Псы рая не видят (джен)

Небо над ярмаркой превратилось в серую, плотно сжатую ткань, пропитанную ледяным ветром. Тусклые облака расползались, как мокрые пятна, и едва проглядывал сквозь них тусклый свет, напоминавший о далёком и заброшенном мире. Вдалеке, на самом горизонте, где ярмарка исчезала в мороке, появилась странная тень — длинная, изломанная, почти нематериальная.

Сначала она выглядела как мимолётное пятно, потом обрела чёткие очертания — четыре силуэта, вырисовывающиеся на фоне непроглядной серости. Белые Псы. Стражи Врат. Невидимые охотники за теми, кто осмеливается бежать. Их шерсть была как снег, холодная и жесткая, словно сама смерть вылепила их из льда и призрачного света. Их глаза — яркие, светящиеся в темноте, желтые и безжалостные, как огонь в глубокой бездне.

Снейп почувствовал мгновенный холод, пронзивший кожу и кости, хотя теперь тела у него не было — была лишь шерсть, лапы и звериная сущность, жадная до жизни и свободы. Гарри, держа его за шею и осторожно ведя через зыбучие тени, замер и тихо прошептал:

— Белые Псы приходят за беглецами. Они — последний суд, последний звонок перед вечностью.

Псы взвились в воздух, их движения были быстрыми, как удар молнии. Их тела казались полупрозрачными — словно тени, разорванные на части, но со стальными когтями и холодным дыханием смерти. Они падали на землю, не касаясь её, но землетрясение ощущалось под лапами и сердцем — если сердце ещё било в этом проклятом месте. Один из них — самый большой, с шерстью, переливающейся серебром — остановился и посмотрел прямо на них. Его глаза были глубоки и пусты, словно бездонные колодцы, наполненные старой болью и вечным ожиданием. Он издал протяжный, низкий вой. Гарри схватил Северуса за шею сильнее, ощущая в груди холодный страх.

— Мы не можем задерживаться, — сказал он. — Если Белые Псы нас заметили, значит, мы уже слишком далеко ушли от границ. Если поймают — конца не будет.

Псы начали приближаться, словно сама тьма ожила и превратилась в зверей. Их вой сливался с гулом ветра и скрипом каруселей, превращая воздух в вязкий кошмар. Мир вокруг становился лабиринтом из теней и кошмарных отражений, где каждый шаг мог стать последним. Снейп ощущал, как в нём пробуждается звериная инстинктивная злость — жажда сражения и выживания, но его сознание ещё цеплялось за остатки человеческой памяти. Гарри сжал его сильнее и потянул вперёд, пробираясь сквозь полузабытый и распадающийся мир, где Белые Псы уже подбирались всё ближе, их вой — низкий и жуткий — эхом разносились по бесконечной пустоте.

Псы уже почти настигали их. Их ледяные когти рвали воздух, а голоса — жёсткие и хриплые — обрушивались как стальные цепи, тянущие вниз в бездну. Гарри начал спотыкаться, усталость брала своё, а страх сжимал сердце, как холодные лапы смерти. Он упал на колени, глаза — яркие, но уже потускневшие — уставились в пустоту. В этот момент, когда казалось, что всё кончено, Снейп почувствовал, как в глубине звериного тела вспыхнула искра: не человеческая жалость, а грубая, неотёсанная воля к борьбе.

Он рычал. Глубоко, хрипло, словно голос самого ада, что прорывался наружу. Его огромная пасть распахнулась, и он бросился вперёд, вставая между Белыми Псами и Гарри. Его тело — шерстяное, чёрное и мощное — метнулось к одному из охотников, хватая и бросая его в сторону, будто разрывая невидимые цепи. Снейп понимал, что Гарри — не просто мальчик. Он — последняя надежда на выход из этого лабиринта теней. Если Гарри умрёт здесь — второй раз, без права вернуться, — все их попытки обречены.

Волчий инстинкт настойчиво подсказывал: держаться, защищать. Не дать тому, кто ещё дышит, погибнуть вновь. Защитить маленького живого мертвеца, который умел видеть и слышать то, что недоступно другим.

Гарри, чувствуя тяжесть дыхания пса у своей шеи, едва мог подняться, но именно в этот миг почувствовал, что кто-то — кто-то твёрдый и непреклонный — стоит за его спиной, прикрывая от гибели. Один из Белых Псов метнулся к ним, как смертоносный вихрь, но Снейп в последний момент рванул вперёд, впился зубами в тень врага, скалясь и рыча. Пёс боролся с бесформенной силой смерти, не давая ей проникнуть к Гарри.

Когда последний из Белых Псов отступил, скованный болью и отчаянием, Снейп упал на лапы, тяжело дыша. Белые Псы отступили. Их призрачные фигуры бродили по туманным коридорам ярмарки теней, скрываясь за развалинами аттракционов и ломаными зеркалами. Их хриплое дыхание — как свист ветра, пронизывающего кости — преследовало Гарри и Снейпа, заставляя сердце колотиться так, будто оно вот-вот разорвётся.

Снейп всё ещё чувствовал, как во плоти своего звериного тела его мышцы напрягались, готовые к прыжку, к защите. Гарри держался рядом, ноги его были усталыми, но глаза — яркими и полными решимости. Они шагали тихо, осторожно обходя разрушенные палатки и старые сцены, прячась за фигурами, которые казались одновременно живыми и мёртвыми. Внезапно, сквозь густой туман, раздался голос. Он был тихим, как шёпот ветра в сухих листьях, но в каждом звуке чувствовалась угроза.

— Этот мальчик не твой, — произнёс один из Белых Псов, стоя в тени шатра с облупленной вывеской. Его глаза светились белым, и хотя форма его была размыта, голос был знаком: это была не просто охота — это было предупреждение.

Снейп почувствовал, как вся его сущность напряглась. В этом мире, где каждая секунда была на вес золота, каждый миг жизни — добыча для Белых Псов. А Гарри был добычей, которую нужно было стеречь любой ценой. Они продолжали двигаться, стараясь не издавать ни звука, пробираясь между тенями и мёртвыми фигурами ярмарки. Снейп всё время чувствовал глаза Белых Псов на себе, их ледяное дыхание, холодящее кожу.

— Он не твой, — повторялся шёпот, преследующий их как проклятие. — Отпусти его. Отпусти.

Сквозь лабиринты ярмарки теней, среди пыльных развалин и треснувших витрин, мальчик и пес вышли к зданию, будто навсегда забытом временем — старинной библиотеке. Тут хранилась ложь — чужие сны и выдумки, насаждённые на память умерших. Здесь даже смерть могла подделывать реальность.

Дверь, покрытая паутиной трещин и облупившейся краской, скрипнула, открывая им доступ внутрь. Внутри царила полутьма, и воздух пахнул плесенью и старыми страницами, пахнул забвением и потерей. Полки тянулись до самого потолка — заполненные книгами с потертыми переплетами, переливались в полумраке, будто живые. Гарри скользнул взглядом по строкам, но его глаза быстро упали на одну особенную полку — там, где хранились личные воспоминания, застывшие во времени. Снейп, следуя за мальчиком, ощутил, как холодок пробежал по его коже. В памяти души иногда прятались ловушки. Книги могли обманывать.

— Здесь — воспоминания умерших, — сказал Гарри низко, — но не всегда то, что они помнят, — правда. Много лжи.

Снейп подошёл к одной из книг, покрытой тёмным бархатом, изрезанному трещинами и пятнами, как лицо, вырезанное временем. Надпись на корешке — его имя. Он подцепил книгу зубами и так упала. Книга сама открылась перед его мордой, он увидел знакомые сцены — мрачные, отрезанные фрагменты из его жизни. Но что-то не совпадало. В центре повествования был Гарри — не мальчик, который шел рядом с ним, а другой. Гарри, которого он знал в прошлом, погибал от руки Волдеморта в той самой битве, которая должна была спасти мир.

Сцена была вырвана из контекста, как кадр из чужого фильма: Гарри стоял лицом к лицу с тёмным колдуном, но вокруг не было спасительных заклинаний или героизма. Только кровь, злоба и тихий шепот: «Ты не сможешь спасти их всех». Волдеморт поднимал руку с ножом, и Гарри падал, разбитый, обречённый. Снейп чувствовал, как внутри него нарастает что-то похожее на ярость и ужас — но это было не совсем его. Эта сцена — обман, подделка памяти, ловушка. Но кто и зачем навязал ему эту ложь?

Глаза сжались, дыхание стало тяжёлым, словно воздух сам сгущался вокруг, давя с каждой секундой сильнее. И перед ним, словно вырезанный из черного камня, вырос Хогвартс — но не тот, что он помнил. Нет, это был Хогвартс, застигнутый в вечном мгновении, словно гигантская статуя, выточенная из малахита и обсидиана, стены и башни которого мерцали холодным блеском минералов. Каждая черепица на крыше, каждый узор на витражах — будто высечены в камне, но не просто камне — в затвердевшей тишине и мраке.

Школьные коридоры были пусты, но гулкий, словно из-под земли, доносился эхом шёпот. Это были голоса — но не живые, а призрачные, словно тени преподавателей, давно покинувших этот мир, навечно застывших в своих привычках и манерах. Призраки профессоров, которые не переставали преподавать, не видя учеников, которых больше не было. И ученики — или то, что когда-то их заменяло, — были здесь. Но вместо живых детей, смеха и толпы — пиявки. Огромные, отвратительные, слизистые существа с черно-зелёной кожей, покрытые тёмными пятнами, с глазницами, пустыми и мокрыми, как у мёртвых рыб. Они ползали по каменным лестницам, цепляясь за стены и потолок, обвивались вокруг колонн и цеплялись за таблички с названиями классов, выпуская липкую слюну и издавая жуткие звуки, похожие на бульканье и шипение.

Снейп смотрел на это безмолвное шествие паразитов и ощущал, как внутри растёт холод, пропитывающий каждую клетку его нового тела — тела пса, тела, лишённого силы, кроме инстинкта. Он чувствовал себя чужим в этом месте, хотя каким-то дьявольским образом здесь был любимцем.

— Ты здесь — избранный, — шептал один из призраков, едва заметный, как дымка в углу. — Любимец детей.

Дети — пиявки — обвивали его лапы, пытались впиться зубами в плоть, высасывать остатки чего-то живого, но Снейп сопротивлялся. Его рычание эхом разносилось по залам, и даже призраки оборачивались, слыша это — такой живой звук, что казалось, будто он рвёт эту вечную тьму на части. Но он знал, что это лишь иллюзия. И он знал, что эти пиявки — не просто паразиты. Они символы тех, кто пил его силу, его волю, кто пожирал его разум и душу.

Профессора-призраки, казалось, жили в вечном круговороте повторений: каждый стоял у двери класса, где раньше преподавал, бесцельно крутились в тенях, говорили фразы, которые никто не слышал. Их глаза — пустые бездонные бездны — смотрели на Снейпа как на спасителя и мученика одновременно.

— Ты ещё не понял, — тихо сказала тень Слизнорта, приближаясь почти бесшумно. — Ты — игрушка для них. Для тех, кто прячется в этом мире между мирами.

Снейп прорычал, поднимаясь на лапы, оскаливаясь.

— Те, кто украл твоё время, — прошептал Слизнорт и растворился в темноте.

Хогвартс застывал вокруг, обволакивая словно коконом из горечи и забвения. Пиявки рвались к нему всё настойчивей, их щупальца цеплялись за каждый волос, пытаясь впиться в плоть и душу. Снейп рычал и отбрасывал их, но они возвращались снова и снова, как воспоминания, которые невозможно забыть. И вдруг из глубины коридора показалась фигура — молодой преподаватель, которого Снейп знал очень хорошо. Но он был тенью самого себя: худой, измождённый, глаза светились странным холодным светом. Он улыбнулся — но эта улыбка была больше похожа на гримасу.

— Добро пожаловать в твой настоящий дом, Дядя Псина, — сказал он тихо. — Здесь ты — король и раб одновременно.

Снейп почувствовал, как его сердце сжалось в безжалостной хватке. Он был зажат между временем, памятью и темным миром, в котором прошлое и настоящее сливались в бесконечный круг. Пиявки тянулись всё дальше, а Хогвартс — каменный, холодный, словно могильный монумент — наблюдал за ним, готовый поглотить окончательно.

Внезапно пес начал дрожать. Голова закружилась, и к глотке подкатил тошнотворный комок. Он резко закрыл глаза и открыл их. Ег тряс мальчик и, пытаясь привести в чувство, рвал ему шерсть на боках. Пес отряхнулся и посмотрел на Гарри. Тот улыбнулся и, как ни в чем не бывало, просто побрел к выходу. Снейп последовал за ним.

Они сидели на карнизе сломанных витражей. Ниже — бездонная темнота, где тихо плескались забытые мысли. Сзади — библиотека, где страницы продолжают себя переписывать даже в закрытых книгах. Вокруг — тишина. Та, что вырастает в пустых комнатах, где когда-то звучал детский смех. Та, от которой шелушится разум.

Гарри сидел, поджав ноги, свесив пальцы вниз, и разглядывал часы, снятые с запястья. Золотая стрелка внутри продолжала медленно крутиться. Всё было в порядке. А Пёс тяжело дышал. Его грудь вздымалась. Шерсть мокрая от пота или от страха. Глаза — не собачьи. Они были полны усталости. Как будто всё это — цирк, караван мёртвых лиц, пиявки, призраки — прорвали в нём что-то, что он держал десятилетиями. Он подошёл ближе. Медленно. Как хищник. Нет — не угрожающе. Просто его так учили: красться, чтобы не спугнуть. Даже если спугивать было уже некого и лёг рядом. Крупной лапой подтолкнул часы. Они щёлкнули. Гарри вздрогнул.

— Ты чего? — прошептал он.

Пёс поднял глаза. Впервые — прямо. Не как зверь. Не как раб. Не как охотник. Просто — по-человечески. Он зарычал низко. Потом всхлипнул. Потом — выдохнул. Потом — прохрипел. Не словами. Мыслью. Внутренним воплем, который Гарри, сам не зная как, всё же понял:

— Я хочу жить.

Гарри застыл. Сжал часы. Щёлк. Золотая стрелка на долю секунды замерла. Он отпрянул. В глазах — не ужас. Нет. Это было что-то глубже, что-то в животе, где начинается первобытное. Пёс поднялся. Он был выше, чем Гарри его себе представлял. Когда они шли рядом, всё казалось игрой — странной, болезненной, но понятной. Но сейчас… Пёс будто вырос. Изгибы хребта стали острыми, уши — напряжёнными. Он был тенью желания, о котором никто не просил. Гарри попятился.

— Ты меня пугаешь.

Пёс вздрогнул. И в этот миг — мир раскололся. Не снаружи. Внутри него. Он увидел. Взрыв памяти — не как сцена, а как укус. Он ощутил вкус крови, звук собственного кашля, когда лёгкие наполнились ею.

Он лежит в грязи. На полу в Школе. Гарри склонился над ним. Слёзы. Паника. Зелье в дрожащих руках. Гарри вколет его в шею. Снейп задыхается. Потом вдруг — вдох. Он жив. Гарри держит его, дрожа всем телом. Они оба в крови. Он впервые чувствует, что его хотели спасти.

Та же сцена. Та же кровь. Гарри стоит. Руку он сжал в кулак. В кулаке — стеклянная колба. Он не вколет. Он отвернётся. Он встанет и уйдёт. Снейп тянется к нему. Шепчет:

— Поттер…

И умирает. Один. А Гарри стирает слезу — и уходит. Холоднее, чем Драко. Холоднее, чем Волдеморт.

Пёс рухнул на лапы. Он зарычал. Не на Гарри. На саму ткань реальности. Гарри не двигался. Часы звякнули в его ладони. Он смотрел на него, как ребёнок смотрит на щель в стене, из которой может вылезти что-то страшное. Он не знал, кого он встретил в этом теле — человека, зверя, мертвеца или… что-то третье. Пёс снова посмотрел на него. Молчание.

Гарри встал. Медленно подошёл. И шепнул:

— Пойдем.

Пёс кивнул. Вдалеке часы ударили раз. А потом мир дрогнул — и они двинулись дальше. Туда, где живёт сама смерть. И где лежат её условия.