Ядовитый шрам (гет)

После бури не наступило затишье. Воздух в палатке так и остался наэлектризованным, густым от невысказанных обид и горького сожаления. Рон больше не пытался заговорить. Он замкнулся в угрюмом, колючем молчании, его движения стали резкими, а взгляд — тяжелым. Гарри и Гермиона отвечали ему тем же. Они двигались вокруг него осторожно, словно боясь потревожить спящего дракона, и общались между собой тихими, односложными фразами, касающимися лишь самых насущных дел.

Трио, которое пережило смертельные ловушки, битвы с василисками и армиями дементоров, оказалось на грани распада из-за ядовитой силы молчания.

Гермиона страдала больше всех. Жестокие слова Рона, брошенные в пылу ссоры, попали точно в цель, в самый центр ее страхов. «Может, тебе даже нравится это, Гермиона! Вся эта его забота!» Эта фраза крутилась у нее в голове, отравляя даже те крохи утешения, что она находила в молчаливой поддержке Гарри. Она начала сомневаться во всем: в своих мотивах, в его заботе, в самой себе. А что, если Рон прав? Что, если часть ее, сломленная и напуганная, действительно наслаждается этой исключительностью, этой ролью хрупкой жертвы, которую нужно оберегать?

Эта мысль была настолько отвратительной, что вызывала тошноту. Отчаяние стало ее постоянным спутником. Оно сидело на плече невидимой уродливой птицей и клевало ее душу, нашептывая, что она — причина разлада, слабое звено, которое тянет всех на дно.

Они аппарировали из уэльского леса, спасаясь не от Пожирателей, а от самих себя. Новое место, лес Дина, был красив своей осенней, меланхоличной красотой. Могучие дубы и ясени роняли золотые и багровые листья, устилая землю мягким ковром. Но никто из троих не замечал этой красоты. Они разбили палатку в глухой, заросшей папоротником лощине, и гнетущая атмосфера переехала вместе с ними.

Вечером они сидели за ужином, если можно было так назвать три банки холодных консервированных бобов. Рон методично поглощал свою порцию, уставившись в тарелку. Гарри ковырял вилкой в своей, не чувствуя голода. Гермиона не притронулась к еде вовсе. Она сидела, обхватив руками колени, и смотрела на языки пламени наколдованного Гарри костра.

Мир сузился до этого маленького круга света. За его пределами простиралась враждебная, полная опасностей тьма. Но и внутри круга не было покоя. Отчаяние, висевшее в воздухе, было почти осязаемым. Оно исходило от Рона, мучимого чувством вины, но слишком гордого, чтобы извиниться. От Гарри, разрывающегося между верностью другу и необходимостью защищать секрет Гермионы. И сильнее всего — от самой Гермионы.

Она чувствовала себя пустой. Выжженной. Все ее силы уходили на то, чтобы держать под контролем эмоции, чтобы не дать тьме внутри себя ни единого шанса. Но сегодня оборона дала трещину. Одиночество, вина, страх, обида на Рона, стыд перед Гарри — все эти чувства слились в один удушающий ком в горле. Она закрыла глаза, и на мгновение ей показалось, что она снова на мраморном полу, и ледяной клинок вновь чертит на ее коже огненные буквы.

Внезапно она вскрикнула.

Это был не громкий крик ужаса, а короткий, сдавленный всхлип боли. Она согнулась пополам, прижимая левую руку к груди.

— Гермиона? — Гарри тут же оказался рядом, его рука легла ей на плечо. Рон тоже поднял голову, его вилка замерла на полпути ко рту.

Но она не ответила. Ее глаза были широко раскрыты, но смотрели сквозь него, сквозь деревья, сквозь тьму. Боль в предплечье была невыносимой, острой и ледяной, будто в вену впрыснули жидкий азот. И сквозь боль, словно помехи в радиоприемнике, пробивались чужие образы, чужие мысли.

Темный лес… чьи-то бегущие фигуры в черных мантиях… пронзительное, властное чувство триумфа… и приказ, прозвучавший в ее сознании не словами, а чистой волей: «Найти его! Найти Поттера!»

Одновременно с этим шрам на ее руке вспыхнул. Тусклый, багровый свет пробился даже сквозь толстый рукав свитера, на секунду озарив ее бледное лицо нездоровым сиянием. Гарри увидел это. Рон увидел это. Они замерли, парализованные ужасом.

И в этот момент тишину осеннего леса разорвал громкий, сухой треск аппарации.

Он прозвучал совсем рядом, может, в полумиле от них. Потом еще один. И еще.

— Они здесь! — голос Гарри был хриплым от шока. — Гасите костер!

Рон, отбросив тарелку и минутное оцепенение, одним взмахом палочки погасил огонь. Лощина погрузилась в почти абсолютную темноту. Паника была липкой и холодной. Они не были готовы. Они расслабились, поглощенные своими внутренними дрязгами.

— Гермиона, вставай! Нам нужно бежать! — Гарри пытался поднять ее, но она была словно парализована. Видение отступило, но оставило ее слабой, дрожащей, с ватными ногами.

— Я… я не могу… — прошептала она. В ее голосе звучал ужас осознания. — Это я. Гарри, это из-за меня. Якорь… он сработал.

— Сейчас не время! — рявкнул Гарри, его страх трансформировался в холодную решимость. Он подхватил ослабевшую девушку на руки, удивляясь, какой легкой она стала. Ее голова безвольно упала ему на плечо.

— Рон, хватай сумку! — приказал он.

Все обиды и ссоры испарились перед лицом смертельной опасности. Рон действовал быстро и четко. Он схватил сумочку Гермионы, закинул на плечо их рюкзак, и они бросились бежать. Прочь от лощины, вглубь леса, подальше от звуков ломаемых веток и далеких криков, которые теперь отчетливо слышались за их спинами.

— Homenum Revelio! — раздался где-то позади них грубый голос.

— Они ищут нас! — прохрипел Рон, перепрыгивая через поваленное дерево.

Они неслись сквозь тьму, спотыкаясь о корни, с размаху налетая на ветки, которые хлестали по лицу. Гарри нес на руках Гермиону, и с каждым шагом его легкие горели огнем. Он слышал ее прерывистое дыхание у своего уха. Она была не просто физическим грузом; она была грузом его совести.

За спиной вспыхнул зеленый свет, и дерево, мимо которого они только что пробежали, взорвалось, осыпая их дождем щепок.

— Они нас видят! — крикнул Рон.

— Не видят, а чувствуют! — прорычал Гарри в ответ. — Гермиона для них как маяк! Нужно аппарировать!

— Слишком опасно! Расщепит! — Рон был прав. Бежать и одновременно аппарировать втроем, да еще и в таком состоянии — верный способ оставить часть себя в лесу Дина.

Но выбора не было. Погоня приближалась. Впереди мелькнула небольшая поляна, залитая тусклым светом пробившейся сквозь тучи луны.

— Туда! — скомандовал Гарри.

Они выбежали на открытое пространство. Гарри опустил Гермиону на землю, которая тут же вцепилась в его руку. Рон встал рядом, тяжело дыша. На краю поляны, из-за деревьев, показались две фигуры в черных мантиях и белых масках. Долохов и Роули.

— Вот они! — торжествующе крикнул один из них.

— Рон, хватай ее! — крикнул Гарри, выставляя палочку вперед. — Я вас прикрою! Аппарируйте!

— Мы не оставим тебя! — возразил Рон, вставая рядом с ним.

— Это приказ! Забирай ее отсюда! Из-за нее они нас и нашли, ее нужно увести как можно дальше! — выпалил Гарри, и тут же пожалел о своих словах. Он увидел, как лицо Гермионы исказилось от боли, на этот раз не физической.

— Экспеллиармус! — крикнул он, отражая заклятие, пущенное Долоховым.

Рон, поняв, что спорить бесполезно, схватил Гермиону за руку.

— Держись крепче!

С оглушительным треском они исчезли.

Гарри остался один. На долю секунды он почувствовал леденящий ужас, но тут же подавил его. Он должен был дать им время.

— Протего! — он отбил еще одно заклятие. — Остолбеней!

Он отступал, петляя между деревьями, отстреливаясь проклятиями. Пожиратели не спешили. Они были уверены в своем превосходстве. Но их главной цели, Гарри Поттера, без его друзей было явно недостаточно. Или, может, они ждали подкрепления.

Гарри, понимая, что долго не продержится, воспользовался моментом, когда оба Пожирателя скрылись за толстым стволом дуба, и, развернувшись, аппарировал.

Боль скрутила его внутренности. Он приземлился на что-то твердое и мокрое, едва не потеряв сознание. Вокруг была темнота и шум воды. Он лежал на камнях у какого-то ручья, задыхаясь. Он был цел. Он ушел.

Через несколько мгновений рядом с ним приземлились Рон и Гермиона. Рон тут же помог ему сесть.

— Ты как, дружище?

— Живой, — прохрипел Гарри.

Они сидели в тишине на берегу ручья, пытаясь прийти в себя. Адреналин отступал, оставляя после себя звенящую пустоту и холод.

Гермиона сидела чуть в стороне, съежившись в комок. Она не плакала. Она просто смотрела на темную воду, и ее лицо было маской абсолютного ужаса.

— Я — угроза, — ее голос был тихим и безжизненным. — Из-за меня вас чуть не убили. Я — оружие в руках Волдеморта.

Она начала отодвигаться от них, медленно, словно боясь заразить их своей проклятой сущностью.

— Вам нужно… вам нужно оставить меня. Я найду какое-нибудь место… Изолирую себя. Так будет безопаснее для всех. Для миссии.

— Замолчи, — перебил ее Гарри. Его голос был резким, почти грубым. Он подполз к ней и заставил посмотреть на себя. — Даже не думай об этом.

— Но, Гарри…

— Никаких «но»!

Он видел, как она пытается выстроить вокруг себя стену, изолироваться в своем горе и страхе. И он не мог этого позволить. Не после всего, что они пережили. Он придвинулся вплотную и, не спрашивая разрешения, прижал ее к себе. Крепко, почти отчаянно.

— Мы в этом вместе, — прошептал он ей в волосы. — Слышишь меня? Вместе. Твое проклятие — наша общая проблема. Твоя боль — наша боль. Мы найдем выход. Но мы не бросим тебя. Никогда.

Гермиона замерла в его объятиях, а затем ее тело сотряслось от сдерживаемых рыданий. Она вцепилась в его куртку, и ее слезы, горячие и горькие, наконец-то нашли выход, впитываясь в грубую ткань.

Рон стоял рядом. Молчаливый. Бледный. Он смотрел на них, на то, как Гарри утешает рыдающую Гермиону, и в его взгляде больше не было ревности. Только стыд и запоздалое, ужасающее понимание. Их секрет был не о романтике. Он был о чем-то страшном, о чем-то, что только что чуть не стоило им всем жизни. И его ревнивая вспышка, его жестокие слова, возможно, стали тем самым катализатором, который привел их врагов прямо к ним.

Чувство вины, холодное и тяжелое, начало свою медленную борьбу с уязвленной гордостью. И в этой внутренней битве Рон Уизли впервые за долгое время начал проигрывать.