Мы всё ещё можем быть теми, за кого себя выдавали (гет)

Гарри просыпается, уставившись в потолок. Внизу кто-то возится на кухне. Наверное, Грейнджеры.

Кажется, будто он вовсе не спал: глаза сухие и чувствуется в них резь, что неудивительно, если учесть, что со смены он вернулся почти в три утра. Он переворачивается на бок, пытаясь урвать ещё пару часов сна, но, несмотря на усталость, сон не приходит.

В конце концов, с трудом выбравшись из постели, он идёт посмотреть, чем заняты Грейнджеры. Он как раз подходит к кухонной двери, когда снова раздаётся грохот.

— Всё это кажется неправильным, — слышит он голос миссис Грейнджер, обращённый к мужу. — Неужели это когда-нибудь перестанет казаться неправильным?

Гарри замирает, не желая вмешиваться в чужой разговор. Когда всё наконец стихает, он нарочито громко шаркает ногами по полу и только потом толкает дверь.

— Гарри, — говорит мистер Грейнджер, отстраняясь от жены, которую, судя по всему, только что обнимал.

— Мы тебя разбудили? — спрашивает миссис Грейнджер, смущённая тем, что шумит в собственном доме.

— Нет, — врёт Гарри. — Совсем нет.

— Ты голоден? — предлагает она.

На самом деле ему хочется оказаться где угодно, только не здесь, но в её голосе слышится такое искреннее желание занять себя чем-то полезным, что он невольно соглашается.

С ним они держатся проще, чем с собственной дочерью или с её парнем, о котором, похоже, они до сих пор не уверены, имеют ли вообще право составить хоть какое-то мнение. Учитывая, что во всём произошедшем виноват скорее Гарри, чем кто-либо ещё, это кажется ему такой же дурацкой нелепостью, как и всё остальное в последнее время.

Как только появляется возможность, он уходит обратно в гостиную к своей раскладушке, но так и не может уснуть — просто лежит и пялится в потолок, пока не возвращается Рон.

Он выходит поговорить, и они вдвоём бесцельно слоняются по дому — и это, по крайней мере, всё ещё просто. Через пару часов появляется Гермиона. Гарри не думает, что ему мерещится: напряжение в комнате будто подскакивает с её приходом. В общении Гермионы с родителями по-прежнему чувствуется какая-то невыносимая вежливость, и это гораздо хуже крика.

Наблюдая за ними, Гарри чувствует, как внутри всё скручивается в тугой узел.

Рон толкает его в плечо.

— Что? — спрашивает Гарри, переводя на него взгляд.

— Дружище, — говорит Рон, широко распахнув глаза. — Что с тобой?

— Ничего, — отвечает тот, потирая виски. — Наверное, просто не выспался.

И это не совсем ложь. С тех пор как он перебрался вниз, освободив комнату для Грейнджеров, он стал спать плохо. Хотя сам Гарри не понимает почему — за свою жизнь ему доводилось ночевать и в куда менее удобных местах.

Рон обнимает Гермиону за талию, и они обмениваются настолько откровенными взглядами, что настроение Гарри окончательно портится.

Их бесконечная близость начинает его раздражать. Возможно, дело просто в том, сколько раз он уже заставал их за поцелуями или ловил эти взгляды, от которых хотелось развернуться и тихо закрыть за собой дверь. Теперь, когда в доме родители Гермионы, кажется, что здесь становится слишком тесно и душно.

Или он просто пытается убедить себя в этом.

Он чувствует лёгкую вибрацию в заднем кармане.

— Ну, наконец-то, блин, — вырывается у него прежде, чем он успевает подумать.

— Что такое? — встревоженно спрашивает Рон.

Гарри мотает головой.

— Прости. Ничего. Я… э-э, просто вспомнил, что должен был кое-что сделать. Это сводило меня с ума.

Он с усилием закрывает рот, чтобы не наговорить ещё большей чепухи.

Рон и Гермиона снова переглядываются.

— У меня смена, — говорит Гарри, хватает свои вещи и быстро выходит из комнаты.

Он сбегает по ступенькам, даже не проверяя, дежурят ли сегодня Барина или Джерард, и просто идёт дальше по улице, сворачивая в небольшой сквер неподалёку. Там он выбирает скамейку между двумя кустами, садится и достаёт из заднего кармана свёрнутый пергамент. «Пергамент Джинни» — как он стал про себя его называть.

Однажды он едва не сказал это вслух, когда Рон по ошибке поднял его, решив, что это просто ненужный клочок. Тогда Гарри выхватил его так резко, что Рон с Гермионой посмотрели на него с недоумением.

Не то чтобы он сознательно решил скрывать это от них. Он просто не знает, как это объяснить. Да и не особенно хочет. У них теперь есть что-то своё — и он тоже имеет право на своё.

Или, по крайней мере, так он себе это объясняет.

Их переписка в последние недели заметно сошла на нет. Гарри всё труднее придумывать, о чём писать, да и у Джинни, судя по всему, дела идут не лучше: теперь она пишет всего раз в неделю. Всё ещё по средам, без пропусков. И сегодня Гарри понимает, что она опаздывает уже на целый день — и, возможно, именно поэтому он немного… на взводе.

Он оглядывается, убеждаясь, что рядом никого нет, и касается пергамента кончиком палочки. По листу тут же начинают струиться строки, выведенные рукой Джинни.

Гарри, уф. Извини, что так коротко, но мой совершенно бездарный загонщик ухитрился врезать мне бладжером прямо по затылку, пока я работала с Мартином у колец. Ну, по крайней мере, так мне потом рассказали. Сама я почти ничего не помню, разве что то, как очнулась в больничном крыле и увидела хмурую Помфри, нависающую надо мной. Она заставила меня остаться там на всю чёртову ночь. Подозреваю, это месть за ту историю с ключицей.

Карла я ещё не видела. Невилл говорит, по замку ходят слухи, будто он вообще бросил школу, лишь бы со мной не сталкиваться. Трус. (Карл, а не Невилл, само собой.) Если он и правда хочет скрыться от моего гнева, ему придётся вообще уехать из Англии. Надо будет выслать тебе его фото на случай, если он вдруг объявится где-нибудь в твоём уголке мира.

Чёрт. А теперь пришёл Дин и смотрит на меня щенячьими глазами. Похоже, я ещё пожалею, что согласилась на его очередную троллью затею. Вообще-то жизнь у меня была куда спокойнее, пока я не связалась с гриффиндорцами. Вы, ребята, знаешь ли, ужасно утомительные типы.

В общем, я и моё сотрясение мозга отправляемся отдыхать. Надеюсь, у тебя всё в порядке и дела с родителями Гермионы идут лучше, чем моя неделя.

Джинни

Гарри откидывается назад, но прочитанное письмо не приносит облегчения. Он пробегает строки ещё раз, и снова ничего нового. Он и сам не понимает, что именно ищет; просто внутри остаётся смутное, неприятное… разочарование, что ли. И это глупо.

Джинни занята, у неё всё в порядке, и если из-за этого её письма стали чуть более отстранёнными… значит, так и должно быть.

Он резко вскакивает, сминая пергамент и небрежно запихивая его в карман, но тут же останавливается, достаёт обратно и аккуратно сворачивает, разглаживая заломы.

Он уже и так опаздывает на свою грёбаную смену.

В перерывах Гарри несколько раз пытается написать ответ Джинни, но ничего не выходит, и он просто вытягивает чернила, нарушая собственное давнее обещание не заниматься подобной ерундой.

Он стоит по локоть в мыльной пене и обжигающе горячей воде, когда Касс в очередной раз заходит на кухню, пробираясь к задней двери на перекур.

— Привет, Гарри, — говорит она.

— Привет, — отвечает он, не поднимая головы.

— Так, честно предупреждаю: остерегайся Марины.

— Что? — спрашивает Гарри, с хмурым видом подимая взгляд. Он едва знаком с темноволосой официанткой.

— Она на тебя запала, — Касс с ухмылкой запрыгивает на стойку. — Ну, может, я ей слегка намекнула, что ты божественен в постели.

— Ты ей что сказала? — Гарри резко разворачивается к ней.

Она пожимает плечами.

— Я просто экстраполировала весьма смутные воспоминания, заметь. Но как твоя бывшая, пусть и фальшивая, девушка, я решила, что было бы мило устроить тебе хороший перепихон.

— Да чтоб тебя, Касс, — выдыхает Гарри, чувствуя, как внутри закипает злость.

Он прекрасно понимает, что она всё ещё тащит на себе эту извращённую идею «благодарности», будто ей нужно уравнять счёт. Но это последнее, что ему сейчас нужно.

— Не благодари, — говорит она, спрыгивая на пол. — Может, перестанешь быть таким угрюмым засранцем.

Гарри устало вздыхает.

— Сделай мне одолжение, ладно, Касс? Просто перестань делать мне одолжения! — кричит он ей вслед.

— Ладно-ладно, — она машет рукой, пробираясь к двери. — Ужас какой. Не дай бог, ты начнёшь хоть немного развлекаться.

Гарри и правда мечтает, чтобы люди перестали из кожи вон лезть, пытаясь заставить его «развлечься».

Остаток вечера проходит довольно спокойно: лишь пара мрачных пожилых джентльменов, которые выпивают слишком много, чтобы быть в состоянии добраться до дома самостоятельно. Гарри думает, как кстати сейчас пришлась бы парочка бодроперцовых зелий.

Закрывая бар, он отказывается от предложения пропустить стаканчик с остальными ребятами и вызывается проводить пьянчуг.

На улице Барина берёт одного из них под руку и шагает рядом.

— Спасите нас от Поттера, вечного благодетеля.

— Ты всегда можешь вернуться и сказать начальству, что нянчиться со мной — дело пустое, — резко отвечает Гарри.

— Ага, конечно, — спокойно говорит Барина. — Для меня это почти отпуск. Уже несколько недель никто даже не пытался меня проклясть.

— Однажды я сам тебя прокляну.

Её, похоже, совершенно не тревожит, что они обсуждают магию рядом с пьяными магглами.

— Мы сегодня ворчливые, да?

Гарри вздыхает.

— Похоже, все так считают.

Доставив пьянчуг по квартирам, он не спешит возвращаться к Грейнджерам, несмотря на усталость.

Прогуливаясь по пустым утренним улицам, Гарри позволяет себе бродить без цели. К этому часу он уже обошёл большую часть небольшого городка, и обычно такие прогулки хоть немного прочищают голову. Примерно через час он выходит на тихую улочку с пекарней, откуда пахнет свежим хлебом: булочник уже растопил печи, и ароматы выпечки разносятся по улице.

Он проходит ещё несколько кварталов и вдруг замирает, уставившись на тускло освещённую витрину. Над входом уныло мигает красная неоновая вывеска.

— Думаешь в отпуск поехать? — спрашивает Барина, привалившись плечом к стене. — Надеюсь, куда-нибудь в тропики. Я бы там загар подправила.

Гарри никак не реагирует на её легкомысленный комментарий. Его взгляд прикован не к картонным пальмам и не к фотографиям белоснежных пляжей с девушками в бикини. Он смотрит на снимок Биг-Бена. Поверх него наклеена кричащая красная звезда с надписью «РАСПРОДАЖА».

Подойдя ближе к двери туристического агентства, он замечает время работы и сверяется со своими часами. Не раздумывая, опускается прямо на ступеньки.

Барина ничего не спрашивает, просто прохаживается по улице туда-сюда, а потом устраивается на крыльце напротив.

Когда открывается пекарня, Гарри покупает два стаканчика кофе и два даниши и делится ими с Бариной. Устроившись поудобнее на крыльце, он ест и пьёт, наблюдая, как рассвет медленно расползается по булыжной мостовой.

В половине восьмого приходит турагент. Она останавливается, заметив Гарри, словно решая, не бродяга ли он.

Гарри поднимается, стряхивая крошки с колен, и отходит, давая ей пройти.

— Доброе утро, — говорит он, стараясь выглядеть так, будто хоть немного понимает, что делает.

— Вы меня ждёте? — спрашивает она.

Он кивает, смущённо улыбаясь.

Она отвечает улыбкой, окидывая его взглядом с головы до ног, и Гарри вдруг думает, не слишком ли заметно со стороны, что он не сомкнул глаз всю ночь.

— Должно быть, важная поездка.

— Ага.

Она придерживает дверь, пропуская его вперёд.

Гарри занимает стул в углу, пока она деловито обустраивается, двигаясь по небольшому помещению: включает свет, запускает компьютер, ставит вариться кофе.

— Итак, — говорит она, закончив свои утренние ритуалы. — Чем могу помочь?

— Мне нужен билет на самолёт.

— Куда?

— В Лондон.

Она быстро печатает; зелёные буквы скользят по чёрному экрану.

— Когда?

Впервые он медлит.

— Эм… можно календарь?

— Конечно, — она снимает со стены календарь с фотографией айсбергов.

Гарри смотрит на февраль. Остаётся всего неделя. Он перелистывает на март. Первое число — день рождения Рона. В этот день он должен быть здесь. Взгляд падает на вторую субботу месяца.

Он указывает на клетку с датой.

— Я хочу быть там до этого дня. Остальное без разницы.

— Хорошо, — кивает она. — Посмотрю доступные рейсы и предложу варианты. Обратный билет нужен?

Гарри качает головой.

— В один конец, пожалуйста.

Она улыбается.

— Домой возвращаетесь?

— Ага, — говорит Гарри. — Думаю, что да.

Пока она работает, он откидывается на спинку стула, впервые за последние недели ощущая странное, тихое удовольствие от ожидания.

* * *

В начале марта Джинни устанавливает в пустом классе доску для записей; после ужина у неё назначено собрание команды по квиддичу.

Карл приходит первым, да ещё и на пять минут раньше назначенного времени. Он проскальзывает в дверь с виноватой улыбкой. Последние пару недель он вёл себя образцово, но Джинни слишком хорошо его знает, чтобы верить, будто это надолго.

Следом подтягиваются Вейзи и Розье, ещё через несколько минут — Неттлбед и Рейко. Остаётся дождаться только Мартина, который вваливается с опозданием ровно на пять минут, держа в руках тарелку с пудингом.

— Эй, — заявляет он, когда все оборачиваются. — Если я умру от голода, это точно не пойдёт на пользу команде.

— Ну ты и придурок, — бурчит Рейко, скрещивая руки на груди.

Мартин лишь пожимает плечами, будто вполне готов с этим жить, и отправляет в рот внушительный кусок пирога.

Джинни вздыхает.

Кто-нибудь ещё хочет сказать что-нибудь совершенно идиотское, или мы всё-таки начнём?

Все почти синхронно поворачиваются к Неттлбеду — охотнику, который чаще других становился источником самых нелепых шуток. Тот невозмутимо пожимает плечами.

— Я сегодня уже выдыхся.

Все смеются и обмениваются ещё парой ехидных реплик.

Их уверенная победа над Рейвенкло несколько недель назад хоть и поставила крест на коротком романе Джинни с Майклом, зато подняла боевой дух команды до небес. Более чем достойный обмен, если спрашивать саму Джинни. Следующая игра лишь через две недели после пасхальных каникул, но Хаффлпафф в этом году совсем не мальчики для битья. Их защита отличается завидным упрямством, и времени на подготовку понадобится немало.

— Так, слушаем внимательно, — говорит Джинни. — В эти выходные — Гриффиндор против Хаффлпаффа.

Почти два часа они разбирают самые распространённые комбинации и придумывают пару новых, чтобы обкатать их на тренировках. Каждому игроку Джинни даёт чёткие указания: что изучить, за чем следить во время матча.

— Я хочу знать все их сильные и слабые стороны, — заканчивает она.

К этому моменту почти все уже кивают автоматически, и многие не в силах сдержать зевки. По остекленевшим взглядам ясно, что толку от них сегодня больше не будет.

— Ладно, убирайтесь отсюда.

Команда мгновенно оживает и разлетается с поразительной скоростью, учитывая их недавнюю сонливость.

— Но если хоть кто-то из вас будет валять дурака на матче, Рейко заставит вас пожалеть, что вы вообще получили письмо из Хогвартса! — кричит Джинни им вслед.

Все смеются, даже несмотря на то, что Рейко уже с пугающей серьёзностью начинает перечислять свои любимые способы наказания.

Стерев записи с доски и запихнув вещи обратно в сумку, Джинни выходит в коридор. По дороге в гостиную её несколько раз останавливают знакомые, а потом ей приходится сделать крюк, чтобы не столкнуться с Майклом. Да, это трусость — она прекрасно это понимает. Но в сотый раз объяснять, что между ними всё кончено и возвращаться к этому она не собирается, сил уже не осталось, а он продолжает давить. Это чертовски выматывает.

Когда Джинни наконец добирается до гостиной, она уверена, что опоздала, но, к счастью, тот, кто ей нужен, всё ещё там.

— Доринда, — говорит Джинни, подходя к креслу.

Третьекурсница поднимает на неё глаза, а её подружки тут же начинают толкать друг друга локтями и переглядываться с круглыми глазами.

— П-привет, Джинни, — осмеливается сказать одна из них, явно надеясь привлечь внимание.

Джинни отвечает короткой улыбкой и снова переводит взгляд на Доринду.

— Можно тебя на минутку?

— Конечно, — вежливо отзывается та, с такой интонацией, что сразу ясно: энтузиазма в этом согласии ни на кнат.

За последние несколько недель они уже несколько раз пересекались. Доринда, безусловно, уважает ту силу, которой по общему мнению обладает Джинни, но она определённо не слишком ею впечатлена. Джинни сдерживает улыбку, понимая, что не стоит показывать, как сильно её это забавляет.

Они выходят в коридор хотя бы ради иллюзии приватности и идут рядом.

— Я собираюсь пригласить тебя в «Салон», — говорит Джинни.

Доринда не выглядит удивлённой. Она лишь кивает, словно именно этого и ждала.

Каждая девушка в «Салоне» поразительно отличается от остальных, и к каждой нужен свой ключ. Раньше Джинни считала Антонию раздражающе уклончивой, но теперь понимает, что та уклончивость была нужна не Антонии, а ей самой. Ей нужна была борьба, необходимость докапываться до сути, осознать, как мало она на самом деле знает и понимает.

Доринде же нужна прямая честность, которой, если Джинни не ошибается, в её жизни катастрофически не хватает.

— Прежде чем я это сделаю, — говорит Джинни, — мне важно, чтобы ты поняла почему.

— Я знаю почему, — отвечает Доринда, гордо приподнимая подбородок, несмотря на угрюмые нотки в голосе.

— Правда?

— Я красивая, — говорит она без хвастовства, просто как констатацию факта.

И с этим трудно спорить. Доринда, пожалуй, самая красивая девушка, которую Джинни когда-либо видела, включая Флёр. Гладкая, безупречная тёмно-коричневая кожа; глаза настолько тёмные, что кажутся почти чёрными; черты лица с пугающе идеальной симметрией, от которой веет чем-то нереальным, почти потусторонним. Кудрявые волосы убраны в затейливые косы.

В этом семестре слизеринская гостиная всё сильнее гудит от всё менее завуалированных комментариев, будто тело Доринды что-то говорит о ней самой, о том, кем она должна быть и чем якобы обязана окружающим.

— Ты и правда красивая, — спокойно говорит Джинни. — Но, если честно, меня это мало интересует.

Доринда резко поворачивается к ней и смотрит прищурившись, словно пытаясь решить, стоит ли обидеться на столь демонстративное пренебрежение тем, что всегда считалось её главным достоинством, или просто не поверить в искренность услышанного.

Джинни пожимает плечами.

— Красота — это всего лишь оружие. Им можно пользоваться, а можно позволить использовать себя против собственной воли.

Взгляд Доринды остаётся настороженным, почти равнодушным, но Джинни видит, что она слушает. Если ей и суждено стать сестрой, то не из-за внешности. Куда важнее этот проницательный, слишком внимательный взгляд, который так легко оборачивается уязвимостью.

«Салон» может дать ей пространство, где она сможет просто быть. Быть мягкой и уступчивой тогда, когда это выгодно ей самой. Когда это необходимо ей. И, возможно, именно там она сможет отточить свою проницательность до остроты лезвия, чтобы пользоваться ею по собственной воле, а не по чужому желанию.

— Речь не о том, чтобы «заполучить» тебя в коллекцию, — продолжает Джинни, прекрасно зная, что Доринда и так украшает собой камерные вечеринки Слизнорта. — И даже не о том, что ты можешь дать «Салону». Речь о том, что он может дать тебе. Если ты сможешь это принять, для тебя найдётся место. В любой момент. Когда ты сама захочешь.

Для Доринды это звучит слишком похоже на ультиматум, и её плечи заметно напрягаются.

— А если я не смогу?

Джинни улыбается, а Доринда будто сдувается.

— Понятно, — произносит она сухо. — Никто ведь никогда не отказывается от приглашения в «Салон».

Звучит так, будто у неё и впрямь нет выбора. И теперь уже Джинни сердится.

— Это глупая причина что-либо делать.

— Разве ты не должна меня уговаривать? — спрашивает Доринда.

Джинни качает головой.

— Дело не во мне. Только ты сама поймёшь, когда будешь готова… если вообще когда-нибудь будешь.

Она разворачивается и уходит, оставляя девушку одну посреди коридора.

Возвращаясь через гостиную, Джинни замечает Асторию, которая изо всех сил делает вид, будто происходящее её совершенно не интересует. Джинни даже не замедляет шаг и направляется вниз, в «Салон».

Сегодня её встречает не тишина, а негромкий гул голосов и стрекотание механизмов.

В дальнем конце комнаты Никола и Джемма возятся с каким-то устройством, а Дейл наблюдает за ними с неподдельным интересом. Джинни устраивается на диване рядом с Гестией и Флорой.

— Я думала, ты приведёшь нам новую сестру, — говорит Гестия.

— Посмотрим, — отвечает Джинни.

— Ну, в любом случае, здесь уже становится лучше, — замечает Флора.

— Да, — соглашается Джинни, наблюдая, как Дейл смеётся над чем-то, что сказала Джемма, прикрывая рот рукой, словно пытаясь удержать смех внутри. Будто всё ещё боится привлечь к себе лишнее внимание. — Приятно видеть, что она смеётся.

— Ага, — кивает Гестия. — Похоже, она наконец-то начинает осваиваться.

То есть перестала выглядеть так, будто ждёт, что они передумают и выставят её за дверь. Скажут, что всё это была жестокая шутка.

Джинни надеется, что когда-нибудь она в это поверит. Время ещё есть.

Флора толкает её локтем, вырывая из мыслей.

— Так ты теперь встречаешься с Эрни МакМилланом?

— Что? — Джинни сбита с толку. — Мерлин, конечно нет.

— Но вы же вместе гуляли в Хогсмиде на выходных, — не отстаёт Флора.

— Да, — признаёт Джинни, из тактичности опуская слово «к сожалению».

Неделей раньше Эрни пригласил её, и она согласилась — во многом потому, что не видела особых причин отказывать, а ещё потому, что Майкл никак не желал понимать намёки, и ей показалось, что это может помочь.

Похоже, не помогло ни с одной стороны.

— Значит, одноразовое свидание, — делает вывод Флора.

— Да, — твёрдо отвечает Джинни. — Определённо. На все сто процентов.

Эрни, впрочем, думает так же. Они оба вполне довольны тем, что больше никогда не будут вспоминать тот день: уж слишком неловким и мучительным он оказался для них обоих.

Джинни хмурится, вдруг понимая, что Флора обычно не склонна к пустым сплетням.

— Постой-ка, а тебе-то какое дело?

— Просто любопытно, — отвечает та, но покрасневшие щёки выдают её с головой, а громкое презрительное фырканье сестры-близняшки лишь подчёркивает ложь.

Флора шлёпает Гестию по колену, но та только смеётся.

— Кто-то тут, похоже, слегка влюбился.

— Ну, что ж, — улыбается Джинни. — Я точно не встану у тебя на пути.

— Теперь никаких отговорок, — говорит Гестия, многозначительно шевеля бровями.

Флора резко встаёт, гордо вскинув подбородок.

— Пойду проверю, как там девочки, — заявляет она с таким надменным видом, будто выше подобных насмешек, и направляется к Николе, Джемме и Дейл.

Гестия лишь закатывает глаза и возвращается к чтению книги.

Покачав головой, Джинни достаёт из сумки стопку писем. Самое верхнее — от Тилли.

Ах, какое супружеское счастье! Настоятельно рекомендую всем своим сёстрам. Бросай школу немедленно, и ты тоже сможешь жить в тесном пространстве с почти незнакомым человеком и не разговаривать друг с другом целыми днями.

Кузен Бассентвейта, насколько мне известно, до сих пор не женат. Наверняка он так же оглушительно храпит и разбрасывает носки по всему дому, хотя у него хотя бы нет оправдания в духе «я в депрессии, потому что стал сквибом». Просто дай знать, и я вас познакомлю. Снимем маленький домик за городом и будем вместе размышлять, не утопиться ли нам в живописном пруду с утками. Или лучше сразу перебраться на болота. Утонуть в трясине, пожалуй, звучит поэтичнее.

Ой, перестань переживать, я шучу. Господи, как же мне в последнее время нужно хоть какое-то развлечение, и сегодня это ты. Мне наконец удалось установить маленький медный перегонный аппарат в углу комнаты, но боюсь, МакГонагалл конфискует любой образец, который я попробую отправить. (Или выпьет сама. Уверена, она ещё та любительница пропустить рюмочку, иначе на такой работе не выжить.) Но всё равно приятно снова заниматься чем-то в свободное время.

Отдала бы что угодно, чтобы оказаться сейчас там, со всеми вами. Чёрт, опять сожгла это чёртово жаркое.

Тилли

Джинни вздыхает, потирая глаза. Она переполняет одновременно восхищение тем, что Тилли не сдаётся, и почти физическое желание закричать от отчаяния из-за ситуации, в которую та сама себя загнала. Может, Тилли и чувствует, что одержала победу над семьёй Бассентвейта, но они навязали ей столько архаичных свадебных обычаев и ограничений, что жизнь стала почти невыносимой. Джинни и не подозревала, что большинство из них — настоящие, действующие законы.

Один год. Если Тилли удастся сохранить рассудок хотя бы один год, находясь в постоянном контакте с Бассентвейтом, их брак станет законным и нерушимым, и тогда уже ничто, кроме самой Тилли, не сможет его расторгнуть.

Джинни остаётся лишь надеяться, что это и правда окажется той свободой, какой Тилли её себе представляет.

«Больше похоже на тюрьму, если хочешь знать моё мнение, — сказал Бассентвейт Джинни на свадьбе. — Но, конечно, моего мнения никто не спрашивает, верно?»

Весь тот день Джинни только и думала о том, чтобы кого-нибудь проклясть.

И это чувство ничуть не ослабло за прошедшие месяцы.

Чтобы отвлечься, она перебирает оставшиеся письма. В самом низу оказывается зачарованный пергамент. Джинни с удивлением замечает, что руны на нём потемнели. Гарри не так уж пунктуален в переписке, как она сама, но письмо пришло на несколько дней раньше обычного, что для него совершенно нехарактерно. Два письма подряд, да ещё без её ответа... такого в последнее время не случалось вовсе.

Она говорит себе, что должна сначала закончить эссе по трансфигурации, но тут же мелькает мысль: а вдруг что-то произошло? Всё-таки у Рона всего несколько дней назад был день рождения, а у него есть дурная привычка травиться именно в это время года. Она разворачивает пергамент, решив, что один раз может позволить себе быть недисциплинированной.

Привет, Джинни!

День рождения Рона официально закончился, так что могу с уверенность сказать, что он снова его пережил. Минус один повод для беспокойства. Он даже в пабе почти не опозорился. Всё-таки ему уже девятнадцать — проверенный временем взрослый человек, как он сам нам постоянно напоминает.

Мне удалось раздобыть шоколадные котелки, как ты и просила. Как ты и предсказывала, сначала он выглядел до смерти напуганным, но, съев почти половину коробки и убедившись, что побочных эффектов нет, начал находить это ужасно смешным. Гермиона, правда, усомнилась в твоём чувстве юмора. (Да, я всё свалил на тебя. Что поделать, Гермиона бывает пугающей.)

Родители Гермионы вроде как обжились, и громкие скандалы с хлопаньем дверей почти сошли на нет, но никто пока не готов поднять тему возвращения в Англию. Мы с Роном просто стараемся держаться в стороне. То ещё веселье.

Кстати, об Англии. Я купил билет на самолёт. Рон с Гермионой, скорее всего, останутся ещё на месяц, а я возвращаюсь. Австралия мне уже порядком наскучила. Прилетаю одиннадцатого. Просто хотел тебя предупредить.

С нетерпением жду новостей о матче Гриффиндор — Хаффлпафф и о том, удалось ли Карлу искалечить кого-нибудь ещё. Ты не думала надевать шлем?

Гарри

Джинни откидывается назад; пергамент соскальзывает ей на колени, а слова Гарри эхом отдаются в голове.

Его не было почти семь месяцев. Семь чёртовых месяцев, и он сообщает об этом так, между делом, будто о незначительном пустяке. «Ах да, я возвращаюсь, но что гораздо важнее: давай поговорим о квиддиче!»

Ничего особенного. Совсем.

Потому что, возможно, для него это и правда не так уж важно?

Мерлин. Одиннадцатое марта. Всего через восемь дней.

Она снова смотрит на пергамент, словно надеясь вычитать что-то между строк, поймать смысл в пробелах и знаках препинания. Когда становится ясно, что это бессмысленно, она пытается разобраться хотя бы в собственных чувствах. И понять, готова ли она вообще к этому.

— Джинни? — Гестия внимательно смотрит на неё. — Ты в порядке?

Она и сама не знает.