Идущая в тени (гет)

Два маленьких испуганных беглеца крепко держатся до рассвета.

— Switchfoot, «The Shadow Proves the Sunshine»

Гермиона оторвалась от котла, который помешивала, когда входная дверь «Норы» резко распахнулась, ударившись о стену. До её ушей донёсся колючий шорох, сопровождаемый несколькими меткими ругательствами и топотом мокрых от снега сапог. Рон был полностью скрыт за стеной сосновых веток, пока не уронил её на пол с последним взмахом и глухим стуком.

— Чёрт, она тяжелее, чем казалась, — только и сказал он, делая вид, что не замечает взгляда растерянного смирения, которым она его одарила. Он стряхнул снег со своих рыжих волос и начал разматывать шарф.

— Какого чёрта это такое? — раздался голос из-за спины Рона, вне поля зрения Гермионы. Джинни была на лестнице. Рон беспомощно посмотрел на Гермиону, которая пожала плечами, словно говоря: «Ты сам принял это глупое решение, сам и разбирайся».

— Это... это ёлка, Джин. — Он попытался улыбнуться ей так же неуверенно, как пытаются успокоить разъярённое животное.

— Я знаю, что это, — поправила его сестра, её голос звучал скорее устало, чем гневно. — Зачем ты её сюда принёс?

— Я думал, мы... я думал, это поможет нам отвлечься... это Рождество... они бы не хотели, чтобы мы... — Он замолчал, так как и он, и Гермиона увидели, как черты лица Джинни застыли и закрылись.

— Они мертвы, Рон. Невозможно узнать, чего бы они хотели от нас. — Её голос был уничтожающим, почти как у Драко Малфоя в своей снисходительной жестокости. — И уж точно нечего праздновать.

Она быстро повернулась и зашагала обратно по лестнице, молча, пока не дошла до своей двери, которую открыла и захлопнула с решительной силой, звук исказился из-за поспешного и плохо наложенного «Силенцио». Рон сделал движение к лестнице, но остановился от мягкого упрёка Гермионы.

— Рон, не надо. — Она знала, что чувствует Джинни, знала муки тоски по кому-то настолько острой, что от неё почти задыхаешься. Она жаждала ещё хоть одного взгляда на кривую улыбку Гарри, его поразительные глаза, полунадеющийся, полунастороженный взгляд, который выдавал, насколько недостойным дружбы он себя считал. — У Джинни... у неё был плохой день на работе... Мерлин знает, я бы не смогла работать в этом ужасном месте, общаться с этими... этими людьми, и... с тех пор, как Невилл... — Она умолкла, и на их лицах отразилась пелена горя, висевшая в комнате, как тяжёлая занавесь. Гермионе не требовалось никаких навыков легилименции, чтобы понять, что Рон тоже думает об их павшем однокласснике.

— Она не должна... мы... мы не можем так дальше жить, Гермиона.

— Жить как, Рональд? — Тон Гермионы был едким. Рон сомнительно посмотрел на неё, ясно осознавая опасный путь, на который он ступал.

— Вот так. Постоянная скорбь, уныние... мы заморозили Время до того чёртового Дня, и мы никогда не сможем двигаться вперёд. Это как будто дементоры разбили лагерь в чёртовом саду.

— Так ты хочешь, чтобы мы что, Рон? Устроили вечеринку? — Рон вздохнул с досадой человека, которого намеренно неправильно понимают, но Гермиона продолжала. — Так жаль, что Г... Гарри пришлось умереть, чтобы тебе пришлось мириться с тем, что мы все в плохом настроении. — Её голос дрогнул и немного сорвался на последней фразе.

— Я не это имел в виду, Гермиона, — мягко сказал Рон. Его лицо было настолько нехарактерно нежным, что ей захотелось снова заплакать, захотелось придумать что-нибудь невероятно заумное, чтобы он на неё накричал. Но её врождённая прямота заставила её ответить честно, заставила признать, что она слепо набрасывается, как раненый зверь, на всё, что попадается под руку, независимо от того, было ли это причиной боли изначально.

— Я знаю, что нет.

— Я хочу, чтобы мы... чтобы мы попытались, Гермиона. Рождество показалось подходящим временем для этого, чтобы... я не знаю... чтобы притвориться, может быть, а не чтобы действительно забыть. Я знаю, это тяжело, и я знаю, что это всё ещё адски больно. Из всех людей, Джинни и я... мы знаем. — Он пнул ёлку, взметнув мелкие брызги воды там, где растаял снег. Его черты казались какими-то осунувшимися и постаревшими, и Гермиону поразило, насколько он похож на своего отца. Его взгляд скользнул по пустой комнате, и казалось, он видел её такой, какой она была: тёплой, шумной и полной жизни. Он вздохнул. — Всё кажется таким мрачным сейчас, но... но разве... разве он... разве все они не хотели бы, чтобы мы жили своей жизнью, чтобы пытались извлечь лучшее из ситуации? Я имею в виду, он, чёрт возьми, жил в чулане, и он всё равно... он не позволил этому изменить себя. Мы... мы ходим здесь, как призраки, как тени тех, кем мы были раньше. Мы могли бы с таким же успехом умереть на поле боя вместе со всеми остальными.

— Я иногда жалею, что не умерла, — тихо призналась Гермиона. На мгновение Рон выглядел так, словно хотел её отчитать, но затем его долговязые плечи опустились, и он признался:

— Я тоже.

В доме стояла полная тишина, нарушаемая лишь тихим пенистым шумом варева Гермионы, булькающего в котле. Гермиона чувствовала это, как описывал Рон: почти осязаемое отчаяние, лёд Дементора в её душе, тяжёлый плащ на плечах, обременительный и гнетущий. И всё же, она не была уверена, что сможет от этого отказаться. Мука прокладывала ей путь к Гарри, была её последней связью с ним, и она отчаянно цеплялась за неё.

И всё же… она почти слышала и его, ей чудилось, что она видит упрёк в его живом взгляде. Подавленное детство, которое он перенёс, постоянные напоминания о том, каким бременем он был для своих опекунов, часто заставляли его беспокоиться, что он причиняет кому-то ненужные хлопоты. Она могла только представить, как бы он себя чувствовал, если бы знал, как существуют его трое самых дорогих друзей, как их горе огорчило бы его.

— Я думала об отъезде, — внезапно выпалила она, а затем с удивлением посмотрела на себя, словно не ожидала, что скажет это. Кадык Рона дёрнулся вверх и вниз по его шее, когда он сглотнул, но она с некоторым удивлением отметила, что он не выглядел удивлённым.

— Куда? — был его простой вопрос.

— Обратно к родителям. Обратно... к магловской жизни. Где я смогу... — Она изо всех сил пыталась определить свои ожидания от отказа от мира, в котором её сердце жило с одиннадцати лет.

— Где ты сможешь притвориться, что ничего этого никогда не было? — Рон говорил легко, с притворным безразличием человека, отчаянно пытающегося казаться сдержанным. Мука поднялась в ней, вонзила свои когтистые лапы глубже в её грудь. «Ничего этого никогда не было»… она представила, как едет в Оксфорд, ходит в музеи, клубы, рестораны, проводит время с новыми магловскими друзьями, которые понятия не имеют, кто такой Гарри Поттер, или что другой мир заперт в предсмертной агонии. Это был одновременно сон и кошмар.

Гарри! Она внезапно затаила дыхание, чувствуя, словно он умер снова.

— Я сказала, что думала об этом. Я не сказала, что собираюсь это сделать.

— Не могу сказать, что винил бы тебя, если бы ты это сделала. Было бы неплохо иметь такую возможность... просто бросить всё это, я имею в виду.

Негодующий вздох Гермионы при этих неуклюжих словах выдал её истинные чувства, её вину за то, что «бросить всё» было бы именно тем, что она делала, бросая их, бросая его и всё, за что он боролся, за что умер.

— Почему у тебя и Джинни не могло быть такой возможности тоже? — спросила она. Рон горько рассмеялся.

— Сломать наши палочки? Жить без магии? — он покачал головой. — Это въелось в нашу жизнь ещё больше, чем в твою. Я, наверное, даже магловский экзамен по вождению не смог бы сдать, не Конфундировав инструктора. И, к лучшему или к худшему, это наш мир, это всё, что мы знаем... Кроме того, не на меня Люциус нацелил мишень. — Он кивнул на пергамент на кухонном столе, наполовину свёрнутый оттуда, где он был прикреплён к ноге официальной совы Министерства. — Что ты собираешься с ними делать?

Глаза Гермионы были отсутствующими, когда она снова помешивала свой котёл, но ей удалось выдавить из себя резкую полуулыбку.

— Что бы я хотела с ними сделать? Или что я на самом деле собираюсь с ними сделать? — Она подошла к тяжёлому деревянному столу и подожгла бумаги своей палочкой. Рон издал приглушённый возглас протеста, когда пламя ненадолго вспыхнуло, а затем погасло. Он успел разобрать «Гермиона Дж. Грейнджер, зарегистрированная маглорождённая», написанное плавным каллиграфическим почерком, прежде чем пергамент был поглощён, и пепел осыпался, покрывая поверхность стола.

— Не лучше ли было бы сначала немного подумать?

Гермиона смерила его недоверчивым взглядом. — О чём думать? Я уж точно не собиралась это подписывать, ни сейчас, ни когда-либо.

— Мы могли бы подделать… — начал Рон, но она прервала его, не дав закончить.

— Люциус Малфой точно знает, на какой я позиции, и буду продолжать на ней стоять. — В её глазах появился блеск, когда она, казалось, внезапно приняла решение; она почти выглядела как та Гермиона, которую он помнил. — Я буду бороться с его несправедливостью всеми возможными способами, так долго, как смогу. Если ничего другого, мы можем до чёртиков его раздражать, срывать его попытки подчинить немаглорождённых и следить за тем, чтобы люди не забыли Гарри. — Она, казалось, внезапно осознала своё множественное местоимение и умоляюще посмотрела на Рона, протягивая руку, чтобы сжать его. — Мы можем сражаться с ним… не так ли?

— Ты же знаешь, я с тобой, Гермиона, — сказал Рон. Она подняла другую руку, так что его большие пальцы оказались зажаты между всеми десятью её пальцами, и одарила его благодарной улыбкой.

— Думаю, нам следует создать подпольную сеть — радиопрограмму или периодическое издание, что-то, чтобы распространять информацию о том, что происходит на самом деле. И у нас есть Джинни и Луна внутри. Они, вероятно, могли бы добывать информацию... может быть, другие контакты... — Она выглядела такой оживлённой, какой Рон не видел её несколько месяцев, до того, как их мир был уничтожен.

— Всё это очень хорошо, Гермиона, — сказал Рон, откашлявшись. — Но если ты не подпишешь регистрационные документы, то тебя арестуют. Вероятно, представят какой-нибудь сумасшедшей мстительницей, которая не может смириться со смертью Гарри, раструбят об этом во всех газетах...

— Я их не подпишу, Рон.

— Тогда мы не можем здесь оставаться. — Его голос был тихим, и в нём появилась новая интонация, которой она раньше не замечала. Её выражение смягчилось от его немедленного предложения сопровождать её, но она решила проигнорировать скрытый смысл.

— Как думаешь, Джинни захочет уехать? — Она говорила бодрым голосом.

— «Джинни» должна остаться здесь, — раздалось из дверного проёма, и они с Роном оба подпрыгнули, когда Джинни вошла на кухню. Её волосы были растрёпаны, а на лице всё ещё виднелись следы покраснения и отёчности, которые даже Освежающее заклинание не могло полностью скрыть, но она казалась в основном собранной.

— Мы не можем оставить тебя здесь одну, — тут же выпалил Рон. Сестра отмахнулась от него лёгким жестом руки.

— Я взрослая, Рональд. И у меня есть работа. Законная работа, и та, которая может нам помочь. Если я поеду с вами, Министерство либо уволит меня, либо последует за мной к вам, и ни один из этих вариантов неприемлем. Нам нужно разработать систему связи между тобой, мной и Луной, прежде чем вы уедете. — Она прочла их оценивающие взгляды. — Я буду в порядке.

— Ну... — медленно протянула Гермиона, её взгляд перемещался между братом и сестрой. — Нам нужно уехать до истечения срока. Это значит, у нас есть около недели, чтобы найти место, защитить его, защитить «Нору», подготовить... — Её голос дрогнул и затих. Уизли серьёзно смотрели на неё. Не то чтобы кто-то из них был незнаком со своего рода статусом «вне закона», но это ощущалось как точка невозврата, шаг с обрыва, решение, принятое без Гарри и без надежды на него.

«Двигаться вперёд»… Слова Рона внезапно зазвенели у неё в ушах. Это ли оно было? «Может быть», — уступила она, — «но я не собираюсь забывать, и я не позволю умереть тому, за что боролся Гарри».

Было поздно. Когда они открыли кухонную дверь, ведущую в сад «Норы», тепло и свет вырвались за её пределы в темноту, но вскоре были поглощены и растворились. Гермиона переступила порог, и её взгляд метнулся назад, в сторону очертаний часов на выцветших обоях. Порыв ледяного ветра пронзил её, как лезвие, и она втянула воздух сквозь зубы. Она развернулась на пятке, издав шаркающий звук по земле, и повернулась обратно к дому.

Рон стоял между ней и домом, засунув руки в карманы, его взгляд с нескрываемой тоской скользил по горбатому тёмному силуэту дома. Джинни стояла на пороге, прислонившись к косяку, её волосы были собраны в небрежный пучок, а глаза были тёмными и полными печали. Пальцы ветра путались в непослушных прядях и трепали их вокруг её лица.

Долгое время никто не говорил. Скорбное соло ветра в деревьях, казалось, умело отражало их эмоции. Наконец, Гермиона сказала, с трудом пробиваясь сквозь сдавленное горло:

— Защитные чары активируются в полночь, Рон.

— Джинни... — выдохнул Рон. Он громко шмыгнул носом и поднёс рукав к глазам. Гермиона не видела его лица, но видела лицо Джинни. Младшая девочка выглядела хрупкой и усталой, словно на неё давил огромный груз.

— Я буду в порядке, Рон, — сказала Джинни, безмолвно умоляя его хотя бы притвориться, что он ей верит. — Защита, которую вы с Гермионой установили, — она первоклассная. И... и насколько им известно, я преданный сотрудник, верно?

— Пока твой брат и незарегистрированная маглорождённая, которой он помогает и покровительствует, не исчезнут накануне её ареста, — мрачно пробормотал Рон.

— Ну и заберут меня на допрос. — Джинни пожала плечами. — У них ничего нет. Я не буду знать, где вы. Ничто здесь не приведёт их к вам — почти ничто, — быстро поправилась она.

— Ты надела его? — внезапно спросила Гермиона. Джинни кивнула и схватилась за что-то, спрятанное под рубашкой.

— Я его не сниму.

Рон двинулся к ней, сжимая её в яростных объятиях на её последних словах. Джинни позволила одному всхлипу вырваться, прежде чем обнять его так, словно от этого зависела её жизнь.

— Будь осторожна, Джинни. Пожалуйста.

Сестра кивнула, очевидно, не доверяя себе говорить, и двинулась к Гермионе с распростёртыми объятиями. Их объятия были немного более скованными, но не менее сердечными.

— Ты всегда была сильной, Гермиона, — сказала Джинни. — Будь сильной для него, как была для Гарри.

— Конечно, — бормотание Гермионы было почти автоматическим. Она не могла слишком много думать о словах Джинни; они слишком близко танцевали к ранам, которые никогда полностью не заживут. «Кто придаст силы сильнейшему?»

Наконец, Джинни выпрямилась, приняв деловой вид, и заправила выбившиеся пряди волос за уши. — Хорошо. Делай.

Явно растерянный, Рон уже открывал рот, чтобы спросить сестру, когда Гермиона подняла палочку.

— Конфундус.

Взгляд Джинни расфокусировался, и она сонно улыбнулась им обоим. Прежде чем она успела что-либо сказать, Гермиона мягко взяла её за плечи и подвела к кухонному стулу, усадив там, где ждала дымящаяся чашка чая. Она вышла, плотно закрыла дверь, заперла её палочкой и повернулась, чтобы встретить натиск Рона.

— Ты... ты её Конфундировала? — Он был совершенно ошеломлён, но Гермиона видела, как нарастает его гнев. — Мы оставляем её одну, на милость неизвестно каких людей — а ты... ты...

— Это была её идея. Она также добавила в чай «Сон без сновидений». Когда она проснётся, детали нашего отъезда должны быть очень расплывчатыми. Её будут допрашивать, Рон. Невозможно знать, насколько интенсивно. Мы должны прикрыть свои тылы, иначе всё это напрасно.

— Я... я знаю, но... — Он, казалось, хотел возразить, но не был уверен, как поступить.

— Пойдём. — Она надёжнее закрепила лямки своего рюкзака на плечах. — Нам нужно добраться до границы участка, прежде чем всё включится. — Она быстро зашагала по неровной земле, используя лишь слабый намёк света от кончика палочки.

Рон сначала шёл медленно, пятясь назад, впитывая вид единственного дома, который он когда-либо знал, некогда полного любви, света и смеха; теперь лишь оболочка того, чем он был, пустая, за исключением воспоминаний, призраков и печали — и его младшей сестры, сидящей в одиночестве на пустынной кухне, гадающей, кто был так добр, что приготовил ей чай. Он споткнулся о выступающий камень, чуть не упал и выругался. Гермиона слышала, как слёзы душат его голос. Её сердце сжалось от сочувствия, но она ничего не сказала, сосредоточившись на тёмном очертании живой изгороди. Рон отвернулся от «Норы», расправил плечи и поравнялся с ней, когда они пробирались сквозь цепкие заросли ежевики.

— Портал активируется через пять минут, — сказала она Рону, когда они держались близко к изгороди, оставаясь в самой глубокой тени. Они подошли к большому раскидистому дубу, и Гермиона подошла к нему ближе, её руки осторожно ощупывали его ствол, прежде чем залезть в дупло в его сердцевине.

— Ты готов? — спросила она его. Она имела в виду нечто большее, чем просто активацию незаконного Портала — потускневшего кольца старых ключей, — насаженного на один из её пальцев. Глаза Рона были как у незнакомца. Гермиона подумала о разговоре, который у них с Роном состоялся в ту ночь, когда он принёс домой ёлку. «Мы могли бы с таким же успехом умереть на том поле боя вместе со всеми остальными». «Я иногда жалею, что не умерла». «Я тоже». В каком-то смысле, они все умерли. Стоя там, в почти кромешной тьме, с Роном, с ощутимым отсутствием Гарри, — было ясно, что те люди, которыми они когда-то были, исчезли навсегда, брошенные в бездну, в «следующее великое приключение» так же верно, как если бы они перестали дышать, когда умер Гарри.

— Рон? — снова подтолкнула она, когда ответа не последовало.

— Она — всё, что у меня осталось, — неловко выпалил он. Гермиона протянула руку и легко коснулась его предплечья.

— Нет, это не так. — Она попыталась вложить в свой голос искреннее сострадание, но не была уверена, насколько он это действительно воспринял.

Рон глубоко вздохнул и оглянулся в сторону «Норы», хотя она была скрыта за пологим холмом и небольшой рощей деревьев. Он прямо посмотрел ей в глаза, слабый свет палочки отражался в его глазах.

— Я знаю. Я готов, — сказал он, и это было больше похоже на вздох смирения, чем на настоящие слова. Он просунул палец рядом с пальцем Гермионы и зацепил его за противоположную сторону кольца с ключами.

Раздался едва уловимый шорох, почти беззвучный всплеск силы, и они оба одновременно и резко оглянулись на дом.

— Защита поднята. — Они были отрезаны от Джинни и «Норы», словно между ними выросла непреодолимая стена.

— А это... эта штука, которую вы вдвоём придумали, — спросил Рон. — Ты уверена, что она сработает? Ожерелье кажется ужасно хрупкой вещью, чтобы на ней основывать всё это.

— Оно идеально — или настолько близко к идеалу, насколько мы можем приблизиться. Кулон доступен только по паролю, так что нет шансов, что кто-то активирует его случайно. Если кто-то попытается его разобрать, всё, что он найдёт, — это портативное Голубое Пламя. Но Джинни говорит пароль и заклинание, и её маленький кулон-свеча превращается в Мини-Камин.

— Достаточно большой, чтобы протащить заранее настроенный Портал, — закончил за неё Рон нараспев, как тот, кто слышал это много раз. — Это покрывает экстренные выходы, но не покрывает Веритасерум, пытки или...

— Рон, она практически единственный оставшийся член уничтоженной семьи предателей крови. У неё нет денег, нет влияния, а все связи, которые у неё когда-то были, исчезли. Люциус Малфой получил правительство законными путями; он всё ещё пытается разыгрывать фарс легитимности. Он не сделает ничего, чтобы поставить это под угрозу. Он может преследовать меня, сделать из меня пример, потому что сейчас я нарушаю закон. Но зачем ему преследовать Джинни — и рисковать вызвать к ней сочувствие... подруга Гарри Поттера и последняя, потерянная дочь старинного волшебного рода?

— Ты прямо как Гарри, — сказал ей Рон с немалым усталым удивлением. Она открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент Портал унёс их прочь.

Они рематериализовались в гостиной крошечного каменного коттеджа. Рон немного пошатнулся при приземлении, и деревянный стул с шумом проехался по шиферному полу, когда он столкнулся с ним.

— Осторожнее с мебелью, Рон, — рассеянно сказала Гермиона. — Люмос! — Взмах её палочки послал маленькие шары света дугой в ожидающие лампы, и маленькая комната уютно осветилась. Они оба стояли и довольно бесстрастно её разглядывали. Кухня в основном состояла из дровяной печи, раковины и стола; через арочный проём были две спальни и крошечный туалет. Гермиона скорее чувствовала, чем действительно видела, как гнетущий сосновый лес грозит задушить крошечное здание со всех сторон. Они знали, из своих разведок и приготовлений, что даже в самую яркую часть дня на лесную подстилку попадал только отфильтрованный солнечный свет.

Гермиона косо посмотрела на камин, зная, что Сеть Летучего Пороха будет отслеживаться на предмет её появления, как только Министерство поймёт, что она не зарегистрировалась и не собирается регистрироваться. Кулон-свеча Джинни предназначался только для экстренных случаев. Она начала понимать, насколько отрезанной и покинутой заставляет её чувствовать себя их новое жилище.

— Защитные чары сообщат нам о передвижении любого человека на расстоянии до двухсот метров. Никакой аппарации, кроме нашей, никакой магии, кроме нашей. Мы в такой безопасности, в какой только можем быть — при данных обстоятельствах, — сообщила ему Гермиона, но знала, что Малфой будет продолжать её искать, что его гордость не потребует ничего меньшего. Министерство будет искать лазейки, разрабатывать новшества, контрмеры. Она только надеялась, что Луна и Джинни смогут держать их в курсе событий.

Гермиона снова подумала об иронии того, что они делают: инстинкт бежать, прятаться, сохранять себя, выживать, выходил на передний план, хотя они оба признались по крайней мере в частичном желании смерти.

Рон прошёл через арку в одну из спален. Гермиона услышала скрип пружин, когда что-то тяжёлое, предположительно его рюкзак, упало на кровать. Мгновение шуршания, и он снова появился, что-то сжимая в руках.

— Принёс это для тебя, — лаконично сказал он и раскрыл ладони над её.

— Что это, чёрт возьми? — пробормотала она, когда маленький, неправильной формы чёрный предмет упал ей на ладони.

— Это передатчик, — объяснил Рон. — Он принадлежал... Фреду и Джорджу. Я подумал, ты могла бы использовать его, чтобы... чтобы, ну, знаешь... транслировать наше несогласие. Он Ненаносим на карту, но я не знаю, какие новые трюки Министерство припасёт в своих грязных рукавах.

Гермиона почувствовала, как настоящая улыбка расплылась по её лицу, когда она сжала маленькое устройство.

— Спасибо, Рон. Я боялась, что нам придётся использовать магловские методы, и не была уверена, смогут ли вообще волшебники это услышать. Это гораздо лучше.

— Пожалуйста. — Его голос был тёплым от искренности и чего-то ещё, что отвлекло её внимание от передатчика к его лицу. В его взгляде было что-то, что вызвало тревожные сигналы в её мозгу, что-то, что ещё не совсем переросло в тоску или желание, а скорее в задумчивость или зарождающуюся надежду. Гермиона предположила, что это было вполне ожидаемо: пережитые мучительные испытания, как правило, сближают людей, а они были в этой хижине одни...

И всё же, потеря Гарри всё ещё была как ножевая рана в её животе, и она обнаружила, что делает пару невольных шагов от него, поспешных и неуклюжих движений. Её лицо ярко покраснело; она с таким же успехом могла бы прокричать ему свой отказ.

Зажатое, покинутое выражение начало возвращаться на его лицо, нечто похожее на наступающий лёд на поверхности серого зимнего озера.

— Рон... — В её голосе была мольба о понимании, об отпущении грехов, но его поднятая рука заглушила её голос так же верно, как «Силенцио».

— Где ты хочешь его установить? — сказал он, и его голос был почти нормальным. — Прямой видимости ни в одном направлении нет, но похоже, что южное направление будет наиболее вероятным.

— Т... тот угол, — жестом указала она, следуя его примеру, и показала на дальний угол маленькой гостиной, напротив камина.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь передвигаемой мебелью и тихо произносимыми заклинаниями, Гермиона гадала, смогут ли они преодолеть напряжение, казавшееся новым и нежеланным гостем, или оно поднимется и поглотит их обоих.