Нестареющий шиноби (джен)

[Даже самый тёмный лес начинается с одного дерева]

Тьма. Тишина.

Лишь пульсирующая боль в висках и странное тепло на щеке… Что-то шершавое и влажное скользнуло по его коже.

— А-а-а! Черныш, скотина лохматая! — Макс дёрнулся, и мир вокруг резко встал на место. Голова гудела, будто в неё вбили гвоздь, а язык пса оставил на лице липкую дорожку слюны.

Пёс сидел рядом, высунув язык. В его жёлтых глазах читалось: "Ну наконец-то, соня".

— Ты же знаешь как меня бесят твои слюнявые побудки...!

В ответ раздался смех — лёгкий, как звон колокольчика, но явно подавляемый.

Макс медленно поднял взгляд. У низкого столика, прикрыв рот рукавом кимоно, смеялась хозяйка дома. Негромко, словно стесняясь, но искренне. На ней было синее кимоно с узором, напоминающим рыболовную сеть — простое, но с намёком на изящество. Пояс не стягивал талию, а мягко подчёркивал стройность женской фигуры.

"Сосед, ты трепло! Никакая она не страшная! Импотент ты старый!"— пронеслось в голове Макса.

— Простите, — она опустила рукав, но в уголках губ ещё играла улыбка. — Просто ваш пёс обращается с вами, как нянька с непослушным ребёнком.

Черныш гордо поднял голову и гавкнул, явно соглашаясь.

— Вот предатель, — Макс фыркнул, но не смог сдержать ответную улыбку.

— Мидори Хару, — представилась она, слегка наклонив голову. — Дочь клана Хару.

— Макс, — он машинально попытался сделать поклон, но тут же зашипел от боли в пальцах больной руки.

— Не надо церемоний, — она махнула рукой. — Садитесь, я сейчас дам лекарство.

Она отвернулась к углу, где стояла небольшая печь — единственный источник света в хижине. В её мягком оранжевом свете Мидори казалась почти нереальной: чёрные волосы, собранные в тугой узел, стройная спина под простым кимоно, руки, растирающие что-то в керамической ступке. Её движения были точными, почти танцующими — ни одного лишнего жеста.

Макс огляделся.

Комната была тёмной, но не мрачной. Пламя выхватывало из полумрака детали: пучки сушёных трав, свисающие с потолка, деревянные полки с потрёпанными книгами, глиняные горшки с мазями. Пахло мёдом, полынью и чем-то успокаивающим — может, ладаном.

"Настоящий ведьмин уголок", — подумал он, но тут же поймал себя на мысли, что здесь… очень уютно.

Черныш устроился у его ног, но глаза не дремали — следили за каждым движением Мидори.

* * *

Закончив толочь травы, Мидори принесла отвар — густой, с терпким запахом.

— Пейте.

— Извините, что обременяю вас, — Макс с благодарностью принял чашу. Жидкость обожгла горло, но почти сразу боль в пальцах притупилась.

Затем она взяла иглу и стала стерилизовать её над огнём.

— Надо удалить гной. Будет больно.

Макс кивнул, стиснув зубы. "Главное — не кричать. Не позориться перед ней…"

Укол. Резкая боль. Он сжал кулак, но не дёрнулся.

— Больно? — Мидори на мгновение остановилась.

— Да нет, нормально, — сквозь зубы пробормотал он, хотя внутри уже кричал: *"Чёрт, да это же игла в открытую рану! Конечно, больно!"*

Она неожиданно рассмеялась:

— Муж мой тоже так врал. Пока от боли не терял сознание.

— Утешительно, — пробормотал Макс. — а у самого в мыслях: "Афигеть, что она с ним вытворяла, что мужик сознание терял!? По кускам разрубала, а потом обратно сшивала?"

Черныш фыркнул, будто говорил: "Ну конечно, герой. Терпи, раз уж начал."

Мидори закончила перевязку, её пальцы двигались уверенно, но без лишней жесткости.

— Ваш муж… был врачом? — осторожно спросил Макс.

Она замерла на секунду, затем продолжила бинтовать рану.

— Да. Он лечил даже тех, кого другие боялись принять.

— А что… с ним, случилось?

Игла в её руке слегка дрогнула.

— Его обвинили в том, что он помог преступнику.

— А...?

— Он совершил сэппуку. Чтобы сохранить честь семьи.

Макс почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Слово «сэппуку» он слышал только в аниме — там это было красиво: вспоротый живот, летящие брызги крови… Но реальность, судя по голосу Мидори, не имела ничего общего с экраном.

— И… это обязательно? — спросил он, неловко потирая запястье. — Умереть из-за каких-то обвинений?

Мидори поставила чашку на стол. Глина звонко стукнула о дерево.

— Для самурая — да. Для врача, давшего клятву — тоже. Он не мог жить, запятнав имя. — Она провела пальцем по обрезанному локону. — А я не могла позволить ему уйти одной...

Макс посмотрел на Черныша. Пёс уставился на него, будто спрашивая: «Ну и как тебе эта правда, художник?»

Тишина повисла в воздухе. Даже Черныш перестал ворчать, уставившись на Мидори.

— Поэтому я… — её голос дрогнул, но лишь на миг, — совершила кэппуку.

— Но вы же живы…?

— Кэппуку — женское сэппуку. Только в нем, в отличии от мужского, совершается ножницами, а не мечом. В ней позволительно женщине остаться живой.

Она коснулась обрезанного локона у виска — жест привычный, но невольный.

— Это напоминание. О том, что смерть — не всегда конец.

Макс молчал. В её словах была скрытая грусть.

— Поэтому я лечу людей. — Она повернула к нему лицо. — А вы?

— Я?

— Чем занимались…? Я вас раньше в деревни не видела.

— Рисовал. — Макс потёр забинтованные пальцы. — Картины, эскизы… что закажут.

— Художник… — она кивнула, будто что-то поняла. — Поэтому так разглядываете мои книги?

На полках, среди медицинских трактатов, стояли сборники стихов — потрёпанные, с пометками на полях.

— Вы их пишете?

— Переписываю. — Мидори поднялась, достала один томик. — Мой муж любил поэзию.

— А вы?

Она задумалась, проводя пальцем по глиняной кружке.

— Травничество — мое призвание. А стихи… — лёгкая улыбка тронула её губы, — это тихий дождь. Он омывает душу, когда никто не видит.

Макс молчал. Он совсем не был фанатом стихов и поэм, для него это было что-то такое — сюрреалистическое. Где то оно существует, но он его не видал. Как то так.

— Когда болеют дети соседей — я только травница, — продолжала она. — Когда переписываю стихи — просто тень в пустой хижине. — Пауза. — Разве луна упрекает реку за то, что та отражает её иначе днём?

"Блин, чувствую себя деревенщиной, она явно цитирует стих, а я в них дуб дубом. Я же все время только порнуху создавал, а там ничего сложного, рисуй охэгайо, оргазм женский, и все. Никакого, как тут, игр со словами и полу намеками. Боже как тяжело быть тупым."

— Э… то есть вы… как река? Или как луна?

Черныш глухо застонал, закатив глаза.

Мидори рассмеялась — звонко, без прикрывания рукавом.

— Вы странный, Макс. Большинство мужчин тут начинают говорить о "женской загадочности" или цитировать плохие танка.

— Я бы процитировал, — он мрачно посмотрел на пса, — но мой репертуар ограничен рисунками людей и живописи…

Пауза. Макс мысленно представил, как сосед-алкаш хохочет над ним: "Ну и чем ты её впечатлишь, художник? Разве что наброском сиськи в стиле "ню"? Боже, я как тот лысый сосед, который орал, что "умные бабы — неестественно!""

Мидори подняла бровь, её губы дрогнули в сдержанной улыбке.

— Значит, вы разбираетесь в человеческой анатомии?

Макс почувствовал, как уши наливаются жаром. "Ну вот, теперь она точно решит, что я извращенец."

— Э… Можно считать, что да, — он неуверенно почесал затылок. — Мне часто заказывали всякие… э… необычные позы.

Черныш резко поднял голову, уставившись на хозяина жёлтым взглядом, полным немого укора.

— Например? — Мидори наклонилась вперед, и в её глазах мелькнул искренний интерес.

— Ну… — Макс закашлялся. — Была там "Ракушка на скале"… "Секретарша"… "Особенный завтрак"…

Макс почувствовал, как по спине пробежали мурашки. "Чёрт, ну зачем я это сказал? Теперь она точно решит, что я полный извращенец…"

В хижине повисла тишина. Даже пламя в печи будто замерло.

Мидори медленно моргнула.

— Это… названия картин?

— А… — он выдавил улыбку, решив ей не говорить, что это популярные позы из хентай-рисунков. — Да, в них стоят в определённых позах…

Черныш издал звук, средний между хрюканьем и стоном, и шлёпнулся на пол, закрыв лапами морду.

Мидори вдруг прикрыла рот рукавом, но сдержанный смешок всё же вырвался наружу.

— Простите, — она сделала вид, что поправляет складки кимоно. — Просто ваш пёс… его реакция красноречивее любых слов.

— Он всегда так, — Макс мрачно посмотрел на предателя

— Эти названия… — Мидори на секунду задумалась, — они описывают позы медитации? Или, может быть, упражнения цигун?

Макс закашлялся, чуть не поперхнувшись собственной слюной. "Цигун! Если бы мой редактор услышал, как его любимую 'Секретаршу' называют упражнением…"

— Верно, — он выдавил.

Черныш фыркнул, будто говорил: "Лжец."

— Мудрый пёс. Возможно, он пытался вас уберечь от излишней гордыни.

Она рассмеялась — звонко, без притворства, и вдруг хижина показалась менее мрачной.

— Тогда, может, когда ваши руки заживут… покажете мне эти позы? Чисто в образовательных целях, разумеется.

Макс поперхнулся чаем.

* * *

После перевязки Мидори подала чай — травяной, с тонким ароматом. Черныш получил миску воды и полоску вяленого мяса.

— По обычаю, — пояснила она. — Гостю полагается угощение. Даже если его визит… незапланированный.

Макс потянулся к чашке, но она мягко остановила его:

— Подождите. Лучший вкус — когда он тёплый, а не обжигающий.

Он наблюдал, как она держит свою чашку — обеими руками, пальцы сложены особым образом. В каждом её движении читались годы тренировок.

Тишину хижины нарушало лишь потрескивание дров в печи. Оранжевый свет пламени выхватывал из полумрака детали: стопки потрёпанных книг, пучки сушёных трав, чернильницу с изящной кисточкой.

— Вы… часто принимаете гостей? — спросил он, чтобы перевести тему.

— Редко. Особенно мужчин.

— А что так? У них организм крепче?

— О, если бы. Большинство приходят не за помощью, как вы. — Она перечислила на пальцах: — Первые кричат: "Вам нужен сильный мужчина на ночь?"

Макс скривился:

— Прямо так и говорят? Без прелюдий?

— Иногда добавляют "красивый" или "молодой", — пожала плечами Мидори. — Вторые заявляют: "Хочешь, я тебе покажу настоящего мужчину?" — Она искусно скопировала грубый мужской голос, заставив Макса фыркнуть

— А третьи... — её голос стал сладким, как мёд с полынью, — третьи: "Я пришёл вылечить ваше одиночество."

Черныш внезапно закашлялся, будто подавился. Макс поспешно отпил чаю, чтобы скрыть ухмылку:

— А что с ними потом происходит? — Макс осторожно отпил.

— Первые два типа предложений, я не вежливо прогоняю — Она невинно улыбнулась. — А третьим наливаю чай...

Мидори поднесла чашку к губам, но не сделала ни глотка — будто ждала его реакции.

— Как думаете, почему я держу слабительное в самой доступной банке?

— Э? — Макс застыл с кружкой чая в руках. — они наверно от этого они очень быстро уходят?

— Очень. — В её глазах вспыхнула искорка. — Особенно если добавить в чай толченый корень ревеня. — Увидев застывшее лицо Макса она решила рассказать что это — Это слабительное растение. Принявшим его, даже чихнуть становится страшно.

"Она шутит?.. Шутит, да?"

Черныш, дремлющий у ног Макса, фыркнул — словно он ржёт.

— Вы… шутите, да? — Макс нервно захихикал.

Черныш фыркнул и повалился на бок, дрыгая лапами — явно изображал одного из несчастных поклонников. Макс невольно рассмеялся.

— Возвращайтесь завтра — узнаете, — она улыбнулась, и в этой улыбке было столько загадочности, что даже пёс застыл.

* * *

— Чем я могу вас отблагодарить? — спросил Макс, когда она проводила его к двери.

Она подумала, почесав пальцам подбородок.

— Нарубите дров, и мы расчете. Мне тяжело одной махать тяжёлым топором.

— Дров? — он моргнул. — И всё?

— Денег у вас всё равно нет, — она встала возле входной двери. — А дрова всегда в хозяйстве нужны.

Потом Мидори резко сменила тон, указывая на его фингал (который он заработал, убивая комара):

— Мазь в этой баночке — для вашего "боевого шрама".

Она дала ему в руки начищенную медную тарелку. Макс увидел своё отражение: фиолетово-синяя гематома делала его похожим на бородатую панду.

Увидев его реакцию, она улыбнулась, убрала тарелку и протянула деревянную баночку с вонючей мазью.

— Возвращайтесь завтра вечером. Сменим повязку.

Её голос был ровным, но в последних словах прозвучало что-то… неуловимое. Не приказ. Не просьба. Просто констатация факта: "Я буду здесь, если понадоблюсь."

Черныш толкнул его лапой в спину: "Иди уже, болтун!"

Ночь встретила их холодом, но пальцы под повязкой больше не горели. Даже фингал теперь казался не позором, а трофеем.

"Завтра", — мысленно пообещал Макс.

А Черныш поглядывал на него с интересом:

"Подмешивала ли она Максу ревеня в чай? У него в животе там такой ураган..."