Тени в золотом сиянии (гет)

Зима в Хогвартсе всегда пахнет по-особенному. Это сложный букет ароматов: морозная свежесть, просачивающаяся сквозь щели в каменной кладке, сухой жар от раскалённых каминов, хвоя, которую домовые эльфы уже начали развешивать по коридорам, и, конечно же, предвкушение. Люди называют это «рождественским духом». Я, Живоглот, существо высшего порядка и тонкой душевной организации, называю это периодом повышенной эмоциональной вибрации.

С моего наблюдательного поста — широкой спинки бархатного дивана в гостиной Гриффиндора — открывался идеальный вид на результат моих трудов.

Операция «Правильная пара», которую я блестяще провёл несколько недель назад, принесла свои плоды. И какие плоды! Сладкие, налитые соком гармонии.

Моя Хозяйка, Гермиона, сидела в углу дивана. Рядом с ней, ближе, чем позволяли строгие правила викторианских приличий, но ровно настолько близко, насколько требовали законы магнетизма, расположился Гарри Поттер. Мальчик-с-Грозой-в-Душе. Хотя в последнее время гроза в его ауре утихла.

Сейчас их энергетические поля представляли собой зрелище, достойное кисти лучшего художника эпохи Возрождения. Тёплое, уверенное золото ауры Гермионы мягко перетекало в глубокий, насыщенный изумруд Гарри. В местах соприкосновения — там, где их плечи касались друг друга, или там, где рука юноши «случайно» лежала в опасной близости от пальцев девушки — рождалось новое сияние. Янтарно-зелёное, спокойное, мощное. Оно вибрировало низким, утробным звуком, похожим на моё собственное мурлыканье.

Это был резонанс. Идеальная настройка двух инструментов.

Я прикрыл глаза, позволяя себе купаться в этих волнах. Мой пушистый хвост лениво свисал вниз, иногда касаясь плеча Гарри, как бы говоря: «Я здесь. Я одобряю. Продолжайте». Гриффиндорец машинально протянул руку и почесал меня за ухом, точно зная то самое место, от которого по позвоночнику пробегает сладкая дрожь. Умный мальчик. Обучаемый.

В гостиной было людно, но этот шум меня больше не беспокоил. Главный источник дисгармонии, ходячая катастрофа оранжевого спектра, был нейтрализован самым неожиданным, но эффективным способом.

Я приоткрыл один глаз и лениво скосил взгляд в дальний угол комнаты.

Там, на кушетке, происходило нечто, что у любого человека с тонким вкусом вызвало бы нервный тик. Но я — прагматик. Рон Уизли был занят. Он был поглощён. Он был буквально замурован в кокон из липкой, приторно-сладкой розовой субстанции.

Лаванда Браун.

Её аура напоминала мне сахарную вату, которую иногда едят дети маглов — липкую, воздушную, неестественно яркого оттенка и вызывающую мгновенную фантомную зубную боль одним своим видом. Она пахла дешёвыми фиалковыми духами и лёгкой истерикой. Эта субстанция обволакивала Рона плотным коконом, заглушая его природную хаотичность.

Лаванда висела на шее у младшего Уизли, что-то щебетала ему прямо в ухо и периодически хихикала. Звук этот напоминал звон рассыпавшихся стеклянных бусин. Рон выглядел ошеломлённым, немного придушенным, но, как ни странно, не сопротивлялся. Его вечно пульсирующий, недовольный оранжевый цвет, который раньше так раздражающе бился о спокойное биополе Гермионы, теперь был надёжно изолирован.

«Превосходно», — лениво подумал я, выпуская и втягивая когти в обивку дивана. — «Это лучшая звукоизоляция, которую только можно было придумать. Пусть его аура вязнет в этом розовом сиропе. Там ей самое место».

Убедившись, что фланги защищены и угроза со стороны Рыжего нейтрализована его собственной любвеобильной подружкой, я вернул внимание к центру моей вселенной. Казалось бы, живи и радуйся. Снег за окном падает крупными хлопьями, в камине трещат поленья, а двое моих подопечных сидят так близко, что их колени соприкасаются.

Однако, как известно любому коту, который хоть раз пытался поймать солнечного зайчика, счастье — вещь ускользающая. И даже в самой совершенной симфонии может лопнуть струна.

Изменение произошло не мгновенно. Сначала я уловил лёгкую рябь. Золотое сияние Гермионы, до этого ровное и тёплое, как мёд, вдруг подёрнулось серой плёнкой. В нём появились холодные, стальные нотки напряжения. Изумрудная глубина Гарри ответила тем же — в зелени вспыхнули колючие, тёмно-фиолетовые искры раздражения.

— Гермиона, я тебе говорю, я видел его, — голос Поттера был тихим, но в нём звучала та упрямая настойчивость, от которой у Моей Хозяйки обычно начинали сжиматься губы в тонкую линию. — Он снова исчез с Карты. Его просто нет. Ни в спальнях, ни в Большом зале.

Девушка вздохнула, и этот вздох прошёлся по их общей ауре как порыв ледяного ветра, заставив меня недовольно прижать уши. Она отложила перо, которым до этого делала пометки в эссе по Защите от Тёмных Искусств, и повернулась к юноше.

— Гарри, мы обсуждали это сотню раз, — в её тоне слышалась усталость, смешанная с желанием воззвать к голосу разума. — Карта Мародёров не показывает Выручай-комнату. И она может ошибаться, если кто-то использует сильные маскирующие чары.

— Карта никогда не ошибается! — горячо возразил брюнет, и его пальцы непроизвольно сжались в кулак на колене. — И это только подтверждает мою теорию! Если его нет на Карте, значит, он там. В Комнате. И он явно не к экзаменам там готовится.

Я почувствовал, как уютный кокон, в котором мы находились последние полчаса, начинает распадаться. Гармония трещала по швам. Их ауры больше не перетекали одна в другую, рождая свет. Они сталкивались, как два кремневых камня, высекая холодные, неприятные искры. Золото Гермионы затвердело, превратившись в глухую стену скептицизма. Зелень Гарри стала острой, как осколки бутылочного стекла.

— Гарри, послушай, — Гермиона попыталась накрыть его ладонь своей, но, почувствовав напряжение в его руке, лишь слегка коснулась пальцами его запястья. — Я понимаю, ты переживаешь после того случая с Кэти Белл. Но ты зациклился. Малфой... ну посмотри на него. Он выглядит больным. Он напуган. Ты правда думаешь, что у него хватит духу быть... одним из них?

При упоминании фамилии «Малфой» я ощутил отчётливый запах, который не имел ничего общего с рождественской выпечкой. Это был запах прокисшего молока, старой пыли и чего-то металлического, кислого. Запах страха. Запах лжи.

Гарри резко откинулся на спинку дивана, разрывая физический контакт. Это было ошибкой. Глупый, глупый котёнок. Нельзя разрывать цепь, когда вокруг сгущаются тени.

— Ты мне не веришь, — глухо констатировал он. Это был не вопрос. В его ауре фиолетовые вспышки сменились тягучей, тёмно-синей обидой. — Опять. Как и Рон. Как и все остальные.

— Дело не в вере, Гарри! — воскликнула Гермиона чуть громче, чем следовало, привлекая внимание нескольких первокурсников у камина. Она тут же понизила голос. — Дело в фактах. У нас нет доказательств. Только твои ощущения. Дамблдор доверяет Снейпу, а Снейп...

— Не произноси при мне его имя, — процедил Поттер сквозь зубы.

Ситуация стремительно катилась в бездну. Я, Живоглот, не мог позволить этому продолжаться. Моя работа — созидать, а не наблюдать за разрушением. Если люди не могут найти общий язык с помощью своих примитивных слов, им требуется переводчик. Или хотя бы тот, кто напомнит им, что важнее: глупые споры о белобрысом слизняке или тепло, которое они дарили друг другу всего пять минут назад.

Я поднялся на лапы, выгнул спину дугой, демонстрируя внушительность своего мехового покрова, и издал короткий, требовательный мяв. Не получив мгновенной реакции, я перешёл к решительным действиям.

Шагнув вперёд, я решительно наступил передней лапой на бедро Гарри, а второй — на колено Гермионы, буквально создавая собой живой мост между ними. Мой пушистый хвост, живший собственной жизнью, хлестнул Поттера по носу, а затем мягко обвился вокруг запястья девушки.

— Живоглот! — возмутился Гарри, чихнув. Но злость в его глазах на мгновение погасла, уступив место удивлению.

Я посмотрел на него своим фирменным взглядом, в котором читалось вековое презрение к человеческой глупости, смешанное с безграничным снисхождением. «Посмотри на неё, идиот. Она не враг. Она твой якорь. Не смей отталкивать её из-за своих страхов».

Затем я повернул голову к Гермионе и боднул её руку лбом, требуя ласки. «А ты, моя умная, но порой такая слепая ведьма... Посмотри на него. Он не просто упрямится. Он чует опасность. Гроза в его душе не бывает без причины».

Гермиона, словно услышав мои мысли, вздохнула — на этот раз мягче — и запустила пальцы в мою шерсть.

— Прости, Гарри, — тихо сказала она. — Я не хотела, чтобы это звучало так... категорично. Просто... мне страшно за тебя. Если ты прав, и Малфой действительно... то это значит, что война уже здесь, в школе. А я не хочу в это верить.

Аура Гарри дрогнула. Острые грани смягчились. Изумрудный свет снова стал теплее, впуская в себя золотистые отблески.

— Мне тоже страшно, — признался он, и его голос потерял агрессивные нотки. Он снова наклонился вперёд, сокращая дистанцию, которую сам же и создал минуту назад. — Поэтому я и хочу узнать правду. Я пригласил тебя на вечеринку к Слизнорту не для того, чтобы ссориться из-за Малфоя.

Щёки Гермионы окрасились лёгким румянцем, и её аура вспыхнула чистым, радостным светом, похожим на солнечный луч, пробившийся сквозь тучи.

— Я знаю, — она улыбнулась, и эта улыбка была предназначена только ему. — И я рада, что мы идём вместе. Правда рада. А Маклагген... ну, надеюсь, он найдёт себе другую жертву.

Гарри фыркнул, и этот звук был уже вполне мирным.

— Если он к тебе приблизится, я напущу на него Живоглота. Уверен, наш шерстяной друг не откажется поточить когти о парадную мантию Кормака.

Я издал горловое, вибрирующее урчание, подтверждая его слова. Кормак Маклагген. Ещё один источник шума, с аурой цвета протухшего мясного пирога. О, да. Я бы с удовольствием оставил на нём пару памятных отметок.

Конфликт был исчерпан. Или, по крайней мере, загнан вглубь. Гармония восстановилась, ауры снова сплелись, но я, умудрённый опытом кот, чувствовал: это лишь временное перемирие. Трещина в эфире осталась.

Гермиона не верила Гарри до конца. Её логический ум требовал фактов, пергаментов с печатями, неопровержимых улик. А интуиция Гарри, обострённая годами выживания, вопила об опасности. И пока эта пропасть в восприятии реальности существует, их союз будет уязвим.

Я снова устроился между ними, положив голову на лапы, но сон больше не шёл. Мои уши-локаторы подрагивали, сканируя пространство замка.

Драко Малфой.

Это имя висело в воздухе, как ядовитое облако. Я чувствовал его присутствие даже отсюда, из башни Гриффиндора. Оно ощущалось как сквозняк, тянущий из подвала. Как запах сырости и гнили, который не может перебить даже аромат сосновых веток.

Люди слепы. Они опираются на слова, на видимые действия. Гермиона говорит: «У нас нет доказательств». Гарри говорит: «Я чувствую». И они топчутся на месте.

Но я — не человек. Я вижу суть вещей.

Если Гарри чувствует грозу, а Гермиона не видит туч, значит, кто-то должен подняться выше и посмотреть за горизонт. Кто-то, кто может ходить бесшумно. Кто-то, кого никто не принимает всерьёз. Кто-то, для кого закрытые двери — это лишь приглашение к интересной игре.

Я приоткрыл один глаз и посмотрел на Гарри. В глубине его зелёных глаз всё ещё плескалась тревога. Он был прав. Я знал это, как знал то, что мыши живут за плинтусом. Мальчик не параноик. Он — хищник, почуявший другого хищника.

«Хорошо», — решил я, потягиваясь и выпуская когти, которые тут же впились в джинсы Поттера (он лишь поморщился, но не прогнал меня). — «Если вы, мои дорогие котята, не можете договориться, кто из вас прав, мне придётся выступить в роли независимого арбитра. Придётся сунуть свой нос в дела этого Хорька».

Я знал этого Белобрысого. Его аура всегда была неприятной — бледно-серой, холодной, высокомерной. Но в этом году она изменилась. Она стала... грязной. Рваной. В ней появились чёрные дыры, из которых сочился ледяной ужас. Так пахнет животное, загнанное в угол, готовое кусаться не от злобы, а от безумия.

А безумные животные опасны. Они могут нарушить Гармонию. Они могут навредить Моей Хозяйке.

Я вспомнил тот день, когда принёс Гарри перчатку у озера. Тогда я спас его от холода одиночества. Теперь задача усложнилась. Теперь мне предстоит спасти их обоих от чего-то куда более мрачного.

В гостиную, громко топая и размахивая руками, вошли Симус Финниган и Дин Томас. Они спорили о квиддиче. Шумная волна их возбуждения прокатилась по комнате, но мои подопечные даже не шелохнулись. Они сидели в своём маленьком пузыре спокойствия, и Гарри тихо рассказывал Гермионе о какой-то книге, которую нашёл в библиотеке (явно чтобы порадовать её), а она слушала, и её глаза сияли мягким, золотистым светом.

Это было прекрасно. И это стоило того, чтобы за это драться.

Я медленно поднялся, стараясь не потревожить их идиллию. Мягко спрыгнул с дивана на ковёр.

— Куда ты, Живоглот? — рассеянно спросила Гермиона, заметив моё движение.

Я обернулся и посмотрел на неё долгим, многозначительным взглядом. «Спите спокойно, дети. Взрослые идут на работу».

— Мр-ря, — коротко бросил я, что на человеческом языке означало: «Дела государственной важности, не ждите к ужину».

Я направился к выходу из гостиной. Портрет Полной Дамы открылся передо мной, пропуская какого-то запоздавшего пятикурсника, и я тенью скользнул в коридор.

Замок спал, но это был обманчивый сон. Хогвартс дышал. Его каменные стены вибрировали от тысяч магических потоков. Но среди этого привычного гула я отчётливо слышал одну фальшивую ноту. Тонкий, высокий писк страха и злобы, доносившийся откуда-то сверху. С седьмого этажа.

Мой путь лежал туда. К источнику Дисгармонии.

Мои лапы ступали по холодному камню абсолютно бесшумно. Я был не просто котом. Я был рыжей молнией в ночи, агентом Хаоса на службе у Порядка. Я был Живоглотом. И горе тому, кто посмеет угрожать счастью Моей Хозяйки.

Впереди, в тёмном коридоре, мелькнула чья-то тень. Я прижался к полу, превратившись в пятно мрака, и мои янтарные глаза сузились. Охота началась.

Коридоры Хогвартса после отбоя — это совершенно иной мир, недоступный пониманию обычного студента, спешащего на завтрак или опаздывающего на Зельеварение. Днём замок притворяется просто нагромождением камня, дерева и магии, наполненным гулом голосов и топотом сотен ног. Но ночью... ночью Хогвартс сбрасывает маску. Он дышит. Он расправляет свои каменные плечи, скрипит лестницами, шепчется сквозняками и позволяет теням танцевать в лунном свете свои бесконечные, безмолвные вальсы.

Я двигался сквозь этот ночной мир не как гость, а как полноправный хозяин. Мои лапы, снабжённые мягчайшими подушечками, не издавали ни звука. Я был рыжим призраком, скользящим вдоль плинтусов, невидимым для портретов, притворяющихся спящими, и для доспехов, чья пустая, металлическая аура всегда отдавала холодом и старым маслом.

Мой путь вёл наверх. Туда, где концентрация Дисгармонии становилась почти невыносимой.

Запах вёл меня безошибочно. Это был след, который невозможно спутать ни с чем другим. Если Гарри пах озоном и лесом, а Гермиона — старым пергаментом и ванилью, то тот, за кем я охотился, оставлял за собой шлейф, от которого у меня непроизвольно дёргались усы.

Драко Малфой.

Его запах изменился за последние месяцы. Раньше это была смесь дорогого мыла, мятных леденцов и высокомерия — острого, холодного, как серебряная ложка. Теперь же к этому букету примешалось нечто тошнотворное. Запах прокисшего молока. Запах сырой земли. И, самое главное, запах адреналина, который выделяет тело, находящееся в состоянии перманентного ужаса.

Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, я чувствовал, как сгущается воздух. Магия здесь была напряжена, словно струна, готовая лопнуть.

Я остановился за углом, ведущим в коридор с гобеленом Варнавы Вздрюченного, и прижался к полу. Мои уши развернулись локаторами вперёд.

Там, в полумраке, стоял он.

Белобрысый Хорек.

Даже с такого расстояния его аура выглядела жалко и отталкивающе. Она была грязно-серой, словно грязный снег на обочине лондонской дороги. Её края были рваными, истончёнными, и сквозь эти прорехи то и дело пробивались чёрные, пульсирующие иглы паники. Он мерил шагами коридор — туда, обратно, туда, обратно. Его движения были дёргаными, лишёнными той плавности, которой он так кичился раньше.

«Мне нужно место, где можно спрятать... Мне нужно место, где можно исправить... Мне нужно место, где никто не услышит...»

Мысли Малфоя были настолько громкими и хаотичными, что они буквально царапали эфир. Он был так поглощён своим страхом, что не заметил бы даже дракона, дышащего ему в затылок.

Но у этого места был и другой страж.

Я замер. Из-за поворота, со стороны лестницы, ведущей к башне Когтеврана, показались два горящих красных глаза.

Миссис Норрис.

Костлявая, пыльно-серая кошка, чья душа была так же иссушена и привязана к правилам, как и душа её хозяина, Аргуса Филча. Мы застыли друг напротив друга, разделённые десятью ярдами холодного камня.

Наша вражда была древней и идеологической. Миссис Норрис служила Порядку в его самом примитивном, бюрократическом понимании. Для неё счастье заключалось в пойманном нарушителе, в чисто выметенном полу и в запахе чистящего средства. Я же служил Гармонии — высшей цели, где правила существуют лишь для того, чтобы защищать Любовь и Свет.

Она припала к земле, её хвост начал нервно подёргиваться. В её блёклом взгляде читалось: «Студентам запрещено бродить ночью. Ты — кот гриффиндорцев. Ты — нарушение. Я позову Аргуса».

Я не шелохнулся. Я лишь медленно, с достоинством моргнул. Мой взгляд был спокоен и полон снисходительной жалости. «Старая дура. Здесь творится Зло, а ты печёшься о комендантском часе. Твой хозяин слеп, и ты слепа вместе с ним».

Она открыла рот, собираясь издать тот самый противный, визгливый мяв, который обычно предшествовал появлению Филча с его фонарём.

Действовать нужно было мгновенно. Я не мог позволить ей сорвать мою операцию. Драка? Нет, слишком шумно. Хорек сбежит, и я ничего не узнаю. Нужно было сыграть на её рефлексах.

Я вспомнил о незакреплённом набедреннике у рыцарских доспехов в коридоре этажом ниже, который я приметил, когда поднимался. Он держался на честном слове и ржавчине.

Сосредоточившись, я послал мощный ментальный импульс в сторону своего хвоста, который «случайно» задел стоящую рядом на постаменте тяжёлую вазу. Нет, не уронил. Лишь качнул. Ваза с глухим стуком ударилась о стену, а затем вернулась на место. Но звук... звук в пустом замке разносится далеко.

Миссис Норрис дёрнулась. Её уши повернулись в сторону звука, который, благодаря акустике замка, казалось, доносился из бокового коридора — как раз оттуда, где «прятались нарушители». Инстинкт ищейки пересилил неприязнь ко мне. Она бросила на меня последний, предупреждающий взгляд — «Я разберусь с тобой позже» — и бесшумной тенью метнулась проверять источник шума.

«Иди, иди», — мысленно усмехнулся я. — «Ищи ветер в поле».

Путь был свободен.

Малфой тем временем закончил свой ритуал хождения. Стена напротив гобелена дрогнула. Камни начали плавиться, перетекать друг в друга, и через мгновение в сплошной кладке прорезалась витиеватая дубовая дверь.

Он схватился за ручку так, словно это был спасательный круг, и скользнул внутрь.

Я не стал медлить. Коты — это жидкость. Это аксиома. Пока тяжёлая дверь медленно закрывалась, я, распластавшись по полу, превратился в рыжий ручеёк и втёк в щель за долю секунды до того, как замок щёлкнул, отрезая нас от остального мира.

Я оказался внутри.

Выручай-комната приняла облик, который я бы назвал «Собором Забытых Вещей». Это было гигантское пространство, уходящее ввысь, заставленное горами хлама, копившегося здесь веками. Сломанные мётлы, треснувшие котлы, книги с вырванными страницами, мебель, изъеденная жучками... Всё это создавало лабиринт теней и пыли.

Но самым страшным здесь был не беспорядок. Самым страшным была тишина. Она была плотной, ватной, мёртвой. Здесь не было привычного гудения замковой магии. Здесь пахло застоем.

Я взобрался на кучу старых мантий, чтобы иметь лучший обзор, и увидел его.

Малфой стоял в центре небольшой расчищенной площадки. Перед ним возвышался Он.

Исчезательный Шкаф.

Для человеческого глаза это был просто старый, обшарпанный предмет мебели, покрытый лаком, местами потрескавшимся. Но я видел его истинную суть, и от этого зрелища шерсть на моём загривке встала дыбом, превратив меня в колючий шар.

Шкаф не имел ауры. В том месте, где он стоял, в ткани мироздания зияла дыра. Это была абсолютная, холодная Пустота. Чёрная воронка, которая не отражала свет, а поглощала его. От шкафа несло не просто старой магией. От него пахло «Другим Местом». Местом, где царит злоба, где продают проклятые вещи, где тени имеют зубы.

Запах Горбина и Бэркса. Запах Лютного переулка. Но усиленный стократно. Это был туннель. И этот туннель вёл в темноту.

Малфой стоял перед шкафом, и его руки дрожали. Он снял с накрытой тканью клетки покров. Внутри сидела маленькая жёлтая канарейка. Её аура была крошечным, тёплым огоньком жизни — ярким, невинным, пульсирующим в ритме её быстрого сердцебиения.

— Ну же... пожалуйста... — прошептал Малфой. Его голос ломался. — В этот раз должно получиться.

Он открыл дверцу шкафа. Из чёрной утробы пахнуло таким могильным холодом, что я невольно попятился. Драко достал птицу. Канарейка пискнула, пытаясь вырваться, но он грубо сунул её внутрь и захлопнул дверцу.

«Что ты делаешь, идиот?» — подумал я, чувствуя нарастающую тошноту. — «Ты скармливаешь жизнь Бездне».

Малфой поднял палочку и начал шептать заклинания. Сложные, тягучие формулы. Я видел, как его серая магия вливается в шкаф, пытаясь «сшить» пространство, построить мост над бездной. Шкаф загудел. Это был низкий, инфразвуковой гул, от которого заболели зубы. Чернота внутри запульсировала, но это была не здоровая пульсация жизни, а судороги больного организма.

Прошла минута. Две. Малфой стоял, вцепившись побелевшими пальцами в край стола. По его виску катилась капля пота.

Затем гул стих.

— Harmonia Nectere Passus... — прошептал он в последний раз и, глубоко вздохнув, потянулся к ручке дверцы.

Он открыл шкаф.

Я вытянул шею, всматриваясь.

Клетка была там. Птица была там.

Но крошечный золотой огонёк её ауры исчез.

Канарейка лежала на дне клетки, лапками кверху. Она не была растерзана. На ней не было крови. Она выглядела целой. Но она была мертва. И смерть эта была неправильной.

Обычная смерть — это уход энергии. Когда мышь умирает, её искорка растворяется в мире, становясь частью чего-то большего. Здесь же было иначе. Искорку не выпустили. Её высосали. Уничтожили. Раздавили чудовищным давлением пространства, через которое её протащили.

Птица пахла не просто мертвечиной. Она пахла Пустотой.

Малфой издал звук, похожий на скулёж побитой собаки. Он не рассмеялся злодейским смехом, как это бывает в дешёвых пьесах. Он сполз по стенке шкафа на пол и закрыл лицо руками. Его плечи тряслись.

— Опять... мертва... — донеслось сквозь всхлипы. — Он убьёт меня... Он убьёт маму...

Его аура сжалась, почернела, стала похожа на гниющий фрукт. В ней было столько отчаяния, что мне на секунду — всего на долю секунды — стало его жаль. Он был всего лишь глупым котёнком, который решил поиграть с гремучей змеёй и теперь обнаружил, что яд уже в его крови.

Но жалость — это роскошь, которую я не мог себе позволить. Гармония Моей Хозяйки была важнее слез Пожирателя-неудачника.

Гарри был прав. Тысячу раз прав. Это не просто школьная шалость. Этот мальчишка пытается починить мост для монстров. И если у него получится, если птица вернётся живой... тогда в этот замок войдёт Смерть.

Малфой резко вскочил. Его лицо было мокрым от слёз и перекошенным от ярости.

— Reparo! — крикнул он, тыча палочкой в шкаф, словно тот был виноват. Потом швырнул какую-то книгу в стену. — Чёртов шкаф! Чёртов Боргин!

Он схватил свою мантию и, не оглядываясь на мёртвую птицу, бросился к выходу. Дверь комнаты распахнулась перед ним, и он вылетел в коридор, оставляя за собой шлейф паники.

Дверь начала медленно закрываться.

Сейчас.

Я спрыгнул со своего укрытия. Приземление было мягким, но внутри меня всё звенело от напряжения. Я подбежал к открытому шкафу.

Вблизи запах Бездны был невыносим. Хотелось чихать, шипеть и бежать отсюда прочь. Но я должен был получить доказательство. Слова — удел людей. Котам нужны факты.

Я запрыгнул на полку шкафа. Мёртвая канарейка лежала передо мной, маленькая и жалкая. Её перья потускнели, потеряв свой солнечный оттенок. Я осторожно, стараясь не касаться самого тельца (инстинкт вопил: «Зараза!»), прикусил одно из длинных маховых перьев крыла.

Оно было ледяным на вкус. Не холодным, как снег, а холодным, как отсутствие тепла. Вкус пепла и пыли.

Я дёрнул головой. Перо поддалось легко.

Зажав улику в зубах, я развернулся и совершил самый быстрый прыжок в своей жизни. Щель между дверью и косяком сужалась. Я пролетел сквозь неё пушистой торпедой, едва не прищемив хвост.

Дверь исчезла, снова став глухой каменной стеной.

Я остался один в коридоре седьмого этажа. Тишина вернулась, но теперь она казалась зловещей. Во рту у меня был вкус смерти, а в зубах — доказательство предательства.

Я сплюнул перо на пол, чтобы перевести дух. Оно лежало на камне — чёрное (хотя при жизни птицы было жёлтым, магия перехода исказила саму суть материи), матовое, поглощающее свет факелов.

«Ну что ж, Гарри Поттер», — подумал я, глядя на свою добычу. — «Ты хотел знать, что делает Хорек? Он строит катафалк. И теперь мне предстоит объяснить это твоей подруге».

Я снова подхватил перо. Вкус был отвратительным, но я стерплю. Ради Гермионы я бы съел даже флоббер-червя.

Нужно спешить. Ночь была ещё темна, но мне казалось, что над замком уже начало всходить чёрное солнце.

Я побежал вниз по лестнице, и моя тень на стене казалась огромной, похожей на тень льва. Миссия перешла в новую фазу. Игры кончились.

Путь до башни Гриффиндора занял у меня меньше времени, чем обычно. Я избегал патрулей, срезал углы через тайные ходы за гобеленами, о которых знали только я и близнецы Уизли (хотя их знания были неполными).

Когда я добрался до портрета Полной Дамы, она спала, тихонько похрапывая в своей нарисованной раме.

— Пароль? — пробормотала она, не открывая глаз, когда я поскрёбся о полотно.

Я издал специфический звук, имитирующий скрип петель. Дама знала меня. Она знала, что я не болтаю попусту.

— Ах, это ты, милый... Заходи, только тихо, — портрет отъехал в сторону.

В гостиной догорал камин. Угли светились тусклым багровым светом, напоминая глаза дракона в темноте. Большинство студентов уже разошлись по спальням.

Но я знал, где искать Мою Хозяйку.

Я прокрался к двери, ведущей в спальни девочек. Лестница, которая обычно превращалась в горку, если по ней пытался подняться мальчик, пропустила меня беспрепятственно. Магия замка знала: я — джентльмен, но я — кот, и для меня нет закрытых дверей.

Дверь в спальню шестого курса была приоткрыта. Внутри пахло лавандой (растением, а не девицей, слава Мерлину), старыми книгами и сном.

Гермиона не спала.

Она сидела на своей кровати, задернув полог лишь наполовину. На коленях у неё лежал толстый том «Продвинутой рунологии», а рядом светился огонёк на кончике волшебной палочки — «Lumos», приглушённый до минимума, чтобы не разбудить соседок.

Её золотая аура была тусклой, подёрнутой дымкой усталости и сомнений. Она читала, но я видел, что её мысли были далеко. Она думала о Гарри. О его словах. О его страхе.

«Хорошо», — решил я. — «Почва подготовлена. Пора сеять семена истины».

Я запрыгнул на кровать. Матрас мягко прогнулся под моим весом.

Гермиона вздрогнула и оторвалась от книги.

— Живоглот? — прошептала она, щурясь от света. — Ты где пропадал? Я уже начала волноваться.

Вместо ответа я подошёл к ней вплотную. Я не стал мурлыкать. Не стал тереться головой. Я был серьёзен, как министр магии на похоронах.

Я разжал челюсти и уронил ей на открытую страницу книги свою ношу.

Чёрное, мёртвое перо.

Оно легло на схему руны Эйваз — руны трансформации и смерти. Символично.

Гермиона удивлённо посмотрела на перо, потом на меня.

— Что это? — она сморщила нос. — Фу, Живоглот, где ты это подобрал? Это грязно!

Она потянулась рукой, чтобы смахнуть «мусор» на пол.

Я зашипел. Громко, резко. Ударил лапой (без когтей, но ощутимо) по её руке, останавливая движение.

«Не смей выбрасывать! Смотри! Смотри глубже, ведьма!»

Она отдёрнула руку, глядя на меня с испугом.

— Ты чего? Ты никогда не шипишь на меня...

Я снова ткнул носом в перо, а потом посмотрел ей прямо в глаза. Мой взгляд говорил: «Это не мусор. Это улика. Включи свой знаменитый мозг».

Гермиона, наконец, присмотрелась. Она была умной девочкой. Она заметила неестественную матовость пера. Заметила, как свет её палочки словно вязнет в его черноте, не давая отблесков.

Она медленно, осторожно навела на него палочку.

— Revelio, — прошептала она.

Ничего не произошло. Перо осталось чёрным. Но воздух вокруг него слегка дрогнул, и пахнуло тем самым холодом, который я принёс с седьмого этажа.

Лицо Гермионы изменилось. Сонливость слетела с неё мгновенно. Золото её ауры вспыхнуло тревогой.

— Это не просто птичье перо... — пробормотала она. — Specialis Revelio!

Над пером поднялся слабый, призрачный дымок. Он был зеленовато-серым. Гермиона ахнула и отшатнулась.

— Следы пространственной магии... искажённой... и некротическая энтропия... — она подняла на меня глаза, полные ужаса. — Живоглот... где ты это взял? Это же тёмная магия. Очень тёмная.

Я сел, обернул хвост вокруг лап и издал короткий, утвердительный мяв. «Я взял это у Хорька».

Она смотрела на перо, и я видел, как в её голове складывается пазл. Гарри. Его навязчивая идея. Его уверенность. Исчезновение Малфоя с карты. И теперь — это перо, принесённое мной из ночной вылазки.

— Гарри был прав, — прошептала она, и её голос дрогнул. — Мерлин... Гарри был прав.

Я удовлетворённо прикрыл глаза. Первый шаг сделан. Стена неверия рухнула. Теперь оставалось только объединить их усилия.

Гермиона схватила перо (теперь уже осторожно, с помощью магии, наколдовав платок) и захлопнула книгу.

— Мне нужно к нему, — сказала она решительно, спуская ноги с кровати. — Прямо сейчас.

Я спрыгнул на пол и направился к двери, высоко подняв хвост.

«Следуй за мной, Хозяйка. Идём будить Избранного. У нас есть работа».

Путь от спальни девочек до мужского крыла башни Гриффиндора для обычного кота мог бы показаться просто прогулкой по лестницам. Но для меня, несущего на своих плечах (и в пушистом хвосте) ответственность за судьбу магического мира, это было восхождением на эшафот истины.

Гермиона следовала за мной. Её шаги были тихими, но я чувствовал вибрацию её босых ног по дубовым ступеням — нервную, прерывистую дробь. Золото её ауры, обычно спокойное и ровное, сейчас пульсировало тревожными всполохами, смешиваясь с серым дымом страха. Она сжимала в руке платок, в который было завернуто то самое проклятое перо, словно несла ядовитую змею.

В отличие от лестницы в женские спальни, которая имела скверную привычку превращаться в гладкую горку под ногами любого лица мужского пола, проход к мальчикам оставался неподвижным. Основатели Хогвартса, очевидно, полагали, что благонравным девицам можно доверять больше, чем юным волшебникам. «Наивные», — подумал я, вспоминая некоторые мысли, которые иногда проскальзывали в голове Моей Хозяйки, когда она смотрела на Гарри. Впрочем, сейчас было не до романтических глупостей.

Мы поднялись на площадку шестого курса.

Дверь спальни мальчиков встретила нас симфонией запахов, которая могла бы сбить с ног менее закалённое существо. Здесь пахло не лавандой и книгами. Здесь царил тяжёлый, густой дух, состоящий из ароматов полироли для мётел, старых кед, шоколадных лягушек, которые успели сбежать и засохнуть под кроватями, и специфического мускусного запаха взрослеющих человеческих самцов.

Я, не морщась (истинный аристократ выше таких мелочей), толкнул дверь лапой. Она податливо скрипнула.

В комнате царил полумрак, разбавленный лишь лунным светом, просачивающимся сквозь щель в тяжёлых бархатных шторах. Пять кроватей под балдахинами стояли как огромные спящие звери.

Звуковое сопровождение тоже впечатляло. С кровати Рона Уизли доносился храп такой мощи и вибрации, что, казалось, сами стёкла в окнах дребезжали в такт. Этот звук был воплощением его натуры — громкий, бесцеремонный и заполняющий собой всё пространство. Невилл Лонгботтом посапывал тихо и уютно, иногда что-то бормоча во сне про растения. Симус и Дин спали беззвучно.

Но меня интересовала только одна кровать.

Я запрыгнул на одеяло Гарри Поттера. Мальчик-с-Грозой спал беспокойно. Он метался на подушке, сбив простыни в ком. Его изумрудная аура даже во сне была напряжена, по ней пробегали тёмные тени кошмаров — вечных спутников Того-Кого-Нельзя-Называть. Его лоб был покрыт испариной, а губы беззвучно шевелились.

Мне пришлось действовать деликатно, но настойчиво. Я подошёл к самому его лицу и ткнулся мокрым холодным носом ему в щеку, одновременно выпустив короткий, вопросительный мяв прямо в ухо.

— Мр-ря?

Поттер дёрнулся, словно от удара током, и резко сел, шаря рукой по тумбочке в поисках очков.

— Кто... что... Волдеморт? — хрипло выдохнул он, ещё не до конца вернувшись из мира теней.

— Тише, Гарри, это я, — раздался шёпот Гермионы.

Она уже стояла у изножья его кровати, наложив на полог заглушающие чары Muffliato одним взмахом палочки. Теперь они были отрезаны от храпа Рона и остального мира в маленьком, изолированном пузыре тишины.

Гарри нацепил очки, и его зелёные глаза, расширенные от удивления, сфокусировались на девушке.

— Гермиона? — он протёр глаза, пытаясь осознать реальность. — Что случилось? Который час? Ты почему в пижаме?

— Неважно, который час, — отрезала гриффиндорка, и в её голосе звенела сталь, закалённая страхом. Она забралась к нему на кровать, бесцеремонно усевшись поверх одеяла, скрестив ноги. Я тут же занял стратегическую позицию между ними, готовый модерировать беседу.

— Гарри, Живоглот кое-что нашёл. И... я думаю, ты должен это увидеть. Прямо сейчас.

Юноша окончательно проснулся. Сонливость слетела с него, как шелуха. Изумрудное свечение его ауры стало чётким, сконцентрированным. Он почувствовал изменение в настроении подруги — её обычный скептицизм исчез, уступив место чему-то пугающему.

Гермиона развернула на одеяле носовой платок.

На белой ткани лежало чёрное, матовое перо. В лучах «Lumos», зажжённого на конце палочки девушки, оно выглядело провалом в пространстве. Чёрная дыра в миниатюре.

Гарри нахмурился, наклоняясь ближе.

— Это... перо? — спросил он с недоумением. — Гермиона, ты разбудила меня из-за пера?

— Не трогай его! — резко предостерегла она, перехватив его руку, потянувшуюся к находке. — Смотри внимательно.

— Specialis Revelio, — прошептала она, направив палочку на улику.

Я уже видел это шоу, но эффект всё равно впечатлял. Над пером поднялся тот самый тошнотворный, зеленовато-серый дымок, складывающийся в изломанные, болезненные спирали. Воздух внутри полога кровати мгновенно стал холодным и затхлым. Пахнуло склепом.

Гарри отшатнулся, прижимаясь спиной к изголовью кровати. Его лицо побелело. Он, как никто другой, знал этот «вкус» магии. Он встречался с ним на кладбище, в Отделе Тайн, в своих шрамах.

— Что это за дрянь? — прошептал он.

— Живоглот принёс это полчаса назад, — начала объяснять Гермиона, и её слова падали, как тяжёлые камни. — Сначала я подумала, что это просто мусор. Но посмотри на структуру. Это перо канарейки, Гарри. Я провела структурный анализ. Изначально оно было жёлтым. Ярко-жёлтым.

— Жёлтым? — переспросил Поттер, глядя на угольно-чёрный предмет. — Но почему оно... такое?

— Энтропия, — выдохнула девушка. — Некротическая энтропия высшего порядка. Это перо не просто покрасили или трансфигурировали. Его протащили через пространство, которое... которое враждебно самой жизни. Через небытие.

Она подняла на него глаза, и я увидел в них блеск непролитых слёз.

— Это перо мёртвой птицы, Гарри. Но она умерла не от заклятия Avada Kedavra и не от физической травмы. Её жизненная сила была просто... стёрта. Выпита. Такое происходит только при перемещении живой материи через нестабильные или проклятые пространственные коридоры.

Гарри молчал. Он смотрел на перо, и в его глазах разгоралось понимание, смешанное с ужасом.

— Пространственные коридоры... — медленно повторил он. — Перемещение... Гермиона, ты хочешь сказать...

— Исчезательный шкаф⁽¹⁾, — закончила она за него. — Или что-то подобное. Живоглот где-то нашел это. И если ты говоришь, что Малфой исчезает с карты... и если он проводит время в Выручай-комнате...

— То он пытается что-то переместить, — голос Гарри окреп, налился силой. — Или кого-то. В Хогвартс.

Повисла тишина, нарушаемая лишь моим тихим, напряжённым дыханием. Сквозь барьер заглушающих чар едва слышно пробивался ритмичный храп Рона, но сейчас он казался звуком из другой вселенной — вселенной, где самой большой проблемой была ревность Лаванды Браун. Здесь же, под пологом, решалась судьба замка.

— Ты веришь мне, — сказал Гарри. Это не было вопросом. В его голосе не было триумфа «я же говорил», которого я опасался. Там было только мрачное облегчение и... благодарность.

Его аура потянулась к ней. Изумрудные щупальца, до этого сжатые в защитный клубок, распрямились и осторожно коснулись её золотого поля.

Гермиона судорожно вздохнула и кивнула.

— Прости меня, — прошептала она, опуская голову. Её кудрявые волосы упали на лицо, скрывая выражение вины. — Я была такой дурой. Я требовала логики, доказательств... Я говорила тебе, что у тебя паранойя. А ты... ты чувствовал это всё время.

— Эй, — Гарри мягко коснулся её подбородка, заставляя поднять голову. — Ты не дура. Ты — самая умная ведьма, которую я знаю. И ты права, требуя доказательств. Если бы мы побежали к Дамблдору или МакГонагалл с моими «ощущениями», нас бы снова выставили за дверь. Но теперь...

Он перевёл взгляд на меня. Я сидел с самым важным видом, распушив грудку. «Да, это я. Герой. Спаситель. Не благодарите... хотя нет, благодарите. Сливками».

— Спасибо, Живоглот, — серьёзно сказал Избранный, почесав меня между ушами. — Ты умнее нас всех, приятель. Где ты это взял?

Я издал сложный звук, в котором смешались гордость и призыв к действию, и выразительно посмотрел в сторону двери, а потом наверх, намекая на верхние этажи замка.

— Он выследил его, — догадалась Гермиона. Золото её ауры начало меняться. Серый налёт страха исчезал, вытесняемый решимостью. Теперь её сияние напоминало расплавленный металл — горячий и готовый принять форму оружия. — Он ходил за Малфоем.

— Значит, Малфой чинит Исчезательный шкаф, — Гарри начал рассуждать вслух, его мозг работал лихорадочно. — Тот самый, который Фред и Джордж запихнули Монтегю в прошлом году. Монтегю говорил, что слышал звуки... иногда из школы, иногда из...

— Из «Горбин и Бэркс», — подхватила Гермиона. — Гарри! Мы видели Малфоя в Лютном переулке летом! Он угрожал Горбину! Он говорил о чем-то, что нужно починить!

Пазл сложился. Последний кусочек встал на место с оглушительным щелчком.

Я чувствовал, как меняется пространство между ними. Больше не было стены непонимания. Больше не было «Я верю» и «Ты ошибаешься». Теперь они были единым целым. Два разума, спаянные одной пугающей истиной. Их ауры окончательно слились. Золото и зелень смешались, образуя плотный, вибрирующий кокон, в котором нам троим было тепло, несмотря на ледяное дыхание проклятого пера.

Это была аура Стаи. Аура Команды.

— Что нам делать? — спросила Гермиона. Она больше не пыталась отрицать очевидное. Теперь она искала решение.

Гарри снял очки и потёр переносицу, выглядя внезапно повзрослевшим на десять лет.

— Мы не можем пойти к Дамблдору с этим пером, — медленно произнёс он. — То есть, можем, но... Снейп наверняка найдёт объяснение. Скажет, что Малфой практикуется в трансфигурации или ещё какую-то чушь. А перо исчезнет.

— И Малфой станет осторожнее, — согласилась девушка. — Если он поймёт, что мы знаем про шкаф, он найдёт другой способ. Или ускорится.

— Нам нужно поймать его с поличным. Или узнать точно, когда он закончит ремонт.

Гермиона посмотрела на перо с отвращением и, взмахнув палочкой, трансфигурировала вокруг него плотную стеклянную шкатулку, запечатывая зловоние Бездны внутри.

— Мы должны следить за ним, — сказала она твёрдо. — Постоянно. Ты с Картой, я... я придумаю что-нибудь с сигнальными чарами. И Живоглот.

Она посмотрела на меня с новым уважением.

— Он может пройти туда, куда мы не можем. Малфой не обращает внимания на животных. Для него Живоглот — просто коврик с глазами.

— Опасный коврик, — усмехнулся Гарри, но улыбка не коснулась его глаз. — Но это рискованно, Гермиона. Ты видела, что это перо сделало с птицей. Если Малфой заметит Живоглота...

Я возмущённо фыркнул. «Заметит меня? Этот бледный невротик? Да он собственной тени боится больше, чем Волдеморта. Я — тень в ночи, Гарри Поттер. Я — сама скрытность».

— Живоглот умный, — возразила Гермиона, поглаживая мою спину. — Он справится. Но ты прав. Мы должны быть осторожны. Гарри... мне страшно.

Это признание прозвучало тихо, почти беззвучно.

Гарри сделал движение, которого я ждал. Он протянул руку и накрыл её ладонь, лежащую на стеклянной шкатулке. Его пальцы переплелись с её пальцами.

— Мне тоже, — ответил он. — Но мы справимся. Мы всегда справляемся, когда мы вместе.

Я наблюдал за этим моментом с чувством глубокого удовлетворения. Страх — это не плохо. Страх заставляет чувства обостряться. Страх сжигает всё лишнее, оставляя только суть. А суть была в том, что эти двое держались за руки не как друзья, испуганные темнотой. Они держались за руки как партнёры, стоящие на краю пропасти.

Их ауры сияли так ярко, что мне пришлось зажмуриться. Это был свет, который мог бы ослепить дементора. Тёплый, живой, настоящий.

— Рон... — начала было Гермиона, но осеклась.

Гарри покачал головой.

— Нет. Пока нет. Он... он занят. И он не поверит. Он скажет, что Живоглот просто притащил дохлую птицу с улицы. У нас нет времени его убеждать.

Я мысленно аплодировал. Наконец-то! Здравый смысл восторжествовал. Оранжевый Шум останется в своём розовом сиропе, где ему и место. Третий лишний был официально исключён из уравнения спасения мира.

— Хорошо, — кивнула Гермиона. — Только мы.

Они посидели ещё немного в тишине, прижавшись друг к другу плечами. Шкатулка с мёртвым пером стояла между ними как напоминание о том, что детство закончилось. Но теперь это напоминание не разъединяло их, а скрепляло.

— Тебе пора уходить, — неохотно сказал Гарри, глядя на полоску рассветного света, начавшую пробиваться сквозь шторы. — Скоро начнут просыпаться. Симус обычно встаёт рано.

— Да, — Гермиона вздохнула и убрала шкатулку в карман пижамы. — Я спрячу это в своей сумке с чарами незримого расширения. Там безопаснее всего.

Она начала слезать с кровати, но задержалась на краю. Обернулась.

— Гарри?

— М?

— Спасибо, что не сказал «я же говорил».

Гарри слабо улыбнулся, поправляя очки.

— Я слишком рад, что ты мне веришь, чтобы портить момент.

Гермиона быстро, порывисто наклонилась и поцеловала его в щёку. Это было невинно, по-дружески, но я видел вспышку — яркую, как взрыв сверхновой. Изумруд и Золото смешались в точке соприкосновения, выплеснув в эфир волну чистой нежности.

Гарри замер, коснувшись рукой щеки. Он выглядел ошеломлённым.

— Иди, — хрипло сказал он.

Гермиона, красная как помидор (что было видно даже в полумраке), соскочила с кровати и, пробормотав «Фините» на заглушающие чары, выскользнула из комнаты.

Я задержался на секунду. Посмотрел на Гарри, который всё ещё сидел, прижав руку к щеке, с глупой, но счастливой улыбкой на лице. Вся тяжесть мира, лежавшая на его плечах, на мгновение стала легче.

«Ну вот», — подумал я, спрыгивая на пол. — «Лёд тронулся, господа присяжные заседатели. Теперь у нас есть цель, есть план и, самое главное, есть Искра».

Я бросил последний презрительный взгляд на храпящий кокон Рона Уизли и, высоко подняв хвост, потрусил вслед за Хозяйкой.

Мир всё ещё был полон опасностей. В Выручай-комнате стоял шкаф, пахнущий смертью. Малфой плакал и строил козни. Волдеморт ждал своего часа.

Но, идя по коридору обратно в спальню девочек, я чувствовал себя победителем. Потому что самая главная магия — магия Единения — была активирована. И активировал её я, Живоглот, лучший стратег Хогвартса.

Теперь можно было и поспать пару часов. Спасение мира — дело утомительное, а двойную порцию завтрака мне никто не отменял.

1) Знания Гермионы об этом шкафе связаны с тем, что подобные артефакты были широко распространены во время Первой магической войны. Следовательно, она могла прочитать о них в книгах.

Вернуться к тексту

Вечер Рождественской вечеринки Горация Слизнорта опустился на замок тяжёлым бархатным покрывалом. Воздух в башне Гриффиндора загустел от ароматов, которые заставляли мой чуткий нос недовольно подёргиваться: лак для волос, начищенная кожа ботинок, сладкая пудра и, разумеется, густая, вибрирующая нервозность подростков.

Я сидел на подоконнике в спальне девочек, наблюдая за тем, как Моя Хозяйка готовится к выходу.

Это был ритуал. Священнодействие.

Обычно Гермиона относилась к одежде утилитарно: мантия должна быть чистой, джемпер — тёплым, а джинсы — удобными. Но сегодня... сегодня всё было иначе. Сегодня она надевала броню. Только сделана эта броня была не из драконьей кожи, а из струящейся ткани цвета утренней зари — нежно-розовой, переходящей в персиковый.

Она стояла перед зеркалом, нервно разглаживая несуществующие складки. Её волосы, обычно живущие своей буйной жизнью, были укрощены с помощью магии снадобий «Простоблеск» и лежали аккуратными, блестящими волнами.

Но меня интересовал не её внешний вид — для меня она всегда была совершенством. Меня интересовала её аура.

Золото её души сегодня было странным. Оно сияло ярко, но в этом сиянии была лихорадочная пульсация. Смесь предвкушения («Я иду с Гарри!») и глубинного страха («Мы идём в логово змей, зная то, что мы знаем»).

Тот стеклянный футляр с мёртвым чёрным пером, который я добыл прошлой ночью, лежал сейчас глубоко на дне её бисерной сумочки. Он был невидимым, но ощутимым грузом. Он фонил холодом даже сквозь слои магии расширения пространства.

Гермиона вздохнула, глядя на своё отражение. В её глазах не было того беззаботного блеска, который должен быть у девушки, идущей на бал с Избранным. В них была решимость солдата перед высадкой.

— Ну как я, Живоглот? — тихо спросила она, повернувшись ко мне.

Я медленно моргнул и издал мягкое, одобрительное «Мрр».

«Ты прекрасна, Хозяйка. Ты выглядишь как королева, готовая и танцевать, и убивать, если потребуется».

В дверь постучали. Гермиона вздрогнула, её аура метнула золотую искру.

— Я сейчас! — крикнула она, хватая сумочку.

Мы спустились в гостиную.

Там её ждал Он.

Гарри Поттер стоял у подножия лестницы, неловко переминаясь с ноги на ногу. Он был в парадной мантии, и, надо отдать ему должное, на этот раз он выглядел опрятно. Его волосы, конечно, оставались вороньим гнездом (некоторые законы природы не подвластны даже магии), но в его облике появилась новая черта. Собранность.

Его изумрудная аура была плотной, насыщенной, с металлическим отливом. Он смотрел на лестницу не как влюблённый мальчишка, ожидающий свою даму, а как страж, ожидающий напарника.

Когда Гермиона спустилась, время на секунду замедлилось. Я видел, как расширились зрачки Гарри. Я видел, как его аура потянулась к ней, словно желая обнять, защитить, укрыть от всего мира.

— Ты... отлично выглядишь, — выдохнул он. Слова были банальными, но интонация наполняла их смыслом.

— Ты тоже, Гарри, — она улыбнулась, и на мгновение тень мёртвого пера отступила. Золото и Изумруд соприкоснулись, рождая тёплую, уютную искру.

Рядом, на диване, Рон Уизли пытался отбиться от Лаванды, которая пыталась поправить ему воротник (или задушить, судя по усердию). Увидев Гермиону, Рон замер. Его оранжевая аура вспыхнула обидой и сожалением, но тут же была погашена мощным выбросом розовой «сахарной ваты» от Лаванды:

— Бон-Бон, смотри на меня! У тебя пятнышко!

Я довольно фыркнул. «Сиди смирно, Рыжий. Твой поезд ушёл, и рельсы разобрали».

— Пойдём? — Гарри предложил Гермионе локоть. Жест был старомодным, но невероятно правильным.

Она кивнула и положила пальцы на его предплечье.

Они направились к портретному проёму. Я, естественно, последовал за ними.

— Живоглот, тебе нельзя, — Гермиона попыталась остановить меня у выхода. — Там будет много людей, Слизнорт не любит животных...

Я посмотрел на неё взглядом, полным снисходительного укора.

«Милая, Слизнорт любит коллекционировать знаменитостей. Я — кот лучшей подруги Избранного. Я — практически экспонат. К тому же, я иду не развлекаться. Я иду в дозор».

Я проигнорировал её слова и проскользнул между ног входящего Невилла Лонгботтома в коридор. Гермиона лишь вздохнула, понимая, что спорить бесполезно.

* * *

Кабинет профессора Слизнорта был похож на внутренности огромной, дорогой бонбоньерки. Стены и потолок были задрапированы изумрудными, малиновыми и золотыми тканями, создавая ощущение нахождения внутри шатра султана. Воздух был тяжёлым, густым, почти осязаемым. Он пах медовухой, дорогим табаком, драконьим тартаром и тщеславием.

Тщеславие пахло как перезрелая дыня — сладко до тошноты.

Я, пользуясь своим преимуществом в росте (или его отсутствии), скользил под столами, между ногами волшебников и краями длинных мантий. Мир снизу выглядел как лес из бархата и шелка.

Сам Гораций Слизнорт был центром этого мирка. Его аура была похожа на огромную, мягкую, фиолетовую подушку. Она была уютной, но в ней не было стержня. Он хотел комфорта. Он хотел окружать себя талантами, чтобы греться в лучах их славы, как ящерица на камне.

Гарри и Гермиона держались вместе, словно потерпевшие кораблекрушение на плоту посреди океана акул. Они улыбались, кивали, отвечали на приветствия, но я чувствовал их напряжение. Они были здесь телами, но их мысли были там, на седьмом этаже, где тикал невидимый таймер Исчезательного шкафа.

— Гарри, мальчик мой! — прогремел голос Слизнорта. — А вот и ты! И мисс Грейнджер, очаровательна, просто очаровательна!

Профессор захватил их в плен, начиная представлять каким-то важным вампирам и писателям. Я устроился под столом с закусками, откуда открывался стратегический обзор на входную дверь, и принялся наблюдать.

Гармония моих подопечных подвергалась испытанию. И имя этому испытанию было Кормак Маклагген.

Этот гриффиндорец с квадратной челюстью и аурой цвета прогорклого масла кружил вокруг Гермионы, как назойливая муха. Он не понимал намёков. Он не видел, как напрягается плечо Гарри каждый раз, когда Кормак подходил слишком близко.

— Гермиона, ты обещала мне танец! — заявил Маклагген, возникая из ниоткуда с двумя бокалами пунша.

— Я ничего не обещала, Кормак, — вежливо, но холодно ответила она, делая шаг ближе к Гарри. Её золотая аура ощетинилась иглами.

— Да брось, Поттер не обидится, если я украду тебя на пару минут, верно, Гарри? — он хлопнул Гарри по плечу с силой, способной свалить тролля.

Аура Гарри вспыхнула предупреждающим багрянцем.

— Она не вещь, чтобы её красть, Маклагген, — тихо, но твёрдо сказал он. — И она занята.

«Хороший мальчик», — одобрил я, слизывая крошку тарталетки с упавшей салфетки. — «Покажи зубы».

Кормак нахмурился, но отступил, бурча что-то про «слишком серьёзного Избранного».

Гарри и Гермиона воспользовались заминкой и сбежали в самый дальний, тёмный угол кабинета, скрытый за тяжёлой портьерой. Я, разумеется, последовал за ними.

Здесь, в относительной тишине, маски спали.

— Я не могу больше улыбаться, — прошептала Гермиона, прислонившись спиной к стене. — Мне кажется, что у меня лицо треснет. Все эти люди... они едят, пьют, смеются... а у нас в сумке доказательство того, что в школу проникает тьма.

— Я знаю, — Гарри стоял напротив неё, опираясь рукой о стену, создавая для неё закрытое пространство. — Я всё время смотрю на дверь. Жду, что он войдёт.

— Малфой? — она подняла на него глаза.

— Да. Слизнорт сказал, что пригласил всех лучших. Малфой, конечно, не в фаворе, но его фамилия всё ещё что-то значит.

— Гарри, ты думаешь, он придёт? После того, что случилось с птицей?

— Преступники всегда возвращаются на место преступления... или стараются вести себя нормально, чтобы отвести подозрения.

Их лица были близко. В полумраке их ауры светились особенно ярко — два маяка в море притворства.

— Мы должны быть готовы, — сказал Гарри. — Если он что-то затевает сегодня...

Внезапно музыка в зале споткнулась. Гул голосов, до этого ровный, как шум прибоя, сменился резкой, тревожной тишиной, а затем взрывом шёпотов.

Я насторожил уши. Мои вибриссы уловили изменение давления воздуха. Дверь открылась.

Не вошла. Ворвалась.

— Убери от меня свои грязные руки, сквиб!

Этот голос я узнал бы из тысячи. Голос, пропитанный ядом и страхом.

Гарри и Гермиона одновременно повернули головы. Гарри мгновенно напрягся, его рука скользнула в карман за палочкой.

Мы выглянули из-за портьеры.

Сцена у входа была достойной кисти безумца. Аргус Филч, держа за шиворот Драко Малфоя, втащил его в зал, как нашкодившего кота.

— Профессор Слизнорт! — прохрипел Филч, его брызжущая слюной радость была омерзительна. — Поймал этого... шнырял в коридоре наверху! Говорит, что приглашён к вам!

Все взгляды устремились на Малфоя. Он выглядел ужасно. Бледный до синевы, с тёмными кругами под глазами. Но самое страшное творилось с его аурой.

Если прошлой ночью она была серой и рваной, то сейчас она была похожа на чернильное пятно, расползающееся в воде. Хаос. Паника. И тот самый запах «прокисшего молока» стал настолько сильным, что перебил аромат медовухи Слизнорта.

Он был не просто напуган. Он был на грани срыва.

— Ну-ну, Аргус, — засуетился Слизнорт, явно чувствуя неловкость. — Мистер Малфой... возможно, я действительно забыл отправить приглашение... Рождество, сами понимаете...

— Я хотел... я хотел проникнуть на вечеринку, — выпалил Малфой, вырываясь из хватки Филча. Он поправил мантию, пытаясь вернуть остатки достоинства, но его руки дрожали. — Слышал, тут весело.

Ложь. Грязная, липкая ложь. Я видел это. Гарри видел это.

И тут из тени, словно соткавшись из мрака, возник Северус Снейп.

Его аура была непроницаемой. Чёрный, холодный обсидиан. Ни эмоций, ни тепла, только острый интеллект и ледяной контроль.

— Я разберусь с мистером Малфоем, Аргус, — произнёс он своим тягучим, бархатным голосом, от которого по спине пробегал холодок. — Идите.

Снейп схватил Малфоя за плечо — жест был жёстким, властным — и потащил его прочь из зала, в коридор.

— Гарри... — прошептала Гермиона, но Гарри уже двигался.

— Я должен знать, о чём они говорят, — бросил он, не оборачиваясь. Он накинул на себя Мантию-невидимку, которую, как я знал, всегда носил с собой (умный мальчик), и растворился в воздухе.

Гермиона осталась стоять.

Я видел борьбу, происходящую внутри неё. Её золотая аура металась.

«Это опасно».

«Это нарушение правил».

«Снейп — преподаватель».

«Нас могут исключить».

Логика. Проклятая человеческая логика, которая парализует действие. Она застыла, глядя на пустой проём двери, где только что исчез её... её кто? Друг? Парень?

Нет. Её Половина.

Она не двигалась. Она собиралась остаться здесь, в безопасности, среди фальшивых улыбок и сладкого пунша. Она собиралась позволить ему уйти в темноту одному.

«Нет», — прорычал я про себя. — «Я не для того таскал тебе мёртвые перья, чтобы ты сейчас струсила, женщина!»

Моя работа как Хранителя Гармонии заключалась не только в том, чтобы мурлыкать на коленях. Иногда гармонию нужно насаждать силой. Иногда нужно сделать больно, чтобы спасти.

Я выскочил из-под стола. В два прыжка я оказался рядом с ней. Она смотрела на дверь невидящим взглядом, кусая губу.

Я зашипел, привлекая внимание. Она опустила глаза.

— Живоглот, нельзя... — начала она растерянно.

Я не дал ей закончить. Я вцепился зубами (не до крови, но достаточно сильно, чтобы пробить шок) в подол её прекрасного розового платья и дёрнул в сторону выхода.

Ткань затрещала.

— Живоглот! — ахнула она.

Я отпустил подол и посмотрел на неё. Мои жёлтые глаза горели яростью. Я издал звук — не мяуканье, а низкий, гортанный рык.

«Иди за ним! Твоё место там, рядом с ним, в темноте! Ты — его щит! Ты — его мозг! Без тебя он наделает глупостей! Беги, глупая!»

Я снова дёрнул её за платье, на этот раз царапнув когтем лодыжку сквозь тонкий шёлк колготок.

Боль отрезвила её. Она моргнула. Логика отступила, уступая место инстинкту. Она посмотрела на дверь, потом на меня. В её глазах вспыхнуло понимание.

— Ты прав, — выдохнула она.

Гермиона Грейнджер, примерная староста, отличница и гордость факультета, подобрала юбки своего бального платья. Она выпрямилась. Её аура затвердела, превратившись в ослепительный золотой клинок.

Она бросилась к выходу.

Я бежал рядом, моей рыжей тенью скользя по паркету. Мы пронеслись мимо удивлённого Слизнорта, мимо Полумны Лавгуд, которая смотрела на нас своими огромными глазами и, кажется, единственная понимала, что происходит (её аура серебристых пузырьков одобрительно мигнула).

Мы вылетели в холодный коридор.

Гарри нигде не было видно, но я чувствовал его запах — озон и напряжение. И я слышал тихие, крадущиеся шаги под мантией-невидимкой впереди.

Гермиона остановилась, оглядываясь.

— Где они? — прошептала она.

Я потянул носом воздух. След Снейпа и Малфоя был чётким, как чернильная дорожка на снегу. Холод и гниль.

Я тихонько мявкнул и побежал направо, в сторону тёмного ответвления коридора, где обычно никто не ходил.

Гермиона больше не колебалась. Она сняла туфли на каблуках, оставшись в одних чулках на холодном камне, чтобы не шуметь, и побежала за мной.

«Вот так», — думал я, чувствуя, как моё сердце бьётся в унисон с их сердцами. — «Стая воссоединилась. Охота продолжается».

Впереди, из-за поворота, доносились приглушённые голоса. Снейп говорил тихо, но каждое его слово падало, как молот. Малфой срывался на визг.

Гарри был там, прижавшись к стене. Я видел колебание воздуха там, где он стоял.

Гермиона подбежала к нему. Она не стала спрашивать, где он. Она просто протянула руку в пустоту, туда, где интуиция (и мой пристальный взгляд) подсказывала его присутствие. Её пальцы наткнулись на невидимое плечо.

Воздух дрогнул, словно водная гладь. Ткань мантии-невидимки приподнялась, открывая на мгновение взлохмаченные чёрные волосы и бледное, напряжённое лицо.

Гарри не задавал вопросов. Он не спросил, почему она здесь, почему она босиком или почему порвано её платье. Он просто схватил её за руку и резко дёрнул к себе, в нишу за старым гобеленом.

Серебристая ткань накрыла их обоих, скрывая от мира.

Теперь передо мной была лишь пустота. Но я, Живоглот, видел больше. Я видел, как под покровом магии две ауры — Золотая и Изумрудная — столкнулись и мгновенно переплелись. Это было слияние, продиктованное необходимостью выжить. В этом коконе было тесно, жарко и страшно.

Гермиона прижалась спиной к груди Гарри, он обхватил её рукой поперек талии, удерживая, словно боялся, что она исчезнет. Они замерли, превратившись в единую статую, боясь даже дышать.

Я остался снаружи, в тени колонны. Моя маскировка была природной. Я прижал уши, превратившись в часть архитектуры, и впился когтями в холодный камень.

Впереди, из-за поворота, где коридор уходил в глубокую тьму, донеслись шаги. Две пары ног. Одни — быстрые, нервные, шаркающие. Другие — размеренные, тихие, хищные.

Они остановились.

— ...сюда, — донесся приглушенный голос Северуса Снейпа, от которого эхо в коридоре, казалось, покрылось инеем. — Здесь нас никто не услышит.

Я почувствовал, как напряжение под мантией-невидимкой достигло критической точки. Мои люди превратились в слух.

Охота закончилась. Началась правда. И я подозревал, что вкус у этой правды будет еще более горьким, чем у мертвого пера.

Я замер, ожидая первого удара.

Коридор, в котором мы оказались, был похож на горло мёртвого каменного великана — холодный, тёмный и пугающе тихий. Здесь, вдали от праздничного шума кабинета Слизнорта, замок не притворялся уютным домом. Здесь он был крепостью, стены которой впитали в себя века интриг, шёпота и предательства.

Гарри и Гермиона стояли, вжимаясь в нишу за старинным гобеленом, изображавшим сцену охоты на единорога. Мантия-невидимка укрывала их с головой, делая невидимыми для человеческого глаза, но для меня они сияли, как два перепуганных светлячка в банке.

Я сидел у их ног, сливаясь с тенью. Мои уши были развёрнуты на сто восемьдесят градусов, ловя каждый шорох.

Впереди, за поворотом, стояли двое.

Северус Снейп и Драко Малфой.

Их ауры сталкивались, создавая в эфире неприятное, давящее напряжение. Аура Снейпа была похожа на стену из чёрного обсидиана — гладкая, холодная, непроницаемая. Она не излучала ничего, кроме абсолютного, ледяного контроля. Рядом с ней аура Малфоя выглядела жалкой рваной тряпкой. Она пульсировала грязно-серыми и кислотно-жёлтыми вспышками, её края расползались, как гниющая ткань.

— Я не могу позволить тебе совершить ошибку, Драко, — голос Снейпа звучал тихо, но в гулкой тишине коридора каждое слово падало с тяжестью могильной плиты. — Если тебя исключат...

— Я не сделал ничего такого, за что меня могли бы исключить! — прошипел в ответ Малфой. В его голосе звенели слёзы и истерика. — И вообще, какое тебе дело?

— Я поклялся твоей матери защищать тебя. Я дал Непреложный обет, Драко...

При этих словах воздух вокруг нас сгустился.

Я почувствовал, как Гарри под мантией дёрнулся, словно получил физический удар. Его рука, вероятно, сжала руку Гермионы так сильно, что ей стало больно, потому что её золотая аура метнула острую вспышку дискомфорта, тут же подавленную страхом.

«Непреложный обет», — пронеслось в моей голове. Магия крови. Магия смерти. Это было серьёзно. Это означало, что пути назад нет. Если Снейп дал клятву, значит, ставки максимально высоки.

— Мне не нужна твоя защита! — почти выкрикнул Малфой, и его голос сорвался на визг. — Я был избран для этого! Он выбрал меня! Я справлюсь один!

— Ты боишься, — констатировал Снейп ледяным тоном. — Ты скрываешь свои попытки, но они неуклюжи. Проклятое ожерелье... отравленная медовуха...

Гермиона под мантией тихо, судорожно вздохнула. Я почувствовал, как её ноги подкосились. Она знала про ожерелье Кэти Белл. Теперь она знала и про медовуху, которая предназначалась, очевидно, Дамблдору.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь! — соврал Малфой, но его аура полыхнула таким ярким, тошнотворным цветом лжи, что меня передёрнуло.

— Я могу помочь тебе, — настаивал зельевар. — Я могу сделать это вместо тебя.

— Нет! Он сказал, что я должен сделать это сам! Если я не сделаю... он убьёт меня! Он убьёт нас всех!

Тишина, повисшая после этих слов, была страшнее крика.

Малфой разрыдался — зло, отрывисто, захлебываясь собственным ужасом. Затем послышался быстрый топот бегущих ног. Слизеринец убегал прочь, в темноту коридора, подальше от своего нежеланного покровителя.

Снейп постоял ещё несколько секунд, глядя ему вслед. Его чёрная аура даже не дрогнула. Затем он резко развернулся, его мантия взметнулась, как крыло летучей мыши, и он бесшумно растворился в противоположном направлении.

Коридор опустел.

Но пустота эта была обманчивой. Она была наполнена ядом услышанного.

Гарри медленно стянул Мантию-невидимку. Ткань серебристым потоком стекла на пол, но он даже не заметил этого.

Они стояли друг напротив друга.

Гарри Поттер был бледен. Его лицо казалось высеченным из камня, но в глазах бушевал пожар. Его изумрудная аура вибрировала с такой силой, что воздух вокруг него казался наэлектризованным. Это была ярость. Чистая, концентрированная ненависть, смешанная с торжеством правоты («Я знал!») и леденящим ужасом перед будущим.

Гермиона Грейнджер дрожала. Она стояла в одних чулках на ледяном полу, сжимая в руках свои туфли, словно это было единственное оружие, которое у неё осталось. Её золотое сияние потускнело, сжалось, стало хрупким, как осенний лист на ветру. Серые щупальца страха обвивали её плечи, душили её логику. Она всегда верила в правила, в учителей, в порядок. Сейчас она услышала, как этот порядок рушится.

Между ними образовалась пропасть.

Гарри смотрел сквозь неё, в темноту, туда, где исчез Снейп. Он уже был не здесь. Он был на войне. Он планировал битву.

Гермиона смотрела на него, и в её взгляде читалась мольба: «Скажи, что всё будет хорошо. Скажи, что мы справимся». Но Гарри молчал. Его аура ощетинилась иглами, отталкивая всё, включая её. Он закрывался. Он строил стены, чтобы не чувствовать боли, чтобы защитить её, отгородив от себя.

«Идиот», — с горечью подумал я. — «Ты делаешь то, что делают все герои. Ты пытаешься быть одиноким волком. Но одинокие волки умирают первыми».

Я видел, как диссонанс между ними нарастает. Изумруд и Золото, которые ещё час назад тянулись друг к другу, теперь расходились в разные стороны. Страх Гермионы не находил опоры. Ярость Гарри не находила выхода.

Если я ничего не сделаю, они сломаются. Они разойдутся по своим спальням, запрутся в своих головах, и эта трещина станет каньоном.

Я должен был стать мостом.

Я вышел из тени и громко, требовательно мявкнул. Звук эхом отразился от каменных стен, разрушая вакуум молчания.

Они оба вздрогнули и посмотрели вниз.

Я подошёл к Гарри. Встал на задние лапы, упершись передними ему в колено, и выпустил когти — ровно настолько, чтобы он почувствовал укол сквозь ткань брюк.

«Вернись», — говорил мой взгляд. — «Вернись из своей головы в этот коридор. Ты здесь не один».

Затем я опустился на четыре лапы и подошёл к Гермионе. Я потёрся о её замерзшие ноги своим тёплым, густым мехом, обвивая их хвостом, согревая, заземляя. Я включил своё мурлыканье — низкий, рокочущий звук, ритм самой жизни.

«Дыши», — говорил я ей. — «Ты не жертва. Ты — ведьма. Ты — сила».

Я снова встал между ними. Я был якорем. Я был точкой сборки.

Гарри моргнул. Безумный блеск в его глазах немного померк, уступая место осознанности. Он посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на девушку. И впервые за эти несколько минут он действительно увидел её.

Он увидел, как она дрожит. Увидел её босые ноги на холодном камне. Увидел ужас в её карих глазах — ужас не за себя, а за него.

— Он собирается убить Дамблдора, — голос Гарри был хриплым, чужим. — Малфой. Ему поручили убить Дамблдора.

Гермиона судорожно всхлипнула, прижав туфли к груди.

— О, Гарри... — выдохнула она. — Это невозможно... Дамблдор — самый сильный волшебник... Как Малфой может...

— Не знаю как, — перебил он. — Шкаф. Ожерелье. Яд. Он пробует всё подряд. Он в отчаянии. А Снейп... Снейп помогает ему.

Гарри сделал шаг к ней. Его аура изменилась. Колючие иглы защиты исчезли. Вместо них появилась тёмная, глубокая волна боли и потребности в утешении.

— Я один, Гермиона, — прошептал он, и в этом признании было столько уязвимости, что у меня сжалось сердце. — Дамблдор уезжает всё чаще. Рон... Рон не поверит. Орден далеко. Я один в замке с убийцами.

Это была ложь, продиктованная страхом. И Моя Хозяйка знала, как на это ответить.

Она уронила туфли. Они с грохотом упали на пол, но никто не обратил на это внимания.

— Ты не один! — крикнула она, и её голос эхом разлетелся по коридору. Золото её ауры вспыхнуло, разгоняя серую мглу. — Никогда не смей так говорить! Я здесь! Я видела перо! Я слышала их! Я с тобой, Гарри Поттер, слышишь меня?!

Она бросилась к нему. Не пошла, а именно бросилась, преодолевая разделявшие их пару метров, как будто бежала сквозь огонь.

Гарри поймал её. Его руки сомкнулись на её талии, притягивая к себе, словно он пытался вдавить её в себя, спрятать под рёбрами.

Они стояли, вцепившись друг в друга, как двое выживших на плоту во время шторма. Дыхание сбилось. Сердца стучали так громко, что я слышал их ритм — тук-тук, тук-тук — сначала вразнобой, а потом синхронизируясь.

Я сидел у их ног и смотрел вверх. Я видел магию, которая творилась сейчас над их головами. Это была не школьная магия палочек и заклинаний. Это была древняя магия связи.

Изумрудный поток ауры Гарри обнимал Золото Гермионы. Золото отвечало, вплетаясь в зелень, укрепляя её, делая ярче.

Гарри отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть ей в лицо. Его очки съехали, но он не поправлял их. Его ладони легли ей на щёки, большие пальцы гладили скулы, стирая невидимые слёзы.

— Это война, — сказал он тихо. — По-настоящему. Это больше не игры, Гермиона. Если ты останешься рядом со мной... ты станешь мишенью. Ещё большей, чем раньше.

— Я давно мишень, — ответила она твёрдо, глядя ему прямо в глаза. В её взгляде была та самая стальная решимость, которую я так любил. — Я грязнокровка, подруга Гарри Поттера. Я выбрала свою сторону на первом курсе, когда пошла искать тролля.

Гарри судорожно выдохнул, словно она только что спасла ему жизнь.

— Я не смогу без тебя, — признался он. — Я не знаю, что делать. Я просто... я просто Гарри.

— Ты Гарри, — кивнула она, и её руки легли ему на плечи, сжимая ткань мантии. — И ты мой лучший друг. И я не дам тебе упасть.

Воздух между ними заискрился. Пространство сжалось до одной точки. Всё остальное — замок, Снейп, Волдеморт, мёртвые птицы — перестало существовать. Были только зелёные глаза напротив карих.

Я почувствовал, как момент настал. Это был пик. Кульминация всей моей работы.

Они потянулись друг к другу одновременно. Не было ни неловкости, ни вопросов. Это было так же естественно, как гравитация. Как вдох после долгой задержки дыхания.

Их губы встретились.

И в этот момент я зажмурился, потому что вспышка света в астральном плане была ослепительной.

Это был взрыв.

Изумруд и Золото не просто смешались — они сплавились. В точке их соприкосновения родилась новая субстанция. Это был щит. Плотный, вибрирующий купол света, который накрыл их обоих, отсекая холод коридора, отсекая тьму, отсекая страх.

Этот свет был тёплым, как летнее солнце. Он был прочным, как алмаз.

В этом поцелуе не было пошлости или простой подростковой влюблённости. В нём была клятва.

«Я защищу тебя».

«Я буду твоей силой».

«Мы вместе против всего мира».

Я довольно заурчал, чувствуя, как волны этой новой, мощной энергии омывают меня, распушая мою шерсть. Тени в углах коридора шарахнулись прочь, обожжённые этим сиянием. Даже холод камней отступил.

Они целовались отчаянно, жадно, словно пытаясь передать друг другу саму жизнь. Руки Гарри запутались в её волосах, разрушая идеальную причёску, над которой она трудилась два часа. Пальцы Гермионы сжимали его шею.

Наконец они оторвались друг от друга, но не разомкнули объятий. Они стояли, соприкасаясь лбами, и тяжело дышали.

— Вау, — выдохнул Гарри, и на его лице появилась слабая, шальная улыбка.

— Определённо, — прошептала Гермиона, и её щёки пылали так ярко, что могли бы осветить путь до башни. — Это было... очень стратегически важно.

Гарри тихо рассмеялся — звук, который я боялся, что он забыл.

— Стратегически?

— Укрепление морального духа войск, — серьёзно кивнула она, но уголки её губ дрогнули. — И создание единого фронта.

— Мне нравится такая стратегия, — он снова поцеловал её, на этот раз быстро, в нос, и выпрямился, подбирая с пола мантию-невидимку.

Мир вокруг всё ещё был опасным. Малфой всё ещё плакал в темноте. Снейп всё ещё плёл свою паутину. Но теперь всё изменилось.

Гарри наклонился и поднял туфли Гермионы.

— Обувайся, Золушка, — сказал он мягко. — Ты замёрзнешь.

Гермиона послушно обулась, опираясь на его руку. Её аура теперь была ровной, мощной, насыщенной золотом, в котором плавали изумрудные искры. Она больше не боялась. У неё была цель, и у неё был Он.

Я поднялся, потягиваясь. Моя миссия в этом коридоре была завершена. Сплав получен. Броня выкована.

— Пойдём, Живоглот, — позвал меня Гарри, протягивая руку. — Пора убираться отсюда, пока Филч не вернулся.

Мы двинулись обратно, к башне Гриффиндора. Они шли рядом, их пальцы были переплетены так крепко, что казалось, их не разъединить даже заклинанием. Я трусил рядом, высоко подняв хвост, чувствуя себя генералом, возвращающимся с победоносной битвы.

Коридоры Хогвартса всё ещё хранили свои тайны. Тени всё ещё прятались по углам. Но теперь, глядя на сияющий кокон, окружающий моих людей, я знал: тьма может скалиться, может кусать, может пугать. Но она не пройдёт.

Потому что там, где есть такая Гармония, теням нет места.

Я, Живоглот, Хранитель Золотого Сияния, позабочусь об этом. А пока... мне определённо полагается миска тёплого молока. Спасение мира чертовски разжигает аппетит.

Огонь в камине гостиной Гриффиндора догорал. Багровые языки пламени, еще час назад весело плясавшие на дубовых поленьях, теперь превратились в ленивое, пульсирующее мерцание углей. Тени в углах комнаты удлинились, стали густыми и бархатными, укрывая старые кресла и столы мягким пологом ночи.

Замок спал. После бури эмоций, шквала откровений и ледяного ветра коридоров, Хогвартс погрузился в тишину. Но это была не та мертвая, пугающая тишина Выручай-комнаты, пахнущая пустотой. Нет, это была тишина дома, в котором, несмотря на все угрозы внешнего мира, все еще живет надежда.

Я, Живоглот, лежал на спинке самого удобного дивана, свернувшись в позу «сфинкс на отдыхе». Мои лапы были поджаты, хвост аккуратно обернут вокруг тела, но уши — мои верные локаторы — продолжали медленно вращаться, сканируя пространство.

Моя работа на сегодня была закончена. Но работа Стража не заканчивается никогда.

Передо мной, на диване, сидели двое.

Гарри и Гермиона.

Они не ушли в свои спальни, хотя время давно перевалило за полночь. Они не стали делать вид, что этот вечер был обычным. Они просто сидели.

Изменилось все. Даже воздух вокруг них стал другим.

Раньше, наблюдая за ними, я видел два отдельных сияния — Золото и Изумруд — которые то тянулись друг к другу, то отталкивались, то робко соприкасались краями. Теперь же границы исчезли.

Они сидели вплотную, бедро к бедру, плечо к плечу. Гермиона поджала ноги под себя, устроив голову на плече Гарри. Её пышное розовое платье, свидетель нашей безумной погони, было слегка измято, но сейчас это не имело никакого значения. Гарри, избавившись от парадной мантии и ослабив галстук, обнимал её одной рукой, его пальцы медленно, успокаивающе перебирали её кудри.

Их ауры больше не были отдельными сущностями. Это был единый, плотный кокон. Сплав. Словно кто-то взял солнечный свет и смешал его с глубиной лесного озера, а затем закалил эту смесь в драконьем пламени. Это сияние было ровным, теплым и невероятно прочным. В нем больше не было тех рваных дыр страха, которые я видел в коридоре. Страх остался, да, но теперь он был вытеснен на периферию, за пределы их общего защитного круга.

— Ты думаешь, он попытается снова? — тихо спросила Гермиона. Её голос был сонным, но в нем все еще звучала работа мысли. Моя Хозяйка никогда не отключала мозг полностью.

— Обязательно, — ответил Гарри, глядя на угли. Его голос стал глубже, взрослее. — У него нет выбора. Волдеморт не прощает неудач. А Снейп... Снейп связал себя словом.

— Непреложный обет, — прошептала она, и я почувствовал, как по её телу пробежала дрожь. Гарри тут же прижал её к себе крепче, гася этот тремор своей уверенностью. — Это высшая магия, Гарри. Если он нарушит клятву, он умрет.

— Значит, он будет стараться изо всех сил, — жестко констатировал Избранный. — И мы должны быть готовы.

На низком столике перед ними лежал развернутый лист старого пергамента.

Карта Мародеров.

Для человеческого глаза это был просто чертеж замка с движущимися точками. Но для меня, кота, видящего суть вещей, Карта была живым организмом. Она пахла старой магией, школьными шалостями, чернилами и... слежкой. Это был мощный артефакт, пропитанный намерениями своих создателей.

Я спрыгнул со спинки дивана и мягко приземлился на стол, прямо рядом с пергаментом.

— Привет, приятель, — Гарри отвлекся от созерцания огня и протянул руку, чтобы почесать меня за ухом.

Я благосклонно боднул его ладонь, но мой взгляд был прикован к Карте.

Мои глаза, способные различать движение мыши в густой траве за сто ярдов, скользили по лабиринту нарисованных коридоров. Я искал одну конкретную точку.

Большинство подписей замерли в спальнях.

«Рон Уизли» в башне Гриффиндора.

«Лаванда Браун» там же (я надеялся, что в своей спальне, хотя розовая аура этой девицы была способна просачиваться сквозь стены).

«Минерва МакГонагалл» в своем кабинете — старая кошка никогда не спит.

«Альбус Дамблдор» — в своей башне, ходит кругами.

Но меня интересовали подземелья.

Я нашел его.

В спальне слизеринцев, отделенная от остальных точек невидимой стеной отчуждения, была подпись: «Драко Малфой».

Точка не двигалась. Но я знал, что он не спит. Я чувствовал отголоски той серой, гнилостной ауры даже через слой пергамента и магии. Он лежал там, в темноте, под толщей озерной воды, и его страх отравлял воздух вокруг.

Я медленно поднял правую переднюю лапу. Выпустил когти — самую малость, просто для фиксации. И с глухим, властным шлепком опустил тяжелую лапу прямо на имя Малфоя.

«Попался», — подумал я, прищурив янтарные глаза. — «Я вижу тебя, Хорек. Ты можешь прятаться в шкафах, можешь бегать по коридорам, можешь плакать в жилетку своему крестному. Но теперь ты под моим колпаком».

Гермиона заметила мой жест и слабо улыбнулась.

— Смотри, Гарри. Живоглот взял его под арест.

Поттер посмотрел на мою лапу, накрывающую имя врага, и уголок его губ дернулся в усмешке — первой искренней усмешке за этот долгий, тяжелый вечер.

— Хорошая работа, Живоглот. Держи его. Не выпускай.

Я издал низкий, вибрирующий звук, похожий на рокот далекого грома. «Не сомневайся, Мальчик. Пока я на страже, ни одна крыса, ни один хорек и ни одна змея не проскользнут мимо».

В дальнем углу гостиной что-то зашевелилось. Я лениво повернул голову.

На одном из кресел, укутанный пледом, спал Рон Уизли. Видимо, он так и не добрался до спальни после вечеринки, сморенный пуншем и чрезмерным вниманием Лаванды. Во сне он чмокал губами и что-то бормотал.

Его аура, обычно представляющая собой хаотичный оранжевый вихрь, сейчас была тусклой и спокойной. Она была плотно укутана остатками розовой дымки — следом общения с мисс Браун.

Я посмотрел на него с философским спокойствием.

Раньше Рон был проблемой. Он был Источником Шума, который разрушал гармонию Моей Хозяйки. Он был той самой фальшивой нотой, которая портила всю мелодию. Я тратил столько сил, чтобы оттеснить его, заблокировать, сбить с толку.

Но теперь...

Я перевел взгляд обратно на Гарри и Гермиону.

Они выросли. За одну эту ночь, за один этот разговор в темном коридоре они повзрослели на целую жизнь. Они перешагнули черту, за которой остались детские обиды, ревность и глупые игры в «кто кому нравится». Они вступили в мир войны, клятв и смертельной опасности.

А Рон... Рон остался там, в детстве. Со своими обидами на команду по квиддичу, с прыщами и навязчивой подружкой. Он больше не был угрозой для их союза. Он просто не дотягивал до их уровня вибрации.

Гармония, которую я так старательно выстраивал, эволюционировала. Она стала чем-то большим, чем просто романтическая привязанность.

Гарри потянулся и зевнул, снимая очки. Без них его лицо стало более уязвимым, молодым. Он потер глаза.

— Нам нужно поспать, — сказал он, но не сделал попытки встать. — Завтра будет... сложный день.

— Завтра мы начнем разрабатывать план слежки, — ответила Гермиона, тоже не двигаясь с места. — Я подумала, может быть, заколдовать несколько монет, как для Отряда Дамблдора? Чтобы мы могли сообщать друг другу, где он, не привлекая внимания.

— Гениально, — пробормотал Гарри, устраиваясь удобнее. — Как всегда.

Они не хотели расставаться. Я чувствовал это. Разделиться сейчас означало разорвать этот спасительный кокон и снова остаться один на один с холодом своих мыслей.

Я посмотрел на карту, потом на них.

Правила Хогвартса запрещали мальчикам и девочкам спать вместе. Но правила писались для студентов. А здесь сидели солдаты.

Я принял решение.

Я поднялся со стола, оставив Малфоя под ментальным надзором, и перебрался обратно на диван. Но на этот раз я не стал ложиться в ногах.

Я забрался прямо на колени к Гарри, растянувшись так, чтобы моя голова лежала на коленях Гермионы. Я стал живым, пушистым, теплым мостом, соединяющим их тела.

Затем я включил свой мотор на полную мощность. Мое мурлыканье заполнило тишину гостиной. Это был звук уюта, безопасности и нерушимого покоя.

«Спите», — передавал я им мысленно. — «Спите здесь. Я разрешаю. Я буду охранять ваш сон. Я буду следить за тенями. Я буду держать мир на своих лапах, пока вы набираетесь сил».

Гарри улыбнулся, чувствуя мою тяжесть и тепло.

— Кажется, нас взяли в заложники, — прошептал он.

— Похоже на то, — отозвалась Гермиона, и ее рука начала автоматически гладить мою спину. — Мы не можем его потревожить. Это закон.

— Суровый кошачий закон, — согласился Гарри.

Он накинул на них обоих край своей мантии, словно одеяло. Гермиона закрыла глаза, ее дыхание выровнялось, синхронизируясь с дыханием Гарри и моим мурлыканьем.

Вскоре они уснули.

Два человека, на плечах которых лежала судьба магического мира. Избранный и Самая умная ведьма. Мальчик-с-Грозой и Девочка-Золото.

Их ауры сияли в полумраке ровным, спокойным светом, освещая гостиную лучше, чем угасающий камин. В этом свете не было места кошмарам.

Я лежал между ними, чувствуя биение их сердец. Я был уставшим. Мои лапы гудели от ночных пробежек по каменным полам. Вкус мертвого пера все еще фантомно ощущался на языке. Но я был счастлив.

Моя миссия трансформировалась.

Я начинал как Сводник. Я видел потенциал, я устранял помехи, я подталкивал их друг к другу носом и хвостом. Я создал пару.

Но теперь я — Хранитель.

Мир снаружи готовился к войне. Тучи сгущались над замком. Где-то в темноте Волдеморт собирал свои силы. В подземельях Малфой чинил дверь для смерти.

Но здесь, на этом старом бархатном диване, была создана крепость. И пока я здесь, пока мои глаза открыты, а когти остры, никто не разрушит этот союз.

Я приоткрыл один глаз и посмотрел на карту, лежащую на столе. Точка «Драко Малфой» слегка дрогнула.

«Даже не думай», — мысленно прорычал я в пустоту. — «Я слежу за тобой».

Я положил голову на лапы, но не закрыл глаза полностью. Сквозь щелочки век я продолжал наблюдать за игрой теней на стенах.

Пусть спят. Им понадобятся силы. Им понадобится вся их магия, вся их любовь и вся их ярость.

А мне... мне просто понадобится немного больше еды и, возможно, новая когтеточка. Желательно, в форме Пожирателя Смерти.

Ночь текла медленно, укутывая Хогвартс снегом и тишиной. И в центре этой ночи, в сердце древнего замка, горел огонь, который никто не сможет погасить. Огонь, который зажгли двое людей и один очень мудрый, очень рыжий кот.

Операция «Тени в золотом сиянии» завершена. Начинается операция «Вечный Дозор».