Тени в золотом сиянии (гет)

Вечер Рождественской вечеринки Горация Слизнорта опустился на замок тяжёлым бархатным покрывалом. Воздух в башне Гриффиндора загустел от ароматов, которые заставляли мой чуткий нос недовольно подёргиваться: лак для волос, начищенная кожа ботинок, сладкая пудра и, разумеется, густая, вибрирующая нервозность подростков.

Я сидел на подоконнике в спальне девочек, наблюдая за тем, как Моя Хозяйка готовится к выходу.

Это был ритуал. Священнодействие.

Обычно Гермиона относилась к одежде утилитарно: мантия должна быть чистой, джемпер — тёплым, а джинсы — удобными. Но сегодня... сегодня всё было иначе. Сегодня она надевала броню. Только сделана эта броня была не из драконьей кожи, а из струящейся ткани цвета утренней зари — нежно-розовой, переходящей в персиковый.

Она стояла перед зеркалом, нервно разглаживая несуществующие складки. Её волосы, обычно живущие своей буйной жизнью, были укрощены с помощью магии снадобий «Простоблеск» и лежали аккуратными, блестящими волнами.

Но меня интересовал не её внешний вид — для меня она всегда была совершенством. Меня интересовала её аура.

Золото её души сегодня было странным. Оно сияло ярко, но в этом сиянии была лихорадочная пульсация. Смесь предвкушения («Я иду с Гарри!») и глубинного страха («Мы идём в логово змей, зная то, что мы знаем»).

Тот стеклянный футляр с мёртвым чёрным пером, который я добыл прошлой ночью, лежал сейчас глубоко на дне её бисерной сумочки. Он был невидимым, но ощутимым грузом. Он фонил холодом даже сквозь слои магии расширения пространства.

Гермиона вздохнула, глядя на своё отражение. В её глазах не было того беззаботного блеска, который должен быть у девушки, идущей на бал с Избранным. В них была решимость солдата перед высадкой.

— Ну как я, Живоглот? — тихо спросила она, повернувшись ко мне.

Я медленно моргнул и издал мягкое, одобрительное «Мрр».

«Ты прекрасна, Хозяйка. Ты выглядишь как королева, готовая и танцевать, и убивать, если потребуется».

В дверь постучали. Гермиона вздрогнула, её аура метнула золотую искру.

— Я сейчас! — крикнула она, хватая сумочку.

Мы спустились в гостиную.

Там её ждал Он.

Гарри Поттер стоял у подножия лестницы, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он был в парадной мантии, и, надо отдать ему должное, на этот раз он выглядел опрятно. Его волосы, конечно, оставались вороньим гнездом (некоторые законы природы не подвластны даже магии), но в его облике появилась новая черта. Собранность.

Его изумрудная аура была плотной, насыщенной, с металлическим отливом. Он смотрел на лестницу не как влюблённый мальчишка, ожидающий свою даму, а как страж, ожидающий напарника.

Когда Гермиона спустилась, время на секунду замедлилось. Я видел, как расширились зрачки Гарри. Я видел, как его аура потянулась к ней, словно желая обнять, защитить, укрыть от всего мира.

— Ты... отлично выглядишь, — выдохнул он. Слова были банальными, но интонация наполняла их смыслом.

— Ты тоже, Гарри, — она улыбнулась, и на мгновение тень мёртвого пера отступила. Золото и Изумруд соприкоснулись, рождая тёплую, уютную искру.

Рядом, на диване, Рон Уизли пытался отбиться от Лаванды, которая пыталась поправить ему воротник (или задушить, судя по усердию). Увидев Гермиону, Рон замер. Его оранжевая аура вспыхнула обидой и сожалением, но тут же была погашена мощным выбросом розовой «сахарной ваты» от Лаванды:

— Бон-Бон, смотри на меня! У тебя пятнышко!

Я довольно фыркнул. «Сиди смирно, Рыжий. Твой поезд ушёл, и рельсы разобрали».

— Пойдём? — Гарри предложил Гермионе локоть. Жест был старомодным, но невероятно правильным.

Она кивнула и положила пальцы на его предплечье.

Они направились к портретному проёму. Я, естественно, последовал за ними.

— Живоглот, тебе нельзя, — Гермиона попыталась остановить меня у выхода. — Там будет много людей, Слизнорт не любит животных...

Я посмотрел на неё взглядом, полным снисходительного укора.

«Милая, Слизнорт любит коллекционировать знаменитостей. Я — кот лучшей подруги Избранного. Я — практически экспонат. К тому же, я иду не развлекаться. Я иду в дозор».

Я проигнорировал её слова и проскользнул между ног входящего Невилла Лонгботтома в коридор. Гермиона лишь вздохнула, понимая, что спорить бесполезно.

* * *

Кабинет профессора Слизнорта был похож на внутренности огромной, дорогой бонбоньерки. Стены и потолок были задрапированы изумрудными, малиновыми и золотыми тканями, создавая ощущение нахождения внутри шатра султана. Воздух был тяжёлым, густым, почти осязаемым. Он пах медовухой, дорогим табаком, драконьим тартаром и тщеславием.

Тщеславие пахло как перезрелая дыня — сладко до тошноты.

Я, пользуясь своим преимуществом в росте (или его отсутствии), скользил под столами, между ногами волшебников и краями длинных мантий. Мир снизу выглядел как лес из бархата и шелка.

Сам Гораций Слизнорт был центром этого мирка. Его аура была похожа на огромную, мягкую, фиолетовую подушку. Она была уютной, но в ней не было стержня. Он хотел комфорта. Он хотел окружать себя талантами, чтобы греться в лучах их славы, как ящерица на камне.

Гарри и Гермиона держались вместе, словно потерпевшие кораблекрушение на плоту посреди океана акул. Они улыбались, кивали, отвечали на приветствия, но я чувствовал их напряжение. Они были здесь телами, но их мысли были там, на седьмом этаже, где тикал невидимый таймер Исчезательного шкафа.

— Гарри, мальчик мой! — прогремел голос Слизнорта. — А вот и ты! И мисс Грейнджер, очаровательна, просто очаровательна!

Профессор захватил их в плен, начиная представлять каким-то важным вампирам и писателям. Я устроился под столом с закусками, откуда открывался стратегический обзор на входную дверь, и принялся наблюдать.

Гармония моих подопечных подвергалась испытанию. И имя этому испытанию было Кормак Маклагген.

Этот гриффиндорец с квадратной челюстью и аурой цвета прогорклого масла кружил вокруг Гермионы, как назойливая муха. Он не понимал намёков. Он не видел, как напрягается плечо Гарри каждый раз, когда Кормак подходил слишком близко.

— Гермиона, ты обещала мне танец! — заявил Маклагген, возникая из ниоткуда с двумя бокалами пунша.

— Я ничего не обещала, Кормак, — вежливо, но холодно ответила она, делая шаг ближе к Гарри. Её золотая аура ощетинилась иглами.

— Да брось, Поттер не обидится, если я украду тебя на пару минут, верно, Гарри? — он хлопнул Гарри по плечу с силой, способной свалить тролля.

Аура Гарри вспыхнула предупреждающим багрянцем.

— Она не вещь, чтобы её красть, Маклагген, — тихо, но твёрдо сказал он. — И она занята.

«Хороший мальчик», — одобрил я, слизывая крошку тарталетки с упавшей салфетки. — «Покажи зубы».

Кормак нахмурился, но отступил, бурча что-то про «слишком серьёзного Избранного».

Гарри и Гермиона воспользовались заминкой и сбежали в самый дальний, тёмный угол кабинета, скрытый за тяжёлой портьерой. Я, разумеется, последовал за ними.

Здесь, в относительной тишине, маски спали.

— Я не могу больше улыбаться, — прошептала Гермиона, прислонившись спиной к стене. — Мне кажется, что у меня лицо треснет. Все эти люди... они едят, пьют, смеются... а у нас в сумке доказательство того, что в школу проникает тьма.

— Я знаю, — Гарри стоял напротив неё, опираясь рукой о стену, создавая для неё закрытое пространство. — Я всё время смотрю на дверь. Жду, что он войдёт.

— Малфой? — она подняла на него глаза.

— Да. Слизнорт сказал, что пригласил всех лучших. Малфой, конечно, не в фаворе, но его фамилия всё ещё что-то значит.

— Гарри, ты думаешь, он придёт? После того, что случилось с птицей?

— Преступники всегда возвращаются на место преступления... или стараются вести себя нормально, чтобы отвести подозрения.

Их лица были близко. В полумраке их ауры светились особенно ярко — два маяка в море притворства.

— Мы должны быть готовы, — сказал Гарри. — Если он что-то затевает сегодня...

Внезапно музыка в зале споткнулась. Гул голосов, до этого ровный, как шум прибоя, сменился резкой, тревожной тишиной, а затем взрывом шёпотов.

Я насторожил уши. Мои вибриссы уловили изменение давления воздуха. Дверь открылась.

Не вошла. Ворвалась.

— Убери от меня свои грязные руки, сквиб!

Этот голос я узнал бы из тысячи. Голос, пропитанный ядом и страхом.

Гарри и Гермиона одновременно повернули головы. Гарри мгновенно напрягся, его рука скользнула в карман за палочкой.

Мы выглянули из-за портьеры.

Сцена у входа была достойной кисти безумца. Аргус Филч, держа за шиворот Драко Малфоя, втащил его в зал, как нашкодившего кота.

— Профессор Слизнорт! — прохрипел Филч, его брызжущая слюной радость была омерзительна. — Поймал этого... шнырял в коридоре наверху! Говорит, что приглашён к вам!

Все взгляды устремились на Малфоя. Он выглядел ужасно. Бледный до синевы, с тёмными кругами под глазами. Но самое страшное творилось с его аурой.

Если прошлой ночью она была серой и рваной, то сейчас она была похожа на чернильное пятно, расползающееся в воде. Хаос. Паника. И тот самый запах «прокисшего молока» стал настолько сильным, что перебил аромат медовухи Слизнорта.

Он был не просто напуган. Он был на грани срыва.

— Ну-ну, Аргус, — засуетился Слизнорт, явно чувствуя неловкость. — Мистер Малфой... возможно, я действительно забыл отправить приглашение... Рождество, сами понимаете...

— Я хотел... я хотел проникнуть на вечеринку, — выпалил Малфой, вырываясь из хватки Филча. Он поправил мантию, пытаясь вернуть остатки достоинства, но его руки дрожали. — Слышал, тут весело.

Ложь. Грязная, липкая ложь. Я видел это. Гарри видел это.

И тут из тени, словно соткавшись из мрака, возник Северус Снейп.

Его аура была непроницаемой. Чёрный, холодный обсидиан. Ни эмоций, ни тепла, только острый интеллект и ледяной контроль.

— Я разберусь с мистером Малфоем, Аргус, — произнёс он своим тягучим, бархатным голосом, от которого по спине пробегал холодок. — Идите.

Снейп схватил Малфоя за плечо — жест был жёстким, властным — и потащил его прочь из зала, в коридор.

— Гарри... — прошептала Гермиона, но Гарри уже двигался.

— Я должен знать, о чём они говорят, — бросил он, не оборачиваясь. Он накинул на себя Мантию-невидимку, которую, как я знал, всегда носил с собой (умный мальчик), и растворился в воздухе.

Гермиона осталась стоять.

Я видел борьбу, происходящую внутри неё. Её золотая аура металась.

«Это опасно».

«Это нарушение правил».

«Снейп — преподаватель».

«Нас могут исключить».

Логика. Проклятая человеческая логика, которая парализует действие. Она застыла, глядя на пустой проём двери, где только что исчез её... её кто? Друг? Парень?

Нет. Её Половина.

Она не двигалась. Она собиралась остаться здесь, в безопасности, среди фальшивых улыбок и сладкого пунша. Она собиралась позволить ему уйти в темноту одному.

«Нет», — прорычал я про себя. — «Я не для того таскал тебе мёртвые перья, чтобы ты сейчас струсила, женщина!»

Моя работа как Хранителя Гармонии заключалась не только в том, чтобы мурлыкать на коленях. Иногда гармонию нужно насаждать силой. Иногда нужно сделать больно, чтобы спасти.

Я выскочил из-под стола. В два прыжка я оказался рядом с ней. Она смотрела на дверь невидящим взглядом, кусая губу.

Я зашипел, привлекая внимание. Она опустила глаза.

— Живоглот, нельзя... — начала она растерянно.

Я не дал ей закончить. Я вцепился зубами (не до крови, но достаточно сильно, чтобы пробить шок) в подол её прекрасного розового платья и дёрнул в сторону выхода.

Ткань затрещала.

— Живоглот! — ахнула она.

Я отпустил подол и посмотрел на неё. Мои жёлтые глаза горели яростью. Я издал звук — не мяуканье, а низкий, гортанный рык.

«Иди за ним! Твоё место там, рядом с ним, в темноте! Ты — его щит! Ты — его мозг! Без тебя он наделает глупостей! Беги, глупая!»

Я снова дёрнул её за платье, на этот раз царапнув когтем лодыжку сквозь тонкий шёлк колготок.

Боль отрезвила её. Она моргнула. Логика отступила, уступая место инстинкту. Она посмотрела на дверь, потом на меня. В её глазах вспыхнуло понимание.

— Ты прав, — выдохнула она.

Гермиона Грейнджер, примерная староста, отличница и гордость факультета, подобрала юбки своего бального платья. Она выпрямилась. Её аура затвердела, превратившись в ослепительный золотой клинок.

Она бросилась к выходу.

Я бежал рядом, моей рыжей тенью скользя по паркету. Мы пронеслись мимо удивлённого Слизнорта, мимо Полумны Лавгуд, которая смотрела на нас своими огромными глазами и, кажется, единственная понимала, что происходит (её аура серебристых пузырьков одобрительно мигнула).

Мы вылетели в холодный коридор.

Гарри нигде не было видно, но я чувствовал его запах — озон и напряжение. И я слышал тихие, крадущиеся шаги под мантией-невидимкой впереди.

Гермиона остановилась, оглядываясь.

— Где они? — прошептала она.

Я потянул носом воздух. След Снейпа и Малфоя был чётким, как чернильная дорожка на снегу. Холод и гниль.

Я тихонько мявкнул и побежал направо, в сторону тёмного ответвления коридора, где обычно никто не ходил.

Гермиона больше не колебалась. Она сняла туфли на каблуках, оставшись в одних чулках на холодном камне, чтобы не шуметь, и побежала за мной.

«Вот так», — думал я, чувствуя, как моё сердце бьётся в унисон с их сердцами. — «Стая воссоединилась. Охота продолжается».

Впереди, из-за поворота, доносились приглушённые голоса. Снейп говорил тихо, но каждое его слово падало, как молот. Малфой срывался на визг.

Гарри был там, прижавшись к стене. Я видел колебание воздуха там, где он стоял.

Гермиона подбежала к нему. Она не стала спрашивать, где он. Она просто протянула руку в пустоту, туда, где интуиция (и мой пристальный взгляд) подсказывала его присутствие. Её пальцы наткнулись на невидимое плечо.

Воздух дрогнул, словно водная гладь. Ткань мантии-невидимки приподнялась, открывая на мгновение взлохмаченные чёрные волосы и бледное, напряжённое лицо.

Гарри не задавал вопросов. Он не спросил, почему она здесь, почему она босиком или почему порвано её платье. Он просто схватил её за руку и резко дёрнул к себе, в нишу за старым гобеленом.

Серебристая ткань накрыла их обоих, скрывая от мира.

Теперь передо мной была лишь пустота. Но я, Живоглот, видел больше. Я видел, как под покровом магии две ауры — Золотая и Изумрудная — столкнулись и мгновенно переплелись. Это было слияние, продиктованное необходимостью выжить. В этом коконе было тесно, жарко и страшно.

Гермиона прижалась спиной к груди Гарри, он обхватил её рукой поперек талии, удерживая, словно боялся, что она исчезнет. Они замерли, превратившись в единую статую, боясь даже дышать.

Я остался снаружи, в тени колонны. Моя маскировка была природной. Я прижал уши, превратившись в часть архитектуры, и впился когтями в холодный камень.

Впереди, из-за поворота, где коридор уходил в глубокую тьму, донеслись шаги. Две пары ног. Одни — быстрые, нервные, шаркающие. Другие — размеренные, тихие, хищные.

Они остановились.

— ...сюда, — донесся приглушенный голос Северуса Снейпа, от которого эхо в коридоре, казалось, покрылось инеем. — Здесь нас никто не услышит.

Я почувствовал, как напряжение под мантией-невидимкой достигло критической точки. Мои люди превратились в слух.

Охота закончилась. Началась правда. И я подозревал, что вкус у этой правды будет еще более горьким, чем у мертвого пера.

Я замер, ожидая первого удара.