Общество (джен)

в которой имеет место быть подготовка к дуэли и сама дуэль

Говоря по всей строгости, мы не могли дуэлировать: поединки такие разрешались исключительно Провидцам, а мы были обыкновенными людьми. Но, очарованные романами, смертью Полюшкина и Морева, извечными столичными байками, старшие гимназисты тоже стремились разрешать свои споры дуэлями. Конечно, мы не могли ударять друг друга молниями Провидения, не могли и стреляться, поскольку нам не дозволялось иметь револьверы, ровно как и шпаги; посему все и всегда пользовались длинными рукоятками старых наших швабр.

Дуэли на швабрах были традицией давней и глупой — только выпускные курсы имели право проводить такого рода сражения, а мы, будучи младше, наблюдали за ними изредка, исподтишка и если было дозволено. Когда пришла наша очередь сражаться за свою честь таким способом, мы не стали лишать себя удовольствия воскликнуть «Вызываю вас на дуэль!». Не было ничего уморительнее и, между тем, азартнее, чем наблюдать за двумя мальчишками, орудующими тонкими швабряными палками. Хотя, как правило, никто и не выигрывал: неприятности случались раньше, чем заканчивался поединок, но принято было считать победителя по количеству касаний или же — в редких случаях — побеждал тот, у кого было меньше всего синяков.

У нас даже имелся своеобразный кодекс, записанный кем-то из старших в клетчатой толстой тетради. Потрёпанный документ переходил из рук в руки, передавался от курса к курсу — так, один из прошлых выпускников показал Володе место в библиотеке — тайник, в котором хранились все важные положения.

С вашего позволения, я приведу на память некоторые пункты из дуэльного кодекса Мужской Тройской Гимназии:

«ПРЕДПИСАНИЯ ДЕЙСТВИЙ ПОСЛЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ ДУЭЛИ

Пункт 1. Оскорбленный обязуется найти секунданта и послать его к секунданту соперника. Секунданты должны прийти к перемирию;

Пункт 1, подпункт А. Если секунданты не способны будут прийти к перемирию, то есть необходимость обсудить отдельные детали дуэли: место встречи, её время, а также назначить руководителя дуэли;

Пункт 1, подпункт Б. Если секундант оскорбленного требует гласной дуэли, руководителя выбирают путём общественного голосования;

Пункт 2. Секунданты изготавливают оружие — необходимо, чтобы палки от швабр, коими будут орудовать дуэлянты, были одинакового размера и веса;

Пункт 2, подпункт А. Вес и размер измеряется руководителем дуэли;

Пункт 2, подпункт Б. В случае, если палки не одинаковы меж собой, следует попросить швабру у руководителя дуэли;

Пункт 2, подпункт В. В случае, если и швабра руководителя дуэли не годится для обозначенных целей, то следует попросить швабру у однокурсника или иного гимназиста. При обращении к иному лицу, дуэль одномоментно становится гласной;

Пункт 3. Секунданты обязуются обеспечить полное отсутствие педагогов, старших и иных лиц в месте проведения дуэли;

Пункт 3, подпункт А. В случае гласной дуэли, допускается присутствие иных гимназистов, однако важно, чтобы они ни в коем случае не мешали проведению дуэли…»

И так далее, и так далее, и так далее. Несмотря на то, что дуэли были редкостью, мы знали точно, что нам делать, даже без заглядываний в кодекс — много раз мы подсматривали за старшими и их таинственными обрядами; окруженная флёром загадки и торжественности, опасности и благородства, дуэль становилась событием для всех гимназистов, обрастая деталями, слухами и обсуждениями…

Теперь это касалось и нас.

Стоило Данику отойти от нашего стола, как мы переглянулись и склонились ниже, дабы начать обсуждение. Медлить было нельзя — вскоре Даня пришлёт секунданта, а к этому стоило бы быть готовыми.

— Кто будет Даниным секундантом? — спросил Володя.

— Думаю, Серёжа, — покачал головой Коленька. — А ты, Лёва, будешь моим, понял?

— Понял, — я кивнул. — Надобно будет поговорить с Зимцевым, когда Даник его пришлёт. Может, обойдётся?..

— Не обойдётся, раз он из-за такой нелепицы бучу поднимает, — покачал головой Володя. — Вот нечем Крамскому заняться, честное слово…

Я и по сей день слабо понимаю, зачем Даня вообще назначил ту дуэль? Володя говорит, что им уже тогда командовала трусость и зависть к нам. Чему он завидовал? Тому, что мы ходили втроем, подобно мушкетёрам? Тому, что мы были друзьями Володи? Тому, что Володю любили? Я не знаю.

Вечером того же дня в нашу комнату и впрямь постучался Серёжа Зимцев.

Надобно, наверное, чуть больше рассказать о нём. Серёжа был человеком удивительного контраста: его несколько детское лицо, с округлыми гладко выбритыми щеками и большими наивными щенячьими глазами, никак не совпадало с его же основательной медлительностью и не по годам взрослым, басовитым голосом. Он хорошо успевал по языкам, отличался несколько скрытным характером, но не перед кем никогда не лебезил (надо сказать, что этим он безмерно нравился Володьке), но ровно также никем и не интересовался. Его легко было засмущать — от единого хорошего слова Серёжины округлые щёки покрывались пунцовым румянцем.

Первым к двери подскочил Володя. За порогом стоял Зимцев при полном параде: в рубашке, гимнастёрке и фуражке. Басом своим он отчеканил:

— Являюсь секундантом Данилы Крамского и желаю видеть секунданта Николая Клятского.

— Сию секунду, Серж, — Володя кивнул, хитро блеснув глазами и обратился ко мне:

— Леон, мой друг, вас ждут!

Я отвлёкся от учебника по истории и косо взглянул на Коленьку. Коля, сидевший за соседним столом, еле заметно кивнул мне, словно бы давая добро на дружескую эту вылазку.

— Момент, — я взял со спинки стула гимнастёрку и накинул её на плечи, — пройдёмся.

Это походило на очаровательный фарс, на самую прекрасную шалость, но, в сущности, являлось им только на половину. В случае раскрытия нашего мероприятия нас непременно ждало наказание и наказание, вероятно, весомое.

Мы в полном молчании мы с Серёжей покинули корпус и, не сговариваясь, повернули в длинную аллею между учительским пансионом и нашим. По своему обыкновению она пустовала: сейчас здесь не было никого из педагогов или учеников, только шелестели в вышине столпы сосен, ниже, над головами нашими, шуршали клёны и каштаны.

Медленно мы двинулись по насыпной тропинке вперёд.

— Ты же знаешь, что Николай извинился перед Данилой? — наконец спросил я, когда уверился, что теперь мы едва различимы среди зелени деревьев и кустов. — Зачем он всё это затеял? Ненужный риск, как по мне.

Серёжа не повернул головы в мою сторону. Я разглядел крохотный порез от бритвы у его уха. Они с Коленькой всегда брились по утрам вместе в общей бане — только вот Коля оставлял свои бакенбарды (они и вправду очень ему шли), а Серёжа свои всегда сбривал.

— Знаю, — ответил он ничуть не удивленный. — Я и сам не рад дуэли этой, Лев, раз уж о том речь пошла, но такова воля Данилы. Я здесь лишь представляю его интересы.

— Вот как. Стало быть, к согласию прийти не получится?

— К сожалению, Данила Дмитриевич сего не желает.

Мы замолкли, продолжая идти вперёд. Гравий скрипел под нашими ногами; вдалеке начал отбивать по дереву трель дятел.

— Да будет вам известно, что мы настаиваем на гласной дуэли, — Серёжа остановился и наконец посмотрел на меня. Лицо его было спокойно и абсолютно беспристрастно.

— На гласной?! — брови мои поползли вверх. — Голубчик, на гласной из-за такой, в сущности, ерунды?! Я протестую, мой милый, так нельзя! Ты сам понимаешь, что сие нечестно! Вы собираетесь стравить болонку с волкодавом на виду у всей Гимназии!

Это было правдой: на фоне широкоплечего Даника, увлекающегося несколько лет фехтованием, тонкий и немощный Коленька выглядел едва ли не домашним кроликом. Обычная дуэль помогла бы Дане самоутвердиться, но позорный проигрыш Коли в гласной дуэли мог снова сделать его объектом насмешек. Я страшился этого — более всего на свете мне не хотелось становиться свидетелем вновь поднимающейся над Клятским травли.

Слова мои, кажется, смягчили что-то в Серёжином взгляде. Он тяжело вздохнул:

— Данила считает, что Николай нанёс оскорбление всем прилюдно, стало быть и расплачиваться за этот поступок должен прилюдно.

— А если он извинится перед всеми? Тогда исчерпано? Можно будет отменить дуэль? — умоляюще спросил я.

Серж задумался и развернулся в обратном направлении, на выход из аллеи.

— Я спрошу у Данилы, устроит ли его такой исход, — Зимцев сказал это нехотя, будто недовольно. — В свою очередь, спросите у Николая, готов ли он принести извинения. Завтра в обеденный перерыв предлагаю обменяться полученными сведениями и обсудить оставшиеся детали.

— Согласен, — я кивнул. — Хорошего вечера вам, Сергей.

— И вам, Лев.

На лестнице мы разошлись в разные стороны, ни слова не промолвив, держась отчужденно и холодно. Не думайте в самом деле, что я и вправду всегда называл Серёжу «Сергеем» и обращался к нему исключительно на «вы», или что между нами существовало хоть какое-то подобие неприязни. Нет, в самом деле, это неправда — я относился к нему хорошо, даже тепло (ровно как и к Дане Крамскому, хотя, скорее, Даню из-за его импульсивного и непредсказуемого характера я несколько опасался). Но сейчас мы не были друзьями — в этой игре нам предстояло быть секундантами, представителями заклятых врагов, а посему мы вели себя соответствующе.

В комнате было неспокойно. Коля мерил шагами комнату, Володя нервозно смолил в окно цигарку. Не успел я ещё прикрыть за собою дверь, как Коленька бросился ко мне, схватил за плечи и спросил негромко, но патетически:

— Чего они требуют?

— Как тебе сказать, мой друг… — я скинул гимнастёрку на кровать. — Ничего хорошего.

— Выкладывай, не тяни, — Чернышов затушил недокуренную цигарку о подсвечник. — Всё совсем плохо?

— Они требуют гласной дуэли.

Глаза Володи округлились. Коля отшатнулся от меня.

— Я не ослышался? — переспросил Володька. — Гласной дуэли?

— Да, — я кивнул. — Даня считает, что своими словами Коля нанёс всем нам оскорбление, а потому и искуплять свой поступок должен прилюдно.

— Глупость какая! — Володя вскочил с подоконника. — Да кого это вообще могло оскорбить?!

Я только пожал плечами:

— Единственное наше спасение — это Коленьке публично прощения попросить. Коль, ты к такому готов?

— Готов, конечно, — горячо закивал Клятский. — Лучше так, чем при всех огрести…

— Остаётся только надеяться, что Данила на это согласится, — я задумчиво покачал головой. — Зимцев сам дуэли не рад, может, он сможет Даника упросить на прилюдное извинение.

— Каковы шансы? — Володя посмотрел на меня исподлобья. — Этот упрямый баран от своего не…

— Не нагнетай, — оборвал я его. — И без тебя тошно.

Второго августа на обеденном перерыве мы встретились с Серёжей Зимцевым. Встреча была короткой:

— Сергей, — я протянул ему руку, — Николай хотел бы принести извинения.

— К сожалению, Данила не рассматривает такой возможности, — Серж пожал мою руку. — Мы начинаем подготовку к гласной дуэли и намерены провести её вечером пятницы.

— В таком случае мы диктуем место, — я нахмурился. — За сквером между учительским пансионом и нашим.

— Сегодня же приступим к выбору руководителя дуэли путём общего голосования и опроса. Всего доброго, Лев.

На этом мы и расстались.

Вечером по нашим комнатам прошелся нарядный Сережа и собрал в свою фуражку клочки бумаги, на которых каждый наш однокурсник написал имя желаемого руководителя дуэли. Оглашение результатов произошло на первом же часе в четверг: по рядам прошла записка, в которой красивым и округлым почерком Зимцева было выведено имя избранного руководителя — Володи Чернышова. Выбор такой был закономерен: Володя вызывал у всех уважение и никто не сомневался, что дуэль под его руководством пройдёт честно. В тот же день после классов мы с Серёжей приволокли в комнату для учебных изысканий свои шваберные палки — Володя измерил их линейкой и взвесил, помотав обе в руках, после чего сделал вывод, что палки одинаковы меж собой. В каждой комнате звучала одна и та же фраза: «Сквер между учительским пансионом и нашим, в восемь часов вечера, Клятский и Крамской»…

Стало быть, ничто не препятствовало проведению дуэли вечером пятницы. Нам оставалось только уведомить об этом окружающих, что мы и сделали — Серёжа обходил комнаты наших гимназических товарищей с удовольствием, я — без.

Я начал заниматься с Колей фехтованием. Даже на своеобразных наших уроках он отличался особой прилежностью — каждый удар и прием он повторял по несколько раз. В его нападениях всё равно виделась деликатная мягкость, такая характерная для Клятского.

— Коленька, молю тебя, сильнее! — я уклонился от Колиного удара. — Ты меня будто этой палкой погладить пытаешься, а не ударить! Как же аристократизм искоренить, Коля?!

— Прекрати, Лёва, — Володя холодно посмотрел на меня поверх учебника по отечественной словесности. — Надо исходить не из будущих возможностей, а из настоящих. Сам же видишь, что товарищ наш особой силой не отличается.

— Аккуратнее со словами, Владимир Иванович, — Клятский вскинулся, бросая палку в траву и садясь на скамью рядом с Чернышовым. — А не то следующая дуэль будет наша с вами.

— Не обижайся, я всего лишь констатирую очевидное. Это не порок, а особенность.

— Сейчас эта особенность изрядно нам всем мешает, — буркнул я, скрестив руки на груди и встав перед скамьей. — Чего делать-то?

— Сейчас подвинуться, чтобы загородить мне солнце, — Володя сделал из учебника козырек. — А так… Давай лучше над тактикой поработаем, Лёва. Коля, может, бьет не слишком-то удачно, зато вынослив. Ему лучше стараться тянуть время, пока Даня не выдохнется, а только потом пытаться нападать.

— Звучит, — одобрительно кивнул я. — На том и сойдемся.

В пятницу на утренней молитве из чужих уст я услышал слова «Сквер, Клятский и Крамской, восемь»… Егор, гимназист на год нас младше, передавал весть о дуэли своему одногруппнику Никите. Слухи дошли уже и до тех, кто помладше…

Весь день я чувствовал спиною взгляды в свою сторону, замечал, как косятся иные на Колю и Володю, на Серёжу и Даню… Все знали о дуэли; все хотели посмотреть на благороднейшее сражение, поводом для которого стал сущий пустяк, мелочь, прихоть Дани Крамского.

Коля был нервозен — он понимал всю плачевность своего положения. Володя старался его подбодрить, но безуспешно: Коленька не питал иллюзий по поводу себя и своих физических данных. Он твёрдо знал одно: ему не победить, сколь бы он об этом не мечтал; чуда не случится и пара тренировок со мною (я был неплох в фехтовании и, пожалуй, сам мог бы противостоять Крамскому в честном поединке) не могла вывести его на уровень достойного противника. С каждым новым часом Коленька становился всё бледнее и бледнее. Казалось, он постепенно исчезал из Гимназии, сливался с нею, силясь перестать существовать. Ему было страшно ходить под насмешливыми взглядами, но он вздёргивал нос к потолку, блестел в ярком свете дня своим пенсне и шел вперед по рекреациям и коридорам Гимназии, убеждая своим пустым видом других, что ничего и не происходит…

Время в тот день бежало неумолимо, пугающе быстро. Только-только я сдал Печке (преподавателя арифметики Печнина за его большие и до странного квадратные формы мы обзывали Печкою) домашнее задание на первом часе, как уже протягивал Перелю, ведущему в тот день заключительный час латыни, тетрадь свою, в которой красиво был оформлен перевод текста из учебника о Марке Аврелии и Сенеке.

— Весьма недурно, Лев, — кивнул Алексей Михайлович, глядя в мои аккуратные письменные буквы. — Несколько неточный перевод, но не такой вольный, как у Владимира и куда более скудный, чем у Николая. Но это хорошая попытка, замечательная, молодой человек. Хвалю.

— Благодарю, — я улыбнулся и думал уже сесть, но педагог вдруг спросил у меня:

— Rogo te cur tam cogitans es?⁽¹⁾

Я посмотрел на него недоуменно. Неужели по моему лицу можно было прочесть мою тревогу перед сегодняшним днём? Я мельком глянул на Володю, но тот только нахмурился. Коля покачал головую неодобрительно.

— Potes, sed responsum non exspectas,⁽²⁾ — я вскинул подбородок. Сказать ему не надеяться на ответ было дерзостью, признаю. В тот момент я малодушно подумал, что если меня вызовут к диктатору, то дуэль отменится или, на худой конец, перенесётся на другой день, а Володя ещё денёк позанимается с Колей…

Но Перель только улыбнулся и чуть слышно засмеялся:

— Impudentia haec, Leo, nihil minus.⁽³⁾

«Конечно, это наглость», — мысленно согласился я с ним. Володя переводил свой грозный взгляд с меня на Переля.

— Et tamen mallem meam manere meam, — попросил я примирительно. — Nos secretum paenitet.⁽⁴⁾

Я постарался, чтобы просьба не лезть в наши дела звучала как можно более мягко. Если бы тогда я знал Переля также хорошо, как сейчас, то, конечно, я бы всё ему рассказал. Я бы бросился к его ногам и открыл ему место и время дуэли, сказал о своих душевных муках, попросил защитить Колю. Он бы выслушал меня, он выбрал бы слова и достучался до Дани! Дуэли бы не было, как и всех последствий того вечера…

Если бы я только сказал! Но я не сделал этого: никто из нас не доверял Алексею Михайловичу; никто не знал, какое именно наказание могло ожидать нас за признание в подобной афере…

— Ius tuum, — уступил мне Перель. — Modo Vladimirus roga, quaeso, ne me tanquam lupum esurientem aspicias. Sede.⁽⁵⁾

Удивленный, я сел. Ещё никто из преподавателей не давал мне права умолчать о чём-то, а он разрешил мне тайну. Это было удивительно.

— Не смотри на него такими глазами… — передал я, повернувшись к Володе, но он тут же перебил меня:

— И без тебя переводить умею, умник, — проворчал он.

— Володечка, только ты и на меня волком не смотри, прошу.

— Прости, не специально.

— Iuvenes, tacete!⁽⁶⁾

Мы с Володей тут же пристыженно смолкли.

* * *

Первым на место дуэли — где-то в полвосьмого — отправился Володя. Мы с Колей стояли у окна и наблюдали за его силуэтом, залитым тёплым и ярким солнцем. Он крался в длинных и чётких тенях деревьев к аллее, а потом скрылся среди изумрудной зелени, напоследок незаметно ободрительно махнув нам рукою.

Клятский сидел тогда на подоконнике и, заметив жест Володин, отчего-то скривился, и золотой росчерк закатного луча мазнул по его точеному профилю. Коля смотрел вдаль, в раскинувшийся за забором густой лес, тёмный и величественный, и лицо его было печально и сосредоточено.

Мы долго просидели в молчании. Я чувствовал Колино отчаяние, но повлиять на него никак не мог — все было оговорено с сотню раз…

Внизу по Володиной тропе, озираясь подобно ему, начали пугливо мельтишить и наши однокурсники, и другие мальчишки на год и на два нас младше; все они скрывались внутри аллеи, перед этим бросая косые взгляды на пансион, убеждаясь, что остались незамеченными воспитателями или преподавателями.

Начало смеркаться.

— Всё в порядке будет, Коль, — наконец произнёс я и положил руку ему на плечо.

Коленька только поморщился, даже не смотря на меня. Не знаю, поверил бы я этим словам на его месте, но мне очень хотелось, чтобы Коля поверил.

— Мы с Володей при любом исходе от тебя не отвернёмся, — я сжал его костлявое, хрупкое плечо. — Ты наш друг, а друзей из-за такой ерунды не бросают, Коля.

— Спасибо, Лёва, — он накрыл мою ладонь своей и заглянул ко мне в глаза со страхом и благодарностью. — Давай собираться, друг мой. Пора.

Я смиренно подал ему гимнастерку и фуражку, Коленька сменил пенсне на старые, перекошенные очки. Я всё опасался, что он вот-вот скажет мне «Я никуда не пойду» и мне придётся его уговорами и увещеваниями выгонять из комнаты… Но переживания мои оказались беспочвенными. Коля, сжав зубы, полностью по своей воле, вышел из комнаты; по своей воле выскользнул за порог пансиона; сам дошёл до аллеи. Он вышагивал к пятачку, окруженному мальчишками, с излишней уверенностью, выдающей его трепет. Кроме того, бледность его в полумраке приобретала черты нездоровые, пугающие; он выглядел как призрак короля Данморкского из пьесы, которую мы читали на прошлом курсе. Разве что, Коленька наш был юн, в отличие от отравленного короля…

Все собрались уже и переговаривались шепотом, однако с нашим появлением всякие голоса смолкли. Володя, высокий и ровный, как жердь, прокашлялся, взглянул на свои наручные часы и негромко произнёс:

— Дуэлянты в сборе; времени около восьми часов. Можем приступать. Зрители, образуйте ровный круг на расстоянии шести шагов.

Гимназисты отошли от нас, задумчиво отсчитывая шаги. В круг с одной стороны вошли мы с Колей. С другой появились Серёжа и Даня. Мы с Серёжей сдержанно друг другу кивнули, пока Володя увещевал зрителей о правилах поведения во время дуэли: надлежало соблюдать тишину, не бросаться дуэлируемым под ноги, не издавать поддерживающих возгласов…

— Правила же самой дуэли таковы, — бесстрастно продолжал Володька, косо поглядывая то на Даню, то на Коленьку, — проигрывает тот, кто сделает от начатого места три шага назад. Держать оружие разрешено только одной рукой и строго воспрещается руку менять. А сейчас секундантам даётся время для обеспечения примерения воинствующих сторон — Николая Клятского и Данилы Крамского. Лев Степанов, секундант Николая, вам оправдательное слово.

Я вышел вперёд и, глядя на Серёжу пристально, слово в слово, как старый попугай, повторил свою речь о том, что наказание чрезмерно, что в действиях Коли не было никакого злого умысла, что он извинился перед Данилой и осознал свою неправоту, а теперь готов извиниться перед всеми, ежели есть в этом надобность. В ответ мне Серёжа Зимцев вновь повторил, что Николенькину гордыню не искупить словами, ибо это сильнейший грех, что Даня своей дуэлью лишь оказывает Коле услугу искупления…

Словом, мы повторили ещё раз то, что говорили друг другу до этого. Примирение было невозможно, и сейчас в груди моей потухла последняя надежда, что всё ещё может обойтись.

— Итак, — резюмировал Володя голосом неуловимо потухшим и чуть надтреснутым, — секунданты не смогли обеспечить мира. Посему начнётся дуэль. Секунданты, подайте дуэлянтам оружие!

Я послушно протянул Коленьке шваберную палку. Он принял её с удивительным спокойствием и вышел в центр круга, на встречу Данику. Рук они друг другу не пожимали, только кивнули оба, прищурившись. Даня пробормотал что-то (я не расслышал, что именно, но предполагаю, что какое-то оскорбление), Володя нахмурился и скомандовал:

— Начинайте по команде. Раз, два… Начали!

Даник бросился моментом вперёд, силясь нанести удар по Колиному плечу. Клятский удар отразил смазано и небрежно, но всё-таки отразил. Послышался подавленный разочарованный вскрик из толпы зрителей. Нападение Коли было отражено Крамским с таким изяществом и силой, что Коленька отшагнул назад.

Зрители ахнули. Даник усмехнулся. Мы с Володей переглянулись.

Следующие несколько ударов нанёс Даник, Коля лишь неумело отвечал, силясь не уронить палки. В свободные от атак Крамского секунды, пока противники ходили по пятачку, подобно диким тиграм, Коленька даже не пытался нападать. Видимо, он выбрал тактику оборонительную — выиграть ему было не дано и единственное, что он мог сделать, — отсрочить свой проигрыш. То есть вымотать Даню и только потом перейти в слабое, комическое подобие наступления. Однако этому плану не дано было осуществиться: Коля начал уставать от своей обороны быстрее, чем Даник замучился нападать.

В один из разов Данина палка с треском врезалась в бедро Клятского. Друг мой отшатнулся назад, будто бы теряя равновесие и для того, чтобы удержаться, ему пришлось отшагнуть.

Это был второй шаг. На третьем дуэль была бы окончена. Ропот пронёсся по рядам из мальчишек.

И в тот момент что-то в Коле переменилось. Углы скул заострились ещё сильнее, а глаза, скрытые под старыми, расхлябанными очками, запылали таким блеском, коего до этого я никогда в Клятском не видел. Он что-то рыкнул отрывисто и низко (а оттого так на него непохоже!) и бросился на Даню. Опешивший Крамской не успел увернуться от удара и потому отступил назад. Палка вылетела из Даниных рук и отлетела куда-то в кусты.

Володя молниеносно поднял ладонь вверх.

— Пауза! — скомандовал он железно. — Шаг засчитан, удар тоже был произведен по закону дуэли. Зимцев, верните дуэлянту оружие!

Серж с тяжелым вздохом полез в куст лапчатки, дабы выудить оттуда Данину палку. Я, тем временем, подскочил к Коле:

— Это что было? — шёпотом спросил я.

— Ничего, — буркнул Коля злобливо. — Это природная звериная ярость. Уж ты-то, Лев, должен знать.

Я усмехнулся.

— Как ты?

— Завтра ходить не смогу, — он помотал затёкшим запястьем, не выпуская из него палки. — У меня ни одного места нет, которое бы не болело. Даня больно бьёт, знаешь ли…

— Знаю.

Мне приходилось драться с Даней. Пусть это и было всего однажды — тогда, кажется, Даня соизволил снова отпустить шутку по поводу моих ушей, — но моё тело хорошо запомнило силу Даниного удара.

Впрочем, я уверен, что и его нос тоже не скоро забудет точность моего кулака.

Из кустов вынырнул Серёжа и, пробубнив что-то невразумительное, вручил Крамскому шваберную палку.

— Продолжаем по команде. Раз… Два… Три!

Даня бросился на Колю, Коля перехватил удар яростно, пусть и не четко. Нападение. Удар, ещё удар. Клятский всем своим весом давил на скрестившееся подобие шпаг.

— Не отступит!.. — послышалось от какого-то маленького гимназёнка и сосед его постарше недовольно шикнул:

— Ты правил не слышал, дурень?

Даня навалился на Колю, навис над ним подобно коршуну. Коля резко дал вправо, вывернувшись из креста и Даня уступил, чуть не упав в грязь носом..

Громкие вздохи из полукруга.

— Да быть не может!..

Я отчётливо помню тот момент, в который весь мир замер.

Послышался треск откуда-то слева, со стороны учительского пансиона. Спустя секунду мы расслышали тяжёлый топот.

Гимназисты замерли и головы их, словно по команде, повернулись в сторону страшного звука. С места никто не смог сдвинуться. Воздух разверз громкий, отчаянный крик:

— Прекратить драку! Опустить палки! Скомандуйте окончание дуэли!

Мир отмер.

Володя медленно, словно сквозь сон, поднял руку в воздух, командуя окончание дуэли. Клятский выпустил из цепких и аристократичных своих пальцев палку, завороженно смотря вперёд. Даня обернулся неторопливо, испуганно.

Первым от морока очнулся Серёжа Зимцев:

— Преподаватель, — констатировал он холодно и беспристрастно.

И Серёжа был прав.

К нам на всех парах, отдуваясь, но не сбавляя скорости, бежал Алексей Михайлович Перель.

---

1) Могу я спросить, почему вы так задумчивы?

Вернуться к тексту

2) Можете, но не надейтесь на ответ.

Вернуться к тексту

3) Это наглость, Лев, ни больше ни меньше.

Вернуться к тексту

4) И всё-таки я хотел бы остаться при своем мнении. Сожалею, но это секрет.

Вернуться к тексту

5) Ваше право. И попросите Владимира, пожалуйста, не смотреть на меня голодным волком. Садитесь.

Вернуться к тексту

6) Молодые люди, тише!

Вернуться к тексту