Ignis Vitae (Каждый, который выжил) (гет)

* * *

— Слушай, Лавгуд… Есть минутка? Надо поговорить.

Малфой так-то обычно не особо жаждет общаться. Он всегда наличие меня в мире как таковое воспринимал скептически. А уж наличие меня в жизни профессора Снейпа, видимо, вовсе повергло его в полнейшее недоумение. И раздражение. Он даже как будто и в Снейпе разочаровался — всем своим видом показывает, мол, я-то думал, вы ого-го, а вы связались не пойми с кем… Они продолжают вместе работать, Северус его консультирует по поводу преподавания ЗОТИ. Но вот это — сквозит. Постоянно. И тут вдруг — поговорить ему надо. Ну поговорим, хорошо.

— Найдется минутка, садись.

«Кабанья голова», конечно, идеальное место для разговоров. Типа, в неформальной обстановке. Драко специально ждал, когда я сюда пойду? Следил за мной, что ли?

Он берет два сливочных пива и устраивается напротив меня за столом. Потом, подумав, пододвигает оба бокала ко мне, возвращается к бармену и берет себе стакан огневиски. Нормальный такой стакан, большой. Полный. Ну ладно.

Выглядит он фигово. На лице щетина, под глазами какая-то припухшая синева. Взгляд рассеянный, волосы в разные стороны торчат. И, кажется, ему бы не помешал душ. Вдруг понимаю, что он уже давно так выглядит, несколько месяцев точно. Просто я не фокусировала на этом внимание, очень нужно мне Малфоя разглядывать, больше же и заняться нечем…

— Слушай, Лавгуд…

— Формально уже не Лавгуд. Но, если что, у меня вообще-то есть имя, можешь временно об этом вспомнить, Драко.

Мда, привычек я нахваталась, оказывается. Прямо чувствую, как я с не своими интонациями это говорю. Взаимовлияние, ха-ха.

— Да… Луна… Ну, короче… — Малфой делает здоровенный глоток, морщится и сразу делает еще один. — Скажи мне, его тоже до сих пор от метки корежит? Судороги, там, обмороки, трясучка, вот это все? Что-то не могу больше. Вдруг есть способ…

Ой-ой… Я ведь не задумывалась даже, что и Малфой… Ну логично. Есть метка — есть проблема. Большинство выживших Пожирателей — в Азкабане, не знаю уж, как там поцелуй дементора с этой дрянью сочетается. Может, усиливает, а может, стирает напрочь вместе со всей личностью и памятью. Но немногих носителей метки, оставшихся на свободе, наверняка всех, как он выразился, корежит… Я недолюбливаю Драко, но в этот момент мне становится его жалко. «Вдруг есть способ…» Если бы…

— А у отца чего не спросишь?

Он мрачнеет еще больше и снова отпивает из стакана. Дикция начинает подплывать, зато язык развязывается.

— Мы не общаемся. Я и дома-то не был после войны ни разу. Мать приезжает сюда на два дня в месяц, и все. Так мы с ней даже и не разговариваем про отца. Как будто его нет. Я хотел у нее спросить, но не смог. Она же не только про метку расскажет, начнет все подряд на радостях… А я ничего не хочу знать. Как подумаю про Малфой-мэнор, сразу дышать не могу.

Память тут же подсовывает чертов подвал чертового поместья во всех подробностях. И круглосуточные крики, и тусклый свет от коптящих факелов, и постоянную боль, на которую просто перестаешь реагировать в какой-то момент, и вечные голод с жаждой — еду и воду пленникам выдавали постольку-поскольку…

— Знаешь, Драко, тут мы с тобой похожи, пожалуй. Я вот отчего-то тоже дышать не могу, как подумаю про Малфой-мэнор…

Он осекается. Допивает стакан, подзывает бармена и просит повторить.

— Лавгуд… Луна… Слушай… Прости меня. Они бы все равно вычислили, что ты в том поезде едешь. И все равно тебя бы нашли. Даже если бы я не сказал. Но я сказал, потому что боялся их, я все время их боялся, все время ждал, что сейчас где-то проколюсь — и меня убьют. Но не сразу. Самое страшное, что не сразу. Я потом столько раз пытался… — Он понижает голос, почти шепчет. Но мне кажется, что он кричит. — Я не знаю, как со всем этим жить, Лавгуд. Не знаю зачем. Почему Волдеморта нет, а его блядская метка есть? Почему она воскресает именно тогда, когда только-только опять начал надеяться, что уже все, отпустило? Что можно как-то дальше — преподавать, работать, жить хоть какую-то другую жизнь? Она же как паразит, который пожирает изнутри. Это чтобы я уж точно ничего не забыл? Или чтобы перестал даже пытаться? У твоего мужа найдется нужное зелье, чтобы с этим покончить — хоть как? Хоть даже и со мной вместе?

Малфой залпом допивает второй стакан, его окончательно развозит. Он пытается еще что-то сказать, но в итоге машет рукой и просто плачет. На нас начинают коситься. Аберфорт подходит и тихо спрашивает:

— Луна, детка… Тебе нужна помощь с этим пьяным дураком?

— Нет, сэр, — говорю, — спасибо, я справлюсь.

Малфой и правда в стельку. Я никогда его таким не видела.

— Так, — говорю, — пошли. Нечего тут клиентов распугивать.

Но идти он не может. А от Хогсмида все-таки нужно как-то добраться… «Собрио!» — Я пытаюсь применить отрезвляющее заклинание к обмякшему за столом телу, но какое там «собрио». К тому же я пила сливочное пиво, отрезвляющее не сработает, если в тебе самом хоть капля алкоголя есть. Ладно. Кое-что другое точно подойдет. «Трансфигуро хуманито!» Теперь у меня есть абсолютно пьяный белый хорек. Почему опять хорек-то, господи? Никакой фантазии! Я же могла его в кого угодно превратить, допустим, в мышь или жука, было бы удобнее тащить… Ну уже что теперь, хорек так хорек. Засовываю в сумку это несчастье. Завсегдатаи «Кабаньей головы» аплодируют мне. Смех и грех. Но тут, я думаю, такие сцены не редкость. А вообще все это планировалось как выходной…

Муж работает. Он всегда работает. Выходные — это отличная возможность сделать все, что не успел за рабочую неделю, я помню. Так что в Хогсмид я хожу без него. Хогсмид выше его сил. Нельзя требовать от человека слишком многого.

В лаборатории, слава Мерлину, больше никого нет. Вытряхиваю недвижимую тушку прямо на стол.

— Это у нас что? — бесстрастным голосом чеканит Северус. Но я уже научилась различать все оттенки его бесстрастия. Нынешняя реплика переводится примерно как «Я крайне удивлен и раздосадован, а также обеспокоен твоим психическим благополучием, потому что ты зачем-то принесла мне на рабочий стол дохлого хорька, вопреки здравому смыслу и правилам санитарной безопасности, и я не знаю, как на это реагировать, но если тебе тут нужен дохлый хорек, то тогда пускай, только будь добра объяснить мне его целесообразность».

— Это, — говорю, — не что. А кто. Это у нас профессор Хогвартса, преподаватель защиты от темных искусств Драко Малфой в состоянии глубокой депрессии и мертвецкого алкогольного опьянения. Все плохо, метка не дает жизни, приступы, панические атаки, суицидальные мысли и семейный раздрай. А обратиться к тебе напрямую он не решился, видимо, потому что ты страшный и можешь превратить в хорька. Вот. Сделай с этим что-нибудь. Он испортил мне выходной.

Северус вздыхает, переносит хорька на пол (ну да, в изначальной своей форме тот, пожалуй, на столе будет совсем неуместен) и возвращает ему человеческий облик. Драко спит как убитый. Тем лучше, проснется и не будет помнить, как вернулся в Хогвартс, а то еще и по этому поводу распереживается.

— Собрио!

Ах-ха! У него это тоже не работает! Так-так… Хихикаю:

— Профессор Снейп! Вы попались! Сознавайтесь, вы помимо зелий варили в лаборатории глинтвейн? Прямо на рабочем месте?

Он подкатывает глаза:

— Тьфу ты! Полчашки! Дурацкое заклинание! Придется ждать, когда мистер Малфой проспится и протрезвеет естественным образом. Только не на полу лаборатории же… Что с ним делать-то теперь?

Я смотрю выразительно. Очень выразительно смотрю. Он понимает, о чем я так выразительно смотрю. Говорит:

— Да ты издеваешься! Ну нет!

— Нет так нет. Можешь применить к нему мобиликорпус. Профессор Малфой в отключке, медленно плывущий по коридорам Хогвартса в направлении своей спальни… Зрелище будет незабываемое. А если через камин тащить, он своей пьяной головой все выступающие детали пересчитает. А если…

— Хватит, убедила! Сумасшедший дом, боже… Давай уже.

И снова здравствуй, белый хорек. Давно не виделись.

Пока мы относим Драко в его комнату, взламываем дверь, повторно превращаем хорька в храпящего человека и укрываем одеялом, я тихо радуюсь, что в Хогвартсе сейчас почти пусто. Все нормальные люди отдыхают, только мы хорьков носим. Мне и смешно, и грустно, и еще как-то. Не знаю как.

— Северус, ты ему поможешь?

— С меткой — нет, ты же знаешь…

— Знаю.

— А насчет остального… Я с ним поговорю. Потом сдам его мадам Помфри…

— На опыты, — вставляю я, не удержавшись.

— Вот именно. — Северус устало смеется. — Она тут уже стольких после войны вытаскивала, что еще один герой проблемой не станет, я думаю.

— У вас глинтвейн остался, профессор?

— Я сварю еще. Пойдемте, мисс Лавгуд.

— Миссис Снейп вообще-то.

— Точно. Пойдемте, миссис Снейп. Тут с вами собственное имя забудешь, не то что…

* * *

Наутро, надо полагать, Малфой уже не так сильно грезил о специальном зелье, прекращающем все земные страдания разом, ибо едва не скончался и без применения такового. Похмелье — своеобразная вещь… впечатляющая. Зелье-то я ему принес, но, разумеется, иного, менее радикального назначения.

Стучу несколько раз и вхожу, так и не дождавшись ответа. Драко, покачиваясь, стоит перед зеркалом — бледный, с воспаленными глазами, в безобразно измятой одежде. И поза, и выражение лица символизируют крайнюю озадаченность и всевозможные адские муки. Еще он странно почесывается и бормочет: «Чертовщина какая-то!» Что ж, я вовремя.

— Проснулись наконец. Поздравляю.

— Профессор… Что… что произошло?

Он щурится — я добавил света. Неприятно, понимаю. Никто не обещал, что будет легко.

— Выпитое вами вчера количество огневиски способно свалить с ног тролля. Ваше же утонченное телосложение, мистер Малфой, увы, не предполагает такой выносливости. Вот, держите, это должно помочь.

Протягиваю ему дымящийся кубок.

Драко делает глоток. Его лицо искажается — да-да, вкус отвратительный, и запах тоже так себе. Но еще через секунду зелье начинает действовать, боль в голове и другие симптомы слабеют, взгляд Малфоя немного проясняется, впрочем, озадаченность из него никуда не уходит.

— Спасибо. Кажется, помогает… Но… профессор… я… — Видно, что он колеблется. Да уже спрашивай, болван, не тяни. Все равно ведь спросишь. — Я не помню, как вернулся сюда. И… мне снилось, что я…

Он замолкает, подбирает слова. Но я не собираюсь облегчать ему задачу. Он должен сказать это сам.

— …что вы…

— …что я был… ну… зверем… каким-то мелким… как тогда, на четвертом курсе, когда Барти Крауч…

— Ах, это. Хорьком. Вам не снилось.

—…Что? — Драко замирает.

Я выдерживаю паузу, наблюдая за его лицом. Там есть на что посмотреть.

— Только вы не были хорьком. Вас превратили в хорька, для удобства транспортировки. Это далеко не одно и то же. Вы были в невменяемом состоянии. Миссис Снейп сочла, что иного способа доставить вас обратно в Хогвартс у нее нет. А доставить было необходимо, пока вы вконец не разрушили свою репутацию. Вы преподаватель! Вас могли увидеть студенты!

Драко бледнеет еще сильнее. Он открывает рот, закрывает, садится, потом резко встает, но тут же хватается за спинку кровати, чтобы не рухнуть (зелье действенно, но все же не всесильно). Сдавленно переспрашивает:

— Она… превратила меня? И сюда… принесла?

— Именно. В сумке. И вам, между прочим, еще повезло. В прошлый раз, когда я был свидетелем применения Луной трансфигурирующего заклинания, жертва оказалась розовым фламинго.

Кажется, он утратил дар речи. Смотрит на меня, моргает и явно пытается понять, не шучу ли я. Или не сошел ли я с ума. Или не сошел ли он с ума. Я изо всех сил сохраняю каменное выражение лица, хотя это становится все сложнее. Луна бы уже хохотала, конечно.

— И, Малфой, запомните: я не столь великодушен, как миссис Снейп. В следующий раз, когда решите на глазах трех десятков зрителей утратить человеческое лицо, я лично сделаю из вас слизня. И оставлю там, где найду. Так что подумайте дважды.

— Профессор…

Пора говорить всерьез, похмелье явно уже не основная его проблема.

— От профессора слышу. Драко, вы ведь больше не ребенок. Вам крепко досталось, я понимаю. Вы приняли непростое решение порвать с домом и родом Малфоев. Вы ведете в Хогвартсе сложнейший курс — и справляетесь неплохо, несмотря на юный возраст и ваши личные переживания, с этим курсом связанные. Это похвально и ценно. Но вы правда думаете, что вам досталось сильнее, чем Луне Лавгуд? Пошли напиваться вдрабадан и жаловаться на жизнь девушке, которую сами же когда-то сдали своим несостоявшимся коллегам? Ее несколько месяцев пытали и держали в плену в подвале вашего дома. Ее отец только немыслимым чудом выжил в тюрьме — той самой, куда вы много раз приезжали в качестве сопровождающего, привозя очередного пленника. Серьезно? Вы пошли к ней — хотя вопросы у вас были ко мне? Вы действительно решили, что так будет проще?

Он молчит и смотрит себе под ноги. Как проштрафившийся студент, которого отчитывают в кабинете директора. Он все еще не понимает, что нет никаких тайных лазеек и обходных путей. Нет возможности откупиться и выкрутиться.

— Метка не исчезнет, Драко. Никогда. Я пробовал и искал способы, уж поверьте. И я их не нашел. Бывает такой выбор, который нельзя отменить. Даже если очень хочется. Даже если вроде бы делаешь его понарошку. Даже если потом передумал и раскаялся. Даже если это больно. Ни за деньги, ни за любые заслуги. Никак. Метка не исчезнет. Вам с ней жить. Как и мне. Как и вашему отцу. И только нам самим, каждому из нас, решать, станет она гробом или костылем.

Малфой сидит на кровати и смотрит в пустоту. Ага, дошло наконец.

— Костылем?! — цедит он сквозь сжатые зубы. — Это метка-то?! Она же…

— Напоминает. Каждый день. О том, что вы выжили. А другие — нет. О том, что вы давно могли бы сдаться, но не сделали этого. Даже ваше пьяное блеяние в «Кабаньей голове» — уже больше, чем оказалось доступно многим после войны. Вы боитесь возвращаться в Малфой-мэнор? Боитесь ранить мать? Боитесь стать похожим на отца? Боитесь, что ученики шепчутся за вашей спиной? Прекрасно. Значит, у вас есть то, что вам дорого. Профессия, магическая сила, какие-то остатки гордости, право просыпаться утром, читать книги, пить огневиски, ходить по воскресеньям в ваш придурочный Хогсмид. А это — роскошь, которую не каждый может себе позволить.

Драко дрожит крупной дрожью, у него в глазах — ярость, страх, почти детская обида на весь мир. Видеть это, присутствовать при этом практически невыносимо, как смотреть на собственные подростковые колдографии. Но я не отвожу взгляда.

— Я не хочу так жить! — Он срывается на крик.

— Пфф! Не живите. Как раз для этого-то есть масса способов. Вы спрашивали про зелье — разумеется, оно существует, очень простое, варится за десять минут. Вот мое перо, напишите прощальную записку, я лично передам ее вашей матери.

Кладу перо на кровать рядом с ним. Драко отшатывается, как будто я положил туда змею. Не притрагивается к перу, даже не смотрит в его сторону.

— Нет? Тогда перестаньте ныть и работайте. Каждый день. Каждый проклятый час. Пока не научитесь дышать сквозь боль. Сквозь метку. Сквозь все, что вы делали тогда. Для того чтобы сейчас успеть сделать хоть что-то другое.

Он долго молчит. Соображает. Поджимает губы. Замечаю вдруг, что трясти-то его перестало. В конце концов он говорит:

— Как вы это… столько лет… черт… Вы чудовище. Как Лавгуд вас выносит?

— Сам удивляюсь. Вот об этом бы и спросили у нее, вместо того чтобы голову морочить своими пьяными откровениями…

Малфой выдает какой-то полуистерический смешок, а потом смотрит на меня в упор и спрашивает еле слышно:

— Что мне делать?

— Умойтесь, переоденьтесь и идите в больничное крыло. Мадам Помфри ждет к одиннадцати, она вас осмотрит и выдаст рекомендации, которые вы будете неукоснительно соблюдать. И не опаздывайте, думаю, вы в курсе, что мадам Помфри лучше не сердить, а то пребывание в теле хорька вам покажется курортом. Потом зайдете ко мне, распишу, как справляться с приступами самым безопасным образом. Чтобы не навредить себе и не напугать окружающих. И перо отдайте, если не собираетесь им воспользоваться.

Возвращаюсь к себе и понимаю: все, на что я сейчас способен, — просто сидеть за столом в темноте. Сколько это длится, я не знаю, возможно, несколько минут или несколько часов. Потом приходит Луна. Она не зажигает свечи, не задает никаких вопросов. Просто обнимает, стоя за спинкой стула.

Я говорю:

— Как ты меня выносишь?

— Вот так, — отвечает она, гладит по руке и целует в затылок. — Я стащила на кухне пирожные, домовики были не против. Говорят, сладкое помогает при… при всем. Наверное, и после разговоров с Малфоем тоже. Проверим?

Я говорю:

— Я чудовище. И лекарь из меня хреновый. Кажется, я просто его доломал.

— Посмотрим, — отвечает она. — По крайней мере я своими глазами видела, как он шел к мадам Помфри (и выглядел намного лучше, чем вчера). Но если это не поможет, я для него тоже стащу пирожное. И ты не чудовище. Я бы заметила. Я бы точно заметила. В чудовищах я разбираюсь.