Смерть Консуэло. Святой одинокий узник (гет)

Это повтор ввиду добавления предыдущей главы́.

Прибыв в город, без труда отыскав убежище своей избранницы, данного на срок, отведённый для выполнения секретного поручения, быстро открыв своими ключами дверь её укрытия, и, войдя, почти вбежав в помещение, он увидел свою любимую, неподвижно лежащую посреди комнаты, на полу, на боку, спиной к входу, а лицом к окну. Ноги её были чуть согнуты в коленях, а из-под юбки, насквозь пропитанной кровью, вытекала тонкая красная струйка. Обе руки его любимой, также по локоть испачканные кровью, лежали на животе, что уже начинал едва заметно округляться. Голова Консуэло была повёрнута в сторону, а глаза закрыты. Лицо её было смертельно бледно.

Альберт похолодел и на несколько мгновений застыл. Глаза его расширились, а всё существо сковал ужас.

— Нет… Господи… Боже мой… Я не могу поверить… — наконец вырвалось у него шёпотом вместе с короткими дрожащими вдохами и выдохами. — Это означает, что началась жестокая облава. Либо среди нас появился враг, либо проявила себя безупречная работа королевской охраны и разведки. Но, как бы то ни было — быть может, ты просто без сознания, и тебя ещё можно спасти…

Он опустился на колени и приложил ухо к груди своей возлюбленной. Сердце Консуэло не билось.

— Сколько крови… Наш ребёнок… — Альберт дрожащей рукой прикоснулся к ставшей тёмно-красной и блестящей от свежей крови юбке Консуэло. — Ты защищала его до последнего, словно бы пытаясь удержать в себе, надеясь на то, что твоя жизнь всё-таки не оборвётся вот так. Сколько же нечеловеческой боли ты испытала — я не могу представить себе твоих мучений… Меня не было рядом с тобой, я не смог защитить тебя, и у меня было лишь смутное, неясное предчувствие, и я не хотел, отчаянно не желал верить ему. Если бы понадобилось — я бы закрыл тебя собой, своей грудью. Если было совершено насилие, то я знаю, что ты боролась, применяя все свои силы, не желая отдавать свою жизнь и жизнь нашего сына без боя. Ты умерла за правое дело, за наши светлые принципы, со святой верой в душé. Но что же они сделали с тобой? Я не вижу ран на твоём теле. Должно быть, это какой-то яд, что не оставляет следов. Да, всего скорее, что тебя отравили. Я просил Бога, чтобы Он избавил тебя, всех нас от этой участи, но Он не услышал меня. Каждый из нас должен, обязан был морально готовым к подобному, мы постоянно говорили друг с другом об этом, но… это сильнее меня… К этому невозможно подготовиться… Я приехал сюда прямо в день твоей гибели, а ведь мог бы опоздать и так ничего и не узнать о твоей судьбе, или узнать слишком поздно — на суде, или встретиться с тобой тогда, когда бы ты была ещё жива и оба мы находились в счастливом неведении. Всевышний, я благодарен тебе за то, что не опоздал и увидел всё своими глазами. Это горькая милость, что ты сотворил для меня. Но сейчас полиция придёт за мной, и я не бегу, не стану сопротивляться и на все вопросы буду отвечать лишь правду и созна́юсь лишь в своих деяниях на благо мира, не приняв на себя никакой клеветы. А пока я буду с тобой. Это последние мгновения, когда я вижу тебя. Господь отомстит за тебя, за меня и за всех нас. Но я не знаю, как мне жить дальше. Я знаю только одно — меня ждёт либо пожизненное заключение, либо казнь. И пусть лучше они примут второе решение — так я скорее встречусь с тобой, чтобы не разлучаться уже никогда. Или пусть Создатель заберёт мою ду́шу отсюда как можно скорее тогда, когда за мной запрут дверь тюремной камеры… А сейчас — покойся с миром, моя родная…

Альберт прижал бездыханное тело к своей груди и зарыдал.