Испытание (гет)

Сюжет Нининой сказки был не слишком оригинальным. Главный герой рос не по дням, а по часам, стрелой мог расколоть орех во рту у белки, отправлялся туда, не знаю куда, чтобы спасти от голода ставшее ему родным племя, общался со зверями и птицами, переплывал море, совершал подвиги и хитрил, будил какого-то местного Нептуна с непроизносимым именем, обучал его игре на каком-то музыкальном инструменте и, наконец, триумфально возвращался домой в сопровождении рыбьих косяков. Но Платон очень быстро понял, что дело совсем не в сюжете. Дело было в странноватых тягучих, напевных интонациях, в завораживающе мелодичном голосе, во внутреннем успокаивающем ритме. Марта заснула почти сразу, сам он продержался, должно быть, минут двадцать.

Проснувшись, вскинулся было, но тут же понял, что всё в порядке. Марта так и спала у него на коленях, дышала в ладонь. Рядом с ней свернулся клубком Штолик. Горел ночник, Нина сидела всё там же у стены, пила что-то из большой чашки. На часах была четверть третьего. Получалось, что они с Мартой преспокойно проспали почти четыре часа. Это было очень хорошо, но странно. Тут же ему померещилось, что комната наполнена звуками: он слышал шум прибоя, а может, ветра в кронах или в тростниковых зарослях на берегу реки, гул мощного водного потока, и как будто птичий гомон, и шорох, и посвист... Платон тряхнул головой и спросил:

— Это что, гипноз?

— Что-то в этом роде, — тихо ответила Нина.

— Зачем?

— Вам всем надо выспаться, а Марте — в первую очередь.

— Что ей снится?

— То же, что и тебе только что.

— Я ничего не помню.

— Очень неплохой вариант, ведь так?

— Пожалуй.

— Не беспокойся, я ничем ей не наврежу. Кроме всего прочего я давала клятву Гиппократа.

— Так вы врач? — обрадовался Платон.

— В том числе. Но разве вам нужен врач?

Платон в смятении провёл ладонью по волосам. Он не знал, кто им нужен, мучительно боялся за Марту, пока не разобрался, можно ли доверять странной пришелице полностью, и не нашёл ничего лучшего, чем продолжить допрос.

— Почему именно эта история? Или истории? Сколько вы их уже рассказали? Что в них особенного, кроме местного колорита?

— Сказки я не выбираю, они приходят сами, но если порассуждать... — Нина задумчиво отпила из чашки. — Во-первых, дальневосточные сказки и легенды со мной с детства, в них больше всего силы и самые яркие образы, способные хотя бы на время затмить что угодно. Во-вторых, когда ты переплываешь море на косатке и возвращаешься домой по радуге, пачкаясь краской, то нетрудно догадаться о том, что ты спишь, а это как раз и есть первый шаг к пробуждению.

— Но в страшных снах Марты нет ничего подобного. Там всё очень просто и... похоже на реальность.

— Как бы ни было похоже, но это не реальность. Там должно быть что-то, ей противоречащее, не совместимое с ней, невозможное, немыслимое... Что-то, от чего у Марты получится оттолкнуться, чтобы разогнать морок изнутри.

Платон задумался. Не было ничего невозможного в том, чтобы уйти в армию и погибнуть. В семье служили все мужчины и все они снова и снова смотрели смерти в лицо. Конечно, умереть совсем молодым было бы обидно и горько, безумно жаль их с Мартой несостоявшейся совместной жизни, непростительно оставить её одну с ребёнком, не защитив даже женитьбой, но... он вполне мог представить себе подобное стечение обстоятельств. Не казалось немыслимым и то, что пришёл попрощаться и смог с того света дотянуться до подонков, всерьёз угрожавших Марте с сыном. Это было ничуть не более немыслимо, чем шаманство или духовидение, участие в жизни семьи духов прабабушки и прадеда, чем чующие мистическое пёс и кот... Что делать, если там и тогда не нашлось никого другого в помощь? Чёрт, именно это "никого" и казалось Платону самым невозможным, противоречащим всему, что он знал и любил!

Дверь приоткрылась, в комнату заглянула Римма Михайловна.

— Спит? — спросила она шёпотом.

Нина с Платоном совершенно синхронно кивнули.

— Тебе тоже отдохнуть не мешало бы, — сказала ей Нина с укоризной.

— Нет, я же днём спала, не устала ещё. Платоша, ты пойди поешь, там готово всё, а то с обеда уже полсуток прошло... А я пока с Мартусей посижу.

Платон и правда был голоден, а Марта спала спокойно и крепко, поэтому он послушался и отправился на кухню, размышляя о том, что "Платошей" у Риммы Михайловны он ещё, кажется, не был и, честно говоря, не думал, что когда-нибудь станет. На кухне за столом неожиданно обнаружился здоровый мужик в тельняшке и с газетой. Платону понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что это и есть Нинин брат, настолько они были непохожи. Мужик явно заметил недоумение на его лице, ухмыльнулся в усы и протянул руку:

— Дюмин, Валерий Анатольевич, можно просто Валера.

— Штольман, Платон Яковлевич, можно просто Платон, — отозвался он, оценив крепость рукопожатия.

— Что там у вас, Платон? Сказки народов Дальнего Востока?

Платон устало кивнул и опустился на табуретку.

— Девушка-то спит твоя?

— Да.

— Ну и хорошо. Ты не изводись так, там не в сказках дело, со снами Нина и правда может помочь. Меня она от кошмаров и подростковых фанаберий излечила, когда ещё разговаривать толком не умела.

— И как это ей удалось?

— Ну, как... — протянул Дюмин; голос у него был глубокий и гулкий, и в тёплом рокоте его баритона Платону вдруг тоже почудилось море. — Она же младше меня намного. Вот будут у тебя с твоей Мартой дети, тогда и увидишь, как они это делают.

— А какой Нина врач? — спросил Платон.

— Хороший, — прозвучало в ответ. — Терапевт, невропатолог, старший судовой врач на плавзаводе "Андрей Захаров".

— Ого, — удивился Платон, — она же такая молодая...

— Она старше, чем кажется, — усмехнулся Дюмин. — Две недели назад тридцать два исполнилось. Девять лет она уже со мной на плавзаводе ходит, не считая двух декретных отпусков... Платон, ты б поел. Там тебе вкусной еды оставлено немеряно. Причём Владимиру Сергеевичу было поручено присмотреть, чтобы ты отнёсся к позднему ужину серьёзно, а не кусочничал, но он купаться пошёл, так что я за него.

— Не беспокойтесь, я поем.

Платон потёр ладонями лицо. Вообще-то, больше всего ему хотелось спать. Вернуться в комнату, лечь рядом с Мартой, взять её за руку и проспать сколько получится. Была надежда, что может получиться до утра. Но и не поесть было нельзя. Под одобрительным взглядом Дюмина он налил себе большую чашку бульона, прихватил из духовки пару сухарей, отрезал щедрый ломоть запеканки и вернулся за стол.

— А как вы с дядей Володей познакомились? — спросил он для поддержания разговора.

— Твой отец с Владимиром Сергеевичем вели дело об убийстве моего единоутробного брата, по которому я проходил свидетелем, — ответил Дюмин. — Сам я с тринадцати лет жил с отцом и его новой семьёй, с матерью был, скажем так, в ссоре и брата тридцать лет не видел, но у следователей оказались длинные руки и чуть больше года назад они выдернули меня из Владивостока для дачи показаний. Нина поехала со мной за компанию, а на обратном пути ошарашила меня сообщением, что женщина капитана Сальникова — медиум. Ну, медиум и медиум, я в таких вопросах с ней не спорю.

— Вы ей не поверили?

— Как тебе сказать, — пожал плечами Дюмин, — я вообще ни во что не верю, пока не увижу и не пощупаю. Вот в Нинино шаманство уже верю, потому что тысячу раз убеждался: если Нина утверждает, что будет шторм, то он будет; барометр может ошибаться, а Нина нет. Если мы приезжаем к родителям, и Нина с порога заявляет бате, который вообще ещё не успел пожаловаться на колотьё в боку, что надо ехать в больницу, потому что пару часов до перитонита, то мамРая стремительно собирает батю, мы едем и его из приёмного покоя больницы после короткого осмотра отправляют прямо в операционную. Если Нине втемяшилось, что двое — пара, то они и будут парой, не сразу, так постепенно. — Дюмин задумчиво улыбнулся. — В общем, если моя сестрёнка говорит: "Я вижу", то это так и есть, как бы оно ни работало. А про медиума... Раз уж Владимир Сергеевич подтверждает, что его жена общается с духами и помогает милиции в расследованиях, то кто я такой, чтобы дальше сомневаться? Но по большому счёту это мне всё равно. Мне важно другое: что в ходе того расследования капитан Сальников с полковником Штольманом спасли близких нам людей, и за это мы им по гроб жизни обязаны. Поэтому когда Нина приходит и сообщает, что звонил Владимир Сергеевич и просил о помощи, то я еду добывать билеты на самолёт. А медиум там или не медиум — какая мне разница?

— Спасибо, — сказал Платон серьёзно; ему такой подход к делам мистическим был очень хорошо понятен.

— Да мне-то за что? — отмахнулся Дюмин. — Я же при Нине что-то вроде батарейки, и только. Вот сейчас просидит она с твоей девушкой ночь, другую, третью, и может так случиться, что сама расклеится. Будет тогда отлёживаться, пить настойку шиповника, есть гранаты и печёнку, а я рядом сяду и стану ей её же сказки рассказывать.

— Римме Михайловне помогает таблетка глюкозы под язык и... дядя Володя, — пробормотал Платон. — Понять бы ещё, как Марте помочь.

— Отоспится твоя Марта и повеселеет, да и всем вам тут, по-моему, не мешало бы отдохнуть как следует, потому что хронический недосып — плохой советчик. А там видно будет...

После этого разговора Платон почти сразу вернулся в комнату. Обменялся парой слов с Риммой Михайловной и лёг на стоящее прямо у дивана раскладное кресло. Спать на нём он с самого начала приспособился наоборот, чтобы подлокотники не заслоняли от него Марту. Так было не слишком удобно, потому что длины кресла для него едва хватало и голова всё норовила свеситься, а подушка — свалиться, но плевать он на это хотел. Едва лёг, нашёл её руку, переплёл их пальцы и практически сразу провалился в сон, даже не разобрав, какую сказку Нина взялась рассказывать на этот раз.

... Это было странное ощущение. Платон знал, что спит и в то же время всё вокруг было очень настоящим. Он встал из-за письменного стола, устало потёр глаза и привычно размял ноющую спину. Захотелось "в люди", но в большой квартире, обычно полной народу, было непривычно тихо. Он знал, что Марта убежала в магазин, вспомнив о чём-то в последний момент, но где же остальные? В коридоре пахло жареной картошкой и хвоей, потому что к стене была прислонена перетянутая шнуром ёлка, а ещё здесь стояли лыжи, взрослые и детские, и санки, и он точно помнил, что обещал кому-то выправить погнувшиеся полозья. Но кому? На вешалке висело только его собственное зимнее пальто, а на тумбе под ним лежала маленькая девчоночья шубка, при одном взгляде на которую потеплело в груди. Он заглянул в комнату, именовавшуюся в семье "девичьей", но никого там не обнаружил. Тогда пошёл дальше, открывая одну дверь за другой.

Девочка и кот обнаружились в большой комнате — на подоконнике за гардиной. Для кота, каким бы монументальным он не был, места на подоконнике было достаточно, а для четырёхлетней девочки — не очень. И вообще, она даже не сидела, а как-то опасно стояла на коленках, уперевшись в стекло чуть ли не носом. Он оказался у подоконника очень быстро и тихо, чтобы не напугать. Но его появление было, конечно, сразу замечено. Кот пару раз дёрнул хвостом, девочка сказала:

— Привет! Ты уже наработался?

Это прозвучало, как "пьивет" и "налаботался". Анна Платоновна месяц назад побывала у логопеда и с его помощью наконец победила букву "р". Она даже целый день с серьёзным видом ходила по квартире, сосредоточенно болтая во рту специальной палочкой и выразительно рыча. Но и после этого она время от времени забывала об своей победе и выдавала такие вот "пьиветы" из прошлого.

— И наработался, и проголодался, и соскучился, — ответил он, обнимая дочку вместе с гардиной. — Ты чего тут, Светлячок?

Это прозвище, придуманное с год назад дядей Володей, с которым у Анны Платоновны была огромная и совершенно обоюдная любовь, прижилось мгновенно и вытеснило всех "птичек-рыбок-заек", потому что просто идеально подходило.

— Тренируюсь... — ответила малышка с гордостью. — Хочешь почитать?

— Анюточка, р-р-р, — напомнил он, потому что у неё опять получилось "тьениююсь", одновременно пытаясь понять, что именно и где он должен прочитать.

— Смотр-р-ри, — помогла ему Аня, постучав пальчиком по стеклу.

Осторожно отодвинув гардину, он обомлел. Буквы Аня выучила уже год назад, тогда же начала читать — сперва по слогам, а в последнее время довольно бегло. Но письмо они с Мартой и Риммой Михайловной взялись осваивать, как ему казалось, всего лишь пару недель назад. Тем не менее, сейчас всё заиндевевшее окно было покрыто надписями. Прямо по центру ему бросилась в глаза надпись: "Папа + Матуся", да, Мартуся была без пресловутого "р", ну и ладно. Ещё здесь были два Яши, один большими буквами, другой — маленькими, "Ася", "дед Вова", "Римочка" с одной "м", "Адя" вместо "Ада", совершенно правильный "Штолик", "Маша", "Шука", в котором Платон с трудом опознал Шурку, "Лиза" и все остальные.

— Светлячок, — пробормотал он в полном изумлении, — сколько ты уже тут тренируешься?!

— Не знаю, — ответила дочка задумчиво. — Давно залезла, как мама ушла.

Платон постарался сейчас не думать о том, что могло случиться, пока Аня священнодействовала на подоконнике без присмотра. Она, конечно, была на удивление спокойным и благоразумным ребёнком и сравниться с очень активным Яшкой, а тем более с Адой, в раннем детстве носившей выразительное прозвище "Чертёнок", не могла. Но у него всё равно не получалось себе представить, чтобы Марта оставила дочь на попечение Штолика. А на кого тогда? Неужели на него самого? Но он был совершенно уверен, что уходя она ни слова ему не сказала.

— Папа, — отвлекла его от суматошных мыслей Анюточка, — а напиши тоже что-нибудь...

— Светлячок, — сказал он, привлекая её к себе и прижимаясь щекой к растрёпанным светлым кудрям, — да ты же всё самое главное уже написала, радость моя. Куда же мне ещё?

— Ну, па-апа, ты же умный, — сделала ему комплимент Анюточка, — вот и придумай что-нибудь.

В этот момент раздался раскатистый и задорный звонок в дверь...

Платон проснулся от ощущения пустоты в ладони, где всю ночь была рука Мартуси. Но испугаться не успел, просто почувствовал, что она рядом, ещё до того, как открыл глаза. Был уже белый день, Марта сидела на самом краю дивана, совсем рядом, держала в руке кончик косы и, судя по немного виноватому и лукавому виду, только что собиралась пощекотать его этим самым кончиком.

— Привет, — сказал он хрипло. — Ты как?

— Хорошо, — улыбнулась она и, заметив, видимо, какое-то сомнение в его взгляде, повторила: — Правда, Тоша, на удивление хорошо. Я выспалась, сама проснулась уже час назад, и бедную уставшую Нину отпустила спать. А ты — соня...

— Храпел?

— Не-ет. Улыбался мечтательно, я даже позавидовала. Вот что тебе снилось?

— Сначала скажи, что снилось тебе, — ответил он, потому что её сны были всё-таки важнее.

— Мне снилось море, Нина говорит, что Охотское, и Амурский лиман. И как рыба косяками идёт, так плотно идёт, что вода пенится. Как чайки ликуют и нерпа охотится. Вот ты знаешь, как выглядит нерпа?

— Не очень.

— А я теперь знаю. Там так красиво! Мы же можем туда когда-нибудь поехать?

— Мы можем поехать, куда ты захочешь, только выздоравливай поскорей, — сказал Платон и сел.

— Я постараюсь, — сказала Марта немного неуверенно, а потом тряхнула головой и добавила: — Всё, теперь твоя очередь. Что ты видел во сне, что так улыбался?

— Я не всё помню, но... Там Аня была, Анна Платоновна. Ну вспомни, Римма Михайловна же говорила нам, что у нас будет двое детей, рыжий мальчишка и девочка. Так вот, её, получается, будут Анечкой звать, наверное, в честь Анны Викторовны, и она совсем светленькая будет, может, в мою маму. И вообще, Мартуся, там совершенно точно были все — не только я, но и моя мама, и дядя Володя, все-все...

— Ты теперь тоже видишь вещие сны? — спросила Марта медленно.

— Да начнёшь тут с вами! — выдохнул Платон и взял её руки в свои. — В том-то и дело, солнышко, что эти твои ужасные сны — не вещие. Не знаю, откуда они взялись, но они не о будущем. Может, такое могло бы случится, если бы мы что-то сделали неправильно, но мы уже не сделали, уже всё по-другому.

— Почему ты так уверен? — сглотнула Марта.

— Пока не знаю, почему, но уверен. И мне обязательно нужно убедить тебя. Я ещё не придумал, как это сделать, но... Могу украсть тебя и увезти на Украину.

— Зачем? — спросила ошеломлённо Марта.

— Да просто на Украине мы сможем пожениться сразу, потому что там девушкам разрешено с семнадцати! Не смотри на меня так, я понимаю, что это очень странная идея... Марта, тебе очень-очень нужно перестать бояться. Нина говорит, что это морок, который ты должна разорвать изнутри. Что как бы он ни был похож на настоящую жизнь, в нём есть что-то такое, чего никак не могло случиться с нами со всеми. Вот не могло и всё! Что-то несовместимое с тем, что уже есть. Если ты догадаешься, что это, то поймёшь, что спишь и сможешь проснуться. Ты понимаешь?

— К-кажется, да... — ответила она, но тут Платону показалось, что она не слишком внимательно его слушает, смотрит куда-то в себя.

— Марта-а, — настойчиво позвал он.

— Тоша-а, — отозвалась она, как передразнила, точь-в-точь, — а ведь он там не рыжий...

— Наш Яшка? В этих твоих снах?

— Да. Странно, но я почему-то поняла это только сейчас. Он там тёмно-русый, как и ты.

Платон увидел, как меняется выражение её глаз, понял, что страх сейчас её снова затянет, обхватил за плечи и встяхнул.

— Вот видишь! Это, конечно, ещё не доказательство, но это... сны против снов, понимаешь? И ты можешь — должна! — сама решить, во что ты хочешь и будешь верить.