Сага о Сакши́. Книга 1. Дорога в Юшэнг (гет)

Новость и впрямь очень быстро облетела дворец, и прежде всех её сообщили императору. Государь империи Чунхуа радовался злобной мелкой радостью. Тому ли, что план И Мина сработал, или тому, что позор вот-вот падёт на золотоволосую голову короля-сильфа... Эту радость портило только присутствие ненавистного отпрыска. Едва узнав о том, что всё получилось, как надо, он повелел пятнадцатом у принцу Линь явиться пред гневные очи отца-императора.

Кнут дрожал в его руке, когда он смотрел сверху вниз на коленопреклонённого сына. Линь Чао было всё равно, по какому поводу карать его. Проклятого щенка он на дух не переносил, век бы его не видел, но у гадёныша было лицо его матери — красивее её император в жизни своей не видел, как не видел никого, кто способен был так сопротивляться его власти и напору. И это лицо, эти волосы, эти манеры, эта стать — извечное напоминание о его бессилии — были его затаённой болью, но отпустить или убить его Линь Чао не мог. Не мог отпустить прошлое.

Принц стоит на коленях, опустив глаза. Молчит, не защищается. Если император решит ударить — не станет уворачиваться. Но он не трусит, не лебезит, не заискивает, не умоляет о милости и снисхождении. Как сломить это непокорное смирение? Этим утром кнут потому только не разгулялся по телу принца, что об этом особо просил И Мин:

— Помните, Ваше Величество, сегодня принца нельзя наказывать: девушка непременно заметит. У короля сильфов будет лишний повод для вопросов и подозрений. Сейчас нам надо согнуть короля в бараний рог, а не настраивать против себя.

Линь Чао этот аргумент показался ерундой, но И Мин всегда давал дельные советы.

— Ах, ты, ничтожество! С кем ты спутался! Я веду переговоры, а ты их срываешь? Я создаю союз, а ты тайно его разрушаешь? Как ты смел поднять на неё свои глаза, коснуться бесстыжими руками! Что, простых служанок мало? Мерзкий распутник!!! Как теперь мне смотреть в глаза королю?!

Добренький И Мин, льстиво подхихикивая, произнёс:

— Ваше Величество! Что такого? Дело молодое. Может, и девушка не была строга... Однако, это и в самом деле позор. Следует принять меры...

— И приму, — с угрозой в голосе пообещал Линь Чао.

Линь Бай Лин

Слухи расползлись слишком быстро. Это наводит на размышления. С каких пор о такой мелочи докладывают лично императору? Обычно до этого никому нет дела. С кем бы ни развлекались принцы — первый, второй и все последующие, — кого и когда это заботило! С чего же такой интерес ко мне?

Смотрю, как завязанный в узел конец плети покачивается передо мной. От ненависти темнеет в глазах. Это не просто ненависть. Это что-то куда более глубокое, от чего бросает в дрожь и сжимает горло в бессильном удушье.

Однажды мне стало понятным отношение императора. Он подозревает, что я не его сын, что моя мать отдалась кому-то, принадлежа ему, императору. Отлично. Может, это благословение. Если бы мог, я бы выпустил из себя всю его кровь. Всю до капли. Я бы покинул этот мир, чтобы не дышать одним воздухом с этим чудовищем. Слишком много чести — не хочу умирать из-за него.

Можно ли считать человеком того, кто, опоив девушку, увёз из родной страны и сделал своей наложницей против воли, а когда она пришла в себя и оказала отчаянное сопротивление, заточил на много лет в темницу? Можно ли назвать человеком того, кто, обезумев от похоти, ворвался к ней однажды и сломил хрупкую преграду? Можно ли назвать человеком того, кто требовал любви, а сам держал любимую женщину вместе с ребёнком заточении, изводя обвинениями в измене императору и ежеминутно угрожая расправой?

О его подозрениях знают все. Тот, на кого пал гнев императора и кто мог быть моим отцом, давно отмучился и умер. Мой черёд ещё не настал. Если однажды мне удастся вырваться отсюда, я найду способ заставить императора заплатить за всё. А также тех, кто все эти годы причинял моей матери и мне боль и унижения.

Моё сердце запечатано каменной печатью. Иногда я задумываюсь, есть ли оно у меня. Я не слышу его биения и то, что чувствую, — это лишь тени того, что чувствуют другие. Знаю, что есть на свете то, что люди зовут любовью, дружбой, доверием, радостью, нежностью, состраданием, болью потери, отчаянием, ревностью... Есть и много другого. Но я почти ничего не чувствую, кроме, разве что, удивления, опасения, недоумения людским поступкам, физической боли, ярости, ненависти. Что ж, есть это, и то хорошо. Потому что чаще всего внутри меня пустота и безразличие.

Эту печать создала моя мать незадолго до смерти. Она была сведуща в таких вещах. Мне в ту пору было лет шесть. Однажды я услышал от неё такие слова:

— Дорогой мой. Я скоро уйду, мне придётся тебя оставить, поэтому я должна сделать всё, что тебе жилось как можно легче без меня. И ты должен знать, что тебя ждёт нелёгкая судьба. Тебе предстоит так много вынести, что я боюсь, выдержит ли твоё сердце всю боль одиночества и предательств, обиду, гнев, отчаяние, горечь... Твоё сердце — сердце небесной сути, оно из ветра и огня. Много раз оно будет сгорать дотла и возрождаться из пепла. Никогда не будет оно знать настоящего покоя. Поэтому я запечатаю его в камне, и до часа освобождения оно будет мало что чувствовать, но так я сохраню его для тебя, пока не наступит твой срок. Однажды у тебя появится друг, который сможет, кусок за куском, возродить твоё сердце к жизни. Каждый осколок будет отрываться с плотью и кровью — увы, это непременное условие, изменить его я не могу. Узнать этого друга ты должен будешь сам. Как и то, что многие только притворяются друзьями в своих корыстных целях. И ещё: ты, как и твой отец, познаешь безумную, больную, измученную, иступлённую любовь. Она многому тебя научит. И когда ты научишься любить, испытаешь наконец покой и радость и обретёшь самого себя...

Мама была провидицей и многое знала наперёд. Её слова были мне непонятны, но я запомнил, затвердил их наизусть и вечерами вспоминал её голос, лицо, улыбку, руки... Она любила меня. А потом ушла. Ушла наша служанка, которая заботилась обо мне. Она была добра. Со временем я узнал, что император лично допрашивал её в подземной темнице, она так и не вернулась. Но, судя по тому, что я ещё жив, она не выдала никакой тайны или же сама ничего не знала. А может быть, нечего было выдавать, и подозрения так и остались подозрениями. Ушёл старый слуга, сменивший её. Ушла собака, жившая в нашей комнате. Рано или поздно уходят все. А я остаюсь. И снова вокруг холод и одиночество, пустота, ненависть императора и издёвки окружающих. Вот и вся моя жизнь. Единственное, что заставляет меня жить, — ледяная ярость и мамины слова. "Час освобождения".

Вилан. Нынешней ночью эта женщина стала моей. Всё моё тело помнит её, под закрытыми веками мелькают воспоминания. Что я чувствую? Что чувствует она? Что между нами? Она теперь в самом деле моя, или же следует забыть об этом? Или воспоминание об этом всегда будет связывать нас?

Всё это разом проносится в голове, пока я смотрю на завязанный узел кнута. Как смеет он обвинять меня в распутстве, когда нет ни единой служанки, не побывавшей в его руках! Как смеет мне что-то ставить в вину он, добивающийся своего ядами и приворотными эликсирами! Однажды придёт и его срок. А пока... я потерплю.

Вилан

Когда я вернулась в свои покои, со стула испуганно вскочила заспанная девушка-служанка.

— Барышня Вилан, я не знала, что вы встали так рано и куда-то ушли! Я не знала!.. Простите меня!

— Да, я... — я запнулась, не зная, что сказать. Не отчитываться же, что я и вовсе тут не спала. — А что ты здесь делаешь?

— Я принесла чай, но он уже остыл. Позвольте, я принесу только что заваренный.

Девушка убежала, а я в ожидании обещанного чая забралась с ногами на кровать. Во рту было горько и сухо — должно быть, последствие дурмана. Как это всё неожиданно и странно. Я никогда себя так не вела и уж тем более сейчас не могла объяснить, с чего это вчера вечером бросилась целовать этого юношу, а потом безо всяких душевных терзаний отдалась ему. На меня это совсем не похоже. Должно быть, принц прав, говоря, что нас опоили. Ему лучше знать, каковы здешние обычаи.

Впрочем, и в эту минуту я ни о чём не сожалела. Только внутри была пустота и лёгкое недоумение. Скорее, я не знала, как ко всему этому отнестись. От воспоминания о нежности его рук и губ, о том, что он обращался со мной как с живой драгоценностью, нежданно попавшей в его ладони, повеяло теплом, и невольно я улыбнулась. Он такой красивый. Несмотря на худобу, так статен и чудесно сложен. Подобная красота должна сиять с возвышения, её нельзя прятать. Я никогда не встречала такого мужчину среди людей.

Какой свет от него исходит... Он мог бы быть одним из нас. Мог бы быть одним из стражей земли или неба... Я не вижу его путь, но чувствую, что он тернист и долог. Чувствую, знаю, что мы оба связаны, наши дороги не разойдутся, что они пересеклись, потому что должны были пересечься. Что ж, получается, эта странная связь уже возникла. И я здесь, чтобы... помогать ему? Он так важен для мира? И чем обернется для нас эта связь?

А кроме этой ночи, что между нами есть? Станет ли он искать встречи со мной? Подумает ли обо мне хоть раз? Соскучится ли? Оставила ли я в его сердце, в его душе хоть какой-то след? Если нет... Я вернусь домой. Нет, не в Небесную Гавань, а в Зелёные Холмы. Может быть, не стоило покидать их.

— Вот, барышня, ваш чай.

— Сядь.

Девушка покорно садится напротив.

— Расскажи о юноше, который на вчерашнем пиру сидел напротив меня.

— О пятнадцатом принце Линь?

— Да. Расскажи мне о нём всё, что знаешь.

— Нуууу... Принц Бай Лин сын супруги-наложницы Мейли. Ходят слухи, что его сердце из камня и он ничего не чувствует. Ни боли, ни горя, ни радости, ни счастья. И император очень не благоволит к нему, постоянно наказывает. И все остальные тоже...

— Что "тоже"? — я поняла, что мои брови медленно и верно ползут вверх.

— ...тоже его не любят и... — пролепетала несчастная девушка.

— ...пытаются проверить, так ли это?

— Ну, д-да....

— Всё так плохо?

— Честно говоря, — девочка вытянула шею и перешла на шёпот, и мне пришлось придвинуться ближе, — бедный принц добра здесь совсем не видит.

— И все они — дети наложниц — тоже? Я вчера их много насчитала на приёме.

— Нет, барышня. Сама супруга-наложница Мейли навлекла на себя гнев императора, а заодно и на сына.

— Неужто её вина так велика?

— Об этом не мне судить, барышня.

— Могла ли я видеть её вчера?

— Супруга-наложница Мейли умерла около двадцати лет назад.

— А что же принц? Что он за человек?

Девушка слегка порозовело, её голос стал мягче и теплее.

— Его высочество красивый и приятный юноша. Хотя ему приписывают всякие грехи и сторонятся, я никогда не видела от него зла. Он добр с теми, кто добр с ним, но таких почти нет. Некоторые люди вызывают злобу и ненависть одним фактом своего существования... Однако он скрытен и недоверчив, а ещё никому не открывает душу и не терпит чужих прикосновений...

Выговорив всё это, служанка вскочила, торопливо налила чай в стакан из темной глины и, извинившись, выбежала вон. Должно быть, решила, что сказала куда больше, чем имела право.

Я вспомнила строгий задумчивый взгляд больших глаз принца. Грустинка в них сразу стала понятна. Жизнь во дворцах людских властителей отнюдь не легка. Во всяком случае, не для всех. Если бы я могла хоть чем-то помочь... Но меня об этом никто не просил.

Больше ничего интересного не происходило, и я успела немного поспать. Однако через какое-то время меня разбудила всё та же девушка-прислужница с известием, что меня желают видеть мои владыки. Когда я вошла в их покои, повелитель вышагивал из стороны в сторону. Жестом приняв мой поклон, Его Величество заговорил:

— Только что я имел весьма неприятную беседу с императором Линь Чао. Он утверждает, будто бы ты провела эту ночь с одним из его сыновей. Отвечай, так это или нет? Император лжёт?

— Нет, не лжёт, — я опустила голову. Трудно одновременно думать о том, что это всё спланировано, а не случайно, что об этом подозрительно быстро стало известно императору, что меня бессовестно опозорили в глазах обоих властителей, как теперь смотреть в глаза моим обоим повелителям, моему будущему жениху — сыну Его Величества Эллана, и как держать ответ перед Его Величеством Иннэем и Её Величеством Ильмар, а главное, кто виновен в этом и как это произошло. И при всём этом не сказать ничего лишнего.

Его Величество Иннэй медленно выдохнул, и я поняла, что он раздражён до предела. И кто бы его винил в этом!

— Линь Чао заявил, что ты нарушила дворцовый этикет и проявила неслыханное неуважение к его Дому. Теперь он навязывает мне брак между тобой и этим юношей, во избежание позора с обеих сторон.

— Неуважение? — поразилась я. Как будто плеснули в лицо холодной водой. — В чём же здесь неуважение? И потом, это никого не касается, кроме нас двоих.

— Никого не касается, говоришь? А на самом деле, касается многих. Мы на чужой территории. Он заявил, что в случае отказа не только ославит тебя везде, где сможет, но ещё и объявит нам войну. Войны я не боюсь: у них нет крыльев, и до Небесной Гавани им не добраться. Но он грозит перейти под начало императора драконов. А это уже угроза королю Эллану. А Эллан не сможет воевать на два фронта — и против драконов, и против людей. И ещё: твой брак с принцем Даром давно обговорен, хоть и не объявлен. Это то, чего желали мы все. Но если эта история будет обнародована, какими глазами будет смотреть на тебя каждый из альвов и, прежде всего, члены королевской семьи? А твоя семья — они тоже тебя не поймут. Теперь ты понимаешь, что натворила? Понимаешь, что ты скомпрометирована? Что, по-твоему, я должен сделать?

— Понимаю.

— Вилан, как ты могла поступить так легкомысленно? Это на тебя так непохоже, — королева Ильмар поднялась на ноги, подошла и взяла меня за руку, с беспокойством заглянув в глаза. Она всегда относилась ко мне ласково, как и король, впрочем. Какой стыд — держать ответ перед ними.

— У меня нет ответа на эти вопросы, Ваше Величество. Я ничем не могу ни объяснить, ни оправдать своё поведение.

— Но как же быть? — король наконец тоже посмотрел на меня. — Если я отобью тебя от этого брака, может грянуть война. И Дар, как бы тепло к тебе ни относился, жениться уже не сможет, да и нечестно обманывать его — мы же не люди.

— Обычно это женщины говорят о позоре, а не мужчины, — тихо заметила я.

— Обычно да. Но люди очень странные.

— Да, вот то и плохо, что этот юноша — человек. До сих пор наша кровь не смешивалась с людской, — произнесла королева.

— Он не человек, — встрепенулись я, радуясь, что хоть немного могу успокоить своих владык. — Во время...

— Избавь нас от подробностей! — рассердился Его Величество. — Переходи к делу!

— ...я сумела заглянуть в глубь души принца. Чем он является, пока не вижу, его сущность искусственно скрыта и себя пока не проявила. Но она очень сильна.

— Ну, хорошо, Вилан. Решение за тобой. Иди к себе, загляни теперь в свою глубину. Хорошенько посмотри. И передай мне с отцом своё решение.

Два часа спустя

Линь Бай Лин

— ...я договорился для тебя о браке с сильфидой, дочерью военного советника Его Величества Иннэя.

— Благодарю, мой император, — придворный этикет велит отвечать главе государства Чунхуа именно так, и я складываю руки в поклоне.

— То, что ты натворил этой ночью, бросает тень на наши ещё не прочные отношения с сильфами. Король в ярости, но понимает необходимость замять скандал и отдает тебе руку дочери своего генерала. Я повелеваю тебе жениться на соблазнённой тобой женщине, дабы не потерять её доброе имя и доброе имя Нашего Величества.

Голос императора суров и пренебрежителен. Но он так доволен, что скрыть не может даже от меня.

— Воля императора — закон для меня.

— Более не держу. Иди готовься к свадьбе. Церемония и празднество состоятся послезавтра. Хоть какой-то толк от тебя, ничтожество.

Выходя из императорских покоев, чувствую вкус ненависти и горечи на губах. Нас свели вместе принудительно, и вот результат — принудительный брак. И всё обставлено так, словно в этом замешаны только мы двое. Должно быть, и ей сейчас не легче. Либо она выйдет за меня против воли, либо у нее просто нет выхода. Партия из меня никудышная, это знают все. Как жить вместе тем, кого к этому заставили?

Снова иду в библиотеку. Там, в одной из старейших книг, которые осыпаются прямо в руках, есть подходящий по признакам яд "Крыло махаона". Он называется так, потому что одна из его частей — ягоды тёмно-синего цвета. Такие не водятся в государстве Чунхуа, и добыть их стоит немалых денег. Срок действия яда напрямую зависит от количества этих ягод, и используют его в виде порошка без вкуса и запаха, ни еда, ни напитки не изменяются при его добавлении. На сколько ночей рассчитана доза, знает только тот, кто изготовил и подмешал порошок. Что ж, очень жаль, что нельзя узнать прямо сейчас, закончилось или повторится нынче же?

В книге ничего не говорится о том, как противостоять этой напасти. Только странные строки о том, что тела любовников являются противоядием друг для друга, но и вызывают своего рода наркотическую зависимость на время возгорания любовного пламени. Никакого другого антидота нет.

Да и где бы я мог достать его? Мне запрещено покидать дворец. Но могла бы отыскать Вилан, ведь это и в её интересах, — кому хочется быть чьей-то марионеткой?

Знать бы, кому мы обязаны этой милостью. И почему она согласилась стать моей женой.

Спускаюсь вниз с заброшенного верхнего этажа. В памяти мелькают обрывки воспоминаний, и сейчас внутренним взором я вижу Су Жень, нашу бывшую служанку. Дважды она опаивала меня, по чьему-то приказу или по своей воле — не знаю. Скорее, она делала это для себя. Кто станет поднимать шум из-за чести служанки! Но оба раза доза оказалась слишком слаба, и, превозмогая боль, я смог перетерпеть. Какое удовольствие наблюдать за тем, как та, кто хотела подчинить меня своей воле с помощью чар, платит за своё коварство, и не прийти на помощь, не облегчить её мук. Третьего раза не случилось: убегая от возжелавшего её второго принца, Су Жень упала с лестницы и свернула себе шею. Если бы я не знал этого наверняка, то подумал бы, что и нынешний приворот — дело её рук.

На следующем этаже размещены гостевые покои, а чтобы попасть на тот, где живём мы, рождённые супругами-наложницами и просто наложницами, нужно спуститься ещё ниже.

Неподалеку от лестницы слышны голоса, и, прячась за уступом, я прислушиваюсь. Это Вилан и её отец медленно прогуливаются по коридору. Голос генерала звучит тихо и невесело, а голос Вилан какой-то чересчур ровный, даже равнодушный.

— ...я думал, вы с Даром... Он будет расстроен.

— Дар никогда не стал бы меня принуждать.

— Владыки сердятся на тебя. И Его Величество Эллан тоже не простит.

— Его Величество Иннэй понимает, что решать мне.

— И ты решила?..

— Да.

— Это долг велит тебе согласиться на этот брак или что-то ещё?

— И долг, и что-то ещё.

— Что же? — со своего места мне было видно, как генерал Тайри остановился и заглянул в глаза дочери.

— Я могу сказать только, что это взвешенное решение.

— Вы с его высочеством познакомились только вчера. Семья без любви — такое испытание выдержит не каждый.

— Чтобы полюбить кого-то, не нужны столетия.

— Он вызывает в тебе хотя бы какие-то добрые чувства?

Вилан улыбнулась и промолчала. Почему она согласилась выйти за меня, если имела возможность отказаться? Впрочем, иногда выбор предоставлен так, что никакого выбора, на самом деле, нет. Она сказала: есть что-то ещё. Что — ещё?

Она могла бы рассказать про приворот. Разразился бы скандал со страшными последствиями, и, конечно, не было бы никакой свадьбы. Я могу рассказать про приворот. Например, королю сильфов, и тогда разговор закончится тем же. Если рассказать императору, моя жизнь не будет стоить ничего и закончится в ту же минуту. Какой бы отвратительной она ни была, у меня на неё свои планы. Может быть, жениться на Вилан — не так уж плохо для меня. И, возможно, не так уж плохо для неё.