Любовь не перестаёт (гет)

Саундтрек: Ночные Снайперы — Да. Так начинается жизнь

А дальше всё пошло, как по накатанной. Каждый раз, приезжая в Москву, Ирина обязательно встречалась с Жуковым. Но, хоть встречи их стали чаще, не виделись они всё равно по несколько месяцев.

Приехав к Жукову в очередной раз, Ирина ужаснулась, и слова приветствия замерли у неё на губах — таким худым и измождённым он выглядел.

— Господи, Стас, что с тобой? Ты заболел?

— Да чепухи не говори. Нормально всё, — отмахнулся Жуков. А глазами будто просил: не спрашивай меня ни о чём. Ира никогда не видела у него таких глаз, поэтому отступилась с вопросами.

— Ну, с приездом, Ирина Константиновна! — он раскрыл руки для объятий, и Ирина уже привычно шагнула в них. Наконец-то она была дома!

Обнимая Жукова, опять ужаснулась, какой он худой, но спрашивать не посмела.

Они прошли в комнату. Здесь как будто ничего не изменилось: по-прежнему награды, по-новому иконы, только стало светлее, чище... нет, обои и занавески другие. На столике сидела Глаша и старательно умывалась.

— Вот, смотри, гостей намывает, — улыбнулся Жуков. — Всё, дождались. Встречай, Глаша, гостью.

Кошка прекратила своё занятие, презрительно глянула на Ирину — мол, стоило ли ради неё стараться, дёрнула ушами, с видом английской королевы спрыгнула со стола и, задрав хвост трубой, гордо удалилась.

— Не ладите вы между собой, девчонки, — сокрушённо развёл руками Жуков. — Ты представляешь, повадилась Глашка по ночам со мной спать, на грудь ложится, а сгонишь — орёт дурниной. Вот так и мыкаемся... Ты проходи, посиди со мной.

Ира села напротив Стаса, вгляделась в него при дневном свете и опять ей стало тревожно и нерадостно. Вместе с весом как будто ушли и годы. Она никогда не замечала, какие у него детские глаза. Да и весь он сейчас был похож на растерянного мальчика, которого посадили решать задачу, не имеющую решения.

— Ну, как ты живёшь, Стас? — нет, сидеть на таком расстоянии от него было решительно невозможно, непреодолимо тянуло трогать, касаться, гладить, обнимать. Она соскучилась, чёрт возьми! Ира нахально, не спрашивая разрешения, пересела к нему на колени. Жуков хмыкнул, но сгонять, как Глашу, не стал.

— Отлично живу. Вашими, так сказать, молитвами, Ирина Константиновна, — язвил, а руки его говорили другое — что тоже соскучился, что все эти телячьи нежности ему тоже, как воздух, необходимы. Может, даже больше, чем ей.

— Всё один? — Ира поцеловала его в переносицу.

— Маринка стала часто заходить, дай Бог ей здоровья. Не забывает.

— Хорошо. У тебя замечательная дочь, — а у самой неизвестно почему тревожно сжалось сердце.

— А твои как?

Ирина улыбнулась.

— Удивительно разные. Сашка, как только выдалась возможность, сразу в Россию рванул. А Алёнка — совсем американка. Я даже не знаю, как сюда её привезу, — беспомощно и растерянно закончила Ирина.

Вот оно. Как всегда, Жуков нашёл единственно верную болевую точку, из-за которой Роднина и чувствовала себя не в своей тарелке, — её окончательное возвращение в Россию, с которым нужно было что-то решать, а всё как-то не решалось.

— А сам-то как? Работаешь?

— Да. Тут, представляешь, радость нечаянная — девчонка одна, я её вот такой козявкой помню, тренера её консультировал, серебро взяла на Чемпионате мира в женском одиночном. А я говорил! Мне не верил никто, мол, женское одиночное у нас не развито, вот в Европе, вот в Америке... Так развивайте, мать вашу, кто мешает? Что у нас — талантливых девок неурожай? — он шлёпнул Иру по бедру, она прижалась к нему. — Ничего, ещё весь мир на наших девчонок равняться будет! А эта тоже Иришка, тёзка твоя, тоже егоза стриженая... — Жуков осёкся, наткнувшись на Ирин мрачный взгляд.

— Смотри у меня, Жуков!

— Да ты глазами-то на меня не сверкай! Есть у неё тренер, свой собственный, а я так, на подхвате, — он со смехом стал её тормошить. — Ишь ты, ревнивая какая! — потом замер, обнимая её, зашептал на ухо: — Ну, пойдём, пойдём... Разденешься, Иришка, потешишь старика.

Ира вдруг залилась жаркой стыдной краской, кажется, от макушки до пят. Раздеться захотелось немедленно и чтобы никуда не ходить.

Но до спальни дойти всё-таки пришлось. И там, включаясь в предложенную игру, Ира издевательски неторопливо снимала одежду — с себя, а потом и с него, а Жуков смотрел на неё так, что под этим взглядом ткань должна бы плавиться вместе с кожей.

А дальше что-то сломалось, надорвалось между ними. Как бы ни был скуден их совместный любовный опыт, Ира знала, что особой нежности от Жукова ждать не приходится. Другое дело, что не очень-то нужна ей была эта нежность. Так редко они виделись, что самых простых прикосновений Ирине было достаточно, чтобы в голове мутилось от желания, а тело требовало только одного — разрядки. Терпения и сил на какие-то прелюдии просто не оставалось.

Но сегодня что-то изменилось в нём так сильно, что от этой перемены ей стало не по себе. Изменилось не только внешнее (Ира уже почти привыкла к нему такому... хрупкому, постаревшему и юному одновременно), изменилось внутреннее — и как свыкнуться с этой переменой? Теперь он сам тянулся к ней, как зверь, изголодавшийся по ласке. И это не было требованием, когда он брал всё, что ему нужно, не спрашивая разрешения. Это была просьба... почти мольба.

Ира не понимала, что чувствует, когда Стас с каким-то молитвенным трепетом касался её груди. Хотелось обнять его всей собой, закрывая от всего мира, забрать в себя и носить. Сердце заходилось от того, как пугающе беззащитен он был сейчас перед ней. Как пугающе растеряна и беззащитна она сама. Ни слов, ни преград между ними не осталось. Только одна-единственная правда.

— Я люблю тебя. Знал бы ты, как я тебя люблю... — ошеломлённо выдохнула Ирина.

— А я и знал, — спокойно сказал Жуков. — Всегда знал.

Ирина изумлённо уставилась на Жукова. Ей остро захотелось его ударить.

— Господи, ты мне казался недосягаем... Почему, почему ты меня отпустил тогда? Как ты мог меня отпустить? — к глазам подкатывали слёзы, к горлу — истерика.

— Я думал, что так будет лучше. Ошибался? — обеспокоенно спросил Жуков.

— Не знаю, — от неожиданности она даже успокоилась. Если подумать, жалеет ли она о том, как сложилась её жизнь? Нет. Наверное, нет.

— Ты выросла. Нужно было тебя отпустить. Трудно, но нужно. Как тренер я дал тебе всё, что мог. Что до всего остального... Не хотел тебе жизнь ломать.

— То есть? — её большие глаза стали ещё больше.

— Про моральный облик советской спортсменки забыла? Нужен тебе был такой скандал на весь Союз? Это только молодцу быль не в укор, я-то к скандалам привычный, а тебя бы стали полоскать на всяких собраниях?

— Меня и стали. Когда с Зайцевым разводилась. А могла бы и замуж за него не выходить.

— Неужели ты согласилась бы быть на втором месте? — улыбнулся Жуков. — Я-то вас всегда побеждать учил.

— Ещё и разводы существуют, — угрюмо проговорила Ирина.

— Семью я бы никогда не оставил. Это исключено.

— Почему? — с искренним недоумением спросила Ирина. — Сколько помню, на выездах в твоих номерах всегда кто-то ночевал. И это была не жена, — «И не я», — невысказанным упрёком повисло в воздухе. — Что-то семья тебе не мешала жить в своё удовольствие.

— Грешен, — не стал отпираться Жуков. — И перед Ниной я очень виноват. Но всё же меньше, чем если бы отказался от ответственности, которую взял когда-то за них с Маринкой. Предать их вот так, окончательно, для меня было невозможно.

— А меня? — насупилась Ирина.

— Правду сказать, я не думал, что у тебя это так серьёзно. Ты же была молодая. А Зайцев — хороший надёжный парень. Ни разу тебя не уронил, между прочим, — рассудительно заговорил Жуков. — Разве ты не была с ним счастлива? Разве ты его не любила? Если совсем честно? — Жуков посмотрел на Ирину внимательно-внимательно, как раньше, будто забираясь взглядом под кожу.

Если совсем честно — Зайцева она хотела. Ей нужен был хоть кто-то взамен неприступной крепости по имени Станислав Жуков. К Сашке она лезла целоваться при каждом удобном и неудобном случае, висла у него на шее. Однажды Жуков даже застал их где-то между душевой и раздевалкой. Кроссы заставил бегать до посинения. Ира бегала — и торжествовала: наконец-то ей удалось задеть Жукова, сделать ему больно.

Потом они с Зайцевым поженились, родили сына, купили югославскую стенку... И чувство торжества как-то притупилось. На смену ему пришла пустота. От которой Ирина бросилась, как в омут, в новый брак. Это ли любовь?

— Любовь — это ты. Всегда был только ты, — отрезала Ира. — И вот это совсем честно.

То, что никогда не переставало в ней со времени детства, оставшегося только в снах и сказках, до минуты, когда они снова встретились на руинах уже двух поломанных жизней. Тот олимпийский огонь, который грел ей сердце на протяжении стольких лет.

Жуков явно не знал, что сказать. Да и нужно ли было что-то говорить?

В комнате стало тихо-тихо. Только слышен был звук размеренного дыхания.

Жуков уснул, как-то по-детски трогательно ткнувшись лбом в её плечо. А у Ирины в голове будто вновь застучал знакомый метроном.

Алёне двенадцать, почти уже взрослая. И чем старше она становится, тем меньше Ирине верится, что она захочет вернуться с ней в Россию, которую её дочь едва помнит. Там любимый (и очень обеспеченный) отец, школа, друзья, ставшие привычными языковая среда и жизненный уклад. А что Ирина сможет предложить ей здесь? А ведь вернуться ей всё равно придётся, их ледовый центр дышит на ладан, и рано или поздно Ирина останется в Америке без работы и без рабочей визы.

Так почему не сделать это рано — пока не стало слишком поздно?

«Я вернусь, Стас. Я останусь насовсем. Ты только меня подожди. Я уже скоро».

Примечание автора.

У этого фанфика два альтернативных финала. Если вы любите печальное стекло, переходите к Главе 5. Если предпочитаете хэппи-энд, пропустите Главу 5, переходите сразу к Главе 6.