса и пошли вдоль ряда купе — Сириус перед отъездом под Новый год так зачаровал их чемоданы, что было даже интересно, что будет с тем, кто к ним сунется.

— Давай найдем место повеселее, — предложил Гарри. — Ну или пойдем разыщем Тонкс, она еще не выпустилась.

За второе предложение Гермиона ткнула Гарри в бок — он уже заметил, что Гермиона ревнивая и что яркие девушки рядом с ним ей не нравятся, и теперь немного дразнился, предвкушая розыгрыш еще и получше.

В самом веселом купе было, конечно, тесно, хотя одно, последнее место еще оставалось.

— Я Гарри, — представился Гарри и протянул руку сидящему с краю черному парню. — А это Гермиона, моя сестренка.

— Ли.

— Фред.

— Джордж.

— Ангелина.

Гарри сел на последнее свободное место и по-братски усадил Гермиону к себе на колени.

Гарри, конечно, узнали, но дурацких вопросов задавать не стали — Ли Джордан показал ему коробку, из которой лезла страшная лохматая лапа, а Гермиона нисколько не испугалась и потрясла лапу за палец, и когда лапа попыталась ее ухватить, Гарри легонько долбанул лапу заклинанием, после чего та сразу потеряла к Гермионе интерес.

— Парень прошаренный, — оценил Фред. — Прошаренный парень, возьми конфетку за храбрость.

— Пополам? — предложил Гарри.

— Парень реально прошаренный, — согласился Джордж, от конфеток, которые предлагали близнецы Уизли, эффекты были самые неожиданные — но длинный список провокаций, начинающихся с «возьми конфетку», Гарри знал со школы, маггловского восьмиклассника такой фигней не разведешь.

— Гарри, а ведь ты вешаешь нам лапшу.

— Так с друзьями не поступают, Гарри.

— Мы же знаем, что ты единственный ребенок.

— Вы проходите меня в школе? — чуть насмешливо сказал Гарри. — Давайте я подкину вам еще эпизод в мою биографию: когда нам с Гермионой было одиннадцать на двоих, мы свистнули у соседей лодку и поплыли на остров, где стоит мой дом…

Когда история про пустой дом и безымянного дядюшку из морской пехоты была рассказана, Гермиона принесла в купе сову и кота, их все-таки некрасиво было надолго бросать одних в клетках.

— О, третий рыжий в купе! — не упустил случая Ли Джордан, увидев кота Гермионы. — Куда нам столько, вы сейчас весь вагон своими лохмами подожжете.

— А кот похож на хозяйку? — перевел стрелки Фред, и Гермиона взяла своего персидского кота под лапы и состроила Фреду довольно похожую мордочку, к одобрению всех сидящих в купе.

— Слушайте, а давайте к нам в квиддичную команду, — предложил Ли Джордан, новые товарищи Гарри и Гермионы очень быстро пришли к выводу, что те хоть и молодые, но толковые и языкатые. — Гарри, ты летаешь хорошо?

— Гермиона хорошо летает, — ответил Гарри, он никогда не упускал случая создать вокруг Гермионы красивую легенду, а в отношении себя предпочитал, чтобы за него говорили дела, а не слова.

— Ну? — не поверил Джордж. — Какой у тебя рекорд по высоте?

— Футов восемьсот, — просто ответила Гермиона, и у всех в купе, сколько они ни играли в квиддич, отпала челюсть — даже на высоте в восемьдесят футов многим страшно, и нужны и смелость, и твердая рука, чтобы держать метлу, которую на такой высоте болтает сильный ветер. Вряд ли Гермиона сама бы когда загнала свою метлу даже и на двести футов, но когда они уже залезли на радиовышку, деваться было некуда, тем более что внизу их поймали бы. Так у них с Гарри и происходили их самые большие приключения: раз деваться все равно уже некуда, нужно держаться и выстоять, хотя бы друг для друга — а потом можно будет узнать о себе много нового и даже гордиться собой.

— Сейчас будет особо секретная история о том, как во всем Южном Уэльсе отключилось радио, — пообещал Гарри, закрывая дверь. — С иллюстрациями в виде фотографий.

Ли Джордан немного поторопился, приглашая Гарри и Гермиону в квиддичную команду, ведь распределения еще не было, хотя все им советовали и желали попасть на Гриффиндор. Гарри и Гермиона были уже свои, для них у Фреда и Джорджа не было баек для первоклашек о страшных испытаниях, которым новеньких подвергают, чтобы распределить их на нужный факультет.

— Просто попросите Шляпу, это работает, — посоветовал Фред, оно как-то само подразумевалось, что этим ребятам не надо объяснять, что такое Сортировочная Шляпа и как проходит распределение — да так оно и было, Сириус уже по-доброму все рассказал на Рождество, это Рон сейчас боялся страшилок, которых ему нарассказывали старшие братья.

— Ну или я ее Конфундусом шибану, — предложил Джордж. — Серьезно, волноваться вам не о чем.

Фред и Джордж были еще слишком молодыми, чтобы понять, о чем волнуется Гермиона, это только Гарри понял и крепко обнял Гермиону за плечи, когда они стояли в небольшой комнате рядом с Большим Залом и ждали распределения. Рядом мандражировал Рон, которого только что еще разок пуганули братья, после сказав Гарри и Гермионе «до скорой встречи», а тут и Малфой, как всегда, полез не вовремя.

— Ты, что ли, Гарри Поттер? — нахально спросил Малфой.

— Говорят.

Малфой от такого неожиданного ответа немного сбился с темы и начал с того, что протянул Гарри руку.

— Драко Малфой.

— Гарри, — ответил Гарри и пожал протянутую руку, Малфой был похож на гнилого мажора, но в маггловской школе в таких ситуациях была присказка «по незнанке не катит», и лучше было потрясти клешнями с неизвестным мажором, чем закуситься с нормальным пацаном на ровном месте.

— Ты скоро узнаешь, Поттер, что в нашем мире есть несколько династий волшебников, которые куда круче всех остальных, — вернулся к своей теме Малфой. — Тебе ни к чему дружить с теми, кто этого недостоин. Я помогу тебе во всем разобраться.

Гарри посмотрел на Малфоя с небольшой жалостью, как на скорбного умом: Гарри все-таки успешно освоился в четырех новых классах и хорошо запомнил, что школьный авторитет будет у того пацана, с которым здороваются за руку старшие пацаны, особенно из спортивной команды, у которого уже есть хорошая девчонка — и, разумеется, авторитет у того пацана, который легко набьет обидчику морду. В Хогвартс Гарри еще не зачислили, с какого факультета снимать баллы в случае чего, было непонятно, и Гарри был готов выдать Малфою авансов и кулаками, и палочкой, раз уж тот не понимает, как устроена школьная иерархия.

— Ты уверен, Драко, что у тебя такая уж интересная компания? — спросил Гарри, глянув на невзрачную свиту Малфоя, состоящую из двух мрачных пухляшей. — Либо я окончательно ослеп, либо ты зажигаешь с Человеком-невидимкой — или ты советуешь мне закорефаниться с твоей бабушкой?

У Драко оставался только призрачный шанс хорошо отшутиться, потому что на обиженных возят воду и даже делают с ними кое-что похуже, а на палочках два в три Гарри и Гермиона гарантированно бы положили Малфоя вместе с его спутниками жизни, но тут в комнате появилась МакГонагалл, у нее был педагогический нюх на то, чтобы пресекать готовящиеся безобразия, и Малфой резко потерял интерес к дискуссии.

— Я боюсь, — зашептала Гермиона, когда МакГонагалл начала говорить, а Гарри ведь знал, что Гермиона почти ничего никогда не боялась. — Боюсь, что Шляпа нас разлучит, что мы будем на разных факультетах, и я буду видеть тебя только в столовой и в зеркальце.

— Нас никто никогда не разлучит, — уверенно ответил Гарри. — Иди вперед, я пойду за тобой и разберусь со Шляпой. На какой именно мы попадем факультет, мне в целом все равно. Если тебя Шляпа отправит на Слизерин — ну пойду к тебе и буду строить Малфоя в колонну по четыре.

Шляпа могла бы поговорить с Гермионой о том, что ее ум и тяга к знаниям нашли бы себе место на Равенкло, но что можно сказать, если в мыслях только любимый отчаянный мальчишка и совместные приключения?

— Ты создаешь себя для него, — сказала Шляпа, она глубоко читала в сердцах. — Это высокая цель, — а потом выкрикнула: — Гриффиндор!

— Только Гриффиндор, — твердо сказал Гарри, когда до него дошла очередь.

Шляпа, конечно, понимала, что говорить Гарри о величии, которого ему поможет добиться Слизерин, бесполезно, с ним вообще бесполезно сейчас дискутировать о чем-либо.

— Будь достоин ее любви, — напутствовала Гарри Шляпа и снова выкрикнула: — Гриффиндор!

Гарри, конечно, не мог удержаться от того, чтобы в первый вечер устроить в гриффиндорской башне тарарам, хотя он вовсе и не собирался, просто хотел забежать к Гермионе вечером, как дома. Но лестница, ведущая в девичьи спальни, не оценила его порыва, превратившись в скользкую горку, и на всю общую гостиную завыла сирена.

— Да черт вас возьми, уже к сестренке зайти нельзя, — ответил Гарри на веселые реплики гостиной, которая считала, что он из молодых, да ранний.

Гермиона ловко съехала по горке вниз, она сразу догадалась, кого винить в том, что в гостиной переполох, и ее это веселило — Гарри подал ей обе руки, как на танцах, и она вскочила на ноги.

— Ну-ка, а давай к тебе попробуем, — предложила Гермиона, жизнь с Гарри приучила ее предпочитать эксперимент теории, и они вдвоем взбежали по лестнице в мужские спальни, на что лестница не прореагировала.

— Ты держала меня за руку, — догадался Гарри, он помнил, как Грейнджеры проводили в свой дом магов через защиту.

Некоторые в гриффиндорской гостиной давно знали правильный ответ, но все равно с интересом наблюдали за Гарри и Гермионой, которые пробежали, держась за руки, от одной лестницы до другой и стали вместе подниматься в девичьи спальни. Сирена завыла снова, Гарри и Гермиона съехали по горке вниз, успев перевернуться на спину, и так и остались лежать на ней и смеяться — у них была мысль, что, если они не встанут, сирена поорет подольше.

— Я еще на метле попробую, — громко сказал Гарри, он уже видел, что за него болеют, а метлу он, конечно, привез с собой, в том самом тубусе, с которым лазил на радиовышку.

— На метле лучше сразу из окна в окно, — на ухо подсказала Гермиона. — Ты только в зеркальце сначала скажи.

Зеркальце, конечно, пошло в ход почти сразу же, только не для таких вызывающих целей — Гарри и Гермиона не собирались отказываться от своей привычки разговаривать перед сном.

— Заглушающее поставил? — спросила Гермиона из зеркальца, и Гарри только ей подмигнул, ведь готовились же — магия на доме Грейнджеров действительно глушила министерскую слежку, и Гарри и Гермиона довольно свободно колдовали с самого Рождества.

— Что это за новый прикол, что ты меня представляешь всем как свою сестренку?

— Мы же раньше так делали иногда, потому что это короче, чем рассказывать все с самого начала, — напомнил Гарри, а Гермиона просто посмотрела на него из зеркала с игривым укором. — Ну действительно, тебе охота, чтобы первоклашки кричали нам «тили-тили-тесто»? Они ведь будут, нас за друзей можно принять только сослепу. Кто поумнее, и так сейчас все понимает — но кто поумнее, тот кричать «тили-тили-тесто» не будет.

— Самый возраст для трансфер-теста из одного вопроса, — с небольшой подначкой похвалила Гермиона, они вдвоем готовились к трансфер-тесту больше трех лет назад, чтобы перейти в школу, где учат латынь и меньше дерутся на переменах.

Гарри вместо ответа поцеловал зеркальце, Гермиона его розыгрыши чаще поддерживала, иногда высмеивала с глазу на глаз, и тогда Гарри их бросал, — но она никогда не обижалась и не требовала прекратить.

— Это ты только с зеркальцем такой смелый, — поддразнила Гермиона.

— Ну тогда через десять минут внизу, я только схожу гляну, кто там, — предложил Гарри. — Пойдем погуляем под лунным светом.

— Спи, завтра три урока, как у малышни, еще нагуляемся, — сказала Гермиона и лукаво улыбнулась. — И прекращай мистифицировать первоклашек, а то они потом будут говорить, что ты целуешься с сестренкой.

А до Рона прикол доехал только через недельку, когда для других сидящие в обнимку Гарри и Гермиона уже стали частью пейзажа.

— Слушай, а ведь Гермиона тебе не сестра, — сообразил Рон и повеселил спальню мальчиков своим задумчивым видом.

— Не, мы просто однофамильцы, — не удержался Гарри. — Мы росли вместе, это правда. Так что в каком-то узком смысле она мне как сестра — в небольшом таком смысле... Слушай, Рон, ну ты вообще простой такой!

Вот Снейп был человеком непростым, это Гарри понял сразу. Гарри ответил на все его вопросы: про напиток живой смерти, про безоар, про аконит, про ликотропное зелье и еще про что-то — Снейп все никак не хотел от него отстать, дать Гермионе заработать факультету лишние баллы ответами на те же вопросы тоже не хотел, да и Гарри никаких баллов не начислил.

— Что же, я рад, мистер Поттер, что вы соизволили почитать учебник перед поездкой в школу, — чуть презрительно сказал Снейп и начал разбивать учеников на пары.

— Потерпи еще немного, ну или мы его сожжем, — предложила Гермиона, она уже давно знала, что, чтобы Гарри успокоить, надо его немного развеселить. — Сириус же про него предупреждал.

Гарри знал, за что он Снейпа точно сожжет или столкнет на него котел с иглами дикобраза в растворе — и Снейп, похоже, тоже догадался, чем Гарри можно глубоко задеть, но все-таки их с Гермионой не рассадил: тут Гарри и решил, что Снейп все-таки не сволочь, а непростой человек.

А Лонгботтом тем временем разбудил свои таланты по приготовлению боевых зелий — Гарри заметил в его руках иглы дикобраза, даже успел сказать громким шепотом: «Иглы не трожь!», — но Невилл уже запустил их в котел и получил фейерверк жгучей жижи в лицо. Гарри выхватил палочку и махнул в сторону Невилла, пока его действительно хорошо не прижгло, но от красных пятен и волдырей спасти Невилла не умел.

— Поттер, что вы наколдовали? — резко спросил Снейп, но и не спросить он не мог, нельзя же вести к целителю ученика, на которого поверх зелья наложено неизвестное заклинание.

— Обезболивающее, сэр! — с готовностью откликнулся Гарри. — Поможет минут на пять, я не умею закреплять.

— И на том слава Мерлину, — отрезал Снейп, закрепленное обезболивающее парализовывало нервы, и его нужно было снимать контрзаклятием. — Три балла с Гриффиндора за то, что вы колдовали до приезда в школу.

В определенном смысле Снейп был прав: то, что Гарри и Гермиона нелегально разучили почти всю программу за первый курс, не должно было им сойти с рук совсем уж безнаказанно, хотя и Флитвик, и МакГонагалл делали вид, что верят, будто Гарри и Гермиона такие самородки, у которых все получается с первого раза. Так что Гарри решил не обижаться и Снейпа поизучать, своим любимым экспериментальным методом.

— Я восхищаюсь вами, профессор, — сказал Гарри, подойдя после урока.

— Вот как? — язвительно спросил Снейп, подняв глаза от классного журнала: когда он слышал только голос Гарри, у него возникало впечатление, что Джеймс Поттер воскрес и сейчас накидает ему лещей.

— Вы ведь можете нас всех перетравить, и, честно говоря, нас есть за что, — признал Гарри. — Но вы столько лет сдерживаетесь.

— Ступайте, Поттер, — сердито ответил Снейп. — И послушайте доброго совета: молчите больше.

Первые две недели во внеурочное время Гарри и Гермиона болтались по замку, изучая его закоулки и привыкая к двигающимся лестницам, окликающим их портретам и летающим вокруг привидениям. Сириус, отбывая в Кувейт, подарил им хорошую карту Хогвартса, посетовав, что отличную карту у него на шестом курсе отобрал Филч, и теперь на подаренной карте возникли понятные только им двоим отметки о тех неожиданностях, которые встретились им на пути.

Неожиданностью, которую не отметишь на карте, были постоянно встречающиеся по пути группы студентов, и их всех интересовал Гарри и шрам на его лбу. Практически все были хорошо воспитаны и перемывали Гарри кости издалека; Гарри рвал дистанцию, подходил знакомиться и протягивал парням руку, представлял им Гермиону, задавал какие-нибудь вопросы, присматривался, заводил знакомства. Сложнее было с девушками: в маггловских классах Гарри и Гермиона, конечно, знали своих одноклассниц, но и только — Гарри общался с пацанами, и Гермиона вместе с ним была частью мужской компании, к ней быстро привыкали, как привыкают к чьей-то девушке или сестре. Гарри никогда не интересовала ни одна девушка, кроме Гермионы; одноклассницы в маггловских школах, будучи старше его на три-четыре года, не интересовались им тоже. А вот в Хогвартсе Гарри или хотя бы его история и невольная слава были интересны даже старшекурсницам; Гарри подходил знакомиться все равно, чтобы его не рассматривали с пары десятков футов, как диковинного зверька в зоопарке, и интерес к нему от этого еще возрастал, хотя он никогда не подходил один и всегда демонстративно обнимал Гермиону за талию. Гарри девушки считали смелым и немного резким парнем — комфортно ему в такой ситуации не было, но он умел держать себя в руках — а вот про Гермиону за глаза говорили, что она ничем такого парня не заслужила, и это суждение было не перебить никакой похвалой, на которую был способен Гарри — критерии оценок у многих девушек были совсем другие, и четких правил, по которым строилась пацанская иерархия, у них не было, тут не помогли бы истории про полет на высоте в восемьсот футов или про поездки зацепом на грузовиках.

Поэтому Гермиона сразу потеплела к Тонкс, хотя это и не особо прибавило ей старших подруг: Тонкс общалась в основном с пацанами и с Гарри разговаривала так же.

— Привет, дядюшка, — говорила Тонкс, по-мужски протягивая Гарри руку: Тонкс однажды немного заинтересовалась своей родословной, высчитала, что Гарри приходится ей троюродным дядей, и ее это позабавило, — привет, Гермиона. Что поделываете: гоняете малышню по спальням бушлатами?

— Узнаю стиль Сириуса, — весело отвечал Гарри и пожимал Тонкс руку.

— Как он там — жив, цел? — неожиданно спросила Тонкс. — Совы дотуда не долетают.

— Можно же обычной почтой написать, — напомнил Гарри, он обрадовался такому разговору как весточке из дома, из родного ему мира. — Сириус в порядке, только пишет редко. Еще одну звездочку недавно получил.

— Он точно цел? — обеспокоенно спросила Тонкс, она-то хорошо поняла из рассказов Сириуса, которыми он легкомысленно развлекал ее под Новый год, какой ценой достаются очередные звездочки и в результате чего подразделению может понадобиться еще один капитан.

— Боевым ранением он бы папе похвастался, — ответила Гермиона, и в следующую встречу Тонкс обратилась сразу к ней.

— Можно через твоих родителей переслать ему письмо? — спросила Тонкс и сунула Гермионе в руки пару сложенных вчетверо листков. Вряд ли письмо было особенно длинным, но Тонкс выглядела даже по своим меркам взъерошенно, словно писала это письмо полночи.

Так что Тонкс нравилась Гермионе все больше.

Урок полетов начался с того, что Невилл рванул на своей метле почти вертикально вверх и предсказуемо с нее свалился, а когда инструктор увела Невилла в лазарет, пообещав съесть с кашей и педсоветом любого, кто еще попробует летать без команды, Малфой решил пошакалить и забрал напоминалку Невилла.

— Может, мне закинуть ее подальше, чтобы он ее подольше искал? — спросил Малфой и оседлал метлу.

— Не крысятничай, — строго сказал Гарри, он умел развернуть ситуацию выгодным себе углом, но только Малфоя пока некому было научить правильному поведению, он даже суть претензии не понял.

— Отдай добром, Драко, — предложил Гарри. — Накажу ведь.

— Сначала догони! — нахально ответил Малфой и взлетел выше.

Гарри тоже поднялся в воздух, а Гермиона вынула палочку: в пацанские разборки один на один она не лезла, но ловить сбитого с метлы Малфоя приготовилась.

Вместо Малфоя ей пришлось ловить только напоминалку Невилла, которую Малфой бросил вниз, как только Гарри поравнялся с ним в воздухе — может, Малфой рассчитывал, что Гарри бросится в сумасшедшее пике, но Гарри знал, что на Гермиону и ее Левиосу можно положиться.

— Ну вот, отдал, — прокомментировал Гарри, когда Гермиона забрала напоминалку. — Ты думаешь, выше меня залетишь? Давай перелетим через шпиль гриффиндорской башни — вот и увидим, кто чего стоит.

— Ты с ума сошел, Поттер?

— Ну тогда ты трус.

— Смотри же! — обиделся Драко и резко ушел на метле ввысь — Гермиона, как и Гарри, уже поняла, что сейчас будет, и вскочила на свою метлу, а Гарри полетел вслед за Малфоем, аккуратнее набирая высоту — догонять Малфоя он не собирался, все равно Малфой сейчас полетит обратно, высота Гарри была нужна, чтобы превратить ее в скорость.

Как и следовало ожидать, Малфой слишком задрал метлу — полетам на большой высоте его не учила ни жизнь, ни радиовышка — и сильный порыв ветра его пошатнул: метла встала почти вертикально на высоте футов в сто двадцать, Малфой испугался, не успел зацепиться и полетел вниз.

— Как сумку! — крикнул Гермионе Гарри, срываясь в пике: он уже ронял так сумку с термосом, когда они вдвоем перелетали через лес, и, на их счастье, это случилось уже на противоположной опушке, так что сумку они поймали, и сейчас похожим способом поймали Малфоя: Гарри пролетел мимо и тут же рванулся вверх, подхватывая Малфоя снизу, а Гермиона летела наперерез и зафиксировала их по горизонтали, чтобы они оба не завалились вбок. Малфой подвис между Гарри и Гермионой, подхваченный под руки, словно большой кот, а от замка уже бежала МакГонагалл, не совсем веря в то, что все трое как-то остались целы.

— Как вы посмели! — крикнула МакГонагалл. — О чем вы вообще думали?!

— Мы спасали человека, — ответил Гарри, и они с Гермионой поставили Малфоя на землю и спрыгнули с метел, — но он оказался Малфоем, и поэтому мы не ожидаем за это награды.

— Идите за мной, все трое! — распорядилась МакГонагалл.

— Драко, ты дурак? — тихо спросил Гарри, идя вслед за МакГонагалл, они с Гермионой так и шли по обе стороны от Драко. — Тебя же завалило точно так же, как Лонгботтома, потому что ты задрал метлу.

— Ты нам теперь должен, Драко, — напомнила Гермиона.

— Это все из-за тебя, Поттер, — сердито сказал Драко, он был не ковкий и перековываться не хотел, его для этого нужно было долго бить.

— Если бы не Гарри, у тебя бы сейчас ноги торчали из ушей, — шепотом обрезала его Гермиона. — Сам задрал метлу, кто тебя просил?

— А потом, с ногами, торчащими из ушей, тебя исключили бы из школы, — тихо предсказал Гарри, он еще не терял надежды, что Малфоя можно вернуть к нормальной жизни. — Гермиона всегда так говорит: «В этот раз мы либо убьемся, либо нас исключат из школы — что еще хуже».

Малфой хмыкнул, но отмерзать все же не захотел и в таком надутом состоянии прибыл под дверь кабинета Флитвика, откуда МакГонагалл извлекла Оливера Вуда.

— Оливер, я нашла вам двух человек в команду, — сказала МакГонагалл, указывая на Гарри и Гермиону. — Вы испытаете с ними трудности, подобные тем, что могут возникнуть при обучении боксера бальным танцам, но это лучше, чем пытаться работать с теми, кто вовсе не умеет летать.

Малфой ухмыльнулся, сделав вывод, что по меньшей мере часть гриффиндорской команды по мнению их же декана не умеет летать, но в этот момент МакГонагалл повернулась к нему.

— Что же касается вас, Малфой, — ледяным тоном сказала МакГонагалл, — то я придумаю для вас отработку!

Малфой хотел сказать, что во всем виноват Поттер, который его спровоцировал, но посмотрел на Гарри и Гермиону и понял, что, скажи он такое, его будут бить. Вдвоем. Больно. Прямо сейчас. Невзирая на то, сколько отработок за это влепят.

— Отдайте нам его на поруки, профессор, — предложил Гарри, и МакГонагалл неожиданно согласилась, ей подумалось, что Снейпа проще и безопаснее уязвить великодушием, чем тем, что его студенту влепили отработку, а ее студентам практически за то же самое дали место в квиддичной команде.

— Надеюсь, Гарри, друзья вашей семьи рассказывали вам о том, к чему может привести доверие людям, не заслуживающим доверия, — предостерегающе сказала МакГонагалл и оставила троих первокурсников с Оливером Вудом.

— Будь мужиком, Драко, признай, что ты нам должен, — посоветовал Гарри. — Я ж с тебя живого не слезу, я сделаю из тебя человека.

— У нас есть свой интерес, — подтвердила Гермиона. — Ты на Зельях вообще через проход сидишь, хотя бы не стучать тебя нужно выучить.

— Ладно, разговаривайте, — сказал Драко и отошел в сторону, но не ушел.

МакГонагалл задала Оливеру Вуду задачку, отрекомендовав ему в команду двух ярко выраженных Ловцов, маленьких, быстрых и юрких. Вуд хорошо видел, что Гарри летает лучше и ему это нравится куда больше; Гермиона тоже хорошо летала, и отпускать ее было жалко, но выпускать на поле Охотником еще жальче — Оливер Вуд еще не знал, что Гермиону удивительно трудно угробить, он представил себе, как ее сшибает с метлы бладжером, и у него даже пересохло во рту.

Оставалось только пойти по пути профессиональных квиддичных команд, но Оливер не мог решиться предложить Гермионе стать запасным Ловцом: матчи выигрывают игроки основной команды, а не запасные, и вот так подразнить возможностью быть в команде факультета аж на первом курсе, а потом на семь лет усадить на лавку безо всякой надежды… Оливер Вуд полагал, что после такого Гарри и Гермиона рассорятся за месяц, а Гермиона вдобавок возненавидит Оливера на всю жизнь.

Оливер мялся полторы тренировки, но потом все-таки решился.

— Гермиона, послушай, — начал Оливер Вуд, уткнув глаза в землю, — если Гарри будет Ловцом, ему нужно будет с кем-то гоняться на тренировках…

— Ага, понятно, — сказала Гермиона и толкнула Гарри плечом, — Гарри, хватит уже извращений, давай гоняйся за мной, а не за мячиком с крылышками.

— Так ты согласна? — опешил Вуд, он уж готовился мирить, утешать и извиняться, но посмотрел на веселую Гермиону и понял, что чего-то не понимает в жизни — или, может, чего-то не понимает в девочках. Гермионе, казалось, только этого было и надо — гоняться с ветерком за своим Гарри и чтобы никто не мешал, а квиддич, зрители и овации ей до лампочки.

Но осенняя погода переменчива, и на следующей тренировке уже дул холодный ветер, а через одну и вовсе зарядил дождь. Вся команда была мокрой и злой, Вуд, как капитан, кричал на всех и ругался, только Гарри и Гермиона гонялись друг за другом и за снитчем, Вуд так вообще думал, что Гермиона не придет в такую погоду, и трудно было бы ее винить — а потом Вуд и забыл о них двоих совсем, только Гарри после тренировки сидел рядом с Гермионой в холодной раздевалке, откуда все уже ушли, колдовал на нее Согревающее и отогревал своим дыханием ее руки.

— Я согрелась уже, — сказала наконец Гермиона и положила руки на колени, уперевшись локтями и свесив кисти, как сидят привычно вымотанные на тяжелой работе люди. — А пальцы у меня трясутся, потому что руки устали.

— Если ты заболеешь, я себе этого не прощу, — сказал Гарри. — Слушай, брось ты этот квиддич, я же вижу, что тебе даже не очень нравится.

Но Гермиона только упрямо помотала головой в ответ.

— Тебе тоже не всегда нравится, когда я сажаю тебя за учебники.

— Ну мне это хотя бы не навредит.

— Думаешь, я забыла, как ты появился в середине класса и сказал, что меня не отпустишь? — напомнила Гермиона их первый день в маггловской школе, куда Гарри перенесла стихийная магия. — Вот и я тебя не отпущу. Тебе же так лучше готовиться к матчам — и веселее, правда?

— Если ты не выйдешь на поле, после того как мы выиграем у Равенкло через две недели, я вынесу тебя на руках.

— Это угроза или обещание?

А всего через полчаса, сухие и задорные, Гарри и Гермиона спускались в подземелья, потому что у Гермионы были идеи о том, как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей.

— Профессор, пожалуйста, дайте нам Бодроперцовое зелье, мы страшно вымокли на квиддичном поле, — умильно попросила Гермиона удивленного Снейпа, который и представить себе не мог, что вечером кто-то посмеет его обеспокоить такой просьбой.

— Бодроперцовое зелье, мисс Грейнджер, выдают в больничном крыле, — сухо отвечал Снейп.

— Профессор, ну это же вы все зелья для них варите, вы же наверняка оставляете себе тоже.

— Нам просто для профилактики, профессор, — добавил Гарри, — а мадам Помфри подумает, что, раз мы пришли за зельем, то мы действительно заболели, и оставит нас в лазарете на ночь.

— И мы тогда пропустим ваш урок! — с милым смущением сказала Гермиона, на самом-то деле идея попасть в лазарет и остаться там вдвоем с Гарри на ночь ей понравилась. — Ну пожалуйста, профессор!

— Кажется, проще дать вам зелье, а не ждать, пока вы его у меня выкрадете, — ворчливо отвечал Снейп и через полминуты возвращался со склянкой. — Вымоете и отдадите перед уроком. И поверьте, Бодроперцовое зелье есть в аптечке любого взрослого волшебника — беспокойте в следующий раз лучше своего декана.

— А у вас зато всегда свежее, — предполагала Гермиона и передавала Гарри склянку, из которой она только что отпила, и это было почему-то совсем не по-дружески и не по-братски, а так, как будто они поцеловались у Снейпа на глазах; потом Гарри начинал смеяться от того, что у Гермионы от зелья повалил пар из ушей и зашевелились от этого волосы, и словно от смеха у него из ушей и даже из носа тоже начинал валить пар. Снейп криво усмехался и чувствовал, что его как-то втравили во все это: и в молодой задорный смех, и в секрет Полишинеля, которым был роман Гарри и Гермионы, — а потом, когда они двое убегали по коридору, Снейп спохватывался, что они ему еще перед уроком отдадут чистую склянку из-под зелья, словно у него с ними завелись какие-то общие дела.

С погодой повезло только на Хэлловин, на Хэлловин часто бывала хорошая и теплая погода, словно осень прощалась с людьми, уступая место слякотной и промозглой зиме. В доме Грейнджеров Хэлловин всегда был грустным праздником, и даже традиционных украшений с черепами и скелетами в доме не было, потому что в Хэлловин 1981 года рядом с домом прошла настоящая смерть. В этот день Джон Грейнджер обычно рассказывал Гарри что-то про его родителей, что сам он узнавал от Кингсли, или от Сириуса, или от кого-нибудь еще из Ордена Феникса, кто переписывался с Грейнджерами и нет-нет да заходил со всеми предосторожностями в гости.

Когда Гермиона была маленькой, она думала, что Джеймс и Лили могли бы остаться живы, и все было бы практически так же, как и сейчас: они с Гарри ходили бы в тот же детский садик и так же там бедокурили бы, Гарри приезжал или прилетал бы к ним в гости вместе с родителями, наверное, часто-часто, и хотя они не спали бы в соседних кроватях каждую ночь и не шептались бы перед сном, она тоже могла бы тогда ездить к Гарри в гости на папиной лодке и смотреть вместе с ним на волшебство. А чуть позже, примерно в тот год, когда Гермиона спросила Теда Тонкса, могут ли волшебники жениться на не волшебниках, Гермиона поняла, что, закончись волшебная война победой, но по-другому, выжившие Джеймс и Лили просто вернулись бы в Годрикову Лощину, и она потеряла бы Гарри навсегда — он, конечно, был бы счастлив с родителями и крестным, которому не нужно бы было уходить из волшебного мира в морскую пехоту, но счастлив без нее, а она вряд ли смогла бы быть без него по-настоящему счастливой. А о том, что случилось бы, если бы Темный Лорд выиграл войну, было даже страшно подумать — так Гермиона научилась разделять радость волшебного мира от того, что не только Гарри в ту ночь выжил, но и Вольдеморт нашел свою смерть, и так Гермиона начала на Хэлловин чувствовать себя перед Гарри виноватой — ведь ее счастье началось с того, что отец в тот Хэлловин отобрал осиротевшего Гарри у Хагрида и принес в их дом.

Хогвартс-экспресс увез их из дома, и это стало рубежом, за которым началась та жизнь, которую они строили для себя сами. После робкого поцелуя в рождественскую ночь, когда сказанные слова были намного важнее касания губ, Гарри чуть не две недели не отваживался снова ее поцеловать, для этого понадобилась целая баталия в снежки, да и то Гермионе пришлось нарочно завалиться с Гарри на свежий снег. Дома они по-прежнему вели себя скорее как брат и сестра или как очень близкие друзья, только теперь они смущались, когда по привычке заваливались на диван и падали друг на друга, и лишь когда вечером Гарри приходил в комнату Гермионы, они сидели на ее кровати или на полу, Гермиона приваливалась к Гарри спиной, и он обнимал ее уже не так, как обнимают подругу детства или сестру, и шептал что-нибудь милое в ее волосы. И все же понадобилось лето, маленькие полянки с цветами и земляникой в лесу около дома и коротенькие шортики на Гермионе, чтобы они с Гарри начали целоваться по-настоящему, понемногу учась друг у друга, и после этого за обедом или ужином Гермиона не могла на него взглянуть — хотя никто, ни дома, ни в школе, не относился к ним как к брату и сестре и не считал бы, что они делают что-то плохое, даже если бы их застал.

А в Хогвартс-экспрессе Гарри сразу посадил ее к себе на колени и даже прикол с тем, что она его сестренка, придумал словно как способ посмеяться над своей недавней нерешительностью — и Хэлловин он предложил считать днем, когда они познакомились.

— Десять лет, первый юбилей, — довольно серьезно сказал Гарри и подмигнул Гермионе, а ей стало смешно — она, конечно, этот день не помнила, они просто были вместе всегда, сколько себя помнят, но вряд ли в день знакомства маленький Гарри сказал или сделал что-нибудь романтичное. — Давай сбежим ото всех и побудем сегодня только вдвоем, как летом.

— С уроков тоже сбежим? — Гермиона, пожалуй, была готова сбежать и с уроков, чтобы целоваться с Гарри, это ведь так здорово, когда есть кто-то, с кем хочется сбежать с уроков целоваться.

— Не, нас тогда искать будут, — достаточно рассудительно сказал Гарри. — Да и сколько там этих уроков. А вот дальше пусть празднуют без нас.

На уроках Гермиона постоянно взглядывала на Гарри, а он дразнил ее и нарочно вел себя почти образцово, чтобы она не могла дождаться конца учебы — Гермиона когда-то думала, что немного обидно, что она никогда не будет бегать на свидания и ждать назначенного часа, чувствуя, как сердце подпрыгивает от каждого движения минутной стрелки, ведь бежать никуда не надо, Гарри и так всегда рядом. И вот пожалуйста, именно так она ждала сегодня окончания уроков, чтобы в коридоре кинуться Гарри на шею, будто не видела его несколько дней, именно так она ждала конца обеда, чтобы побежать вместе с Гарри к озеру, именно так она хотела добежать до дальнего края озера — именно так, без метлы, пешком, как бегут в фильмах по перрону, встречая любимого после долгой разлуки.

— Если бы я тебя не встретила, я бы, наверно, с ума сошла, — выдохнула Гермиона, утыкаясь лбом Гарри в шею, они как добежали до дальнего края озера, где никого не было, так и повалились на опавшие листья, Гарри оперся скорее плечами, чем спиной об упавшее дерево, и они стали исступленно целоваться, Гермиона вскоре легла на него сверху, и у обоих было такое чувство, что от силы, которая прижала друг к другу их тела по всей длине, от чувства, что даже запретное почти разрешено, сердце сейчас выскочит из горла.

— Если бы я тебя не встретила, я бы, наверное, весь этот день проплакала, — сказала Гермиона, снова поднимая голову и заглядывая Гарри в глаза, и он мягко поцеловал ее в губы, это была уже не робость, а скорее провокация.

— Я бы все равно пришел и тебя спас, — улыбнулся Гарри. — Ты от меня никуда не уйдешь.

В замок они вернулись очень поздно, вбежали, держась за руки, в закрывающиеся ворота, и бежали до самой гриффиндорской гостиной, Гермионе даже не пришло в голову, что листья из волос можно бы и повытряхивать, а Гарри улыбнулся и промолчал, она ему и так казалась очень красивой, его маленькая ведьмочка, да и все равно вряд ли кто думает, что они все это время просидели в библиотеке над книжками, пропав сразу после обеда.

Вот Рон, правда, не сообразил, где они были и зачем:

— Вы тут такое пропустили, — начал рассказывать Рон, как только Гарри и Гермиона переступили порог гостиной. — В школу тролль пробрался, Квиррел в обморок упал, МакГонагалл тролля минут пять обездвиживала, что аж вся школа тряслась, а потом Флитвик его тушу левитировал прочь из замка…

— Да тролль с ним, с троллем, — махнул рукой Гарри, ему было так воздушно-хорошо, словно он только что пил свежий ветер полной грудью и сам от этого до сих пор еще мог взлететь над землей.

Рон от удивления даже рот открыл, а Фред и Джордж, которые из-за квиддича и из-за своих маленьких, но забавных и полезных изобретений часто бывали в компании старшекурсников, подошли и сразу заметили и осенние листья в растрепанных волосах Гермионы, и ее очень красные губы, и засос у Гарри на шее.

— Когда-нибудь ты подрастешь, наш маленький Ронни, — с усмешкой начал Фред и глянул в сторону Гарри и Гермионы, иначе как «красавцы!», выражение его лица было не истолковать.

— И тогда ты поймешь, что в жизни есть вещи намного интереснее тролля и даже победы над троллем.

— И даже занимательнее парящих над головой тыкв со свечами и пищащих тебе в ухо летучих мышей.

— И намного приятнее.

— И настолько красивее, что и сравнивать бессмысленно.

— Ребята, идите-ка сюда, — пригласил Джордж Гарри и Гермиону. — Мы как знали, что вы сегодня голодные останетесь.

— Прихватили вам с ужина мяска и картошки, можете даже в камине погреть.

— И вот еще тыквенного пирожка хороший ломоть.

Выросшие рядом с теплым морем дети умеют не только плавать, но и выплывать: даже если плавают они не так технично, как учившиеся в бассейне у тренера, их не приводит в панику ни скрутившая ноги судорога, ни волокущее их от берега течение, ни неожиданный удар ската. Много плававший на открытой воде воспринимает воду как достойного противника, стоящего уважения и осторожности; Гарри и Гермиона начали использовать метлы не для имитации квиддича на заднем дворе, а для ситуаций, когда на метлу вся надежда, твоя ошибка или ее неисправность — и окажешься немножечко мертвый. Поэтому перед полетом они всегда проверяли метлы, обводя их палочкой, как учил Сириус, и каждый проверял обе метлы.

Вечером перед первым матчем метла Гарри при проверке вся засветилась красным: с ней, похоже, не в порядке было всё.

— Да что за черт! — сердито пробормотал Гарри, ткнул метлу палочкой в охвостье, потом в место, где оно соединялось с древком, и получил то же непонятное красное свечение. — Что не так-то?

— Перчатку надень, — посоветовала Гермиона и подала Гарри не перчатку для полетов, а перчатку из драконьей кожи, которую не берут многие зелья и проклятия.

— Если проклятие на ней передается через прикосновение, то я засветился уже.

— Надо метлу показать кое-кому.

Можно было бы ожидать, что с проклятием на метле будет предоставлено разбираться Квиррелу, который преподавал в этом году СилЗла, или мадам Хуч, инструктору по полетам, или хотя бы мадам Помфри, которая излечивала от последствий проклятий. Но, как говорят в маггловском мире, «тот, кто нам мешает — тот нам и поможет»: Снейп открыл дверь на настойчивый стук, увидел перед собой метлу и Поттера и чуть дверь не закрыл.

— Мою метлу прокляли, сэр, — успел сказать Гарри, а Снейп увидел на его руке перчатку из драконьей кожи. У Снейпа был прямой приказ следить за тем, чтобы с Гарри в этом году ничего не случилось, да и сам бы он защищал сына Лили Эванс от серьезных неприятностей, но Снейп рассчитывал делать это скрытно, оставляя в тайне ото всех свои добрые чувства и благородную сторону своей души: он вовсе не хотел, чтобы его ухватили за ушко, да вытащили на солнышко, порассматривать, какой он глубоко в душе прекрасный. Гарри тем временем уложил метлу в воздухе горизонтально и обвел ее палочкой, демонстрируя Снейпу красное свечение вокруг метлы.

— В школе, кажется, есть специалисты по проклятиям и защите от сил зла, — холодно сказал Снейп, а сам подумал, что сейчас подает детям плохую идею, от которой ему же потом и придется их отговаривать. — Почему вам опять понадобилась именно моя помощь?

— Вы лучше разбираетесь в Темных Искусствах, профессор, — сказала Гермиона, Сириус уже в этом смысле Снейпа заложил, привычно ругая его в процессе, но Гермиона обратила внимание на фактическую сторону дела.

— Это довольно двусмысленный комплимент, мисс Грейнджер, — поморщился Снейп. — Вас кто-то специально учил делать двусмысленные комплименты?

В ответ на это Гарри фыркнул, Гермиона чуть покраснела, а Снейп от неожиданного эффекта своих слов слегка оторопел: сострил он удачно, но Поттер и Грейнджер опять впутали его в свой роман, словно он их добрый дядюшка, который покрывает их и дает им полезные, но чуть аморальные советы.

— Хорошо, извольте, — раздраженно сказал Снейп и вынул палочку, чтобы вернуть ситуации рабочую атмосферу. — Здесь нет проклятий, передающихся при прикосновении, снимайте свою перчатку. Ваша метла, Поттер, просто стала неуправляемой — смотрите сюда.

От рукояти метлы протянулись красные нити, и Гарри попросил повторить движение палочки.

«Боже милостивый! — внутренне схватился за голову Снейп. — Я учу несносного Поттера чинить его несносную метлу, и сам не знаю, как до такого докатился! Возможна ли бóльшая глубина морального падения? Разве что начать упрашивать его никому об этом не рассказывать, как соблазненная гусаром гимназистка».

Но работу нужно было сделать до конца: Снейп велел Гарри спрятать метлу от чужих глаз вплоть до появления на квиддичном поле, и Гарри предъявил Снейпу небольшой чертежный тубус с Расширительным заклинанием внутри.

— Неплохо, — сухо сказал Снейп, догадываясь, кто именно мог сделать для детей из маггловского мира такую удобную вещь, склоняющую к нарушению правил и тайному протаскиванию метлы куда угодно. — Мисс Грейнджер, ваша задача — научиться запускать в нужном направлении запасную метлу, на случай если злоумышленник окажется хитрее вас обоих. Заклинания локомоции вы найдете в учебнике четвертого курса — и, если я увижу вас двоих сегодня после отбоя, я сниму с вас порядочно баллов за дурость. Вам нечего делать в библиотеке, возьмете учебник у своих старших товарищей.

— Знаешь, а Снейп напоминает мне какого-то старого моряка, почти как в романах Стивенсона, — сказала Гарри Гермиона, когда они вышли из подземелий. — Такого мрачного типа на деревянной ноге, который всегда всем недоволен и не может раскрыть рот, не сказав при этом «тысяча чертей!», — но для героев романа у него всегда находятся и добрый совет, и быстрая помощь.

Метла на квиддичном матче вела себя идеально: Гермиона смотрела за матчем с кромки поля и иногда оглядывалась на трибуну, с которой Снейп внимательно следил за Гарри и иногда, поскольку думал, что на него никто не смотрит, что-то шептал, словно ворожил оберегающие заклинания. Гарри довольно быстро поймал снитч, легко обойдя Ловца из Равенкло, и трибуны взорвались криками: Гриффиндор не выигрывал ни одного матча уже года полтора, и даже на других факультетах некоторые болели за то, чтобы Гриффиндору наконец повезло.

Гермиона выбежала к Гарри на поле, и он подхватил ее на руки, не просто обняв и оторвав от земли, как он делал с детства, а так, будто он действительно собрался нести ее на руках, как вносят женщину в новый дом после свадьбы или как герой приключенческого фильма подхватывает свою девушку в финале, чтобы поцеловать ее так, словно она — главный приз за все его подвиги. Потом Гарри вложил в руку Гермионы снитч и поднял ее руку вверх, как будто это она выиграла матч, а он просто за нее радуется — а потом Гарри вскочил на метлу, и Гермиона уселась перед ним боком, обхватив его за шею и ненадолго прижавшись губами к его губам.

Гарри собирался еще и крикнуть, что матч для них выиграла Гермиона, что без нее он не смог бы так быстро научиться ловить снитч и обходить чужого Ловца, но стадион ревел столь громко, что его все равно никто бы не услышал, а Гермионе этого было и не надо — для нее место в сердце и на руках Гарри было куда дороже места в истории его побед.

Преподаватели, конечно, были недовольны их поведением: вечером в учительской МакГонагалл поджимала губы и уверяла, что не ожидала такой развязности, Спраут ворчала, что знает теперь, кто беззаконно обстриг у нее куст роз, а Трелони, как всегда, пророчила из-за всего этого бедствия — в этот момент все почему-то посмотрели на мадам Помфри, которая втихую, но со всеобщего одобрения выдавала старшекурсницам противозачаточные зелья, а потом на Снейпа, который эти зелья варил, — и Снейп немного смутился от такого интереса и заявил, что это, безусловно, безобразие и он возмущен.

А всерьез возмущаться Снейпу пришлось позже: на первом уроке в понедельник у него были третьекурсники Гриффиндора и Хаффлпаффа, среди которых было немало игроков в квиддич, а молчать о своей помощи Снейп Гарри не попросил — поэтому третьекурсники дружно встали, когда Снейп вошел в класс, и устроили ему овацию.

Сириус много рассказывал Гарри и Гермионе про Хогсмид и даже объяснил, как урезонить Дракучую Иву и пройти в Хогсмид туннелем через Визжащую Хижину: он в самоволках не видел ничего дурного, пока не получил первые звездочки и первые нагоняи от своего геройского подпола — из которых лейтенант Блэк сделал только тот вывод, что, если командир отвечает за каждый поступок своих подчиненных, то малые их проступки просто следует покрывать.

Сириус не учел одного — Гарри в волшебном мире слишком хорошо знали, чтобы его появление в Хогсмиде прошло незамеченным. В Визжащей Хижине Гарри и Гермиона побывали и не нашли там ничего интересного; чтобы пойти дальше, нужно было думать, и к делу были подключены Фред и Джордж как самые большие выдумщики.

Идею Гермионы с Оборотным зельем Фред и Джордж отвергли сразу.

— Во-первых, его пить надо каждый час, а это не всегда приятно, — припомнил Фред.

— А во-вторых и в-главных — ну зачем тебе, чтобы Гарри пошел в Хогсмид с другой девушкой?

— Вот выпить оборотное друг друга, чтобы поменяться ролями и почувствовать то, что чувствует другой…

— Но это вам рано, лет через пять только.

— И вообще мы вам ничего не говорили.

— Что, Чарли в Румынии не скучает? — спросил Гарри, чтобы близнецов угомонить, а то они совсем вогнали Гермиону в краску. — Давайте я просто на голову повязку соображу — бандану или ленту через лоб, как у Рембо. Хотя бы шрам не видно будет.

— Нужно еще очки твои убрать, чтобы по ним не узнали, — предложил Джордж. — Идеи у нас есть. Гермиона, помнишь, ты нам рассказывала про контактные линзы?

Линзы Гарри никогда не нравились, ему они мешали, и привыкнуть он никак не мог, но близнецы что-то над заказанными Гермионой линзами поколдовали, и те оказались совсем незаметными, даже не пришлось оттягивать веко, чтобы вставить их в глаза.

— Да вы офигели! — возмутился Гарри, заглянув в зеркало. — С какого черта у меня фиолетовые глаза?

— Ну это, издержки производства.

— Главное, чтобы линзы сидели!

— И еще нам с твоей прической надо что-то делать, она тоже очень узнаваемая.

— Лучше вообще перекрасить волосы — мамой клянемся, эта краска хорошо смывается.

Для начала Гарри тем же вечером облил краской для волос близнецов, подкравшись сзади, и они превратились в блондинов, но вскоре вернулись в гостиную со своими обычными рыжими волосами, и Гарри махнул рукой и согласился, ему интереснее было, на что они уговаривают Гермиону. Он, конечно, не хотел идти в Хогсмид с другой девушкой, но ему нравилось, когда Гермиона иногда собирает волосы в хвост и даже заплетает косички, и Гермиона в шортиках ему нравилась чуть по-другому, чем Гермиона в мантии — нельзя сказать, что сильнее, на Хэлловин, когда они целовались как сумасшедшие, она как раз была в мантии — но просто интересно же.

Воскресным утром, когда происходили последние приготовления в Визжащей Хижине, Гарри подумал, что Фреду и Джорджу следует податься в волшебные парикмахеры — они не только перекрасили Гермиону в блондинку, но и расчесали ее густые непослушные волосы, сделав их прямыми и гладкими — да и про себя Гарри догадывался, что его волосы больше не торчат в разные стороны. Гарри близнецы водрузили на лоб широкий золотой обруч, Гермионе они тоже сосватали свои линзы, без коррекции, но с изменением цвета глаз на тот же фиолетовый.

— Тебе нравится? — тихо спросила Гермиона, когда Фред и Джордж отступили на несколько шагов, чтобы полюбоваться трудами рук своих.

— Очень, — признал Гарри. — Ты всегда красивая, а теперь ты красивая по-другому. Я вижу, что это все равно ты, но ты как будто от меня прячешься и играешь.

— Слушайте, объясните, в чем прикол! — потребовала Гермиона у Фреда и Джорджа, которые смотрели на них и сияли как начищенные пятаки, и это было очень подозрительно и явно неспроста.

— Да длинная история, — отмахнулся Фред.

— Мы просто встретили этим летом в Лондоне какого-то толстого деда, с бородой и в большой кепке.

— Подсыпали ему в газировку тертых грибочков, и дед понес крутой бред.

— Мы были добровольными и немного невольными слушателями.

— А потом свой бред деду понравился, и он нам побожился, что все это запишет и издаст по частям.

— Долго, правда, очень писать будет, лет сорок, мы даже удивились, что он рассчитывает столько прожить.

— В общем, с новой внешностью вы можете представляться как Джейхейрис и Алисанна.

— Вы нас потом за эти имена убьете, конечно.

— Вас, кстати, можно было не перекрашивать и назвать Джоном и Арьей, но тогда вы нас убьете намного раньше.

— Мы тогда и до выпускного можем не дожить.

— И кстати, Хагрид вроде бы собирался вывести дракона.

— Ни на что не намекаем, но просто информация к сведению.

Джейхейрис и Алисанна, похожие на принца и принцессу из неведомых стран, произвели в Хогсмиде настоящий фурор, тем более что они долго прятались от чужих глаз: сначала они сидели в тихом уголке в кафе мадам Пуднафут, Гарри несколько раз подхрюкивал от того, какое все вокруг розовенькое, но на самом деле ему все равно нравилось, они ведь в первый раз были вдвоем в кафе, у них опять было свидание, и они целовались, сидя на небольшом диванчике. Гермиона пахла цветочным чаем и шоколадом, в роли блондинки они была более мягкой и легкомысленной, даже забралась к Гарри на колени, чуть не опрокинув их столик, а после кафе потащила его за конфетами в «Сладкое Королевство» и совсем не обратила внимания на исторические здания и на канцелярский магазин.

— Перья не нужны? — напомнил Гарри, но Гермиона только махнула на него рукой и от входа в «Сладкое королевство» пробежала к парящей в воздухе розовой сахарной вате, нагребла ее в мешок и оставила Гарри за вату расплачиваться. Сразу за ватой Гермиона купила кулек Летучих Шипучек, от которых съевший зависал ненадолго в воздухе, оторвавшись от пола сантиметров на десять, и постоянно кидала их себе в рот, чтобы надолго не опускаться на землю.

— Может, мне сегодня хочется побыть девочкой-девочкой, — шепнула Гарри Гермиона. — Чтобы мне дарили цветы и носили меня на руках.

— Это можно, — согласился Гарри и подхватил Гермиону на руки, он так и вынес ее из «Сладкого Королевства», завалив ее кульками со сладостями сверху, а в «Зонко» купил ей хлопушки, которые взрывались и осыпáли ее дождем из ландышей.

В Хогсмиде тем временем говорили о девушке и юноше с чудесными фиолетовыми глазами — в длинных тяжелых плащах, в которые Фред и Джордж трансфигурировали их мантии, Гарри и Гермиона выглядели чуть выше и чуть старше, никто и не предположил бы, что Гермионе совсем недавно исполнилось двенадцать.

Молва распределяла Алисанну в Шармбатон, а Джейхейриса — в неизвестную школу в Исландии, которая, конечно же, существует; Алисанне приписывали чары вейлы и умение парить над землей; ножны для палочки под плащом Джейхейриса становились в пересказе ножнами для богато украшенного меча. Так что, когда Гарри и Гермиона появились в «Трех метлах» и сразу выскочили на танцпол, бросив плащи у своего столика, общественное мнение было уже готово к тому, чтобы переоценивать их танцевальные способности и превозносить их холодную северную красоту, оживляемую теплыми волшебными глазами.

Гарри и Гермиона немного умели танцевать, они учились этому совсем недавно, к окончанию восьмого маггловского класса, когда прощавшиеся друг с другом одноклассники устроили подобие выпускного бала — и, конечно, все-таки протащили туда своих вундеркиндов, которых учителя сначала не хотели пускать по малолетству. На тех танцах Гарри и Гермиона смущались, танцевали только друг с другом, думая, что их никто не станет приглашать, и только после одного из последних танцев Гарри решился Гермиону поцеловать — а потом понял, что только этого от них и ждали, и никто не беспокоил их весь вечер как сложившуюся пару, которой интереснее танцевать вдвоем.

А вот в «Трех метлах» они танцевали уже веселее и раскованнее, и после первых нескольких танцев вдвоем Джейхейрис и Алисанна были нарасхват, только Гермиона довольно скоро прекратила танцы Гарри с невысокими тоненькими девушками с четвертого курса.

— Дальше ты танцуешь только со мной, — прошептала Гермиона Гарри на ухо. — У тебя сегодня очень капризная и ревнивая девочка. И безумно в тебя влюбленная.

Возвращаться Гарри и Гермиона хотели через ход в подвале «Сладкого Королевства», но оказалось, что «Сладкое Королевство» закрывается даже раньше, чем ворота Хогвартса — они уткнулись в закрытую дверь, но не расстроились и полюбовались на себя в полутемную витрину.

— Ты действительно выглядишь как принцесса, — сказал Гарри, он теперь благодарил судьбу за то, что взял с собой колдограф и они нащелкали кучу колдографий друг с другом, вместе и по отдельности.

— Все-таки так мы слишком похожи друг на друга, — покачала головой Гермиона, разглядывая отражения двух блондинов с глазами одинаково необычного цвета, даже их фигуры были схожи и одеждой, и ростом — ловкие на выдумку Фред и Джордж, получается, вернули им розыгрыш Гарри из Хогвартс-экспресса. — Многие могли подумать, что мы брат и сестра.

— Ну, во-первых, еще неизвестно, что за мир придумает тот дед, которого Фред и Джордж накормили грибочками: что в том мире будет можно, а что нельзя, — отмахнулся Гарри. — А во-вторых, я все равно буду тебя целовать, наплевать мне, что другие подумают.

В Хогвартс пришлось добираться на метлах, оставленных в Визжащей Хижине, Фред и Джордж обещали оставить приоткрытым окно в коридоре на втором этаже и не подвели. Зимние плащи Джейхейриса и Алисанны еще по дороге стали превращаться обратно в школьные мантии, потому что действие трансфигурации заканчивалось, краску с волос Гарри и Гермиона смыли в туалете и потом в коридоре сушили друг друга заклинаниями, от которых их шевелюры стали еще более всклоченными, чем обычно.

Когда Гермиона вернулась в свою гриффиндорскую спальню, ее соседки пересказывали с чужих слов истории про появление в Хогсмиде прекрасного принца и его принцессы и сожалели о том, что им нельзя ходить в Хогсмид еще почти два года.

— А я все равно хочу, чтобы они приехали снова, года через три, — мечтательно говорила Лаванда. — Конечно, эта Алисанна всех наших парней на этот день уведет — но, с другой стороны, пока они вокруг нее увиваются, я бы покружилась с ее принцем. У него, говорят, такие глаза — словно он не совсем человек, а ангел или полубог.

— Так он на тебя и западет, — поддразнила Лаванду Фэй, — когда у него такая принцесса, о которой теперь, наверно, все мальчишки говорят.

— Ну, может это все-таки его сестра.

— Да какая сестра, — вмешалась Парвати, — все видели, как они целовались — будто надышаться друг другом не могли!

— А, — с досадой махнула рукой Лаванда. — Гермиона, тебе даже теперь неинтересно?

— Неа, — ответила Гермиона, стараясь не рассмеяться и не показать, как она счастлива: ведь эти фиолетовые глаза, которыми теперь будут грезить все девчонки, смотрели весь день только на нее, а настоящий Гарри, она это знала, был еще лучше, чем сказочный принц Джейхейрис. — Я весь день в библиотеке была. Давайте спать, завтра вставать к первому уроку.

Конечно, и в Хогвартсе было много интересного, и ходить в Хогсмид почти каждую неделю, как делали некоторые третьекурсники, было совсем не обязательно. Во-первых, в Хогвартсе была совятня, там жила большая полярная сова Гарри, которая Гермионе нравилась настолько, что она даже предложила держать ее у себя в комнате, хотя раньше про идею поручить ей уход и за совой, и за котом она и говорила «фигушки». Но сова любила летать ночью и в клетке по ночам ухала, так что в совятне ей было лучше, и Гарри часто ходил туда с Гермионой вечером, чтобы она сову немного потискала. А каждую неделю они отправляли с совою письмо домой, которое писали в четверг и пятницу по очереди и по частям, чаще всего на истории магии, которую привидение Биннза читало так скучно, что Гарри и Гермиона предпочитали читать учебник. Иногда, правда, Биннз начинал рассказывать что-то, что Гермиона из учебника не помнила, и тогда она начинала его слушать и даже писала для Гарри конспект, оставив Гарри трудиться над письмом, и в результате письмо прыгало с темы на тему.

— Я писала про кота! — смеялась Гермиона, перечитывая написанное за обедом. — А из-за тебя теперь получается, что это у нас лохматость повысилась.

— Ну давай я исправлю «лохматость» на «косматость», — предлагал Гарри, — чтобы дома не подумали, будто мы тут совсем одичали и можем теперь в свитерах по зимнему лесу ходить.

Гарри и Гермиона смеялись и вспоминали Сириуса, который ненавидел шагистику и всякий раз, когда в его третьей бригаде намечался смотр, просился в лазарет, в том числе с обоснованиями «я тут линять начал» и «у меня то лапы ноют, то хвост отваливается».

Во-вторых, в Хогвартсе был таинственный коридор на четвертом этаже: Дамблдор на приветственном ужине говорил, что каждому, кто пойдет туда, угрожает мучительная смерть, но не был при этом похож на того, кто будет ее причинять и осуществлять возмездие любыми средствами. С горячностью юных и влюбленных Гарри и Гермиона решили, что если они пойдут туда вдвоем, то бояться им будет нечего: в коридоре нашлась единственная дверь, которую можно было легко открыть, а за дверью — трехголовая собака, у которой были самые странные музыкальные вкусы, что они когда-либо встречали: из уроков античной словесности Гермиона припомнила миф об Орфее и спела церберу свою любимую Stairway to Heaven, и собака довольно обидно в ответ на это захрапела. Вскоре после того, как Гермиона закончила петь, собака стала просыпаться — Гарри спел собаке Living on a Prayer, и собака, к его удивлению, заснула снова. Петь песни своего детства Гарри и Гермионе понравилось, и вскоре они выяснили опытным путем, что собака засыпает под Yellow Submarine и под Take a Chance on Me, под Hell Patrol и под Another Brick in the Wall — одним словом, у собаки не было никакого музыкального вкуса, и она даже минор от мажора не отличала. Эксперименты закончились тем, что в коридор зашел Снейп и снял с них обоих баллы, вероятно, обидевшись на текст песни Пинк Флойд.

— Кажется, собака сидит на каком-то люке, — припомнил Гарри по пути в башню Гриффиндора. — Вот бы ее столкнуть и посмотреть, куда ведет люк.

— Если это Цербер, то люк ведет в Аид, — резонно заметила Гермиона. — И как только мы перестанем петь и полезем посмотреть, что там, она снова уляжется на люк, и пойди ее спихни.

В-третьих, в одном из пустых классов нашлось зеркало, подписанное задом наперед.

— Арабы писали, что ли, — сказал Гарри, с трудом расшифровывая надпись, сулящую открыть каждому его заветное желание. — Или евреи, они тоже пишут справа налево. Ого, какая у меня тут береточка!

Как и всякий боевой пацан, Гарри видел в зеркале себя в форме, с орденами и со звездочками — и, конечно, Гермиона была с ним рядом, в милитари и в гимнастерке в талию, все-таки Гарри был еще очень-очень молод.

— Никуда я тебя не отпущу, — ответила Гермиона, она хоть и потакала любым проделкам Гарри, но не хотела, чтобы он рисковал собой всерьез. В зеркале она видела взрослого Гарри в белой просторной рубахе и в рваных джинсах, похожего на его отца на свадебной фотографии.

— Ты тоже нас тут видишь? — спросил Гарри, и Гермиона только кивнула, в том, что именно она видит, она признаваться не стала: все-таки видеть свадьбу — это так обычно, а она хотела быть для Гарри необычной, пусть и не до такой степени, чтобы ходить в милитари.

Дамблдор довольно долго прождал их у зеркала на следующий день, думая, что Гарри и Гермиона придут за своими мечтами снова, но главная мечта, быть всегда вместе, у них уже исполнилась, а мелкие ее детали были им не так уж важны.

— Мы там просто старше, а это и само случится со временем, — сказал Гарри. — Хотя если ты хочешь, чтобы я что-то сделал, не в зеркале, а по-настоящему, ты только скажи.

— Потом, — подумав, отказалась Гермиона, она верила, что Гарри сделает ей предложение прямо сейчас, если она захочет, но все-таки это можно было обставить поинтереснее, не как пару фраз в углу шумной гриффиндорской гостиной.

И Гарри тоже ничего просить у нее стал, главное ведь было в его уверенности, что, если ему действительно придется воевать, Гермиона пойдет за ним — Гарри успел об этом хорошенько подумать и теперь был согласен с ней, что лучше бы этого не случилось.

В-четвертых, неподалеку от Хогвартса была хижина Хагрида: в семейном фольклоре Грейнджеров Хагрид описывался с юмором, как похититель чужих мотоциклов и неудачливый умыкатель самых лучших мальчиков, и за последнее Гермиона Хагрида недолюбливала, но хижина Хагрида стояла у дальнего края озера и совсем рядом с Запретным лесом, Гарри и Гермиона порой бегали в те края то за поцелуями, то за приключениями и потому решили приучить Хагрида к себе.

Это было приятно и увлекательно: в первый же раз, когда Хагрид непонятно с чего пригласил Гарри в гости, Гермиона забралась к Гарри на колени, чуть только они сели за стол, и обняла его руками за шею — пусть лучше Хагрид удивляется сейчас, чем когда найдет их целующимися в куче осенних листьев.

— А эта… вы и дома так сидите? — удивился Хагрид, видя, как ловко Гарри и Гермиона с голодухи уписывают его кексы, словно им все привычно и ничего не мешает.

— Ага, — легко соврала Гермиона, а Гарри добавил: — И на уроках тоже.

Пока Хагрид соображал, верить ему или смеяться, Гарри приметил, что чайник Хагрид зачем-то накрыл шапочкой, свернутой из газеты, и ровно на той стороне, которая была повернута к Гарри и Гермионе, можно было прочитать короткую заметку о попытке ограбления Гринготтса. Гарри нарочно прошептал об этом Гермионе на ухо, а уж она не могла сдержаться и не припомнить Хагриду старые грешки.

— Хагрид, а банк — это тоже твои проделки?

В смысле хищений Гермиона была к Хагриду, конечно, несправедлива, но проделок за Хагридом водилось много, начиная с акромантула, из-за которого его исключили из Хогвартса и который по-прежнему жил в Запретном Лесу, и заканчивая навязчивой идеей разжиться драконьим яйцом. И что было особенно замечательно, простодушный Хагрид своих проделок скрывать не умел и потому на подозрения Гермионы особо не обиделся.

— А вот как бы не так! — заявил Хагрид. — Я, если хочешь знать, чудом успел забрать ту самую штуку, которую оттуда похитить хотели. Прозорливый все-таки человек наш директор! Ох, не надо бы было мне вам про это рассказывать…

В следующий раз Гарри и Гермиона пригласили себя к Хагриду сами: Хагрид вышел посмотреть, что это за птица у него топчется по крыше, и увидел, как Гарри и Гермиона лежат на скате крыши и любуются закатом. Гермиона нарочно сползла по крыше чуть пониже и положила голову Гарри на грудь, и закатные краски скрыли ее порозовевшие щеки: когда Хагрид нашел их на крыше и на них уставился, Гермиона поняла, что розыгрыш зашел далековато, и они с Гарри выглядят уже как любовники. Конечно, если сейчас Хагрид это переживет, все остальное он потом переживет тоже…

— Мы просто шли из Запретного Леса, а тут такой обалденный вид, — пояснил Гарри их местонахождение.

— А ну слазьте оттуда живо! — распорядился Хагрид, слова Гарри про Запретный Лес он пропустил так легко, словно и сам собирался их туда вскоре сводить, и Гарри скатился с крыши, в процессе перевернувшись на живот и умудрившись потом зацепиться руками за край крыши, повисеть секунду и легко спрыгнуть вниз. Гермиона тоже сползла вниз и немного посидела на краю крыши, болтая ногами словно от нерешительности: она подумала, что будет лучше, если Хагрид не станет ее воспринимать только как подельника Гарри — вдруг Хагрид из тех странных людей, которые думают, что с одними девушками мальчики дружат и ходят за приключениями, а с другими целуются. Да и Гарри тоже надо было иногда напоминать, что она хрупкая девушка, день в Хогсмиде в образе легкомысленной блондинки Гермионе понравился.

Гарри, конечно, понял все правильно, протянул Гермионе руки навстречу и ухитрился ее почти поймать, не больно и весело: Гермиона спружинила крепкими ножками, приземлившись на мысочки, и выглядело все так, словно она тут же подпрыгнула и угодила Гарри прямо на руки.

— Заходьте давайте, — пригласил их Хагрид в свою хижину, — а то Филч, мерзавец, устроит вам отработки за одни только подозрения.

Можно было подумать, что Хагрид имел в виду вылазку в Запретный Лес, да так оно и было, но прозвучали его слова так, будто Хагрид имел в виду совсем другие проступки, на мысли о которых наводит вид девушки на руках у юноши, и собирался уже и это покрывать — а именно такое отношение Гарри и Гермионе и было от него нужно.

В хижине у Хагрида грелось в очаге драконье яйцо — Гермиона припомнила про себя, что разведение драконов уголовно наказуемо, но Хагрида совсем не волновало, что они двое яйцо увидели: похоже, он платил им той же монетой и, пока они исподволь вовлекали его в свои делишки, проделывал то же самое и с ними.

— Это его ты из Гринготтса забирал? — поинтересовался Гарри.

— Да что ты все про Гринготтс этот, — махнул рукой Хагрид. — Это, что в Гринготтсе, то Дамблдора и Фламеля дела, до вас они не касаются. А это вот яйцо я недавно купил по случаю.

— Гарри, это какая-то разводка для детей с задержкой развития, — поделилась соображениями Гермиона, когда они с Гарри шли обратно к замку. — Нас с тобой, похоже, кто-то хочет отправить на охоту за философским камнем.

— Почему? — спросил Гарри, ему было неинтересно про это думать, но он пару секунд подумал и сообразил. — А, Фламель — это же из Гюго, мы в школе читали. Ну я не знаю, зачем нам философский камень — я, конечно, готов прожить с тобой и пятьсот лет, и тысячу, но камень же омолаживает, мы можем подождать с его поисками еще лет двадцать, а то и тридцать.

— А кому еще может быть нужен философский камень, из тех, кто решился бы попытаться ограбить Гринготтс?

— Знаешь, мы скоро про это с Сириусом поговорим, — серьезно сказал Гарри, намек он уловил. — Сириус же вернется из Ирака на Рождество.

Но сначала Гарри и Гермиона поговорили с Малфоем, тем более что тот был под рукой и нуждался в воспитательном воздействии.

— Драко, стой, ать-два! — окликнул Гарри, догоняя Малфоя — Крэббу и Гойлу Гарри сделал лицо «убью-покалечу», и они благоразумно прошли дальше. — Мы спросить хотели: философский камень — это байка или нет?

— В каком смысле? — не понял Драко.

— Нам нужно знать, существует ли в действительности философский камень, — уточнила Гермиона, — или про него просто ходят слухи «когда-то давно Фламель его создал, но последние триста лет никто ни камня, ни Фламеля не видел».

— Философский камень существует, и Фламель еще жив, ему уже больше шестиста лет, — чуть удивленно ответил Драко. — Слушайте, как вообще можно знать и про Фламеля, и про философский камень, но не знать, что Фламель жив?

— Мы про Фламеля у Гюго читали, в «Соборе Парижской Богоматери», но там написано, что Фламель умер в начале пятнадцатого века, — объяснила Гермиона.

— У кого такое написано про Фламеля? — еще больше удивился Драко, он привык верить книгам.

— Собор Парижской Богоматери, Драко, — напомнил Гарри. — Ты бы хоть на мюзикл сходил.

Belle, c'est un mot qu'on dirait inventé pour elle!

Quand elle danse et qu'elle met son corps à jour, tel

Un oiseau qui étend ses ailes pour s'envoler.

Alors je sens l'enfer s'ouvrir sous mes pieds.

— Вы что, говорите по-французски? — спросил Драко, от неожиданности тоже на французском, он вполне оценил подходящие к словам жесты Гарри и Гермионы.

— У меня плохо получается, — признал Гарри, уже на английском, — язык надо учить, в нем нельзя просто главное понять, как в тригонометрии или в латинской грамматике. Нужно время — а именно времени у нас и не было. Хотя Гермиона выучила французский получше меня, она упрямая.

— И еще одно, Драко, — добавил Гарри, решив, что удивленного Драко надо брать тепленьким, — говорю сразу, пока ты не узнал сам: Хагрид выращивает дракона, и, возможно, нам придется еще ему с драконом помогать. Ты про это молчи.

— Ты нам должен, — напомнила Гермиона.

— Ладно, закладывать вас не буду, — согласился Драко. — Но после этого я уже вам больше ничего не должен, идет?

— Не стучать — это ты сам себе должен, как пацану, — возразил Гарри, он все не терял надежды привить Драко правильные понятия.

— Ну тогда ты тоже сам себе был должен меня выручать, когда я у тебя на глазах летел к земле!

— Правильно, наконец-то ты сообразил, — кивнул Гарри и слегка усмехнулся, все-таки в чем-то уже он с Драко преуспел. — Но мы тебя еще и на поруки брали, помнишь?

— Чего ты добиваешься, Гарри, а? — наконец вышел из себя Малфой и окончательно стал похож на нормального пацана. — У тебя проснулась тяга к завоеваниям? Ну давай тогда, очертя голову, с риском для жизни, как ты любишь — пойди и завоюй пару третьекурсниц, сейчас Гермиона и тебе, и мне за одни такие идеи поставит по фингалу. Что тебе от меня надо — встретиться со мной в каникулы в кафе у Фортескью и угостить меня мороженым? Черт тебя возьми, давай встретимся, ну давай, можем даже обняться при встрече у всего Косого переулка на виду. Только учти, что, когда Темный Лорд вернется, и мне, и тебе придется объясняться по поводу этого перед своими, понял? Что ты меня не сдашь и я тебя не сдам, мы уже решили. И теперь нам от нашего знакомства никакой пользы, одна головная боль, понял?

— Ты зря думаешь, Драко, что, когда Вольдеморт вернется, дело будет только в том, что наши семьи будут враждовать друг с другом, — серьезно сказала Гермиона. — Когда Вольдеморт вернется, и в твою, и в нашу семью придет война. Ты об этом подумай и реши, нужно тебе это возвращение или нет.

— Послать бы матом войну прокляту, хоть плачь-ори — ты только маме, что я воюю, не говори, — напел Гарри, он несколько раз сидел у костра и с сослуживцами Сириуса, и с сослуживцами Джона Грейнджера, и многое уже понял. — У тебя ведь, Драко, еще и мама есть, о ней хоть подумай.