Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

День начала летних каникул, тот самый, когда на Гарри свалилось откровение об истинной коварной сущности миссис Фигг, стал заодно последним днём заточения Узника Чулана. Покуда Гарри торчал у полоумной кошатницы, тётка таскала кузена по магазинам, и к вечеру понедельника всё семейство Дурслей погрузилось в приятные для себя хлопоты по примерке новой школьной формы Поросёнка Младшего. Хряк Старший был от своего отродья в таком восторге, что аж прослезился, а Гарри в мыслях уже предвкушал, как будет описывать Тому трость и «канотье»: на его вкус смотрелся юный Свин в своём наряде отменно по-дурацки (впрочем, это мнение Гарри благоразумно оставил при себе).

Следующее утро началось с того, что ещё до завтрака тётка развела на кухне нелепую возню с какими-то обносками кузена. Необъяснимым образом она полагала, будто обилие грязной воды и ещё большее количество смрадной вони помогут ей превратить убогого вида тряпки в приемлемую школьную форму для Гарри. Надо сказать, что затея вызвала скепсис не только у Гарри; но тётка твёрдо решилась довести дело до конца, невзирая на протесты своих сына и мужа (в основном по поводу запаха, конечный результат процесса их не волновал). Гарри от протестов воздержался — магглы могли развлекать себя как им было угодно, в его будущей школе всё равно такое не носили.

И, кстати говоря о школе, тем же утром Гарри получил прелюбопытное письмо.

Оно прибыло обычной маггловской почтой, вместе со всякой чепухой вроде счетов и открыток, но само письмо отнюдь не было обычным. Упакованное в пергаментный конверт без марки, подписанное ярко-зелёными чернилами и запечатанное сургучом, оно уже одним своим видом прямо-таки кричало о том, кому именно предназначалось — и это даже если не брать на себя труд прочесть адрес; последний же и вовсе не оставлял места двойному толкованию.

«М-ру Г. Дж. Поттеру

чулан под лестницей, Прайвит-драйв 4, Литл-Уингинг, Суррей»

Что ж, великолепно — с одной стороны. С другой — что-то тут было не так. Гарри, вообще говоря, ожидал личного визита кого-либо из преподавательского состава. Спрятав письмо за пояс домашних джинсов и расправив сверху футболку, он вернулся на кухню.

Завтрак, казалось, тянулся целую вечность, а ведь ещё пришлось потратить время на мытьё посуды — и заодно пола, стола, раковины и всех остальных поверхностей, вовлечённых так или иначе в процесс приготовления и приёма пищи. Гарри торжественно поклялся себе, что как только он в последний раз переступит порог этого дома — он больше никогда в жизни не прикоснётся и пальцем к тряпке или губке. Эту работу можно и нужно было выполнять при помощи магии — или посредством домашних эльфов, если вдруг они у вас имелись (Гарри было любопытно взглянуть, как выглядит хоть один; впрочем, он не сомневался, что однажды увидит).

Как ему сейчас не хватало возможности колдовать! Как здорово было бы взмахнуть волшебной палочкой и повелеть вещам вокруг делать именно то, что он от них хочет! Чертовщина была хороша в своём роде, но она была ограниченной — жалкие крохи от пиршества настоящей сложной и разнообразной магии. Раньше, до Тома, Гарри и не представлял, чего именно он с детства был лишён — зато теперь представлял это даже слишком ясно. Потребность в волшебстве, зудевшая прежде комариными укусами где-то на краю сознания, неоформленная и непонятая, превратилась в дёргающие фантомные боли, в навязчивое ощущение утраты и неполноты. Для каждой, абсолютно каждой вещи была возможность сделать её лучше при помощи магии — а Гарри, застрявший с магглами, был начисто от этой возможности отрезан. Ему нужны были чары очистки, и чары починки, и чары сокрытия, и — о, Моргана, какая полезная вещь — магглоотталкивающие чары, для дневника они подошли бы в самый раз, и целительные, и защищающие от дождя, и все другие чары тоже.

«Скоро, — уговаривал себя Гарри, — совсем скоро я их заполучу. Нужно только чуть-чуть подождать».

В уединении своего чулана он зажёг фонарик и поспешил вытащить жёсткий, похрустывающий конверт.

«Уважаемый [16] м-р Поттер,

рады сообщить Вам, что Вы приняты в Школу чародейства и волшебства «Хогвартс».

Пожалуйста, ознакомьтесь с прилагаемым списком необходимых книг и учебных принадлежностей.

Учебный год начинается 1 сентября [17] . Ждём Вашу сову не позднее 31 июля.

Искренне Ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора»

Украшенное сверху изображением герба «Хогвартса» и снабжённое витиеватым заголовком (оказавшимся при более внимательном изучении смехотворно длинным перечнем имён и титулов директора), послание было образцом лаконизма. Гарри ощутил некоторую растерянность.

Где же дата визита? Его вообще не собирались посещать? Эта Минерва МакГонагалл, она вообще была в курсе, что Гарри живёт с магглами? Должна была быть в курсе, раз письмо прибыло не совой. И при этом ответ она ожидала магической почтой — что за нелепость! Хорошо ещё, до назначенного срока оставалась почти неделя. Но Мерлин бы с ним, с ответом — как быть с покупками к школе? Их список на втором листе письма казался угрожающе обширным — а Гарри не имел ни малейшего представления, где ему раздобыть денег хотя бы на палочку, не говоря уже обо всём остальном.

К Тому пришёл профессор. Предложил свою помощь и сопровождение. Принёс пособие от попечительского совета школы — в обрез, но его хватило на самое необходимое.

Гарри прислали… это.

Смущённый, он задрал рубашку, подкатал футболку, оттянул эластичный бинт и извлёк наружу заветную тетрадь.

«23 июля

Дорогой Том!

Не поверишь, что сейчас случилось…»

Объяснение заняло какое-то время. Гарри пришлось практически полностью переписать письмо в дневник — как никогда он жалел, что не может просто показать Тому ту или иную вещь. Ему дежурная отписка — а по-другому трудно было и назвать — администрации «Хогвартса» тоже не пришлась по душе. Зато он сходу ткнул Гарри носом в решение совиной проблемы.

«Жизнь с магглами плохо на тебя влияет, — безжалостно постановил Том, едва лишь Гарри закончил расписывать ему свои горести, — твой мозг всё усыхает с каждым днём, вот уже и память стала подводить. Поведай-ка, забывчивое ты дитя, где можно отыскать ближайшую почтовую сову?»

Э-э…

«Подсказываю: там же, где и низлов»

Блин, вот Гарри недоумок-то, действительно.

«…не продолжай. Я понял. Ведьма или сквиб — раз миссис Фигг содержит низлов, то у неё или есть собственная сова, или она может её вызвать, — Гарри задумчиво почесал переносицу под очками. — Я напрошусь опять к ней в гости. Как раз будет случай побеседовать по душам»

И выяснить раз и навсегда, была ли старая кошёлка просто лгуньей или конченой мразью, которой наплевать на судьбы маленьких волшебников. За прошедшую ночь Гарри успел обдумать всю полученную информацию около миллиона раз, и если прежде миссис Фигг снискала у него нерасположение, уверенно переходящее в неприязнь, то теперь на поле неприязни взошла ненависть — взошла, вымахала и заколосилась. Гарри нахмурился.

«Том? Поможешь написать ответ? Этой МакГонагалл»

Минерва МакГонагалл, прискорбно безалаберная заместительница директора, особой благодарности за свои труды покуда тоже не заслуживала. Предназначавшийся ей ответ был телеграфически краток, в стиле её собственной эпистолы:

«Уважаемая г-жа МакГонагалл,

я круглый сирота и не имею средств на покупки из списка.

Пожалуйста, не могли бы Вы, как заместитель директора школы, сообщить совету попечителей о моей проблеме?

Жду Вашу сову как можно скорее.

Искренне Ваш, Гарри Джеймс Поттер»

Пергамента у Гарри не было — пришлось аккуратно оторвать нижнюю треть от листа с приглашением. Конверта не было тоже — но Том объяснил как свернуть письмо хитрым двойным треугольником, спрятав текст внутри. Этому способу, как он вскользь пояснил, научил Тома один приятель[18]. Видок, конечно, получился что надо — сиротский донельзя, обнять и плакать, но Том настаивал, что пергамент зачарован, а обычную бумагу совы просто не возьмут. Хорошо хоть ручку он одобрил — у Гарри теперь была новая, приличная, просто из уважения к Тому. Её он тоже слямзил в школе, на сей раз со стола в учительской — прощальный сувенир, на долгую недобрую память, так сказать. По правилам волшебнику полагалось писать чернилами и пером (и на занятиях тоже, вот что Гарри не понравилось), но всяко вышло лучше, чем карандашом. Он подписал: «Минерве МакГонагалл, зам. директора «Хогвартса», и опустил получившийся треугольничек в карман.

Старуха Фигг, как видно, не ждала гостей. Она открыла дверь в линялом ситцевом халате, а голова её была набита розовыми бигуди — да так, что это походило на вылезший наружу мозг, как его рисуют в комиксах. Коты — все четверо — за её спиной заорали в унисон, надеясь, должно быть, на внеплановый обед. Потупившись и скромно улыбаясь, Гарри шаркнул ножкой.

— Здравствуйте, миссис Фигг, — проворковал он, обращаясь к собственным кроссовкам (в девичестве кроссовкам Дадли, видавшим много лучшие деньки). — Мне очень нужна ваша помощь. Пожалуйста, можно мне войти?

Среди капустной вони и кошачьих испарений старухиной гостиной они пили жидкий и невкусный чай, покуда Гарри обдумывал как бы ему половчее расколоть гадкую старую мошенницу.

— Миссис Фигг, — начал он издалека, — ваши кошки всегда казались мне смышлёнее обычных. А эти кисточки на ушах придают им такой своеобразный вид! Но я забыл как называется порода. Если я не ошибаюсь… низлы? — Он затаил дыхание.

— Мейн-куны[19], дорогой, — недрогнувшей рукой карга плеснула себе в чашку молока; у Гарри было впечатление, что молоко прокисло, но возможно смердело не оно, а, например, кошачья рвота где-нибудь в углу. — Порода называется мейн-кун. Ты вроде бы хотел меня о чём-то попросить?

«Шпиона из меня не выйдет», — подумал Гарри.

— Мне нужна сова.

— Сова? Какое удивительное желание. А причём здесь я?

Комедия затягивалась.

— Миссис Фигг. Прошу вас. Мне нужна сова. Из школы мне пришло письмо, и на ответ уже осталось очень мало времени.

На заднем плане кот (мейн-кун, а может всё же низл) мучительно давился комком шерсти.

— Ах, Гарри, — чашка звякнула дешёвым фаянсом, и лицо старухи, похожее на мятый абрикос, приобрело особенно плаксивый вид, — так значит ты всё знаешь?

«Ах, стерва, — подумал Гарри, сатанея, — так значит ты всё знаешь. Ну погоди у меня. Когда-нибудь я до тебя ещё доберусь».

— Да. Я уже всё знаю. Так что насчёт совы?

— У меня её нет.

Он заморгал.

— Я не ведьма, дорогой, — миссис Фигг спряталась за чашкой. — М-м, об этом неловко говорить, не так ли? Я из волшебной семьи, но сама колдовать не могу. Так уж получилось. Ты поймёшь такие вещи, когда станешь постарше.

Со злости слёзы совершенно не шли, но Гарри поднапрягся.

— Но, миссис Фигг! Мне очень нужно, — захныкал он. — Как же быть?

— Ну, дорогой, — промямлила миссис Фигг, — почему бы тебе, э… почему бы не отправить его из Косого переулка? Там совершенно точно есть общественная совятня. Или… я уверена, Том не откажется тебе помочь.

Должно быть, на лице Гарри отразилось что-то совсем не то, потому что старуха поторопилась объяснить:

— О, бармен из «Дырявого котла». Его зовут Том.

Гарри перевёл дух. И возмутился — совершенно искренне, между прочим:

— Но как я туда попаду?! Один? Я — маленький! И у меня совсем-совсем нет денег!

Вышло на редкость пронзительно. Коты подвыли ему тонкими голосами, точно хор кастратов.

Миссис Фигг сломалась.

— Я, я… хорошо! Пойдём!

Пройдя насквозь жилище миссис Фигг, такое же причудливое и неряшливое, как она сама, старуха и Гарри очутились на покосившемся заднем крыльце. Дворик, размером чуть больше носового платка, весь зарос бузиной, с которой спорила за жизненное пространство только гигантская, похожая на ёлки, поросль крапивы. Миссис Фигг, воровато озираясь, запустила руку куда-то себе в лифчик и, покопавшись, выудила оттуда длинный серебристый свисток на тонкой цепочке. Когда она дунула в него — абсолютно беззвучно, надо отметить — сверху на неё упала сова.

Это была самая обычная сова — не то чтобы Гарри видел в жизни много сов, но именно такая иллюстрировала статью «совы» в «Британской энциклопедии». Длинноухая сова, Asio otus. Бурое с пестринкой оперение, торчащие перья на голове — и впрямь будто длинные уши — и круглые медово-жёлтые глаза. Вид у совы был абсолютно не волшебный, зато очень возмущённый. Миссис Фигг пересадила её на плечо и сова принялась клевать бигуди.

— Дорогой, где твоё письмо? Давай его сюда.

При виде сиротского треугольничка старуха задрала брови, но ничего не сказала. Сова, которой сунули в клюв послание Гарри, недовольно завозилась и принялась взмахивать крыльями — сначала потихоньку, а потом всё быстрее, шире и выше, словно очень сердитый ангел на чьём-то надгробии. Посреди белого дня зрелище было особенно тягостным. Наконец она тяжело сорвалась с места — только верхушки крапивы закачались — и улетела прочь. Гарри про себя от всей души пожелал ей счастливого пути.

Перед уходом пришлось выпить ещё чашку противного чаю и снова выслушать историю о том, как мистер Тибблс поймал лягушку, принёс её в дом и упустил. История, в принципе, была забавная — первые раза три. Гарри старался вести себя корректно и даже похвалил старухин шоколадный кекс — правда есть его, наученный прошлым горьким опытом, не стал.

Дома Гарри встретили как обычно, теплом и лаской — то есть сердитым визгом: «Мальчишка! Где ты шляешься?!» и списком принудительных работ. Гарри пылесосил пол, чистил картошку и драил кафель словно робот. Мысли его были далеко — витали в облаках вместе с совой, ползли змеями обратно к дому миссис Фигг. Гарри толком не смог бы сказать, что именно ему хочется ей учинить за то, что она никак, никогда, ни в чём ему не помогала — не считая сегодняшнего дня, и то её пришлось уламывать даже на такую малость — но ему точно хотелось сделать что-нибудь плохое. Она заслужила.

Перед ужином Гарри отправился принять душ — и чуть не расшибся, потому что умудрился заснуть, стоя под струями тёплой воды. Дефицит нормального ночного отдыха сказывался всё более и более явно, но Гарри предпочитал этого не замечать. Чем ближе была ночь, тем больше нарастало нервное возбуждение — он не чувствовал себя бодрым, но и сна не было ни в одном глазу. Вот и сегодня, стоило замкнуться в скорлупе чулана и вытащить дневник, как усталость откатилась на задний план и сделалась неважной.

«Всё ещё 23 июля

Дорогой Том…»

За успех с отправкой ответа в школу Гарри заработал похвалу — Том по достоинству оценил устроенное им представление. Они обсудили план действий ещё раз, и сошлись на том, что если к пятнице никто так и не явится — хотя бы сова с очередным письмом — то нужно будет добираться в Косой переулок самостоятельно. Гарри от всего сердца возблагодарил высшие силы за Тома, который знал, где и что находится, разбирался в школьных порядках и вообще был в волшебном мире как рыба в воде — каким таким образом Гарри выпутывался бы из этого бардака без Тома, он просто не представлял, и даже думать об этом не хотелось.

Гарри снова перечитал письмо, на этот раз больше внимания уделяя списку книг и учебных принадлежностей: «стандартный оловянный котёл номер два? а бывают нестандартные? а почему весы именно медные? остроконечная шляпа, серьёзно? а ты носил такую? и что, кто-то правда выбирает в качестве фамильяра жабу?» Повертел в руках билет на «Хогвартс-экспресс»: «украли ЧТО? ты шутишь? как можно украсть целый поезд?» Полюбовался на сургуч с оттиском печати «Хогвартса»: «но почему барсук? я имею в виду — это просто странно, нет?» Том, казалось, вовсе не возражал отвечать на вопросы, которые сыпались из Гарри как горох из мешка, — наоборот, он словно бы от души развлекался, то и дело комментируя умственные способности своего собеседника. Том, если честно, был страшной язвой — но Гарри и это в нём нравилось.

Том даже рассказал кое-что забавное о МакГонагалл — оказывается, он знал её ещё девчонкой, она была на два-три года младше и училась в доме Гриффиндор. То́му она запомнилась как бойкая, самоуверенная девица, отдававшая всю себя увлечению квиддичем — волшебной спортивной игрой с запутанными правилами и абсурдно высоким уровнем травматизма. Об этом было странно думать — странно, но смешно. Теперь она заместитель директора.

Но, когда разговор зашёл о само́м директоре (в прошлом — преподавателе трансфигурации), Том моментально сделался серьёзнее гробовщика. Этот тип, с именем, похожим на собачью родословную, и титулом длиннее Мерлиновой бороды, оказался очень непрост.

«Гарри, — писал Том, и каждая завитушка его почерка словно бы источала тревогу, от которой тянуло поёжиться, — выслушай меня предельно внимательно.

Этот человек ОЧЕНЬ ОПАСЕН»

Дальше было прямо как в сказке — то есть всё страшнее и страшнее. Титулованный дед — Альбус Великий и Ужасный, кавалер того и сего, Верховный чародей (верховный над кем? нужно было спросить Тома) — короче говоря, этот тип — умел читать мысли. Что само по себе не было большим делом, много кто умел, включая Тома, но дьявол крылся в деталях. Старик владел легилименцией получше многих прочих, и главное:

«Он может делать это без твоего согласия, исподтишка.

Поэтому ни в коем случае не смотри ему в глаза — не облегчай задачу пробраться в твой разум»

А ещё Том, кажется, считал Гудвина, то есть Альбуса, то ли педофилом, то ли заядлым приколистом, то ли тем и другим одновременно:

«Не ешь и не пей ничего, что он предложит.

Старайся не оставаться с ним наедине. Если останешься — как можно скорее найди повод уйти»

И подозревал в работе на МИ-5:[20]

«Не говори ему ничего, не подумав трижды.

Ни в коем случае не упоминай, что владеешь языком змей.

Лучше вообще ничего не рассказывай о себе, отвечай только на прямые вопросы и как можно короче»

Всё вместе смотрелось… прямо очень зловеще.

«Будучи примерно в твоем возрасте, я имел глупость разболтать ему кое-что о своих способностях. Единственный разговор, в котором я был неосторожен. После этого он преследовал меня ГОДАМИ, следил за каждым моим шагом, изводил подозрениями»

Божечки.

«Ты его описываешь как, я не знаю, какую-то очень злую версию профессора Ксавьера [21] . Он реально настолько плох?»

«Гораздо ХУЖЕ»

Слово «хуже» Том подчеркнул.

Вот интересно, он действительно понимал сравнение, использованное Гарри? Как и в случае со словом «компьютер» — и ещё в нескольких похожих случаях — Гарри не взялся бы утверждать, знает ли он каким-то образом значение слов (что теоретически не представлялось возможным, но опять же — это Том), или просто догадывается по контексту. У Гарри сложилось впечатление, что Том скорее откусит себе язык (метафорически), чем сознается, что он чего-нибудь не понял.

«Гарри, он возненавидит и тебя, если ты дашь ему хотя бы тень повода!

Будь осмотрителен. Понимаешь?»

Так значит — супер-злой профессор Икс. Отлично. Вот это Гарри влип, конечно. Что ж. Ему, вроде как, всё равно больше нравился Магнето[22].

«Да. Ладно. Я тебя понял. Я постараюсь»

«Умница», — оттаял Том и резко сменил тему:

«А хочешь, я покажу тебе своё воспоминание?»

Гарри едва не подпрыгнул — но в итоге ограничился тем, что быстро перекатился на живот и зажал себе рот руками.

«!!!

Ты ещё спрашиваешь!

Хочу, конечно же хочу, очень хочу!

А ты так можешь?

А почему ты раньше так не делал?

А что для этого нужно?»

Том дождался пока Гарри немного иссякнет, и написал в ответ:

«В таком случае давай попробуем.

Могу, но есть ограничения. Ты сейчас поймёшь.

Для этого мне придётся… забрать частицу твоих жизненных сил. У меня ведь нет собственной магии — лишь та, которой ты решишь со мною поделиться.

Это не больно. Ты не почувствуешь ничего особенного, но в ближайшие несколько дней тебе лучше не колдовать, а спать и есть, наоборот, следует побольше. Может появиться небольшая раздражительность и сонливость. В общем, риски невелики, но часто повторять такое не стóит.

Ну что, согласен?»

Гарри определённо был согласен, что и подтвердил так горячо, как только мог.

«Хорошо. Устройся поудобнее, расслабься, смотри прямо перед собой и постарайся ни о чём не думать. Дай знать, когда будешь готов»

Гарри поёрзал на животе и решил, что устроен уже достаточно удобно — лучше, чем сейчас, на этом убогом ложе ему всё равно не разместиться. Он подпёр голову левой рукой, поправил очки и решительно вывел: «готов», а затем честно постарался расслабиться и ни о чём не думать.

Секунду-другую не происходило ничего, но потом листы дневника шевельнулись, словно под порывом ветра — а ветра не было. Дневник начал перелистываться сам собой — быстрее, ещё быстрее, страницы так и мелькали, и вдруг Гарри понял, что это не страницы — это крутится перед ним громадное колесо, и спицы несутся мимо с бешеной скоростью — а ещё он понял, что каким-то образом всё же успевает разглядеть промежутки между спицами, и в эти промежутки можно шагнуть, а за ними — темнота.

И Гарри шагнул, и прошёл туда, в темноту.

Он рухнул с высоты где-то в полтора фута[23], чуть не упал, пошатнулся, но всё-таки устоял на ногах. Темнота сменилась ярким солнечным светом.

Осмотревшись вокруг, Гарри увидел оживлённую городскую улицу. Он не знал наверняка, где очутился — был ли это Лондон? возможно — но в одном не оставалось сомнений: это было прошлое. Старомодно одетые люди шагали куда-то по своим делам, совершенно не обращая внимания на Гарри, катился по рельсам угловатый древний трамвай и тележку молочника тащила настоящая живая лошадь — низенькая тощая скотинка мышастой масти.

— Пойдём, — властно сказал кто-то совсем рядом, и Гарри оглянулся.

Он не был тёплым. Ни голос, ни он сам: высокий, красивый, надменный, опасный — какой угодно, только не тёплый. И всё равно каким-то непостижимым образом он выглядел и звучал в точности как старший брат. Гарри обнаружил, что не может сдвинуться с места.

Том, уже шагнувший было прочь, остановился, развернулся и окинул Гарри внимательным взглядом. Гарри только и мог, что таращиться в ответ. Его очки запотели. Лицо Тома приобрело выражение тихого веселья, в глубине которого скрывалась небольшая садистская нота. Он приподнял бровь.

— А ты всё продолжаешь удивлять, не так ли? Знаешь, многие способны распознать совершенство, когда его видят, но ты действительно первый, кто заплакал.

И это было… настолько по-томовски, что сердце Гарри разбилось. Снова.

— Могу я до тебя дотронутся? — выдавил он.

Ему так хотелось обнять Тома — но тот покачал головой, всё ещё слегка улыбаясь.

— Не получится. Мы внутри воспоминания — ни тебя, ни меня здесь по-настоящему нет. А меня нет и вовсе нигде. Я даже не призрак.

Гарри издал нечленораздельный протестующий звук; на большее его не хватило. Он имел в виду другое, он спрашивал о другом — о дозволении, потому что Том определённо был не из тех, кто поощряет хватать себя в охапку без предварительно озвученного согласия. Но Том то ли не понял его, то ли понял слишком уж хорошо — и ответил ему о возможности. Об отсутствии возможности. Гарри бы предпочёл запрет.

— Иди за мной, — повторил Том, — я тебе кое-что покажу.

Слово «высокий» недостаточно описывало его — он буквально заслонял от Гарри солнце. На каждый его шаг приходилось по два шага Гарри, что заставляло не идти, а фактически бежать трусцой, точно Гарри был коротконогой маленькой собачкой, вроде шпица. Мантия — длинная, чёрная, летящая — развевалась при ходьбе. На брюках были заутюжены образцовые стрелки, из выреза пуловера выглядывал галстук с аккуратно завязанным узлом, начищенные «оксфорды» блестели. Свесившаяся на лоб волнистая прядь подпрыгивала при движении. Он выглядел идеально, лучше, чем Гарри себе воображал, лучше, чем кто бы то ни было.

— И прекращай уже рыдать.

Войдя в поеденные ржавчиной чугунные ворота, они оказались в пустом и голом дворике перед довольно унылым зданием, чей серый квадратный фасад окружала высокая решетка. Тяжёлая парадная дверь распахнулась им навстречу, за ней мелькнул крахмальный фартук какой-то встрёпанной девицы. Том обогнул её не глядя, словно мебель, пересёк выложенный чёрно-белой плиткой холл и углубился в узкий, плохо освещённый коридор — уверенно и целеустремлённо, будто Вергилий, низводящий Данте в глубины ада. Гарри едва поспевал за его стремительной походкой. Они поднялись по лестнице, миновали ещё один коридор, мрачнее прежнего, и очутились возле угловой двери, крайней в однообразном ряду других дверей. Она была наполовину приоткрыта.

Представшая за нею комнатка напоминала гроб — как общей атмосферой, так и размерами. Высокое немытое окно, казалось, поглощало, а не распространяло свет. Две койки стискивали меж собою стол со стулом, лепившиеся к подоконнику впритык. Обои отставали клочьями. В углу громадой возвышался шифоньер. Зловоние сочилось в щели половиц, точно болотная вода. На левой койке, на солдатском сером одеяле, сидел мальчик. Он читал книгу.

Гарри сразу же его узнал.

Он был Гарри ровесником, по крайней мере на вид. Темноволосый, худенький, угрюмый и красивый. Опасный. Пока ещё не идеальный, но всё впереди — живое доказательство тому смотрело из угла; холодные глаза сверлили Гарри с любопытством, и взгляд их полз по лицу как муха — Гарри нестерпимо хотелось его смахнуть.

— Нравится? Здесь мило, правда?

Гарри проглотил слюну.

— Не нравится, прости. Что это вообще за место?

Не то чтобы он совсем не догадывался, но...

— Приют. Я тут живу, — Том улыбнулся, радостно и широко, и Гарри почему-то передёрнуло. — Я как-то говорил, что хорошо понимаю твои обстоятельства — ну так что ж. Теперь своими глазами можешь убедиться — это правда.

Гарри не нашёлся с ответом. Впервые ему в голову закралась мысль, что у Дурслей, возможно, на самом деле было не так уж плохо. Ужасно, без вопросов, но… Здесь само понятие «плохо» обретало новый смысл и глубину.

На лестнице послышались шаги, и дребезжащий женский голос произнёс: «Мы пришли». Мальчик поднял голову и отложил книгу. Том словно бы весь подобрался и предвкушение мелькнуло на его лице, сменившись маской отстранённого холодного веселья.

— На самом деле я позвал тебя за этим. Смотри внимательнее, ничего не пропусти.

И Гарри смотрел.

Он видел загадочно мерцающие глаза, прячущиеся за стёклышками очков-половинок.

Видел строгость и укор в этих глазах — и вспоминал глаза, глядевшие на него самого со строгой укоризной.

Видел пламя, охватившее шифоньер — и покрывался холодным по́том, воображая, как пламя поглощает другой шкаф — тот, где изнутри на стене красуется кособокая надпись «конмата гари».

Видел жалкую кучку ворованного хлама, сваленную на одеяло — и представлял, как его заставляют с извинениями возвратить ручки и ластики, тетради и карандаши, фонарик и батарейки, гнутых оловянных всадников и фигурку Тыквоголового Джека.

Как его заставляют отдать Тома.

— И имей в виду: в «Хогвартсе» не потерпят воровства, — выговаривал уже ему самому человек в очках-половинках, чьё длинное имя и странный набор титулов вовсе не казались смешными.

— Да, сэр, — отвечал Гарри. Ему было холодно. Голова кружилась. Он пропустил обед — хотел почитать книгу. Из коридора воняло джином — миссис Коул подслушивала. Она всегда подслушивала.

— Министерство сурово наказывает нарушителей, — вещал одетый как клоун тип в очках. У него были плохие зубы. Слишком много сладкого. Гарри не любил сладкое.

— Да, сэр.

— До встречи в «Хогвартсе», Том, — сказал человек, который ограбил его средь бела дня и поджег его шкаф.

— Я умею говорить со змеями, — ответил ему Гарри, и только потом вспомнил, что делать этого было нельзя.

Никто не должен узнать его секрет.

— Хватит, пожалуй, — раздалось вдруг где-то у Гарри над головой.

Это был голос Тома — серьёзный, обеспокоенный. Гарри зажмурился изо всех сил. Ему очень хотелось заплакать.

— Том, Том, — закричал он, — постой, ну подожди минуточку.

— Ну что ещё, несносный ты ребёнок?

Гарри открыл глаза и нашёл взглядом Тома — тот оказался прямо перед ним. Пришлось задрать голову — а потом задрать ещё немного, вот какой Том был высоченный. Волшебник в очках ушёл. Хмурый мальчик, сидя на одеяле, пинал ножку кровати. За дверью визжали, рыдали и смеялись дети. Пахло капустой. Том озабоченно взирал на него сверху.

— Я знаю, что уже спрашивал. Но я спрошу ещё раз — а ты, пожалуйста, ответь в этот раз нормально, хорошо? Я очень тебя прошу, — Гарри дрожал. Головокружение не прошло, оно, наоборот, становилось всё сильнее; казалось, пол раскачивается. — Что происходит с тобой, когда дневник закрыт?

— Я знаю, что уже отвечал, — холодно сказал Том, и вежливое, пустое выражение как маска опустилось на его лицо. — Но я отвечу ещё раз, так и быть — а ты больше не переспрашивай. Ничего со мною не происходит. Когда дневник закрыт — я исчезаю. Каждый раз.

Гарри медленно кивнул.

— Прости. Я понял. Больше спрашивать не буду. Только…

Он набрал в грудь воздуха. Вслед за полом теперь вся комната шаталась, качалась и кружилась, как сломанная карусель. Гарри стиснул кулаки и сильнее вздёрнул подбородок.

— …я обещаю, нет, я клянусь, что придумаю, как вытащить тебя отсюда.

Том усмехнулся.

— Да ты совсем расклеился. Пустое.

Гарри этот ответ пришёлся не по нраву.

— Том! — но тот лишь сверкнул презрительно глазами.

— Гарри! Не говори того, что не имеешь в виду — пусть магглы разбрасываются словами вроде «клянусь» и ничего не делают потом. Волшебника это недостойно. Не позорь ни меня, ни себя.

— Но я имею в виду, — настаивал Гарри, борясь с подступающей дурнотой. — Я имею в виду. Я сделаю это. Я не знаю — как, но как угодно. Мне плевать. Любым способом.

— Действительно? — казалось, Том удивился. В хорошем смысле. Гарри подумалось, что ему нравится видеть на лице Тома такое выражение.

— Очень действительно[24].

Том ухмыльнулся шире:

— Тогда пообещай как волшебник, а не как маггл.

— Я не умею…

— Повторяй за мной: «Я, Гарри Джеймс Поттер…»

— …своей душой, своей волшебной силой и дыханием уст своих клянусь…

— …помочь Тому Марволо Риддлу…

— …любым способом вернуться к жизни.

— И да будет магия мне в том свидетельницей.

Том всё ещё выглядел приятно удивлённым. И недоверчивым. И ещё на самую крошечную капельку — как будто он был счастлив. Гарри так его любил в этот момент.

Он одарил Тома сияющей победной улыбкой. И потерял сознание.

---------

[16] В деловой корреспонденции «dear» эквивалентно русскому «уважаемый». Словом «дорогой» «dear» переводится только в личной переписке.

[17] Начало учебного года в Англии вариативно и устанавливается конкретным учебным заведением. Обычно это первый понедельник сентября, что в 1991 году соответствовало бы 2 сентября, но есть и много исключений. Как видим, в «Хогвартс» детей приглашают 1 сентября, в воскресенье — по-видимому из-за того, что весь день так или иначе тратится на дорогу и организационные мероприятия вроде пира и церемонии распределения.

[18] Долохов, разумеется. Если что — это классический «фронтовой треугольник».

[19] Самая крупная домашняя порода кошек в мире. Её происхождение связано со штатом Мэн на северо-восточном побережье США. В литературе мейн-куны впервые упоминаются в 1861 году, современный стандарт породы был принят в 1967-м. Активный приток мейн-кунов в Англию начался в середине 1980-х годов. Порода стала чрезвычайно популярной, и остаётся такой до сих пор — в рейтинге самых любимых британцами кошек она занимает вторую строчку.

[20] MI5 (Military Intelligence, Section 5) — британская контрразведка.

[21] Чарльз Ксавьер, он же Профессор Икс — персонаж комиксов «Marvel», мутант, сильнейший телепат. Основатель и лидер Людей Икс. Инвалидколясочник, он, однако, успешно компенсирует свой физический недостаток за счёт невероятно мощного интеллекта. Убеждённый пацифист, сторонник мирного сосуществования людей и мутантов. И — да, эти комиксы были доступны в Англии, в том числе именно в 1980-х. С 1983 года «Marvel UK» издала в Великобритании 17 выпусков еженедельного журнала «Люди Икс», который затем был объединён с еженедельником «Тор» (ещё 20 выпусков), а ещё позже их оба объединили с «Человеком-пауком и его удивительными друзьями». И это ещё не считая ежемесячных и нерегулярных выпусков.

[22] Эрик Леншерр, он же Магнето — персонаж комиксов «Marvel», мутант, способный генерировать и контролировать магнитные поля. Вначале выступал как заклятый враг Профессора Икс и его команды, считал мутантов эволюционно превосходящими (homo superior) и стремился завоевать мир. Со временем смягчился, но всё еще противостоял пацифистской позиции Профессора Икс и предпочитал более агрессивный методы.

[23] Около полуметра (45 см).

[24] «Very really» (по правилам так не говорят, конечно, это речевая ошибка).