Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Оглянувшись по сторонам, Консуэло увидела, что коридор рядом со спальней пуст.

«Неужели же прошло ещё не так много времени, чтобы близкие Альберта встревожились до такой степени, что это заставило бы их собраться возле его спальни? Для меня же минула целая вечность… Я словно прожила несколько жизней, несколько сотен лет…».

Нашей героине было не до того, чтобы достать карманные часы и посмотреть на них — Консуэло была настолько убита горем, что даже не подумала об этом. В обычных обстоятельствах она могла определять время интуитивно, и получалось у нашей героини это всегда очень точно.

Консуэло подумала о том, что, быть может, с того самого дня, когда её возлюбленный впал в череду тех страшных состояний — его отец, тётушка и дядя перестали ужинать в гостиной все вместе в строго определённый час, а ели украдкой, беря пищу к себе в комнаты — и тогда не было причин, по которым этот вечер стал бы исключением, ну а теперь, в ожидании, когда наша героиня наконец выйдет к ним, они могли и вовсе забыть об этой последней за день трапезе.

«Господи, помоги мне, возьми меня за руку, держи меня крепче — ведь больше мне некому помочь — а я так нуждаюсь в этом сейчас… — мысленно попросила Консуэло Бога, направляясь к лестнице и зная, что родные её избранника уже наблюдают за ней и заметили странную, напряжённую неловкость походки нашей героини. — Пусть же эти шаги не станут последними в моей жизни».

И, разумеется, наша героиня забыла о своей всегда со времён начала обучения в певческой школе Мендиканти ровной и прямой осанке — теперь её фигура была чуть сгорблена — что добавляло всему облику нашей героини какой-то неведомой обречённости для непосвящённых в тайну того, что знала наша героиня и что лежало невыносимой тяжестью на её сердце.

И вот, наконец решившись и собрав всю силу воли, стиснув зубы, одной дрожащей, слабой, неуверенной, бледной, тонкой рукой, наша героиня вцепилась в перила до той меры, что на её руке побелели кости, другой приподняла тяжёлый подол дорожного платья и сделала один шаг вниз. На обеих холодных, почти ледяных запястьях и тыльных сторонах ладоней нашей героини тонкими голубыми нитями проступали вены.

Спустившись на одну ступень, Консуэло уже могла различить, что происходит в гостиной, и потому повернула голову, которая едва не закружилась даже от этой небольшой высоты и резкой смены положения — но ей удалось скрыть это от всех, кто видел её — осторожно опустила взгляд и убедилась в том, что все, кто находился в замке — разумеется, кроме прислуги — семья её возлюбленного, её учитель и доктор Сюпервиль — обратили к ней свои взгляды. И, поскольку наша героиня ещё была в достаточной мере далеко, чтобы можно было чётко понять, что выражают её черты — в лицах смотрящих на Консуэло читались только смутные тревога и страх, но с каждым её движением, с каждым шагом эти предчувствия проявлялись всё чётче, всё яснее.

«Я уже напугала их. Но, может быть, тем и лучше — мой вид и моё состояние ещё более смягчит ожидающий их удар. Выражением своего лица я уже всё сказала им. Они поняли всё. Но эти слова не были произнесены — они не прозвучали словно гром среди ясного неба — и это даст им время свыкнуться… Господи, да о чём же только я думаю? Да разве же возможно привыкнуть к тому, что все мы лишились этого доброго, благороднейшего, прекрасного человека, украшавшего собой, своими чудесными, волшебными рассказами об истории древних народов, своей музыкой этот мир?!. Но даже если всё это не так — если я плохо знаю человеческую натуру, даже если они пока ничего не понимают или не хотят, не могут поверить своим догадкам, и осозна́ют, что случилось, только тогда, когда я скажу им об этом — Создатель, прошу Тебя, помоги им выжить и не слечь с какой-нибудь тяжёлой болезнью или нервным срывом, и пусть с ними не сделается того, что сейчас происходит со мной. И неизвестно ещё, что будет со мной дальше — быть может, я, как и мой возлюбленный… Господи, я должна гнать от себя эти мысли. Почему они так навязчивы?».

— Всевышний, что с ней? Да она же едва может идти! Неужели же случилось самое худшее?.. Так скоро… Альберт… мой мальчик… — дрожащим голосом промолвила канонисса Венцеслава.

На её глазах уже выступили слёзы.

— Ну, что же ты такое говоришь? Подожди — ведь ещё ничего не сказано. Нам ещё ничего не известно, — барон Фридрих, стоявший рядом с несчастной пожилой женщиной, положил руки на плечи сестры.

Когда же наша героиня приблизилась к тем, кто ждал её, ещё на несколько шагов — канонисса произнесла — словно не услышав слов своего брата — куда-то в пустоту — а, быть может, самой себе — прерывающимся голосом, готовая зарыдать, побледнев и похолодев:

— Она так любила его… Я вижу, что её сердце разрывается — посмотри на неё — разве ты не видишь? Нет, нет, я не хочу верить в это…

Да, Фридрих Рудольштадт видел, в каком состоянии находится Консуэло. Но он не хотел верить. Не хотел до отчаяния.

Сказав свои слова, Венцеслава вновь тяжело и резко опустилась в кресло и затуманенным взглядом, стала смотреть куда-то в одну точку.

— Заклинаю, молю тебя, дорогая сестра, не хорони нашего племянника раньше времени, — произнёс он, стараясь сохранять твёрдость голоса и убеждаясь, что сестра не лишилась чувств, но с лица его при этом так же сошёл румянец, и он едва верил собственным словам.

Эта пожилая женщина имела горб и оттого всегда ходила с согбенной фигурой, но теперь плечи её совсем упали. И, если бы брат вовремя не поддержал несчастную канониссу — та могла бы потерять сознание.

Невзирая на неимоверное напряжение и сосредоточенность на каждом шаге, на попытки хоть немного рассеять серую пелену, стоявшую перед глазами, Консуэло слышала обрывки тех фраз, что были произнесены этими двумя людьми.

«Похоже, что пани канонисса и барон Фридрих уже догадываются обо всём, — с некоторым облегчением подумала Консуэло. — Господи, как же плохо я себя чувствую… Мне не осилить эту лестницу, не дойти до конца… Она кажется мне слишком длинной»

Остановившись во второй раз, она вновь подняла глаза от ступеней и опять обернулась в сторону гостиной. В лицах близких её избранника, профессора Порпоры и доктора Сюпервиля наша героиня теперь явственно прочитала тоску, страх и безысходность.

Вновь склонив голову, Консуэло хотела было идти дальше, но внезапно свет померк перед её глазами, и наша героиня едва смогла сохранить равновесие. Её нога уже была готова сорваться со ступени, но в этот мгновение приступ стал слабее и лишь благодаря этому чуду нашей героине удалось удержаться.

— Господи! — глаза Венцеславы расширились, она в страхе воскликнула канонисса, быстро прикрыв рот рукой. — Да она же сейчас упадёт!

Консуэло попыталась сделать ещё один шаг, но тут же осознала, что больше не в состоянии идти без посторонней помощи. Она уже слышала шаги врача, направлявшегося к лестнице.

— Нет, нет, прошу вас, мадемуазель, стойте, не делайте больше ни одного движения — говорю вам для вашей же безопасности… — быстро произнёс Сюпервиль, стремительно взбежав по лестнице, — Позвольте… — с этими словами он бережно положил одну руку на спину Консуэло, а другой взял её ладонь, в которой наша героиня вновь держала подол собственного платья. — Господи, как же холодны ваши руки!

Всё это время он боролся со стремлением подойти к Консуэло, но по причине их прошедшего разговора был обуреваем смесью стыда, какой-то безотчётной робости и смущения, и лишь крайние обстоятельства заставили доктора совершить описанные действия.

— Да… сейчас у меня нет иного выбора… Благодарю вас… — с этими словами, прозвучавшими очень искренне она на миг подняла глаза на Сюпервиля, и в них действительно читалась признательность, и горько — следующие: — На сей раз вы оказались правы.

— Прав?.. Мне… мне очень жаль…

— Да — хоть в чём-то, и в кои-то веки… Но вы, мягко говоря, не слишком честны сейчас. И вам попросту неловко. Но вы сострадаете лишь мне — но не молодому графу. И это лишь минутный порыв. И не пытайтесь обмануть меня — не говорите обратного.

После каждой фразы, сказанной нашей героиней, доктор терялся всё больше.

— Позвольте предложить вам… Быть может… я могу взять вас на руки? Я вижу, как трудно вам даётся каждый шаг. Вы уверены, что не лишитесь чувств вновь? Я вижу, как вы бледнеете на глазах — ваше давление очень сильно понижено. Мадемуазель Консуэло, я и вправду опасаюсь за ваше здоровье.

— Нет, нет, я точно обойдусь без этого, — но наша героиня лукавила — Консуэло не знала, сколько ещё сознание прослужит ей. — Я в состоянии позаботиться о самой себе. Мне просто нужен отдых.

Наша героиня чувствовала, что силы её тают на глазах, но до последнего не желала в прямом смысле слова отдавать себя в руки этого циничного человека.

Весь этот диалог выражений лиц, слов и интонаций видели и слышали только они двое, пока шли по лестнице.

«Господи, как же хорошо, что смерть забрала этого несчастного фанатика! Перестал наконец понапрасну мучить своих родственников и эту бедную молодую женщину. Хотя, в сущности, он ведь сам-то ни в чём не виноват — такие только других понапрасну истязают и сами не могут жить нормально».

«Да, этот доктор обладает способностью сострадать — но это проявляется лишь тогда, когда мучения человека очевидны и не связано с историей его жизни. Он не наделён ни способностью, ни стремлением понимать других людей. Этот человек не в силах проникать глубоко в человеческие сердца и чувствовать то, о чём безмолвно говорят души».

Наконец, каждый в своих думах — оба они благополучно преодолели последнюю ступень лестницы.