Безбожники (джен)

I

Утро встретило их грязно-серым маревом. Тропа, сузившаяся до козей тропки из-за вчерашней метели, превратилась в адскую толкучку: десятки людей, лошадей, мулов, собак и даже один упряжный козёл топтались на месте. Впереди, у крутого подъёма, застряла упряжка собак — псы грызлись, запутавшись в постромках. Дальше перекошенная лошадь скользила копытами по обледеневшим камням, пытаясь утащить за собой перегруженные сани. Возница, краснорожий здоровяк с бородой лопатой, орал на вьючное животное и щёлкал хлыстом. Левее у тропы сидел сухой старик с прозрачными глазами и предлагал каждому встречному купить у него «чудо-мазь от обморожений» из медвежьего жира и ртути.

— Ну что, красавцы, — Люк растянул губы в улыбке, поправляя цилиндр, который уже выглядел так, будто его жевали медведи. — Готовы постоять в очереди? Как в лучших борделях Сан-Франциско...

Бернард, выдирая мула из сугроба, плюнул на замёрзший навоз под копытами. Его ручищи дрожали не от холода — от ярости.

— Эй, бородач! — Люк приложил ладони ко рту. — Твою клячу уже в раю ждут! Освободи дорогу!

— Сам ты кляча! — мужик размахивал кнутом, едва не сбивая шляпу с соседа. — Лезь по скалам, если нутро чешется!

Генри, всё ещё молчавший с ночи, несмело заговорил:

— Может... может, правда, обойдём?

Чарли сузила чёрные глаза, осматривая потенциальные маршруты.

— Нет, сорвёмся. У нас животных много... — Покачала она головой.

Эрик, листая блокнот, пробормотал:

— Средняя скорость движения — ноль целых три десятых мили в час. Для преодоления перевала потребуется четырнадцать дней семь часов...

— Заткнись, счетовод! — Бернард перебил его, пиная снег. — Или я тебя заставлю считать скорость моего кулака.

Где-то впереди, в толпе, завязалась перепалка, переходящая в драку. Козёл, почуяв неладное, рванул в сторону, увлекая за собой сани. Ящики с солониной рухнули, банки покатились под ноги толпы. Перевёрнутые тобогганы за спиной козла бренчали, ударяясь об камни и снежный наст, пугая несчастное животное ещё больше.

— Вот и угощение, — Люк поднял банку, смахивая с неё снег. — «Свинина по-армейски, 1884 год».

Чарли брезгливо сморщилась, отбирая у него банку и выбрасывая обратно в снег.

— Выбрось. Это гниль.

— О, золотая лихорадка! — Люк притворно вздохнул. — Вчера — шампанское, сегодня — падаль. Завтра, глядишь, друг друга жрать начнём.

Терпение Бернарда (а он им никогда не отличался) лопнуло. Он, протискиваясь вперёд, внезапно заорал:

— Дорогу, сволочи! Или я проложу её через ваши трупы!

Толпа на мгновение замерла, десятки красных от мороза лиц повернулись в сторону огромного, как медведь-шатун, мужчины. И через секунду начался хаос. Животные рвали упряжь, люди орали, сани опрокидывались. Бернард уже сцепился с каким-то старателем: они мотали друг друга за грудки, рыча проклятия и угрозы.

— Лавина! — высокий, с надрывной хрипотцой, голос Чарли прорезал воздух, как горячий нож масло.

И это сработало, люди с тропы кинулись кто куда. Чарли схватила Бернарда за рукав, оттаскивая от разъярённого старателя, который, впрочем, уже пропустил пару ударов по морде.

Группа в хаосе паники прошла по освободившейся тропе, уворачиваясь от ничего непонимающего люда и обходя застрявшие упряжи и опрокинутый скарб.

— А я всегда говорил, что добрый кулак и маленькая хитрость куда лучше дипломатии. — Протянул Люк, переступая через деревянный ящик, из которого высыпались патроны.

К полудню они выбрались на относительно свободный участок. Но перед ними, серпантином вьющимся к перевалу, стояла новая очередь. Сотни людей, словно муравьи, ползли вверх, роняя ящики, ругаясь и молясь.

— Знаете, — Люк устало вздохнул, вертя в руках трость, — есть в аду специальный круг для тех, кто придумал золотую лихорадку. Там вечные заторы, и все едят консервы 1884 года. А вместо Харона — старик с ртутной мазью.

Бернард, разглядывая сбитые костяшки на руке, хрипло рассмеялся:

— Ага. Ты там будешь конферансье...

II

Тропа перед затором немного расширилась, образовав карман, где группа могла перевести дух. Чарли присела на корточки, поправляя подпругу на вьюке мула Эрика. Её пальцы, обмотанные грязными бинтами, двигались автоматически, но взгляд скользнул к Люку, который безучастно шурудил тростью в чьём-то потухшем костровище.

— Генри проболтался, что вы пригласили его в долю. — Она бросила фразу через плечо, будто справлялась о погоде. — Говорит, у вас уже есть участок на Клондайке. Где именно?

Люк, чиркнув спичкой, закурил, пряча лицо за дымом.

— О, мисс Чарли, вы хотите стать нашей соседкой? Советую — вид на реку просто божественный. Как говорил один китайский философ: особенно, когда трупы плывут мимо.

Она наконец встала, повернувшись к Люку лицом.

— Река Юкон широка. Конкретнее.

— Конкретнее? — Люк сделал театральную паузу. — Видите ли, между ручьём Медвежьей Крови и...

— Медвежья Кровь пересохла два года назад, — перебила Чарли, поднимаясь. Её пальцы привычным движением поправили перевязь винтовки.

Бернард сгрёб снег с валуна, садясь и доставая нож из-за пояса. Кобура на его бедре качнулась.

— Ты что, экскурсию тут затеяла? — хрипло рявкнул он.

— Просто любопытно, — Чарли наклонила голову, глаза сузились в щели. — Участки вдоль Юкона нумеруются. Какой номер вашего?

Люк выдохнул дым колечком, наблюдая, как его разрывает ветер.

— Двадцать один. Чёртова дюжина навыворот. — Он достал из-за пазухи бумагу, смятую, будто её вырвали из мёртвой руки. — Подписано шерифом Скагуэя Блэквудом. Лично.

Чарли взяла документ кончиками сбитых пальцев. Чернила расплылись, печать была кривой — подделка, сделанная впопыхах.

— Блэквуд, — она медленно произнесла, — сгнил от сифилиса ещё три месяца назад. Его подпись теперь ставит попугай в борделе «У Мэйбл».

Тишина повисла густо, прерываемая лишь хрустом снега под ногами Генри. Он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу, будто в штаны наложил.

— Ч-Чарли... — запинаясь, начал он, но Бернард вскочил, перебивая:

— Хватит трепаться! — Нож в его руке блеснул, указывая на тропу. — Ты нас в Доусон ведёшь или мозги нам пудришь?

Чарли подошла к Люку вплотную. Ростом она ему едва доставала до подбородка, но он сделал шаг назад.

— Юкон не прощает лжецов, — она говорила тихо, чтобы не слышали другие. — Здесь либо копаешь золото, либо свою могилу. Вы что копаете, Эштон?

Люк улыбнулся, доставая из кармана серебряный доллар. Монета закружилась на пальце, слепя отблесками.

— Мечты, дорогая. Мечты и возможности. — Он ловко поймал монету, спрятав её в кулак. — А ты? Что ищешь в этой грязи?

Она не ответила. Вместо этого резко развернулась, крикнув Генри:

— Проверь вьюки. Если сено промокло — мулы сдохнут раньше нас.

Люк, медленно выдыхая, повернулся к Бернарду и шепнул:

— Надо быстрее вальнуть этих двоих. Пока она не раскрыла нас.

Бернард сжал рукоять ножа. Впереди, на повороте, гора обрушенных саней перекрыла путь — десятки людей дрались за право пройти первыми. Крики, проклятия, звон металла.

— Ночью, — выдохнул Бернард, впиваясь взглядом в спину Чарли. — Пока спит.

III

Бернард ворочал груду покорёженных саней. Дерево трещало, железные скобы визжали, словно раненые звери, а из-под его сапог вылетали комья снега. Он успевал перекрикиваться с другими старателями, которые просили не ломать их сани, но Бернард был глух к их мольбам.

— Чёртовы гробы на полозьях! — рычал он, швыряя в сторону доску с торчащим гвоздём. Какой-то старатель, с лицом изъеденным оспой, завопил, хватая его за рукав:

— Да это мои сани, сволочь!

Бернард развернулся, и мужчина от неожиданности осел в снег.

— Твои? — Бернард вытер лицо рукавом, оставляя на щеке грязную полосу. — Теперь это дрова. Вали, собирай по винтику.

Шли они медленно, как цепь каторжан. Справа — стена скалы, покрытая ледяной коркой, слева — обрыв с острой крошкой камней. И когда тропа сузилась до козьей стежки, Чарли заговорила. Голос звучал чётко, перерезая вой ветра:

— Мне всё равно, какое дерьмо вы наговорили друг другу. — Она обернулась, и Люк замер, увидев в её глазах отблеск ледника. — Доведу вас до Доусона. Возьму свои деньги. А дальше — топитесь в Юконе, режьте друг друга или пляшите на костях. Мне плевать.

Слова падали, как камни в пропасть. Генри, шагавший сзади, всхлипнул. Бернард фыркнул, но Люк лишь ухмыльнулся, придерживая цилиндр, что порывы ветра то и дело пытались сорвать с его головы:

— Какая прозаичность, мисс Чарли. А я-то думал, вы нас полюбили.

— Люблю только животных, — она щёлкнула языком, и её лошадь ткнулась мордой в плечо, оставляя слюдяной след. — Они хотя бы не врут.

Бернард, увязая в снегу и качаясь, как пьяный матрос, хрипло засмеялся:

— Слышал, Генри? Ты ей и пса на поводке не заменишь.

Генри вздрогнул. Его пальцы сжали чемодан так, что кожа побелела. В голове крутились обрывки мыслей: «Участка нет... Они всё время переглядывались...» Он метнул взгляд на Люка — тот улыбался, словно торговец, взвешивающий золото на подкрученных весах. На Бернарда — великан скалился, по его виду можно было только догадываться, какие сцены насилия мелькают у него в голове. Даже Эрик, этот ходячий труп, что постоянно плыл за ними словно призрак, вдруг казался хищной птицей, выжидающей возможность полакомиться падалью.

— Может... — Генри ускорил шаг, догоняя Чарли. Его мозолистая рука схватила её за рукав. — Может, вернёмся? Я заплачу вдвое...

Чарли замерла. На миг в её взгляде мелькнуло что-то — не жалость, но холодный расчёт охотника, взвешивающего риски. Потом она резко дёрнула поводья.

— Сейчас повернём — нас растопчут свои же. — Она кивнула на толпу сзади, где люди бесконечной вереницей плелись за ними вверх. — Тем более, у меня в Доусоне дела. — Пауза. Ветер донёс лай собак и далёкий крик. — Хочешь назад? Иди. Деньги мне твои не нужны...

Ветер принёс запах смерти — где-то ниже, на дне обрыва, лежала павшая лошадь. Её бока уже разодрали мелкие хищники, оставив ребристые своды, похожие на развороченную шкатулку. Бернард, шагавший последним, бросил взгляд на Люка и провёл пальцем по горлу. Тот кивнул, поправляя перчатки. В кармане его пальто лежал нож — короткий, с рукоятью из оленьего рога, заточенный до бритвенной остроты.

IV

Уайт-Пасс вздымался перед ними стеной изо льда. Тропа, забитая людьми, змеилась вверх, петляя между валунов, покрытых голубоватым налетом мерзлоты. Мулы, лошади, ослы — все смешалось в единую массу, где животные ржали от боли, а люди ругались, толкаясь локтями. Воздух звенел от криков: «Дорогу! Дорогу, чёрт возьми!»

Мул Бернарда, упрямый и выносливый, как сам хозяин, шел медленно и размеренно, пробивая путь сквозь толпу. Но камень под копытом дрогнул — валуны, скрепленные льдом, внезапно разошлись. Раздался щелчок, звук, похожий на перелом спички, только громче. Животное застыло, закатив глаза. Потом упало на бок и завыло — низко, протяжно. Мул, дергаясь, пытался вырвать копыто. Кость торчала из разорванной кожи, белая и острая, как осколок луны. Бернард рухнул на колени, схватив мула за морду, чтобы тот не бился. Толпа вокруг замерла на секунду, потом поползла дальше, обтекая их, как вода камень. Никто не остановился.

Чарли, шедшая впереди, обернулась на крик. Её взгляд скользнул по мулу, потом к Бернарду.

— Нога сломана. Придётся пристрелить.

— Нет, мать твою! — Бернард выругался, но в его голосе дрожь перебила ярость. — Вытащим... как-нибудь...

— Он не дойдёт, — Чарли спустила с плеча перевязь своего ружья, но не сняла. — И ты тоже, если будешь тащить его.

— Я... — он медленно встал и сглотнул ком в горле, — ...не могу.

Люк, протискивавшийся мимо с поклажей, присвистнул:

— О, драма! Медведь и его преданный друг...

— Заткнись! — Бернард рявкнул так, что даже Эрик поднял голову от блокнота.

— Открытый перелом, — монотонно констатировал Эрик. — Вероятность выживания ноль...

Чарли смотрела на Бернарда. Не на лохматую голову, не на шрамы, а на дрожь в пальцах, всё ещё сжимавших уздечку. Она кивнула, почти незаметно.

— Я сделаю.

— Нет! Я сам... Дай мне минуту...

Бернард опустился на корточки, проводя ладонью по шее мула — там, где шерсть была теплее всего. Животное хрипело, выдыхая клубы пара.

— Эй, старина... — голос его сорвался на шепот. — Извини, чёрт возьми...

Чарли наблюдала, как его спина, всегда гордая, сгорбилась. Как пальцы вцепились в гриву, будто ища опоры. Она вспомнила, как сама стояла над своим псом, которого укусил гремучник. Ей было всего двенадцать — отец тогда сказал: «Смерть бывает милосердием».

— Бернард, — её голос смягчился на полтона, — он страдает.

Он резко поднялся, выхватив револьвер из кобуры на бедре. Прицелился. Рука дрожала. Палец на спуске побелел, но выстрела не последовало.

— Чёрт... — он выругался сквозь зубы, с силой тряхнув головой.

Люк закатил глаза:

— Давай я. За бутылку виски.

— Тронь — убью, — Бернард повернул ствол к нему, глаза дикие.

Но потом он сделал глубокий вдох и прицелился в основание черепа животного. Выстрел грохнул, ударившись эхом от скал. Мул дернулся и рухнул набок, кровь брызнула на снег, окрасив его в ягодный цвет. Бернард стоял, опустив ствол, глаза остекленевшие. Он не знал, сколько людей он погубил за свою жизнь, не моргнув и глазом, но сейчас... Сейчас всё было иначе.

— Переберите пока снаряжение, что-то придётся тащить на себе. — Чарли толкнула Бернарда к тюкам, но голос звучал тише обычного. — И... хорошо справился. Так лучше. Для всех.

Сама же Чарли опустилась перед телом мула на колени. Она достала из-за пояса пучок засушенных трав — чабрец и кедровые иглы, перевязанные лосиной жилой. Её пальцы проворно развязали узел, и резкий аромат хвои смешался с запахом крови.

— Дух земли, прими этого воина, — зашептала она на языке тинклитов, который Бернард не понимал, но узнал по гортанным переливам. — Пусть бежит в степях, где нет вьюков и боли.

Она рассыпала травы вокруг головы мула, затем провела ладонью от его лба до потухших глаз, словно стирая следы страданий. Бернард стоял, стиснув кулаки, и чувствовал, как комок в горле растёт с каждой секундой. Ему хотелось крикнуть, чтобы она остановилась, — этот ритуал делал смерть... священной. А он не мог позволить себе такую роскошь.

— Что это? Надгробная речь для осла? — Люк склонил голову набок, но в голосе не было привычной ехидны.

— Душа не знает, чьё тело покидает — человеческое или звериное, — ответила Чарли, не оборачиваясь. — Она просто боится заблудиться.

Когда девушка поднялась, на снегу остался силуэт из трав — сакральный узор, впечатавшийся в окровавленный снег. Бернард неосознанно шагнул вперёд, его рука дрогнула, будто хотела коснуться её плеча. Но она уже шла вперёд, бросив через плечо:

— Теперь его дух не будет страдать.

Он не сказал спасибо. Не кивнул. Просто подобрал с земли пустую гильзу, сунул её в карман — глупый трофей, который позже будет жечь под рёбрами, всё больше и больше превращая его сердце в камень. Впервые за долгие годы Бернард пожалел, что не верит в загробный мир.

Люк, закатив глаза, полез в карман за портсигаром. Эрик записал в блокнот: «Ритуал занял 3 минуты 47 секунд. Теряем время». Генри же, глядя на тело, всхлипнул:

— А... а если я умру, вы тоже...

— Закрой рот, — Бернард рявкнул, но уже без прежней злобы.

— Двигаемся, — бросила Чарли, но перед тем как развернуться, на миг коснулась руки Бернарда. Тяжело, по-мужски. Никаких слов.

Бернард хрипло хмыкнул. Но когда они тронулись в путь, он намеренно загрёб сапогом снег, прикрыв им кедровые иглы — чтоб не сдуло ветром.